Ангелов Димитр. Когда человека не было

   - Ук-ба-ба-бу-кху-у!.. - повторял он то яростно, то умоляюще, указывал на лежащую пому, вращал глазами, закрывал их. О, какие муки испытывал Безволосый оттого, что другие чунги не могли понять его!..
   И действительно, другие чунги его не понимали. Они стояли, напряженно глядя на него, морщили низкие лбы, вытягивали губы, сами бормотали что-то и испытывали тяжкие мучения оттого, что не могли понять, чего он добивается. Они могли только сочувствовать ему, но не помогать... И Смелый снова произнес:
   - У-о-кха!..
   Тогда Безволосый, услышав этот призыв уходить, забормотал еще отчаяннее, кинулся к Молодой поме, схватил ее под мышки и попытался приподнять. Молодая пома и сама понимала, чего хочет от нее Безволосый, и потому, несмотря на испытываемую ею сильную боль, приподнялась и встала на одно колено. Но другую ногу она не могла даже согнуть и только скулила от боли. Безволосый зачмокал, заходил вокруг нее, снова попытался приподнять, но Молодая пома была не в состоянии двигаться.
   Но сознание Смелого озарилось новой удивительной догадкой. При виде того, как Безволосый пытается приподнять Молодую пому, он вспомнил, как когда-то сам пытался приподнять большое дерево. Вспомнил, как созвал к себе других чунгов и как общими дружными усилиями они подняли дерево, понесли и положили на костер. Вспомнил, как буря откатила сухой ствол от расселины в скале, и как он снова созвал чунгов из других пещер, и как они вместе снова перенесли огромный ствол к расселине... Вот и сейчас они могли бы поднять Молодую пому и отнести ее в пещеру!..
   Весь охваченный новой счастливой догадкой, он замахал руками и тоже кинулся к Молодой поме. Тоже схватил ее под мышки и крикнул остальным:
   - У-о-кха! У-о-кха!
   Его усилие поднять вместе с Безволосым Молодую пому было так явно, что остальные сразу поняли его и отозвались на его крик. Подхватили ее со всех сторон и подняли, и она стала легкой, легче порхающего кри-ри...
   - У-о-кха! У-о-кха! - покрикивал Смелый, подталкивая всю группу в сторону пещеры. И странное, удивительное шествие двинулось через кустарник и поваленные стволы. Молодая пома, несмотря на сильную боль, перестала стонать. Она поняла, что группа делает это для ее спасения, и молча предоставила всем нести ее. Только глаза у нее блуждали почти испуганно: все это было так странно...
   Странным и невероятным казалось это и Безволосому, и прочим чунгам. И оттого они испытывали такие особенные чувства - и радость, и жалость, и удивление, - что в горле у всех теснились, не в силах вырваться на свободу, самые различные звуки. Ибо если до сих пор они помогали друг другу по инстинкту, то сейчас подсказанная Смелым совместная помощь Молодой поме была не только сознательной, но и разумно обоснованной. Да, это была уже сознательная взаимопомощь, и сознание этого делало чунгов счастливыми, делало их как-то добрее...
   Глава 15
   ЧТО ЭТО? ЧТО ЭТО?
   Молодая пома лежала в пещере раненая, в крови, а Безволосый должен был оставаться с нею. Но во второй половине дня он так проголодался, что покинул ее и вышел. Другие чунги еще не вернулись; и он не посмел уйти далеко от пещеры, только вошел в лес и присел у первого же куста со сладкими плодами. Он быстро рыл землю острым камнем, причем все время оглядывался на пещеру и прислушивался. Одному ему было очень страшно чувство, которого чунги не знали, пока не собрались жить стаями.
   Вдруг из пещеры донесся громкий, сдавленный крик о помощи:
   - У-а-кха! У-а-кха!
   Ясно было, что какой-то хищник пробрался внутрь и напал на беззащитную, беспомощную Молодую пому. Безволосый вскочил, словно подхваченный ветром, заревел и, крепко стиснув острый кремень, крупными быстрыми скачками помчался к пещере. Вбежав туда, он увидел большого голодного и-вода, который быстро повернулся, щелкнул зубами и метнулся к выходу. Безволосый не мог бы уступить ему дорогу, если бы даже захотел, и снова хищник и чунг сцепились в смертельной схватке. И снова чунг убил хищника, так как был вооружен острым камнем. Он разбил зверю череп быстрым, точно рассчитанным ударом, а потом, охваченный яростью, начал рассекать его.
   Конечно, не умей Безволосый сильно замахнуться, острый камень не рассек бы шкуру зверя так легко. Но все же это было чем-то новым, - до сих пор чунги обычно растерзывали убитых животных зубами. Поэтому, когда ярость Безволосого прошла, он стал удивляться. Таким же острым камнем он рассекал гри, а теперь рассек им и-вода...
   Он приложил острое ребро к лопатке и-вода, вонзил его и сильно дернул. Острое ребро камня врезалось в кожу, срезало и мясо... Да, Безволосый начал резать и-вода на части, и он был первым чунгом, применившим камень не для того, чтобы ударять или колоть, а для того, чтобы резать.
   Вернувшиеся чунги нашли и-вода разрезанным на множество кусков; хотя они не были голодны, но стали есть его и утром доели. Смелый, Бурая, Одноглазый и еще двое чунгов постарше не захотели днем уходить и остались в пещере с Молодой помой. Остальные чунги ушли только в половине дня, так как тоже были сыты.
   Безволосый, хотя и знал, что в этот день Молодая пома не останется одна, снова не посмел отдалиться от пещеры. Он присел у вчерашнего куста и продолжал подкапывать его, но случилось так, что при ударе о другой камень от кремня отскочил кусочек. От этого ребро стало еще острее - так что могло резать корни.
   Заметив эту новость, Безволосый поднял брови и удивленно уставился на камень. Пощупал его острое ребро кончиками пальцев, подхватил один и другой перерезанный корень и снова пощупал острое ребро кремня. В сознании у него невольно связался и давешний порез, на который он не обратил внимания, и изрезанный на мелкие кусочки и-вод, и только что перерезанные корни. Только сейчас он понял, как много можно сделать камнем, у которого ребра очень острые.
   Пораженный своей догадкой, Безволосый бросил подкапывать куст, кинулся к пещере и, запыхавшись, повторяя "акх-ба-ба-бу-ку-у!", стал показывать кремень чунгам. Таращил глаза, подпрыгивал, делал кремнем движения, словно резал животное или разрезал корни, и все бормотал:
   - Акх-ба-ба-бу-ку-у! Акх-ба-ба-бу-ку-у!
   Впервые случилось, что чунг пытался объяснить свою мысль определенными движениями. Впервые случилось, что чунг пытался высказаться с помощью определенных звукосочетаний. И впервые случилось, что Безволосый, получив впечатление, что другие чунги так же ясно и определенно поняли его, произнес вопросительно:
   - Хак? Хак?
   Это означало: "Вы поняли?" Но другие чунги лишь смутно уловили, что он хочет им сказать. Безволосый сделал что-то камнем. Но что именно он сделал и что сталось с камнем? Слабые проблески сознания еще не могли осветить им этот вопрос.
   Все-таки странные движения Безволосого, выражение его лица и непонятные звуки сильно возбудили в них любопытство. И когда он, подпрыгивая и делая вид, что режет кремнем, побежал обратно к подкопанному кусту, все побежали вслед за ним, всем хотелось увидеть "интересное".
   Безволосый привел их к кусту, присел возле и принялся резать острым ребром кремня подрытые корни.
   - Хак? Хак? - повторял он, перерезав какой-нибудь корень, и оборачивался к окружившим его чунгам, словно спрашивая: "Видите? Видите?"
   Смелый молча, сосредоточенно глядел на то, что делает Безволосый. Брови у него поднимались все выше и выше, выражая мучительное напряжение мысли. И, когда они почти достигли волос, а низкий лоб у него почти совсем исчез, он вдруг сильно затряс головой. Потом шагнул вперед, протянул руку к кремню Безволосого, взял его и долго рассматривал и ощупывал пальцами. А потом присел подле Безволосого и стал резать корень острым камнем.
   Один за другим чунги стали тоже пробовать. И на этом своем первом сознательном опыте все убеждались, что кремень Безволосого, действительно, может резать и что впредь им не нужно будет ссаживать себе пальцы и ладони, вытаскивая и разрывая коренья, и не нужно перегрызать их зубами, как делают животные.
   Через некоторое время со стороны леса донеслось ритмическое и певучее: "Ха-кха! Ха-кха! Ха-кха!" Никакое животное не могло издавать таких звуков, да еще так ритмически, и все сразу поняли, что это идут чунги, что они идут в ногу и подпевают себе. И действительно, хаканье приближалось, становилось все яснее, и среди кустов появились чунги, уходившие в лес. Теперь они возвращались и шли толпой, а все вместе они несли какое-то большое мохнатое животное и радостно подпевали: "Ха-кха! Ха-кха! Ха-кха!"
   Эта группа убила большого мо-ка. Они поели, сколько могли, и, вспомнив, как переносили Молодую пому, догадались перенести и мо-ка, потому что, если бы оставили его в лесу, его съели бы хищники. И теперь они шли и радовались не только тому, что будут есть его и на другой день, но и тому, что догадались перенести его в пещеру.
   Когда мо-ка внесли, Безволосый начал и его резать своим острым кремнем. Видя это чудо, вернувшиеся из леса чунги начали всхлипывать от удовольствия, а потом попробовали резать и своими камнями. Но их камни не могли резать так, как кремень Безволосого, так что многие выбросили их и отправились искать более острые.
   Долгое время Молодая пома пролежала в пещере, а чунги чередовались по двое, чтобы защищать ее, если в пещеру опять вскочит хищник. Все это время лес оставался безлиственным, а иногда небо покрывало его белым. Сначала чунги сердились на это белое, так как оно очень холодило им ступни. Потом привыкли и уже не ощущали такого холода, но все-таки негодовали, если с утра видели на земле белый покров.
   Но вот начались дожди. Подул теплый ветер, облака поднялись высоко, разорвались и открыли ясную синеву неба. Белое светило стало греть сильнее, на припеке поднимался тонкий пар, и не успели чунги понять, что происходит, как на верхних побегах деревьев и кустов появились почки. Вместе с тем среди высохшей травы показались молодые, сочно-зеленые стрелки, а однажды утром послышалась песенка чу-ру-лика.
   Все чунги вышли из пещер. Грудь у них наполнилась свежестью, и они жадно вдыхали тихое, теплое дуновение с юга, полное тонкого, едва уловимою запаха молодой зелени.
   Чунги жадно набросились на молодые верхние побеги сладкоплодных кустов. Но не успели они насытиться ими, как лес начал зеленеть. Голые ветки покрылись хрупкими светло-зелеными листиками - сначала самые тонкие и высокие, потом все более толстые и низкие. Кусты и поляны покрылись цветами, вокруг древесных стволов обвились тонкие вьющиеся стебли.
   Чунги радовались и удивлялись этой перемене в лесу. Кровь бодрее заиграла у них в жилах, грудь дышала прохладой и свежестью. Молодая пома, присев на припеке перед пещерой, переводила взгляд во все стороны, и в глазах у нее светилась весенняя радость. Она уже совсем поправилась, могла ходить выпрямившись, не хромая, и нога у нее не болела.
   Молодая пома осталась красивой даже после долгого лежания, - она была красивее всех других пом в большой группе, так как на теле у нее было совсем мало шерсти. Скоро должен был появиться на свет ее детеныш. Как в свое время Старая пома и Бурая дома. Молодая не знала, когда это произойдет, но и она предчувствовала, что это будет скоро, и радовалась.
   Эта радость наполняла все ее существо - нежная радость, совсем непохожая на радость чунга, убившего какое-нибудь животное. Она не могла себе представить, как будет держать своего детеныша, как будет его кормить, ласкать и гладить. Не могла она и представить, как он будет выглядеть, но чувствовала, как будет с ним счастлива, как будет его любить, и всем своим существом ждала его появления.
   Но предчувствие счастливого материнства обмануло Молодую пому, так как детеныш, едва родившись, жалобно поскулил раз или два, а потом затих и не шевельнул больше ни ручкой, ни ножкой. Молодая пома поняла, что детеныш умер, прижала его к себе и начала визжать и выть. Она визжала и выла два дня и две ночи, а когда трупик начал пахнуть, чунги взяли его у нее и отнесли в пещеру, где засыпали ветками и камнями. Но это не принесло Молодой поме никакого утешения. Она продолжала выть и плакать, хотя Безволосый все время сидел около нее. Он понимал ее страдания, хотел помочь ей, но сознавал, что не может, и только сочувственно хакал: "Хак? Хак?" Но Молодая пома даже не замечала его - так велика была ее материнская скорбь.
   Еще один день и одну ночь Молодая пома ревела и скулила о своем детеныше, так что вокруг нее другие чунги не могли спать спокойно. А на рассвете она завыла от боли в груди: невысосанное детенышем молоко распирало ей грудь и сводило с ума от боли. Она пробралась к скале, по которой сочилась вода, выпрямилась и прижалась к ней воспаленной грудью. Холод облегчил ей боль, она почувствовала себя лучше и на время перестала скулить.
   Снаружи в устье пещеры начал проникать синеватый свет. Весеннее утро вставало, светлело все больше и больше, и вместе со все усиливавшимся, все более белевшим светом чунги начали шевелиться и тоже вставать.
   Вдруг слабое, трепетное повизгивание какого-то животного заставило их вздрогнуть и вскочить. Схватив кто камень, кто палку, они кинулись вон. Молодая пома тоже кинулась за ними. Так прерывисто скулить не мог никакой крупный и сильный хищник, - в этом чунги были уверены. Но какое же другое животное посмело бы подойти к их пещере, а еще днем? Ведь от чунгов убегали все-все звери. Убегали, едва почуяв их. Может быть, это опять тот старый чунг, который пугал их ночью, завывая над расселиной в скале?
   Но нет. Это был только большой рыжеватый ла-и. Он лежал как раз у входа в пещеру. Из шеи у него текла кровь, а под головой образовалась большая кровавая лужа. На одном плече кожи совсем не было и краснело оголенное мясо. Задние лапы тоже были изодраны в крови.
   Чунги тотчас же подавили свое угрожающее рычание, побросали камни и ветки и захлюпали от удивления, собрались вокруг ла-и и озадаченно разглядывали его. Очевидно, он боролся с и-водом или другим хищником, боролся не на жизнь, а насмерть, и был смертельно ранен. Но как и почему он добрался до их пещеры? Может быть, он вышел победителем из этой борьбы, победителем ценою жизни, и приполз сюда из последних сил?
   Перед столь ясной картиной в сердце всякому чунгу упала теплая капля сострадания, хотя ла-и были только животными, да еще опасными, когда собирались стаей. И никто из них не подумал добить и съесть этого ла-и, и все пристально глядели, как он умирает.
   И он, действительно, умирал. Он не шевелил ни головой, ни лапами. Дышал с трудом, прерывисто, время от времени раскрывая пасть, словно ему не хватало воздуха. Глядел мутно и, наверное, уже не видел, что над ним наклоняются страшные чунги.
   Вдруг молодая пома горько всхлипнула, растолкала других чунгов, быстро наклонилась над ла-и и схватила его за переднюю лапу. Эта лапа у ла-и была наполовину перекушена, и по ней пома узнала прежнего "их" ла-и. Несмотря на свою боль и скорбь, она радостно заурчала, схватила голову ла-и, приподняла ее и заглянула в потускневшие глаза. Ла-и смотрел неподвижно, с едва заметным трепетанием век. Узнает ли он ее? К ней и к маленьким чунгам он был привязан сильнее, чем ко всем прочим...
   И вот... Он слегка шевельнул кончиком черного носа, словно нюхал ее, раз или два моргнул, слегка шевельнул хвостом и стукнул им по земле. Нет, сомнений не было, он помнил чунгов, спасших его от и-вода, помнил свое прежнее убежище и, наверное, сейчас, после кровавой борьбы с хищником, сознательно добрался до их пещеры, чтобы найти защиту у них.
   - Ух-кха-кха! Ух-кха-кха! - изумленно закричали чунги, тоже узнав по перекушенной лапе "своего" ла-и, и наклонились над ним еще ниже, с еще большим сочувствием. Ла-и, словно понимая их сочувствие, шевельнул ушами и тихо заскулил.
   - Ух-кха-кха! Ух-кха-кха! - запрыгали радостно чунги, поняв, что ла-и узнал их и обрадовался.
   Он снова стукнул хвостом оземь и попытался приподняться. И тут чунги увидели такое, чего никогда еще не видели: под брюхом у ла-и лежали детеныши, совсем крохотные ла-и, числом столько, сколько пальцев на одной руке.
   Крошечные ла-и с писком шевелились у брюха матери и тыкались в него мордочками.
   Ла-и с усилием приподнял голову и поглядел на них. Потом вдруг, уронив голову, вытянулся и не шевелил больше ни лапой, ни ухом, ни хвостом. Лежал неподвижно, слегка оскалясь, и все чунги поняли, что он умер.
   Несчастный ла-и словно только и ждал, чтобы произвести на свет детенышей, покормить их и умереть. Крошечные ла-и сосали еще теплое молоко и шевелили ушками и хвостиками. Но потом стали отваливаться от матери и тихонько скулить: материнское молоко остыло и перестало течь.
   Помы тревожно заурчали и захлюпали: мать умерла и оставила своих детенышей беспомощными! И, хотя ла-и был только животным, каждая испытывала к нему сочувствие как мать к матери, а к еще слепым детенышам жалость как к своим детям. Молодая пома, которая потеряла своего детеныша раньше, чем успела ему порадоваться, в которой эта потеря создала огромную пустоту, была потрясена материнскими чувствами. Глядя на крошечных, пищащих ла-и, она ощущала, как эти чувства покоряют ее, как что-то сильное и непобедимое влечет ее к ним, к этим детенышам умершей матери. Неудовлетворенный материнский инстинкт, вся ее кровь, все напиравшее в грудь молоко влекли ее к несчастным, осиротевшим детенышам, и она не могла не повиноваться этому первобытному зову жизни. Она присела подле мертвого ла-и, протянула руки к двум детенышам, осторожно подняла их и с внезапно пробудившейся нежностью поднесла к груди. Слепые детеныши тотчас же начали сосать ее, помахивая хвостиками. И Молодая пома почувствовала, как с нее сваливается какая-то тяжесть, как ей становится все легче, как великая скорбь по умершему маленькому чунгу тает, тает... Она почувствовала, как эта скорбь сменяется чем-то милым и теплым, счастливым и радостным, словно эти маленькие ла-и стали ее родными детьми...
   Радостно урча и нежно прижимая к себе маленьких детенышей, она встала и ушла в пещеру. И Безволосый, вытаращив глаза от изумления, ушел следом за нею.
   - Хак? Хак? - изумленно и вопросительно хакал он, словно спрашивал: "Что это? Что это?"
   Чунги долго оставались вокруг умершего ла-и и трех детенышей, которые продолжали пищать и тыкаться в мать мордочками. Потом, проголодавшись, они ушли в лес, а когда белое светило стало заходить и они вернулись, то детеныши уже умерли. Двое доползли до оскаленной морды своей матери, а третий свернулся у нее под шеей.
   Никто из чунгов не захотел есть их мясо. Близнецы поиграли с ними, а потом, вспомнив, как взрослые уносят мертвецов за пещеру и засыпают их ветками, по их примеру отнесли туда же и ла-и и тоже засыпали их.
   Глава 16
   И БОЛЬШАЯ СТАЯ ДВИНУЛАСЬ ВПЕРЕД...
   Снова лес утонул в буйной зелени, снова деревья украсились большими и мелкими плодами. Но плоды были еще очень кислые и вяжущие, так что чунги питались только луковицами и мясом убиваемых животных. Первоначальная жадность к верхним побегам некоторых кустов у них прошла, так как побеги не насыщали их, сколько бы их ни съесть.
   Стало совсем тепло, и чунги могли бы ночевать в лесу под открытым небом. Но, привыкнув и бессознательно привязавшись к своей пещере, они каждый вечер возвращались в нее еще до того, как зайдет белое светило, а потом до темноты оставались перед входом. Одни чесались, другие искались, детеныши играли, ссорились, кричали. Иногда и между взрослыми возникала из-за чего-нибудь ссора, и все поднимали такой крик, что его слышно было издали, и потому другие животные легко угадывали, что все эти пещеры населены.
   Случалось, что из норки в земле появлялся и полз твердокрылый брум-брум, и тогда маленькие чунги окружали его и долго забавлялись, разглядывая. Если у брум-брум были большие клешни и он щипался ими, детеныши тыкали в него прутиками и переворачивали на спину. Брум-брум вертелся и шевелил лапками, словно ловил воздух, а они радостно ухмылялись и всхлипывали. В конце концов кто-нибудь из них хватал его и с удовольствием съедал.
   Двое маленьких ла-и, которых кормила Молодая пома, подросли и начали играть. Для взрослых чунгов самой большой забавой было смотреть, как они борются и кусают друг друга. Но, конечно, ла-и понимали, что это игра, так как, сколько бы ни кусались, да еще и рычали при этом, ни у кого из них не появлялась кровь, ни один не визжал от боли, а оба только виляли хвостиками.
   Оба ла-и были светло-рыжие, как их мать, с торчащими ушками и острыми мордочками. Молодая пома видела и сознавала, что это вовсе не маленькие чунги, а просто ла-и, но любила их как родных детей. Ла-и, проголодавшись, всегда бежали прямо к ней и начинали жалобно-прежалобно скулить, они узнавали ее.
   Двое маленьких близнецов, которые уже не были маленькими, но не стали еще и взрослыми чунгами, тоже любили играть с ними, как играли с их матерью, когда она была вот таким маленьким ла-и. Давали им кусать себя за пальцы, а маленькие ла-и уже умели кусать, но совсем не больно.
   Никто из чунгов не удивлялся, что при них живут другие животные, да и ла-и не боялись их, - так они привыкли друг к другу. И не только никому из чунгов не приходило в голову съесть ла-и, как всякое другое животное, но при встрече с опасным зверем взрослые чунги и бездетные помы отбрасывали Молодую пому назад, к помам с маленькими детенышами, и были готовы защищать маленьких ла-и, как настоящих своих детенышей.
   Однажды группа Смелого вернулась в пещеру раньше обычного. Для группы этот день был неудачным, так как при встрече с грау пал жертвой Одноглазый. Грау напал неожиданно, и, прежде чем чунги успели опомниться и пронзить его острыми ветками, он загрыз Одноглазого. И он напал на Одноглазого со стороны ослепшего глаза, так что тот не мог увидеть его и нанести точный удар своей веткой - и погиб.
   Вернувшись в пещеру, чунги вскоре вышли из нее и уселись на припеке. С холмистой вершины над пещерой было видно далеко, а на западе лес терялся в этой безграничной дали. Белое светило уже заходило, и весь горизонт пылал оранжево-красными отблесками.
   Потом все стало оранжево-красным: и белое светило, и разорванные, плывущие по небу облака, и далекие темные горы. А потом пылающее оранжево-красное зарево заката залило и близкие деревья, и скалы, и самих чунгов. Чунги, никогда еще не видевшие ничего подобного, испуганно заревели, начали скакать и бить в ладоши: сгорит небо, сгорит лес, сгорит и белое светило, и впредь всегда будет только темнота...
   И действительно, белое светило начало словно угасать, а к нему медленно подползло большое пышное облако. И чем ближе подползало, тем страннее делалась его форма. Из светло-оранжевого оно стало рыжеватым, пошли по нему темные полосы, а спереди образовалась словно звериная голова. Сзади у него вырос хвост, потом выросли передние и задние лапы, а на голове появились торчащие уши. И этот удивительный зверь раскрыл пасть, обнажил острые зубы, засверкал яростными желтыми глазами, растопырил широкие лапы с искривленными когтями и...
   Чунги заревели:
   - Грра-у! Грра-у! Грра-у!
   Они узнали в облаке грау, который загрыз Одноглазого: тот же рыжеватый цвет шерсти, те же темные полосы на боках и спине... Он подползал все ближе к солнцу - еще немного, и схватит его своей разинутой пастью...
   - Грра-у! Грра-у! Грра-у! - ревели чунги, приходя в ужас при одной лишь мысли о том, что грау вот-вот съест белое светило.
   И грау впрямь схватил белое светило, из которого потекла кровь. Оно начало гаснуть со стороны укуса и вскоре совсем угасло; и только по краю осталась светлая полоска. Пылающий горизонт тоже погас, а над всем лесом спустился сумрак. Чунги и деревья перестали отбрасывать тени и сами сделались похожими на тени - так темно стало повсюду...
   Чунгов удивляли и изумляли многие явления природы и другие случаи, но они поражали их первобытное сознание не как чудо, а как что-нибудь новое, неиспытанное, увиденное впервые. Но сейчас перед ними было настоящее чудо: как может грау, загрызший Одноглазого и не имеющий крыльев, подняться на небо, ходить по нему и не падать? Как мог этот грау съесть белое светило? Это было чудом, которое они видели собственными глазами и равного которому еще не бывало.
   Не зная, что делать, чунги стремглав кинулись в пещеру и сбились в кучу. Они чувствовали, что пещера спасет их от того невиданного и неслыханного, которое им угрожает и перед которым они ощущают только ужас. Так провели они ночь в страхе, совсем непохожем на все другие страхи, пережитые ранее: темном, неопределенном и оттого еще более тяжелом и давящем. И лишь когда в устье пещеры появилась белизна рассвета, этот страх начал рассеиваться и исчезать. Молча, с чувством какой-то особенной радости вышли они из пещеры: впереди всех Смелый, за ним, почти касаясь его спины, Безволосый. За Безволосым шла Бурая пома, а по обеим ее сторонам - оба близнеца. Потом - Молодая пома, а под ногами у нее увивались маленькие ла-и, слегка поскуливая от голода, так как молока Молодой помы им уже не хватало. Потом все прочие чунги, а сзади всех Трусливый, который после того, как грау загрыз Одноглазого, стал еще трусливее. Они вышли из пещеры в тот самый момент, когда восходило белое светило, и онемели от изумления: оно было цело, грау не съел его, оно сияло и рассыпало свои теплые золотые лучи!
   Чунгов охватило какое-то совершенно новое чувство. Это чувство было не только радостью, но и каким-то трепетным благоговением, какой-то благодарностью и преклонением перед этим могучим белым светилом, которое было съедено страшным грау, но которое снова взошло, снова грело их; которое стояло недостижимо высоко и было сильнее самого сильного грау, сильнее всего всего...