Андрей Иванович Колесников. Веселые и грустные истории про Машу и Ваню

   Но сначала Ваня подошел, сел рядом с девушкой и сказал, что вечером они идут на танцы. Девушка погладила его по голове. Ваня окаменел. Она еще раз погладила его, все еще с некоторой опаской, как щеночка. Ваня положил голову ей на плечо.
   Поразительно, но вечером на детских танцах на одной из летних веранд отеля они и правда встретились.
   Ваня, увидев девочку, сначала с горя убежал к морю и упал на сырой песок, обхватив голову руками, но потом нашел в себе силы вернуться и даже сам подошел к девушке. А она нашла в себе силы потанцевать с ним, взяв его за руку. У девушки, разумеется равнодушной к пареньку, который вдвое моложе ее, оказалось развито чувство милосердия.
   Вернувшись, уже за полночь, с танцев к себе в номер, Ваня сел за стол, взял ручку и бумагу и что-то написал.
   – Что это, Ваня, ты написал? – спросила Алена, увидев его шальные каракули.
   – Я написал: «Девочка, я тебя люблю», – ответил мальчик.
   Мама промолчала. А что тут, кажется, скажешь? Но вопросы были, как выяснилось, у Маши.
   – Ваня, – спросила она, – а ты почему не написал, что ты меня любишь?
   – Не знаю, – сказал Ваня. – Отстань.
   – Ваня, почему ты не написал, что любишь меня? – повторила Маша, и в голосе ее появился, так сказать, металл. – Ведь это я тебя с ней познакомила.
   – Люблю, люблю, – буркнул мальчик.
   И вот это все Маша вперемешку с Аленой торопливо рассказала мне по телефону. Эта история произвела на меня сильное впечатление – как на отца и на мужчину, активно сочувствующего нашему брату в такого рода рассказах.
   – Ваня, – осторожно спросил его я, позвонив утром, – скажи, пожалуйста, почему тебе понравилась эта девочка?
   – Потому, – быстро ответил мальчик, и я понял, что дело серьезно, ибо он до сих пор никогда еще мне так исчерпывающе не отвечал ни на один вопрос.
   У этой истории было продолжение.
   После ночных танцев на берегу моря, после писем с жаркими признаниями в любви Ваня перешел к более эффективным методикам. Он решил покормить бедную пятилетнюю девушку, которая уже не знала, куда деваться от все более настойчивого внимания этого русского. Ваня подошел к маме и попросил купить ему пакетик попкорна. Алена удивилась, потому что Ваня не то чтобы совсем не ел попкорн, но если уж и делал это, то по большой нужде и уж точно никогда сам не просил покупать его. Когда Алена купила пакетик, он спросил ее, как надо угощать попкорном девочку.
   – Как хочешь, – сказала Алена. – Ей, наверное, в любом случае понравится.
   Мальчик показал, как он достанет из пакетика одну кукурузную палочку и предложит немке.
   – Нет, наверное, не так, – сказала Алена. – Надо открыть пакетик и предложить ей самой выбрать.
   Ваня с восторгом кивнул. Надо ли говорить о том, что когда он подошел к девушке, то сразу достал из пакетика одну палочку, а сам пакетик спрятал за спиной? Но и все равно его поведение произвело на девушку очень благоприятное впечатление. Именно с этого момента она стала замечать его.
   И именно с этого момента он к ней охладел.
   Дело в том, что всем его вниманием к этому времени полностью завладел котенок. Котенок появился под дверью гостиничного номера и никуда не ушел. Ваня хотел потрогать его, но Алена не дала. Зря, ах как зря она не позволила ему этого сделать! Если бы Ваня погладил его, все, возможно, и обошлось бы. А так он по-настоящему заинтересовался котенком. А котенок – им. Они приглядывались другу к другу, пока вечером котенок, улучив момент, когда приоткрылась дверь, не зашел в номер.
   И все. Котенок решил остаться. Ваня сказал маме, что полюбил котенка. Этого признания следовало ожидать. Дело в том, что к этому времени он уже полдня игнорировал немку. Она уже сама искала Ваню и подходила к нему, чтобы улыбнуться, – как-то, говорят, уже даже заискивающе, – но ему было не до нее. Алена, смущенная, рассказывала, что он ее, кажется, даже не узнает. Я был уверен, что Ваня только делает вид.
   Маша холодно следила за тем, что происходит с Ваней. Его сердечные дела, разумеется, не оставляли ее равнодушной. Иначе она, которая обожает кошек, не попросила бы маму выгнать котенка из номера.
   – Он же, наверное, плешивый, – сказала Маша.
   Алена мгновенно приняла решение выставить котенка на улицу. Но котенок уже был под кроватью. Это была широкая кровать. Достаточно широкая, чтобы не достать котенка рукой, и достаточно низкая, чтобы под нее невозможно было забраться. Алена звала его – он был не дурак. Она пыталась дотянуться до него полотенцем. Она нашла на улице какой-то прутик – но прутиком всерьез заинтересовался только неугомонный Ваня.
   Наконец она решила, что утро вечера мудренее, – и попробовала заснуть. Только она начинала засыпать, как котенок начинал урчать и мурлыкать. Может, на него нахлынули какие-нибудь воспоминания. Может, он думал о том, что наконец-то обрел покой, дом и маму.
   Но мама так не думала. В отчаянии она позвонила мне в Москву. Я сразу посоветовал ей вызвать какого-нибудь служащего отеля, чтобы он избавил ее от котенка, раз уж она не может с ним ужиться хотя бы до утра.
   – Ни в коем случае, – сказала Алена и категорически отказалась пояснить почему. Дальнейшие расспросы привели к тому, что ей, оказывается, было стыдно.
   – Я что, – спросила она, – даже такой пустяк не могу сама сделать?
   Я хотел ответить ей правдиво, но потом подумал, что это не соответствует моим стратегическим интересам.
   – Папа, – вырвала у Алены трубку Маша, – приезжай скорее!
   – Что за спешка, Маша? – спросил я.
   – Надо достать котенка, – объяснила она.
   В общем, котенок, разумеется, переночевал у них в номере. Ваня все эти события проспал, и слава богу, а то в эту ночь никто не заснул бы во всем отеле. Проснувшись, Ваня обнаружил под кроватью мурлыкающего котенка, который всю ночь, в отличие от Вани, так и не сомкнул глаз. Они пошли завтракать.
   И вот этот роман продолжался до самого Ваниного отъезда. Но провожать Ваню в Москву пришел не котенок, а, к общему шоку, пятилетняя немка.

«Скажи, что ты третьего родишь!»

   Ваня долго гонялся за Машей с пистолетом в руке и, целясь, угрожал лишить ее жизни.
   – Я убью тебя, сестра! – кричал он.
   – Ваня, – вяло сказала Алена, – не надо целиться в человека.
   – Это не человек, – возразил Ваня. – Это Маша.
   – Тем более, в Машу не надо, – ответила Алена.
   – А в кого надо? – уточнил Ваня.
   – Да ни в кого! Ну, в птиц, – на ходу решала участь целых видов и подвидов Алена, – в животных.
   – Я убью тебя, животное! – вскричал Ваня и бросился на Машу.
   И так все время. Они умнее, и с этим просто следует смириться.
   Их опять нет в Москве. Они, кажется, только что триумфально вернулись из очередного отпуска и, бегло осмотрев наш город на следующий день, признали его годным к жизни. Сию секунду они были рядом со мной, в одном городе, в одной квартире, и Ваня гонялся по квартире за Машей с пистолетом в руке, а Маша орала, повиснув на мне, что они больше от меня никуда не уедут, потому что до смерти боялась Вани. И они, конечно, сразу уехали от меня – как только узнали, что у меня длинная двухнедельная командировка. Они уехали опять отдыхать, и этому было логичное объяснение: они же вернулись только для того, чтобы нам побыть вместе. А раз вместе не получается – до свидания. Они уехали на день раньше, чем уехал я, – конечно, специально. Специально, а как же еще. Специально, черт возьми.
   Я опять слышу торопливый Машин голос по телефону:
   – Папа, тут у нас все есть. Рыбы есть, песок есть.
   – Машины есть, – слышу я Ванин голос.
   – Маша, – говорю я. – Кое-чего нет.
   – А, знаю чего, – морщится Маша, я это чувствую даже по телефону.
   – Чего?
   – Тебя нет.
   – Ну и как там?
   – Папа, причал есть. Много лодок. И яхты.
   Она отвыкла от меня, что ли? Она точно отвыкла.
   – Папа, что ты молчишь? Ты что, плачешь? – спрашивает Маша.
   Мне сразу становится смешно. До этого, слава богу, еще не дошло.
   – Это ты, Маша, по всяким пустякам плачешь.
   – Я, папа, по всяким пустякам не плачу. Я плачу, когда люди заставляют меня страдать.
   – Ну и кто тебя заставляет страдать, Маша?!
   Я где-то даже надеюсь услышать, что мама. У нас тогда с Аленой появится хороший повод для разговора по душам.
   – Ваня! – с недоумением говорит Маша. – Ваня заставляет.
   – Что, он бьет тебя, а ты не отвечаешь и поэтому страдаешь, да?
   Я сам много времени потратил на то, чтобы убедить ее в том, что так и должно быть, что именно вот так и устроена жизнь, что старшие в ней должны быть великодушны к младшим… В общем, я стараюсь втолковать ей то, в чем и сам не очень уверен, и иногда у меня, кажется, получается. И вроде получилось и на этот раз.
   – Да нет, пап, – вздыхает она. – Это я его бью, а потом страдаю. Папа, я тебе же историю должна рассказать! Только ты маме не говори, ладно? А то она просила не говорить тебе.
   – А где мама, Маша?
   – Да вот она сидит, слушает.
   – Ну, рассказывай.
   – Мы с мамой сидели в холле нашего отеля. Тут к нам подходит дяденька…
   – Так, стоп. Подробнее. Сколько вас было?
   – Все мы были, папа. Я, Ваня и мама. Так, уже легче.
   – Дальше.
   – Только ты меня, папа, не перебивай, ладно? А то я забуду.
   Все, я молчу.
   – И он говорит на английском языке…
   – На английском? – перебиваю я.
   – Да, папа. На таком, какой мы учим в «Тимее». И я ничего не понимаю!
   – А мама?
   – И мама. Он очень много говорит, потом он меня по голове гладит, потом маму за руку берет.
   – Тебе не показалось, девочка?
   – Папа, ты что? – обижается Маша. – Не веришь – Ваню спроси.
   – Дальше!
   – А дальше я маме говорю: «Мама, скажи ему, что ты третьего скоро родишь».
   – Зачем ты это сказала?
   – Мне стало страшно, папа!
   – И что было дальше?
   – Мама так долго смеялась, что он ушел.

«Они заснут, и я скажу: «Руки вверх!»

   Ваня пошел в детский сад. Маша пол-лета рассказывала ему, что в целом это не так уж и плохо. В пример Маша приводила Сашу, который тоже пошел в детский сад и не умер, а просто в какой-то момент уехал с родителями жить за границу. Кажется, она имела в виду, что если Ваня пойдет в детский сад, то у него тоже есть шанс уехать жить за границу.
   На самом деле она выполняла мою просьбу. Это я попросил девочку рассказать своему брату о прелестях детского сада.
   – А пистолет у Саши был? – задумчиво спрашивал Ваня.
   – Был! – говорила Маша, вытаращив глаза.
   Глаза выдавали ее с головой. Она так старательно это говорила и так испуганно таращила глаза, делая вид, что Сашу с его пистолетом в детском саду все откровенно побаивались, что было понятно: достаточно взять в детский сад пистолет, и лучше всего не игрушечный муляж, а настоящий пистолет, стреляющий водой, и ты будешь там, в детском саду, в окружении вероятного противника, в полном порядке.
   У Машиной старательности была еще одна, по-моему, причина: я понимал, что никакого пистолета у Саши в действительности не было.
   Утром Ваня долго не хотел просыпаться. Я видел, что он уже четверть часа не спит, а только закрывает глаза. Только я принимался его поднимать, как он – словно сквозь сон – начинал бормотать:
   – Я спать хочу! Я никуда не пойду… Я спать хочу. Таким образом, он не то чтобы отказывался идти в детский сад. Он просто хотел спать. Но я все-таки, конечно, поднял его. Тогда он сказал, что не пойдет в детский сад, потому что его не пускает мама. Для этого случая у меня была его мама. Она подошла и отпустила его – не сказать чтобы с радостью.
   Я подумал, что у него больше нет, кажется, аргументов, чтобы не идти в детский сад. Он, наверное, тоже так подумал, потому что безо всяких аргументов сказал, что остается дома.
   – Да, – сказал я, – но ты остаешься один, потому что мы все уходим в детский сад.
   Мне было жалко мальчика. Я же с самого начала понимал, что переспорю его.
   – Ну ладно, – подумав, сказал он. – Я пойду с вами и провожу Машу в детский сад.
   Эта позиция меня устраивала. Нам было по пути.
   Ваня еще несколько раз предупредил меня, что он идет провожать Машу. При этом он хорошо подготовился. Он взял с собой сразу два пистолета и еще один попытался вручить мне. Я отказывался, но потом подумал, что, может, и правда пригодится зачем-нибудь.
   Так, до зубов вооруженные, мы вышли из дома и пошли в детский сад. От дома до него метров двести. Пока мы шли, прохожие оглядывались на нас. Дети провели на море два из трех летних месяцев, и, по-моему, в самом деле было на что посмотреть. Но Ване это не нравилось. Он, увидев, что на него глазеют, доставал из большого кармана пистолет и, направив дуло в воздух, кричал:
   – Руки вверх!
   Одна добрая девушка даже остановилась и подняла руки.
   В детский сад Ваня входил… Не знаю, с чем это сравнить. Так американский морской пехотинец входил бы на базу «Аль-Каеды», если бы когда-нибудь обнаружил ее. Он не шел, а крался, озираясь по сторонам. Поступь его сделалась неслышна. В каждой руке у него было по пистолету. Я прикрывал его сзади.
   Враг, впрочем, не торопился обнаруживать себя. Он кормил других детей кашей.
   – Ваня, давай переоденемся, – шепнул я. – Тогда все подумают, что ты один из них.
   Эта мысль произвела на него сильное впечатление. Он мгновенно переоделся.
   – Пистолеты, – шепнул я.
   – Что? – не понял он.
   – Пистолеты придется оставить. А то они поймут, кто ты на самом деле.
   Он долго прятал пистолеты в одежду. Потом он помахал мне рукой на прощанье и просто вошел в столовую. Один я понимал, чего ему это стоило.
   Вечером я спросил у него, догадались ли они там, в детском саду, сколько у него оружия. Он с гордостью сказал, что нет.
   – Они заснут, – поделился он со мной своим смелым планом, – и я скажу: «Руки вверх!»
   И вот он в тылу врага уже неделю. Его легенда: он мальчик, который пришел в детский сад, чтобы вырасти. Враг пока не дремлет.

«Номер сотый заснул!»

   Год тому назад Маша выступила на подиуме. Люди, которые относятся к ней, безусловно, с огромной симпатией, пригласили ее на показ модной детской одежды. В качестве модели, конечно. К нам, родителям, эти люди относятся, наверное, не так хорошо. Они ведь наверняка знали, чем это закончится. Я не буду говорить, что с тех пор смысл жизни этой девочки заключен в шкафчике для одежды (довольно, правда, просторном). Хотя это так и есть. Но я не буду говорить об этом – чтобы не было повода упрекнуть меня в том, что мне жалко новых нарядов для моей девочки. Есть люди, которые и так меня в этом постоянно упрекают (это не Маша).
   Я буду говорить, что год назад девочке была нанесена психотравма – не худшая, впрочем, из всех психотравм на свете. Целый год после этого случая Маша вспоминала о том, как она «показывала моду». День этот хранится в ее памяти во всех мелочах и останется, видимо, на всю жизнь. Поразительно не то, что она за один день научилась ходить по подиуму как профессиональная модель, а то, что она так и не разучилась.
   И вот ее снова пригласили на показ. Когда мне позвонили и рассказали об этом приглашении, я сначала согласился. Я подумал, что клин клином вышибают. Что если для Маши хождение по подиуму превратится в рутинное занятие, то в один прекрасный момент оно ей просто надоест. В конце концов, детям все довольно быстро надоедает. Более того, я сгоряча сказал, что, наверное, и Ваня тоже должен поучаствовать в показе, а то он обидится на сестру, они же все делят пополам, и даже в детском саду, несмотря на разницу в возрасте, ходят в одну группу (про эту страшную историю – в следующий раз).
   Когда происходил этот разговор, я садился в самолет. Пока я летел, я искренне пожалел, что сказал об этом.
   Я подумал, что Ваню ни в коем случае нельзя выпускать на подиум. Риск того, что мальчик после этого шоу превратится в девочку, был огромным.
   Но я прилетел в Америку, когда в Москве уже была глубокая ночь, потом было много суеты, я забыл расставить эти жизненно важные акценты, и, когда я все-таки вспомнил и позвонил, чтобы наказать Алене ни в коем случае не делать этого с Ваней, состоялась уже вторая примерка, и Ваня уже устроил истерику, отказавшись снимать красный бархатный пиджачок, а ему объяснили, что если он возьмет его сейчас с собой, то на следующий день пройтись по подиуму ему будет не в чем, но зато сразу после показа папа ему обязательно этот пиджачок купит, и вместе с брючками, конечно, а то и с сапожками, – и он успокоился.
   Показ тоже состоялся без меня. И слава богу. Я не должен был этого видеть. Но я, конечно, в итоге пожалел, что не видел этого. Последняя примерка состоялась в день показа. Потом была репетиция. Детей было много. Всех их для ясности пронумеровали. У Вани был номер 100, у Маши 101. Маша немного волновалась. Она понимала, что пройти по подиуму – это непросто. Но это было вполне рабочее волнение. А Ваня не волновался нисколько. Он просто немного устал и после обеда, за полчаса до начала показа, подсел к маме, положил голову ей на колени и крепко заснул.
   – Модель заснула! – в панике перешептывались девушки-организаторы. – Что делать? Надо сказать маме, чтобы она его разбудила!
   Они осторожно сказали Алене, что мальчика надо будить.
   – Да он же только что заснул! – резонно ответила она. Они больше не решились ее беспокоить, но испугались еще больше и с испугу дозвонились до своего главного начальника. Он, по счастью, является человеком чувствительным.
   – У нас проблема! – сказала девушка-организатор.
   – Что случилось? – с тревогой спросил он.
   Он, наверное, сразу, решил, что на таможне опять проблемы с фурой с одеждой из Италии.
   – Номер сотый заснул!
   – Что?!
   – У нас модель заснула! Что нам делать? Когда он понял, то встревожился еще больше.
   – Пусть пока спит, – решил он, – а если до прохода номера 95 не проснется – будите!
   Ваня проснулся. Он и Маша прошли по подиуму, держась за руки. Я смотрел это видео. Я не знаю, у кого Ваня научился посылать воздушные поцелуи, и с беспокойством думаю, что у Алены. Он при этом внимательно глядел по сторонам. Происходящее ему нравилось. Маша нервничала. Ей это шло.
   Вернувшись из командировки, я подарил Ване пистолет – с намеком на то, что он должен в любых обстоятельствах оставаться мужчиной. Впрочем, нельзя ведь было исключить, что этот пистолет теперь будет нужен ему только для того, чтобы надежно охранять шкафчик с одеждой. Я очень боялся этого.
   Но я ошибся. Пистолет ему был нужен не для этого. Ваня наставил пистолет на меня и сказал:
   – Папа, в следующий раз пойдешь показывать моду вместе с нами.

«Папа, мы так целовались…»

   Ваня и Маша в детском саду ходят в одну группу, несмотря на то что мальчик младше девочки на 1,8 года. Но они так решили, и глупо было бы с ними спорить.
   Нам показалось, что в этом вообще-то ведь довольно много плюсов. Брат и сестра будут целый день беречь друг друга в этом бушующем мире. Если бы мы знали… Если бы мы только знали.
   Они перестали замечать друг друга на второй же день. Ване стало не до Маши, потому что он приходил в группу отчего-то очень голодный и стремился как можно скорее съесть кашу. Стремление, безусловно, похвальное, родительское сердце могло только мечтать о таком повороте событий, но мне стало видеться в этом что-то маниакальное. У него были такие глаза… Даже я, глядя на него, понимал, что промедление смерти подобно.
   Я быстро понял, в чем дело. Он знал ведь, что, как и дома, в детском саду его кашу может съесть Маша. И даже обязательно попытается съесть. Если бы Маши не было, он бы ни о чем не беспокоился. Он бы понимал, что у него есть его тарелка и ее никто не отнимет. Но, зная, что вместе с ним в комнату входит Маша, он отдает себе отчет в том, что ее не заинтересует ничья тарелка, кроме его.
   На Машу его поспешность тоже произвела странное впечатление. Вместо того чтобы под благовидным предлогом выманить брата из-за стола (например, заставить, как и дома, сначала вымыть руки), она начала демонстративно встречаться глазами с другими мальчиками.