– Романтическая история, – сказал Шатун. – Черт, а меня жизнь обделила такими вот штуками. Учеба, работа; одна ступенька наверх, вторая… Не жизнь, а график движения поездов. Но к делу. Я возле вашего офиса. Сижу в закусочной через дорогу. Заказать что-нибудь?
– Возьмите кофе, – попросила Джейн, – маленький стаканчик.
В закусочной народу оказалось совсем немного, пахло кофе и пончиками. Между столиками ходил темнокожий мужчина, болтал всякий вздор и выпрашивал у посетителей доллар, но денег никто не давал. Шатун сидел на высоком табурете у столешницы, растянувшейся вдоль всего окна. Он пил кофе через трубочку и жевал пончики в сахарной пудре с вареньем внутри. Джейн присела на свободное место, взяла в руки стаканчик кофе, а Шатун достал из-под стойки бумажную сумку и протянул ее. Джейн вытащила на свет плюшевую белку с шикарным хвостом, розовую коробочку и прикрепленный к ней конверт с открыткой внутри. «Всегда помню тот день. Целую, люблю, Майкл». Она разорвала упаковку и нашла в коробочке флакон дорогих духов, пахнущих свежестью весеннего утра. Надо же, привычки Майкла меняются, дело дошло до шикарных духов… Что же дальше? Или он просто разбогател? Нет, это маловероятно.
– Большое вам спасибо. И Майклу передайте благодарность за духи и эту чудесную белочку. Впрочем, я сама…
– Белочка – от меня, – сказал Шатун. – Я же знаю про вашу дочь. Кстати, вы подумали о моем тогдашнем предложении? Ну, без лишних усилий подработать во время российской командировки? Речь идет о приличных деньгах. У вас с Майклом свадьба на носу, наличные еще никому не мешали.
– У меня только два вопроса, – не раздумывая, кивнула Джейн. – О какой работе идет речь? И о каких деньгах?
– Деталей я не знаю, – пожал плечами Шатун. – Работа бумажная. Надо составить какой-то отчет или отзыв. Это по вашей специальности. Оценка имущества, взгляд независимого иностранного эксперта. А деньги… Действительно, не знаю, но вас не обидят. Между нами: человек, которому нужен ваш отчет, очень щедрый. Когда он нанимает меня, я бросаю все дела и лечу к нему среди ночи. Вы где остановитесь в Москве?
Темная тень сомнения легла на душу, но Джейн подумала, что деньги к свадьбе нужны. Зарплата у нее не самая маленькая, но долги почему-то всегда обгоняют заработок. Джейн поколебалась, она хотела ответить, что очень занята и не может размениваться ни на что, кроме работы, но все же ответила:
– Где обычно. Меня селят в съемной квартире в районе Тверской, – и назвала телефон, который помнила наизусть. – Но не знаю, будет ли свободное время… Впрочем, посмотрим. Пусть позвонит.
– Я думаю, у вас все склеится, – улыбнулся Шатун. – Фамилия моего клиента – Хабаров. Запомните? Вот и отлично.
Он взглянул на часы, вдруг заторопился и, пожелав Джейн приятной поездки, выскочил на улицу…
Минуту хозяин напряженно рассматривал гостя через глазок и расспрашивал, кто пришел и зачем. Наконец упала цепочка, сдвинулась щеколда, лязгнул замок, и на пороге появился высокий мужчина профессорского вида со впалыми щеками и щеточкой седых усов. Перед тем как впустить Радченко в квартиру, хозяин проверил его документы.
– Проходите и располагайтесь, – наконец сказал Антонов. – Если хотите помыть руки, полью из графина. Воду дают по пятницам с семи до девяти. А если в туалет, придется снова спускаться вниз, сортир за домом.
Он проводил гостя в комнату, раздвинул плотные шторы на окнах, усадил Радченко в кресло, а сам устроился на диване.
– Всю последнюю неделю переговаривался с Москвой, последний раз вчера беседовал с вашим начальником. Все поручения выполнил, это нетрудно. Машину, документы, ружье шестнадцатого калибра, военные карты… Этого добра на черном рынке хватает. Я бы рекомендовал взять с собой проводника. Есть один человек…
– Не надо. Если что, найду на месте.
Антонов удалился, пошуровал в соседней комнате и вернулся с потертым портфелем. Сразу видно, что его хозяин знавал в жизни лучшие времена: материальной независимости и достойного положения в обществе. Сергей Сергеевич выложил на журнальный столик большой плотно набитый пакет и сказал:
– Здесь кое-какие сведения о Рахате Садыкове и адрес одного бывшего мента, русского. Этот мент знал Садыкова лично. А это ваши документы. Диплом об окончании ветеринарного техникума, якобы выданный семь лет назад в соседней республике, в Туркменистане. Вот удостоверение старшего инспектора тамошней ветеринарной службы. Кстати, вы что-нибудь смыслите в болезнях животных?
– Ну, как сказать… Поверхностно. Но корову от овцы отличить смогу.
– Вот паспорт на имя Бахтияра Сулейменова. Водительские права на то же имя, с вашей фотографией. Пропуск комендатуры, по которому без проверки минуете все военные посты. Вы же ветеринар, значит, по роду своей работы выезжаете в любое время в разные точки области. Настоящие документы спрячьте подальше.
– На таджика я не потяну, глаза нераскосые.
– Вы можете быть таджиком хоть наполовину, хоть на четверть, можете не знать языка – все лучше, чем чисто русский или, например, еврей. Вы хорошо загорели, волосы каштановые – правда, к сожалению, вьются. Подстригитесь покороче, а еще лучше наголо. Купите на базаре тюбетейку – авось сойдет. И, главное, не задерживайтесь в городе.
Сергей Сергеевич разложил на столике карту с вычерченным на ней маршрутом следования и сказал, что Майси и Рахат Садыков, предположительно, выехали к месту, где стоит недостроенная фабрика, дней семь назад. Вот самый короткий маршрут. Вот другой – длиннее. Они могли застрять в населенных пунктах, отмеченных красными крестиками. Этих пунктов всего шесть или семь. Начать лучше всего с проверки ближних аулов. А дальше какой-нибудь след обязательно отыщется. Закончил он словами:
– Что ж, не найдете женщину живой, так хоть мертвой найдите.
– А вы пессимист, – заметил Радченко.
– Нет, просто пожил дольше вас. И терял больше вашего. Человек, который отправил сюда эту несчастную Джейн Майси, наверное, очень хотел ее погибели. – Глаза Антонова глядели сердито из-под насупленных седых бровей. – Или она сама, того… очень торопилась на тот свет.
– Она приехала работать, а не искать смерти.
– Здесь не то место, где работают или отдыхают, – покачал головой бывший адвокат. – В этой стране есть много хороших законов, но работает только один: кто сильнее, тот и прав. Шансы Джейн на выживание я оцениваю как ничтожные. А вы постарайтесь не задерживаться тут ни одного лишнего дня.
– Не пугайте меня, – попросил Дима, – я и так боюсь.
Он поднялся, забрал конверт и, поблагодарив бывшего адвоката, спросил, сколько денег причитается за услуги. Антонов энергично замотал головой, сказал, что средства из Москвы переведены и его услуги оплачены.
Савелия отвезли не в изолятор временного содержания, а в районное управление внутренних дел, пятиэтажное кирпичное здание старинной постройки, стоящее в глубине тихого переулка неподалеку от ресторана «Комета». В доме были глубокие подвалы, где разместились комната отдыха дежурных офицеров и младшего состава полиции, несколько камер с деревянными настилами вместо коек и следственные кабинеты, сырые и темные, как крысиные норы.
Двое суток Савелия продержали в камере. На третьи сутки о нем вспомнили, отвели в следственный кабинет. После четырнадцати часов допроса, когда менялись дознаватели, а Савелий изредка получал лишь пятиминутную передышку, наступил неожиданно длинный перерыв.
Следователь, молодой человек без имени и фамилии, поднялся из-за стола, собрал пару бесполезных листков, изрисованных каракулями, и сказал, что вернется через полчаса, но не с пустыми руками, а с молотком и пистолетом.
– Или ты умнеешь, или того… – у молодого следователя подергивались щека и веко правого глаза. – В человеческом организме много костей, так много, что я точно не знаю, сколько их. Половину переломаю я лично. Молотком. Позже меня сменит другой человек… – Он навел на задержанного указательный палец и сказал: – Пуф, пуф, пуф!.. Лязгнула задвижка, и оперативник исчез за дверью.
Савелия оставили одного в следственном кабинете, и потянулись долгие минуты ожидания, которые были хуже допроса. Он сидел на привинченном к полу табурете возле конторского стола и думал, что сил осталось только на донышке. Он не понимал, который час и какое время суток: утро, вечер или ночь. Чтобы не упасть, широко расставил ноги и держался обеими руками за край табуретки. Было холодно, помещение освещала свисавшая с потолка яркая лампа под металлическим отражателем. От холода кожа сделалась плотной и упругой, а от яркого света слезились глаза. Клонило в сон, но спать нельзя. За железной дверью слышались шорохи, наверняка в коридоре стоял мент и через глазок наблюдал за всем, что происходит внутри. В темном углу из крана в железный рукомойник падали тяжелые капли. Савелий вслух досчитал до ста, затем до тысячи. И сбился. Сколько продолжалось ожидание, час или четыре часа, он понять не мог: ощущение времени исчезло.
Но вот снова лязгнула задвижка, скрипнули дверные петли, в кабинет вошел Девяткин.
– Поумнел, – с порога спросил он, – или еще хочешь посидеть в одиночестве?
– Мне без разницы, – ответил Савелий. – Вопрос можно?
– Валяй. – Девяткин ослабил узел галстука, снял пиджак, повесил его на спинку стула. Усевшись, включил обогреватель. – Только по теме.
– Почему убойный отдел МУРа уделяет мне столько внимания?
– Ты на свой счет не обольщайся, – хмыкнул Юрий Иванович, вытаскивая из ящика кусок эластичного бинта и наматывая его на правую ладонь. – Лично я на тебя и минуты не потратил. Мне нужен Тост. А ты знаешь, где его искать. Он твой старый дружбан. Два года вы провели в одной колонии под Потьмой и на воле не растерялись. Ты бы взял Тоста в свой бизнес, но принимают решения другие люди – при чинах, званиях и даже при погонах. И эти люди не хотели, чтобы в дело вошел отмороженный бандит и убийца.
– Это все жалкий базар. На уровне: одна бабка сказала… Мы не кенты. Просто: здравствуйте и до свидания.
– Брось, со мной можно по-честному.
Девяткин смотрел на задержанного и думал, что от лощеного пижона, каким Савелий вошел в камеру, не осталось и воспоминания. Лицо опухло от побоев, фирменный галстук превратился в грязную тряпку, пиджак, из которого выдран правый рукав, лопнул на спине. Это Савелия два-три раза ставили лицом к столу, заставляли опереться ладонями на край и били по заднице резиновой дубиной со свинцовым сердечником. А когда он вырубался от боли, обливали водой.
Савелий оказался крепким орешком: столько времени на него угробили, а он сидит без посторонней помощи, шевелит языком и даже врет складно. Теперь все, решил про себя Девяткин, основная работа уже выполнена, остается добить поверженного противника.
– Я вижу, ты тут совсем отупел от одиночества, – сказал он. – И карты, как назло, я не захватил. Ну, раз такое дело, у меня есть предложение. Чтобы немного развеяться… Вот что мы сделаем. Мы с тобой сыграем в «магазин».
– Это как?
– Я буду покупать, а ты – продавать. Ты сдаешь мне своего дружка Жору Тоста, а я тебе оформляю статью за незаконное хранение и ношение оружия. Всего-то трешник. Будешь отбывать срок рядом с Москвой, во Владимирской области. Курорт, а не зона. Хорошее предложение. Подумай.
– Никого никогда не продавал и не стану. – Савелий повторял эти фразы уже много раз, язык плохо ворочался, изо рта выходили даже не слова, а хриплый невнятный шепот. – Мне нужен адвокат. И врач.
– Ты никого не продавал. Все правильно. Если твои влиятельные друзья узнают, что ты сболтнул лишнего, тебе тут же садовыми ножницами язык отрежут, а самого закопают на какой-нибудь помойке. Или зальют бетоном. Ты молчишь, потому что боишься. Не меня, конечно. До кровавого поноса боишься своих дружков. Борис Моисеевич, твой адвокат, нужен для того, чтобы позвонить вот этому типу. Фамилия Кудрявцев, сотрудник управления ФСБ по Москве и области. – Девяткин раскрыл папку и бросил на стол фотографию мужчины с погонами полковника и бордовыми петлицами и нашивкой за ранение. – Этот тип вытаскивает тебя из любой переделки, потому что имеет хорошую долю с твоих доходов. Но на этот раз ни черта не выйдет. Твой «Ягуар» ночью отогнали в Наро-Фоминск, завтра утром сгоревшую тачку найдут возле Минского шоссе. В салоне три обгоревших до неузнаваемости трупа – ты и двое телохранителей. Убийц торговца героином никто искать не станет, уж поверь мне. Твои друзья подберут тебе замену, и все покатится дальше. Только без тебя.
– Мне эти понты по барабану, гражданин начальник, – слегка осмелел Савелий. – Никто не станет пачкаться моей кровью. И грохнуть меня у вас кишка тонка. Слишком много людей знают о том, что меня взяли в ресторане.
– Много? Пять оперативников из моего отдела, еще пара сотрудников полиции, и все. Но эти люди играют не за твою команду. – Девяткин поднялся со стула, подошел ближе к Савелию, сел на стол, потуже натянул эластичный бинт и сжал пальцы в кулак. – Ну?
– Пошли вы все…
Савелий не успел договорить. Он даже не понял, с какой руки ударил Девяткин, с правой или с левой. Показалось, перед глазами пронесся вихрь разноцветных искр, а привинченный к полу табурет почему-то подпрыгнул, сбросив с себя человека. Савелий очутился в темном углу, возле отопительной батареи. Капала вода из крана, откуда-то с потолка доносился знакомый голос…
– Хватит валяться как свинья. Тебе не больно.
Савелий встал на карачки, хватаясь за стену, поднялся и, шагнув вперед, осторожно присел на край табуретки, словно боялся, что она снова подпрыгнет. Вытер рукавом пиджака кровь, сочившуюся из верхней губы, и посмотрел на мента снизу вверх. Девяткин курил, пуская дым в потолок и стряхивая пепел на штаны Савелия.
– Ну? – Он размотал бинт, вытащил из кармана латунный кастет с тремя выдающимися вперед шипами, массивной рукояткой и четырьмя кольцами. Медленно надел кастет на пальцы правой руки, а левой ладонью проверил, острые ли шипы. И, кажется, остался доволен, потому что отдернул палец, словно укололся. – Помнишь вопрос?
– Помню. – Савелий косился на кастет, на физиономию Девяткина, прикидывая, можно ли отсюда, из этой норы, выйти на своих ногах. Или его вынесут «вперед копытами». – Но я не знаю, где Тост. Клянусь…
Савелию опять не удалось договорить. Девяткин, не вставая со стола, резко поднял ногу и пнул его подметкой ботинка в грудь. Савелий снова оказался на полу, но на этот раз поднимался долго. Хватался за стены и табурет, почему-то не мог удержаться на ногах и снова падал.
Когда он все-таки занял место на табурете, Девяткин уже сидел за столом, делая вид, будто поглощен чтением газеты недельной давности. Латунный кастет куда-то исчез, зато на столе лежала трубка мобильного телефона.
– Очухался? – Майор отложил газету, взял телефон и набрал номер. – Я соединю тебя с твоим другом. Или, правильнее сказать, подругой. Зовут его Валентин Зотов, но ты называешь Валькой. Ваш роман с этим двадцатилетним гомосеком длится без малого четыре года, но вы до сих пор без ума друг от друга. Правильно? Ну, так или нет?
Савелий взял из руки Девяткина телефонную трубку. Сперва было тихо, скорее угадывались, чем слышались неясные шорохи, сопение, чья-то возня. Но вот звуки стихли, наступила тишина, которую вдруг разорвал истошный крик. И снова все стихло, потом началась та же возня, через пару секунд кто-то задышал в трубку.
– Валька, ты? – спросил Савелий сорвавшимся голосом. – Что с тобой? Ты где?
– Господи, Леонид! – Валька говорил быстро, словно боялся, что трубку отберут и он так и не успеет сказать о главном. – Леонид, менты вломились в мою квартиру и все тут разгромили. Господи!..
Снова началась возня, снова Валька закричал так, будто ему на живот плеснули кипятком.
– Что происходит, мать твою? – прохрипел в трубку Савелий.
– Господи, Леня, Леонид, – заговорил Валька еще быстрее, – они говорят, что выбросят меня с балкона, если ты им про что-то там не расскажешь. Они спустили с меня штаны и сделали надрез на яйцах. Я думал, отрежут. Но меня все равно убьют. Помучают и кончат. Если ты не скажешь… Леня, почему ты им не расскажешь то, что они хотят? Я лежу в кровати совершенно голый. И тут все вокруг в крови, простыня, подушки, даже стены. Почему ты хочешь моей смерти? Леня, что происходит…
Савелий всхлипнул, передал трубку Девяткину и сказал дрожащим от волнения голосом:
– Прикажите им прекратить все это. Пусть не трогают… У Вальки слабое сердце.
– Возьмите кофе, – попросила Джейн, – маленький стаканчик.
В закусочной народу оказалось совсем немного, пахло кофе и пончиками. Между столиками ходил темнокожий мужчина, болтал всякий вздор и выпрашивал у посетителей доллар, но денег никто не давал. Шатун сидел на высоком табурете у столешницы, растянувшейся вдоль всего окна. Он пил кофе через трубочку и жевал пончики в сахарной пудре с вареньем внутри. Джейн присела на свободное место, взяла в руки стаканчик кофе, а Шатун достал из-под стойки бумажную сумку и протянул ее. Джейн вытащила на свет плюшевую белку с шикарным хвостом, розовую коробочку и прикрепленный к ней конверт с открыткой внутри. «Всегда помню тот день. Целую, люблю, Майкл». Она разорвала упаковку и нашла в коробочке флакон дорогих духов, пахнущих свежестью весеннего утра. Надо же, привычки Майкла меняются, дело дошло до шикарных духов… Что же дальше? Или он просто разбогател? Нет, это маловероятно.
– Большое вам спасибо. И Майклу передайте благодарность за духи и эту чудесную белочку. Впрочем, я сама…
– Белочка – от меня, – сказал Шатун. – Я же знаю про вашу дочь. Кстати, вы подумали о моем тогдашнем предложении? Ну, без лишних усилий подработать во время российской командировки? Речь идет о приличных деньгах. У вас с Майклом свадьба на носу, наличные еще никому не мешали.
– У меня только два вопроса, – не раздумывая, кивнула Джейн. – О какой работе идет речь? И о каких деньгах?
– Деталей я не знаю, – пожал плечами Шатун. – Работа бумажная. Надо составить какой-то отчет или отзыв. Это по вашей специальности. Оценка имущества, взгляд независимого иностранного эксперта. А деньги… Действительно, не знаю, но вас не обидят. Между нами: человек, которому нужен ваш отчет, очень щедрый. Когда он нанимает меня, я бросаю все дела и лечу к нему среди ночи. Вы где остановитесь в Москве?
Темная тень сомнения легла на душу, но Джейн подумала, что деньги к свадьбе нужны. Зарплата у нее не самая маленькая, но долги почему-то всегда обгоняют заработок. Джейн поколебалась, она хотела ответить, что очень занята и не может размениваться ни на что, кроме работы, но все же ответила:
– Где обычно. Меня селят в съемной квартире в районе Тверской, – и назвала телефон, который помнила наизусть. – Но не знаю, будет ли свободное время… Впрочем, посмотрим. Пусть позвонит.
– Я думаю, у вас все склеится, – улыбнулся Шатун. – Фамилия моего клиента – Хабаров. Запомните? Вот и отлично.
Он взглянул на часы, вдруг заторопился и, пожелав Джейн приятной поездки, выскочил на улицу…
Минуту хозяин напряженно рассматривал гостя через глазок и расспрашивал, кто пришел и зачем. Наконец упала цепочка, сдвинулась щеколда, лязгнул замок, и на пороге появился высокий мужчина профессорского вида со впалыми щеками и щеточкой седых усов. Перед тем как впустить Радченко в квартиру, хозяин проверил его документы.
– Проходите и располагайтесь, – наконец сказал Антонов. – Если хотите помыть руки, полью из графина. Воду дают по пятницам с семи до девяти. А если в туалет, придется снова спускаться вниз, сортир за домом.
Он проводил гостя в комнату, раздвинул плотные шторы на окнах, усадил Радченко в кресло, а сам устроился на диване.
– Всю последнюю неделю переговаривался с Москвой, последний раз вчера беседовал с вашим начальником. Все поручения выполнил, это нетрудно. Машину, документы, ружье шестнадцатого калибра, военные карты… Этого добра на черном рынке хватает. Я бы рекомендовал взять с собой проводника. Есть один человек…
– Не надо. Если что, найду на месте.
Антонов удалился, пошуровал в соседней комнате и вернулся с потертым портфелем. Сразу видно, что его хозяин знавал в жизни лучшие времена: материальной независимости и достойного положения в обществе. Сергей Сергеевич выложил на журнальный столик большой плотно набитый пакет и сказал:
– Здесь кое-какие сведения о Рахате Садыкове и адрес одного бывшего мента, русского. Этот мент знал Садыкова лично. А это ваши документы. Диплом об окончании ветеринарного техникума, якобы выданный семь лет назад в соседней республике, в Туркменистане. Вот удостоверение старшего инспектора тамошней ветеринарной службы. Кстати, вы что-нибудь смыслите в болезнях животных?
– Ну, как сказать… Поверхностно. Но корову от овцы отличить смогу.
– Вот паспорт на имя Бахтияра Сулейменова. Водительские права на то же имя, с вашей фотографией. Пропуск комендатуры, по которому без проверки минуете все военные посты. Вы же ветеринар, значит, по роду своей работы выезжаете в любое время в разные точки области. Настоящие документы спрячьте подальше.
– На таджика я не потяну, глаза нераскосые.
– Вы можете быть таджиком хоть наполовину, хоть на четверть, можете не знать языка – все лучше, чем чисто русский или, например, еврей. Вы хорошо загорели, волосы каштановые – правда, к сожалению, вьются. Подстригитесь покороче, а еще лучше наголо. Купите на базаре тюбетейку – авось сойдет. И, главное, не задерживайтесь в городе.
Сергей Сергеевич разложил на столике карту с вычерченным на ней маршрутом следования и сказал, что Майси и Рахат Садыков, предположительно, выехали к месту, где стоит недостроенная фабрика, дней семь назад. Вот самый короткий маршрут. Вот другой – длиннее. Они могли застрять в населенных пунктах, отмеченных красными крестиками. Этих пунктов всего шесть или семь. Начать лучше всего с проверки ближних аулов. А дальше какой-нибудь след обязательно отыщется. Закончил он словами:
– Что ж, не найдете женщину живой, так хоть мертвой найдите.
– А вы пессимист, – заметил Радченко.
– Нет, просто пожил дольше вас. И терял больше вашего. Человек, который отправил сюда эту несчастную Джейн Майси, наверное, очень хотел ее погибели. – Глаза Антонова глядели сердито из-под насупленных седых бровей. – Или она сама, того… очень торопилась на тот свет.
– Она приехала работать, а не искать смерти.
– Здесь не то место, где работают или отдыхают, – покачал головой бывший адвокат. – В этой стране есть много хороших законов, но работает только один: кто сильнее, тот и прав. Шансы Джейн на выживание я оцениваю как ничтожные. А вы постарайтесь не задерживаться тут ни одного лишнего дня.
– Не пугайте меня, – попросил Дима, – я и так боюсь.
Он поднялся, забрал конверт и, поблагодарив бывшего адвоката, спросил, сколько денег причитается за услуги. Антонов энергично замотал головой, сказал, что средства из Москвы переведены и его услуги оплачены.
Савелия отвезли не в изолятор временного содержания, а в районное управление внутренних дел, пятиэтажное кирпичное здание старинной постройки, стоящее в глубине тихого переулка неподалеку от ресторана «Комета». В доме были глубокие подвалы, где разместились комната отдыха дежурных офицеров и младшего состава полиции, несколько камер с деревянными настилами вместо коек и следственные кабинеты, сырые и темные, как крысиные норы.
Двое суток Савелия продержали в камере. На третьи сутки о нем вспомнили, отвели в следственный кабинет. После четырнадцати часов допроса, когда менялись дознаватели, а Савелий изредка получал лишь пятиминутную передышку, наступил неожиданно длинный перерыв.
Следователь, молодой человек без имени и фамилии, поднялся из-за стола, собрал пару бесполезных листков, изрисованных каракулями, и сказал, что вернется через полчаса, но не с пустыми руками, а с молотком и пистолетом.
– Или ты умнеешь, или того… – у молодого следователя подергивались щека и веко правого глаза. – В человеческом организме много костей, так много, что я точно не знаю, сколько их. Половину переломаю я лично. Молотком. Позже меня сменит другой человек… – Он навел на задержанного указательный палец и сказал: – Пуф, пуф, пуф!.. Лязгнула задвижка, и оперативник исчез за дверью.
Савелия оставили одного в следственном кабинете, и потянулись долгие минуты ожидания, которые были хуже допроса. Он сидел на привинченном к полу табурете возле конторского стола и думал, что сил осталось только на донышке. Он не понимал, который час и какое время суток: утро, вечер или ночь. Чтобы не упасть, широко расставил ноги и держался обеими руками за край табуретки. Было холодно, помещение освещала свисавшая с потолка яркая лампа под металлическим отражателем. От холода кожа сделалась плотной и упругой, а от яркого света слезились глаза. Клонило в сон, но спать нельзя. За железной дверью слышались шорохи, наверняка в коридоре стоял мент и через глазок наблюдал за всем, что происходит внутри. В темном углу из крана в железный рукомойник падали тяжелые капли. Савелий вслух досчитал до ста, затем до тысячи. И сбился. Сколько продолжалось ожидание, час или четыре часа, он понять не мог: ощущение времени исчезло.
Но вот снова лязгнула задвижка, скрипнули дверные петли, в кабинет вошел Девяткин.
– Поумнел, – с порога спросил он, – или еще хочешь посидеть в одиночестве?
– Мне без разницы, – ответил Савелий. – Вопрос можно?
– Валяй. – Девяткин ослабил узел галстука, снял пиджак, повесил его на спинку стула. Усевшись, включил обогреватель. – Только по теме.
– Почему убойный отдел МУРа уделяет мне столько внимания?
– Ты на свой счет не обольщайся, – хмыкнул Юрий Иванович, вытаскивая из ящика кусок эластичного бинта и наматывая его на правую ладонь. – Лично я на тебя и минуты не потратил. Мне нужен Тост. А ты знаешь, где его искать. Он твой старый дружбан. Два года вы провели в одной колонии под Потьмой и на воле не растерялись. Ты бы взял Тоста в свой бизнес, но принимают решения другие люди – при чинах, званиях и даже при погонах. И эти люди не хотели, чтобы в дело вошел отмороженный бандит и убийца.
– Это все жалкий базар. На уровне: одна бабка сказала… Мы не кенты. Просто: здравствуйте и до свидания.
– Брось, со мной можно по-честному.
Девяткин смотрел на задержанного и думал, что от лощеного пижона, каким Савелий вошел в камеру, не осталось и воспоминания. Лицо опухло от побоев, фирменный галстук превратился в грязную тряпку, пиджак, из которого выдран правый рукав, лопнул на спине. Это Савелия два-три раза ставили лицом к столу, заставляли опереться ладонями на край и били по заднице резиновой дубиной со свинцовым сердечником. А когда он вырубался от боли, обливали водой.
Савелий оказался крепким орешком: столько времени на него угробили, а он сидит без посторонней помощи, шевелит языком и даже врет складно. Теперь все, решил про себя Девяткин, основная работа уже выполнена, остается добить поверженного противника.
– Я вижу, ты тут совсем отупел от одиночества, – сказал он. – И карты, как назло, я не захватил. Ну, раз такое дело, у меня есть предложение. Чтобы немного развеяться… Вот что мы сделаем. Мы с тобой сыграем в «магазин».
– Это как?
– Я буду покупать, а ты – продавать. Ты сдаешь мне своего дружка Жору Тоста, а я тебе оформляю статью за незаконное хранение и ношение оружия. Всего-то трешник. Будешь отбывать срок рядом с Москвой, во Владимирской области. Курорт, а не зона. Хорошее предложение. Подумай.
– Никого никогда не продавал и не стану. – Савелий повторял эти фразы уже много раз, язык плохо ворочался, изо рта выходили даже не слова, а хриплый невнятный шепот. – Мне нужен адвокат. И врач.
– Ты никого не продавал. Все правильно. Если твои влиятельные друзья узнают, что ты сболтнул лишнего, тебе тут же садовыми ножницами язык отрежут, а самого закопают на какой-нибудь помойке. Или зальют бетоном. Ты молчишь, потому что боишься. Не меня, конечно. До кровавого поноса боишься своих дружков. Борис Моисеевич, твой адвокат, нужен для того, чтобы позвонить вот этому типу. Фамилия Кудрявцев, сотрудник управления ФСБ по Москве и области. – Девяткин раскрыл папку и бросил на стол фотографию мужчины с погонами полковника и бордовыми петлицами и нашивкой за ранение. – Этот тип вытаскивает тебя из любой переделки, потому что имеет хорошую долю с твоих доходов. Но на этот раз ни черта не выйдет. Твой «Ягуар» ночью отогнали в Наро-Фоминск, завтра утром сгоревшую тачку найдут возле Минского шоссе. В салоне три обгоревших до неузнаваемости трупа – ты и двое телохранителей. Убийц торговца героином никто искать не станет, уж поверь мне. Твои друзья подберут тебе замену, и все покатится дальше. Только без тебя.
– Мне эти понты по барабану, гражданин начальник, – слегка осмелел Савелий. – Никто не станет пачкаться моей кровью. И грохнуть меня у вас кишка тонка. Слишком много людей знают о том, что меня взяли в ресторане.
– Много? Пять оперативников из моего отдела, еще пара сотрудников полиции, и все. Но эти люди играют не за твою команду. – Девяткин поднялся со стула, подошел ближе к Савелию, сел на стол, потуже натянул эластичный бинт и сжал пальцы в кулак. – Ну?
– Пошли вы все…
Савелий не успел договорить. Он даже не понял, с какой руки ударил Девяткин, с правой или с левой. Показалось, перед глазами пронесся вихрь разноцветных искр, а привинченный к полу табурет почему-то подпрыгнул, сбросив с себя человека. Савелий очутился в темном углу, возле отопительной батареи. Капала вода из крана, откуда-то с потолка доносился знакомый голос…
– Хватит валяться как свинья. Тебе не больно.
Савелий встал на карачки, хватаясь за стену, поднялся и, шагнув вперед, осторожно присел на край табуретки, словно боялся, что она снова подпрыгнет. Вытер рукавом пиджака кровь, сочившуюся из верхней губы, и посмотрел на мента снизу вверх. Девяткин курил, пуская дым в потолок и стряхивая пепел на штаны Савелия.
– Ну? – Он размотал бинт, вытащил из кармана латунный кастет с тремя выдающимися вперед шипами, массивной рукояткой и четырьмя кольцами. Медленно надел кастет на пальцы правой руки, а левой ладонью проверил, острые ли шипы. И, кажется, остался доволен, потому что отдернул палец, словно укололся. – Помнишь вопрос?
– Помню. – Савелий косился на кастет, на физиономию Девяткина, прикидывая, можно ли отсюда, из этой норы, выйти на своих ногах. Или его вынесут «вперед копытами». – Но я не знаю, где Тост. Клянусь…
Савелию опять не удалось договорить. Девяткин, не вставая со стола, резко поднял ногу и пнул его подметкой ботинка в грудь. Савелий снова оказался на полу, но на этот раз поднимался долго. Хватался за стены и табурет, почему-то не мог удержаться на ногах и снова падал.
Когда он все-таки занял место на табурете, Девяткин уже сидел за столом, делая вид, будто поглощен чтением газеты недельной давности. Латунный кастет куда-то исчез, зато на столе лежала трубка мобильного телефона.
– Очухался? – Майор отложил газету, взял телефон и набрал номер. – Я соединю тебя с твоим другом. Или, правильнее сказать, подругой. Зовут его Валентин Зотов, но ты называешь Валькой. Ваш роман с этим двадцатилетним гомосеком длится без малого четыре года, но вы до сих пор без ума друг от друга. Правильно? Ну, так или нет?
Савелий взял из руки Девяткина телефонную трубку. Сперва было тихо, скорее угадывались, чем слышались неясные шорохи, сопение, чья-то возня. Но вот звуки стихли, наступила тишина, которую вдруг разорвал истошный крик. И снова все стихло, потом началась та же возня, через пару секунд кто-то задышал в трубку.
– Валька, ты? – спросил Савелий сорвавшимся голосом. – Что с тобой? Ты где?
– Господи, Леонид! – Валька говорил быстро, словно боялся, что трубку отберут и он так и не успеет сказать о главном. – Леонид, менты вломились в мою квартиру и все тут разгромили. Господи!..
Снова началась возня, снова Валька закричал так, будто ему на живот плеснули кипятком.
– Что происходит, мать твою? – прохрипел в трубку Савелий.
– Господи, Леня, Леонид, – заговорил Валька еще быстрее, – они говорят, что выбросят меня с балкона, если ты им про что-то там не расскажешь. Они спустили с меня штаны и сделали надрез на яйцах. Я думал, отрежут. Но меня все равно убьют. Помучают и кончат. Если ты не скажешь… Леня, почему ты им не расскажешь то, что они хотят? Я лежу в кровати совершенно голый. И тут все вокруг в крови, простыня, подушки, даже стены. Почему ты хочешь моей смерти? Леня, что происходит…
Савелий всхлипнул, передал трубку Девяткину и сказал дрожащим от волнения голосом:
– Прикажите им прекратить все это. Пусть не трогают… У Вальки слабое сердце.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента