Страница:
– А серьезно?
– Серьезно? Конечно, можно предположить, что мы каким-то образом угодили в прошлое… Вернее, нашли мостик, это прошлое с нашим настоящим связывающий. Но это – чистая фантастика.
– Будто параллельный мир – не фантастика!
– И это фантастика, – легко согласился Безлатников, протягивая другу мыло. – Но прошлое мне нравится меньше.
– Почему?
– А ты Рэя Брэдбери читал? «И грянул гром…». Там бабочку случайно в мезозойской эре каблуком давят, а в США из-за этого не того президента избирают. Причинно-следственная связь. А мы тут столько всего наворотили…
– Ага! – с готовностью подхватил Костя. – Возвращаемся обратно, а там по телеку: «Дорогой Леонид Ильич в связи со столетием со дня рождения награждается тридцать первой звездой Героя Советского Союза…».
– Или «Хорст Вессель»[10] из репродукторов и концлагеря повсюду… Шутник. Нет, я думаю, что мы все же в параллельном мире. Иначе топография не совпадала бы до мелочей. За тысячи лет реки, понимаешь, до неузнаваемости меняют свои русла…
– А смилодон? Они же вымерли сто тысяч лет назад?
– Вымерли или люди истребили… Ученые выдвигают и такие гипотезы. Кстати, это может быть и совсем не смилодон… Если же здесь вообще не было ледникового периода… Клены-то не вымерзли.
– Ух ты! Значит, тут где-то мамонты бродят?
– Точно. И шерстистые носороги, и гигантские олени, и пещерные медведи… Между прочим, некоторые зоологи полагают, что последние мамонты были истреблены в Сибири лишь в семнадцатом веке.
– Да ну!
– Не проверено, конечно, но индрик-зверь из сибирских летописей вполне может быть мамонтом.
– А смилодон?
– Дался тебе этот смилодон! К твоему сведению, саблезубых тигров было несколько видов, причем совсем не родственных друг другу. А в летописях… Встречался в летописях и он. Бамбром его называли. Правда, историки считали, что это название хорошо всем известного амурского тигра… Только не объясняли, откуда амурский тигр взялся, к примеру, в Тобольске. Так что, если бы твоих коллег было поменьше – я охотников имею в виду…
– А сам-то кто?
– Ну… Я – другой коленкор: только по уточкам…
– Вот-вот!
– Ладно. Если бы наших коллег было поменьше – мамонты все еще паслись бы и в том, нашем мире.
– Угу… Только это еще нужно проверить: вдруг там, хи-хи, все еще Боря Ельцин правит из-за того, что я эту киску завалил, а?..
– А не вернуться ли вам, господин шутник, к своим баранам? К тиграм то есть. Шкура-то пованивает, присолить бы…
– Предпочитаю ночку померзнуть в «Ермаке», – ворчал он. – Чем проснуться тут с перегрызенным горлом…
Ему было легче: никаких болезненных ощущений при пересечении незримой грани между мирами он почему-то не испытывал. Константину же больше нравилось засыпать в обнимку с заряженным карабином и остро наточенным топориком под боком, чем в очередной раз ощущать животный страх при виде того, как растворяется в дрожащем холодцом воздухе спина друга, а сердце ёкает, словно натыкаясь на бесплотную, но мертвяще-ледяную преграду.
Хорошо, что через неделю лесорубных и плотницких работ (оба в свое время изрядно поколесили с институтским стройотрядом по окрестным селам, а древесина в лесном краю – первый стройматериал) первопроходцы Парадиза уже вселились в пахнувший свежей смолой сруб, в шутку окрещенный «Блокгаузом».
– Как в «Острове сокровищ», помнишь? – весело тормошил друга Костя, поднимая над крытой тесом крышей придуманный сообща флаг нового мира. – Мы же новую страну открыли – как без флага?
Ярко-желтый запасной лоскут от крыла дельтаплана пожертвовал Павел, а саблезубую морду намалевал на нем красной краской – не слишком похоже, но убедительно – Костя. Он, было, предложил изобразить под смилодоном двух перекрещенных хариусов, но рассудительный друг отмел это украшение в зародыше: слишком смахивало на пиратский флаг.
– Вообще-то, в верхнем углу этого лоскута следует нашить российский триколор, – заявил он, критически оглядывая лазаревское «творение». – Так в Британской империи поступали: в углу флага каждой колонии помещали «Юнион Джек». А у нас ведь тут первая российская колония.
– Точно! – восхитился Константин. – Российская колония Парадиз! Вторая Аляска! Вот только тряпочек нужных цветов у нас нет…
– Если бы только за этим дело стало…
Череп смилодона, первого геральдического зверя Парадиза, очищенный от остатков мяса и сухожилий (варили на отдельном костре подальше от лагеря двое суток), был торжественно водружен на вбитом в землю колу посредине лагеря, так как лучшего ему применения не нашлось – не тащить же на «Большую Землю»? Показать кому-нибудь свежий череп давным-давно вымершего животного – угодить на первые страницы газет и… оказаться за бортом столь заманчивого освоения нового мира.
От шкуры тоже, кстати, пришлось отказаться – несмотря на просаливание, несло от нее даже не козлом, а просто суперкозлом. Возможно, виноваты в этом были какие-нибудь мускусные железы, но в биологии друзья разбирались слабо и, скрепя сердце, оттащили ее на смилодоновское кладбище на радость грызунам, уже понарывшим ходов в неглубокую могилу хищника и теперь сновавшим взад-вперед с самым деловитым видом. С одного бока курган раскопал и некто более крупный – обглоданные кости были раскиданы по всей полянке.
Итак, освоение Парадиза началось.
Лес друзья пытались валить аккуратно, но все равно еще вчера девственный ландшафт вокруг «стойбища» напоминал разделочную площадку леспромхоза. Кругом валялась щепа, обрубленные сучья, содранная с лиственничных стволов кора…
– Ничего, – успокаивал друга, болевшего душой за весь этот разгром, Константин. – Лесу тут немеряно – от двух-трех десятков кубов не убудет… А мусор потом приберем и спалим, чтобы короедов не плодить.
– Угу… Наши предки тоже так считали, когда новые земли осваивали, а теперь посмотри вокруг – пустыня.
– Ну… На наш с тобой век хватит. Да и детям нашим, и внукам… А может, и правнукам…
– Дорога в ад, как известно, вымощена благими намерениями… – вздохнул Павел.
7
– Серьезно? Конечно, можно предположить, что мы каким-то образом угодили в прошлое… Вернее, нашли мостик, это прошлое с нашим настоящим связывающий. Но это – чистая фантастика.
– Будто параллельный мир – не фантастика!
– И это фантастика, – легко согласился Безлатников, протягивая другу мыло. – Но прошлое мне нравится меньше.
– Почему?
– А ты Рэя Брэдбери читал? «И грянул гром…». Там бабочку случайно в мезозойской эре каблуком давят, а в США из-за этого не того президента избирают. Причинно-следственная связь. А мы тут столько всего наворотили…
– Ага! – с готовностью подхватил Костя. – Возвращаемся обратно, а там по телеку: «Дорогой Леонид Ильич в связи со столетием со дня рождения награждается тридцать первой звездой Героя Советского Союза…».
– Или «Хорст Вессель»[10] из репродукторов и концлагеря повсюду… Шутник. Нет, я думаю, что мы все же в параллельном мире. Иначе топография не совпадала бы до мелочей. За тысячи лет реки, понимаешь, до неузнаваемости меняют свои русла…
– А смилодон? Они же вымерли сто тысяч лет назад?
– Вымерли или люди истребили… Ученые выдвигают и такие гипотезы. Кстати, это может быть и совсем не смилодон… Если же здесь вообще не было ледникового периода… Клены-то не вымерзли.
– Ух ты! Значит, тут где-то мамонты бродят?
– Точно. И шерстистые носороги, и гигантские олени, и пещерные медведи… Между прочим, некоторые зоологи полагают, что последние мамонты были истреблены в Сибири лишь в семнадцатом веке.
– Да ну!
– Не проверено, конечно, но индрик-зверь из сибирских летописей вполне может быть мамонтом.
– А смилодон?
– Дался тебе этот смилодон! К твоему сведению, саблезубых тигров было несколько видов, причем совсем не родственных друг другу. А в летописях… Встречался в летописях и он. Бамбром его называли. Правда, историки считали, что это название хорошо всем известного амурского тигра… Только не объясняли, откуда амурский тигр взялся, к примеру, в Тобольске. Так что, если бы твоих коллег было поменьше – я охотников имею в виду…
– А сам-то кто?
– Ну… Я – другой коленкор: только по уточкам…
– Вот-вот!
– Ладно. Если бы наших коллег было поменьше – мамонты все еще паслись бы и в том, нашем мире.
– Угу… Только это еще нужно проверить: вдруг там, хи-хи, все еще Боря Ельцин правит из-за того, что я эту киску завалил, а?..
– А не вернуться ли вам, господин шутник, к своим баранам? К тиграм то есть. Шкура-то пованивает, присолить бы…
* * *
На постройку крепкого сарая-ангара для дельтаплана, который решено было оставить в неразобранном состоянии, и чего-то вроде мансарды на втором этаже этого сооружения ушло почти все время, оставшееся до возвращения. Павел после той памятной ночи наотрез отказался ночевать в столь ненадежном сооружении, как палатка, каждый вечер удаляясь «на ту сторону», чтобы выспаться в промерзшем насквозь, но таком надежном и безопасном вездеходе.– Предпочитаю ночку померзнуть в «Ермаке», – ворчал он. – Чем проснуться тут с перегрызенным горлом…
Ему было легче: никаких болезненных ощущений при пересечении незримой грани между мирами он почему-то не испытывал. Константину же больше нравилось засыпать в обнимку с заряженным карабином и остро наточенным топориком под боком, чем в очередной раз ощущать животный страх при виде того, как растворяется в дрожащем холодцом воздухе спина друга, а сердце ёкает, словно натыкаясь на бесплотную, но мертвяще-ледяную преграду.
Хорошо, что через неделю лесорубных и плотницких работ (оба в свое время изрядно поколесили с институтским стройотрядом по окрестным селам, а древесина в лесном краю – первый стройматериал) первопроходцы Парадиза уже вселились в пахнувший свежей смолой сруб, в шутку окрещенный «Блокгаузом».
– Как в «Острове сокровищ», помнишь? – весело тормошил друга Костя, поднимая над крытой тесом крышей придуманный сообща флаг нового мира. – Мы же новую страну открыли – как без флага?
Ярко-желтый запасной лоскут от крыла дельтаплана пожертвовал Павел, а саблезубую морду намалевал на нем красной краской – не слишком похоже, но убедительно – Костя. Он, было, предложил изобразить под смилодоном двух перекрещенных хариусов, но рассудительный друг отмел это украшение в зародыше: слишком смахивало на пиратский флаг.
– Вообще-то, в верхнем углу этого лоскута следует нашить российский триколор, – заявил он, критически оглядывая лазаревское «творение». – Так в Британской империи поступали: в углу флага каждой колонии помещали «Юнион Джек». А у нас ведь тут первая российская колония.
– Точно! – восхитился Константин. – Российская колония Парадиз! Вторая Аляска! Вот только тряпочек нужных цветов у нас нет…
– Если бы только за этим дело стало…
Череп смилодона, первого геральдического зверя Парадиза, очищенный от остатков мяса и сухожилий (варили на отдельном костре подальше от лагеря двое суток), был торжественно водружен на вбитом в землю колу посредине лагеря, так как лучшего ему применения не нашлось – не тащить же на «Большую Землю»? Показать кому-нибудь свежий череп давным-давно вымершего животного – угодить на первые страницы газет и… оказаться за бортом столь заманчивого освоения нового мира.
От шкуры тоже, кстати, пришлось отказаться – несмотря на просаливание, несло от нее даже не козлом, а просто суперкозлом. Возможно, виноваты в этом были какие-нибудь мускусные железы, но в биологии друзья разбирались слабо и, скрепя сердце, оттащили ее на смилодоновское кладбище на радость грызунам, уже понарывшим ходов в неглубокую могилу хищника и теперь сновавшим взад-вперед с самым деловитым видом. С одного бока курган раскопал и некто более крупный – обглоданные кости были раскиданы по всей полянке.
Итак, освоение Парадиза началось.
Лес друзья пытались валить аккуратно, но все равно еще вчера девственный ландшафт вокруг «стойбища» напоминал разделочную площадку леспромхоза. Кругом валялась щепа, обрубленные сучья, содранная с лиственничных стволов кора…
– Ничего, – успокаивал друга, болевшего душой за весь этот разгром, Константин. – Лесу тут немеряно – от двух-трех десятков кубов не убудет… А мусор потом приберем и спалим, чтобы короедов не плодить.
– Угу… Наши предки тоже так считали, когда новые земли осваивали, а теперь посмотри вокруг – пустыня.
– Ну… На наш с тобой век хватит. Да и детям нашим, и внукам… А может, и правнукам…
– Дорога в ад, как известно, вымощена благими намерениями… – вздохнул Павел.
7
Друзья вернулись домой в декабре, когда в Парадизе тоже хоть и с большим запозданием началась зима. Вырваться на Дуванку из-за забот с обустройством лагеря удалось всего лишь раз, но зато – очень удачно. Благо, теперь не нужно было тратить время на пробы в разных местах.
Каждая промывка давала от полутора до четырех граммов на лоток, а рекорд составил аж шестнадцать граммов. К трем часам дня руки у старателей отваливались, а на холстинке, расстеленной под большим камнем, возвышалась целая горка тускло-желтого металла – чуть более четырехсот пятидесяти граммов. Правда, инструмент для взвешивания применялся более чем примитивный – кустарные весы, сработанные из двух спичечных коробков, подвешенных на коромыслице, а вместо гирек – дробь из распотрошенного патрона двенадцатого калибра, заряд которого, как отлично знали оба охотника, весил точно тридцать два грамма… Так что пару граммов следовало списать на погрешность, а еще десяток – на включения песка и прочей дряни… Но душу грел сам вид сокровища.
– Ох и заживем… – мечтательно протянул Костя, падая навзничь рядом с этим Форт-Ноксом[11] и закидывая руки за голову. – Четыреста пятьдесят граммов в день, это сколько же получается в месяц?.. Ладно, для ровного счета четыреста… Тысяча двести?..
– Двенадцать тысяч, чудило! Когда же ты таблицу умножения-то выучишь? К пенсии? Как только институт закончил…
– Что? Двенадцать тысяч?.. Ого! Двенадцать кило золотишка! А за лето?.. Допустим, что лето здесь тоже наступает раньше… Значит, пять месяцев умножаем на двенадцать…
– Не рано ли делишь шкуру неубитого медведя? – буркнул Павел, разглядывая особенно вычурный самородочек размером с десятикопеечную монету. – Так, как мы сегодня пахали, на неделю сил не хватит.
– А мы…
– Да ерунда все это – ручная промывка, – махнул рукой инженер. – Механизацию нужно применять. Вот приеду домой, засяду за литературу… Да и сам не без мозгов, – самодовольно добавил он. – Так что можешь не считать. Лишь бы россыпь не кончилась.
– А мы новую найдем, – беспечно бросил Лазарев, потягиваясь. – Эка невидаль… Желтобрюховский прииск, поди, не один в округе был.
– Тоже верно, – согласился Павел, бросая самородок в кучку и устраиваясь рядом с уже сладко похрапывающим другом.
С хмурого неба опускались первые снежинки, а под прикрытыми веками продолжал колебаться в мутной воде лоток. Взад-вперед, взад-вперед…
Нет, будь друзья моложе и нетерпеливее, они тут же бросились бы искать барыг, скупающих золотишко. Несмотря на все запреты, кедровогорцы еще не забыли дедовских рассказов о баснословных богатствах, лежащих по берегам рек и речушек, которыми изобиловали окрестности. Старательский зуд в их душах был ничуть не легче, чем врожденная тяга к охоте, рыбалке и выпивке на халяву.
То тут то там всплывали сплетни о каком-нибудь Лешке-Нанайце или Степане Ивановиче, намывшем «совсем рядом, километрах в пятидесяти» от города полкило золота всего за какую-то неделю. Воочию добытого богатства, разумеется, никто не видел, да и самого счастливчика – тоже, но рассказчик, всегда воровато оглядываясь и понижая голос, сообщал доверительно, что кум его двоюродного брата…
Правоохранительные органы, как им и полагается, были осведомлены лучше, и частенько какой-нибудь Лешка-Нанаец, после короткого следствия и суда повесив буйну головушку, снова отправлялся в тайгу, правда, на больший срок и гораздо севернее, чем обычно. И тем не менее черный рынок золота в городе существовал, правда, контролировали его, как и торговлю цветами, фруктами и наркотиками, жгучие брюнеты с очень дальних гор. Конечно, с этой публикой, что в погонах, что в кожаных косухах, друзьям не позволяло общаться воспитание.
Короче говоря, золотишко стали сбывать подальше от дома и сугубо мелкими партиями – граммов по пятьдесят-семьдесят за раз. У одного из дальних родственников Пашки, проживающего в Новосибирске, нашлась пара приятелей в еще более отдаленных городах… Как по заказу, все трое оказались почему-то практикующими на дому зубными техниками, хотя Безлатников клялся и божился, что национальность тут совершенно ни при чем.
Чтобы еще более обезопасить себя, друзья решили было переплавлять самородное золото в слитки, благо в Костином цехе имелся весьма продвинутый термический участок, но дальше первого, удачного опыта дело не пошло. Дотошный Павел взвесил получившийся слиток на точнейших лабораторных весах и едва не упал в обморок – вместо ожидаемых пятидесяти граммов тот едва дотягивал до сорока пяти. Бросились рыться в литературе и выяснили, что золото при плавке на открытом воздухе дает угар[12] до 12 процентов от первоначальной массы! Вакуумных печей в распоряжении старателей не оказалось, поэтому от металлургических экспериментов было решено срочно отказаться. Тем более что выплавленный слиток, который едва-едва удалось выколотить из формы, на вид оказался еще непригляднее исходного материала. Если бы не увесистость, он точь-в-точь походил бы на бракованную латунную заготовку.
Однако худо-бедно, а денежки у первопроходцев завелись, рождая в душах мечту о будущем богатстве и благосостоянии…
Естественно, сложа руки, ни тот ни другой не сидели, а все свободное время посвящали подготовке к будущему сезону.
Никогда еще Константин самым воровским способом не выносил с родного завода столько разнообразных деталей, выточенных, отштампованных и отлитых по чертежам неутомимого Пашки, работающего с интенсивностью небольшого конструкторского бюро очень широкой специализации. Дошло до того, что, дабы не возбуждать подозрений у сметливых заводчан, заказы пришлось размещать в разных цехах, а то и в мастерских за пределами завода, так как все ресурсы вранья у обоих заговорщиков истощились напрочь. Ну не будешь же талдычить в двадцатый раз токарю-умельцу, что данная замысловатая деталюшка позарез необходима тебе для движка родной «нивы»? Не дурак же он, несмотря на пристрастие к «беленькой» в конце концов!
Одновременно правдами и неправдами добывалось оружие. Опять-таки не в Кедровогорске и уж, конечно, не своими руками…
Неужели, спросите вы, друзьям показалось мало верного карабина и двух дробовиков? Еще как мало!
Начать с того, что к карабину системы Мосина (да-да, не слишком дальнего потомка той самой – образца 1891 дробь 1930[13] знаменитой «трехлинейки») патроны отыскать в наше время не проще, чем к какой-нибудь экзотической «Астре», состоящей на вооружении парагвайских войск до 1950 года. А ведь всего лишь за одну экспедицию Константин сократил свой «боекомплект» на треть. К тому же боеприпасам, самый свежий из которых изготовлен едва ли не до рождения наших путешественников, следует доверять с большой опаской… Карабин «Сайга», имеющийся в свободной продаже (для цивилизованных охотников, конечно, – не для всякой шантрапы), – вещь, безусловно, хорошая, но для того, кто воочию видел живого смилодона, мощности этого изящного во всех отношениях оружия совершенно недостаточно… Кстати, из трех пуль, попавших в живучую зверюгу, две поразили абсолютно убойные места – позвоночник и печень – но и с этими ранениями он еще жил какоето время, а значит, был смертельно опасен. В обойме «трехлинейки», напомню, всего пять патронов и перезаряжается она вручную…
Добыть удалось два СКС[14]. Тоже ничего – десять патронов и автоматическая перезарядка, но… Очень хотелось бы автомат.
Увы, как говорится: лучше синица в руках, чем утка под кроватью… В придачу прапор, продававший карабины, предложил новенький ПМ. Пришлось взять и его, хотя для чего, кроме сведения счетов с жизнью запутавшегося в своей биографии офицера, предназначается эта машинка, его конструктор и сам вряд ли знал.
– До кучи сгодится! – заявил Безлатников, проявивший неожиданно кровожадные наклонности.
Прапор подумал и предложил ПЗРК[15], но друзья с извинениями отказались: вряд ли в Парадизе сохранились мезозойские летающие ящеры, а в драконов они не верили…
Танковые снаряды калибром 122 миллиметра и патроны к ДШК[16] покупателей тоже не заинтересовали, поэтому бизнесмены сошлись, ударив по рукам, на уже выбранном арсенале, двух цинках патронов к нему и паре гранат в качестве бесплатного презента, после чего отбыли восвояси, напутствуемые приглашением «забегать еще, если что понадобится…»
Естественно, по легенде, Павел представлял, благодаря вороной масти, «товарища с юга», а Костя – посредника.
А ведь еще оставалась обычная повседневная работа, семья, домашние заботы… Словом, время до марта, когда, по их расчетам, в Парадизе должна была наступить весна, пролетело незаметно.
Вы резонно спросите: неужели «мировладельцы» не боялись, что за время их отсутствия Парадиз найдет какой-нибудь шальной охотник?
Боялись, поэтому и позаботились о маскировке. Перед уходом все выходное колено «шкуродера» – без малого четыре метра – было плотно затрамбовано снегом, которого кругом намело более чем достаточно. А если учесть почти четыре зимних месяца… Несведущий человек не только случайно лазейки бы не нашел, но и специально, не знай он точных примет прохода.
А друзья знали. Поэтому вступление в права владения Парадизом затянулось ровно на то время, сколько его потребовалось, чтобы с помощью ломика, саперной лопатки и такой-то матери вычистить смерзшийся в сплошной монолит снег, вернее, лед, из каменной щели. То есть почти до сумерек.
– Эх, надо было меньше снега туда трамбовать, – стонал запыхавшийся Павел, которому по жребию выпало потрудиться самым интеллектуальным в мире инструментом – ломом. – Говорил же я…
– Ты говорил? – вторил ему красный, как рак, Костя. – Да это я говорил, что меньше нужно, а ты все «мало, мало…» Вот и ковыряй теперь!
– Слушай, а мы хоть лед колупаем? Не камень уже?.. А то расковыряем новый ход и еще куда-нибудь попадем…
Так за шутками-прибаутками последний удар лома, провалившегося в пустоту, совпал с восходом луны…
В Парадиз прошли, только основательно расчистив «шкуродер». Завтра предстоял большой «транспортировочный» день, и терять время на рутинную работу совершенно не хотелось. Константин так устал, намахавшись лопатой, что даже совершенно позабыл о своих фобиях и прошагал «ворота» заведенным автоматом, даже не сбившись с шага.
– Смотри-ка, – несколько разочарованно сообщил Безлатников другу, когда перед путешественниками раскинулся освещенный ярким лунным светом знакомый пейзаж. – И здесь зима… Наверное, поторопились мы с тобой. Придется попотеть, чтобы лед на Дуванке вскрыть.
– А ты что ждал? – пропыхтел Костя, опуская в снег тяжеленный ящик, который тащил на плече. – Что тут зимы вообще не было? Если бы так – тут пальмы цвели бы да разные там кактусы с магнолиями…
– А при чем здесь кактусы?
– Да так, к слову пришлось… Ну что: так и будем стоять до утра? Не май месяц, между прочим.
Вниз больше скатились, чем спустились: снегу навалило выше пояса.
– Блин! Просто Арктика какая-то!..
– Ну ты же лета и не ожидал!..
Пикируясь и перешучиваясь, друзья подошли к лагерю. Еще издали им показалось, что не все там в порядке…
– Слушай! А куда столб со смилодоном подевался? С черепом то есть…
– Н-не знаю… Может быть, ветром повалило?
– Да быть того не может! Я его почти на метр вкопал, да еще землю вокруг утрамбовал. Полдня убил! Его сейчас спилить проще, чем повалить.
– А блокгауз где?
Мужчины, даже не избавившись от поклажи, растерянно стояли посреди заметенного снегом лагеря и не узнавали его.
Бесследно испарились все строения, на которые было потрачено столько труда. Осталась только какая-то придавленная снегом развалюха у самой кромки берега. Да и сам ландшафт показался знакомым лишь на первый взгляд – озеро сплошь было окружено остроконечными силуэтами хвойных деревьев…
– Да ведь мы в нашем мире… – вымолвил упавшим голосом Павел и сел прямо в сугроб. – Никуда мы не переместились…
– Не может быть…
Увы, реальность оказалась более чем прозаической.
До рассвета путешественники раз десять пересекли бывшую грань миров, протоптав в сугробах широкую тропу, но чуда не случилось, и вожделенный Парадиз так и остался за неощутимой, но теперь и непреодолимой гранью.
Портал в неведомый мир закрылся…
– Ага. И остался бы там навеки, – буркнул Безлатников, подсекая и в три широких взмаха выбрасывая на лед верткую рыбешку. – Оттуда-то тоже закрылось.
– И все равно…
Друзья жили у озера уже почти неделю. Надежда, что «перебои» в межпространственном туннеле временные, таяла с каждым днем, и теперь от нее остались лишь жалкие воспоминания.
Действительно! Чего они ожидали? Если бы «ворота» были постоянно открыты на протяжении всех тысяч лет после падения здесь метеорита, вход в Парадиз, несомненно, кто-нибудь нашел бы давным-давно. В самом деле: не может быть, чтобы в прошлом сюда не забредали люди. Охотники, старатели, геологи, туристы… Да мало ли кто еще? Туристов-альпинистов-экстремалов, например, как раз и привлекают именно такие труднопроходимые щели, как «шкуродер». Любой из них полжизни бы отдал, чтобы пробраться, обдирая живот и коленки, в какую-нибудь дыру потеснее и по-опаснее! Даже если на сто процентов был бы уверен, что завершится она тупиком и там можно будет застрять навсегда. Особенно, кстати, в последнем случае. И уж точно раструбил на всю Вселенную, если бы за «шкуродером» нашел что-то хоть на микрон отличное от обыденного.
А раз такого не произошло, значит, никому проход и не открывался, кроме Лазарева. И ему выпал один шанс на сто миллионов… Или на сто триллионов. Изчезающе малый, одним словом. Ждать его повторения – все равно что надеяться поймать в собственном унитазе сказочную Золотую Рыбку или обнаружить поутру в постели вместо супруги, несколько прискучившей за двадцать лет совместной жизни, Памелу Андерсон в неглиже. Бесплодные мечты – занятие для идиотов, как вы понимаете.
С каждым днем Павел и Константин все меньше понимали, что они здесь делают и почему не отправляются восвояси. Такую мелюзгу, которая редко и неохотно клевала на кое-как смастеренные снасти (слава Богу, в багажнике Пашкиного вездехода всегда валялась коробка с лесками, крючками и мормышками), можно было ловить и в черте города, а больше заняться здесь было попросту нечем. Не переться в самом же деле за полсотни верст на перебуровленную драгами Дуванку, пустую, как карман завзятого алкоголика после недельного запоя?
– Чем топором махать впустую, надо было лучше на Дуванке попотеть, – не вынес молчания Павел. – Глядишь, намыли бы кило десять золотишка, да зажили бы как люди… И локти сейчас не кусали бы.
– Кто ж знал…
– И то, что добыли, без толку растратили… Куда мы теперь с этими карабинами? А продавать их – себе дороже.
– Ты еще ДШК хотел купить…
– Не купил ведь.
– Вот именно.
– Лучше бы я тогда, осенью, тебе не поверил… И бабки б целее были, и нервы…
– Да прекрати ты душу выматывать! – вскипел Лазарев. – Самому тошно – сил нет! Нет чтобы еще в августе мне где-нибудь застрять по дороге сюда… Романтик хренов!..
И все равно они оставались у озера еще на день, и еще, и еще… Не было сил покинуть мечту, поманившую яркими крылышками и скрывшуюся без следа.
Весеннее солнышко припекало день ото дня сильнее, на льду в полдень, если не было ветра, можно было сидеть в одной майке. Сугробы оплывали, наст сиял, словно зеркало… Даже рыбешка брала активнее, и среди вороха мелюзги, смотришь, то и дело проскакивал «ровнячок». Но это не слишком радовало…
– Все, – сказал как-то утром Павел. – Сегодня еще порыбачим, а завтра с утра – домой. Чудес не бывает. Будем считать, что Парадиз нам с тобой приснился.
Костя подавленно молчал.
Рыба в этот день, будто решив подбодрить совсем упавших духом путешественников, клевала отменно, и день пролетел незаметно.
– Вот так бы с самого начала, – радовался Лазарев, собирая на закате разбросанную возле лунок рыбу в мешок. – Домой бы не с пустыми руками вернулись… Может, останемся еще на пару дней?
– Нет, – отрезал Пашка, сматывая удочку. – Решили ехать – поедем. Нечего зря себя травить. Нет Парадиза и не было никогда, а рыбешку эту, – он брезгливо пнул шевелящийся мешок. – Мы и ближе к дому всегда наловим.
– Ну хотя бы…
– Закрыли тему. Не наелся – не налижешься.
К вездеходу шли по второму, пологому проходу, время от времени непроизвольно оглядываясь на стынущее в розоватом закатном свете озеро. На душе скребли кошки. Что ни говори, а расставаться с мечтой, которой только и живешь полгода, тяжело, как ни крути. Но жизнь есть жизнь…
Безлатников залез на водительское место и завел двигатель, чтобы немного прогреть машину перед сном. Палатку решили не ставить, а просто выгрузили часть груза в снег и ночевали в тесном закутке между кабиной с оставшимися пожитками.
– Паш, а Паш…
– Чего тебе?
– Я слазаю еще в «шкуродер», а?
– Ты что – маленький, что ли? Разрешение тебе нужно?
– Да я так…
– Лезь. Все равно от тебя толку чуть.
– Ага. А ты пока жратву разогрей.
– Разогрею, разогрею… Вали отсюда.
Константин потоптался еще немного возле «Ермака», попереминался с ноги на ногу и, понурив голову, полез в гору по вытоптанным для удобства в снегу ступенькам.
Каждая промывка давала от полутора до четырех граммов на лоток, а рекорд составил аж шестнадцать граммов. К трем часам дня руки у старателей отваливались, а на холстинке, расстеленной под большим камнем, возвышалась целая горка тускло-желтого металла – чуть более четырехсот пятидесяти граммов. Правда, инструмент для взвешивания применялся более чем примитивный – кустарные весы, сработанные из двух спичечных коробков, подвешенных на коромыслице, а вместо гирек – дробь из распотрошенного патрона двенадцатого калибра, заряд которого, как отлично знали оба охотника, весил точно тридцать два грамма… Так что пару граммов следовало списать на погрешность, а еще десяток – на включения песка и прочей дряни… Но душу грел сам вид сокровища.
– Ох и заживем… – мечтательно протянул Костя, падая навзничь рядом с этим Форт-Ноксом[11] и закидывая руки за голову. – Четыреста пятьдесят граммов в день, это сколько же получается в месяц?.. Ладно, для ровного счета четыреста… Тысяча двести?..
– Двенадцать тысяч, чудило! Когда же ты таблицу умножения-то выучишь? К пенсии? Как только институт закончил…
– Что? Двенадцать тысяч?.. Ого! Двенадцать кило золотишка! А за лето?.. Допустим, что лето здесь тоже наступает раньше… Значит, пять месяцев умножаем на двенадцать…
– Не рано ли делишь шкуру неубитого медведя? – буркнул Павел, разглядывая особенно вычурный самородочек размером с десятикопеечную монету. – Так, как мы сегодня пахали, на неделю сил не хватит.
– А мы…
– Да ерунда все это – ручная промывка, – махнул рукой инженер. – Механизацию нужно применять. Вот приеду домой, засяду за литературу… Да и сам не без мозгов, – самодовольно добавил он. – Так что можешь не считать. Лишь бы россыпь не кончилась.
– А мы новую найдем, – беспечно бросил Лазарев, потягиваясь. – Эка невидаль… Желтобрюховский прииск, поди, не один в округе был.
– Тоже верно, – согласился Павел, бросая самородок в кучку и устраиваясь рядом с уже сладко похрапывающим другом.
С хмурого неба опускались первые снежинки, а под прикрытыми веками продолжал колебаться в мутной воде лоток. Взад-вперед, взад-вперед…
* * *
Золото оказалось легче добыть, чем реализовать.Нет, будь друзья моложе и нетерпеливее, они тут же бросились бы искать барыг, скупающих золотишко. Несмотря на все запреты, кедровогорцы еще не забыли дедовских рассказов о баснословных богатствах, лежащих по берегам рек и речушек, которыми изобиловали окрестности. Старательский зуд в их душах был ничуть не легче, чем врожденная тяга к охоте, рыбалке и выпивке на халяву.
То тут то там всплывали сплетни о каком-нибудь Лешке-Нанайце или Степане Ивановиче, намывшем «совсем рядом, километрах в пятидесяти» от города полкило золота всего за какую-то неделю. Воочию добытого богатства, разумеется, никто не видел, да и самого счастливчика – тоже, но рассказчик, всегда воровато оглядываясь и понижая голос, сообщал доверительно, что кум его двоюродного брата…
Правоохранительные органы, как им и полагается, были осведомлены лучше, и частенько какой-нибудь Лешка-Нанаец, после короткого следствия и суда повесив буйну головушку, снова отправлялся в тайгу, правда, на больший срок и гораздо севернее, чем обычно. И тем не менее черный рынок золота в городе существовал, правда, контролировали его, как и торговлю цветами, фруктами и наркотиками, жгучие брюнеты с очень дальних гор. Конечно, с этой публикой, что в погонах, что в кожаных косухах, друзьям не позволяло общаться воспитание.
Короче говоря, золотишко стали сбывать подальше от дома и сугубо мелкими партиями – граммов по пятьдесят-семьдесят за раз. У одного из дальних родственников Пашки, проживающего в Новосибирске, нашлась пара приятелей в еще более отдаленных городах… Как по заказу, все трое оказались почему-то практикующими на дому зубными техниками, хотя Безлатников клялся и божился, что национальность тут совершенно ни при чем.
Чтобы еще более обезопасить себя, друзья решили было переплавлять самородное золото в слитки, благо в Костином цехе имелся весьма продвинутый термический участок, но дальше первого, удачного опыта дело не пошло. Дотошный Павел взвесил получившийся слиток на точнейших лабораторных весах и едва не упал в обморок – вместо ожидаемых пятидесяти граммов тот едва дотягивал до сорока пяти. Бросились рыться в литературе и выяснили, что золото при плавке на открытом воздухе дает угар[12] до 12 процентов от первоначальной массы! Вакуумных печей в распоряжении старателей не оказалось, поэтому от металлургических экспериментов было решено срочно отказаться. Тем более что выплавленный слиток, который едва-едва удалось выколотить из формы, на вид оказался еще непригляднее исходного материала. Если бы не увесистость, он точь-в-точь походил бы на бракованную латунную заготовку.
Однако худо-бедно, а денежки у первопроходцев завелись, рождая в душах мечту о будущем богатстве и благосостоянии…
Естественно, сложа руки, ни тот ни другой не сидели, а все свободное время посвящали подготовке к будущему сезону.
Никогда еще Константин самым воровским способом не выносил с родного завода столько разнообразных деталей, выточенных, отштампованных и отлитых по чертежам неутомимого Пашки, работающего с интенсивностью небольшого конструкторского бюро очень широкой специализации. Дошло до того, что, дабы не возбуждать подозрений у сметливых заводчан, заказы пришлось размещать в разных цехах, а то и в мастерских за пределами завода, так как все ресурсы вранья у обоих заговорщиков истощились напрочь. Ну не будешь же талдычить в двадцатый раз токарю-умельцу, что данная замысловатая деталюшка позарез необходима тебе для движка родной «нивы»? Не дурак же он, несмотря на пристрастие к «беленькой» в конце концов!
Одновременно правдами и неправдами добывалось оружие. Опять-таки не в Кедровогорске и уж, конечно, не своими руками…
Неужели, спросите вы, друзьям показалось мало верного карабина и двух дробовиков? Еще как мало!
Начать с того, что к карабину системы Мосина (да-да, не слишком дальнего потомка той самой – образца 1891 дробь 1930[13] знаменитой «трехлинейки») патроны отыскать в наше время не проще, чем к какой-нибудь экзотической «Астре», состоящей на вооружении парагвайских войск до 1950 года. А ведь всего лишь за одну экспедицию Константин сократил свой «боекомплект» на треть. К тому же боеприпасам, самый свежий из которых изготовлен едва ли не до рождения наших путешественников, следует доверять с большой опаской… Карабин «Сайга», имеющийся в свободной продаже (для цивилизованных охотников, конечно, – не для всякой шантрапы), – вещь, безусловно, хорошая, но для того, кто воочию видел живого смилодона, мощности этого изящного во всех отношениях оружия совершенно недостаточно… Кстати, из трех пуль, попавших в живучую зверюгу, две поразили абсолютно убойные места – позвоночник и печень – но и с этими ранениями он еще жил какоето время, а значит, был смертельно опасен. В обойме «трехлинейки», напомню, всего пять патронов и перезаряжается она вручную…
Добыть удалось два СКС[14]. Тоже ничего – десять патронов и автоматическая перезарядка, но… Очень хотелось бы автомат.
Увы, как говорится: лучше синица в руках, чем утка под кроватью… В придачу прапор, продававший карабины, предложил новенький ПМ. Пришлось взять и его, хотя для чего, кроме сведения счетов с жизнью запутавшегося в своей биографии офицера, предназначается эта машинка, его конструктор и сам вряд ли знал.
– До кучи сгодится! – заявил Безлатников, проявивший неожиданно кровожадные наклонности.
Прапор подумал и предложил ПЗРК[15], но друзья с извинениями отказались: вряд ли в Парадизе сохранились мезозойские летающие ящеры, а в драконов они не верили…
Танковые снаряды калибром 122 миллиметра и патроны к ДШК[16] покупателей тоже не заинтересовали, поэтому бизнесмены сошлись, ударив по рукам, на уже выбранном арсенале, двух цинках патронов к нему и паре гранат в качестве бесплатного презента, после чего отбыли восвояси, напутствуемые приглашением «забегать еще, если что понадобится…»
Естественно, по легенде, Павел представлял, благодаря вороной масти, «товарища с юга», а Костя – посредника.
А ведь еще оставалась обычная повседневная работа, семья, домашние заботы… Словом, время до марта, когда, по их расчетам, в Парадизе должна была наступить весна, пролетело незаметно.
* * *
И вот настал день, когда друзья снова прибыли к заветному входу в чудесный мир.Вы резонно спросите: неужели «мировладельцы» не боялись, что за время их отсутствия Парадиз найдет какой-нибудь шальной охотник?
Боялись, поэтому и позаботились о маскировке. Перед уходом все выходное колено «шкуродера» – без малого четыре метра – было плотно затрамбовано снегом, которого кругом намело более чем достаточно. А если учесть почти четыре зимних месяца… Несведущий человек не только случайно лазейки бы не нашел, но и специально, не знай он точных примет прохода.
А друзья знали. Поэтому вступление в права владения Парадизом затянулось ровно на то время, сколько его потребовалось, чтобы с помощью ломика, саперной лопатки и такой-то матери вычистить смерзшийся в сплошной монолит снег, вернее, лед, из каменной щели. То есть почти до сумерек.
– Эх, надо было меньше снега туда трамбовать, – стонал запыхавшийся Павел, которому по жребию выпало потрудиться самым интеллектуальным в мире инструментом – ломом. – Говорил же я…
– Ты говорил? – вторил ему красный, как рак, Костя. – Да это я говорил, что меньше нужно, а ты все «мало, мало…» Вот и ковыряй теперь!
– Слушай, а мы хоть лед колупаем? Не камень уже?.. А то расковыряем новый ход и еще куда-нибудь попадем…
Так за шутками-прибаутками последний удар лома, провалившегося в пустоту, совпал с восходом луны…
В Парадиз прошли, только основательно расчистив «шкуродер». Завтра предстоял большой «транспортировочный» день, и терять время на рутинную работу совершенно не хотелось. Константин так устал, намахавшись лопатой, что даже совершенно позабыл о своих фобиях и прошагал «ворота» заведенным автоматом, даже не сбившись с шага.
– Смотри-ка, – несколько разочарованно сообщил Безлатников другу, когда перед путешественниками раскинулся освещенный ярким лунным светом знакомый пейзаж. – И здесь зима… Наверное, поторопились мы с тобой. Придется попотеть, чтобы лед на Дуванке вскрыть.
– А ты что ждал? – пропыхтел Костя, опуская в снег тяжеленный ящик, который тащил на плече. – Что тут зимы вообще не было? Если бы так – тут пальмы цвели бы да разные там кактусы с магнолиями…
– А при чем здесь кактусы?
– Да так, к слову пришлось… Ну что: так и будем стоять до утра? Не май месяц, между прочим.
Вниз больше скатились, чем спустились: снегу навалило выше пояса.
– Блин! Просто Арктика какая-то!..
– Ну ты же лета и не ожидал!..
Пикируясь и перешучиваясь, друзья подошли к лагерю. Еще издали им показалось, что не все там в порядке…
– Слушай! А куда столб со смилодоном подевался? С черепом то есть…
– Н-не знаю… Может быть, ветром повалило?
– Да быть того не может! Я его почти на метр вкопал, да еще землю вокруг утрамбовал. Полдня убил! Его сейчас спилить проще, чем повалить.
– А блокгауз где?
Мужчины, даже не избавившись от поклажи, растерянно стояли посреди заметенного снегом лагеря и не узнавали его.
Бесследно испарились все строения, на которые было потрачено столько труда. Осталась только какая-то придавленная снегом развалюха у самой кромки берега. Да и сам ландшафт показался знакомым лишь на первый взгляд – озеро сплошь было окружено остроконечными силуэтами хвойных деревьев…
– Да ведь мы в нашем мире… – вымолвил упавшим голосом Павел и сел прямо в сугроб. – Никуда мы не переместились…
– Не может быть…
Увы, реальность оказалась более чем прозаической.
До рассвета путешественники раз десять пересекли бывшую грань миров, протоптав в сугробах широкую тропу, но чуда не случилось, и вожделенный Парадиз так и остался за неощутимой, но теперь и непреодолимой гранью.
Портал в неведомый мир закрылся…
* * *
– Эх, надо было кому-то там остаться… – вздохнул Костя, склонившись над лункой.– Ага. И остался бы там навеки, – буркнул Безлатников, подсекая и в три широких взмаха выбрасывая на лед верткую рыбешку. – Оттуда-то тоже закрылось.
– И все равно…
Друзья жили у озера уже почти неделю. Надежда, что «перебои» в межпространственном туннеле временные, таяла с каждым днем, и теперь от нее остались лишь жалкие воспоминания.
Действительно! Чего они ожидали? Если бы «ворота» были постоянно открыты на протяжении всех тысяч лет после падения здесь метеорита, вход в Парадиз, несомненно, кто-нибудь нашел бы давным-давно. В самом деле: не может быть, чтобы в прошлом сюда не забредали люди. Охотники, старатели, геологи, туристы… Да мало ли кто еще? Туристов-альпинистов-экстремалов, например, как раз и привлекают именно такие труднопроходимые щели, как «шкуродер». Любой из них полжизни бы отдал, чтобы пробраться, обдирая живот и коленки, в какую-нибудь дыру потеснее и по-опаснее! Даже если на сто процентов был бы уверен, что завершится она тупиком и там можно будет застрять навсегда. Особенно, кстати, в последнем случае. И уж точно раструбил на всю Вселенную, если бы за «шкуродером» нашел что-то хоть на микрон отличное от обыденного.
А раз такого не произошло, значит, никому проход и не открывался, кроме Лазарева. И ему выпал один шанс на сто миллионов… Или на сто триллионов. Изчезающе малый, одним словом. Ждать его повторения – все равно что надеяться поймать в собственном унитазе сказочную Золотую Рыбку или обнаружить поутру в постели вместо супруги, несколько прискучившей за двадцать лет совместной жизни, Памелу Андерсон в неглиже. Бесплодные мечты – занятие для идиотов, как вы понимаете.
С каждым днем Павел и Константин все меньше понимали, что они здесь делают и почему не отправляются восвояси. Такую мелюзгу, которая редко и неохотно клевала на кое-как смастеренные снасти (слава Богу, в багажнике Пашкиного вездехода всегда валялась коробка с лесками, крючками и мормышками), можно было ловить и в черте города, а больше заняться здесь было попросту нечем. Не переться в самом же деле за полсотни верст на перебуровленную драгами Дуванку, пустую, как карман завзятого алкоголика после недельного запоя?
– Чем топором махать впустую, надо было лучше на Дуванке попотеть, – не вынес молчания Павел. – Глядишь, намыли бы кило десять золотишка, да зажили бы как люди… И локти сейчас не кусали бы.
– Кто ж знал…
– И то, что добыли, без толку растратили… Куда мы теперь с этими карабинами? А продавать их – себе дороже.
– Ты еще ДШК хотел купить…
– Не купил ведь.
– Вот именно.
– Лучше бы я тогда, осенью, тебе не поверил… И бабки б целее были, и нервы…
– Да прекрати ты душу выматывать! – вскипел Лазарев. – Самому тошно – сил нет! Нет чтобы еще в августе мне где-нибудь застрять по дороге сюда… Романтик хренов!..
И все равно они оставались у озера еще на день, и еще, и еще… Не было сил покинуть мечту, поманившую яркими крылышками и скрывшуюся без следа.
Весеннее солнышко припекало день ото дня сильнее, на льду в полдень, если не было ветра, можно было сидеть в одной майке. Сугробы оплывали, наст сиял, словно зеркало… Даже рыбешка брала активнее, и среди вороха мелюзги, смотришь, то и дело проскакивал «ровнячок». Но это не слишком радовало…
– Все, – сказал как-то утром Павел. – Сегодня еще порыбачим, а завтра с утра – домой. Чудес не бывает. Будем считать, что Парадиз нам с тобой приснился.
Костя подавленно молчал.
Рыба в этот день, будто решив подбодрить совсем упавших духом путешественников, клевала отменно, и день пролетел незаметно.
– Вот так бы с самого начала, – радовался Лазарев, собирая на закате разбросанную возле лунок рыбу в мешок. – Домой бы не с пустыми руками вернулись… Может, останемся еще на пару дней?
– Нет, – отрезал Пашка, сматывая удочку. – Решили ехать – поедем. Нечего зря себя травить. Нет Парадиза и не было никогда, а рыбешку эту, – он брезгливо пнул шевелящийся мешок. – Мы и ближе к дому всегда наловим.
– Ну хотя бы…
– Закрыли тему. Не наелся – не налижешься.
К вездеходу шли по второму, пологому проходу, время от времени непроизвольно оглядываясь на стынущее в розоватом закатном свете озеро. На душе скребли кошки. Что ни говори, а расставаться с мечтой, которой только и живешь полгода, тяжело, как ни крути. Но жизнь есть жизнь…
Безлатников залез на водительское место и завел двигатель, чтобы немного прогреть машину перед сном. Палатку решили не ставить, а просто выгрузили часть груза в снег и ночевали в тесном закутке между кабиной с оставшимися пожитками.
– Паш, а Паш…
– Чего тебе?
– Я слазаю еще в «шкуродер», а?
– Ты что – маленький, что ли? Разрешение тебе нужно?
– Да я так…
– Лезь. Все равно от тебя толку чуть.
– Ага. А ты пока жратву разогрей.
– Разогрею, разогрею… Вали отсюда.
Константин потоптался еще немного возле «Ермака», попереминался с ноги на ногу и, понурив голову, полез в гору по вытоптанным для удобства в снегу ступенькам.