Страница:
– Зато мы думали, что одной ногой в коммунизме, и жалели весь капиталистический мир, у которого обе ноги завязли в дерьме. Кто ж знал, что это просто ковровое покрытие… такого цвета. Я пойду за хлористым кальцием.
Вернулась Наташка очень быстро. Я даже не успела очередной раз сотворить себе из нее кумира – у подруги всегда идеальный порядок и все вещи на своем месте. Единственный недостаток ее домостроя – муж и сын постоянно ищут это самое «свое место» собственных вещей.
– Чудеса-а-а, блин! – промычала она, и мне сразу не удалось понять, что такого чудесного в коробке с лекарством, которую Наташка держала на вытянутых руках, как каравай. Пришла в голову безумная мысль, что кальцинированный творог получился у подруги и без молока. Прямо из воздуха. – Анна действительно оставила у меня коробку с лекарством для местной анестезии…
– Тебе повезло больше, – чуть запнувшись, сказала я. – На мою долю пришелся аппарат с угрозами. По крайней мере, нам незачем таскать вниз кухонное полотенце. Будет весьма интересно, если Анна вообще не теряла свой мобильник.
– Ты хочешь сказать… Ирка! Сейчас же вспоминай, когда ты последний раз убиралась на холодильнике?!
– Вчера… – слегка помедлив, неуверенно ответила я.
Перед глазами мысленно пронеслась картина моего вдохновенного труда. Чудесное виденье притормозилось на этапе привычного сбрасывания с холодильника в мусорный пакет содержимого очередного пластикового поддона из-под полуфабрикатов: шайбочек, гаечек и другой полезной в других местах лабуды, регулярно притаскиваемой мужем и сыном непонятно откуда. Раньше я, протирая пыль, имела глупость спрашивать, для чего нужен нам весь этот мелкий хлам? В ответ получала возмущенный рев раненных в душу добытчиков и сразу как-то мельчала даже в собственных глазах. Если бы со временем не поумнела, освобождаясь от металлолома сначала избирательно, потом и радикально, накопленного железа вполне хватило бы на танк российским вооруженным силам. Подарок от семьи Ефимовых! Еще на холодильнике лежал Наташкин блокнот, ручка, рекламный листок с чьим-то наспех записанным моей рукой телефоном и… все.
– Никакого мобильника там не было! – радостно возвестила я.
– А кто-нибудь к вам вчера приходил?!
Напряжение в голосе подруги не спадало.
Я опять задумалась:
– Приходил. Ты приходил… ла.
– Мое появление – не в счет. Мне, чтобы высказать тебе наболевшее, в голову не придет покупать второй мобильник да еще тратить деньги на сообщение. Ир, может, мы его где-нибудь случайно украли? Вместе со сдачей в универсаме, а? Нет, это тоже не вариант…
Нас прервал звонок в дверь. Испуганно взглянув на часы, мы поразились тому, как быстро бежит время. Двадцать пять минут девятого! Так и не заметишь, что жизнь прошла.
– Стой со своей коробкой здесь, я открою, – торопливо прошептала я. – А то Анна скажет, что у нее цейтнот, выхватит лекарство у тебя из рук – и поминай, как звали… Мне чужое переговорное устройство с маньяками ни к чему. Насильно верну! Боря! Это к нам! Я открою, – завопила я Наташкиному мужу, направлявшемуся к двери с обвинительным заключением о нерасторопности жены. Сам он довольно расторопно и неслышно собирался на рыбалку и с минуты на минуту ожидал прибытия машины с приятелями, одержимыми таким же увлечением.
Замок открывали вместе. Только в разные стороны. Борис – в правильном направлении, я – нет. Ничего удивительного, он же здесь живет, а меня из квартиры Наташка всегда выпроваживает лично, вот и сказалось отсутствие должного опыта. Ей следовало быть терпеливее. Замок от их двери я ломала всего-то два раза. После третьего решительного звонка мы втроем выкатились в коридор, предоставив Борису право открывать общую дверь и встречать Анну. Подозреваю, он лично хотел посмотреть на женщину, ради которой очередной раз был сломан замок. Денька, носом почуявшая ветеринаршу, рисковать лишний раз не стала – без шума и пыли нырнула в спальню.
Надо отдать должное Анне – держалась она мужественно. Как вцепилась в левую створку двери, так и не отпускала. А на Наташкино приглашение не церемониться и войти вообще среагировала странно – выразила явное намерение присесть тут же у входа. Неужели потому, что лица у нас были слишком сосредоточенные?
Борис первым догадался изобразить на физиономии приветливое выражение и ласково поинтересовался у гостьи, сможет ли она вообще войти самостоятельно? Она отрицательно мотнула головой. Куда ж ей было входить, если мы втроем плотной стеной загораживали проход? Тем не менее Борина улыбка на интеллигентном лице заставила Анну повременить с оседанием на пол. Она застряла на полпути, почти как наш лифт, попыталась в ответ довольно мучительно улыбнуться и проронила:
– Извините, я в следующий раз зайду.
Вот только от двери не отлепилась. То ли интуитивно боялась упасть, то ли ждала особого приглашения…
Наташка с ним не замедлила:
– Ты что, сбрендила?! Немедленно входи! Освободите проезжую часть!
Последнее требование относилось к нам с Борисом, но времени на его выполнение она не дала. Самостоятельно в секунду расчистила проход, не совсем вежливо откинув нас в разные стороны, и втащила почти не сопротивляющуюся Анну в коридор. Где ж ей было сопротивляться с ослабленной нервной системой, после напряженного рабочего дня да еще без обеда?
Выяснение интересующих нас с Натальей обстоятельств проходило за закрытыми дверями моей квартиры. Наташка, с большим неудовольствием проводив мужа на рыбалку, остро ощутила одиночество. Даже с Денькой. В таком настроении трудно сконцентрировать внимание на чужой проблеме. А у меня для этого были вполне подходящие условия; Дима дежурит в больнице только до утра, а кошки не в счет.
С трудом удалось заставить ветеринаршу присесть. Она категорически отказывалась, ссылаясь на то, что дома маленький сын. Свою коробку с забытым обезболивающим препаратом опознала сразу. С мобильником было сложнее. Никак не решалась взять его в руки, хотя на поставленный ребром вопрос сразу ответила, что принадлежит это средство связи именно ей. Более того, Айболитка долго и безуспешно искала его в машине – думала, выпал из сумки. Именно телефон стал тормозом к претворению в действие желанья Анны немедленно сбежать. На какое-то время я испытала облегчение.
Из сведений, почерпнутых от Наташки, я знала, что ветеринарше едва за тридцать. Сейчас она выглядела намного старше. Несмотря на худощавость, как-то растеклась в кресле, краски на лице окончательно поблекли, светлые волосы только подчеркивали его бесцветность, зато резко выступили темные круги под глазами и три глубокие морщины на переносице. Я не назвала бы женщину привлекательной. Она сидела и молчала, уставившись на висевшую напротив картину – радостный хоровод берез с солнечными бликами на листве, траве и темных бревнах старого, полуразвалившегося скита. На годы застывший пейзаж одного из укромных уголков родины был подарен мужу благодарным пациентом.
– Ты не хочешь позвонить сыну? Предупредить, что почти приехала… В смысле, скоро будешь дома?
Наташке явно не терпелось избавиться от мобильника, который она все это время так и держала в вытянутой руке. Анна отрешенно кивнула, но даже не двинулась и взгляд от картины не оторвала.
– Зачем зря тратить деньги? Можно позвонить и с домашнего телефона, – бодро, но с большой долей фальши в голосе предложила я и невольно сморщилась. А в следующую минуту ляпнула то, что и не думала говорить: – Мы найдем тебе такое же уединенное место, там вас с сыном никто не достанет.
Анна очередной раз кивнула и с трудом оторвалась от картины:
– Вы что-то сказали?
– Мы сказали, что надо позвонить сыну…
Наталья резко спрятала мобильник за спину.
– По городскому телефону. Трубка рядом с тобой на столике.
– Спасибо… Я позвоню… Гос-споди!
Анна молниеносно схватила телефонную трубку, разом стряхнув с себя оцепенение, и быстро набрала номер. Ребенок не сразу подошел к телефону, и она заметно нервничала, бормоча себе под нос нелестные замечания в его адрес.
– Женька!
Это был крик на грани истерики. Я с трудом подавила желание схватить невидимого мальчишку за шиворот и как следует встряхнуть. Наташка, судя по зверскому выражению на физиономии, испытывавшая сходное чувство, это желание не подавила. Мстительно встряхивала в мыслях бедного парня снова и снова. Вместе с моей диванной подушкой.
– Что случилось, Женечка? – Анна обрела некоторое спокойствие. – Ты один? Почему так долго не подходил к телефону? Куда укатился?.. А ты покушал?.. Опять йогурт! Ну хорошо, я скоро приеду. Никто не звонил?.. И опять молчал?.. А вот это зря. Обзываться не хорошо. Следовало просто положить трубку. – Анна взглянула на часы: – Ну-у-у, где-то через полчаса… Или чуть больше. Я тебе из подъезда позвоню, давай, малыш, целую. – Женщина устало улыбнулась и, положив трубку на место, предприняла попытку встать, но тут же села обратно – ответная реакция на появление из-за Наташкиной спины мобильника.
– Извини, твой телефон был очень назойлив, и мы нечаянно прочитали последнее сообщение. Можешь забрать свой пугач… пугало.
Анна кивнула, молча взяла бесстрастный передатчик чужих мыслей на расстоянии, пощелкала кнопками и, прочитав сообщение, опять кивнула. Посмотреть в нашу сторону не решилась. И зря. Это ее наверняка немного бы отвлекло от личной проблемы выживания. Кому хоть раз в жизни не приходилось видеть перекошенное неуемным любопытством лицо человека, не отдающего себе отчет в том, что его могут видеть?
– У меня еще есть время… – бесстрастно выдала Айболитка, продолжая внимательно таращиться на дисплей аппарата.
– Тебе следует немедленно уехать, но так, чтобы ни одна живая душа не знала.
В ответ на мои слова Анна еле слышно выдавила из себя что-то вроде – деваться ей некуда.
– Понятно. Живешь по правилу Джоунза – друзья как приходят, так и уходят, а вот враги накапливаются. Мы, собственно, не навязываемся… – Мне тоже с трудом удавалось открывать рот. – Если пожелаешь, отвезем тебя с сыном туда, где вас никто не найдет.
В тот момент я думала о собственной даче. На худой конец, можно было бы укатить в деревню, где гостила свекровь с детьми. Анна по-прежнему не отрывала взгляд от мобильника. Светлые волосы свесились на лицо, было невозможно увидеть его выражение, но главное – она не возражала. Хотя и не соглашалась.
– У нас есть друзья в прокуратуре города.
Мой голос обрел некоторую уверенность.
– Мы понимаем, что ты боишься за сына, но если все как следует продумать…
– Не надо никакой прокуратуры, – глухо отозвалась Анна. – Извините, что так получилось, – невольно втянула вас в эту историю…
– Вся беда в том, что она еще продолжается! – Наташка плюхнулась на диван и обняла подушку. – А переписывать ее в отличие от истории страны никто не будет. И мы не позволим тебе приносить себя и сына в жертву обстоятельствам. Видели, знаем! В первом сообщении маньяк специально подчеркнул, что ты ни в чем не виновата, но придется умереть. Даже он тебя, дуру, жалеет! В меру своих неограниченных преступных возможностей. Нет, ну вы подумайте!
Подруга возмущенно всплеснула руками, диванная подушка, не способная думать, вылетела на свободу и смела с журнального столика кучу Димкиных журналов по медицине. Анна окончательно съежилась.
– Аут! – подвела итог Наташка.
– Прекрати артобстрел! – постфактум прошипела я. – «Позволим – не позволим…» Помимо сына на шее у нее еще и собственная голова на плечах. Наверняка какие-то планы спасения имеются, правда, Анюта?
Айболитка кивнула и наконец распрямилась, явив нам бледное лицо с прикушенной губой и абсолютно сухими воспаленными глазами. Если бы ее сейчас видел маньяк, пожалел бы еще больше. И, повинуясь собственному извращенному чувству жалости, незамедлительно придушил – чтобы дальше не мучилась. Я невольно вздрогнула. Наташка закатила глаза к потолку и, поджав губы, демонстрировала великую обиду.
– Ты знаешь того, кто взял на себя миссию отсчитывать дни и часы твоей жизни? Не хочешь – не говори, – торопливо добавила я, испугавшись, что Анна опять замкнется. – Просто у нас имеется некоторый опыт положительных решений отрицательных проблем. И судьба не зря заставила тебя забыть свой мобильник именно здесь. Можешь быть уверена – дальше нас этот разговор не пойдет.
– Я точно не знаю, чья это дурацкая шутка…
Голос Анны отдавал легкой хрипотцой.
– Но подозреваю, что таким образом развлекается мой бывший муж. Наверное, подговорил кого-то из своих приятелей. Он, в общем-то, неплохой человек… Был. Пока не свихнулся на политике и окончательно не спился. Не все, знаете ли, могут адаптироваться в нынешней жизни. Многие мужики теряются.
– Это потому, что козлы! – подала голос Наташка. – Думают только о себе и о своих нереализованных талантах и возможностях, которые бестолковый окружающий мир не оценил. Женщинам некогда об этом страдать – слишком много забот! Ква…
Во время Наташкиного монолога я сосредоточенно пыталась подтянуть к себе ногой валявшуюся на полу подушку. И как только это удалось, подхватила ее и, стряхнув невидимую пыль, пустила в обратный путь. Подруга всегда отличалась хорошей реакцией – квакнула, поймав подушку, и заткнулась. На пару секунд. Затем гордо выпрямилась и договорила:
– …квалификация хранительницы домашнего очага не позволяет!
– А ты не пробовала поговорить с мужем по-хорошему?
– За последнее время трижды, но он был пьян, только ерничал.
– У него к тебе серьезные претензии?
Я сердито взглянула на подругу, попытавшуюся вместо Анны сформулировать ответ на этот вопрос. В том плане, что у всех алкашей стабильно одинаковые придирки к женам. Порождение пьяного бреда в оправдание собственной непросыхаемости.
– Мы развелись почти год назад. Сначала были амбиции материального характера – считал себя обделенным. Мне хотелось покоя, поэтому я старалась идти ему навстречу. Кроме одного: при размене нашей двухкомнатной квартиры я категорически отказалась переезжать в коммуналку. Нас с сыном все-таки двое. А Вениамин считал, что я вполне способна заработать себе новую квартиру. Ну, на панели… как он всех уверял или за счет своей лакейской специальности. Считал, что я всем обязана ему. В первую очередь Москвой. Я вообще-то родом из Серпухова. Короче, каждый месяц он являлся к нам за деньгами – в возмещение морального вреда, как считал. Ему досталась комната в трехкомнатной коммунальной квартире, две из них принадлежат армянской семье. Ну, а поскольку Вениамин отлучался из дома только в аптеку, а все остальное время якобы торчал дома, он стал обвинять меня в том, что по моей вине теряет русские корни.
– Он что, больной? С чего ему регулярно в аптеку бегать? – не выдержала Наташка.
– Он алкоголик. А в аптеку носится за медицинским спиртом – такой маленький флакончик на двести пятьдесят граммов. Думаю, скоро перейдет на дешевый портвейн, хотя и уверяет, что со своим университетским образованием никогда не падет так низко. Но это пока деньги есть.
– Хорошо! Хотя, конечно, ничего хорошего, – поправилась я. – Судя по всему, ты лишила его дотации. И у него появились новые претензии – душевные. Уж не начались ли запоздалые страдания по сыну?
– Начались… – вздохнула Анна. – Взял в помощницы родительницу и оформил исковое заявление в суд с требованием передать ему Женьку на воспитание. Якобы я отвратительная мать – пропадаю весь день неизвестно где, а ребенок вынужден торчать дома один. Но это неправда! Просто сейчас нам очень нужны деньги. А за Женечкой соседка приглядывает – кормит, поит… Я ей немного приплачиваю. Она временно не работает, и у нее свой десятилетний сын, они прекрасно ладят. Даже гуляли вместе. Это только последнее время я Женьке из дома выходить не разрешаю. Мало ли что придет его отцу в пьяную голову? Из-за этого и в милицию не обращаюсь. У Вениамина полно знакомого сброда. Украдет Женьку и отправит к собственной матери. Она у него летом с прислугой куда-то на природу выезжает. Ценит исключительно своего сына и свое спокойствие. Внук раздражает. Женечка ее как огня боится. Да Вениамина самого нянька вырастила. Кстати, я консультировалась. Говорят, что Вениамину за то, что увезет сына, ничего не будет – отец. И потом, мы пока от него не меньше зависим…
Глаза Анны неожиданно налились слезами, шмыгая носом, она полезла в сумку за платком, бормоча, что на самом деле замоталась, но все это временно. Вот заработает достаточно денег и купит у Вениамина согласие на выезд сына в Голландию. Некоторое время назад она познакомилась с голландцем. Они решили пожениться, хотя, честно сказать, ничего кроме дружеских чувств и чувства благодарности она к будущему супругу не испытывает. Зато обретет спокойствие. Каждый раз, когда Питер прилетает в Москву, Вениамин старается держаться от нее подальше. Позавчера потребовал письменную расписку, что она будет оказывать ему материальную помощь из Голландии.
– А твой Летучий голландец не может сделать посильный вклад в ускорение процесса получения необходимой бумаги от бывшего мужа?
– Мне неудобно обращаться к нему с этим.
Наташка какое-то время учила Анюту жизни. Как и чему именно, я не слушала, можно было догадываться – козлы, они и в Голландии козлы. Ну не нравилась мне эта версия с вымогателем-алкоголиком, докатившимся до уровня маньяка. Подруга правильно отметила – ему вроде бы положено винить во всех бедах собственной жизни бывшую жену. С чего бы это мужику сделать ей этакий реверанс в первом сообщении: «Ты ни в чем не виновата…» И потом, в его интересах получить от бывшей жены круглую сумму за продажу своего сына его же матери, желающей уехать за границу. Не очень вежливо встряв в поучения подруги, я спросила:
– Ань, а откуда у Вениамина столько мобильников? Каждый раз посылает сообщения с нового номера.
– Наверное, у кого-то просит, – пожала она плечами. – Я пыталась прозвониться по каждому номеру, но все они заблокированы.
– Вот именно это-то меня и волнует.
Мне вдруг стало очень неуютно на собственном удобном диване. Наташка, решившаяся было напомнить о правилах хорошего тона, предписывающих не перебивать собеседников, ограничилась весомым «Блин!!!» и умолкла, в ужасе уставившись в окно. Анна вскрикнула, а я неловко застыла, приподнявшись с дивана в попытке встать. И новое мое положение было гораздо неудобнее старого.
Осторожно повернув голову к окну, я окончательно забыла о своем теле. И душе в пятках… За окном стоял невысокий, полный человек среднеазиатской наружности, я бы даже сказала, очень «средне», и, скучая, изучал обстановку в нашей комнате.
– К-Карлсон, б-блин! Сгинь, нечистая сила! – перекрестилась подруга.
В ответ незнакомец вежливо поклонился и медленно опустился вниз.
Душа моментально вернулась на место. Вместе с телом.
Трещины на стыках панелей замазывают, – догадалась я, блистая эрудицией.
Как бы в подтверждение моих слов незнакомец медленно проплыл вверх на строительной люльке. Его лицо выражало скучную сосредоточенность.
– Ну, мне надо идти, – засуетилась Анна. – Женька заждался.
– Да, тебе же еще добираться… На всякий случай адрес и номер домашнего телефона оставь, мало ли что, – засуетилась Наташка, время от времени бросая косые взгляды на окно. – Иринины телефоны тоже в память занеси.
– Я почти напротив живу – видите, вон тот дом, в нем отделение сбербанка. Сейчас все вам запишу, только, право слово, не стоит беспокоиться.
– Стоит, – тихо сказала я, успев предпринять безуспешные попытки прозвониться по списку мобильных номеров, с которых Анне были сделаны сообщения. – Именно потому, что все они действительно заблокированы. Боюсь, принудительно сменили хозяина на какую-нибудь помойку.
– Украдены, что ли? – недоверчиво спросила подруга.
– Украдены. С целью сделать одно-единственное сообщение, после чего кануть в вечность.
Я старалась не смотреть на Анну – боялась приливной волны испуга. Она нашла отражение в ее голосе:
– Но кому это надо? И главное, зачем? Ладно, мне надо бежать. А знаете, с вами я прямо воспряла духом. Завтра передам Вениамину требуемую сумму, и скоро улетим с Женькой в Амстердам.
С высоты тринадцатого этажа из открытого окна лестничной клетки мы с Наташкой наблюдали отъезд ветеринарши. С помощью старого цейсовского бинокля моего отца. Оглядываясь по сторонам, она никак не могла открыть машину. В конце концов ей это удалось. И только потому, что она уже была открыта. Или не закрывалась Анной вообще. Женщина легкомысленно пожала плечами, весело помахала нам на прощание рукой и укатила. Следом от нашего дома отъехало несколько машин – реанимационная, темно-зеленая «девятка» и темно-серый «Мерседес».
На следующий день сбрендил мой мобильник. Днем, в начале первого, прозвучала мелодия старинного французского менуэта, возвестившая о полученном сообщении. Муж отсыпался после дежурства, и я, торопясь из кухни в спальню, автоматически подумала, что следует уменьшить громкость вещания. Почему-то не пришло в голову более умное решение – не бросать телефон где попало. В частности, на кровати, под боком у только что заснувшего мужа. Моя расхлябанность принесла ядовитые плоды: Димка проснулся, и пока я вела раскопки под легким одеялом, срывал на мне злость за категорически не нравившуюся ему «старую песню о главном». Мое счастье, что муж боится щекотки и что мобильник отыскался сравнительно быстро. До сих пор помню этот радостный момент. Спрашивается: чему, идиотка, радовалась?
Уверенная в рекламе новой услуги, в отместку обругала МТС, справедливо рассудив, что сама свое уже получила. Чем в этот момент была занята моя интуиция – не понятно. Такое впечатление, что, проснувшись утром, я забыла ее разбудить. И старый французский менуэт ей по барабану. Сообщение отличалось извращенным вкусом отправителя к садистскому стилю: «Ты виновата в том, что вмешалась и лишила меня возможности продлить удовольствие. Тебе будет трудно жить с чувством вины. Я помогу…»
Пожалуй, первой моей реакцией была полная растерянность. Я даже сменила мелодию на сообщениях на легкомысленное треньканье. Но растерянность быстро трансформировалась в испуг, окончательно лишивший меня способности соображать, хоть я и стояла. Нет, Феркрюзену не стоило быть столь категоричным в своих выводах. К сожалению, у меня не было под рукой панциря, в который можно втянуть голову вместе со всеми конечностями, поэтому я постаралась избавиться от источника страха наипростейшим способом – сунула мобильник в мусорный пакет, для надежности прикрыла сверху случайно подвернувшейся под руку пачкой лаврового листа и тщательно вымыла руки. Но обрести душевное равновесие не удалось. А муж крепко спал, да и кто знает, как среагировал бы он на мою просьбу о помощи. Причем в ближайшую секунду после насильственного пробуждения.
Я вдруг отчетливо увидела каждый предмет окружающей меня обстановки. Исключая Димку – была обижена на него за то, что не чувствует моего жуткого состояния. Подсознательно. А ведь столько лет вместе… Залетный ветерок, пользуясь возможностью, парусом надувал легкие занавески, лепестки крупных ромашек в вазе на туалетном столике кокетливо вздрагивали в притворном возмущении. Надо же, как они подходят к обоям! Не может быть, чтобы все здесь осталось, а меня уже не было. И эти фотографии, и картины на стенах, и часы… И мой муж, наконец! Волосы на голове ощутимо зашевелились, пересчитывая друг друга. Настенные часы отсчитывали минуты моей жизни…
Я попятилась к выходу, осторожно прикрыла за собой дверь и на ватных ногах отправилась к Наташке.
– О, Ириша! Денька, сидеть! Ирка, ты что, не чувствуешь, что она на тебе мой подарок рвет? Лапу из кармана вытащи! Сидеть, говорю, бестолочь! Ну, блин! Ирка, да не к тебе же обращаюсь! Ты можешь стоять. Сейчас я эту бестолковку в комнату закрою, поговорить спокойно не даст.
Наташка потянула упирающуюся всеми четырьмя лапами собаку в комнату, уговаривая ее быть хорошей девочкой.
– А я хотела идти к тебе, – доложила подруга, проверив, хорошо ли закрыта дверь. – Даже ключи приготовила, чтобы не будить твоего хирурга-потрошителя. А то как разорется! Ты что, вверх ногами сушилась после душа? Кстати, это не он вопит?
– Нет, – тихо сказала я. – Он спит.
– А во сне орать нельзя? Может, приснилось что-то ужасное, например, я пришла…
Прислушавшись, я не поверила собственным ушам. Действительно, из моей квартиры раздавались возмущенные возгласы. Не следовало оставлять входную дверь нараспашку.
– Пошли, успокоим несчастного. Наверное, с койки неудачно упал.
Действительность оказалась гораздо хуже. В мусорном пакете, помещенном в мусорное же ведро, с крышей из лаврушки надрывно веселился сам с собой мой мобильник. Под нежно любимую мной мелодию вальса из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь». В поисках виновника своего очередного силового пробуждения с громкими криками о невозможности жить в таких условиях по кухне носился мой просто любимый муж. В трусах и с твердым намерением найти и обезвредить телефон. Наташка слегка озадачилась, но, сопоставив все происходящее с моим видом, быстро поняла – случилось что-то из ряда вон выходящее.
– Дим, а ты не там живешь. Условия на кухне действительно несколько… Хотя я проживаю в своей почти постоянно. И, заметь, не жалуюсь. Иди, милый, спокойно в спальню и живи там, сколько хочешь.
Вернулась Наташка очень быстро. Я даже не успела очередной раз сотворить себе из нее кумира – у подруги всегда идеальный порядок и все вещи на своем месте. Единственный недостаток ее домостроя – муж и сын постоянно ищут это самое «свое место» собственных вещей.
– Чудеса-а-а, блин! – промычала она, и мне сразу не удалось понять, что такого чудесного в коробке с лекарством, которую Наташка держала на вытянутых руках, как каравай. Пришла в голову безумная мысль, что кальцинированный творог получился у подруги и без молока. Прямо из воздуха. – Анна действительно оставила у меня коробку с лекарством для местной анестезии…
– Тебе повезло больше, – чуть запнувшись, сказала я. – На мою долю пришелся аппарат с угрозами. По крайней мере, нам незачем таскать вниз кухонное полотенце. Будет весьма интересно, если Анна вообще не теряла свой мобильник.
– Ты хочешь сказать… Ирка! Сейчас же вспоминай, когда ты последний раз убиралась на холодильнике?!
– Вчера… – слегка помедлив, неуверенно ответила я.
Перед глазами мысленно пронеслась картина моего вдохновенного труда. Чудесное виденье притормозилось на этапе привычного сбрасывания с холодильника в мусорный пакет содержимого очередного пластикового поддона из-под полуфабрикатов: шайбочек, гаечек и другой полезной в других местах лабуды, регулярно притаскиваемой мужем и сыном непонятно откуда. Раньше я, протирая пыль, имела глупость спрашивать, для чего нужен нам весь этот мелкий хлам? В ответ получала возмущенный рев раненных в душу добытчиков и сразу как-то мельчала даже в собственных глазах. Если бы со временем не поумнела, освобождаясь от металлолома сначала избирательно, потом и радикально, накопленного железа вполне хватило бы на танк российским вооруженным силам. Подарок от семьи Ефимовых! Еще на холодильнике лежал Наташкин блокнот, ручка, рекламный листок с чьим-то наспех записанным моей рукой телефоном и… все.
– Никакого мобильника там не было! – радостно возвестила я.
– А кто-нибудь к вам вчера приходил?!
Напряжение в голосе подруги не спадало.
Я опять задумалась:
– Приходил. Ты приходил… ла.
– Мое появление – не в счет. Мне, чтобы высказать тебе наболевшее, в голову не придет покупать второй мобильник да еще тратить деньги на сообщение. Ир, может, мы его где-нибудь случайно украли? Вместе со сдачей в универсаме, а? Нет, это тоже не вариант…
Нас прервал звонок в дверь. Испуганно взглянув на часы, мы поразились тому, как быстро бежит время. Двадцать пять минут девятого! Так и не заметишь, что жизнь прошла.
– Стой со своей коробкой здесь, я открою, – торопливо прошептала я. – А то Анна скажет, что у нее цейтнот, выхватит лекарство у тебя из рук – и поминай, как звали… Мне чужое переговорное устройство с маньяками ни к чему. Насильно верну! Боря! Это к нам! Я открою, – завопила я Наташкиному мужу, направлявшемуся к двери с обвинительным заключением о нерасторопности жены. Сам он довольно расторопно и неслышно собирался на рыбалку и с минуты на минуту ожидал прибытия машины с приятелями, одержимыми таким же увлечением.
Замок открывали вместе. Только в разные стороны. Борис – в правильном направлении, я – нет. Ничего удивительного, он же здесь живет, а меня из квартиры Наташка всегда выпроваживает лично, вот и сказалось отсутствие должного опыта. Ей следовало быть терпеливее. Замок от их двери я ломала всего-то два раза. После третьего решительного звонка мы втроем выкатились в коридор, предоставив Борису право открывать общую дверь и встречать Анну. Подозреваю, он лично хотел посмотреть на женщину, ради которой очередной раз был сломан замок. Денька, носом почуявшая ветеринаршу, рисковать лишний раз не стала – без шума и пыли нырнула в спальню.
Надо отдать должное Анне – держалась она мужественно. Как вцепилась в левую створку двери, так и не отпускала. А на Наташкино приглашение не церемониться и войти вообще среагировала странно – выразила явное намерение присесть тут же у входа. Неужели потому, что лица у нас были слишком сосредоточенные?
Борис первым догадался изобразить на физиономии приветливое выражение и ласково поинтересовался у гостьи, сможет ли она вообще войти самостоятельно? Она отрицательно мотнула головой. Куда ж ей было входить, если мы втроем плотной стеной загораживали проход? Тем не менее Борина улыбка на интеллигентном лице заставила Анну повременить с оседанием на пол. Она застряла на полпути, почти как наш лифт, попыталась в ответ довольно мучительно улыбнуться и проронила:
– Извините, я в следующий раз зайду.
Вот только от двери не отлепилась. То ли интуитивно боялась упасть, то ли ждала особого приглашения…
Наташка с ним не замедлила:
– Ты что, сбрендила?! Немедленно входи! Освободите проезжую часть!
Последнее требование относилось к нам с Борисом, но времени на его выполнение она не дала. Самостоятельно в секунду расчистила проход, не совсем вежливо откинув нас в разные стороны, и втащила почти не сопротивляющуюся Анну в коридор. Где ж ей было сопротивляться с ослабленной нервной системой, после напряженного рабочего дня да еще без обеда?
Выяснение интересующих нас с Натальей обстоятельств проходило за закрытыми дверями моей квартиры. Наташка, с большим неудовольствием проводив мужа на рыбалку, остро ощутила одиночество. Даже с Денькой. В таком настроении трудно сконцентрировать внимание на чужой проблеме. А у меня для этого были вполне подходящие условия; Дима дежурит в больнице только до утра, а кошки не в счет.
С трудом удалось заставить ветеринаршу присесть. Она категорически отказывалась, ссылаясь на то, что дома маленький сын. Свою коробку с забытым обезболивающим препаратом опознала сразу. С мобильником было сложнее. Никак не решалась взять его в руки, хотя на поставленный ребром вопрос сразу ответила, что принадлежит это средство связи именно ей. Более того, Айболитка долго и безуспешно искала его в машине – думала, выпал из сумки. Именно телефон стал тормозом к претворению в действие желанья Анны немедленно сбежать. На какое-то время я испытала облегчение.
Из сведений, почерпнутых от Наташки, я знала, что ветеринарше едва за тридцать. Сейчас она выглядела намного старше. Несмотря на худощавость, как-то растеклась в кресле, краски на лице окончательно поблекли, светлые волосы только подчеркивали его бесцветность, зато резко выступили темные круги под глазами и три глубокие морщины на переносице. Я не назвала бы женщину привлекательной. Она сидела и молчала, уставившись на висевшую напротив картину – радостный хоровод берез с солнечными бликами на листве, траве и темных бревнах старого, полуразвалившегося скита. На годы застывший пейзаж одного из укромных уголков родины был подарен мужу благодарным пациентом.
– Ты не хочешь позвонить сыну? Предупредить, что почти приехала… В смысле, скоро будешь дома?
Наташке явно не терпелось избавиться от мобильника, который она все это время так и держала в вытянутой руке. Анна отрешенно кивнула, но даже не двинулась и взгляд от картины не оторвала.
– Зачем зря тратить деньги? Можно позвонить и с домашнего телефона, – бодро, но с большой долей фальши в голосе предложила я и невольно сморщилась. А в следующую минуту ляпнула то, что и не думала говорить: – Мы найдем тебе такое же уединенное место, там вас с сыном никто не достанет.
Анна очередной раз кивнула и с трудом оторвалась от картины:
– Вы что-то сказали?
– Мы сказали, что надо позвонить сыну…
Наталья резко спрятала мобильник за спину.
– По городскому телефону. Трубка рядом с тобой на столике.
– Спасибо… Я позвоню… Гос-споди!
Анна молниеносно схватила телефонную трубку, разом стряхнув с себя оцепенение, и быстро набрала номер. Ребенок не сразу подошел к телефону, и она заметно нервничала, бормоча себе под нос нелестные замечания в его адрес.
– Женька!
Это был крик на грани истерики. Я с трудом подавила желание схватить невидимого мальчишку за шиворот и как следует встряхнуть. Наташка, судя по зверскому выражению на физиономии, испытывавшая сходное чувство, это желание не подавила. Мстительно встряхивала в мыслях бедного парня снова и снова. Вместе с моей диванной подушкой.
– Что случилось, Женечка? – Анна обрела некоторое спокойствие. – Ты один? Почему так долго не подходил к телефону? Куда укатился?.. А ты покушал?.. Опять йогурт! Ну хорошо, я скоро приеду. Никто не звонил?.. И опять молчал?.. А вот это зря. Обзываться не хорошо. Следовало просто положить трубку. – Анна взглянула на часы: – Ну-у-у, где-то через полчаса… Или чуть больше. Я тебе из подъезда позвоню, давай, малыш, целую. – Женщина устало улыбнулась и, положив трубку на место, предприняла попытку встать, но тут же села обратно – ответная реакция на появление из-за Наташкиной спины мобильника.
– Извини, твой телефон был очень назойлив, и мы нечаянно прочитали последнее сообщение. Можешь забрать свой пугач… пугало.
Анна кивнула, молча взяла бесстрастный передатчик чужих мыслей на расстоянии, пощелкала кнопками и, прочитав сообщение, опять кивнула. Посмотреть в нашу сторону не решилась. И зря. Это ее наверняка немного бы отвлекло от личной проблемы выживания. Кому хоть раз в жизни не приходилось видеть перекошенное неуемным любопытством лицо человека, не отдающего себе отчет в том, что его могут видеть?
– У меня еще есть время… – бесстрастно выдала Айболитка, продолжая внимательно таращиться на дисплей аппарата.
– Тебе следует немедленно уехать, но так, чтобы ни одна живая душа не знала.
В ответ на мои слова Анна еле слышно выдавила из себя что-то вроде – деваться ей некуда.
– Понятно. Живешь по правилу Джоунза – друзья как приходят, так и уходят, а вот враги накапливаются. Мы, собственно, не навязываемся… – Мне тоже с трудом удавалось открывать рот. – Если пожелаешь, отвезем тебя с сыном туда, где вас никто не найдет.
В тот момент я думала о собственной даче. На худой конец, можно было бы укатить в деревню, где гостила свекровь с детьми. Анна по-прежнему не отрывала взгляд от мобильника. Светлые волосы свесились на лицо, было невозможно увидеть его выражение, но главное – она не возражала. Хотя и не соглашалась.
– У нас есть друзья в прокуратуре города.
Мой голос обрел некоторую уверенность.
– Мы понимаем, что ты боишься за сына, но если все как следует продумать…
– Не надо никакой прокуратуры, – глухо отозвалась Анна. – Извините, что так получилось, – невольно втянула вас в эту историю…
– Вся беда в том, что она еще продолжается! – Наташка плюхнулась на диван и обняла подушку. – А переписывать ее в отличие от истории страны никто не будет. И мы не позволим тебе приносить себя и сына в жертву обстоятельствам. Видели, знаем! В первом сообщении маньяк специально подчеркнул, что ты ни в чем не виновата, но придется умереть. Даже он тебя, дуру, жалеет! В меру своих неограниченных преступных возможностей. Нет, ну вы подумайте!
Подруга возмущенно всплеснула руками, диванная подушка, не способная думать, вылетела на свободу и смела с журнального столика кучу Димкиных журналов по медицине. Анна окончательно съежилась.
– Аут! – подвела итог Наташка.
– Прекрати артобстрел! – постфактум прошипела я. – «Позволим – не позволим…» Помимо сына на шее у нее еще и собственная голова на плечах. Наверняка какие-то планы спасения имеются, правда, Анюта?
Айболитка кивнула и наконец распрямилась, явив нам бледное лицо с прикушенной губой и абсолютно сухими воспаленными глазами. Если бы ее сейчас видел маньяк, пожалел бы еще больше. И, повинуясь собственному извращенному чувству жалости, незамедлительно придушил – чтобы дальше не мучилась. Я невольно вздрогнула. Наташка закатила глаза к потолку и, поджав губы, демонстрировала великую обиду.
– Ты знаешь того, кто взял на себя миссию отсчитывать дни и часы твоей жизни? Не хочешь – не говори, – торопливо добавила я, испугавшись, что Анна опять замкнется. – Просто у нас имеется некоторый опыт положительных решений отрицательных проблем. И судьба не зря заставила тебя забыть свой мобильник именно здесь. Можешь быть уверена – дальше нас этот разговор не пойдет.
– Я точно не знаю, чья это дурацкая шутка…
Голос Анны отдавал легкой хрипотцой.
– Но подозреваю, что таким образом развлекается мой бывший муж. Наверное, подговорил кого-то из своих приятелей. Он, в общем-то, неплохой человек… Был. Пока не свихнулся на политике и окончательно не спился. Не все, знаете ли, могут адаптироваться в нынешней жизни. Многие мужики теряются.
– Это потому, что козлы! – подала голос Наташка. – Думают только о себе и о своих нереализованных талантах и возможностях, которые бестолковый окружающий мир не оценил. Женщинам некогда об этом страдать – слишком много забот! Ква…
Во время Наташкиного монолога я сосредоточенно пыталась подтянуть к себе ногой валявшуюся на полу подушку. И как только это удалось, подхватила ее и, стряхнув невидимую пыль, пустила в обратный путь. Подруга всегда отличалась хорошей реакцией – квакнула, поймав подушку, и заткнулась. На пару секунд. Затем гордо выпрямилась и договорила:
– …квалификация хранительницы домашнего очага не позволяет!
– А ты не пробовала поговорить с мужем по-хорошему?
– За последнее время трижды, но он был пьян, только ерничал.
– У него к тебе серьезные претензии?
Я сердито взглянула на подругу, попытавшуюся вместо Анны сформулировать ответ на этот вопрос. В том плане, что у всех алкашей стабильно одинаковые придирки к женам. Порождение пьяного бреда в оправдание собственной непросыхаемости.
– Мы развелись почти год назад. Сначала были амбиции материального характера – считал себя обделенным. Мне хотелось покоя, поэтому я старалась идти ему навстречу. Кроме одного: при размене нашей двухкомнатной квартиры я категорически отказалась переезжать в коммуналку. Нас с сыном все-таки двое. А Вениамин считал, что я вполне способна заработать себе новую квартиру. Ну, на панели… как он всех уверял или за счет своей лакейской специальности. Считал, что я всем обязана ему. В первую очередь Москвой. Я вообще-то родом из Серпухова. Короче, каждый месяц он являлся к нам за деньгами – в возмещение морального вреда, как считал. Ему досталась комната в трехкомнатной коммунальной квартире, две из них принадлежат армянской семье. Ну, а поскольку Вениамин отлучался из дома только в аптеку, а все остальное время якобы торчал дома, он стал обвинять меня в том, что по моей вине теряет русские корни.
– Он что, больной? С чего ему регулярно в аптеку бегать? – не выдержала Наташка.
– Он алкоголик. А в аптеку носится за медицинским спиртом – такой маленький флакончик на двести пятьдесят граммов. Думаю, скоро перейдет на дешевый портвейн, хотя и уверяет, что со своим университетским образованием никогда не падет так низко. Но это пока деньги есть.
– Хорошо! Хотя, конечно, ничего хорошего, – поправилась я. – Судя по всему, ты лишила его дотации. И у него появились новые претензии – душевные. Уж не начались ли запоздалые страдания по сыну?
– Начались… – вздохнула Анна. – Взял в помощницы родительницу и оформил исковое заявление в суд с требованием передать ему Женьку на воспитание. Якобы я отвратительная мать – пропадаю весь день неизвестно где, а ребенок вынужден торчать дома один. Но это неправда! Просто сейчас нам очень нужны деньги. А за Женечкой соседка приглядывает – кормит, поит… Я ей немного приплачиваю. Она временно не работает, и у нее свой десятилетний сын, они прекрасно ладят. Даже гуляли вместе. Это только последнее время я Женьке из дома выходить не разрешаю. Мало ли что придет его отцу в пьяную голову? Из-за этого и в милицию не обращаюсь. У Вениамина полно знакомого сброда. Украдет Женьку и отправит к собственной матери. Она у него летом с прислугой куда-то на природу выезжает. Ценит исключительно своего сына и свое спокойствие. Внук раздражает. Женечка ее как огня боится. Да Вениамина самого нянька вырастила. Кстати, я консультировалась. Говорят, что Вениамину за то, что увезет сына, ничего не будет – отец. И потом, мы пока от него не меньше зависим…
Глаза Анны неожиданно налились слезами, шмыгая носом, она полезла в сумку за платком, бормоча, что на самом деле замоталась, но все это временно. Вот заработает достаточно денег и купит у Вениамина согласие на выезд сына в Голландию. Некоторое время назад она познакомилась с голландцем. Они решили пожениться, хотя, честно сказать, ничего кроме дружеских чувств и чувства благодарности она к будущему супругу не испытывает. Зато обретет спокойствие. Каждый раз, когда Питер прилетает в Москву, Вениамин старается держаться от нее подальше. Позавчера потребовал письменную расписку, что она будет оказывать ему материальную помощь из Голландии.
– А твой Летучий голландец не может сделать посильный вклад в ускорение процесса получения необходимой бумаги от бывшего мужа?
– Мне неудобно обращаться к нему с этим.
Наташка какое-то время учила Анюту жизни. Как и чему именно, я не слушала, можно было догадываться – козлы, они и в Голландии козлы. Ну не нравилась мне эта версия с вымогателем-алкоголиком, докатившимся до уровня маньяка. Подруга правильно отметила – ему вроде бы положено винить во всех бедах собственной жизни бывшую жену. С чего бы это мужику сделать ей этакий реверанс в первом сообщении: «Ты ни в чем не виновата…» И потом, в его интересах получить от бывшей жены круглую сумму за продажу своего сына его же матери, желающей уехать за границу. Не очень вежливо встряв в поучения подруги, я спросила:
– Ань, а откуда у Вениамина столько мобильников? Каждый раз посылает сообщения с нового номера.
– Наверное, у кого-то просит, – пожала она плечами. – Я пыталась прозвониться по каждому номеру, но все они заблокированы.
– Вот именно это-то меня и волнует.
Мне вдруг стало очень неуютно на собственном удобном диване. Наташка, решившаяся было напомнить о правилах хорошего тона, предписывающих не перебивать собеседников, ограничилась весомым «Блин!!!» и умолкла, в ужасе уставившись в окно. Анна вскрикнула, а я неловко застыла, приподнявшись с дивана в попытке встать. И новое мое положение было гораздо неудобнее старого.
Осторожно повернув голову к окну, я окончательно забыла о своем теле. И душе в пятках… За окном стоял невысокий, полный человек среднеазиатской наружности, я бы даже сказала, очень «средне», и, скучая, изучал обстановку в нашей комнате.
– К-Карлсон, б-блин! Сгинь, нечистая сила! – перекрестилась подруга.
В ответ незнакомец вежливо поклонился и медленно опустился вниз.
Душа моментально вернулась на место. Вместе с телом.
Трещины на стыках панелей замазывают, – догадалась я, блистая эрудицией.
Как бы в подтверждение моих слов незнакомец медленно проплыл вверх на строительной люльке. Его лицо выражало скучную сосредоточенность.
– Ну, мне надо идти, – засуетилась Анна. – Женька заждался.
– Да, тебе же еще добираться… На всякий случай адрес и номер домашнего телефона оставь, мало ли что, – засуетилась Наташка, время от времени бросая косые взгляды на окно. – Иринины телефоны тоже в память занеси.
– Я почти напротив живу – видите, вон тот дом, в нем отделение сбербанка. Сейчас все вам запишу, только, право слово, не стоит беспокоиться.
– Стоит, – тихо сказала я, успев предпринять безуспешные попытки прозвониться по списку мобильных номеров, с которых Анне были сделаны сообщения. – Именно потому, что все они действительно заблокированы. Боюсь, принудительно сменили хозяина на какую-нибудь помойку.
– Украдены, что ли? – недоверчиво спросила подруга.
– Украдены. С целью сделать одно-единственное сообщение, после чего кануть в вечность.
Я старалась не смотреть на Анну – боялась приливной волны испуга. Она нашла отражение в ее голосе:
– Но кому это надо? И главное, зачем? Ладно, мне надо бежать. А знаете, с вами я прямо воспряла духом. Завтра передам Вениамину требуемую сумму, и скоро улетим с Женькой в Амстердам.
С высоты тринадцатого этажа из открытого окна лестничной клетки мы с Наташкой наблюдали отъезд ветеринарши. С помощью старого цейсовского бинокля моего отца. Оглядываясь по сторонам, она никак не могла открыть машину. В конце концов ей это удалось. И только потому, что она уже была открыта. Или не закрывалась Анной вообще. Женщина легкомысленно пожала плечами, весело помахала нам на прощание рукой и укатила. Следом от нашего дома отъехало несколько машин – реанимационная, темно-зеленая «девятка» и темно-серый «Мерседес».
На следующий день сбрендил мой мобильник. Днем, в начале первого, прозвучала мелодия старинного французского менуэта, возвестившая о полученном сообщении. Муж отсыпался после дежурства, и я, торопясь из кухни в спальню, автоматически подумала, что следует уменьшить громкость вещания. Почему-то не пришло в голову более умное решение – не бросать телефон где попало. В частности, на кровати, под боком у только что заснувшего мужа. Моя расхлябанность принесла ядовитые плоды: Димка проснулся, и пока я вела раскопки под легким одеялом, срывал на мне злость за категорически не нравившуюся ему «старую песню о главном». Мое счастье, что муж боится щекотки и что мобильник отыскался сравнительно быстро. До сих пор помню этот радостный момент. Спрашивается: чему, идиотка, радовалась?
Уверенная в рекламе новой услуги, в отместку обругала МТС, справедливо рассудив, что сама свое уже получила. Чем в этот момент была занята моя интуиция – не понятно. Такое впечатление, что, проснувшись утром, я забыла ее разбудить. И старый французский менуэт ей по барабану. Сообщение отличалось извращенным вкусом отправителя к садистскому стилю: «Ты виновата в том, что вмешалась и лишила меня возможности продлить удовольствие. Тебе будет трудно жить с чувством вины. Я помогу…»
Пожалуй, первой моей реакцией была полная растерянность. Я даже сменила мелодию на сообщениях на легкомысленное треньканье. Но растерянность быстро трансформировалась в испуг, окончательно лишивший меня способности соображать, хоть я и стояла. Нет, Феркрюзену не стоило быть столь категоричным в своих выводах. К сожалению, у меня не было под рукой панциря, в который можно втянуть голову вместе со всеми конечностями, поэтому я постаралась избавиться от источника страха наипростейшим способом – сунула мобильник в мусорный пакет, для надежности прикрыла сверху случайно подвернувшейся под руку пачкой лаврового листа и тщательно вымыла руки. Но обрести душевное равновесие не удалось. А муж крепко спал, да и кто знает, как среагировал бы он на мою просьбу о помощи. Причем в ближайшую секунду после насильственного пробуждения.
Я вдруг отчетливо увидела каждый предмет окружающей меня обстановки. Исключая Димку – была обижена на него за то, что не чувствует моего жуткого состояния. Подсознательно. А ведь столько лет вместе… Залетный ветерок, пользуясь возможностью, парусом надувал легкие занавески, лепестки крупных ромашек в вазе на туалетном столике кокетливо вздрагивали в притворном возмущении. Надо же, как они подходят к обоям! Не может быть, чтобы все здесь осталось, а меня уже не было. И эти фотографии, и картины на стенах, и часы… И мой муж, наконец! Волосы на голове ощутимо зашевелились, пересчитывая друг друга. Настенные часы отсчитывали минуты моей жизни…
Я попятилась к выходу, осторожно прикрыла за собой дверь и на ватных ногах отправилась к Наташке.
– О, Ириша! Денька, сидеть! Ирка, ты что, не чувствуешь, что она на тебе мой подарок рвет? Лапу из кармана вытащи! Сидеть, говорю, бестолочь! Ну, блин! Ирка, да не к тебе же обращаюсь! Ты можешь стоять. Сейчас я эту бестолковку в комнату закрою, поговорить спокойно не даст.
Наташка потянула упирающуюся всеми четырьмя лапами собаку в комнату, уговаривая ее быть хорошей девочкой.
– А я хотела идти к тебе, – доложила подруга, проверив, хорошо ли закрыта дверь. – Даже ключи приготовила, чтобы не будить твоего хирурга-потрошителя. А то как разорется! Ты что, вверх ногами сушилась после душа? Кстати, это не он вопит?
– Нет, – тихо сказала я. – Он спит.
– А во сне орать нельзя? Может, приснилось что-то ужасное, например, я пришла…
Прислушавшись, я не поверила собственным ушам. Действительно, из моей квартиры раздавались возмущенные возгласы. Не следовало оставлять входную дверь нараспашку.
– Пошли, успокоим несчастного. Наверное, с койки неудачно упал.
Действительность оказалась гораздо хуже. В мусорном пакете, помещенном в мусорное же ведро, с крышей из лаврушки надрывно веселился сам с собой мой мобильник. Под нежно любимую мной мелодию вальса из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь». В поисках виновника своего очередного силового пробуждения с громкими криками о невозможности жить в таких условиях по кухне носился мой просто любимый муж. В трусах и с твердым намерением найти и обезвредить телефон. Наташка слегка озадачилась, но, сопоставив все происходящее с моим видом, быстро поняла – случилось что-то из ряда вон выходящее.
– Дим, а ты не там живешь. Условия на кухне действительно несколько… Хотя я проживаю в своей почти постоянно. И, заметь, не жалуюсь. Иди, милый, спокойно в спальню и живи там, сколько хочешь.