Страница:
Сергей Анисимов
Год мертвой змеи
Памяти поколения, которое уходит.
Автор выражает глубокую благодарность участникам военно-исторических форумов «ВИФ2-НЕ» и «Сухой.Ру», и особенно Борису Седову, Андрею Уланову, Юрию Тепсуркаеву и Леониду Крылову.
Узел 1.0
Январь 1953 года
Для оказавшейся в купе мягкого вагона компании мужиков нет ничего более нормального, чем, перезнакомившись, начать употреблять соответствующие случаю напитки. Поезд три часа как отошел от вокзала в центре Москвы, направляясь в глубь страны. Конкретно – в сторону Иркутска. Еще более конкретно – это был знаменитый поезд Москва—Пекин, в котором в последние годы двигался в сторону Поднебесной народ самых разных гражданских и военных специальностей.
Купейный вагон был, наверное, идеальным местом для того, чтобы пережить в здравом уме подобную поездку. Особенно если попутчики хорошие. С этим Алексею на первый взгляд повезло. В купе, занятое им согласно выданной военным комендантом плацкарте, сели не академик, страдающий недержанием речи в сочетании с астматическими реакциями на сигаретный дым, и не полковник с молодой женой, непрерывно запирающий купе изнутри, а три совершенно нормальных, спокойных мужика – в меру шумных, в меру воспитанных. Два русака и татарин, назвавшийся именем Муса.
Перезнакомились. Мужики отрекомендовались инженерами-металлургами: того, кто постарше, звали Борисом, младшего – Леонидом. Татарин был прорабом и направлялся вместе с ними на строительство чего-то металлургического на просторах Китайской Народной Республики. Алексей же был в форме и с погонами и на вскользь заданный вопрос ответил просто: «По службе».
Чего, казалось бы, еще надо: долгая и утомительная поездка, хорошая компания, согретая первой разгонной порцией коньяка в вагоне-ресторане, вежливый и предупредительный проводник с начищенными под серебро пуговицами со сдвоенными молоточками на каждой. Живи и радуйся моменту. Подогретые коньяком попутчики, за вычетом в основном молчащего татарина, начали несколько громковато обсуждать достоинства броневых сталей, как бы снимая всякое желание задавать лишние вопросы. Дураку, мол, понятно, зачем в пятьдесят третьем году могут ехать в Китай специалисты по броне.
Тем не менее, все это была ерунда. Инженеры из них были, как из самого Алексея – наложница китайского императора. Повоевавший человек всегда способен определить людей, подобных себе, среди любой толпы. Так уголовники, еще не видя ни одной наколки на теле, в любой компании узнают побывавших «там». Вот так и проведший детство на улицах провинциального городка и многому там научившийся капитан-лейтенант Алексей Вдовый прокрутил через себя лица попутчиков, их манеру держаться. Не просто повоевавшие, как любой нормальный мужик из их поколения. Воюющие. Лицо «прораба»-татарина украшал вертикальный шрам, уходящий под волосы – почти такой же, как и у самого Алексея. Муса в свою очередь глянул на его распоротую осколком щеку с молчаливым уважением, скользнул взглядом по ленточкам колодок.
– Какой флот? – наконец спросил Алексея Борис, которому, похоже, надоело держать за идиота их явно все понимающего бывалого соседа. К этому моменту они вернулись в купе.
– Четвертый[1]. Который Балтийский.
– С самого начала?
– Точно. А вы где?
– Ленинградский фронт. У Старикова.
– Все вместе?
– Нет. Мы с Леней в самоходах, а Муса вон в пехоте отвоевал. Но теперь все вместе работаем.
– Угу... Понятно...
Где эта троица может «вместе работать», Алексею было не очень ясно, но лишние вопросы задавать таким людям бывает вредно для здоровья и долголетия, вот он и не стал. У него самого биография была нормальная и нетаинственная до скуки. Кадровый строевой командный состав флота, катера по шхерам (патрулирование и заброска разведывательно-диверсионных групп), канонерка (стрельба-стрельба-стрельба), крейсер (стрельба на таких нервах, что любые полгода, с самого начала, можно было засчитывать за пять). После войны – тральщики, но уже на штабных должностях. Одно тяжелое ранение, пришедшееся «прямо в рожу». Впрочем, после вселенской бойни сороковых годов дефицит мужиков с целыми руками и ногами был настолько острым, что на рожу девушки практически не смотрели, а на каждую вздрогнувшую при первом взгляде на него деваху приходилось по пять-шесть твердо знающих: лицо – не самое главное в мужчине. Несмотря на это, встречаться с собой глазами в зеркале Алексей до сих пор старался как можно реже.
За исключением этой самой рожи со шрамом, наискось пересекающим правую скулу и спускающимся по щеке, выглядел он тоже совершенно обычно. Рост, может быть, чуть выше среднего, волосы темного цвета, уже едва заметно начинающие редеть надо лбом, карие глаза. Обычная среднестатистическая внешность жителя русского Северо-Запада.
– Тебя где? – спросил он татарина, кивая на шрам. Тот пожал плечами:
– Не помню...
– Осколком? – вопрос был, вообще-то, не очень приличный, но Алексей помнил свой осколок и на мгновение испытал жгучий интерес: было ли пехотинцу так же больно, как ему? Оба «инженера» после его вопроса, не стесняясь, засмеялись, и Муса улыбнулся тоже, приглаживая усы рукой.
– Не смущайся, Лёш, – сказал, отсмеявшись, старший. – Просто я эти же вопросы Мусе задал, когда мы в первый раз все вместе встретились. Он уже тогда со шрамом был. Почти девять лет прошло, а мы почти не расстаемся, все на одном производстве.
Они опять посмеялись – видимо, последним словам.
– Меня ножом ранили в рукопашной, товарищ капитан-лейтенант, – сказал Муса серьезно. – В середине сорок четвертого. А вас?
– Не вас, а тебя.
– Вы младший офицер. А я старший сержант.
– А Борис? – спросил Алексей, мотнув головой на явно старшего в их группе. Про себя он отметил, что сержант про свое звание не сказал «был».
– Майор.
Это ответил сам старший. Несколько секунд они смотрели друг на друга, оба битые волки, дыша глубоко и тихо.
– Квиты, – наконец сказал Борис. – Свой.
– Извини, Алексей.
Татарин развел руками – дело, мол, такое, правила. Про себя они явно уже решили, что ехать неделю с лишним в молчаливом отчуждении от соседа по купе хуже, чем нарушить какую-то там конспирацию, непонятно зачем накинутую на нормальных вояк.
– Меня осколком. – Алексей бесшумно выпустил из себя воздух. Напряжение ушло. В купе теперь действительно были только свои. – Восемь дюймов взорвались на рубочной щели, проломили броневую заслонку. Много народу погибло, а мне вот повезло.
– Осколок-то вынули?
– А он и не сидел. Касательно, но кости разрубило как следует. В Мурманске четыре месяца провалялся пластом, с двумя пневмониями. Едва выжил... Но когда предложили на флоте остаться, – не возражал особо. Флот-то почти и не сокращали, если помните...
– В Мурманске... И с Балтийского флота... Интересный ты товарищ. – Борис задумчиво покачал головой.
– Понял?
– А чего ж тут не понять? Не тупой же я совсем.
Младший из «инженеров» достал из бюрократического вида портфеля, стоящего в углу дивана, бутылку водки и со стуком поставил на столик. С этого момента, собственно, и началось настоящее путешествие.
Пекин встретил их шумом и грязью. Жителя российской провинции трудно удивить валяющимся на улицах мусором – но после военных городков, где всегда есть избыток проштрафившихся солдатиков или матросов, кучи какого-то непонятного происхождения, в которых копались собаки, были встречены им с изумлением. Пробегали рикши, оглушая зазывными протяжными криками, проносились без всяких правил велосипедисты, нагруженные спереди и сзади пакетами и связками. Прямо от вокзала, засыпанного угольной пылью, начинались узкие улочки, над которыми нависало такое количество сушащегося на морозном ветру белья, что даже Кишинёв мог в этом отношении отдыхать.
– Товарищ Вдовый?
К Алексею, поставившему свои чемоданы на булыжник привокзальной площади, подошел высокий человек в полевой форме с погонами пехотного капитана и нарукавной повязкой с выцветшими буквами.
– Помощник дежурного советской военной миссии капитан Жданный. Разрешите ваше предписание?
Алексей предъявил командирскую книжку и предписание «прибыть в распоряжение», которые помощник дежурного весьма тщательно просмотрел, часто переводя взгляд с фотографий на само лицо Алексея, бледное после недели в трясущемся поезде.
– Пройдемте. – Капитан указал рукой на припаркованную легковушку, обсыпанную местной желтоватой пылью.
– Леша! – раздалось сзади.
Он обернулся и увидел, что троица его недавних попутчиков усаживается в похожую машину, затаскивая внутрь и распихивая невеликие пожитки под ноги. Алексей помахал им рукой, встретив неодобрительный взгляд капитана, и, усевшись, с треском захлопнул за собой дверцу. Если ребята думали, что он остается в Китае, то они ошибались. Ехал он в Корею, где который год с переменным успехом шла война. Как казалось Алексею, война довольно бессмысленная: ну кому нужен задрипанный полуостров, где нет ничего, корме рыбы и риса? В синем, так сказать, углу ринга, были войска ООН, процентов восемьдесят которых составляли старые знакомые американцы, а в красном – Народная Освободительная Армия Китая и Советский Союз, негласно помогавший своим друзьям техническими специалистами, советниками, вооружением – и, по слухам, даже авиацией. Одним из таких советников давно переросший свои капитан-лейтенантские погоны Алексей и должен был стать.
– Что ж вы так долго добирались, товарищ Вдовый? – поинтересовался военно-морской атташе, небрежно проглядывая его документы в очередной раз. – Не могли вас на самолет посадить?
– Виноват, товарищ капитан первого ранга.
– Знаю, что не виноват. А делать нечего, ни одного дня на отдых вам дать не могу. Сегодня летит самолет до гм... места назначения. С ним и отправитесь. Насколько вас ввели в курс дела?
– Насколько это можно было сделать в Ленинграде.
– В вашем личном деле сказано, что вы специалист больше по тральным операциям, чем по минно-заградительным.
– Так точно, товарищ капитан первого ранга. Но сейчас сложно найти чистого минера. Восемь лет тралим, а море все равно как суп с клецками.
– Ну вот и займетесь. Прививки вам сделали?
– Так точно, в Москве.
– Тогда, наверное, все. Желаю удачи.
Каперанг встал и пожал Алексею руку, одновременно стараясь запихнуть в карман кителя высовывающийся из него носовой платок. На дворе середина января, и на улице было холодновато, но в помещении было тепло натоплено и даже душно. На этом общение Алексея с высшим военно-морским чином советской военной миссии в Пекине и закончилось – его покормили в столовой и уже через два часа машина с тем же помощником дежурного в качестве сопровождающего повезла его через бурлящий и копошащийся город. К этому времени его уже переодели в темно-синий китель, подошедший бы младшему офицеру ВМС, но без знаков различия. Свой старый китель и пистолет Алексей оставил под расписку там же, в миссии, в то время как кортик и заслуженные к этому дню награды должны были дожидаться его возвращения в одном из многочисленных подсобных хранилищ штаба 4-го ВМФ. Взамен потертого «ТТ» мрачный немолодой старшина с ленточками «Кенигсберга» и «Варшавы» на груди выдал преобразившемуся черт знает во что капитан-лейтенанту китайский «Тип 54» – неплохо сделанную местную копию того же «ТТ» под тот же мощный 7,62-миллиметровый патрон.
– Отстреляли, товарищ капитан-лейтенант, не беспокойтесь, – просипел старый вояка. Толи он был просто простужен, то ли когда-то ранен в горло, но говорил старшина явно с трудом, и Алексей только махнул рукой, несколько раз прощелкав механикой «всухую», воткнул обойму на место и засунул пистолет в хрустящую, не обтертую еще кобуру.
– Патронов возьмете еще, товарищ капитан-лейтенант?
Подумав, Алексей с благодарностью кивнул и взял со стола перед старшиной поставленную им туда хрустнувшую от собственной тяжести коробочку на полсотни патронов – в дополнение к той, которую таскал в чемодане. В чужой форме и в окружении чужих людей Алексей чувствовал себя не очень уютно и от лишних боеприпасов не отказался, как бы мало они не значили на ждущей его войне. До нее, впрочем, еще надо было добраться.
Самолет ему все же пришлось ждать, причем довольно долго. Механики копались в моторах, подтягивали что-то, – и полторы дюжины пассажиров, сплошь военные, лениво покуривали, сидя на чемоданах под стеной заслоняющего их от ветра дома, часто отходя к стоящей под широким дырявым тентом бочке со стылой водой. Алексей был единственным в военно-морской форме, остальные – армейцы, авиаторы или непонятно кто. Несмотря на явно славянскую внешность заметной части военных, форма на них была не наша. Готовясь к новому назначению, Алексей вроде бы неплохо изучил, как должны выглядеть знаки различия китайской и северокорейской армий, но разобраться в том, кем являются окружающие его люди, до конца так и не смог – в том числе и потому, что большинство просто не имело погон.
Где-то треть пассажиров для разнообразия действительно составляли настоящие китайцы или корейцы. Держались они обособленно, редко переговаривались на своем мягком языке с большим количеством круглых, переливчатых гласных. Прожив большую часть детства в Бурятии, Алексей честно попытался уловить хоть что-то знакомое в их речи, но это было бесполезно – тот язык, на котором китайские или корейские товарищи общались между собой, не обнаружил ни одного слова или предлога, хотя бы отдаленно похожего на известные ему. Вдобавок, ни один из тех военнослужащих, кто был похож на своих, не подошел познакомиться. Подумав, Алексей, еще «дома» неплохо проинструктированный на предмет соблюдения секретности, решил поступить точно так же и не стал завязывать разговор даже с авиаторами, которые, не стесняясь переговаривались между собой по-русски. Он занес свой чемодан в пустой почему-то домик, где и присел на промятый до досок диван.
– Ни кхо бу кхо ча? – спросила незамеченная поначалу девушка-китаянка, сидевшая на стуле в дальнем углу полутемной комнаты.
– Что? – переспросил не понявший ни слова Алексей.
Извиняюще улыбнувшись, девушка легонько простучала по половицам, подошла к полке и сняла с нее одну из чашек. Через секунду она снова повернулась к Алексею, покрутила чашку в пальцах и опять улыбнулась.
– Чай? – глупо спросил он.
– Ча, – девушка улыбнулась так ласково, что на сердце у Алексея стало не просто тепло, а даже почти горячо. Он молча улыбнулся в ответ. А ведь его предупреждали, что такое может быть. Хотя, с другой стороны, – то, что капитан-лейтенант Вдовый был холостым, расценивалось соответствующими органами и как плюс, и как минус для его назначения одновременно. Пусть звучит это и смешно, но так уж ему сказали. Ну пока можно надеяться, что это все же в большей степени плюс.
Согретый не перестававшей нежно улыбаться девушкой чай оказался хорошим, в меру терпким и в меру крепким. Ждать его пришлось минут пять, и за это время в домик заглянул только один человек. Он окинул Алексея и китаянку быстрым неприязненным взглядом и сразу вышел обратно. Что это означало, Алексей не понял, но, выпив свою чашку и ответив девушке несколько раз повторенной серией излишне сложных жестов, символизирующих высшую степень благодарности, он вышел из комнаты и сам, не забыв захватить с собой чемодан.
Механики точно так же продолжали колотить ключами по своим железякам, как и час назад. Алексей ничего в этом не понимал, но от всей души понадеялся, что изношенный самолет доставит их куда надо. То, насколько капризной штукой являются авиационные моторы, конструкторы которых готовы на все ради каждой лишней лошадиной силы, втискиваемой в возможно минимальные вес и габариты, он прекрасно помнил по своим ранним военным дням на «туполевских» катерах. Именно поэтому Алексей был до мозга костей убежден в том, что мозоль на заднице от многочасового ожидания – совершенная ерунда по сравнению с тем, что эту задницу, вместе со всем остальным прилагающимся к ней, может разорвать на весьма мелкие части, если один из налаживаемых моторов вдруг откажет где-нибудь над горами.
Еще через несколько часов авиаторы сделали перерыв и ушли куда-то, скорее всего – поесть. В животе у Алексея начало недвусмысленно бурчать, но поскольку остальные продолжали спокойно сидеть на своих вещах, то он не стал ничего выяснять, решив потерпеть.
Терпеть пришлось еще часа два, после чего подошедший к ним военный в длинной шинели произнес короткую, оставшуюся совершенно непонятной речь, и все сидевшие начали подниматься с мест – молча или обмениваясь недлинными энергичными фразами. К удивлению Алексея, никому из них даже не пришло в голову обернуться на оставленные под стеной и навесом чемоданчики и вещмешки, и, решив уже совершенно ничему не удивляться, он пошел вместе со всеми к полуприкрытому пеленой влекомых ветром снежинок домику метрах в трехстах от той рулежки, рядом с которой они провели последние несколько часов. В чемодане не было ничего ценного, за что стоило беспокоиться, поэтому Алексей мысленно пожал плечами. Ничего секретного у него не имелось, а сотня патронов к пистолету, пара перемен грязного и еще одна пара чистого белья, несколько книжек по специальности и потертый немецкий несессер вряд ли кого-то соблазнят. Почти наверняка у остального военного люда личных вещей еще меньше, а «крысятники» в воюющих армиях долго не живут, так что...
У входа в домик, в котором по запахам и столбу дыма над крышей можно было опознать столовую, нестройную толпу военных в разномастных шинелях встретил молодой очкарик без знаков различия, но с синей повязкой на рукаве, по которой можно было предположить, что он относится к китайским ВВС. Широко улыбаясь и ни на секунду не закрывая рот, китаец сначала указал на вешалку, а потом развел пришедших по отдельным столикам на четыре человека каждый. Скатертей на столиках не имелось, но доски столешниц были чисто отмыты и украшены неплохо прорисованной стилизацией эмблемы ВВС НОАК: красная звезда во вписанном в красную же окружность белом круге, наложенная на двухлопастной пропеллер.
Алексей оказался за столом с двумя армейцами-азиатами и молодым офицером, удивительно похожим на украинца. Тот и сам посмотрел на Алексея с интересом, но рта не открыл и только улыбнулся глазами. Тот же очкарик скомандовал что-то из дальнего угла столовой, и все нестройно поднялись. Подавальщиц в столовой не оказалось, и к открывшемуся раздаточному окошку выстроилась короткая очередь. И подносов им тоже не дали, но Алексей посмотрел, как поступают остальные, и не моргнув глазом принял из рук ухмыляющейся девчушки в вытертой белой косыночке горячую миску. Несколько раз оглянувшись в разные стороны по дороге к своему столику, он так и не увидел, чем можно было есть то, что в миске лежало: густо пересыпанную кусочками овощей лапшу буроватого от соуса цвета. Хлеба не дали – впрочем, Алексея это не удивило: то, что в Китае хлеба не едят, ему уже рассказывали.
Вернувшиеся раньше него азиаты уже ели, не поднимая на соседа глаз, быстро и аккуратно работая длинными коническим палочками. Алексею пришло в голову, что они принесли их с собой, как в советской армии в войну солдаты таскали с собой собственные ложки. Как флотскому офицеру ему было это странно, и что теперь делать, Алексей просто не знал. Этот было почти стыдно, учитывая то, что есть хотелось очень.
– Чёё, – произнес из-за его плеча подошедший военный. – Куинг, товалишъ.
Хлопнувшийся на стул рядом украинец с благодарностью кивнул, как и сам Алексей, и подобрал легшую к нему рукояткой вилку.
– Лъен– Чанг? – спросил сосед, когда снова улыбнувшийся китаец отошел.
Алексей чуть не клацнул челюстью, настолько чужие слова не увязались с ухмыляющимся усатым лицом.
– Ладно, шучу, – сказал украинец через несколько секунд, явно до предела насладившись его видом. – Меня зовут Вань-Ю Ша.
– Что?
Алексей опять не понял и только моргнул, продолжая держать вилку воткнутой в свою так и не попробованную еще лапшу.
– Вань-Ю Ша, – ухмыляясь, раздельно повторил этот же сосед, по крайней мере знающий русский язык. – То есть Ванюша. Иван. Фамилия Шурин.
Он сунул руку, и Алексей, наконец-то понявший сказанное, рассмеялся, крепко ее пожав: «Лёша».
– Моряк?
– Точно.
– Давно я вашего брата не видел. Да ты ешь...
Шурин наклонился над своей тарелкой и начал накручивать на вилку длинные полосочки проваренного с овощами теста. Алексей последовал его примеру незамедлительно, и разговор утих как-то сам собой. Пахло из миски мясом, но пи одного мясного кусочка в ней так и не попалось – приготовлена лапша была явно не для старших офицеров. Впрочем, есть ее вполне было можно, и даже отсутствие хлеба не так уж помешало.
Подошедшая девушка с квадратным подносом в руках что-то спросила, и Алексей уловил первое знакомое ему уже китайское слово:« Ча».
– Ча, – сказал он, и новый знакомый по имени Шурин негромко засмеялся, откинувшись на своем стуле и оглядывая расставляющую чашки девушку.
То, что чай подали не после еды, а вместе с ней, было странным, но и это тоже можно было пережить, как и его запах, немного напомнивший запах мокрых кирзовых сапог. Вкус, опять же, оказался тоже вполне ничего, так что когда доевший не особо обильную порцию Алексей допил остатки чая и снова обходящая столы девушка налила «по второй», ему стало уже совсем тепло и уютно.
Сосед оказался в итоге не слишком многословным и ничего про себя не рассказал. Его военной специальностью могло быть что угодно: от криптографии до топографии, и добровольно выдавать лишнюю информацию впервые в жизни встреченному человеку было действительно вредно как для каждого пошедшего на подобную глупость человека в отдельности, так и для дела, которому все они служили.
– Из какого города? – было единственным вопросом, который «Вань Ю Ша» все же задал.
Вопрос был несложный, но Алексей все же задумался, как на него можно было ответить. Как любой кадровый военный, он к тридцати годам не слишком ассоциировал себя с каким-то отдельным городом, которых немало уже повидал.
– Нижнеангарск, – наконец сообразил он. – Хотя и это не город. Так, поселок. А ты?
– З пид Полтавы, – сообщил Шурин. – Тоже не город.
Иван поискал взглядом вокруг и сокрушенно вздохнул.
Вышло это настолько комично, что Алексей засмеялся снова.
– Нету, – сказал он. – И не может быть. А на месте что, не нальют?
– Может, и нальют, – пожал «Вань Ю Ша» плечами. – Да только долетим пока...
До самолета действительно пришлось ждать еще часа два – сначала за тем же чаем, потом снова на чемоданах. Последняя пачка купленного Алексеем еще в самой Москве «Памира» была уже здорово почата, но жадничать он не стал – угостил новоприобретенного знакомого. Кто знает, может, ему дольше хороших папирос не удастся увидеть, чем ему самому.
Уже почти к закату авиаторы наконец-то закончили свои непонятные манипуляции с инструментами, затянули замками крышки капотов обоих моторов, и с помощью аэродромных солдат, подкативших тележку с какими-то баллонами, запустили и опробовали их один за другим. Погоняв моторы на разных режимах минут пять и вроде бы оставшись довольным издаваемыми ими звуками, неслышимый за воем и рокотом летчик высунулся в форточку и закрутил над головой сжатой в кулак рукой. В шуме Алексей так и не расслышал ни одного прямо направленного к ним слова, но военные уже начали вставать и оправлять форму. Дело было понятное, и он поступил точно так же, как все остальные: взял в руку свой хиленький чемоданчик, пригибаясь и зябко сгибая плечи под теплой матерчатой курткой, заспешил к люку в вибрирующем корпусе самолета.
Летели на ящиках с английскими надписями, сложенными в средней части самолета – машина была грузопассажирская. Внизу проплывала изрезанная каналами и прудами равнина, потом пошли холмы с террасами посадок. Самолет вошел в облака и выскочил сверху, окутанный водяными каплями, стекающими по стеклам. Солнце пробивалось из иллюминаторов косыми качающимися полосками, то проводя ими по лицам, то вдруг освещая самые глухие закоулки салона видавшего виды «Ли-2». Потом Алексей уснул.
Проснулся он уже в темноте, когда они заходили на посадку на сияющий посадочными огнями аэродром среди смутно темнеющих покатых холмов. Очевидно, здесь надо было дозаправиться и сменить пассажиров: какие-то люди долго толкались и переговаривались, протискиваясь мимо него то в одну сторону, то в другую. Дозаправка заняла несколько часов, потом еще долго чего-то ждали, но Алексей так и не стал выходить из самолета: на прижатой к одному из шпангоутов свернутой вдвое куртке было достаточно удобно даже в положении полусидя, и он предпочел дремать дальше, ощущая все связанные с очередным взлетом звуки сквозь заложенные сном и перепадом давления уши. Еще через час или два, когда он выспался на неделю вперед и окончательно опух, самолет в очередной раз пошел вниз и неожиданно снова нырнул в сумерки, на этот раз утренние. Это было до того удивительно, что Алексей проснулся окончательно и с уже искренним интересом поглядел в иллюминатор на тянущуюся снизу кривыми зигзагами речку, в которой отражалась розово-желтая полоса восхода.
Купейный вагон был, наверное, идеальным местом для того, чтобы пережить в здравом уме подобную поездку. Особенно если попутчики хорошие. С этим Алексею на первый взгляд повезло. В купе, занятое им согласно выданной военным комендантом плацкарте, сели не академик, страдающий недержанием речи в сочетании с астматическими реакциями на сигаретный дым, и не полковник с молодой женой, непрерывно запирающий купе изнутри, а три совершенно нормальных, спокойных мужика – в меру шумных, в меру воспитанных. Два русака и татарин, назвавшийся именем Муса.
Перезнакомились. Мужики отрекомендовались инженерами-металлургами: того, кто постарше, звали Борисом, младшего – Леонидом. Татарин был прорабом и направлялся вместе с ними на строительство чего-то металлургического на просторах Китайской Народной Республики. Алексей же был в форме и с погонами и на вскользь заданный вопрос ответил просто: «По службе».
Чего, казалось бы, еще надо: долгая и утомительная поездка, хорошая компания, согретая первой разгонной порцией коньяка в вагоне-ресторане, вежливый и предупредительный проводник с начищенными под серебро пуговицами со сдвоенными молоточками на каждой. Живи и радуйся моменту. Подогретые коньяком попутчики, за вычетом в основном молчащего татарина, начали несколько громковато обсуждать достоинства броневых сталей, как бы снимая всякое желание задавать лишние вопросы. Дураку, мол, понятно, зачем в пятьдесят третьем году могут ехать в Китай специалисты по броне.
Тем не менее, все это была ерунда. Инженеры из них были, как из самого Алексея – наложница китайского императора. Повоевавший человек всегда способен определить людей, подобных себе, среди любой толпы. Так уголовники, еще не видя ни одной наколки на теле, в любой компании узнают побывавших «там». Вот так и проведший детство на улицах провинциального городка и многому там научившийся капитан-лейтенант Алексей Вдовый прокрутил через себя лица попутчиков, их манеру держаться. Не просто повоевавшие, как любой нормальный мужик из их поколения. Воюющие. Лицо «прораба»-татарина украшал вертикальный шрам, уходящий под волосы – почти такой же, как и у самого Алексея. Муса в свою очередь глянул на его распоротую осколком щеку с молчаливым уважением, скользнул взглядом по ленточкам колодок.
– Какой флот? – наконец спросил Алексея Борис, которому, похоже, надоело держать за идиота их явно все понимающего бывалого соседа. К этому моменту они вернулись в купе.
– Четвертый[1]. Который Балтийский.
– С самого начала?
– Точно. А вы где?
– Ленинградский фронт. У Старикова.
– Все вместе?
– Нет. Мы с Леней в самоходах, а Муса вон в пехоте отвоевал. Но теперь все вместе работаем.
– Угу... Понятно...
Где эта троица может «вместе работать», Алексею было не очень ясно, но лишние вопросы задавать таким людям бывает вредно для здоровья и долголетия, вот он и не стал. У него самого биография была нормальная и нетаинственная до скуки. Кадровый строевой командный состав флота, катера по шхерам (патрулирование и заброска разведывательно-диверсионных групп), канонерка (стрельба-стрельба-стрельба), крейсер (стрельба на таких нервах, что любые полгода, с самого начала, можно было засчитывать за пять). После войны – тральщики, но уже на штабных должностях. Одно тяжелое ранение, пришедшееся «прямо в рожу». Впрочем, после вселенской бойни сороковых годов дефицит мужиков с целыми руками и ногами был настолько острым, что на рожу девушки практически не смотрели, а на каждую вздрогнувшую при первом взгляде на него деваху приходилось по пять-шесть твердо знающих: лицо – не самое главное в мужчине. Несмотря на это, встречаться с собой глазами в зеркале Алексей до сих пор старался как можно реже.
За исключением этой самой рожи со шрамом, наискось пересекающим правую скулу и спускающимся по щеке, выглядел он тоже совершенно обычно. Рост, может быть, чуть выше среднего, волосы темного цвета, уже едва заметно начинающие редеть надо лбом, карие глаза. Обычная среднестатистическая внешность жителя русского Северо-Запада.
– Тебя где? – спросил он татарина, кивая на шрам. Тот пожал плечами:
– Не помню...
– Осколком? – вопрос был, вообще-то, не очень приличный, но Алексей помнил свой осколок и на мгновение испытал жгучий интерес: было ли пехотинцу так же больно, как ему? Оба «инженера» после его вопроса, не стесняясь, засмеялись, и Муса улыбнулся тоже, приглаживая усы рукой.
– Не смущайся, Лёш, – сказал, отсмеявшись, старший. – Просто я эти же вопросы Мусе задал, когда мы в первый раз все вместе встретились. Он уже тогда со шрамом был. Почти девять лет прошло, а мы почти не расстаемся, все на одном производстве.
Они опять посмеялись – видимо, последним словам.
– Меня ножом ранили в рукопашной, товарищ капитан-лейтенант, – сказал Муса серьезно. – В середине сорок четвертого. А вас?
– Не вас, а тебя.
– Вы младший офицер. А я старший сержант.
– А Борис? – спросил Алексей, мотнув головой на явно старшего в их группе. Про себя он отметил, что сержант про свое звание не сказал «был».
– Майор.
Это ответил сам старший. Несколько секунд они смотрели друг на друга, оба битые волки, дыша глубоко и тихо.
– Квиты, – наконец сказал Борис. – Свой.
– Извини, Алексей.
Татарин развел руками – дело, мол, такое, правила. Про себя они явно уже решили, что ехать неделю с лишним в молчаливом отчуждении от соседа по купе хуже, чем нарушить какую-то там конспирацию, непонятно зачем накинутую на нормальных вояк.
– Меня осколком. – Алексей бесшумно выпустил из себя воздух. Напряжение ушло. В купе теперь действительно были только свои. – Восемь дюймов взорвались на рубочной щели, проломили броневую заслонку. Много народу погибло, а мне вот повезло.
– Осколок-то вынули?
– А он и не сидел. Касательно, но кости разрубило как следует. В Мурманске четыре месяца провалялся пластом, с двумя пневмониями. Едва выжил... Но когда предложили на флоте остаться, – не возражал особо. Флот-то почти и не сокращали, если помните...
– В Мурманске... И с Балтийского флота... Интересный ты товарищ. – Борис задумчиво покачал головой.
– Понял?
– А чего ж тут не понять? Не тупой же я совсем.
Младший из «инженеров» достал из бюрократического вида портфеля, стоящего в углу дивана, бутылку водки и со стуком поставил на столик. С этого момента, собственно, и началось настоящее путешествие.
Пекин встретил их шумом и грязью. Жителя российской провинции трудно удивить валяющимся на улицах мусором – но после военных городков, где всегда есть избыток проштрафившихся солдатиков или матросов, кучи какого-то непонятного происхождения, в которых копались собаки, были встречены им с изумлением. Пробегали рикши, оглушая зазывными протяжными криками, проносились без всяких правил велосипедисты, нагруженные спереди и сзади пакетами и связками. Прямо от вокзала, засыпанного угольной пылью, начинались узкие улочки, над которыми нависало такое количество сушащегося на морозном ветру белья, что даже Кишинёв мог в этом отношении отдыхать.
– Товарищ Вдовый?
К Алексею, поставившему свои чемоданы на булыжник привокзальной площади, подошел высокий человек в полевой форме с погонами пехотного капитана и нарукавной повязкой с выцветшими буквами.
– Помощник дежурного советской военной миссии капитан Жданный. Разрешите ваше предписание?
Алексей предъявил командирскую книжку и предписание «прибыть в распоряжение», которые помощник дежурного весьма тщательно просмотрел, часто переводя взгляд с фотографий на само лицо Алексея, бледное после недели в трясущемся поезде.
– Пройдемте. – Капитан указал рукой на припаркованную легковушку, обсыпанную местной желтоватой пылью.
– Леша! – раздалось сзади.
Он обернулся и увидел, что троица его недавних попутчиков усаживается в похожую машину, затаскивая внутрь и распихивая невеликие пожитки под ноги. Алексей помахал им рукой, встретив неодобрительный взгляд капитана, и, усевшись, с треском захлопнул за собой дверцу. Если ребята думали, что он остается в Китае, то они ошибались. Ехал он в Корею, где который год с переменным успехом шла война. Как казалось Алексею, война довольно бессмысленная: ну кому нужен задрипанный полуостров, где нет ничего, корме рыбы и риса? В синем, так сказать, углу ринга, были войска ООН, процентов восемьдесят которых составляли старые знакомые американцы, а в красном – Народная Освободительная Армия Китая и Советский Союз, негласно помогавший своим друзьям техническими специалистами, советниками, вооружением – и, по слухам, даже авиацией. Одним из таких советников давно переросший свои капитан-лейтенантские погоны Алексей и должен был стать.
– Что ж вы так долго добирались, товарищ Вдовый? – поинтересовался военно-морской атташе, небрежно проглядывая его документы в очередной раз. – Не могли вас на самолет посадить?
– Виноват, товарищ капитан первого ранга.
– Знаю, что не виноват. А делать нечего, ни одного дня на отдых вам дать не могу. Сегодня летит самолет до гм... места назначения. С ним и отправитесь. Насколько вас ввели в курс дела?
– Насколько это можно было сделать в Ленинграде.
– В вашем личном деле сказано, что вы специалист больше по тральным операциям, чем по минно-заградительным.
– Так точно, товарищ капитан первого ранга. Но сейчас сложно найти чистого минера. Восемь лет тралим, а море все равно как суп с клецками.
– Ну вот и займетесь. Прививки вам сделали?
– Так точно, в Москве.
– Тогда, наверное, все. Желаю удачи.
Каперанг встал и пожал Алексею руку, одновременно стараясь запихнуть в карман кителя высовывающийся из него носовой платок. На дворе середина января, и на улице было холодновато, но в помещении было тепло натоплено и даже душно. На этом общение Алексея с высшим военно-морским чином советской военной миссии в Пекине и закончилось – его покормили в столовой и уже через два часа машина с тем же помощником дежурного в качестве сопровождающего повезла его через бурлящий и копошащийся город. К этому времени его уже переодели в темно-синий китель, подошедший бы младшему офицеру ВМС, но без знаков различия. Свой старый китель и пистолет Алексей оставил под расписку там же, в миссии, в то время как кортик и заслуженные к этому дню награды должны были дожидаться его возвращения в одном из многочисленных подсобных хранилищ штаба 4-го ВМФ. Взамен потертого «ТТ» мрачный немолодой старшина с ленточками «Кенигсберга» и «Варшавы» на груди выдал преобразившемуся черт знает во что капитан-лейтенанту китайский «Тип 54» – неплохо сделанную местную копию того же «ТТ» под тот же мощный 7,62-миллиметровый патрон.
– Отстреляли, товарищ капитан-лейтенант, не беспокойтесь, – просипел старый вояка. Толи он был просто простужен, то ли когда-то ранен в горло, но говорил старшина явно с трудом, и Алексей только махнул рукой, несколько раз прощелкав механикой «всухую», воткнул обойму на место и засунул пистолет в хрустящую, не обтертую еще кобуру.
– Патронов возьмете еще, товарищ капитан-лейтенант?
Подумав, Алексей с благодарностью кивнул и взял со стола перед старшиной поставленную им туда хрустнувшую от собственной тяжести коробочку на полсотни патронов – в дополнение к той, которую таскал в чемодане. В чужой форме и в окружении чужих людей Алексей чувствовал себя не очень уютно и от лишних боеприпасов не отказался, как бы мало они не значили на ждущей его войне. До нее, впрочем, еще надо было добраться.
Самолет ему все же пришлось ждать, причем довольно долго. Механики копались в моторах, подтягивали что-то, – и полторы дюжины пассажиров, сплошь военные, лениво покуривали, сидя на чемоданах под стеной заслоняющего их от ветра дома, часто отходя к стоящей под широким дырявым тентом бочке со стылой водой. Алексей был единственным в военно-морской форме, остальные – армейцы, авиаторы или непонятно кто. Несмотря на явно славянскую внешность заметной части военных, форма на них была не наша. Готовясь к новому назначению, Алексей вроде бы неплохо изучил, как должны выглядеть знаки различия китайской и северокорейской армий, но разобраться в том, кем являются окружающие его люди, до конца так и не смог – в том числе и потому, что большинство просто не имело погон.
Где-то треть пассажиров для разнообразия действительно составляли настоящие китайцы или корейцы. Держались они обособленно, редко переговаривались на своем мягком языке с большим количеством круглых, переливчатых гласных. Прожив большую часть детства в Бурятии, Алексей честно попытался уловить хоть что-то знакомое в их речи, но это было бесполезно – тот язык, на котором китайские или корейские товарищи общались между собой, не обнаружил ни одного слова или предлога, хотя бы отдаленно похожего на известные ему. Вдобавок, ни один из тех военнослужащих, кто был похож на своих, не подошел познакомиться. Подумав, Алексей, еще «дома» неплохо проинструктированный на предмет соблюдения секретности, решил поступить точно так же и не стал завязывать разговор даже с авиаторами, которые, не стесняясь переговаривались между собой по-русски. Он занес свой чемодан в пустой почему-то домик, где и присел на промятый до досок диван.
– Ни кхо бу кхо ча? – спросила незамеченная поначалу девушка-китаянка, сидевшая на стуле в дальнем углу полутемной комнаты.
– Что? – переспросил не понявший ни слова Алексей.
Извиняюще улыбнувшись, девушка легонько простучала по половицам, подошла к полке и сняла с нее одну из чашек. Через секунду она снова повернулась к Алексею, покрутила чашку в пальцах и опять улыбнулась.
– Чай? – глупо спросил он.
– Ча, – девушка улыбнулась так ласково, что на сердце у Алексея стало не просто тепло, а даже почти горячо. Он молча улыбнулся в ответ. А ведь его предупреждали, что такое может быть. Хотя, с другой стороны, – то, что капитан-лейтенант Вдовый был холостым, расценивалось соответствующими органами и как плюс, и как минус для его назначения одновременно. Пусть звучит это и смешно, но так уж ему сказали. Ну пока можно надеяться, что это все же в большей степени плюс.
Согретый не перестававшей нежно улыбаться девушкой чай оказался хорошим, в меру терпким и в меру крепким. Ждать его пришлось минут пять, и за это время в домик заглянул только один человек. Он окинул Алексея и китаянку быстрым неприязненным взглядом и сразу вышел обратно. Что это означало, Алексей не понял, но, выпив свою чашку и ответив девушке несколько раз повторенной серией излишне сложных жестов, символизирующих высшую степень благодарности, он вышел из комнаты и сам, не забыв захватить с собой чемодан.
Механики точно так же продолжали колотить ключами по своим железякам, как и час назад. Алексей ничего в этом не понимал, но от всей души понадеялся, что изношенный самолет доставит их куда надо. То, насколько капризной штукой являются авиационные моторы, конструкторы которых готовы на все ради каждой лишней лошадиной силы, втискиваемой в возможно минимальные вес и габариты, он прекрасно помнил по своим ранним военным дням на «туполевских» катерах. Именно поэтому Алексей был до мозга костей убежден в том, что мозоль на заднице от многочасового ожидания – совершенная ерунда по сравнению с тем, что эту задницу, вместе со всем остальным прилагающимся к ней, может разорвать на весьма мелкие части, если один из налаживаемых моторов вдруг откажет где-нибудь над горами.
Еще через несколько часов авиаторы сделали перерыв и ушли куда-то, скорее всего – поесть. В животе у Алексея начало недвусмысленно бурчать, но поскольку остальные продолжали спокойно сидеть на своих вещах, то он не стал ничего выяснять, решив потерпеть.
Терпеть пришлось еще часа два, после чего подошедший к ним военный в длинной шинели произнес короткую, оставшуюся совершенно непонятной речь, и все сидевшие начали подниматься с мест – молча или обмениваясь недлинными энергичными фразами. К удивлению Алексея, никому из них даже не пришло в голову обернуться на оставленные под стеной и навесом чемоданчики и вещмешки, и, решив уже совершенно ничему не удивляться, он пошел вместе со всеми к полуприкрытому пеленой влекомых ветром снежинок домику метрах в трехстах от той рулежки, рядом с которой они провели последние несколько часов. В чемодане не было ничего ценного, за что стоило беспокоиться, поэтому Алексей мысленно пожал плечами. Ничего секретного у него не имелось, а сотня патронов к пистолету, пара перемен грязного и еще одна пара чистого белья, несколько книжек по специальности и потертый немецкий несессер вряд ли кого-то соблазнят. Почти наверняка у остального военного люда личных вещей еще меньше, а «крысятники» в воюющих армиях долго не живут, так что...
У входа в домик, в котором по запахам и столбу дыма над крышей можно было опознать столовую, нестройную толпу военных в разномастных шинелях встретил молодой очкарик без знаков различия, но с синей повязкой на рукаве, по которой можно было предположить, что он относится к китайским ВВС. Широко улыбаясь и ни на секунду не закрывая рот, китаец сначала указал на вешалку, а потом развел пришедших по отдельным столикам на четыре человека каждый. Скатертей на столиках не имелось, но доски столешниц были чисто отмыты и украшены неплохо прорисованной стилизацией эмблемы ВВС НОАК: красная звезда во вписанном в красную же окружность белом круге, наложенная на двухлопастной пропеллер.
Алексей оказался за столом с двумя армейцами-азиатами и молодым офицером, удивительно похожим на украинца. Тот и сам посмотрел на Алексея с интересом, но рта не открыл и только улыбнулся глазами. Тот же очкарик скомандовал что-то из дальнего угла столовой, и все нестройно поднялись. Подавальщиц в столовой не оказалось, и к открывшемуся раздаточному окошку выстроилась короткая очередь. И подносов им тоже не дали, но Алексей посмотрел, как поступают остальные, и не моргнув глазом принял из рук ухмыляющейся девчушки в вытертой белой косыночке горячую миску. Несколько раз оглянувшись в разные стороны по дороге к своему столику, он так и не увидел, чем можно было есть то, что в миске лежало: густо пересыпанную кусочками овощей лапшу буроватого от соуса цвета. Хлеба не дали – впрочем, Алексея это не удивило: то, что в Китае хлеба не едят, ему уже рассказывали.
Вернувшиеся раньше него азиаты уже ели, не поднимая на соседа глаз, быстро и аккуратно работая длинными коническим палочками. Алексею пришло в голову, что они принесли их с собой, как в советской армии в войну солдаты таскали с собой собственные ложки. Как флотскому офицеру ему было это странно, и что теперь делать, Алексей просто не знал. Этот было почти стыдно, учитывая то, что есть хотелось очень.
– Чёё, – произнес из-за его плеча подошедший военный. – Куинг, товалишъ.
Хлопнувшийся на стул рядом украинец с благодарностью кивнул, как и сам Алексей, и подобрал легшую к нему рукояткой вилку.
– Лъен– Чанг? – спросил сосед, когда снова улыбнувшийся китаец отошел.
Алексей чуть не клацнул челюстью, настолько чужие слова не увязались с ухмыляющимся усатым лицом.
– Ладно, шучу, – сказал украинец через несколько секунд, явно до предела насладившись его видом. – Меня зовут Вань-Ю Ша.
– Что?
Алексей опять не понял и только моргнул, продолжая держать вилку воткнутой в свою так и не попробованную еще лапшу.
– Вань-Ю Ша, – ухмыляясь, раздельно повторил этот же сосед, по крайней мере знающий русский язык. – То есть Ванюша. Иван. Фамилия Шурин.
Он сунул руку, и Алексей, наконец-то понявший сказанное, рассмеялся, крепко ее пожав: «Лёша».
– Моряк?
– Точно.
– Давно я вашего брата не видел. Да ты ешь...
Шурин наклонился над своей тарелкой и начал накручивать на вилку длинные полосочки проваренного с овощами теста. Алексей последовал его примеру незамедлительно, и разговор утих как-то сам собой. Пахло из миски мясом, но пи одного мясного кусочка в ней так и не попалось – приготовлена лапша была явно не для старших офицеров. Впрочем, есть ее вполне было можно, и даже отсутствие хлеба не так уж помешало.
Подошедшая девушка с квадратным подносом в руках что-то спросила, и Алексей уловил первое знакомое ему уже китайское слово:« Ча».
– Ча, – сказал он, и новый знакомый по имени Шурин негромко засмеялся, откинувшись на своем стуле и оглядывая расставляющую чашки девушку.
То, что чай подали не после еды, а вместе с ней, было странным, но и это тоже можно было пережить, как и его запах, немного напомнивший запах мокрых кирзовых сапог. Вкус, опять же, оказался тоже вполне ничего, так что когда доевший не особо обильную порцию Алексей допил остатки чая и снова обходящая столы девушка налила «по второй», ему стало уже совсем тепло и уютно.
Сосед оказался в итоге не слишком многословным и ничего про себя не рассказал. Его военной специальностью могло быть что угодно: от криптографии до топографии, и добровольно выдавать лишнюю информацию впервые в жизни встреченному человеку было действительно вредно как для каждого пошедшего на подобную глупость человека в отдельности, так и для дела, которому все они служили.
– Из какого города? – было единственным вопросом, который «Вань Ю Ша» все же задал.
Вопрос был несложный, но Алексей все же задумался, как на него можно было ответить. Как любой кадровый военный, он к тридцати годам не слишком ассоциировал себя с каким-то отдельным городом, которых немало уже повидал.
– Нижнеангарск, – наконец сообразил он. – Хотя и это не город. Так, поселок. А ты?
– З пид Полтавы, – сообщил Шурин. – Тоже не город.
Иван поискал взглядом вокруг и сокрушенно вздохнул.
Вышло это настолько комично, что Алексей засмеялся снова.
– Нету, – сказал он. – И не может быть. А на месте что, не нальют?
– Может, и нальют, – пожал «Вань Ю Ша» плечами. – Да только долетим пока...
До самолета действительно пришлось ждать еще часа два – сначала за тем же чаем, потом снова на чемоданах. Последняя пачка купленного Алексеем еще в самой Москве «Памира» была уже здорово почата, но жадничать он не стал – угостил новоприобретенного знакомого. Кто знает, может, ему дольше хороших папирос не удастся увидеть, чем ему самому.
Уже почти к закату авиаторы наконец-то закончили свои непонятные манипуляции с инструментами, затянули замками крышки капотов обоих моторов, и с помощью аэродромных солдат, подкативших тележку с какими-то баллонами, запустили и опробовали их один за другим. Погоняв моторы на разных режимах минут пять и вроде бы оставшись довольным издаваемыми ими звуками, неслышимый за воем и рокотом летчик высунулся в форточку и закрутил над головой сжатой в кулак рукой. В шуме Алексей так и не расслышал ни одного прямо направленного к ним слова, но военные уже начали вставать и оправлять форму. Дело было понятное, и он поступил точно так же, как все остальные: взял в руку свой хиленький чемоданчик, пригибаясь и зябко сгибая плечи под теплой матерчатой курткой, заспешил к люку в вибрирующем корпусе самолета.
Летели на ящиках с английскими надписями, сложенными в средней части самолета – машина была грузопассажирская. Внизу проплывала изрезанная каналами и прудами равнина, потом пошли холмы с террасами посадок. Самолет вошел в облака и выскочил сверху, окутанный водяными каплями, стекающими по стеклам. Солнце пробивалось из иллюминаторов косыми качающимися полосками, то проводя ими по лицам, то вдруг освещая самые глухие закоулки салона видавшего виды «Ли-2». Потом Алексей уснул.
Проснулся он уже в темноте, когда они заходили на посадку на сияющий посадочными огнями аэродром среди смутно темнеющих покатых холмов. Очевидно, здесь надо было дозаправиться и сменить пассажиров: какие-то люди долго толкались и переговаривались, протискиваясь мимо него то в одну сторону, то в другую. Дозаправка заняла несколько часов, потом еще долго чего-то ждали, но Алексей так и не стал выходить из самолета: на прижатой к одному из шпангоутов свернутой вдвое куртке было достаточно удобно даже в положении полусидя, и он предпочел дремать дальше, ощущая все связанные с очередным взлетом звуки сквозь заложенные сном и перепадом давления уши. Еще через час или два, когда он выспался на неделю вперед и окончательно опух, самолет в очередной раз пошел вниз и неожиданно снова нырнул в сумерки, на этот раз утренние. Это было до того удивительно, что Алексей проснулся окончательно и с уже искренним интересом поглядел в иллюминатор на тянущуюся снизу кривыми зигзагами речку, в которой отражалась розово-желтая полоса восхода.