Андреев Юрий. Мужчина и женщина

   Конечно, страсть и ее протуберанцы были максимально сильными проявлениями моего нового замужнего состояния. Прежние загсовские свидетельства как раз ни о чем глубоком не свидетельствовали, потому что я душою своей в основном жила отдельно от бывших супругов: у них была своя жизнь, свои интересы, у меня - своя. А теперь я была за-мужем, и его дела и заботы стали моими собственными, потому что жгучий интерес вызывало у меня буквально все, что имело отношение к этому человеку, который мощно втянул меня в свою орбиту, как притягивает Земля Луну, или как Солнце держит на вечной привязи и заставляет вращаться вокруг себя Землю.
   Он уже не был офицером, а я никогда до того не была в роли офицерской жены, но, кажется мне, я с готовностью и искренней радостью стала для него именно такой женщиной, какой может быть офицерская жена в ее пределе, в идеале этого слова. Когда он приходил усталый и озабоченный, я не выворачивала на его голову зловонный горшок мелких и крупных неприятностей, не вываливала на стол жалобы (а сколько бы их набралось!) на эти сдуревшие цены, на непослушание детей, на коварство сослуживцев, нет! Я всегда помнила старую русскую присказку: "Ты меня напои, накорми, в баньке помой, а потом и выпытывай". И когда он оттаивал и приходил в себя, я с жадностью расспрашивала его о новых поворотах его петлистого пути к концерну, так или иначе оценивала его возможных попутчиков. "Слушай, Егорушка, - сказала я ему однажды, - а давай-ка затеем настоящий званый обед для твоих новых друзей. Надо же нам и себя показать, и людей посмотреть, какие они в домашней обстановке!"
   - И ты возьмешь всю эту возню на себя? - прищурился он. А я уловила его мгновенную мысль: "А деньги?" - Не беспокойся, мое светло-коричневое платье, ну то что в полоску, тебе не очень нравится, значит, принесем его на заклание во имя дела.
   Он не стал ничего говорить, только надолго припал губами к моей руке ведь он знал, сколько требовалось денег по новым ценам на одежду, которая на детях, особенно на сыночке, буквально горела, а почти все его доходы (и долги немалые) шли пока в счет будущих благ.
   Этот Обед - почитай, царский по нынешним временам, со сменой блюд в старом столовом сервизе, с суповником и хрустальными графинчиками, я знаю, сподвижникам его очень даже запомнился. Не буду скрывать: сама себя я так подготовила у парикмахерши и косметички, что каждый из прибывших мужчин не сразу, кажется, понимал, куда и к кому он попал. Егор был на высоте, он блистал в отличной сирийской рубахе и светлых брюках, и время от времени я ловила на себе его веселый, восхищенный взгляд. Сначала высокое собрание двигалось несколько замедленно, чувствовалась скованность: роскошный стол, какая-то явно нездешнего происхождения хозяйка, но исподволь содержимое хрустальных графинчиков развязало языки, а луковый суп - по последней парижской моде - вызвал всеобщее одобрение, и пошло- поехало! Тост воздвигался за тостом, и каждый второй был за фею, за богиню- хранительницу этого дома, за невероятное везение Егора, которому судьба послала такую необыкновенную красавицу и т.д., и т.п. Я позволила себе тоже поднять тост за счастье встречи с такими удивительными людьми, которые локоть-в-локоть, плечо-в-плечо вместе с моим ненаглядным мужем двинулись на штурм незыблемой твердыни, и теперь я вижу, что вражеская крепость доживает последние дни перед неминуемой капитуляцией. Зазвенели бокалы, раздалось громкое "Ура!" и тут совсем не по сценарию в комнату ввалились раздираемые неумолимым любопытством дети!
   - Оля! Максим! А ну-ка назад, к бабуле! - вскричала я (специально попросила маму прийти мне помочь в этот день). - Ничего мать, ничего, все в порядке, - возразил Егор, и оба юных героя, почуяв слабину в нашей обороне, шмыгнули к нему и тотчас водрузились у него на коленях, вызвав смех и одобрение гостей. А я не могла не подумать в этот миг: уж очень хорошо они все смотрелись у единой семейной тарелки! Насколько жизнь с ее экспромтами талантливее, как драматург, чем мы...
   Короче говоря, вечер этот удался на славу, хотя иные из гостей явно перебрали горячительного к его концу. Уходя, каждый из них не только целовался с Егором, но норовил облобызать ручки и щечки у меня, и я думаю, нет, я знаю, что авторитет Егора как человека и руководителя в их глазах обрел новые и очень важные для всех них аспекты. Не суровый бобыль, но счастливый семьянин, хозяин удивительной красавицы, преданной i ему всецело, как было принято в старину в русских -семьях! Это совсем, значит, иная сердцевина у человека, это состояние человека счастливого, даже в чем-то непонятного на фоне многочисленных несуразиц вокруг, да, это - лидер несомненный, - так или примерно так складывалось у них в подкорке. А Егору изнутри да и мне со стороны многое открылось в этих людях, мы поняли, на кого можно полагаться без оглядки, а с кем надо ухо востро держать, и это мое парадное платье полосатое, отнесенное в комиссионку, которого стоил тот званый обед, помогло Егору впоследствии не раз и це два миновать серьезные поломки на всевозможных ухабах жизненного пути.
   Вечером, проводив гостей, мы с ним стали разбирать стол, носить в кухню посуду, расставлять стулья. Он на мгновение остановил меня, посмотрел в глаза и сказал: "Спасибо, тебе, Настеха" - и шутливо пободался лоб в лоб. И больше ничего. Да нужны ли тут были слова? Вот ведь супружеская пара волков, которую описал как-то Ф. Моэт, и вовсе ничего не говорила, отношений не выясняла, а сколь счастливо они жили! Да, я хотела быть прекрасной офицерской женой и это у меня получалось. Главное, что у него возникло и окрепло чувство своего дома, той крепости, где он среди своих, безраздельно преданных ему людей. Где у человека исчезает чувство одиночества, где он может общаться с теми, с кем общаться легко и радостно. Где он защищен тем, что его любят.
   Мало ли литературы издается в помощь тем, кто хочет построить удачную семью? Очень много, но я не уверена, что советами этих умных книг пользуются многие. Я - пользовалась. "Знать, где упасть, соломки бы подстелить" известно давно, да все ли подстилают? Прочла, например, что супругам полезно проводить взаимное тестирование: какие качества каждый больше всего ценит друг в друге и какие, полагает, в нем больше ценит супруг. Сказано, сделано - провели тестирование, выявили сходства и различия. Он поставил на первые места качеств жены женственность, душевность, искренность, а я для мужа общие взгляды, физическое и эмоциональное влечение, его заботливость. Вроде бы, и разные подходы, а, в общем, одни и те же взгляды. Вот тут, по-моему, ядро проблемы. Люди должны быть близкими, схожими, но вряд ли одинаковыми. "Если я тебя придумала, стань таким, как я хочу", - красивая песня из прежних времен, но неверная по мысли, потому что стратегия "Стань таким, как я хочу", такая семейная политика приведет к ломке, затем - к унификации, а потом к скуке. Если вообще обойдется без катастрофы. Если, к примеру, он любит быть на людях, а я предпочитаю одиночество вдвоем, что же, его переделать? Или наоборот? Я думаю, я глубоко уверена: люди могут быть разными, у них заметно могут отличаться характеры и склонности, у них могут быть несовпадения по очень широкой шкале мнений, но все будет в порядке, если при всех этих различиях сходными будут их опорные установки! Если, к примеру, для одного главная ценность - соблюдение человеческого достоинства, а для другого - прибыль любой ценой, вряд ли они сойдутся надолго - даже при сходстве характеров. Если для одного важно, понимают ли дома его душу, считаются ли с ним, а для другого - это место, где можно ни с кем, кроме себя, любимого, не считаться - вряд ли брак будет прочным даже при сексуальном тяготении.
   Короче говоря, не столько в теории, сколько на практике я стремилась к тому, чтобы Егорушкиной душе было дома хорошо, радостно, комфортно. А он в свою очередь, невзирая на свои перегрузки, искренне старался, чтобы я чувствовала его заботу, не только участие в делах, но и конкретную помощь: перечинил в доме всю инвалидную технику, которая заработала, как новая, взял за обычай по воскресеньям натаскивать поддон картофеля и других тяжелых грузов, избавил меня от полотерских подвигов и вытряхивания пыли из дорожек.
   Предшествующая несуразная жизнь во супружестве не прошла для меня даром: я ощущала всеми клеточками существа, что счастье надо строить, что надо его растить и опекать, коль скоро выпала мне такая чудесная удача и нашлась искомая половинка. Вот так в любви и мире, в совместных трудах я и хотела прожить с ним в счастье и без конфликтов до конца дней своих.
   Но есть мир идеальный, который мы строим в мечтах, а есть мир реальный. Человек своим несовершенным разумом предполагает, а располагает-то всеведущий, знающий тысячу причин Бог!.. Даже на необитаемом острове у Робинзона с Пятницей не все получалось гладко, что уж говорить о городе, в котором любой из нас сталкивается с десятками и сотнями людей, и у каждого из них - свой собственный интерес и своя собственная шкала ценностей, которая с вашей как раз и не совпадает. А, может быть, даже идет вразрез вашим установкам, планам и желаниям.
   Первый звонок из того мира, которому никакого дела не было до моих планов и мечтаний - и звонок не слабый! - я получила вскоре после того, как молодые люди приятной наружности доставили меня к подъезду моего института на роскошном авто. Я как всегда опрометью выскочила после четвертой академической пары, опять предвидя кислое объяснение с Олиной воспитательницей, и побежала к трамвайной остановке.
   - Девушка! Ну почему всегда такая спешка! Так ведь и мимо жизни пробежать можно. И, обратите внимание, ничего в ней приятного не заметить...
   Я оглянулась через плечо, сердце мое неприятно екнуло: сразу по исполинскому росту я узнала того юнца спортивного сложения, который открывал тогда мне дверцу машины, хотя он был совершенно по-иному одет - в какой-то сногсшибательный темный плащ, ценой в пять или шесть моих месячных зарплат. В руках он держал необъятный букет, который я сразу же мысленно окрестила "Миллион алых роз".
   Электрическим разрядом вспыхнула и зазмеилась в мозгу цепь молниеносных ассоциаций, соображений, поисков выхода: я ведь хорошо представляла, какого поля была эта ягода.
   - Быстрее, быстрее, Александра Яковлевна съест меня за дочку. Ведь вы хотите проводить меня, судя по букету? - Александра Яковлевна? Да мы ее сами Съедим - с косточками и с хрящами! Это кто такая? - Быстрее, быстрее! Воспитательница нашего детсадика. Если вы ее схарчите, мне только хуже будет. - У леди есть дитя детсадовского возраста? - он приподнял брови. - О, как тонко вы льстите, сэр! Профессионал - угодник! И детсадовского, да еще и школьного, правда, 8 младшего. Вот наш трамвай, поспешим. - Минуточку, вот наш трамвай, - он указал на припаркованную у тротуара темно-синюю приземистую машину, правда, не ту, что была в прошлый раз. В ней никого не было. - А, поехали! - махнула я рукой. Он открыл дверцы, ссыпал розы на заднее сидение, попросил меня пристегнуться ("Не люблю излишнего внимания ментов"). Сам сел за руль, но не торопился включать газ. - Току нет в вашем трамвае? - подивилась я. - Толку нет в моем трамвае, - коротко ответил он, продолжая недвижно сидеть, уставясь вперед. Вздохнул, повернулся ко мне и протянул громадную ладонь: - Саша. - Настя.
   Он не торопился выпускать мои пальцы, странно глядя мне в глаза. Его взгляд был задумчив, не нагл.
   - Поехали? - предложила я. - Поехали. - Он повернул ключ, нажал педаль. Мы мягко покатили вперед. - Здесь. - Я подожду.
   Кивнув головой, я вбежала в стеклянную дверь. Уходить через задний выход не имело смысла: вышеозначенный Саша знал, где я работаю, и не та была ситуация, чтобы демонстрировать страх. Да, но везти его еще и к своему дому?.. Мелькнула мысль: да могу ли я Олечку подвергать испытанию? Эти люди способны на что угодно... - Но я отогнала ее сразу, чтобы и оттенка страха не генерировать, ввиду серьезного настроя Саши на мое излучение.
   Мы вышли с Олечкой из стеклянных дверей, она вприпрыжку двигалась рука в моей руке. Саша вышел из машины, которая была ему едва до пояса. "Да, фактура!" - подумалось мне. Он взял ребенка за бока и поднял выше своей головы.
   - Ой, - вырвалось у меня. - Мамочка, не бойся, какая ты маленькая! заболтала вверху ножками моя красотка. - Дядя, еще, еще!
   Саша явно растерялся, хотя не подал вида. По-видимому, встреча развивалась совсем не по тому сценарию, что он тщательно продумал.
   - Еще разик и хватит! - строго скомандовала я. - Ты-то сытая, а Ежку кто покормит, а Мурку? - Максимка покормит. Еще, еще! Он разок подкинул ее, собирался еще, но я мягко вынула разбаловавшуюся дочку из могучих дланей и засунула в салон, где она сразу же попкой запрыгала на мягком сиденье.
   - Ребенка лучше назад, - сообщил Саша. - Да, и для безопасности, и для спокойствия от ментов, - кротко согласилась я. Он проглотил шпильку безответно:
   - Куда едем? - Раз такая оказия, в магазин на Большом. - Поехали.
   Олечкина головка сзади болталась между ними, ребенок звенел-чирикал непрерывно, сообщая вперемежку то, что видел, что было сегодня, что будет завтра.
   Александр вдруг затормозил и припарковался в свободном месте у тротуара. Я вопросительно поглядела на него. Он смотрел вперед. Потом произнес негромко:
   - Вот так и ехать бы всю жизнь - с тобой и с нею, - и замолчал. Я тоже молчала. Оленька щебетала что-то о розах: ой, какие красивые и какие колючие. Я поцеловала ее уколотый пальчик. - Ты даже не понимаешь, что наделала тогда утром, - не торопясь размышлял он. - Что со мною сотворила. "Ребята", - покачал он головой. - Знала бы ты, какие мы "ребята". С другой планеты явилась? С другой звезды?
   Я молчала.
   - Мне ведь без тебя теперь никак, - вздохнул он. - А иначе ты думать не умеешь? - жестко спросила я. Он поднял брови в немом вопросе. - У нас, на моей планете прежде всего говорят не о себе, а о другом. - То есть? - А не помешаю ли я тебе в твоей жизни? Не принесу ли тебе несчастье, - вот как спрашивают у нас, на нашей звезде.
   Он сидел, глубоко задумавшись. В его мире, под его звездой, такие вопросы не существовали: "Я хочу!" - и весь сказ, а дальше - кто сколько урвет. Но эта модель тут явно не проходила. Олечка продолжала щебетать.
   - Дальше что скажешь? - угрюмо спросил он. - Я была всю жизнь несчастна, была два раза замужем, двое детей от двух богатых мужей, с которыми мне было до тошноты скучно. И вот сейчас судьба свела меня с таким человеком, от которого тусклая душа моя изнутри зажглась. Ты думаешь, это я тогда свет в вашу темную машину принесла? Нет, это был его свет, а я только отразила его, как Луна!
   Саша криво улыбнулся: - Познакомишь? - Возможно, - жестко ответила я. Если хорошо вести себя будешь. Ему помощь нужна будет - от добрых людей. Поехали!
   Он неопределенно покачал головой и нажал на газ. Мы отоварились в магазине и поехали домой. Без. всякой опаски вела его по лестнице вверх Олечка, в одной руке у него был благоухающий букет, в другой - рюкзак с бутылками молока, хлебом и другими тяжестями. Я позвонила в дверь, открыла гостившая у нас мама и не скрыла своего удивления.
   - Бабуля, бабуля, это дядя Саша, он маме цветы подарил! - обрадовала ее внучка. - Очень приятно, проходите, пожалуйста, у меня обед поспел. Спасибо, в другой раз, - галантно поклонился мой провожатый и, положив цветы, на столик у зеркала, стал пятиться назад, помахав рукой девочке.
   - Так телефончик твой, Саша, - напомнила я. На каменно улыбающемся лице его разыгралась сложная гамма чувств: вряд ли ему хотелось открывать свои координаты. Но, с другой стороны он не мог не оценить моей полной с ним открытости и утаивать после этого свое местоположение было неприкрытым жлобством: ему рассказали всю подноготную, его ввели в семью, а он насчет адресочка жмется!..
   - Нет у меня сейчас телефончика, - наконец, выдавил он из себя. Корпоративная дисциплина возобладала - так оценила я его ответ, и он понял, что я это поняла. Достаточно жалко улыбнулся: - Гуд найт, май леди! Пламенный привет твоему красному солнышку. До лучших времен... - Повернулся и исчез. Думаю, что навсегда. К сожалению, ибо душа его была еще жива для поступков по совести.
   Когда я все рассказала Егору, он только вздохнул и грустно покачал головой:
   - Господи, и сколько еще мотыльков будет лететь на мою лампочку!
   Он как в воду глядел, но если бы летели мотыльки... Следующий "сигнал" из мира был намного громче! Я сказала бы, это был колокол громкого боя, если осмелиться подтрунивать над настоящей трагедией. Раздался он в виде серии резких - один за другим - звонков в. прихожую довольно поздно, когда детей я уже уложила и мыла в кухне посуду после ужина. У Егора был свой ключ, в гости я никого не ожидала, что-то чужое и тревожное слышалось в этих требовательных громких звуках.
   - Кто? - Открой, Анастасия, это я. - Кто "я"? - Я, Николай. - Какой Николай? - Ну, и память у тебя! Николай, тот самый. Или у тебя за это время много Николаев перебывало?
   Бог ты мой, "тот самый"! Отсидел и вернулся!.. Сколько же можно уголовников на мою бедную голову посылать подряд?.. Я невольно перекрестилась и открыла дверь. Да, это был далеко-далеко не супермен Саша: передо мной в черном ватнике стоял худой, просто-таки тощий мужчина с редкими волосенками неопределенного цвета на непокрытой голове. За плечами висел полупустой повидавший виды "сидор" столетнего, наверно, возраста, кирзовые сапоги были в несмываемой известке. Ничто в его подержанном облике не напоминало образ того цветущего самонадеянного припарадненного юнца! Но глаза! Его горящие фары я узнала сразу. Если они и изменились, то только в сторону еще большей напряженности взгляда, едва ли не сумасшедшего.
   - Ну, здравствуй, Анастасия. Давно я тебя не видал. Дозволь войти?
   Я посторонилась:
   - Давно и я тебя не видела. Лет пять, почитай? (Ох, нехорошо у меня было на душе! Но я вспомнила, как бодро вела себя в той люкс-машине с четырьмя "модерновыми" юношами, и решила настроиться на ту же волну.) Входи, раздевайся, гостем будешь.
   - Одну тысячу девятьсот двадцать шесть дней я тебя не видел. - Он вошел, сбросил на пол рюкзачок, на него скинул ватник, рядом поставил сапоги и остался в дырявых носках; не стиранных судя по запаху, наверно, последние девятьсот двадцать шесть дней. Это его полное невнимание к тому, как я, женщина, должна отреагировать на закисшую вонь, надо сказать, сразу породило холодное, внутренне жесткое отношение к нему.
   Я жестом пригласила его в гостиную, распахнула дверь и вошла первая. Он проследовал за мной, оглядел обстановку, согласно покачал головой сам себе: все дескать как было, так и осталось. Сел и продолжал молчать. Я стояла у притолоки, скрестив руки на груди:
   - Принести поесть? Чаю? - Садись.
   Я села напротив него. Он вперил в меня свой сумасшедший взгляд:
   - Ну так я не первый день у твоего дома ошиваюсь. Видел уже тебя. - Что же не подошел?
   Он помолчал, потом сообщил:
   - Интересно мне было посмотреть, как тебя на супертачке подкатили. Козел, оглобля саженная, цветов кубометр, где уж нам уж!.. Вот я и ждал, как дальше все поворотится.
   - Ну и что? - Ждал, ждал, не дождался. Решил узнать на месте. - Других дел нет у тебя? - А нет! - он наклонился ко мне, сверля очами. - Нет у меня кроме тебя других дел. Никаких. Пойдешь за меня? - О Боже, - вздохнула я. Да мне-то зачем? - Да хоть краешком глаза увидать тебе, как жил я на нарах, - с неподдельной тоской промолвил он, - как от воровского закона отбивался, как срок себе добавил, как в тайге вкалывал. И не было минуты, чтобы ты у меня перед глазами не стояла. А ты - от борова ушла и к деду подалась. Эх, ты!..
   - К какому деду?!. - Да видел я старикана, который утром от тебя выходил и в окно тебе крикнул, что сегодня снова будет попозже. Веселая у тебя жизнь, как двор проходной: то один, то другой, то третий в гостях.
   Не знаю, каких усилий мне стоило удержаться, да ведь явно болен он, и я не сразу ответила: - Я замужем. За очень хорошим человеком. И тут началось на моих глазах твориться нечто невероятное, будто пошел какой-то абсурдный спектакль! Но самая большая странность его была в том, что я оказалась его действующим лицом. Сознание мое как-то отстранение присутствовало при сем, но было отключено от чувств, будто я здесь и не присутствую, будто я на все это смотрю откуда-то со стороны, от потолка что ли: он выхватил из-за резинки носка блистающую острую заточку и вонзил ее в стол:
   - Убью! Убью гада! Один раз я за тебя отсидел, теперь могу и лечь! Тише, - как отсутствующая, как автомат произнесла я, - детей разбудишь. Страшный блеск лезвия в руках этого безумца парализовал мысль и волю.
   - Что же ты со мной, лярва, делаешь! Я ведь только тобой и жил, тебя каждую минуту вспоминал! Все преодолел, чтобы вернуться, а ты!..
   - Я тебе ничего не обещала, - так же мертвенно произнесла я. - А как ты смотрела на меня, когда меня уводили, не помнишь? Этот взгляд для меня как икона был, как солнце всегда с неба светил! Понятно? Молчишь, сука, нечего возразить!.. - Приди в себя, Николай... - Сама приди! Черт с тобой. Живи по своей продажной совести. Не хочешь за меня идти, так проведи со мной одну только ночь. Только одну! А я всю жизнь ее помнить буду. Одну за всю мою переломанную жизнь. Неужто одна твоя ночь дороже всей моей человеческой судьбы? "В себя приди!" - перекривил он меня гнусаво и захохотал. - А, впрочем, я в тебя приду! Всем, кому угодно, можно, а я чем хуже?.. - он направил нож на меня. - С ума сошел, опомнись! - Хватит мне, как бычку на веревочке, ходить за тобой. Концы! Ну, снимай исподнее, раскидывай ноги, лучше добровольно. Ну!
   В его горящих глазах, в искаженном лице не было ничего человеческого я понимала только то, что он был уже за гранью разума. Видела, но сознание мое отсутствовало, оно было парализовано ножом, который придвинулся вплотную к моей шее: все это происходило не здесь и не со мной! Но это было здесь, и я сидела тут же! Дети спали за стеной, Егор, наверняка, уже ехал домой, а я здесь... Этого не может быть!
   Грубая рука хватает меня за волосы, отгибает голову, заточка слегка продавливает кожу на шее, зловонный рот впивается в мои губы. Мы повалились на ковер. Судорожно, жестко, как клещ, он вцепился в меня и заерзал левой рукой внизу, не убирая в тоже время от горла заточку. И это испытываю я, гордая Афина-Артемида?!..
   - Ты не человек, - прохрипела я. Дальше все было в тумане, память моя не сохранила ясных подробностей, как вдруг в этой омерзительной вонючей возне я услыхала его пронзительный стон:
   - Нечем чем! - и жалобный крик: - Нечем чем! Нечем чем! Как же так. Господи?!
   Он вскочил, лицо его было искажено. Натягивая брюки, он рванулся в прихожую. Не помня себя, почти ничего не понимая, я встала и оперлась о стол. В этот момент в дверь коротко и быстро несколько раз позвонил Егор: это был его условный сигнал, так он сообщал, что явился и хочет, чтобы я ему открыла сама. Я стояла, не имея сил ни двинуться, ни что-либо произнести. Щелкнул замок: Егор вошел в прихожую. Молнией сверкнула мысль: там этот... с ножом!
   - Егорушка! - опрометью метнулась я за дверь... В коридоре на полу, скрючившись, сидел Николай, на его ногах уже были сапоги, он сидел недвижно около своего ножа. Над "гостем" в позе вопроса стоял Егор, глаза его, обращенные вниз, были холодны. Я уже однажды видела их такими, когда мы столкнулись с юным курящим в трамвае хамом. Что сделал тогда Егор, я не успела заметить, но бьющегося в спазмах и испускающего пену на полу его увидали все дотоле безмолвные пассажиры, и нам пришлось поспешно сойти прочь под их истерический лай...
   - Милицию привлекаем? - спокойно спросил у меня Егор. - Нет! Нет! Нет! - вихрем пролетела мысль о последствиях новой встречи с милицией для этого бедолаги с ножом!
   Николай вскочил на ноги:
   - Зачем мне жить? Зачем мне жить? - лицо его было искривлено, из горла вырывались клокочущие звуки. Вдруг он с треском разорвал на груди рубаху и заточкой стал резать-полосовать себя по голому телу, хрипя: - Зачем жить? Зачем мне жить?! - он бросил нож на пол и согнулся, прикрывая ладонями сразу набухшие кровавые полосы на груди и животе. Я охнула, а Егор спокойно снял льняную скатерку со столика в прихожей, развел его руки и наложил ткань на раны.
   Потом он засунул болтающийся конец скатерти ему в брюки и за плечи вывел на площадку в парадную:
   - Вот твой мешок, матрос, а вот и бушлатик. Натягивай и топай. Все. Полный дембель. - Его же перевязать надо, раны дезинфицировать! --. вскричала я, кидаясь к ним. - А это уже его проблемы, - жестко возразил Егор - Топай, топай, красавец, курс зюйд-вест!
   Не поднимая глаз, Николай влез в подставленный Егором ватник, взял рюкзак за одну лямку и пошел. Егор захлопнул дверь и дважды со щелчком повернул замок. Слезы принялись душить меня, я зарыдала в голос, прислонясь к косяку. Егор приобнял меня за плечи:
   - Кто таков? Он обидел тебя? - Женишок прежних лет. Несостоявшийся. Отсидел. Пришел права предъявлять. - Меня колотило у него на груди. Я говорила отрывисто, то замолкая, то подвывая странным, не своим голосом. Детонька моя, ну не расстраивайся ты так из-за этого жениха. Пришел и ушел. А ты у меня вот какая редкостная: не из-за каждой тетки мужики харакири себе норовят устроить! Я заревела просто в голос: - Он хотел... Он ножом мог и тебя, и меня!.. - Ну, пойдем-пойдем, моя деточка, умоем рожицу, успокоимся и приготовимся с тобой к новым приключениям. - К каким еще новым приключениям? - слезы снова брызнули у меня, как плотину прорвало. - Хватит с меня, хватит! Я хочу жить тихо, спокойно, чтобы никто больше нам не мешал, в нашу жизнь не вмешивался! - Да и я хочу, но уж такая ты историческая женщина что без историй не можешь.