Страница:
Для 3-й группы высадки 19-й омпмб в октябре собрал 2 бочечных 30-тонных парома (из 288 бочек, размер 10 × 7,5 метра) и 9 бочечных 8-тонных[16] паромов (из 81 бочки каждый, размер 6 × 8 метров). Их использование в первую ночь операции закончилось плохо. 28 октября – 2 ноября были собраны десять 16-тонных паромов, из двух трофейных дюралевых понтонов парка «B» каждый (грузовая площадка 3,2 × 6 метров). Они неплохо показали себя при перевозках вдоль таманского берега, но попытки использовать их для снабжения Эльтигена закончились провалом. Слишком уж обстановка не способствовала их применению.
Тремя основными классами боевых катеров в ходе операции были торпедные катера, «малые охотники» и речные бронекатера.
Торпедные катера, за исключением неудачного опытного катера СТК-ДД, были представлены типом «Г-5» различных серий. К осени 1943 года они были вооружены, в основном, двумя пулеметами ДШК. Впрочем, установка ДШК в носовой части (над машинным люком) создала столько проблем, что часто перед выходом на операцию его снимали[17]. Некоторые катера сохранили пулемет винтовочного калибра, другие вместо одного ДШК имели 20-мм авиапушку ШВАК, что заметно ухудшало остойчивость.
Теоретически наличие крупнокалиберных пулеметов давало возможность обороняться от атак с воздуха. Но в условиях неспокойного моря вести прицельный огонь было практически невозможно. В ходе операции от атак истребителей погибло 3 катера «Г-5» (включая два «артиллерийских»), так и не сумев отбиться. При более спокойной погоде шансы отразить атаку увеличивались. Так, известный немецкий ас Х. Липферт, потопивший чуть позже (27 декабря) ТКА-121, в своих мемуарах пишет, что во время атаки получил три попадания. Он со своим ведомым вынужден был сделать второй заход с разных бортов, чтобы рассредоточить пулеметный огонь.
Основным оружием торпедных катеров были, естественно, две торпеды. К сожалению, поразить ими мелкосидящую БДБ, имевшую ход, оказалось невозможно. За всю войну на Черном море это не удалось ни разу. Заявки были, но реальные попадания – увы. Лучше обстояло дело с БДБ, стоявшими в портах или бухтах, – несколько штук было потоплено. Трудности применения торпед просто и понятно описал в своих мемуарах А.М. Колесников, в то время – старшина 2-й статьи на ТКА-75, непосредственный участник событий:
«Базируясь в порту Тамань, вместе с катерами – „морскими охотниками” каждую ночь выходили торпедные катера нашей бригады из пролива, и поджидали немецкие баржи. Попытки торпедировать их не имели успеха. Во-первых, потому что торпеды ставились на глубину два метра, а баржа, оказалось, сидит в воде всего на полметра. Во-вторых, торпедировать суда нужно с расстояния 2-х кабельтовых. Это 360 метров. Иначе торпеда не станет боеопасной. Проще говоря, при попадании в борт судна – не взорвется. В-третьих, бой ведется ночью, и обычно в штормовую погоду. Командиру торпедного катера необходимо в полной темноте определить расстояние до врага, его скорость, в уме рассчитать – под каким углом выстрелить торпеду. И все эти задачи решает командир катера, не выпуская из рук штурвала, под непрерывно стегающими струями брызг, которые поднимают волны при предельной скорости торпедного катера, необходимой в момент атаки.
Вместе с тем, команда немецких барж располагалась на высоте 5–6 метров над уровнем моря в ходовой рубке, закрытой даже от ветра, и имела полную возможность в комфортабельных условиях вести круговой обзор в бинокли ночного видения. Они обычно первыми обнаруживали наши катера. Открывали плотный заградительный огонь и, меняя скорость и, маневрируя курсом, уклонялись от наших торпед. Но, вступив в бой с торпедными катерами, они отвлекались от своей основной задачи – топить мотоботы»[18].
Нужно только уточнить, что в ходе операции торпеды ставились все же на глубину не 2 метра, а на ноль. Но при этом за торпедой появлялся хорошо видимый бурун, а сама торпеда часто выскакивала на поверхность и, естественно, сбивалась с курса. Ночью дальность обнаружения БДБ обычно составляла 1,5–2 кабельтова, поэтому катерам приходилось сначала отходить, чтобы набрать нужную скорость для сброса торпед из желобных аппаратов. При этом обычно противник успевал их обнаружить, открывал огонь и начинал маневрировать. К тому же теория торпедной стрельбы и рекомендуемые методы атаки вообще не предусматривали стрельбы по столь малоразмерным целям, как БДБ и тем более катера. Применение торпед при волнении свыше 3 баллов было невозможно. Был и ряд других причин, каждая из которых делала успешную торпедную атаку малореальной. А уж все эти причины вместе…
Стрелково-артиллерийское вооружение катеров было заметно слабее вооружения любого из немецких катеров, появлявшихся в проливе. При волнении более трех баллов приходилось ограничивать скорость. Боевые повреждения нередко заканчивались взрывом паров бензина. В общем, давно известные недостатки «Г-пятых» в полной мере проявили себя во время операции. Пожалуй, их единственными достоинствами в этих боях оказались большая скорость и малый силуэт.
Часть катеров «Г-5» имела вместо торпедных аппаратов установки М-8-М (24 реактивных снаряда РС-82). Такие катера назывались артиллерийскими (АКА). К сожалению, шансов попасть в цель с этой установки было очень немного. При малейшей качке рассеивание РСов становилось еще сильнее. Стрельба со стопа была возможна только в редких случаях, при полном штиле, так как на стопе катер раскачивало на волне сильнее, чем на ходу.
Было разработано наставление по стрельбе РСами. Рекомендовалось стрелять сразу отрядом катеров или, в крайнем случае, звеном с минимально допустимой дистанции (1000 м, на меньших дистанциях с учетом рассеивания близкое падение снаряда могло быть опасным для самого катера). Судя по наставлению, при стрельбе со стопа по движущемуся эсминцу попадание одного снаряда с вероятностью 0,7 достигалось на расстоянии 2000 м при залпе 4 катеров, на расстоянии 5000 м – 33 (!) катеров. При стрельбе по торпедным катерам потребное число катеров увеличивалось втрое. Поскольку на Черном море было всего шесть АКА, шансов поразить катер противника у них не было даже в идеальных условиях. К тому же в ходе операции эти катера вынужденно применялись поодиночке и вели стрельбу по БДБ и точечным целям на берегу (прожектора, огневые точки) с нулевыми шансами на попадание.
Основными боевыми катерами в описываемых событиях были «малые охотники» типа МО-IV (было и несколько МО-II и МО-III), имевшие по две 45-мм полуавтоматические пушки и по два пулемета ДШК. Некоторые катера имели дополнительно 20-мм автомат «эрликон». Имелись и другие варианты. Например, на СКА-0102 вместо «эрликона» смонтировали сухопутный 25-мм автомат 72-К. Охотники были настоящими морскими катерами с мореходностью до 6 баллов и хорошей маневренностью. Известна их живучесть при поражении подводной части торпедой или миной. Вместе с тем «охотники» имели ряд существенных недостатков. Основная их проблема как артиллерийских катеров – малая скорострельность 45-мм полуавтоматов 21-К. Дополнительный «эрликон» лишь несколько смягчал ситуацию. Постоянно звучали просьбы заменить 45-мм полуавтоматы на 37-м автоматы. В бою все огневые расчеты вели огонь по своему усмотрению, без единого руководства, так как предусматривалась подача команд голосом, а в грохоте боя никто ничего не слышал. В связи с этим поступали предложения обеспечить телефонную связь. Из-за высокой пожароопасности бензомоторов высказывались просьбы заменить их авиадизелями. В ходе операции «охотники» использовались в том числе и в роли десантных транспортов.
Бронекатера были достаточно удачными речными катерами. В десантной операции участвовали все три имевшихся на флоте типа – пр. 1124, пр. 1125 и «С-40». Они оказались весьма ценными высадочными средствами. Благодаря бронированию у них было больше шансов успешно подойти к берегу под огнем. Малая осадка позволяла высаживать войска и грузы прямо у кромки воды. Очень полезной оказалась способность перевозить артиллерию, вплоть до 76-мм полковых пушек. Катера показали хорошую десантовместимость (рекорд в ходе операции – 82 десантника с личным оружием плюс 500 кг груза). К недостаткам относилась малая мореходность. Даже при среднем волнении моря невозможно было вести огонь, так как пушки зарывались в воду. Для артиллерийского боя в море бронекатера подходили слабо. При наблюдении из танковой башни на волне цель на мгновение появлялась и снова исчезала. Поэтому прицельный огонь был практически невозможен. В спокойном море командир мог выйти из башни и управлять огнем снаружи, имея нормальный обзор. Конечно, при этом он подвергался немалому риску.
Существует фотография раумбота R166 с аккуратным отверстием в рубке от попадания 76-мм бронебойного снаряда с бронекатера во время летних боев в Азовском море. Так что, в принципе, в морском бою добиться попадания из танковой башни было можно. Но в ходе Керченско-Эльтигенской операции такая удача ни разу не случилась. Часть катеров вместо танковых орудий имела старые зенитные 76-мм пушки Лендера, стоявшие на тумбах открыто. Шанс поразить цель из них был бы выше, чем из танковых башен, если бы не полный износ этих орудий.
Во время операции командир 3-й группы высадки просил подчинить ему обе канонерские лодки (бывшие «эльпидифоры») и единственный уцелевший монитор «Железняков». Канонерок ему не передали, видимо, с оглядкой на приказ Сталина об использовании крупных кораблей. А «Железняков» с мореходностью 2–3 балла вряд ли бы смог нормально работать в проливе в осенне-зимний период. В общем, известная фраза вице-адмирала Владимирского о том, что в проливе приходится драться телегами против танков, довольно точно отражала ситуацию.
В данной работе катера приведены под теми названиями или номерами, которые использовались в документах тех лет. Они часто не совпадают с данными известного справочника С.С. Бережного (см. приложение 8).
Как же обстояло дело с личным составом? Команды боевых катеров Черноморского флота, в основном, имели богатый боевой опыт, в том числе и свежий опыт десантных операций. Хуже обстояло дело с командами, прибывшими с Каспия и Волги. Они, в основном, были не обстреляны и часто не имели опыта плавания в море. Еще сложнее обстояло дело в Азовской флотилии. Ядро флотилии уже успело получить немалый боевой опыт. Личный состав прибывшего с Волги 1-го гвардейского дивизиона бронекатеров (7 единиц) закалился в ходе Сталинградской битвы, но совершенно не имел опыта мореплавания. Команды 4-го дивизиона бронекатеров (6 единиц), отдельного отряда сторожевых катеров (5 единиц), дивизиона МКТЩ и РТЩ (12 единиц), отряда десантных ботов (6 единиц), прибывшие за несколько дней до операции, до сих пор в боях не участвовали и с районом плавания знакомы не были.
Совсем плохо обстояло дело с мобилизованными на Азовском море сейнерами и ботами. Их укомплектовали, в основном, личным составом, который частью вообще ранее в море не плавал, а частью работал до этого на немцев. Боевой дух у некоторых из этих команд отсутствовал. С ними проводилась воспитательная работа. Конечно, за имевшееся короткое время радикальных результатов ждать было трудно. В ходе операции эти люди проявили себя очень по-разному. Но в целом именно команды мобилизованных суденышек вытянули на себе переправу в тяжелых зимних условиях.
Отдельно нужно сказать о взаимодействии армии и флота. Десантная операция – весьма сложная форма боевых действий, и эффективное взаимодействие жизненно необходимо. Между тем с этим у нас были сложности. У штабов фронта и соединений не очень получалась организация взаимодействия пехоты с артиллерией и танками, еще в меньшей степени – с авиацией. Задача же в дополнение к этому взаимодействовать еще и с флотом, а также его авиацией и артиллерией превращалась вообще в почти не решаемую проблему. За исключением отдельных удачных примеров, взаимодействие было организовано слабо.
Помимо обычных проблем, возникающих при совместных действиях разных видов вооруженных сил, в данном случае существовал личный конфликт командующего фронтом И.Е. Петрова с командующим оперативно подчиненного ему Черноморского флота Л.А. Владимирским. Даже те следы конфликта, которые сохранились в оперативных документах, рисуют удручающую картину. Обе стороны обменивались упреками в неумении вести боевые действия. Дело доходило до совсем некрасивых приемов. Петров в одном из посланий Сталину дважды (!) упомянул о том, что флот допустил торпедирование танкера «Сталин». Владимирский не оставался в долгу, хотя, судя по документам, делал это в более мягкой форме. Естественно, неприязненные отношения двух военачальников влияли и на отношения между собой их подчиненных. Все это негативно отражалось на ходе операции. Конфликт достиг пика после январских операций 1944 года и закончился тем, что Сталин снял с понижением в звании и Петрова, и Владимирского.
У немецких армии и флота таких острых конфликтов, к сожалению для нас, не было. Но трения все же имелись. Все виды вооруженных сил в Крыму, в том числе и части флота, были подчинены командующему 17-й армией. И он стал вмешиваться в вопросы морских перевозок и использования флота. В середине ноября штаб группы ВМС «Юг» начал разбирательство по этому поводу, подкрепляя свою позицию цитатами из директив фюрера. Вялотекущий конфликт продолжался вплоть до потери Крыма. Имелись проблемы с тактическим взаимодействием. В документах неоднократно отмечены случаи обстрела немецких катеров и БДБ своими войсками, случаи освещения немецкими прожекторами своих морских дозоров в самые неподходящие моменты.
3.2. Германия и ее союзники
3.2.1. Сухопутные войска и наземные силы авиации и флота
Тремя основными классами боевых катеров в ходе операции были торпедные катера, «малые охотники» и речные бронекатера.
Торпедные катера, за исключением неудачного опытного катера СТК-ДД, были представлены типом «Г-5» различных серий. К осени 1943 года они были вооружены, в основном, двумя пулеметами ДШК. Впрочем, установка ДШК в носовой части (над машинным люком) создала столько проблем, что часто перед выходом на операцию его снимали[17]. Некоторые катера сохранили пулемет винтовочного калибра, другие вместо одного ДШК имели 20-мм авиапушку ШВАК, что заметно ухудшало остойчивость.
Теоретически наличие крупнокалиберных пулеметов давало возможность обороняться от атак с воздуха. Но в условиях неспокойного моря вести прицельный огонь было практически невозможно. В ходе операции от атак истребителей погибло 3 катера «Г-5» (включая два «артиллерийских»), так и не сумев отбиться. При более спокойной погоде шансы отразить атаку увеличивались. Так, известный немецкий ас Х. Липферт, потопивший чуть позже (27 декабря) ТКА-121, в своих мемуарах пишет, что во время атаки получил три попадания. Он со своим ведомым вынужден был сделать второй заход с разных бортов, чтобы рассредоточить пулеметный огонь.
Основным оружием торпедных катеров были, естественно, две торпеды. К сожалению, поразить ими мелкосидящую БДБ, имевшую ход, оказалось невозможно. За всю войну на Черном море это не удалось ни разу. Заявки были, но реальные попадания – увы. Лучше обстояло дело с БДБ, стоявшими в портах или бухтах, – несколько штук было потоплено. Трудности применения торпед просто и понятно описал в своих мемуарах А.М. Колесников, в то время – старшина 2-й статьи на ТКА-75, непосредственный участник событий:
«Базируясь в порту Тамань, вместе с катерами – „морскими охотниками” каждую ночь выходили торпедные катера нашей бригады из пролива, и поджидали немецкие баржи. Попытки торпедировать их не имели успеха. Во-первых, потому что торпеды ставились на глубину два метра, а баржа, оказалось, сидит в воде всего на полметра. Во-вторых, торпедировать суда нужно с расстояния 2-х кабельтовых. Это 360 метров. Иначе торпеда не станет боеопасной. Проще говоря, при попадании в борт судна – не взорвется. В-третьих, бой ведется ночью, и обычно в штормовую погоду. Командиру торпедного катера необходимо в полной темноте определить расстояние до врага, его скорость, в уме рассчитать – под каким углом выстрелить торпеду. И все эти задачи решает командир катера, не выпуская из рук штурвала, под непрерывно стегающими струями брызг, которые поднимают волны при предельной скорости торпедного катера, необходимой в момент атаки.
Вместе с тем, команда немецких барж располагалась на высоте 5–6 метров над уровнем моря в ходовой рубке, закрытой даже от ветра, и имела полную возможность в комфортабельных условиях вести круговой обзор в бинокли ночного видения. Они обычно первыми обнаруживали наши катера. Открывали плотный заградительный огонь и, меняя скорость и, маневрируя курсом, уклонялись от наших торпед. Но, вступив в бой с торпедными катерами, они отвлекались от своей основной задачи – топить мотоботы»[18].
Нужно только уточнить, что в ходе операции торпеды ставились все же на глубину не 2 метра, а на ноль. Но при этом за торпедой появлялся хорошо видимый бурун, а сама торпеда часто выскакивала на поверхность и, естественно, сбивалась с курса. Ночью дальность обнаружения БДБ обычно составляла 1,5–2 кабельтова, поэтому катерам приходилось сначала отходить, чтобы набрать нужную скорость для сброса торпед из желобных аппаратов. При этом обычно противник успевал их обнаружить, открывал огонь и начинал маневрировать. К тому же теория торпедной стрельбы и рекомендуемые методы атаки вообще не предусматривали стрельбы по столь малоразмерным целям, как БДБ и тем более катера. Применение торпед при волнении свыше 3 баллов было невозможно. Был и ряд других причин, каждая из которых делала успешную торпедную атаку малореальной. А уж все эти причины вместе…
Стрелково-артиллерийское вооружение катеров было заметно слабее вооружения любого из немецких катеров, появлявшихся в проливе. При волнении более трех баллов приходилось ограничивать скорость. Боевые повреждения нередко заканчивались взрывом паров бензина. В общем, давно известные недостатки «Г-пятых» в полной мере проявили себя во время операции. Пожалуй, их единственными достоинствами в этих боях оказались большая скорость и малый силуэт.
Часть катеров «Г-5» имела вместо торпедных аппаратов установки М-8-М (24 реактивных снаряда РС-82). Такие катера назывались артиллерийскими (АКА). К сожалению, шансов попасть в цель с этой установки было очень немного. При малейшей качке рассеивание РСов становилось еще сильнее. Стрельба со стопа была возможна только в редких случаях, при полном штиле, так как на стопе катер раскачивало на волне сильнее, чем на ходу.
Было разработано наставление по стрельбе РСами. Рекомендовалось стрелять сразу отрядом катеров или, в крайнем случае, звеном с минимально допустимой дистанции (1000 м, на меньших дистанциях с учетом рассеивания близкое падение снаряда могло быть опасным для самого катера). Судя по наставлению, при стрельбе со стопа по движущемуся эсминцу попадание одного снаряда с вероятностью 0,7 достигалось на расстоянии 2000 м при залпе 4 катеров, на расстоянии 5000 м – 33 (!) катеров. При стрельбе по торпедным катерам потребное число катеров увеличивалось втрое. Поскольку на Черном море было всего шесть АКА, шансов поразить катер противника у них не было даже в идеальных условиях. К тому же в ходе операции эти катера вынужденно применялись поодиночке и вели стрельбу по БДБ и точечным целям на берегу (прожектора, огневые точки) с нулевыми шансами на попадание.
Основными боевыми катерами в описываемых событиях были «малые охотники» типа МО-IV (было и несколько МО-II и МО-III), имевшие по две 45-мм полуавтоматические пушки и по два пулемета ДШК. Некоторые катера имели дополнительно 20-мм автомат «эрликон». Имелись и другие варианты. Например, на СКА-0102 вместо «эрликона» смонтировали сухопутный 25-мм автомат 72-К. Охотники были настоящими морскими катерами с мореходностью до 6 баллов и хорошей маневренностью. Известна их живучесть при поражении подводной части торпедой или миной. Вместе с тем «охотники» имели ряд существенных недостатков. Основная их проблема как артиллерийских катеров – малая скорострельность 45-мм полуавтоматов 21-К. Дополнительный «эрликон» лишь несколько смягчал ситуацию. Постоянно звучали просьбы заменить 45-мм полуавтоматы на 37-м автоматы. В бою все огневые расчеты вели огонь по своему усмотрению, без единого руководства, так как предусматривалась подача команд голосом, а в грохоте боя никто ничего не слышал. В связи с этим поступали предложения обеспечить телефонную связь. Из-за высокой пожароопасности бензомоторов высказывались просьбы заменить их авиадизелями. В ходе операции «охотники» использовались в том числе и в роли десантных транспортов.
Бронекатера были достаточно удачными речными катерами. В десантной операции участвовали все три имевшихся на флоте типа – пр. 1124, пр. 1125 и «С-40». Они оказались весьма ценными высадочными средствами. Благодаря бронированию у них было больше шансов успешно подойти к берегу под огнем. Малая осадка позволяла высаживать войска и грузы прямо у кромки воды. Очень полезной оказалась способность перевозить артиллерию, вплоть до 76-мм полковых пушек. Катера показали хорошую десантовместимость (рекорд в ходе операции – 82 десантника с личным оружием плюс 500 кг груза). К недостаткам относилась малая мореходность. Даже при среднем волнении моря невозможно было вести огонь, так как пушки зарывались в воду. Для артиллерийского боя в море бронекатера подходили слабо. При наблюдении из танковой башни на волне цель на мгновение появлялась и снова исчезала. Поэтому прицельный огонь был практически невозможен. В спокойном море командир мог выйти из башни и управлять огнем снаружи, имея нормальный обзор. Конечно, при этом он подвергался немалому риску.
Существует фотография раумбота R166 с аккуратным отверстием в рубке от попадания 76-мм бронебойного снаряда с бронекатера во время летних боев в Азовском море. Так что, в принципе, в морском бою добиться попадания из танковой башни было можно. Но в ходе Керченско-Эльтигенской операции такая удача ни разу не случилась. Часть катеров вместо танковых орудий имела старые зенитные 76-мм пушки Лендера, стоявшие на тумбах открыто. Шанс поразить цель из них был бы выше, чем из танковых башен, если бы не полный износ этих орудий.
Во время операции командир 3-й группы высадки просил подчинить ему обе канонерские лодки (бывшие «эльпидифоры») и единственный уцелевший монитор «Железняков». Канонерок ему не передали, видимо, с оглядкой на приказ Сталина об использовании крупных кораблей. А «Железняков» с мореходностью 2–3 балла вряд ли бы смог нормально работать в проливе в осенне-зимний период. В общем, известная фраза вице-адмирала Владимирского о том, что в проливе приходится драться телегами против танков, довольно точно отражала ситуацию.
В данной работе катера приведены под теми названиями или номерами, которые использовались в документах тех лет. Они часто не совпадают с данными известного справочника С.С. Бережного (см. приложение 8).
Как же обстояло дело с личным составом? Команды боевых катеров Черноморского флота, в основном, имели богатый боевой опыт, в том числе и свежий опыт десантных операций. Хуже обстояло дело с командами, прибывшими с Каспия и Волги. Они, в основном, были не обстреляны и часто не имели опыта плавания в море. Еще сложнее обстояло дело в Азовской флотилии. Ядро флотилии уже успело получить немалый боевой опыт. Личный состав прибывшего с Волги 1-го гвардейского дивизиона бронекатеров (7 единиц) закалился в ходе Сталинградской битвы, но совершенно не имел опыта мореплавания. Команды 4-го дивизиона бронекатеров (6 единиц), отдельного отряда сторожевых катеров (5 единиц), дивизиона МКТЩ и РТЩ (12 единиц), отряда десантных ботов (6 единиц), прибывшие за несколько дней до операции, до сих пор в боях не участвовали и с районом плавания знакомы не были.
Совсем плохо обстояло дело с мобилизованными на Азовском море сейнерами и ботами. Их укомплектовали, в основном, личным составом, который частью вообще ранее в море не плавал, а частью работал до этого на немцев. Боевой дух у некоторых из этих команд отсутствовал. С ними проводилась воспитательная работа. Конечно, за имевшееся короткое время радикальных результатов ждать было трудно. В ходе операции эти люди проявили себя очень по-разному. Но в целом именно команды мобилизованных суденышек вытянули на себе переправу в тяжелых зимних условиях.
Отдельно нужно сказать о взаимодействии армии и флота. Десантная операция – весьма сложная форма боевых действий, и эффективное взаимодействие жизненно необходимо. Между тем с этим у нас были сложности. У штабов фронта и соединений не очень получалась организация взаимодействия пехоты с артиллерией и танками, еще в меньшей степени – с авиацией. Задача же в дополнение к этому взаимодействовать еще и с флотом, а также его авиацией и артиллерией превращалась вообще в почти не решаемую проблему. За исключением отдельных удачных примеров, взаимодействие было организовано слабо.
Помимо обычных проблем, возникающих при совместных действиях разных видов вооруженных сил, в данном случае существовал личный конфликт командующего фронтом И.Е. Петрова с командующим оперативно подчиненного ему Черноморского флота Л.А. Владимирским. Даже те следы конфликта, которые сохранились в оперативных документах, рисуют удручающую картину. Обе стороны обменивались упреками в неумении вести боевые действия. Дело доходило до совсем некрасивых приемов. Петров в одном из посланий Сталину дважды (!) упомянул о том, что флот допустил торпедирование танкера «Сталин». Владимирский не оставался в долгу, хотя, судя по документам, делал это в более мягкой форме. Естественно, неприязненные отношения двух военачальников влияли и на отношения между собой их подчиненных. Все это негативно отражалось на ходе операции. Конфликт достиг пика после январских операций 1944 года и закончился тем, что Сталин снял с понижением в звании и Петрова, и Владимирского.
У немецких армии и флота таких острых конфликтов, к сожалению для нас, не было. Но трения все же имелись. Все виды вооруженных сил в Крыму, в том числе и части флота, были подчинены командующему 17-й армией. И он стал вмешиваться в вопросы морских перевозок и использования флота. В середине ноября штаб группы ВМС «Юг» начал разбирательство по этому поводу, подкрепляя свою позицию цитатами из директив фюрера. Вялотекущий конфликт продолжался вплоть до потери Крыма. Имелись проблемы с тактическим взаимодействием. В документах неоднократно отмечены случаи обстрела немецких катеров и БДБ своими войсками, случаи освещения немецкими прожекторами своих морских дозоров в самые неподходящие моменты.
3.2. Германия и ее союзники
3.2.1. Сухопутные войска и наземные силы авиации и флота
В Крыму оборонялась 17-я армия (генерал-полковник Э. Енеке), подчинявшаяся группе армий «А» (генерал-фельдмаршал Э. фон Клейст). Всего в Крыму оказались заперты 98-я, 336-я и две трети 50-й пд, 153-я учебно-полевая дивизия, румынские 10-я и 19-я пд, 1-я, 2-я, 3-я гсд, 6-я и 9-я кд, а также многочисленные части усиления. Армиям Северо-Кавказского фронта предстояло сражаться с 5-м армейским корпусом (генерал от инфантерии К. Альмендингер), который оборонял Керченский полуостров и Арабатскую стрелку. В состав корпуса входили 98-я пд (генерал-лейтенант М. Гарайс), румынские 6-я кд (бригадный генерал К. Теодорини), 3-я гсд (бригадный генерал Л. Мочульски), 19-я пд (бригадный генерал М. Лакатушу), а также группа полковника Кригера. Организация 5-го корпуса на 20 ноября 1943 года приведена в приложении 3.
Чтобы оценить силы противника в Крыму, придется немного коснуться особенностей немецкой отчетности. Разные инстанции приводят разную численность войск на полуострове, но различия между ними сравнительно небольшие. На довольствии находились более 200 тысяч человек. В одних документах пленные и задержанные включены в число людей на довольствии, а в других – нет. То же можно сказать и об организации Тодта. Формально это была гражданская организация, занимавшаяся строительством для вооруженных сил. В то же время ее части показывались на схемах организации армий наряду с армейскими соединениями и частями.
Еще сложнее установить численность боевых войск. У немцев было несколько категорий боевых войск (Gefechtstaerke, Kampfstaerke, Grabenstaerke). Хотя существовали инструкции по подсчету каждой категории, в реальности в этом деле царил разнобой. Характерный пример по 98-й пехотной дивизии – лучшей дивизии в Крыму. На бланке донесения о боевой численности и числе людей на довольствии черным по белому написано – штабы полков в боевую численность не включать. На этом бланке заполнены данные сразу на три даты – 31 октября, 11 и 20 ноября. На 31 октября штабы полков включены в боевую численность, а на две другие даты – нет!
Данные группы армий «А» по крымской группировке на конец октября 1943 года выглядят следующим образом: армия – 71 441 человек, СС и полиция – 932, люфтваффе – 19 706, флот (данные неполные) – 434, иностранцы добровольцы – 38, «восточные» войска (из граждан СССР) – 17 938, румыны – 89 089, словаки – 735, вольнонаемные в составе вермахта (немцы из рейха) – 6276, прочие вольнонаемные в составе вермахта – 1725, пленные и задержанные – 6875, итого: на довольствии 208 314 человек. Из частей Кригсмарине в этом расчете явно учтены только подразделения, приданные 49-му горно-стрелковому корпусу для обороны северного Крыма. Данных по общей численности Кригсмарине в Крыму на конец октября нет. На 1 декабря флот имел в Крыму около 20 тысяч человек (по оценке оберквартирмейстера 17-й армии). Весь ноябрь шла эвакуация тыловых частей, однако поступали и пополнения. Видимо, на конец октября флот имел не меньше людей в Крыму, чем 1 декабря. Таким образом, противник к концу октября, за вычетом пленных и задержанных, имел на довольствии в Крыму не менее 220 тысяч человек, не считая организации Тодта.
Боевой состав (Gefechtsstaerke), по данным группы армий «А», равнялся 29 730 человек (25 немецких «боевых» батальонов – 6230 бойцов, 2 немецких сводных батальона – 600, 7 немецких запасных полевых батальонов – 1700, 4 немецких учебно-полевых батальона – 1000, 5 ост-батальонов – 2050, 1 немецкий охранный батальон – 350, 1 немецкий морской батальон – 350, 43 румынских батальона – 17 150, 2 словацких батальона – 300). Фактически в данном случае приведена численность «окопников» (Grabenstaerke) – термин, который можно приблизительно сопоставить с нашим термином «штыки», также понимаемым в разных документах несколько по-разному.
На 31 октября, по данным квартирмейстера 5-го корпуса, 98-я пд насчитывала 26 тысяч человек (!) на довольствии, 6-я кд – 7,8 тысячи, 3-я гсд – 11 тысяч, 19-я пд – 13,6 тысячи. Естественно, цифры включают в себя приданные части усиления (98-я пд без приданных частей насчитывала 9570 человек, в том числе 4706 – боевой состав). Численность группы Кригера не указана, на 3 ноября в ней были на довольствии 11 тысяч человек. Таким образом, всего 5-й армейский корпус с приданными частями 31 октября имел не менее 58,9 тысячи человек (возможно, части группы Кригера были учтены в составе дивизий). Сюда нужно добавить мощный 27-й зенитный полк 9-й зенитной дивизии и части флота. В общем, оценивая группировку противника на Керченском полуострове в 85 тысяч человек, наша разведка вряд ли ошиблась больше, чем на 15 тысяч.
98-я пехотная дивизия обороняла наиболее опасный участок – восточный берег Керченского пролива севернее Тобечикского озера и азовское побережье почти до мыса Чаганы. На ее участок пришлись оба наших десанта. Пролив южнее Тобечикского озера и южный берег полуострова до мыса Чауда обороняла 6-я кд, Феодосийскую бухту – группа Кригера. Северный берег Керченского полуострова обороняла 3-я гсд, а Арабатскую стрелку – 19-я пд.
Несмотря на то что звезда немецкой пехоты постепенно клонилась к закату, ее высокая боеспособность не вызывала сомнений. Это признавало и наше командование. Оценка в итоговой оперсводке ОПА за 1943 год говорит сама за себя: «Основная сила обороны противника заключается в ее активности, в хорошо продуманной системе огня и стойкости немецкой пехоты»[20]. Впрочем, тяжелая война делала свое дело. Гарайс в своих мемуарах вспоминал, что в конце 1943 года пришел приказ представить отличившихся солдат и унтер-офицеров, имевших Железный крест I степени, к Рыцарскому кресту. Таковых в 98-й дивизии вообще не оказалось – все успели погибнуть или выбыть по ранению. Уровень подготовки пополнения постепенно снижался. То же самое происходило и с младшими офицерами.
Имелась и еще одна проблема – раздутость тылов. Тот же Гарайс отмечал, что вроде бы людей полно, а воевать некому. Действительно, 17-я армия по численности не уступала действовавшим против нее, вместе взятым, 51-й армии 4-го Украинского фронта и Отдельной Приморской армии. Но постоянно приходилось собирать сводные подразделения (Alarmeinheiten) из частей тыла, а также бросать в бой спецподразделения. Так, в начале ноября совершенно не подготовленный к пехотному бою 46-й саперный батальон РГК был брошен буквально на убой против частей 318-й сд. И убой состоялся. В роли пехотных батальонов использовались также батальоны 153-й учебно-полевой дивизии. Их боеспособность оказалась ниже всякой критики. Один из этих батальонов вообще разбежался после начала нашей атаки и был срочно расформирован.
Боеспособность румынских войск была заметно ниже немецких. Вот краткое изложение оценки самой боеспособной 6-й кавдивизии румын опытным командиром 191-го дивизиона штурмовых орудий капитаном Мюллером (он действовал совместно с румынами под Эльтигеном): румынские солдаты, в основном, смелы, частью даже отчаянны, но недостаточно подготовлены и несамостоятельны; после потери офицеров атака невозможна; солдаты жмутся к офицерам и штурмовым орудиям, как стадо баранов (дословно – «как стадо овец»); идут плотной массой по прямой, отсюда высокие потери; взаимодействие на уровне дивизии, полков и батальонов хорошее, исполнение приказов – хуже; для дальнейшего сотрудничества с румынами нужна основательная подготовка, иначе скоро не останется ни одного штурмового орудия. Румынских горнострелков Мюллер оценивал еще ниже. Артиллерия, напротив, удостоилась хорошей оценки.
Для сравнения качества немецкой и румынской пехоты можно привести такой любопытный факт. Наш 26-й огнеметный батальон в декабре и в январе применял фугасные огнеметы против одних и тех же позиций на северо-восточной окраине Керчи. Огонь не доставал до траншеи и в обоих случаях не нанес вражеской пехоте физического вреда. В декабре там оборонялись немцы, они пришли в себя после жуткого зрелища и удержали оборону. В январе на их месте сидели румынские горные стрелки. Они легли ничком на дно траншеи и лежали так до подхода нашей пехоты, которая забрала их в плен.
Настоящую ценность представлял 191-й дивизион штурмовых орудий (дшо) – на вечер 31 октября 28 StuG III, в том числе 27 боеготовых. Личный состав и командир дивизиона (капитан А. Мюллер, имел Рыцарский крест и в декабре получил Дубовые листья к нему) обладали богатым опытом. Немецкое командование высоко оценивало их действия. Офицеры Генштаба при Отдельной Приморской армии также отмечали умелое применение штурмовых орудий. «Штуги» выступали не только в обычных для себя ролях, но иногда и как танки прорыва. Это единственная бронетехника, которую использовали немцы в период операции. Все упоминания в наших документах о танках противника относятся именно к ним. Исключение составляют несколько вкопанных в землю танков, захваченных на обоих плацдармах. В немецких документах о них упоминаний нет, как и в описании немецких укреплений на Еникальском полуострове, составленном инженерными войсками ОПА. Видимо, это брошенные в мае 1942 года танки Крымского фронта (на одной из фотографий с результатами работы 4-й воздушной армии виден корпус советского танка Т-60).
Чтобы оценить силы противника в Крыму, придется немного коснуться особенностей немецкой отчетности. Разные инстанции приводят разную численность войск на полуострове, но различия между ними сравнительно небольшие. На довольствии находились более 200 тысяч человек. В одних документах пленные и задержанные включены в число людей на довольствии, а в других – нет. То же можно сказать и об организации Тодта. Формально это была гражданская организация, занимавшаяся строительством для вооруженных сил. В то же время ее части показывались на схемах организации армий наряду с армейскими соединениями и частями.
Еще сложнее установить численность боевых войск. У немцев было несколько категорий боевых войск (Gefechtstaerke, Kampfstaerke, Grabenstaerke). Хотя существовали инструкции по подсчету каждой категории, в реальности в этом деле царил разнобой. Характерный пример по 98-й пехотной дивизии – лучшей дивизии в Крыму. На бланке донесения о боевой численности и числе людей на довольствии черным по белому написано – штабы полков в боевую численность не включать. На этом бланке заполнены данные сразу на три даты – 31 октября, 11 и 20 ноября. На 31 октября штабы полков включены в боевую численность, а на две другие даты – нет!
Данные группы армий «А» по крымской группировке на конец октября 1943 года выглядят следующим образом: армия – 71 441 человек, СС и полиция – 932, люфтваффе – 19 706, флот (данные неполные) – 434, иностранцы добровольцы – 38, «восточные» войска (из граждан СССР) – 17 938, румыны – 89 089, словаки – 735, вольнонаемные в составе вермахта (немцы из рейха) – 6276, прочие вольнонаемные в составе вермахта – 1725, пленные и задержанные – 6875, итого: на довольствии 208 314 человек. Из частей Кригсмарине в этом расчете явно учтены только подразделения, приданные 49-му горно-стрелковому корпусу для обороны северного Крыма. Данных по общей численности Кригсмарине в Крыму на конец октября нет. На 1 декабря флот имел в Крыму около 20 тысяч человек (по оценке оберквартирмейстера 17-й армии). Весь ноябрь шла эвакуация тыловых частей, однако поступали и пополнения. Видимо, на конец октября флот имел не меньше людей в Крыму, чем 1 декабря. Таким образом, противник к концу октября, за вычетом пленных и задержанных, имел на довольствии в Крыму не менее 220 тысяч человек, не считая организации Тодта.
Боевой состав (Gefechtsstaerke), по данным группы армий «А», равнялся 29 730 человек (25 немецких «боевых» батальонов – 6230 бойцов, 2 немецких сводных батальона – 600, 7 немецких запасных полевых батальонов – 1700, 4 немецких учебно-полевых батальона – 1000, 5 ост-батальонов – 2050, 1 немецкий охранный батальон – 350, 1 немецкий морской батальон – 350, 43 румынских батальона – 17 150, 2 словацких батальона – 300). Фактически в данном случае приведена численность «окопников» (Grabenstaerke) – термин, который можно приблизительно сопоставить с нашим термином «штыки», также понимаемым в разных документах несколько по-разному.
На 31 октября, по данным квартирмейстера 5-го корпуса, 98-я пд насчитывала 26 тысяч человек (!) на довольствии, 6-я кд – 7,8 тысячи, 3-я гсд – 11 тысяч, 19-я пд – 13,6 тысячи. Естественно, цифры включают в себя приданные части усиления (98-я пд без приданных частей насчитывала 9570 человек, в том числе 4706 – боевой состав). Численность группы Кригера не указана, на 3 ноября в ней были на довольствии 11 тысяч человек. Таким образом, всего 5-й армейский корпус с приданными частями 31 октября имел не менее 58,9 тысячи человек (возможно, части группы Кригера были учтены в составе дивизий). Сюда нужно добавить мощный 27-й зенитный полк 9-й зенитной дивизии и части флота. В общем, оценивая группировку противника на Керченском полуострове в 85 тысяч человек, наша разведка вряд ли ошиблась больше, чем на 15 тысяч.
98-я пехотная дивизия обороняла наиболее опасный участок – восточный берег Керченского пролива севернее Тобечикского озера и азовское побережье почти до мыса Чаганы. На ее участок пришлись оба наших десанта. Пролив южнее Тобечикского озера и южный берег полуострова до мыса Чауда обороняла 6-я кд, Феодосийскую бухту – группа Кригера. Северный берег Керченского полуострова обороняла 3-я гсд, а Арабатскую стрелку – 19-я пд.
Характеристика соединений
98-я пд характеризовалась как «отличная», считалась одной из лучших немецких дивизий. Как и многие другие, на третьем году войны на Востоке она перешла на двухполковую организацию – 8 батальонов, включая дивизионный («фузилерный») и запасной батальоны. Командир дивизии М. Гарайс обладал большим опытом[19]. Два полка 50-й пд, переброшенные под Керчь в ходе операции, также отличались хорошей боеспособностью. Румынские 3-я гсд и 6-я кд характеризовались как одни из лучших в румынской армии, 19-я пд годилась только для обороны побережья.Несмотря на то что звезда немецкой пехоты постепенно клонилась к закату, ее высокая боеспособность не вызывала сомнений. Это признавало и наше командование. Оценка в итоговой оперсводке ОПА за 1943 год говорит сама за себя: «Основная сила обороны противника заключается в ее активности, в хорошо продуманной системе огня и стойкости немецкой пехоты»[20]. Впрочем, тяжелая война делала свое дело. Гарайс в своих мемуарах вспоминал, что в конце 1943 года пришел приказ представить отличившихся солдат и унтер-офицеров, имевших Железный крест I степени, к Рыцарскому кресту. Таковых в 98-й дивизии вообще не оказалось – все успели погибнуть или выбыть по ранению. Уровень подготовки пополнения постепенно снижался. То же самое происходило и с младшими офицерами.
Имелась и еще одна проблема – раздутость тылов. Тот же Гарайс отмечал, что вроде бы людей полно, а воевать некому. Действительно, 17-я армия по численности не уступала действовавшим против нее, вместе взятым, 51-й армии 4-го Украинского фронта и Отдельной Приморской армии. Но постоянно приходилось собирать сводные подразделения (Alarmeinheiten) из частей тыла, а также бросать в бой спецподразделения. Так, в начале ноября совершенно не подготовленный к пехотному бою 46-й саперный батальон РГК был брошен буквально на убой против частей 318-й сд. И убой состоялся. В роли пехотных батальонов использовались также батальоны 153-й учебно-полевой дивизии. Их боеспособность оказалась ниже всякой критики. Один из этих батальонов вообще разбежался после начала нашей атаки и был срочно расформирован.
Боеспособность румынских войск была заметно ниже немецких. Вот краткое изложение оценки самой боеспособной 6-й кавдивизии румын опытным командиром 191-го дивизиона штурмовых орудий капитаном Мюллером (он действовал совместно с румынами под Эльтигеном): румынские солдаты, в основном, смелы, частью даже отчаянны, но недостаточно подготовлены и несамостоятельны; после потери офицеров атака невозможна; солдаты жмутся к офицерам и штурмовым орудиям, как стадо баранов (дословно – «как стадо овец»); идут плотной массой по прямой, отсюда высокие потери; взаимодействие на уровне дивизии, полков и батальонов хорошее, исполнение приказов – хуже; для дальнейшего сотрудничества с румынами нужна основательная подготовка, иначе скоро не останется ни одного штурмового орудия. Румынских горнострелков Мюллер оценивал еще ниже. Артиллерия, напротив, удостоилась хорошей оценки.
Для сравнения качества немецкой и румынской пехоты можно привести такой любопытный факт. Наш 26-й огнеметный батальон в декабре и в январе применял фугасные огнеметы против одних и тех же позиций на северо-восточной окраине Керчи. Огонь не доставал до траншеи и в обоих случаях не нанес вражеской пехоте физического вреда. В декабре там оборонялись немцы, они пришли в себя после жуткого зрелища и удержали оборону. В январе на их месте сидели румынские горные стрелки. Они легли ничком на дно траншеи и лежали так до подхода нашей пехоты, которая забрала их в плен.
Бронетехника
В составе 17-й армии на конец октября были четыре танковые роты и один дивизион штурмовых орудий. 5-му армейскому корпусу были приданы 51-я и 52-я румынские роты (находились при 3-й гсд) – в общей сложности 22 легких танка 38 (t), из них всего 8 боеготовых, а также немецкая 223-я рота трофейных танков (при группе Кригера) – 15 легких Рено R35, из них только 6 на ходу. В период операции танки в боях не участвовали. Их планировалось использовать для обороны Парпачской линии (Ак-Монайских позиций).Настоящую ценность представлял 191-й дивизион штурмовых орудий (дшо) – на вечер 31 октября 28 StuG III, в том числе 27 боеготовых. Личный состав и командир дивизиона (капитан А. Мюллер, имел Рыцарский крест и в декабре получил Дубовые листья к нему) обладали богатым опытом. Немецкое командование высоко оценивало их действия. Офицеры Генштаба при Отдельной Приморской армии также отмечали умелое применение штурмовых орудий. «Штуги» выступали не только в обычных для себя ролях, но иногда и как танки прорыва. Это единственная бронетехника, которую использовали немцы в период операции. Все упоминания в наших документах о танках противника относятся именно к ним. Исключение составляют несколько вкопанных в землю танков, захваченных на обоих плацдармах. В немецких документах о них упоминаний нет, как и в описании немецких укреплений на Еникальском полуострове, составленном инженерными войсками ОПА. Видимо, это брошенные в мае 1942 года танки Крымского фронта (на одной из фотографий с результатами работы 4-й воздушной армии виден корпус советского танка Т-60).