Страница:
Почему не оставили спасенных пленниц в родной им деревне, тоже понятно. Скорее всего, никакой деревни уже нет. Сожгли ее удальства ради незваные гости. А женщинам, впрочем, скорее девочкам теперь куда? Не за пазуху же их засунуть. Денег дать? А сколько их надо, чтобы сестер, братьев, родителей да мужей позабыть? Чтобы заново на крови близких дом отстроить? Чтобы жить, как будто ничего не произошло? Опять же – как жить в деревне без мужика? Кто дом поставит, хозяйство убережет? Вместе с кем детей рожать? Да… не хотел бы я быть вынужденным решать подобные задачи правителем. Впрочем, если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, это здесь в порядке вещей.
На голове Ирода – платок убрус, край которого заматывает лицо до самых глаз – от песка, я полагаю, и тяжелая накидка сверху, без узоров и знаков отличия, старая, выцветшая, так что и не определишь вдруг, какого цвета была. Глаза подведены сурьмой. Так все жители пустыни поступают, чтобы не слепнуть на солнце, и все лицо темное от пыли с потеками пота и грязи. Песок даже в уголках глаз, а глаза смеются. Веселые глаза, потому что добрался отряд до дома, задержался из-за женщин, вымотался, возможно, драгоценный запас воды истратил. А все-таки дошли! Молодцы!
Смеется молодой правитель, смеются его смелые воины, смеются, утирая слезы, дождавшиеся их гарнизонные воины и женщины в темных накидках, дети смеются, и даже те, кто не досчитался своих близких, смеются сквозь слезы – или это так кажется?
– Что стоите?! Уморить хотите?! Воды умываться. Вина живо! – громыхает Ирод, и сам, невзирая на чины, бросается к амфоре, с которой слуги уже сорвали крышку.
Широк двор иродовой виллы, далеко до воды, и тут навстречу правителю из дома выпархивает хрупкая женская фигурка. Законная супруга в приграничной Идумее большую волю имеет. Потому как любимая жена. Любимая и единственная. В отсутствие мужа правит она домом и, если нужно, всем вокруг, хотя последнее бывает редко, ибо молода еще госпожа Дорида, юна и неопытна, а если внимательно к ней приглядеться, не правительница, не владычица и госпожа всего живого в этой области, первая после своего мужа, а так, ребенок, неопытна и доверчива. Одно счастье – здорового сына родила. Маленький Антипатр – весь в дедушку, да кто от нее большего-то подвига требует, разве что любить своего молодого да мудрого супруга, которому столь непростая работенка от иудейского царя досталась. Любить… слово-то какое странное. Разве обязана жена любить своего мужа? Уважать, бояться, а тут… Вот о чем говорил учителю «купец» – вокруг Ирода сызмальства любовь. Точно сама Венера путь его голубыми лепестками заговоренными выстелила. Семья у него – точно дерево с одним мощным корнем и многими стволами. Вернее верного переплетены ветви. Руби – не срубишь, распиливай – не распилишь, толкай – смех один. Вот она – основа, на которой все зиждется, держится, растет, цветет, а ведь еще и плоды будут. Тут и к оракулу ноги трудить не след. Тут и без него все понятно. Хоть сейчас пиши отчет учителю.
И вот, точно в подтверждение мысли, остановился уставший с дороги правитель Идумеи, забыв про воду, вино и отдых, раскрыл богатырские объятия, словно сам бог Марс, отбросил в сторону бесполезный уже меч и принял нежную голубку, бережно прижав к широкой груди.
Здесь я чуть отступлю, так как, если для идумеев и иудеев привычно называть иродову супружницу Дорида, то мне – иноземцу – легче дается звонкое Дорис. Так и буду называть госпожу сию. За глаза, понятное дело, кто бы в глаза-то посмел?
На следующий день был шаббат, странный праздник, когда евреям не разрешается ничего делать.
Блуждая без цели по дому, вечером я поднялся на балкончик над покоями Ирода и вдруг услышал тихое пение:
Этой песней, суть которой – сама любовь, Ирод благословлял Дорис, и она с радостью принимала благословение, счастливая браком с самым нежным и замечательным мужчиной на свете.
Я не дослушал песни, и долго после этого думал о жене, подобной купеческому кораблю, цена которой выше жемчугов, в которой может быть уверено сердце ее мужа. И мне хотелось убежать куда-нибудь далеко-далеко, туда, где меня бы не смогли найти, потому что уже тогда я знал, что как бы ни сложилась моя судьба, никогда мне не будет дано найти женщину, которой я смогу произнести все эти прекрасные слова. Хотя бы в душе своей.
Глава 6
Глава 7
На голове Ирода – платок убрус, край которого заматывает лицо до самых глаз – от песка, я полагаю, и тяжелая накидка сверху, без узоров и знаков отличия, старая, выцветшая, так что и не определишь вдруг, какого цвета была. Глаза подведены сурьмой. Так все жители пустыни поступают, чтобы не слепнуть на солнце, и все лицо темное от пыли с потеками пота и грязи. Песок даже в уголках глаз, а глаза смеются. Веселые глаза, потому что добрался отряд до дома, задержался из-за женщин, вымотался, возможно, драгоценный запас воды истратил. А все-таки дошли! Молодцы!
Смеется молодой правитель, смеются его смелые воины, смеются, утирая слезы, дождавшиеся их гарнизонные воины и женщины в темных накидках, дети смеются, и даже те, кто не досчитался своих близких, смеются сквозь слезы – или это так кажется?
– Что стоите?! Уморить хотите?! Воды умываться. Вина живо! – громыхает Ирод, и сам, невзирая на чины, бросается к амфоре, с которой слуги уже сорвали крышку.
Широк двор иродовой виллы, далеко до воды, и тут навстречу правителю из дома выпархивает хрупкая женская фигурка. Законная супруга в приграничной Идумее большую волю имеет. Потому как любимая жена. Любимая и единственная. В отсутствие мужа правит она домом и, если нужно, всем вокруг, хотя последнее бывает редко, ибо молода еще госпожа Дорида, юна и неопытна, а если внимательно к ней приглядеться, не правительница, не владычица и госпожа всего живого в этой области, первая после своего мужа, а так, ребенок, неопытна и доверчива. Одно счастье – здорового сына родила. Маленький Антипатр – весь в дедушку, да кто от нее большего-то подвига требует, разве что любить своего молодого да мудрого супруга, которому столь непростая работенка от иудейского царя досталась. Любить… слово-то какое странное. Разве обязана жена любить своего мужа? Уважать, бояться, а тут… Вот о чем говорил учителю «купец» – вокруг Ирода сызмальства любовь. Точно сама Венера путь его голубыми лепестками заговоренными выстелила. Семья у него – точно дерево с одним мощным корнем и многими стволами. Вернее верного переплетены ветви. Руби – не срубишь, распиливай – не распилишь, толкай – смех один. Вот она – основа, на которой все зиждется, держится, растет, цветет, а ведь еще и плоды будут. Тут и к оракулу ноги трудить не след. Тут и без него все понятно. Хоть сейчас пиши отчет учителю.
И вот, точно в подтверждение мысли, остановился уставший с дороги правитель Идумеи, забыв про воду, вино и отдых, раскрыл богатырские объятия, словно сам бог Марс, отбросил в сторону бесполезный уже меч и принял нежную голубку, бережно прижав к широкой груди.
Здесь я чуть отступлю, так как, если для идумеев и иудеев привычно называть иродову супружницу Дорида, то мне – иноземцу – легче дается звонкое Дорис. Так и буду называть госпожу сию. За глаза, понятное дело, кто бы в глаза-то посмел?
На следующий день был шаббат, странный праздник, когда евреям не разрешается ничего делать.
Блуждая без цели по дому, вечером я поднялся на балкончик над покоями Ирода и вдруг услышал тихое пение:
– пел Ирод песню царя Шлома[16], и его голос при этом был таким нежным и любящим, что хотелось завернуться в него и заплакать. Никогда мой отец не обращался так к матери. Я перегнулся через бортик и увидел их двоих, мирно сидевших в тени на балкончике.
Кто найдет жену добродетельную? Выше жемчугов цена ее.
Уверено в ней сердце мужа ее, и он не останется без прибытка.
Она воздает ему добром, а не злом, во все дни жизни своей.
Добывает она шерсть и лен, и с охотою работает своими руками.
Она подобна купеческим кораблям и приносит хлеб свой издалека.
Этой песней, суть которой – сама любовь, Ирод благословлял Дорис, и она с радостью принимала благословение, счастливая браком с самым нежным и замечательным мужчиной на свете.
Я не дослушал песни, и долго после этого думал о жене, подобной купеческому кораблю, цена которой выше жемчугов, в которой может быть уверено сердце ее мужа. И мне хотелось убежать куда-нибудь далеко-далеко, туда, где меня бы не смогли найти, потому что уже тогда я знал, что как бы ни сложилась моя судьба, никогда мне не будет дано найти женщину, которой я смогу произнести все эти прекрасные слова. Хотя бы в душе своей.
Глава 6
В тот же вечер я был призван пред светлые очи воеводы и брата правителя Идумеи Ирода. Искупавшийся и позволивший лекарям еще раз обработать его раны (я так понял, что в пустыне он незамысловато прижег их головней, дабы не загнили), Ирод завернулся в шелковую накидку и в таком виде принимал нас с Криспином Марцием Навусом. Точнее, поначалу он беседовал с ним, а я изнывая от невозможности подслушать, был вынужден ждать милостивого приглашения. Ну да ладно, и дольше приходилось ждать.
– Это и есть тот римлянин, которого направил ко мне мой отец?
Лицо Ирода скривилось в усмешке, он полулежал на покрытом шелком топчане, попивая что-то из округлой чаши. Чисто вымытые густые волосы были закручены на особый манер и заколоты при помощи золотых фистул, как в Риме носят только женщины, но тут другие законы. Небольшая бородка аккуратно пострижена. Забавно. Днем я, оказывается, и не разглядел его из-за убруса и дорожной одежды.
– Глазам не могу поверить! Прекрасно зная, каково мне здесь, он шлет мальчишек! Ребенка, в то время как мне нужны воины! Господи, на всё твоя воля, но ты же знаешь, насколько мне необходимы настоящие воины! Римские легионеры, си-льнее которых нет на всей земле. Один ничтожный легион – и мои проблемы были бы решены раз и навсегда.
– В Риме нет ничтожного легиона! – Тряхнул бородой Криспин Марций. – Сам бог Марс управляет легионами Цезаря! Вулкан кует оружие для них! Военная магия Рима непревзойденна, и ты, идумей, не можешь называть легионы ничтожными! – Взбешенный он грохнул о стол свой кратер и вышел прочь, оставив меня переминаться с ноги на ногу подле сердитого правителя.
– Магия… хотел бы я знать секрет создания настоящей армии, секрет Рима, покорившего мир, – Ирод казался расстроенным.
– Прости почтенного Криспина Марция за его невольную вспыльчивость, но, – я опустил глаза, добиваясь, чтобы Ирод посмотрел на меня, и тут же вперил в него взгляд, – его оскорбило слово «ничтожный». Могу я спросить, сколько ты хочешь получить обученных Римом воинов? С мечами, копьями и с полной боевой амуницией легионера?
– Несколько сотен, у меня только что вырезали целую деревню. А соседи нападают то там, то здесь!
– Несколько сотен, а в легионе ровно три тысячи воинов? В «ничтожном» легионе, как ты изволил выразиться.
– Да… ты несомненно прав, – Ирод почесал бороду. – Но, клянусь богом, я не собирался обижать друга моего отца и уж тем более… – он присвистнул, показывая глазами на разрисованный потолок, – Цезаря.
– У нас только и говорят о непобедимых легионерах, храб-рых центурионах, сеющих смерть конниках, но ничего конкретного. Вот если бы у меня на службе были такие воины…
– В когортах числятся пятьсот человек, – доверительным тоном сообщил я, – но, – я огляделся, прислушался и продолжил шепотом, так что правитель был вынужден придвинуться ближе, – римские всадники – это особое, почетное сословие. Второе сословие после сенаторов. Если же ты имеешь в виду конников, служащих на границах и при легионах по всей огромной империи, то я должен заметить, что в ряды последних поступали римские солдаты. Так как у нас говорят, что Нептун конный отвернулся от граждан Рима, расточая свои благословения на иноверцев, которые рождаются в седлах и живут всю жизнь, не расставаясь с конями. Именно из них и набирают приграничные конные отряды, тем более, что они идут служить со своей лошадью, доспехами и вооружением, не вводя в излишние траты Рим.
– Да? – На лице Ирода было написано неподдельное удивление.
– Я знаю это доподлинно. Впрочем, сам я не был еще в армии по причине юного возраста и необходимости закончить обучение в школе.
– Понятно. Ты не служил легионером, но жил среди людей, которые отправляли своих сыновей в легионы, а стало быть, ты знаешь такое, чего не знаю я.
– Если я смогу хоть чем-то помочь тебе, – я поклонился.
– Мы непременно вернемся к этому разговору. Я рад, что мой отец догадался прислать тебя. Мои наставники-римляне не говорили со мной столь откровенно, и мне приятна твоя осведомленность. Сейчас же я обязан решить непростую задачу: кого направить на потревоженные рубежи и как наилучшим образом устроить вызволенных из полона женщин. Мало того, что у меня под носом разбойники вырезали целую деревню, так теперь, зная, что в этом месте людей нет и зияет здоровенная прореха, они будут лазить в нее уже без опаски, как к себе в овин!
– Этот вопрос можно решить одним верным ходом, – я потупился, ожидая реакции своего будущего хозяина.
– Одним? Послать туда несколько десятков воинов, чтобы караулили днем и ночью, это первый шаг. Ты забываешь, что воинов еще нужно чем-то кормить, а деревня сожжена и люди еще даже не похоронены. Значит, прислать новых пастухов и крестьян – это второй шаг. И, наконец, у меня на шее теперь сидят два десятка несчастных женщин и девушек, которых придется пристраивать в дома в качестве служанок. А кому приятно кормить лишний рот, да и что они могут, всю жизнь прожив в деревне?
– Если господин позволит, я осмелюсь дать совет, как можно решить эти три проблемы разом. – Я сделал паузу и продолжил, едва только Ирод кивнул в знак согласия. – Римский легионер служит около двадцати лет, получая отличное жалование. Конечно, многие погибают в бою или после умирают от ран, но те, которые доживут до дня, когда их служба официально закончится, получают земельный надел плюс избавление от налогов. И это немало.
– Наделы земли? Хорошо говорить о наделах в огромной империи, а что могу дать своим солдатам я в крошечной Идумее?
– Ты можешь облагодетельствовать тех из своих воинов, которые согласятся осесть на земле, где недавно лютовали разбойники, взяв в жены или наложницы спасенных из неволи женщин. Пусть владеют землей, трудятся на ней, а если понадобится, и сражаются за свою собственность. Пусть каждый бьется за свой дом или все вместе они сколотят особый пограничный гарнизон, в котором мирная трудовая жизнь будет сочетаться с караулами и патрулированием, как это обычно делается в гарнизонах при крепостях.
– Гарнизон при деревне, созданный наподобие крепостного гарнизона?! А ведь ты прав! – Ирод вскочил, запахивая на себе шелковую ткань. – Если мне удастся расположить такие военизированные поселения в местах, где чаще всего появляются перебравшиеся через горы разбойники, мы получим внешний щит от неприятеля, и нам не придется метаться по всей Идумее, приколачивая к крестам грабителей и насильников. Но что делать, если все-таки в том или ином месте щит будет прорван? Как пограничники сумеют возвестить центр, то есть меня, о произошедшем?
– Можно воспользоваться дымом. Если заранее выбрать возвышенности, на которых будет сложен хворост, и приставить к этому сигнальному месту часовой пост, в случае беды он сможет дать дымовой сигнал. В соседних гарнизонах наблюдатели должны четко знать, на каких местах может появиться дымовой столб, чтобы не спутать его ни с чем иным. Заметив сигнал бедствия, из соседнего гарнизона немедленно выезжает отряд. Дымовой сигнал быстрее гонца и почтового голубя.
– Но что если пришедший на помощь отряд наткнется на головешки и мертвые тела, как мы в этот раз?
– Если из соседней деревни не успеют прийти на помощь, вряд ли у твоего личного, скажем, центрального отряда получится сделать сие проворнее. Судьба. – Я пожал плечами, не в силах измыслить что-нибудь еще. Но Ирод был рад новой идее. И вскоре действительно приступил к переустройству своих войск.
– Это и есть тот римлянин, которого направил ко мне мой отец?
Лицо Ирода скривилось в усмешке, он полулежал на покрытом шелком топчане, попивая что-то из округлой чаши. Чисто вымытые густые волосы были закручены на особый манер и заколоты при помощи золотых фистул, как в Риме носят только женщины, но тут другие законы. Небольшая бородка аккуратно пострижена. Забавно. Днем я, оказывается, и не разглядел его из-за убруса и дорожной одежды.
– Глазам не могу поверить! Прекрасно зная, каково мне здесь, он шлет мальчишек! Ребенка, в то время как мне нужны воины! Господи, на всё твоя воля, но ты же знаешь, насколько мне необходимы настоящие воины! Римские легионеры, си-льнее которых нет на всей земле. Один ничтожный легион – и мои проблемы были бы решены раз и навсегда.
– В Риме нет ничтожного легиона! – Тряхнул бородой Криспин Марций. – Сам бог Марс управляет легионами Цезаря! Вулкан кует оружие для них! Военная магия Рима непревзойденна, и ты, идумей, не можешь называть легионы ничтожными! – Взбешенный он грохнул о стол свой кратер и вышел прочь, оставив меня переминаться с ноги на ногу подле сердитого правителя.
– Магия… хотел бы я знать секрет создания настоящей армии, секрет Рима, покорившего мир, – Ирод казался расстроенным.
– Прости почтенного Криспина Марция за его невольную вспыльчивость, но, – я опустил глаза, добиваясь, чтобы Ирод посмотрел на меня, и тут же вперил в него взгляд, – его оскорбило слово «ничтожный». Могу я спросить, сколько ты хочешь получить обученных Римом воинов? С мечами, копьями и с полной боевой амуницией легионера?
– Несколько сотен, у меня только что вырезали целую деревню. А соседи нападают то там, то здесь!
– Несколько сотен, а в легионе ровно три тысячи воинов? В «ничтожном» легионе, как ты изволил выразиться.
– Да… ты несомненно прав, – Ирод почесал бороду. – Но, клянусь богом, я не собирался обижать друга моего отца и уж тем более… – он присвистнул, показывая глазами на разрисованный потолок, – Цезаря.
– У нас только и говорят о непобедимых легионерах, храб-рых центурионах, сеющих смерть конниках, но ничего конкретного. Вот если бы у меня на службе были такие воины…
– В когортах числятся пятьсот человек, – доверительным тоном сообщил я, – но, – я огляделся, прислушался и продолжил шепотом, так что правитель был вынужден придвинуться ближе, – римские всадники – это особое, почетное сословие. Второе сословие после сенаторов. Если же ты имеешь в виду конников, служащих на границах и при легионах по всей огромной империи, то я должен заметить, что в ряды последних поступали римские солдаты. Так как у нас говорят, что Нептун конный отвернулся от граждан Рима, расточая свои благословения на иноверцев, которые рождаются в седлах и живут всю жизнь, не расставаясь с конями. Именно из них и набирают приграничные конные отряды, тем более, что они идут служить со своей лошадью, доспехами и вооружением, не вводя в излишние траты Рим.
– Да? – На лице Ирода было написано неподдельное удивление.
– Я знаю это доподлинно. Впрочем, сам я не был еще в армии по причине юного возраста и необходимости закончить обучение в школе.
– Понятно. Ты не служил легионером, но жил среди людей, которые отправляли своих сыновей в легионы, а стало быть, ты знаешь такое, чего не знаю я.
– Если я смогу хоть чем-то помочь тебе, – я поклонился.
– Мы непременно вернемся к этому разговору. Я рад, что мой отец догадался прислать тебя. Мои наставники-римляне не говорили со мной столь откровенно, и мне приятна твоя осведомленность. Сейчас же я обязан решить непростую задачу: кого направить на потревоженные рубежи и как наилучшим образом устроить вызволенных из полона женщин. Мало того, что у меня под носом разбойники вырезали целую деревню, так теперь, зная, что в этом месте людей нет и зияет здоровенная прореха, они будут лазить в нее уже без опаски, как к себе в овин!
– Этот вопрос можно решить одним верным ходом, – я потупился, ожидая реакции своего будущего хозяина.
– Одним? Послать туда несколько десятков воинов, чтобы караулили днем и ночью, это первый шаг. Ты забываешь, что воинов еще нужно чем-то кормить, а деревня сожжена и люди еще даже не похоронены. Значит, прислать новых пастухов и крестьян – это второй шаг. И, наконец, у меня на шее теперь сидят два десятка несчастных женщин и девушек, которых придется пристраивать в дома в качестве служанок. А кому приятно кормить лишний рот, да и что они могут, всю жизнь прожив в деревне?
– Если господин позволит, я осмелюсь дать совет, как можно решить эти три проблемы разом. – Я сделал паузу и продолжил, едва только Ирод кивнул в знак согласия. – Римский легионер служит около двадцати лет, получая отличное жалование. Конечно, многие погибают в бою или после умирают от ран, но те, которые доживут до дня, когда их служба официально закончится, получают земельный надел плюс избавление от налогов. И это немало.
– Наделы земли? Хорошо говорить о наделах в огромной империи, а что могу дать своим солдатам я в крошечной Идумее?
– Ты можешь облагодетельствовать тех из своих воинов, которые согласятся осесть на земле, где недавно лютовали разбойники, взяв в жены или наложницы спасенных из неволи женщин. Пусть владеют землей, трудятся на ней, а если понадобится, и сражаются за свою собственность. Пусть каждый бьется за свой дом или все вместе они сколотят особый пограничный гарнизон, в котором мирная трудовая жизнь будет сочетаться с караулами и патрулированием, как это обычно делается в гарнизонах при крепостях.
– Гарнизон при деревне, созданный наподобие крепостного гарнизона?! А ведь ты прав! – Ирод вскочил, запахивая на себе шелковую ткань. – Если мне удастся расположить такие военизированные поселения в местах, где чаще всего появляются перебравшиеся через горы разбойники, мы получим внешний щит от неприятеля, и нам не придется метаться по всей Идумее, приколачивая к крестам грабителей и насильников. Но что делать, если все-таки в том или ином месте щит будет прорван? Как пограничники сумеют возвестить центр, то есть меня, о произошедшем?
– Можно воспользоваться дымом. Если заранее выбрать возвышенности, на которых будет сложен хворост, и приставить к этому сигнальному месту часовой пост, в случае беды он сможет дать дымовой сигнал. В соседних гарнизонах наблюдатели должны четко знать, на каких местах может появиться дымовой столб, чтобы не спутать его ни с чем иным. Заметив сигнал бедствия, из соседнего гарнизона немедленно выезжает отряд. Дымовой сигнал быстрее гонца и почтового голубя.
– Но что если пришедший на помощь отряд наткнется на головешки и мертвые тела, как мы в этот раз?
– Если из соседней деревни не успеют прийти на помощь, вряд ли у твоего личного, скажем, центрального отряда получится сделать сие проворнее. Судьба. – Я пожал плечами, не в силах измыслить что-нибудь еще. Но Ирод был рад новой идее. И вскоре действительно приступил к переустройству своих войск.
Глава 7
…В римские легионы никогда не брали и, думаю, вряд ли станут брать пролетариев, разве что где-нибудь в очень уж отдаленных концах империи. Потому как служить в легионе почетно и выгодно. Легионер получает жалование, на которое содержит достаточно большую семью, и может дослужиться до офицерского чина. А это уже совсем другие деньги, почет и уважение. Легионерами почти всегда становятся дети легионеров и потомки ветеранов, если они сильные и здоровые, если тела их не отягчены крупными животами или пухлыми задницами. Когда юноша приходит проситься в легион, его раздевают и прилежно осматривают, потому что у него должна быть прямая спина и длинные пальцы. Он должен иметь сильные руки и с легкостью поднимать и потрясать большим щитом. Потому что, когда выстраивается фаланга, в правой руке легионер держит меч, а в левой – щит, которым прикрывает стоящего по левую руку от него воина. И если кто-то не может держать щит, он – слабое звено в цепи, которое противник может с легкостью пробить. А стало быть, это угроза всей фаланге.
Пролетарий не может набрать достаточно денег, чтобы оплатить себе щит, уставной доспех, копье – пилум[17], меч – гладий, и все остальное, необходимое настоящему легионеру. Но не в этом дело. Пусть сын пролетария раздобудет где-нибудь достаточно средств, чтобы выглядеть, точно настоящий легионер. Пусть одолжит, найдет денег на одежду и вооружение, пусть он даже отыщет способ назваться свободным римским гражданином, но его тут же выдаст его неграмотность. А ведь неграмотный воин – урон всему войску. Потому как он не сможет грамотно и красиво написать эпитафии на надгробных памятниках! Или не напишет ничего вовсе. В результате сыновья павших героев не узнают о подвигах своих отцов и братьев.
Рассказывая Ироду о Риме и правилах, принятых в легионах, я обратил на себя внимание правителя, считавшего себя господином, а меня слугой, а на деле бывшего зверем, на которого я уже расставил свои силки, домашним животным, которого я должен был пестовать до момента, когда тот будет готов для заклания.
Первое, что я к удивлению своему обнаружил, но о чем, поразмыслив немного, не стал докладывать Марциалию Нунне в Рим или Криспину Марцию в Иудею, где последний гостил при дворе Гиркана, был простой вывод о том, что Ирод, за которым я был нанят наблюдать, не являлся старшим в семье Антипатра. А следовательно, не мог рассчитывать на то, что отец оставит его наместником в родной Идумее. Да. Он, не щадя сил и самой жизни, охранял пределы доверенной ему земли, но подлинный хозяин Идумеи – старший сын Антипатра, внук Антипаса – Фасаил был молод, силен и отменно здоров. Следовательно, у Ирода не было ни малейшего шанса сделаться хотя бы правителем Идумеи, не то что царем всех евреев. Так же, как младшие из детей Антипатра – капризный и своевольный Ферора и мечтательный, вечно витавший в облаках Иосиф не могли рассчитывать сменить на посту Ирода, покуда тот еще жив.
С другой стороны, прими Ирод бремя правления в Идумее, помогло бы ему это возвышение подняться на Олимп власти? Да ни в коей мере, потому как, что такое Идумея для жителей еврейского царства? Мелкая пограничная провинция, лежащая к югу от Иерусалима и Вифлеема. Сумасшедшие горцы, именующие себя полузабытым именем эдомитяне, как прозывались их далекие предки в то время, когда Идумея именовалась Эдом. Злейшие враги Иерусалима и правящего дома Хасмаев. Не раз они подбивали вавилонян к разрушению Иерусалима и сами неоднократно выступали с открытыми протестами против официальной власти, предпочитая чтить своих собственных богов, а не читать навязанную им Тору[18].
Именно злобные эдомитяне, согласно писанию, не дали пройти через свою землю Моисею, выстроившись на границе и потрясая дикарским оружием. Я спросил управителя иродова дома почтенного Аввакума, отчего Моисей так не понравился их далеким предкам, и тот доходчиво объяснил, что благородный воспитанник фараона шел не один, а тащил за собой чуть ли не весь свой ныне расселившийся на благословенной земле и поработивший в конечном итоге идумеев народ. Посетив с благородным Криспином Марцием Навусом Иерусалим и видя его узкие, запруженные народом улочки, на самой широкой из которых едва могли разойтись два самых худосочных верблюда, я получил некоторое представление о количестве народа и согласился с почтенным Аввакумом в том, что пройди они числом в три раза меньшим через скудные земли Идумеи, от последних не осталось бы даже следа.
Добавлял перцу во взаимоотношения двух народов и тот факт, что воинственный племянник Иуды Маккавея Иоанн Гиркан I покорил идумеев, силой обратив их в свою веру. По словам благородного Аввакума, он заставил гордых горцев обрезать себе крайнюю плоть, что идумеи считали постыдным для себя, потомков Исава, брата Иакова, называемого также Израилем[19].
Итак, иудеи не любили и не без основания подозревали идумеев в подстрекательстве к заговорам и смутам, а значит, не могли бы принять царем выходца из этой страшной и неблагонадежной земли. Сомнения добавлял и тот факт, что в Иерусалиме правила династия хасмиеев, к которой, кстати, мой подопечный не имел ни малейшего касательства.
Проанализировав два таких важных момента, как неприятие Идумеи как таковой и нецарское происхождение Ирода, я мог только пожимать плечами, отчего благородный Марциалий Нунна Алауда, а заодно и мой премудрый учитель поверили бредням оракула. К слову, не верить в пророчество оракула – грех, тем более оракула, к услугам которого прибегают «тайных дел мастера», но оракул – он же не только глас божий, а еще и человек из плоти и крови. Человек со всеми своими низменными качествами и потребностями, а, следовательно, он мог быть нездоров или пьян и нагородить, таким образом, кучу глупостей, которые теперь мне приходится разбирать. С другой стороны, боги тоже шутники еще те.
Как же я был не прав тогда!
Для передачи собранных сведений господину Марциалию Нунне служили специально прибывшие для этой цели в Идумею купцы. Я должен был раз в месяц приносить свои зашифрованные сообщения в одну из четырех специально поставленных для этого лавочек, откуда они затем передавались с караванами. В крайнем случае можно было воспользоваться больше присущей арабской армии системой сигнальных огней, но это следовало делать с максимальной осторожностью, да и много ли передашь, размахивая над костром плащом или накидкой?
Народу в Идумее не так много, как в Иерусалиме, каждый человек на счету, отчего при брате правителя я занимал несколько должностей – писаря, оруженосца и советника. Последней я дорожил больше всего. Не пытаясь приспосабливаться к обычаем моих новых хозяев, я предпочитал одеваться в тунику без вышивки на римский манер. В конце концов своим местом при Ироде я обязан именно римскому происхождению. И до тех пор, пока я буду выглядеть как поставленный для присмотра за малым сим народом прокуратор, мне удастся удержать свое более чем выгодное положение. Впрочем, никакие особенные неприятности от ревнителей местных обычаев мне не грозили. Идумеи предпочитали острую пищу, которую запивали водой, в то время как для гостя-иноземца в изобилии имелось вино. Слуги Ирода разбили достаточно симпатичный сад, в котором предпочитала гулять Дорида с девушками-служанками и где время от времени отдыхал я. Там же, за глухой стеной под открытым небом, были установлены ванны, в которых любили возлежать члены семьи Ирода и гости. Для меня сии обычаи были приятны и отдохновенны. Единственное отличие от таких же ванн в римских домах составляла странная для просвещенных людей манера идумеев не показывать друг другу своей наготы. И, к моему великому сожалению, женщины мылись и возлежали в ваннах на своей половине дома. И строго в присутствии других женщин.
В Идумее, так же, как в Иудее, не приветствовалась однополая любовь, и я нигде не видел сопровождавших зрелых мужей в бани и купальни подвластных им мальчиков. Последний обычай меня несказанно радовал, так как хоть и не был писаным красавцем, в Риме я то и дело ловил на себе похотливые взгляды плечистых любострастцев, от которых делалось не по себе.
И еще приятная новость: в Идумее и Иудее, практически во всех аристократических семьях, говорили на греческом, предпочитали обставлять свои дома, одеваться и вести себя, подражая эллинам.
При этом простые люди предпочитали арамейский. Что же до иудейского, то на нем в основном проводили службы в храмах и разъясняли непонятные места в Законе Божьем в синагогах[20]. Были, конечно, сумасшедшие фанатики, считавшие своей целью заставить как можно больше народа говорить на иудейском, но такие вещи обычно не делаются насилием. Так что даже самые ярые приверженцы исконно еврейского языка были вынуждены то и дело перемежать свою речь греческими терминами. Особенно этим грешили торговцы, корабельщики и моряки. Что касается строителей кораблей, то если им попадались негреческие термины, то их обычно произносили на латыни.
Несколько раз удалось наблюдать правителя Идумеи, старшего брата Ирода – Фасаила. Ирод брал меня с собой, отправляясь к нему в гости. С густыми, похожими на баранью шерсть волосами и раздвоенной бородой, правитель был ниже и уже в плечах, нежели его брат. Впрочем, господин Идумеи, несмотря на молодость и прекрасное здоровье, сильно сутулился, из-за чего я затруднялся определить его подлинный рост. Добавьте к этому резкий, неприятный тембр голоса и отрывистую манеру разговора, бегающие воровские глазки и неспокойные руки и получите портрет старшего сына Антипатра Фасаила.
Его точная, хотя и более молодая копия – юный Ферора, четвертый сын Антипатра и Кипры, показался мне злобным, маленьким, отвратительно воспитанным негодяем. Вспыльчивый, обидчивый, подозрительный, этот дикарь мог уйти с друзьями в горы и жить там, не сообщая о себе, неделями, мог, разгневавшись бог весть на что, не разговаривать с семьей целыми днями, отказываясь принимать пищу и злобно рыча, словно неприрученное животное. Слава всем богам Рима, Ферора жил вместе со старшим братом, и я был избавлен от общения с этим неприятным человеком.
Третьего сына Антипатра, Иосифа, я почти не видел, так как он, подобно Ироду, был приставлен к делу, защищая доверенные ему рубежи. Впрочем, если во главе когорты ауксилариев он и мог показаться сильным и опытным воином, в обществе отличался косноязычностью и был непростительно для юноши скромен. Полагаю, что Иосиф тяготился шумными собраниями и пирами, предпочитая жизнь в своей дикой и опасной провинции, где ему не нужно было соблюдать этикет и вести себя как пай-мальчик.
Да, рядом с братьями Ирод выглядел воистину по-царски. Величавый, с прекрасными густыми волосами и спокойным властным взором, Ирод был явно отмечен самими богами для высшей власти на этой земле. Оставался вопрос: как именно он этой власти добьется.
И тут меня осенило – ведь здесь Ирод всего лишь воевода. Да, он защищает Идумею, но наследовать ее будет сын Фасаила и только он, а следовательно, ничто не мешает моему господину поискать себе иного счастья. Какой смысл служить там, где тебе ничего не светит? Обычный легионер может продвинуться до центуриона, Ирод же достиг всего, чего только мог достичь в родной ему Идумее. У него был самый главный после брата пост, красавица жена, ребенок мужеского пола. У него было все и одновременно ничего. Ничего, что он мог бы передать своим детям, чем ублажить свою собственную старость, скрасить время ожидания перед отправкой в страшный Тартар.
А значит, у Ирода было самое главное для того, чтобы добиться для себя другой дороги и иной славы, – сила и амбиции.
– Я слышал, ты принимал послов из Иудеи? – задал вопрос Ирод после того, как брат выслушал его отчет относительно последних набегов соседей.
– Были. Были. Дорожку не забыли, – ухмыльнулся в двойную бороду Фасаил.
Пролетарий не может набрать достаточно денег, чтобы оплатить себе щит, уставной доспех, копье – пилум[17], меч – гладий, и все остальное, необходимое настоящему легионеру. Но не в этом дело. Пусть сын пролетария раздобудет где-нибудь достаточно средств, чтобы выглядеть, точно настоящий легионер. Пусть одолжит, найдет денег на одежду и вооружение, пусть он даже отыщет способ назваться свободным римским гражданином, но его тут же выдаст его неграмотность. А ведь неграмотный воин – урон всему войску. Потому как он не сможет грамотно и красиво написать эпитафии на надгробных памятниках! Или не напишет ничего вовсе. В результате сыновья павших героев не узнают о подвигах своих отцов и братьев.
Рассказывая Ироду о Риме и правилах, принятых в легионах, я обратил на себя внимание правителя, считавшего себя господином, а меня слугой, а на деле бывшего зверем, на которого я уже расставил свои силки, домашним животным, которого я должен был пестовать до момента, когда тот будет готов для заклания.
Первое, что я к удивлению своему обнаружил, но о чем, поразмыслив немного, не стал докладывать Марциалию Нунне в Рим или Криспину Марцию в Иудею, где последний гостил при дворе Гиркана, был простой вывод о том, что Ирод, за которым я был нанят наблюдать, не являлся старшим в семье Антипатра. А следовательно, не мог рассчитывать на то, что отец оставит его наместником в родной Идумее. Да. Он, не щадя сил и самой жизни, охранял пределы доверенной ему земли, но подлинный хозяин Идумеи – старший сын Антипатра, внук Антипаса – Фасаил был молод, силен и отменно здоров. Следовательно, у Ирода не было ни малейшего шанса сделаться хотя бы правителем Идумеи, не то что царем всех евреев. Так же, как младшие из детей Антипатра – капризный и своевольный Ферора и мечтательный, вечно витавший в облаках Иосиф не могли рассчитывать сменить на посту Ирода, покуда тот еще жив.
С другой стороны, прими Ирод бремя правления в Идумее, помогло бы ему это возвышение подняться на Олимп власти? Да ни в коей мере, потому как, что такое Идумея для жителей еврейского царства? Мелкая пограничная провинция, лежащая к югу от Иерусалима и Вифлеема. Сумасшедшие горцы, именующие себя полузабытым именем эдомитяне, как прозывались их далекие предки в то время, когда Идумея именовалась Эдом. Злейшие враги Иерусалима и правящего дома Хасмаев. Не раз они подбивали вавилонян к разрушению Иерусалима и сами неоднократно выступали с открытыми протестами против официальной власти, предпочитая чтить своих собственных богов, а не читать навязанную им Тору[18].
Именно злобные эдомитяне, согласно писанию, не дали пройти через свою землю Моисею, выстроившись на границе и потрясая дикарским оружием. Я спросил управителя иродова дома почтенного Аввакума, отчего Моисей так не понравился их далеким предкам, и тот доходчиво объяснил, что благородный воспитанник фараона шел не один, а тащил за собой чуть ли не весь свой ныне расселившийся на благословенной земле и поработивший в конечном итоге идумеев народ. Посетив с благородным Криспином Марцием Навусом Иерусалим и видя его узкие, запруженные народом улочки, на самой широкой из которых едва могли разойтись два самых худосочных верблюда, я получил некоторое представление о количестве народа и согласился с почтенным Аввакумом в том, что пройди они числом в три раза меньшим через скудные земли Идумеи, от последних не осталось бы даже следа.
Добавлял перцу во взаимоотношения двух народов и тот факт, что воинственный племянник Иуды Маккавея Иоанн Гиркан I покорил идумеев, силой обратив их в свою веру. По словам благородного Аввакума, он заставил гордых горцев обрезать себе крайнюю плоть, что идумеи считали постыдным для себя, потомков Исава, брата Иакова, называемого также Израилем[19].
Итак, иудеи не любили и не без основания подозревали идумеев в подстрекательстве к заговорам и смутам, а значит, не могли бы принять царем выходца из этой страшной и неблагонадежной земли. Сомнения добавлял и тот факт, что в Иерусалиме правила династия хасмиеев, к которой, кстати, мой подопечный не имел ни малейшего касательства.
Проанализировав два таких важных момента, как неприятие Идумеи как таковой и нецарское происхождение Ирода, я мог только пожимать плечами, отчего благородный Марциалий Нунна Алауда, а заодно и мой премудрый учитель поверили бредням оракула. К слову, не верить в пророчество оракула – грех, тем более оракула, к услугам которого прибегают «тайных дел мастера», но оракул – он же не только глас божий, а еще и человек из плоти и крови. Человек со всеми своими низменными качествами и потребностями, а, следовательно, он мог быть нездоров или пьян и нагородить, таким образом, кучу глупостей, которые теперь мне приходится разбирать. С другой стороны, боги тоже шутники еще те.
Как же я был не прав тогда!
Для передачи собранных сведений господину Марциалию Нунне служили специально прибывшие для этой цели в Идумею купцы. Я должен был раз в месяц приносить свои зашифрованные сообщения в одну из четырех специально поставленных для этого лавочек, откуда они затем передавались с караванами. В крайнем случае можно было воспользоваться больше присущей арабской армии системой сигнальных огней, но это следовало делать с максимальной осторожностью, да и много ли передашь, размахивая над костром плащом или накидкой?
Народу в Идумее не так много, как в Иерусалиме, каждый человек на счету, отчего при брате правителя я занимал несколько должностей – писаря, оруженосца и советника. Последней я дорожил больше всего. Не пытаясь приспосабливаться к обычаем моих новых хозяев, я предпочитал одеваться в тунику без вышивки на римский манер. В конце концов своим местом при Ироде я обязан именно римскому происхождению. И до тех пор, пока я буду выглядеть как поставленный для присмотра за малым сим народом прокуратор, мне удастся удержать свое более чем выгодное положение. Впрочем, никакие особенные неприятности от ревнителей местных обычаев мне не грозили. Идумеи предпочитали острую пищу, которую запивали водой, в то время как для гостя-иноземца в изобилии имелось вино. Слуги Ирода разбили достаточно симпатичный сад, в котором предпочитала гулять Дорида с девушками-служанками и где время от времени отдыхал я. Там же, за глухой стеной под открытым небом, были установлены ванны, в которых любили возлежать члены семьи Ирода и гости. Для меня сии обычаи были приятны и отдохновенны. Единственное отличие от таких же ванн в римских домах составляла странная для просвещенных людей манера идумеев не показывать друг другу своей наготы. И, к моему великому сожалению, женщины мылись и возлежали в ваннах на своей половине дома. И строго в присутствии других женщин.
В Идумее, так же, как в Иудее, не приветствовалась однополая любовь, и я нигде не видел сопровождавших зрелых мужей в бани и купальни подвластных им мальчиков. Последний обычай меня несказанно радовал, так как хоть и не был писаным красавцем, в Риме я то и дело ловил на себе похотливые взгляды плечистых любострастцев, от которых делалось не по себе.
И еще приятная новость: в Идумее и Иудее, практически во всех аристократических семьях, говорили на греческом, предпочитали обставлять свои дома, одеваться и вести себя, подражая эллинам.
При этом простые люди предпочитали арамейский. Что же до иудейского, то на нем в основном проводили службы в храмах и разъясняли непонятные места в Законе Божьем в синагогах[20]. Были, конечно, сумасшедшие фанатики, считавшие своей целью заставить как можно больше народа говорить на иудейском, но такие вещи обычно не делаются насилием. Так что даже самые ярые приверженцы исконно еврейского языка были вынуждены то и дело перемежать свою речь греческими терминами. Особенно этим грешили торговцы, корабельщики и моряки. Что касается строителей кораблей, то если им попадались негреческие термины, то их обычно произносили на латыни.
Несколько раз удалось наблюдать правителя Идумеи, старшего брата Ирода – Фасаила. Ирод брал меня с собой, отправляясь к нему в гости. С густыми, похожими на баранью шерсть волосами и раздвоенной бородой, правитель был ниже и уже в плечах, нежели его брат. Впрочем, господин Идумеи, несмотря на молодость и прекрасное здоровье, сильно сутулился, из-за чего я затруднялся определить его подлинный рост. Добавьте к этому резкий, неприятный тембр голоса и отрывистую манеру разговора, бегающие воровские глазки и неспокойные руки и получите портрет старшего сына Антипатра Фасаила.
Его точная, хотя и более молодая копия – юный Ферора, четвертый сын Антипатра и Кипры, показался мне злобным, маленьким, отвратительно воспитанным негодяем. Вспыльчивый, обидчивый, подозрительный, этот дикарь мог уйти с друзьями в горы и жить там, не сообщая о себе, неделями, мог, разгневавшись бог весть на что, не разговаривать с семьей целыми днями, отказываясь принимать пищу и злобно рыча, словно неприрученное животное. Слава всем богам Рима, Ферора жил вместе со старшим братом, и я был избавлен от общения с этим неприятным человеком.
Третьего сына Антипатра, Иосифа, я почти не видел, так как он, подобно Ироду, был приставлен к делу, защищая доверенные ему рубежи. Впрочем, если во главе когорты ауксилариев он и мог показаться сильным и опытным воином, в обществе отличался косноязычностью и был непростительно для юноши скромен. Полагаю, что Иосиф тяготился шумными собраниями и пирами, предпочитая жизнь в своей дикой и опасной провинции, где ему не нужно было соблюдать этикет и вести себя как пай-мальчик.
Да, рядом с братьями Ирод выглядел воистину по-царски. Величавый, с прекрасными густыми волосами и спокойным властным взором, Ирод был явно отмечен самими богами для высшей власти на этой земле. Оставался вопрос: как именно он этой власти добьется.
И тут меня осенило – ведь здесь Ирод всего лишь воевода. Да, он защищает Идумею, но наследовать ее будет сын Фасаила и только он, а следовательно, ничто не мешает моему господину поискать себе иного счастья. Какой смысл служить там, где тебе ничего не светит? Обычный легионер может продвинуться до центуриона, Ирод же достиг всего, чего только мог достичь в родной ему Идумее. У него был самый главный после брата пост, красавица жена, ребенок мужеского пола. У него было все и одновременно ничего. Ничего, что он мог бы передать своим детям, чем ублажить свою собственную старость, скрасить время ожидания перед отправкой в страшный Тартар.
А значит, у Ирода было самое главное для того, чтобы добиться для себя другой дороги и иной славы, – сила и амбиции.
– Я слышал, ты принимал послов из Иудеи? – задал вопрос Ирод после того, как брат выслушал его отчет относительно последних набегов соседей.
– Были. Были. Дорожку не забыли, – ухмыльнулся в двойную бороду Фасаил.