Страница:
Самогон тянули под малосольные огурцы. Для его изготовления пришлось на пару дней прервать алхимические опыты.
– А так хорошо живем. Детишки у нас. Только вот жена борщ не умеет готовить и огня боится. Да и как баба малость холодна…
На теплой земле нежилась собака. В деревню псина вошла – лишь кожа да кости, сейчас отъелась на мышах. Ребра обросли жирком, шерсть лоснилась. Русальчата брызгали на собаку водой, но та смотрела на их игры ленивым глазом. Федот бросил палку, распорядился:
– А ну принеси.
Собака не пошевелилась, будто подумала: «Ну вот еще, глупости. Была бы тебе нужна эта палка, стал бы ты ее выбрасывать».
– А это она или он? – спросил Федот, указывая на собаку.
– Ума не приложу. Как-то совершенно не задумывался.
– Как зовешь животинку?
– Да ты ее зови не зови – все равно не прибежит. Глухое оно. Я и подумал, если не отзывается, зачем придумывать имя?
Федот пожал плечами:
– И все же чудно, что она на меня так.
– Как?
– Да никак! Это и чудно. Обычно животину нежить раздражает. К слову… Я ведь следил за тобой, – заметил Федот, разливая самогон по кружкам, – ты траву собирал на кладбище. Колдун?
Геддо кивнул.
– Чернокнижник? – предположил Федот.
– Нет.
Чокнулись, выпили, захрустели огурчиками.
– Тогда зачем тебе не спать ночами? – продолжал Федот. – Ходить на кладбище?
– Что касается ночей, то некоторая трава только после захода солнца силу имеет. А другая – исключительно на кладбище растет…
– То бишь покойников подымать не станешь?
– Снова нет…
– Ну, оно и хорошо. На тутошнем жальнике моя бабка лежит. Не хотелось, чтоб она воскресла.
Собутыльники немного помолчали, подумали каждый о своем.
– Может, эта, тебе чего-то разэтакого надо, – спросил Федот. – У нас на болотах разное имеется.
Геддо покачал головой. Дескать, нет, спасибо. Как-то своими силами справится.
– Ну и ладно. А за еду не беспокойся. Только скажи – нагоним и рыбы, и раков. Знай – таскай. Насолим на зиму, наварим ушицы… Хороша ведь уха да под самогон?
Федот подмигнул старику. Геддо совершенно честно кивнул: да, действительно хороша. Впрочем, уха и без самогона была хороша, да и, если самогон сварен для себя, его можно с чем угодно употреблять.
Со стороны леса на деревню наползали тяжелые грозовые тучи. Задул ветерок, потянуло сыростью.
– Ладно, – поднялся Федот. – Пора мне идти.
– Бывай… – отозвался Геддо. – Заходи завтра, я грибов нажарю…
Непогода обрадовала Геддо дождем. Но тучи на небе не задержались. Воробьи переждали краткий ливень под крышами и, как только дождь перестал, стали плескаться в лужах, предвещая погоду жаркую, солнечную. Солнце палило так нещадно, словно, собравшись на зимние каникулы, решило напоследок выплеснуть на землю все положенное на полгода тепло. Вот именно в такой жаркий день все и случилось. Из-за леса появились четверо конных. Ехали не спеша, совершенно не таясь. О чем-то беспечно разговаривали. Один, отпустив удила, крутил цигарку. Геддо следил за ними из окошка. Думал не высовываться, сидеть тише воды ниже травы. Но люди эти совсем не походили на тех, от кого он скрывался. Тем наверняка сообщат приметы, его слабые и сильные места. Дадут оружие, иное, нежели шашки, пистолеты и винтовки. Геддо решил выйти на крыльцо дома, постоял. Затем пошел к калитке. Собака потрусила за ним. Отряд заметил старика еще с околицы. Но торопить лошадей не стали. Проехали улицей так же неспешно, как проделали весь путь. Когда были в трех шагах от Геддо – остановились. Стали рассматривать старика. Был тот не то чтобы диким… Командир отряда задумался, подбирая подходящее слово. И как ни странно, это ему удалось. Он был не диким. Он был одичалым.
Вот так молчали долгие несколько минут, глядя друг на друга. Было жарко. Казалось, под форменной фуражкой главного мозги начинают плавиться.
– А что, дед, кроме тебя в деревне другие полезные ископаемые имеются? – наконец спросил командир. – В смысле другие люди?
Старик покачал головой:
– Не-а. Один я тут.
– Ну и стоило сюда ехать? – спросил командир у своих спутников.
Те пожали плечами: дескать, наверное, все-таки зря ехали. Но коль уже приехали…
Стали спешиваться.
– Устали, поди, издали ехавши… Вам, наверное, водицы испить хочется студеной?
– Да нет, старик, тут одной водой не отделаешься…
И, не дожидаясь приглашения, направились во двор к Геддо.
Хотя во двор имелись ворота, они были закрыты. А старик стоял в узкой калиточке, и никак нельзя было пройти, не задев его. Впрочем, командир и не пытался быть вежливым. Не обращая внимания на старика, специально толкнул его плечом. Геддо попятился, чуть не наступил при этом на свою собаку. Четверо вошли во двор. Шли будто вальяжно, но было в них что-то скрытое, сильное, взведенное как пружина. Случись что – вздрогнут, из расстегнутых кобур вылетят пистолеты, и в воздухе станет тесно от свинца. Гости огляделись, осмотрели двор. Остались довольны. Геддо, чтоб далеко от дома не ходить, свои эликсиры испытывал тут же. В палисаднике густо цвело вишневое деревце. Растерянные дикие пчелы гудели в этом бело-зеленом крошеве. Все это невыносимо пахло весной. Под вишней имелась грядка моркови – была она поменьше репки из легендарной сказки, но ботва стояла по пояс, неизвестно как глубоко уходил корешок, но на поверхности было видно плод размером с мужской кулак. При этом сравнении мужчину следовало бы подобрать побольше. Имелась капуста, кочан которой одному не унести в руках – только катить. Особое место занимали помидоры – хоть и были они сами вроде как обычные, но росли на кустах вышиной с двухлетнее деревце.
– Тэк-с… – ухмыльнулся главный. – А это что у нас растет? Да ты, старик, я так посмотрю, куркуль? Кулак? Рабочие в городах голодают, а у вас тут… Прям сады Гефсиманские.
Вероятно, командир имел в виду сады все же дивные, Вавилонские. Но это были уже тонкости. Нюансы. Его, похоже, совершенно не смущало, что помидоры в этих краях обычно не растут, а вишни никак не могут цвести в сентябре. Мужчина потянулся рукой, чтоб, как яблоко, сорвать помидор.
– Не трогайте их… – тихо попросил Геддо. – Они могут быть опасны! Надо сперва на животных пробовать.
– Да пошел ты! – ответил человек в кожанке.
И небрежно смазал рукой куда-то в направлении старика. Ударил не то чтобы сильно – в эпоху сабельных атак некоторые дамы пощечины бьют сильнее. Но старику хватило и того. Он, охнув, рухнул на землю, да так неудачно, что сам себя стукнул по носу. Пролилась первая кровь – пока что из разбитого носа. Густая кровь, цвета пурпурного, упала вниз, обернулась корочкой пыли. Геддо тут же поднес руку к лицу, зажал нос. Но было уже поздно: пока капля падала, что-то изменилось в этом мире.
Собака очнулась от полудремы. Словно лениво поднялась на все четыре лапы, неспешно подошла к старику.
– Смотри-ка, – бросил один из прибывших, – этот блошиный питомник еще двигается.
– Нет… – заклинал старик. – Только не это, не сметь! Пусть бьют.
Собака не слышала – она была глухой. Да если и слышала – что бы это изменило? Искушение было сильней. Она подошла к старику, прямо с земли слизнула капельку крови.
– Эй, дед, да ты свою шавку что, не кормишь? – предположил тот же балагур.
Остальные услужливо засмеялись.
И тут собака прыгнула. В мгновение произошла трансформация: от земли оторвалась некрупная собака породы будто обыкновенной, дворовой. Но в прыжке она стала больше, тяжелей, с огромной силой ударила в грудь обидчику так, что тот не удержался на ногах – и, махая руками, рухнул в пыль. Трое выхватили пистолеты – закружили вокруг борющихся, но стрелять опасались. По крайней мере сначала. Что было дальше – старик не видел. Он по-прежнему лежал на земле. Вокруг него происходило что-то ужасное, но он не желал знать и видеть, что именно. Прятал голову в руках, смотрел на мир по-воровски, одним прищуренным глазом. Да и тем видел совсем немного: лишь узкую полоску земли под собой. Звучали выстрелы, мелькали тени, шла борьба. Что-то треснуло, лопнуло, будто разорвалась ткань. Короткий крик. Прямо на полоску земли под стариком упала тугая красная струя. Капли крови тут же покрылись серой пленкой пыли. Геддо снова зажмурился. Но совсем скоро все затихло. Даже не раскрывая глаз, Геддо понял: мир стал другим. Вместо неуместной весны теперь пахло смертью.
Нужно было вставать. Старик поднялся, огляделся. Собака лежала тут же рядом, в пыли. Могло показаться, что псина здесь совсем ни при чем, если бы не полосы крови на ее шкуре. Строго говоря, кровь была везде, просто на собаке ее было больше всего. И еще: теперь собака не просто лежала, а, словно маленький щенок, трепала кусок материи. Окровавленный, как и все остальное. Присмотревшись, Геддо рассмотрел рукав от кителя. И внутри рукава, кажется, еще что-то было.
– Фу! – крикнул старик. – А ну брось гадость!
Глухая собака не заметила слов. Геддо топнул ногой. После этого животное действительно оставило рукав и побрело к дому.
На земле лежало… Впрочем, точное количество трупов установить не представлялось возможным. Некоторые части были разбросаны на всем пространстве поля боя. На первый взгляд мертвых имелось от двух с половиной до трех с четвертью. Воздух словно дрожал от густого запаха крови.
– Нет, ну я же их предупреждал! – частил старик. – Совершенно честно предупреждал.
На дороге паслись четыре лошади. Выглядели они так, словно во дворе ничего особенного не случилось, их не испугали ни выстрелы, ни кровопролитие. Они были привычными. Но глупо было думать, что ничего не произошло. Что достаточно закопать покойников, присыпать кровь песком, и все вернется на круги своя. Нет, не вернется. Эти четверо, пусть и не ехали именно к нему, здесь оказались не просто так. Они не были разбойниками – во всяком случае, в примитивном смысле этого слова. Их наверняка хватятся, и сюда прибудет сорок, четыреста, четыре тысячи – сколько надо, чтоб установить здесь свой порядок. Может, некоторым удастся противостоять – собака уложит в пыль еще десятки, а может, сотни. Но все равно найдется кто-то достаточно умный, чтоб не дать убить себя, но уничтожить собаку и убить старика. Геддо это совершенно не устраивало. Следовало бежать – и, чем скорей, тем лучше. Но что делать с плодами трудов своих?
Зашумела трава за спиной. Старик быстро обернулся, а Федот уже стоял, будто вырос из-под земли или из-под воды. А может, именно так оно и было.
– Ты звал меня?
– Федот… – начал Геддо и замолчал.
Что говорить? Что в его дворе лежит четыре покойника? Что их задрала собака. Что?
Федот сам пришел на помощь:
– Ты весь в крови… Это твоя кровь?
– Нет.
– Недавно в деревню приехали. Они…
Федот кивнул: спокойно, без осуждения. Дескать, ничего неожиданного, он догадывался, что тем и закончится.
– Это сделала твоя собака?
Теперь пришла очередь кивнуть Геддо.
– Вот, оказывается, отчего она на меня не кидалась. Она тоже нечисть. Что ты будешь делать?
– Я ухожу сейчас, – ответил Геддо. – Пока этих хватятся, пройдет дней пять. Но мне нельзя терять время.
– Может, пока укроешься у нас на болотах?
– Нет, – ответил Геддо быстро, так что понятно стало: обдумывал он и этот вариант, да ничего в нем хорошего не нашел. – Нет, мне надо уходить дальше.
Немного подумав, Федот кивнул:
– Ну что же. Если решил уходить – уходи. Останавливать не буду.
Однако Геддо не торопился.
– Что-то еще? – спросил Федот.
– У меня будет к тебе просьба…
– Говори.
– То, что я посадил перед домом, надо убрать. Может быть – вместе с домом.
– Боишься, что твои труды попадут в злые руки?
– Зачем в злые? Достаточно просто в неумелые. Я сниму обереги, выставлю самогон за порог, разожгу в печи огонь… Сделаешь?
Федот кивнул.
4. Царь всея Руси… Ну или какой-то ее части
– А так хорошо живем. Детишки у нас. Только вот жена борщ не умеет готовить и огня боится. Да и как баба малость холодна…
На теплой земле нежилась собака. В деревню псина вошла – лишь кожа да кости, сейчас отъелась на мышах. Ребра обросли жирком, шерсть лоснилась. Русальчата брызгали на собаку водой, но та смотрела на их игры ленивым глазом. Федот бросил палку, распорядился:
– А ну принеси.
Собака не пошевелилась, будто подумала: «Ну вот еще, глупости. Была бы тебе нужна эта палка, стал бы ты ее выбрасывать».
– А это она или он? – спросил Федот, указывая на собаку.
– Ума не приложу. Как-то совершенно не задумывался.
– Как зовешь животинку?
– Да ты ее зови не зови – все равно не прибежит. Глухое оно. Я и подумал, если не отзывается, зачем придумывать имя?
Федот пожал плечами:
– И все же чудно, что она на меня так.
– Как?
– Да никак! Это и чудно. Обычно животину нежить раздражает. К слову… Я ведь следил за тобой, – заметил Федот, разливая самогон по кружкам, – ты траву собирал на кладбище. Колдун?
Геддо кивнул.
– Чернокнижник? – предположил Федот.
– Нет.
Чокнулись, выпили, захрустели огурчиками.
– Тогда зачем тебе не спать ночами? – продолжал Федот. – Ходить на кладбище?
– Что касается ночей, то некоторая трава только после захода солнца силу имеет. А другая – исключительно на кладбище растет…
– То бишь покойников подымать не станешь?
– Снова нет…
– Ну, оно и хорошо. На тутошнем жальнике моя бабка лежит. Не хотелось, чтоб она воскресла.
Собутыльники немного помолчали, подумали каждый о своем.
– Может, эта, тебе чего-то разэтакого надо, – спросил Федот. – У нас на болотах разное имеется.
Геддо покачал головой. Дескать, нет, спасибо. Как-то своими силами справится.
– Ну и ладно. А за еду не беспокойся. Только скажи – нагоним и рыбы, и раков. Знай – таскай. Насолим на зиму, наварим ушицы… Хороша ведь уха да под самогон?
Федот подмигнул старику. Геддо совершенно честно кивнул: да, действительно хороша. Впрочем, уха и без самогона была хороша, да и, если самогон сварен для себя, его можно с чем угодно употреблять.
Со стороны леса на деревню наползали тяжелые грозовые тучи. Задул ветерок, потянуло сыростью.
– Ладно, – поднялся Федот. – Пора мне идти.
– Бывай… – отозвался Геддо. – Заходи завтра, я грибов нажарю…
Непогода обрадовала Геддо дождем. Но тучи на небе не задержались. Воробьи переждали краткий ливень под крышами и, как только дождь перестал, стали плескаться в лужах, предвещая погоду жаркую, солнечную. Солнце палило так нещадно, словно, собравшись на зимние каникулы, решило напоследок выплеснуть на землю все положенное на полгода тепло. Вот именно в такой жаркий день все и случилось. Из-за леса появились четверо конных. Ехали не спеша, совершенно не таясь. О чем-то беспечно разговаривали. Один, отпустив удила, крутил цигарку. Геддо следил за ними из окошка. Думал не высовываться, сидеть тише воды ниже травы. Но люди эти совсем не походили на тех, от кого он скрывался. Тем наверняка сообщат приметы, его слабые и сильные места. Дадут оружие, иное, нежели шашки, пистолеты и винтовки. Геддо решил выйти на крыльцо дома, постоял. Затем пошел к калитке. Собака потрусила за ним. Отряд заметил старика еще с околицы. Но торопить лошадей не стали. Проехали улицей так же неспешно, как проделали весь путь. Когда были в трех шагах от Геддо – остановились. Стали рассматривать старика. Был тот не то чтобы диким… Командир отряда задумался, подбирая подходящее слово. И как ни странно, это ему удалось. Он был не диким. Он был одичалым.
Вот так молчали долгие несколько минут, глядя друг на друга. Было жарко. Казалось, под форменной фуражкой главного мозги начинают плавиться.
– А что, дед, кроме тебя в деревне другие полезные ископаемые имеются? – наконец спросил командир. – В смысле другие люди?
Старик покачал головой:
– Не-а. Один я тут.
– Ну и стоило сюда ехать? – спросил командир у своих спутников.
Те пожали плечами: дескать, наверное, все-таки зря ехали. Но коль уже приехали…
Стали спешиваться.
– Устали, поди, издали ехавши… Вам, наверное, водицы испить хочется студеной?
– Да нет, старик, тут одной водой не отделаешься…
И, не дожидаясь приглашения, направились во двор к Геддо.
Хотя во двор имелись ворота, они были закрыты. А старик стоял в узкой калиточке, и никак нельзя было пройти, не задев его. Впрочем, командир и не пытался быть вежливым. Не обращая внимания на старика, специально толкнул его плечом. Геддо попятился, чуть не наступил при этом на свою собаку. Четверо вошли во двор. Шли будто вальяжно, но было в них что-то скрытое, сильное, взведенное как пружина. Случись что – вздрогнут, из расстегнутых кобур вылетят пистолеты, и в воздухе станет тесно от свинца. Гости огляделись, осмотрели двор. Остались довольны. Геддо, чтоб далеко от дома не ходить, свои эликсиры испытывал тут же. В палисаднике густо цвело вишневое деревце. Растерянные дикие пчелы гудели в этом бело-зеленом крошеве. Все это невыносимо пахло весной. Под вишней имелась грядка моркови – была она поменьше репки из легендарной сказки, но ботва стояла по пояс, неизвестно как глубоко уходил корешок, но на поверхности было видно плод размером с мужской кулак. При этом сравнении мужчину следовало бы подобрать побольше. Имелась капуста, кочан которой одному не унести в руках – только катить. Особое место занимали помидоры – хоть и были они сами вроде как обычные, но росли на кустах вышиной с двухлетнее деревце.
– Тэк-с… – ухмыльнулся главный. – А это что у нас растет? Да ты, старик, я так посмотрю, куркуль? Кулак? Рабочие в городах голодают, а у вас тут… Прям сады Гефсиманские.
Вероятно, командир имел в виду сады все же дивные, Вавилонские. Но это были уже тонкости. Нюансы. Его, похоже, совершенно не смущало, что помидоры в этих краях обычно не растут, а вишни никак не могут цвести в сентябре. Мужчина потянулся рукой, чтоб, как яблоко, сорвать помидор.
– Не трогайте их… – тихо попросил Геддо. – Они могут быть опасны! Надо сперва на животных пробовать.
– Да пошел ты! – ответил человек в кожанке.
И небрежно смазал рукой куда-то в направлении старика. Ударил не то чтобы сильно – в эпоху сабельных атак некоторые дамы пощечины бьют сильнее. Но старику хватило и того. Он, охнув, рухнул на землю, да так неудачно, что сам себя стукнул по носу. Пролилась первая кровь – пока что из разбитого носа. Густая кровь, цвета пурпурного, упала вниз, обернулась корочкой пыли. Геддо тут же поднес руку к лицу, зажал нос. Но было уже поздно: пока капля падала, что-то изменилось в этом мире.
Собака очнулась от полудремы. Словно лениво поднялась на все четыре лапы, неспешно подошла к старику.
– Смотри-ка, – бросил один из прибывших, – этот блошиный питомник еще двигается.
– Нет… – заклинал старик. – Только не это, не сметь! Пусть бьют.
Собака не слышала – она была глухой. Да если и слышала – что бы это изменило? Искушение было сильней. Она подошла к старику, прямо с земли слизнула капельку крови.
– Эй, дед, да ты свою шавку что, не кормишь? – предположил тот же балагур.
Остальные услужливо засмеялись.
И тут собака прыгнула. В мгновение произошла трансформация: от земли оторвалась некрупная собака породы будто обыкновенной, дворовой. Но в прыжке она стала больше, тяжелей, с огромной силой ударила в грудь обидчику так, что тот не удержался на ногах – и, махая руками, рухнул в пыль. Трое выхватили пистолеты – закружили вокруг борющихся, но стрелять опасались. По крайней мере сначала. Что было дальше – старик не видел. Он по-прежнему лежал на земле. Вокруг него происходило что-то ужасное, но он не желал знать и видеть, что именно. Прятал голову в руках, смотрел на мир по-воровски, одним прищуренным глазом. Да и тем видел совсем немного: лишь узкую полоску земли под собой. Звучали выстрелы, мелькали тени, шла борьба. Что-то треснуло, лопнуло, будто разорвалась ткань. Короткий крик. Прямо на полоску земли под стариком упала тугая красная струя. Капли крови тут же покрылись серой пленкой пыли. Геддо снова зажмурился. Но совсем скоро все затихло. Даже не раскрывая глаз, Геддо понял: мир стал другим. Вместо неуместной весны теперь пахло смертью.
Нужно было вставать. Старик поднялся, огляделся. Собака лежала тут же рядом, в пыли. Могло показаться, что псина здесь совсем ни при чем, если бы не полосы крови на ее шкуре. Строго говоря, кровь была везде, просто на собаке ее было больше всего. И еще: теперь собака не просто лежала, а, словно маленький щенок, трепала кусок материи. Окровавленный, как и все остальное. Присмотревшись, Геддо рассмотрел рукав от кителя. И внутри рукава, кажется, еще что-то было.
– Фу! – крикнул старик. – А ну брось гадость!
Глухая собака не заметила слов. Геддо топнул ногой. После этого животное действительно оставило рукав и побрело к дому.
На земле лежало… Впрочем, точное количество трупов установить не представлялось возможным. Некоторые части были разбросаны на всем пространстве поля боя. На первый взгляд мертвых имелось от двух с половиной до трех с четвертью. Воздух словно дрожал от густого запаха крови.
– Нет, ну я же их предупреждал! – частил старик. – Совершенно честно предупреждал.
На дороге паслись четыре лошади. Выглядели они так, словно во дворе ничего особенного не случилось, их не испугали ни выстрелы, ни кровопролитие. Они были привычными. Но глупо было думать, что ничего не произошло. Что достаточно закопать покойников, присыпать кровь песком, и все вернется на круги своя. Нет, не вернется. Эти четверо, пусть и не ехали именно к нему, здесь оказались не просто так. Они не были разбойниками – во всяком случае, в примитивном смысле этого слова. Их наверняка хватятся, и сюда прибудет сорок, четыреста, четыре тысячи – сколько надо, чтоб установить здесь свой порядок. Может, некоторым удастся противостоять – собака уложит в пыль еще десятки, а может, сотни. Но все равно найдется кто-то достаточно умный, чтоб не дать убить себя, но уничтожить собаку и убить старика. Геддо это совершенно не устраивало. Следовало бежать – и, чем скорей, тем лучше. Но что делать с плодами трудов своих?
* * *
– Федот! Федот! – звал Геддо со стороны болота. – Ты где?!Зашумела трава за спиной. Старик быстро обернулся, а Федот уже стоял, будто вырос из-под земли или из-под воды. А может, именно так оно и было.
– Ты звал меня?
– Федот… – начал Геддо и замолчал.
Что говорить? Что в его дворе лежит четыре покойника? Что их задрала собака. Что?
Федот сам пришел на помощь:
– Ты весь в крови… Это твоя кровь?
– Нет.
– Недавно в деревню приехали. Они…
Федот кивнул: спокойно, без осуждения. Дескать, ничего неожиданного, он догадывался, что тем и закончится.
– Это сделала твоя собака?
Теперь пришла очередь кивнуть Геддо.
– Вот, оказывается, отчего она на меня не кидалась. Она тоже нечисть. Что ты будешь делать?
– Я ухожу сейчас, – ответил Геддо. – Пока этих хватятся, пройдет дней пять. Но мне нельзя терять время.
– Может, пока укроешься у нас на болотах?
– Нет, – ответил Геддо быстро, так что понятно стало: обдумывал он и этот вариант, да ничего в нем хорошего не нашел. – Нет, мне надо уходить дальше.
Немного подумав, Федот кивнул:
– Ну что же. Если решил уходить – уходи. Останавливать не буду.
Однако Геддо не торопился.
– Что-то еще? – спросил Федот.
– У меня будет к тебе просьба…
– Говори.
– То, что я посадил перед домом, надо убрать. Может быть – вместе с домом.
– Боишься, что твои труды попадут в злые руки?
– Зачем в злые? Достаточно просто в неумелые. Я сниму обереги, выставлю самогон за порог, разожгу в печи огонь… Сделаешь?
Федот кивнул.
4. Царь всея Руси… Ну или какой-то ее части
Солнце из-за леса поднималось крайне неохотно. Сперва осторожненько выглянуло поверх макушек деревьев – от этого мира нынче можно ожидать всего что угодно. Затем осмотрелось – а стоит ли мир солнечных трудов, не следует ли подремать где-то за облачком? Но как назло ни одного облачка рядом не оказалось, и солнце поползло выше, по-осеннему лениво обогревая землю. Проверило, все ли на месте. Мир оставался прежним. Реки все так же текли к морям. Деревья по-прежнему росли вверх, хотя некоторых и не хватало.
Рассвет неспешно добрался до деревни. Здесь все оставалось будто на месте, но за ночь что-то изменилось. Ленивая дорога, по которой хорошо если раз в день кто-то проезжал, сейчас была разбита сотнями копыт. Да и сама деревня преобразилась, затаилась: народец местный просыпался обычно рано, а сегодня носа из дому не казал, собаки жались по будкам, все больше скулили, нежели лаяли. Лучи солнца осветили крыши, заглянули в окна. Стали будить людей, которых еще вчера в деревне не было. Пришлые, похоже, к побудкам до рассвета были не приучены. Дремали часовые на крылечке, сонно ожидали своего часа кони, что протоптали дорогу к этой, казалось бы, богом забытой деревушке. Во дворе хаты рядышком стояло две тачанки. В самой большой избе отходил ото сна Афанасий Костылев – командир этого войска. Пытался уцепиться за обрывки сна, кутался под теплым одеялом. Вроде оно и хотелось, но сон не шел. Афанасий поднялся, недовольно осмотрелся, глядя, на ком бы сорвать злость, но в комнате он был один. День начинался определенно неудачно. Хотя, с одной стороны, нынче имелась крыша над головой, с иной – оставаться в деревне более чем на сутки было опасно. Дел на сегодня было запланировано много, и Костылев стал лениво надевать сапоги. Необходимо решить, куда отряду двигаться дальше. Жаться по лесам, перебиваясь мелкими деревушками? Или рискнуть и захватить какой-то городишко? Хорошо, если б там был банк, чтоб его, значит, экспроприировать. Или арсенал с винтовками. Но если в городе есть оружие, значит, атака будет отбита… Следовало также придумать какое-то название себе, да и своему отряду. Назваться атаманом? Батькой? Нет, не то – атаманов нынче по два на версту. Афанасий скривился: со вчерашнего вечера крутило живот, мучили газы. Последнее было не так уж и страшно ночью, в одиночестве. Но перед коллективом становилось как-то неудобно. С утра привычно заболела голова – обидно, что вчера не шибко и пили-гуляли. Так, приняли с дороги. К тому же заныл зуб. В порядке лечения Костылев прополоскал зуб самогоном. По завершении процедуры продукт сей принял вовнутрь, то есть просто проглотил. Затем взбил пену, стал бриться. Пока лезвие снимало щетину, поглощенный самогон впитался в желудке, растекся теплыми ниточками по телу. Становилось легко. Последняя полоса пены была сбрита, плеснув на руки все тот же самогон, Афанасий растер лицо. Кожа приятно охладилась, защипало над губой – похоже, бритвой срезал прыщик. После бритья угостился еще рюмочкой. Сделалось легко, жизнь стала налаживаться. Посмотрел на себя в зеркало. Остался определенно доволен.
– Ну чем я не царь? – спросил Афанасий у своего отражения.
Возражений не последовало. Отражение кивнуло вслед за хозяином. Мысль, сдобренная самогоном, показалась ему не такой уж и вздорной. Афанасий несколько раз прошелся по избе, примеряя мысль так и этак. Мозг, разгоряченный алкоголем, ответы давал быстрые, хотя и не совсем логичные. Все удивительно сходилось. Стране никак нельзя без царя. А он чем плох для высокой должности? Ну ведь ясно, что ничем не хуже прочих. Оставался сущий пустяк – необходимо было поставить в известность и остальных подданных. Разумеется, начать нужно со своих, потом растолковать это всей волости, затем губернии, а после – всему миру. Сделать это толково, с расстановкой – что называется по-царски, соответствующим приказом. Но в первую голову надо известить эскадронного колдуна о том, что тот произведен в придворные маги. Посоветоваться с ним опять же не мешало. Афанасий вышел в соседнюю комнату. За столом в тумане дешевого табака его люди пили не менее дешевый чай и играли в засаленные карты.
– Ребята, а узнаете ли вы во мне природного государя всея Руси Афанасия Первого? – спросил Костылев.
Ребята смерили своего командира недолгим взглядом, молча кивнули, дескать, все нормально, узнаем. Царь – так царь. Только в карты не мешай играть.
Афанасий вышел на улицу. Услышав скрип двери, вздрогнул и принял надлежащую стойку дремавший доныне часовой. Новоявленный царь расслабление заметить не успел, но на всякий случай показал часовому кулак.
Эскадронный колдун занимал маленький домишко напротив того, где поселился Костылев и его штаб. При этом квартировал отдельно, отказался даже от охраны, которую предлагал ему Афанасий. Как и у штаба Костылева, у дома колдуна еще днем ранее имелись иные хозяева. Но если Афанасию и его подручным пришлось выгонять прежних хозяев прикладами, то колдун Арво Лехто просто что-то шепнул своим предшественникам, и те чуть не побежали из хаты. Первым делом, войдя в деревню, Лехто уточнял, имеется ли в распоряжении селян колдун или знахарь. Врачи и фельдшеры с дипломом его совершенно не интересовали. Если таковой находился, Лехто брал свой саквояжик и шел к нему в гости. Иногда Лехто возвращался в деревню в сопровождении своего коллеги, не столь мрачный, сколь обычно, и будто даже выпивши. Но чаще Арво приходил в одиночестве и серьезным. А местный волхв закрывал в своей избушке двери, прятался в подпол, а то и вовсе сбегал на недельку в лес… Но бывали случаи, когда Лехто возвращался один, а местного колдуна находили мертвым. Об этом бойцы эскадрона узнавали заранее – в такую ночь небо над избушкой местного знахаря наполнялось сполохами, подымался ветер, на местном жальнике ярче разгорались синие огоньки. Говорили, будто это два колдуна дерутся, и многие бы желали, чтоб Лехто проиграл и сгинул. Порой ведуны попадались матерые, здоровые, но итог всегда был один. Местный – убит, убит жестоко. Иной раз выпотрошен, порой – оторваны, отрезаны конечности. Казалось, местного пытали, хотя Лехто не брал с собой никакого оружия. В самом деле – не мог же топор или сабля поместиться в его маленьком чемоданчике. Колдуна боялись. Победа Лехто над сельскими колдунами внушала некую гордость – все-таки эта деревенщина не чета эскадронному волшебнику.
Возле двери Афанасий остановился и постучал. Ответа не последовало. Формально Лехто был его подчиненным, но реально в это верилось только в приступе сильного оптимизма. На самом деле Костылев вряд ли вошел бы без приглашения в дверь, за которой находился Лехто. Так запросто можно было узнать на собственном примере, что именно происходит с туземными колдунами. Потому, не дождавшись ответа, Костылев постучал еще раз: дольше, громче и настойчивей.
– Войдите! – послышался ответ.
Афанасий не успел еще притронуться к двери, та распахнулась сама. Колдун в это время стоял в другом конце комнаты и что-то неспешно рассматривал. Костылев вошел в хату. Лехто был не один. На лавке у окна Оська Дикий колол лучину. Делал это неспешно, со взглядом совершенно отсутствующим. Было это извинительно: у солдата отсутствовало ухо, часть скальпа с головы была просто срезана и утеряна неизвестно где. Рубаха Оськи оказалась не заправленной, грязной и дырявой. Грязь и дырки были связаны: на теле солдата имелось два пулевых отверстия. Как Оське удалось в одном бою схлопотать одновременно сабельную и пулевые раны, Афанасий не вникал. Но твердо знал следующее: после взятия деревни имелось трое раненых. И Оська в их число не входил. Его отнесли к часовне, полагая сегодня зарыть. Костылев присмотрелся – несмотря на то что Оська двигался и колол осину, живым он не выглядел.
– Но он же мертвый… – прошептал новоявленный самодержец.
Оська поднял голову от работы и удивленно посмотрел в сторону Афанасия: дескать, тут и так с утра чувствуешь себя убитым, а тебе что-то говорят, отвлекают. Тогда вмешался Лехто, зашептал:
– Тише, тише… Не расстраивайте его. Ну умер человек – с кем не бывает…
И рукой показал на соседнюю комнату: дескать, следуйте за мной. Вчера в этой комнате размещалась лаборатория колдуна. Ничего особенного: пробирки, склянки, походный перегонный куб. Сегодня почти все инструменты были запакованы и спрятаны в баул. Остались только хрустальный шар и жаровня, на которой стоял кофейник. За закрытыми дверями Лехто заговорил быстрей, громче.
– Хотите кофе? – спросил колдун.
Афанасий покачал головой.
– Ну, как хотите.
Строго говоря, сей напиток колдун заваривал только для себя, не ожидая гостей. Да и вообще – кофе ноне дорог. В маленькую чашечку Лехто налил ароматную коричневую жидкость, добавил сахара – немного, лишь на кончике ложки. Размешал, сделал первый глоток. Благостно улыбнулся.
– Я вас слушаю.
Афанасий боялся колдуна. Часто спрашивал – отчего тот пристал к его сотне. Ведь мог запросто обойтись сам по себе. Но нельзя было не согласиться – с Лехто жить было намного проще. Собранный баул наводил на мысль, что колдун куда-то засобирался. Впрочем, подумал Костылев, с этим можно и подождать. Наверняка, если сказать про пост придворного мага, он передумает. Афанасий открыл рот, чтобы заговорить, но поперхнулся, вспомнив про сидящего в соседней комнате Оську.
– Э-э-э, – пробормотал он, кивнув в сторону дверей.
– Ах, это… Вчера мне попалось довольно интересное заклинание. Не смог побороть искушение попробовать. Думал, это какая-то нелепица, но нет, сработало…
Афанасий воскликнул:
– Да ведь это можно такое войско поднять! Нынче в могилах ведь миллионы…
– Но-но, – осадил его Лехто, – я не говорил, что подыму миллионы. Я и десятка не подыму – заклинание дорогое. А толку от мертвецов мало: лошади их боятся…
– Жалко.
– Что поделать, – колдун сделал еще один глоток. – Надеюсь, вы не имеете ничего против моих экспериментов?
В ответ Афанасий категорично замотал головой: опыты Лехто обычно не были бесплодными и часто помогали.
– Я так понимаю, вы пришли не за этим? – спросил колдун.
Афанасий набрал воздуха побольше и выдохнул:
– Я – царь!
Лехто это не удивило, он даже не изменился в лице.
– Великолепно. И давно это с вами? Я, признаться, ожидал чего-то подобного, но вот так сразу…
Костылев смутился: нет, не то… Слишком резко ляпнул, не подготовил человека. Надо учесть на будущее. Немного подумав, продолжил:
– Я вот что подумал… А не объявить ли себя царем? Многие пытались.
– Пытались, – кивнул Лехто. – Да плохо кончили. Емельян Пугачев. Три Лжедмитрия… У первого еще что-то получилось, год поцарствовал.
– Ну, мне бы хоть годочек по-царски пожить.
Лехто посмотрел в глаза претенденту на престол так, что тот отвел взгляд. Афанасий понял, что сболтнул лишнего, потому затараторил быстро, дабы скрыть свою растерянность:
– Ведь страна, империя, отчего рухнула? Оттого, что царь слабину дал! Эвон, Иван Грозный, Петр Первый головы рубили, а страна крепла, росла. Потому что народец страх Божий имел! А вот дал Александр Второй слабину, отменил крепостное право – вынул хребет из страны. И поползла всякая гниль! Свобода!.. Распоясались до того, что царя убили, который, к слову, это самое крепостное право отменил. Страна начала расползаться! Сначала продали Аляску. Дальше – хуже. В Польше – Маннергейм, в Финляндии – Пилсудский.
– Наоборот…
– Неважно! О чем я?.. Основой страны должна быть крепкая самодержавная вертикаль! Демократия нам вредна. Ибо выборы – это треволнения, а нашему народу волноваться нельзя ни в коем разе. Надобно чтоб без выборов – от сына к отцу. Вернее, наоборот. Для этого перво-наперво надобно восстановить крепостное право!
– За этим никто не пойдет, – покачал головой Лехто.
– Как это не пойдут?! – искренне возмутился Костылев. – Пойдут бывшие помещики-крепостники. Ну и будущие тоже… мы пообещаем тем, кто придет сейчас, душ по пятьсот. А кто позже – только по двести. Крепостнический строй – самый человечный. Только при нем человек это главное богатство.
– Помещиков мало.
– А помещики приведут своих будущих крепостных крестьян!
– А тем-то что обещать будешь?
– «Тем-то» это кому? Крестьянам? А мы им воли пообещаем! Как в Отечественную войну, в тысяча восемьсот двенадцатом. Ну и царя твердого… Да пойдут! Никуда не денутся! Все продумано.
– Все равно как-то странно. Зачем им бороться за то, чтоб их закрепостили, а потом освободили? Ведь они и без того свободны?
Колдун горько вздохнул: с какими идиотами приходится работать.
– В Европе нас не поймут-с… – сказал он.
– А нам Европа – не указ. У нас эта… Суверенная страна.
Костылев был явно рад тому, что вспомнил этакое редкое слово: «суверенная». Ну что попишешь – царь все-таки. Газеты читаем!
Лехто вздохнул еще раз. Одним глотком допил уже остывший кофе. Завернул чашку в припасенную суконку – чтоб не разбить. Спрятал ее в баул. «Все же уезжает», – подумал Костылев.
– Ну а вас, я так думаю, первым же указом надо назначить придворным магом…
Убийственный, по мнению Афанасия, аргумент прозвучал совсем не так, как задумывалось. И сначала Афанасий решил, что колдун его вовсе не расслышал. Собрался повторить свой аргумент снова, уже царским голосом, но Лехто покачал головой:
Рассвет неспешно добрался до деревни. Здесь все оставалось будто на месте, но за ночь что-то изменилось. Ленивая дорога, по которой хорошо если раз в день кто-то проезжал, сейчас была разбита сотнями копыт. Да и сама деревня преобразилась, затаилась: народец местный просыпался обычно рано, а сегодня носа из дому не казал, собаки жались по будкам, все больше скулили, нежели лаяли. Лучи солнца осветили крыши, заглянули в окна. Стали будить людей, которых еще вчера в деревне не было. Пришлые, похоже, к побудкам до рассвета были не приучены. Дремали часовые на крылечке, сонно ожидали своего часа кони, что протоптали дорогу к этой, казалось бы, богом забытой деревушке. Во дворе хаты рядышком стояло две тачанки. В самой большой избе отходил ото сна Афанасий Костылев – командир этого войска. Пытался уцепиться за обрывки сна, кутался под теплым одеялом. Вроде оно и хотелось, но сон не шел. Афанасий поднялся, недовольно осмотрелся, глядя, на ком бы сорвать злость, но в комнате он был один. День начинался определенно неудачно. Хотя, с одной стороны, нынче имелась крыша над головой, с иной – оставаться в деревне более чем на сутки было опасно. Дел на сегодня было запланировано много, и Костылев стал лениво надевать сапоги. Необходимо решить, куда отряду двигаться дальше. Жаться по лесам, перебиваясь мелкими деревушками? Или рискнуть и захватить какой-то городишко? Хорошо, если б там был банк, чтоб его, значит, экспроприировать. Или арсенал с винтовками. Но если в городе есть оружие, значит, атака будет отбита… Следовало также придумать какое-то название себе, да и своему отряду. Назваться атаманом? Батькой? Нет, не то – атаманов нынче по два на версту. Афанасий скривился: со вчерашнего вечера крутило живот, мучили газы. Последнее было не так уж и страшно ночью, в одиночестве. Но перед коллективом становилось как-то неудобно. С утра привычно заболела голова – обидно, что вчера не шибко и пили-гуляли. Так, приняли с дороги. К тому же заныл зуб. В порядке лечения Костылев прополоскал зуб самогоном. По завершении процедуры продукт сей принял вовнутрь, то есть просто проглотил. Затем взбил пену, стал бриться. Пока лезвие снимало щетину, поглощенный самогон впитался в желудке, растекся теплыми ниточками по телу. Становилось легко. Последняя полоса пены была сбрита, плеснув на руки все тот же самогон, Афанасий растер лицо. Кожа приятно охладилась, защипало над губой – похоже, бритвой срезал прыщик. После бритья угостился еще рюмочкой. Сделалось легко, жизнь стала налаживаться. Посмотрел на себя в зеркало. Остался определенно доволен.
– Ну чем я не царь? – спросил Афанасий у своего отражения.
Возражений не последовало. Отражение кивнуло вслед за хозяином. Мысль, сдобренная самогоном, показалась ему не такой уж и вздорной. Афанасий несколько раз прошелся по избе, примеряя мысль так и этак. Мозг, разгоряченный алкоголем, ответы давал быстрые, хотя и не совсем логичные. Все удивительно сходилось. Стране никак нельзя без царя. А он чем плох для высокой должности? Ну ведь ясно, что ничем не хуже прочих. Оставался сущий пустяк – необходимо было поставить в известность и остальных подданных. Разумеется, начать нужно со своих, потом растолковать это всей волости, затем губернии, а после – всему миру. Сделать это толково, с расстановкой – что называется по-царски, соответствующим приказом. Но в первую голову надо известить эскадронного колдуна о том, что тот произведен в придворные маги. Посоветоваться с ним опять же не мешало. Афанасий вышел в соседнюю комнату. За столом в тумане дешевого табака его люди пили не менее дешевый чай и играли в засаленные карты.
– Ребята, а узнаете ли вы во мне природного государя всея Руси Афанасия Первого? – спросил Костылев.
Ребята смерили своего командира недолгим взглядом, молча кивнули, дескать, все нормально, узнаем. Царь – так царь. Только в карты не мешай играть.
Афанасий вышел на улицу. Услышав скрип двери, вздрогнул и принял надлежащую стойку дремавший доныне часовой. Новоявленный царь расслабление заметить не успел, но на всякий случай показал часовому кулак.
Эскадронный колдун занимал маленький домишко напротив того, где поселился Костылев и его штаб. При этом квартировал отдельно, отказался даже от охраны, которую предлагал ему Афанасий. Как и у штаба Костылева, у дома колдуна еще днем ранее имелись иные хозяева. Но если Афанасию и его подручным пришлось выгонять прежних хозяев прикладами, то колдун Арво Лехто просто что-то шепнул своим предшественникам, и те чуть не побежали из хаты. Первым делом, войдя в деревню, Лехто уточнял, имеется ли в распоряжении селян колдун или знахарь. Врачи и фельдшеры с дипломом его совершенно не интересовали. Если таковой находился, Лехто брал свой саквояжик и шел к нему в гости. Иногда Лехто возвращался в деревню в сопровождении своего коллеги, не столь мрачный, сколь обычно, и будто даже выпивши. Но чаще Арво приходил в одиночестве и серьезным. А местный волхв закрывал в своей избушке двери, прятался в подпол, а то и вовсе сбегал на недельку в лес… Но бывали случаи, когда Лехто возвращался один, а местного колдуна находили мертвым. Об этом бойцы эскадрона узнавали заранее – в такую ночь небо над избушкой местного знахаря наполнялось сполохами, подымался ветер, на местном жальнике ярче разгорались синие огоньки. Говорили, будто это два колдуна дерутся, и многие бы желали, чтоб Лехто проиграл и сгинул. Порой ведуны попадались матерые, здоровые, но итог всегда был один. Местный – убит, убит жестоко. Иной раз выпотрошен, порой – оторваны, отрезаны конечности. Казалось, местного пытали, хотя Лехто не брал с собой никакого оружия. В самом деле – не мог же топор или сабля поместиться в его маленьком чемоданчике. Колдуна боялись. Победа Лехто над сельскими колдунами внушала некую гордость – все-таки эта деревенщина не чета эскадронному волшебнику.
Возле двери Афанасий остановился и постучал. Ответа не последовало. Формально Лехто был его подчиненным, но реально в это верилось только в приступе сильного оптимизма. На самом деле Костылев вряд ли вошел бы без приглашения в дверь, за которой находился Лехто. Так запросто можно было узнать на собственном примере, что именно происходит с туземными колдунами. Потому, не дождавшись ответа, Костылев постучал еще раз: дольше, громче и настойчивей.
– Войдите! – послышался ответ.
Афанасий не успел еще притронуться к двери, та распахнулась сама. Колдун в это время стоял в другом конце комнаты и что-то неспешно рассматривал. Костылев вошел в хату. Лехто был не один. На лавке у окна Оська Дикий колол лучину. Делал это неспешно, со взглядом совершенно отсутствующим. Было это извинительно: у солдата отсутствовало ухо, часть скальпа с головы была просто срезана и утеряна неизвестно где. Рубаха Оськи оказалась не заправленной, грязной и дырявой. Грязь и дырки были связаны: на теле солдата имелось два пулевых отверстия. Как Оське удалось в одном бою схлопотать одновременно сабельную и пулевые раны, Афанасий не вникал. Но твердо знал следующее: после взятия деревни имелось трое раненых. И Оська в их число не входил. Его отнесли к часовне, полагая сегодня зарыть. Костылев присмотрелся – несмотря на то что Оська двигался и колол осину, живым он не выглядел.
– Но он же мертвый… – прошептал новоявленный самодержец.
Оська поднял голову от работы и удивленно посмотрел в сторону Афанасия: дескать, тут и так с утра чувствуешь себя убитым, а тебе что-то говорят, отвлекают. Тогда вмешался Лехто, зашептал:
– Тише, тише… Не расстраивайте его. Ну умер человек – с кем не бывает…
И рукой показал на соседнюю комнату: дескать, следуйте за мной. Вчера в этой комнате размещалась лаборатория колдуна. Ничего особенного: пробирки, склянки, походный перегонный куб. Сегодня почти все инструменты были запакованы и спрятаны в баул. Остались только хрустальный шар и жаровня, на которой стоял кофейник. За закрытыми дверями Лехто заговорил быстрей, громче.
– Хотите кофе? – спросил колдун.
Афанасий покачал головой.
– Ну, как хотите.
Строго говоря, сей напиток колдун заваривал только для себя, не ожидая гостей. Да и вообще – кофе ноне дорог. В маленькую чашечку Лехто налил ароматную коричневую жидкость, добавил сахара – немного, лишь на кончике ложки. Размешал, сделал первый глоток. Благостно улыбнулся.
– Я вас слушаю.
Афанасий боялся колдуна. Часто спрашивал – отчего тот пристал к его сотне. Ведь мог запросто обойтись сам по себе. Но нельзя было не согласиться – с Лехто жить было намного проще. Собранный баул наводил на мысль, что колдун куда-то засобирался. Впрочем, подумал Костылев, с этим можно и подождать. Наверняка, если сказать про пост придворного мага, он передумает. Афанасий открыл рот, чтобы заговорить, но поперхнулся, вспомнив про сидящего в соседней комнате Оську.
– Э-э-э, – пробормотал он, кивнув в сторону дверей.
– Ах, это… Вчера мне попалось довольно интересное заклинание. Не смог побороть искушение попробовать. Думал, это какая-то нелепица, но нет, сработало…
Афанасий воскликнул:
– Да ведь это можно такое войско поднять! Нынче в могилах ведь миллионы…
– Но-но, – осадил его Лехто, – я не говорил, что подыму миллионы. Я и десятка не подыму – заклинание дорогое. А толку от мертвецов мало: лошади их боятся…
– Жалко.
– Что поделать, – колдун сделал еще один глоток. – Надеюсь, вы не имеете ничего против моих экспериментов?
В ответ Афанасий категорично замотал головой: опыты Лехто обычно не были бесплодными и часто помогали.
– Я так понимаю, вы пришли не за этим? – спросил колдун.
Афанасий набрал воздуха побольше и выдохнул:
– Я – царь!
Лехто это не удивило, он даже не изменился в лице.
– Великолепно. И давно это с вами? Я, признаться, ожидал чего-то подобного, но вот так сразу…
Костылев смутился: нет, не то… Слишком резко ляпнул, не подготовил человека. Надо учесть на будущее. Немного подумав, продолжил:
– Я вот что подумал… А не объявить ли себя царем? Многие пытались.
– Пытались, – кивнул Лехто. – Да плохо кончили. Емельян Пугачев. Три Лжедмитрия… У первого еще что-то получилось, год поцарствовал.
– Ну, мне бы хоть годочек по-царски пожить.
Лехто посмотрел в глаза претенденту на престол так, что тот отвел взгляд. Афанасий понял, что сболтнул лишнего, потому затараторил быстро, дабы скрыть свою растерянность:
– Ведь страна, империя, отчего рухнула? Оттого, что царь слабину дал! Эвон, Иван Грозный, Петр Первый головы рубили, а страна крепла, росла. Потому что народец страх Божий имел! А вот дал Александр Второй слабину, отменил крепостное право – вынул хребет из страны. И поползла всякая гниль! Свобода!.. Распоясались до того, что царя убили, который, к слову, это самое крепостное право отменил. Страна начала расползаться! Сначала продали Аляску. Дальше – хуже. В Польше – Маннергейм, в Финляндии – Пилсудский.
– Наоборот…
– Неважно! О чем я?.. Основой страны должна быть крепкая самодержавная вертикаль! Демократия нам вредна. Ибо выборы – это треволнения, а нашему народу волноваться нельзя ни в коем разе. Надобно чтоб без выборов – от сына к отцу. Вернее, наоборот. Для этого перво-наперво надобно восстановить крепостное право!
– За этим никто не пойдет, – покачал головой Лехто.
– Как это не пойдут?! – искренне возмутился Костылев. – Пойдут бывшие помещики-крепостники. Ну и будущие тоже… мы пообещаем тем, кто придет сейчас, душ по пятьсот. А кто позже – только по двести. Крепостнический строй – самый человечный. Только при нем человек это главное богатство.
– Помещиков мало.
– А помещики приведут своих будущих крепостных крестьян!
– А тем-то что обещать будешь?
– «Тем-то» это кому? Крестьянам? А мы им воли пообещаем! Как в Отечественную войну, в тысяча восемьсот двенадцатом. Ну и царя твердого… Да пойдут! Никуда не денутся! Все продумано.
– Все равно как-то странно. Зачем им бороться за то, чтоб их закрепостили, а потом освободили? Ведь они и без того свободны?
Колдун горько вздохнул: с какими идиотами приходится работать.
– В Европе нас не поймут-с… – сказал он.
– А нам Европа – не указ. У нас эта… Суверенная страна.
Костылев был явно рад тому, что вспомнил этакое редкое слово: «суверенная». Ну что попишешь – царь все-таки. Газеты читаем!
Лехто вздохнул еще раз. Одним глотком допил уже остывший кофе. Завернул чашку в припасенную суконку – чтоб не разбить. Спрятал ее в баул. «Все же уезжает», – подумал Костылев.
– Ну а вас, я так думаю, первым же указом надо назначить придворным магом…
Убийственный, по мнению Афанасия, аргумент прозвучал совсем не так, как задумывалось. И сначала Афанасий решил, что колдун его вовсе не расслышал. Собрался повторить свой аргумент снова, уже царским голосом, но Лехто покачал головой: