Страница:
Кто остается еще? 73-й отдельный понтонно-мостовой батальон в Городкове – тот самый, где под командой майора служат 140 человек? 561-й отдельный морской разведпункт в Парусном? Отдельные «полки», «бригады» и «батальоны» с оставшимися в наследство от великой империи многозначными порядковыми номерами – большими, чем количество служащих в них солдат и матросов? Предполагалось, что в «угрожаемый период», упрощенно именуемый предвоенным, их технику примут рекой текущие в скадрированные части резервисты. Где оно было, это понимание того, что «угрожаемый период» начался в середине 90-х, когда в мире впервые прозвучал ликующий крик: «Бейте их! Нам за это ничего не будет – они русские!», как по-вашему? Где они, эти резервисты? А вот, прямо под носом…
Несущийся по более-менее расчистившейся дороге бронетранспортер вильнул в сторону, уходя от удара сдуру прыгнувшей на него легковушки.
– Идиот! – проорал майор все равно не слышащему его водителю. – Дави их к такой-то матери! Гони!
По шоссе БТР-80 мог выдать 80 км/ч, но мотор был изношен, а система регулирования давления воздуха в шинах «плыла», так что они вряд ли держали больше 70. Понятно, что обгонял их почти любой. Отдельные машины (в стеклах мелькали перекошенные страхом лица) обходили их по широкой дуге. Столкновение с прущей по шоссе большой железной дурой грозило им не разбирательством с ВАИ и затем судом, а тем, что они останутся здесь, под колесами и траками «освободителей». Тех самых, кто уже давно привык сначала стрелять, а потом, при необходимости, «выражать сожаление». Хотя куда бежать, зачем? В деревни разве что – подальше от городов. С севера и востока Калининградскую область прижимает к морю Литва: можно себе представить, с чем там будут ждать русских беженцев, пытающихся ускользнуть от «справедливой кары за годы кровавой оккупации». Почти наверняка прибалты своего случая не упустят: тактические удары куда-нибудь от Шилуте на Мысовку и с Таураге-Пагегяй на Советск и Неман будут потом красиво смотреться во вклеенных в их учебники истории картах…
Ветер бил майора в лицо, и только поэтому он не пытался утереть слезы. Россия, бедная, несчастная Россия, как же часто тебе везет на предателей и просто дураков, стоящих у власти… Как часто сопливые восемнадцатилетние пацаны и давно осознавшие себя отцы и кормильцы многолюдных семейств должны расплачиваться за чужую глупость, с матерными воплями кидаясь в безнадежные контратаки на накатывающийся вал очередного нашествия. С самодельными сулицами и дроворубными топорами, с фузеями, с трехлинейками образца 1890-го и 1890/30-го, с ППШ и модернизированными «калашниковыми». Да сколько же можно?
Командир 879-го отдельного десантно-штурмового батальона морской пехоты майор Сивый, над фамилией которого ни один человек в здравом уме не посмел бы усмехнуться, плакал. Ветер размазывал его слезы, уводя соленые дорожки к вискам. Грохот и рев впереди стоял такой, что плохо было слышно даже 260-сильный дизель бронетранспортера, надрывающийся в попытках выдавить из себя еще хотя бы один квант скорости. Батальон, до которого оставались уже считаные километры, давили, давили, давили артиллерией, вбивая в землю. Значит, 6610-я база в Мамонове уже все… Значит, закончив с ними, самоходки начали или вот-вот начнут обстреливать Светлый, Калининград, и еще Калининград, и снова Балтийск… Интересно, сумели ли выйти в море ракетные катера? Живы ли еще их экипажи, жив ли тот старший лейтенант на причале, готовый со своими людьми драться, но настолько спокойный, что это было даже страшнее, чем сам предстоящий бой… Интересно, успел ли Ромка довезти мать до мирного деревенского дома, в котором живет ее сестра, где они все проводили лето последний десяток годов, пока старшим офицерам не начали снова давать путевки на юг. И еще интересно, удастся ли вернуться туда, чтобы попытаться сделать то, что должен сделать каждый нормальный мужик, когда к порогу его дома приходят враги… Дом старый, стоящий на окраине микроскопического поселка в полтора десятка дворов: ни асфальта, ни телефона. Это хорошо – кроме карателей и официальных делегатов «нового порядка», туда никто не потрудится отправиться, а значит, у Саши есть шанс…
БТР уже ворвался в жилые кварталы Приморска, но дойти до разветвления шоссе они не успели. Сектор обзора майора был вперед и вправо, и вверх он не смотрел, как не смотрел туда никто. Хотя какая разница… Система наведения шедшей почти точно по оси шоссе оперативно-тактической ракеты MGM-140 «ATACMS» засекла движущуюся быстроходную цель, параметры отраженного и излучаемого сигнала которой соответствовали бронетехнике. Одиночный БТР не заставил бы дорогостоящий боеприпас сработать, но в пределах нескольких сотен метров от него находились десятки прочих машин: от легковушек и автобусов до грузовиков, – а помехи от еще действующей городской электросети и засветки от зданий примерно соответствовали мерам РЭБ, ожидаемым от колонны бронетехники на марше. Снаряжена спикировавшая на шоссе ракета была в варианте «Block II A», то есть как раз в таком, какой требовался для поражения бронетехники или пусковых установок ракет. Она шла к батальону, уцелевшая к этому моменту техника которого еще занимала подготовленные для отражения высадки десанта позиции в нескольких километрах впереди. Но эта цель ее блок управления устроила тоже. В течение не измеряемых обычными часами долей секунды вышибные заряды ракеты выбросили из ее тела 6 суббоеприпасов «IBAT», оснащенных индивидуальными системами наведения, похожих на растопыривших в прыжке лапы пауков. Самой дальней пораженной целью стала расположенная почти в 800 метрах от шоссе крупная коммерческая палатка «24/7», сделанная из гофрированного железа крыша которой бликовала в инфракрасном диапазоне, как настоящий Т-80. Два боевых элемента навелись на почти неподвижный, если сравнивать его скорость с их собственной, бронетранспортер БТР-80. Защищающий десантное отделение броневой лист имел в толщину всего 9 миллиметров, и у находящихся в бронетранспортере и на его броне людей не было ни малейшего шанса.
Расплескивая остатки невыработанного топлива, корпус выполнившей свое предназначение ракеты вбился в ухнувшую от удара крышу двухэтажного дома, попавшегося ему на пути. К этому моменту выпустившая его с находящейся чуть южнее польских Млынар огневой позиции установка М270 уже находилась в десятке миль от Бранева. Отстрелявшийся дивизион втянулся в хвост колонны 35-й Пехотной (механизированной) дивизии, с 2006 года входящей в состав армии США в Европе. Являясь, согласно плану, дивизией первого эшелона, организационно подчиненная Объединенному штабу НАТО в интересах выполнения операции «Свобода России», 35-я Пехотная пересекла Государственную границу Польской Республики и Российской Федерации в 10 часов 12 минут утра. Навстречу головному дозору ее 66-й бригадной боевой группы не было сделано ни одного выстрела: к этому времени сопротивление русских пограничников и располагающихся в пограничной зоне армейских подразделений было подавлено полностью.
Тремя месяцами раньше. Январь
Сердце колотилось как сумасшедшее. 130 ударов в минуту – это был, наверное, самый минимум. Такому ритму соответствовал бы хороший спринт или что-нибудь типа поднятия тяжестей – но ничего этого не было. На самом деле известный в группе как «Док» Николай в это время медленно и аккуратно переставлял ноги одну за другой, задерживая дыхание в ожидании того, как скрипнет снег. Но снег был утоптан – ведущей вдоль стены недостроенного кирпичного дома тропинкой явно немало пользовались после последнего снегопада, то есть вчера и сегодня как минимум.
Стараясь больше полагаться на слух, чем на зрение, и сдвинув для этого «уши» подшлемника чуть вверх, он продвигался вперед. Скорость, с которой Николай двигался, подошла бы скорее какому-нибудь престарелому одноногому ветерану Второй Пунической. Да и испытываемый им уровень уверенности в себе – тоже. Дыхания за спиной не то чтобы не было слышно – его даже уже не чувствовалось. Это могло означать слишком многое, и в первую очередь тот простой факт, что он оторвался от остатков своей группы слишком далеко. Либо то, что он вообще остался один. Второе имело настолько однозначный исход, что можно было даже уже не слишком бояться – бессмысленно. Однако старательно прививаемый самому себе в ходе чтения философской классики и рекомендаций Миямото Мусаси фатализм помогал не слишком: сердце продолжало колотиться в ребра, мешая и слушать, и двигаться. А ускорение между тем могло понадобиться – причем, судя по ощущениям, весьма скоро. Дешевый и слабый «ИЖ-61» в руках требовал по крайней мере полсекунды на перезарядку срывающимися, неуклюжими в теплых перчатках руками, и это при том, что по самому ему в этот момент могут работать ствола три. Как уже говорилось, результат подобного мог быть только один.
Примерно в десятке метров справа чуть «вякнуло» чем-то тяжелым по утоптанному снегу, и Николай тут же остановился, поднимая приклад ружья к плечу. Ствол уперся своим зрачком в угол заброшенного сарая, до которого было еще порядочно: метров тридцать минимум. Это или три-четыре минуты такого же движения, как сейчас, или секунд пятнадцать бега. Обвисшая поверх толстого свитера светло-серая зимняя «Горка» бесшумно терлась одной складкой о другую: ее размер оказался на пару номеров больше нужного и подошел бы скорее Железному Винни, чем Доку с его нормальным ростом в 182. Но Винни давно уже было не видно и не слышно, – скорее всего, он уже все, как и остальные…
Ну что, вправо? Сложенная из белого силиката стена мертвого дома, медленно протягивающаяся с правой стороны, буквально дышала ему в затылок черными глазницами окон. Но Николай знал, что смотреть вверх бесполезно. Даже учитывая сантиметров десять утоптанного снега под ногами, заметить его из глубины комнат, не высовываясь, было невозможно. А высовываться никто не будет, потому что на высунувшегося всегда может посмотреть чей-нибудь ствол – а это слишком высокая плата за проявленное не вовремя любопытство. Ну, не любопытство, конечно, просто стремление сориентироваться, но и это не стоило лишнего риска. Если они понимают, что он остался один, то выгоднее всего им будет именно стрелковое соревнование на максимальной дистанции, когда решающим становится наличный остаток боеприпасов и как раз стрелковая квалификация… Ну-ну… Если бы не проклятое колотящееся сердце, то к этому тоже можно было бы отнестись спокойнее, а так…
Николай по-прежнему продвигался вперед осторожными приставными шагами, не отводя прицельную линию от чуть приблизившегося угла забора, где вот-вот могла возникнуть чья-нибудь голова. Нервы у него были натянуты так, что в любой момент могли не выдержать, заставив его рвануться вперед, и хорошо, если молча. Такое с ним пару раз уже происходило, и ни один из этих раз не заканчивался благополучно. Да вообще и не мог закончиться… Поэтому он и держался.
Слева! Резкий звон металла по металлу был оглушающ. Николай крутанулся, ожидая неминуемого удара между лопаток, но деваться было некуда: в эту секунду он был зажат на утоптанной тропинке между стеной того же громадного дома и остовом ржавого сельскохозяйственного механизма слева. Он успел даже развернуться, поэтому вторая пуля, с визгом раздирая воздух, прошла в десятке сантиметров от его головы. И даже выстрелить он тоже успел – в никуда, не целясь, просто в снежно-белое пространство перед собой. Но все это было уже бесполезно. Стрелка он увидел лишь после того, как третья пуля попала ему точно в грудь. Противник был на заборе и хладнокровно производил выстрел за выстрелом, опираясь животом на то бульбообразное расширение, которое строители пускали на нескольких верхних рядах кирпичей. Вторая попавшая в Николая пуля ударила ниже – в левую полу «Горки», чувствительно ужалив бедро, а следующая снова прошла мимо, со звоном влепившись в тот же проржавевший механизм.
– Убит! – проорал Николай, кривя губы от острой боли в коже на груди и особенно в левой ноге: 4,5-миллиметровый свинцовый шарик угодил точно в проекцию бедренной кости. С трудом заставив себя разогнуться, он поднял «ИЖ» над головой обеими руками. Стрелок не ответил, – он уже исчез за забором, как будто провалился. Елки-палки, там же высота метра три, – как он туда залез?
По-прежнему держа ружье горизонтально над головой, Николай, прихрамывая и чертыхаясь, пошел назад. Весь путь, на который у него ушло около двадцати минут второй фазы задания, он прошел теперь минут за пять или шесть.
– Док! – проорали из-за сетки, когда он вышел в образованный навешенными на столбы матами входной коридор безопасности. – И тебя тоже, солнце мое? Ты последний, между прочим!
Машка дождалась, пока он, опустив руки, разрядит оружие и впихнет в ствол «Ижки» увенчанную игривым пластмассовым сердечком заглушку, пролежавшую все это время в его нагрудном кармане. Только после этого она откинула сетку в сторону, дав товарищу пройти.
– 39 минут, – широко улыбаясь, отметила при этом она. – Мы не ожидали, что ты так долго продержишься. Витька на 25-й вышел, а тебя все нет и нет. Пошли, наши уже чай пьют.
– Спасибо, Маш…
Николай наконец-то содрал с лица покрытый разводами инея прозрачный защитный щиток и с наслаждением вдохнул холодный воздух.
– Ух, хорошо…
– Шестой? – поинтересовался подошедший инструктор с яркой нашивкой «Барса» на плече форменной куртки.
– Так точно.
– Тогда все?
Николай только кивнул, кривясь. Настроение у него было даже не сказать чтобы паршивое – просто «никакое». Казалось бы, делов-то: два проигранных захода, оба «вчистую», то есть с соотношением потерь более 2:1. А переживалось это худо. Впрочем, иначе было бы менее интересно.
Инструктор дождался подтверждающего кивка от Маши и, подойдя к черному просмоленному столбу с неизвестно где добытым классическим «Не влезай, убьет!», ткнул длинным пальцем в пластмассовую кнопку. Над площадкой взвыла и тут же угасла сирена. Ждать смысла не было – уцелевшие члены выигравшей задание группы все равно должны были прийти в ту же соседствующую с мужской и женской раздевалками комнату отдыха. Поэтому, в очередной раз поморщившись и растерев пылающее болью бедро несколькими круговыми движениями, Николай пошел за Машкой, прыгающей через сугробы с такой легкостью, будто пережитые за последние два с половиной часа нагрузки ее не касались. Впрочем, она могла уже успеть отдохнуть.
– Док пришел! – объявила Маша, распахивая дверь и склоняясь в издевательском поклоне. Делать было нечего, – пришлось входить навстречу вою и улюлюканью. Стоявший у стойки с кофейниками высокий парень из инструкторской команды только ухмыльнулся.
– Новый рекорд! – объявил Железный Винни. – Док умудрился продержаться дольше всех нас в третий раз за месяц! Презрев опасность, крался он по торосам и расщелинам, сжимая в напряженных руках верное ружжо! Пули свистели вокруг, но это не смущало нашего героя! Нет! Он смело прокрадывался в тыл врага, стращая его меткостью своего огня!..
– Ладно, я понял уже…
Контроль над своим голосом Николаю удалось сохранить, хотя он не заявил бы, что это было особенно легко. Одна и та же ошибка, совершенная несколько раз, могла стоить ему как минимум репутации, а то и позиции в команде.
– Ну, понял, так садись. Ребят, налейте ему там чаю. Лен, к тебе ближе всех, между прочим, – не спи там.
Сдав оружие продолжающему ухмыляться инструктору и высыпав остаток пулек в стоящую на стойке закопченную консервную банку, Николай уселся с края скамьи. Поерзав сразу заледеневшей задницей на твердой доске, он с удовольствием прижался к теплому боку неунывающей Машки, уже успевшей избавиться от куртки и оставшейся в одном свитере. Самому ему, чтобы поступить так же, пришлось выхлебать первую кружку едва ли не до дна.
– Ну что, Док, пока ты там шлялся, мы уже поговорили, перемыли друг другу косточки. Но еще раз все обсудить никогда не вредно, поэтому приступим. И про первую серию тоже – в свете результатов второй. Готовы?
Все вразнобой покивали, но как раз в этот момент в комнату ввалилась вторая группа – известная в среде игроков «Нарва», и пришлось ждать, покуда они не сдадут свои стволы, не проорутся и не просмеются. Только когда «нарвцы» обхлопали всех по плечам, с шуточками и прибауточками уговаривая не расстраиваться и не переживать лишку, возможно стало более-менее начать говорить. Длился «разговор» больше часа и, как обычно, утомил всех не меньше, чем собственно состязание. Обычно такое общение после окончания беготни на западный манер именовали «дебрифингом», но если говорить простым языком, это был просто разбор действий членов группы и группы в целом, своих и чужих. А поскольку группа «Юрк» провалила оба выпавших им на сегодня задания – «Великий Мумрик» и «Охоту на снайпера», – то легко это не было. Не избежал критики и сам командир группы, Железный Винни (в миру Витя Искандеров), единственный из них всех ветеран настоящей войны. Не спецназовец, не десантник – просто рядовой пехотинец, которому повезло найти себе в гражданской жизни занятие, удовлетворяющее его без остатка и целиком. Неглупый и зрелый мужик, ночами он руководил сменой охраны крупного жилого комплекса в Озерках, утром отсыпался, а днем подрабатывал вооруженным курьером, развозя на ухоженном «Гольфе» документы между какими-то офисами в Центре. Вечерами и по выходным он занимался тем, для чего ему нужны были все деньги, которые он успевал зарабатывать. Группа в складчину оплачивала Вите треть расходов на хардбол, страйкбол, пейнтбол (чтобы не закостеневать в тактике, их «циклы» они регулярно чередовали) и спортивное ориентирование. Он же за это отвечал за «логистику» в отношении резервирования баз и экипировки, закупки билетов на дальние выезды и карт на ориентаторские соревнования. И командовал, когда группа выходила на игровое поле или ввязывалась в серьезную ситуацию в реальной жизни. За остальное он платил сам, и денег ему вечно не хватало. Как и другим, конечно.
Витя был даже не самым старым из всех них, как не был самым старым и Николай Ляхин. Он не был самым агрессивным или просто хищным, хотя в стаях именно такие обычно и становятся вожаками. Но они не были стаей – они были именно группой, объединенной общими интересами в жизни. Не всеми, конечно: интересы у всех были разными, просто они перекрывались какой-то частью, как сложносочиненные окружности в венновских диаграммах. Маша, например, была старшекурсницей истфака, а в свободное время уходила с поисковыми отрядами в самые глухие углы Карелии и Псковщины – копать ржавое железо последней большой войны. При всем этом она была не «своим парнем», стриженным «под мальчика», а совершенно нормальной веселой девчонкой со всеми причитающимися ей по возрасту плюсами, то есть с коллекцией мягких игрушек на спинке дивана и фигурой, заставившей бы удавиться от обиды половину моделей знаменитого художника Бориса Валлехо. То, что она любила выкопанные из речного ила старые танки, лихую атаку уступом на отстреливающуюся с деревянной вышки в центре пейнтбольной площадки снайперскую пару и рукопашку в полный контакт, не портило ее совершенно.
Имеющий рост в 190 сантиметров Леша Тихомиров, обычно именуемый просто Тихим, был еще интереснее. Он совершенно боготворил домашнюю электронику и электрику: причем не какие-нибудь компьютеры или системы увлажнения воздуха, а бытовуху, вроде электроплит или тостеров. Ни почему так вышло, ни зачем ему это нужно, никто особо не понимал, но посмеивались над Лешей исключительно по-доброму. А если кому-то требовалось купить холодильник, то отлично знали, у кого спросить совета в отношении выбора. Как ни странно, Леша был не слесарем, а почему-то ветеринаром. Бывает. Не имеющая никакого прозвища Лена Карпат была старше большинства остальных членов группы. Профессиональный фармаколог и мать очаровательного белокурого чуда с голубыми глазищами размером с чайную чашку, она отличалась мягкой улыбкой и хладнокровием, которое вызывало у Николая тщательно маскируемую оторопь. Лена любила упражнения продвинутых комплексов сувари-ваза, бросковые техники классического самбо, ножевые рандори[2] и мужа – осевшего в Питере дальневосточника, смотрящего на все занятия своей верной боевой подруги с уважительным и философским спокойствием. Николай и сам любил многое из всего этого: или даже не любил, а принимал, как часть себя самого, – как часть того, что считал нормальным. Кто-то из их шестерки неровно дышал к лыжным гонкам на 30–40 километров: но таких было всего трое – Витя, например, был южанином, и в его родных краях на лыжах не ходили. Кто-то обожал плавание, вызывающее у Николая разве что тоску. Траншейный стенд любили почти все. Пиво и шашлыки – все без исключения. Нормально, в общем… Таких людей в России было три четверти городского населения.
Полтора-два года назад группа называлась еще не «Юрк», да и не была она еще настоящей группой. Так, просто компания общающихся чуть теснее обычного людей, чем-то привлеченных один к другому. Кто-то приходил, кто-то исчезал сначала на месяц, а потом навсегда. Маша пристала к ним из угасающей тусовки «Сорокоманов» – друзей по анонимной сперва переписке через газету бесплатных объявлений, узнающих друг друга в метро по круглым значкам с цифрами «801». Ее друг, имя которого не помнил уже никто, давно исчез, а она осталась, потому что в этой компании ей было все так же интересно. Они встречались примерно раз в две недели – где-нибудь у Львовских ворот на Петропавловке, у новых фонтанов на Московской, еще где-то. Витя пытался их как-то сплотить, повести за собой на самбо, на стрельбище в Сосновку, но тогда это мало кому нравилось. Поэтому, наверное, в их компании люди и менялись так часто. А потом убили Юру.
Юрка Медведев был совершенно нормальным молодым человеком – таким же, как все они. В 2007-м он окончил «Корабелку» и работал на Адмиралтейских верфях, с перерывами на «вынужденные отпуска» гнавших заказы для индийского и китайского флотов. У него был первый разряд по самбо, второй по спортивному дзюдо, и еще он любил танцевать и читать современную отечественную литературу направления «фэнтези»: чтобы у каждого по двуручному мечу и в небе разноцветные драконы косяками. 14 января 2009 года он возвращался с сестрой и устоявшейся подругой с затянувшейся на всю ночь гулянки по случаю встречи «Старого Нового года». Где-то в четырех сотнях метров от отпирающей двери станции метро «Улица Дыбенко» их остановили трое. Выпей Юра хотя бы чуть-чуть больше, и он, возможно, остался бы в живых. Скорее всего, нападавшие сломали бы ему пару ребер, отняли бы то, что им требовалось, и оставили в покое. Возможно, девушек даже не стали бы насиловать. Так, полапали бы, может, а то и просто попугали. Во всяком случае, именно эта версия звучала потом в суде. Но на улице был мороз, уже успевший выветрить из него часть алкоголя, а Юра был крепким 28-летним парнем, отслужившим в свое время два года в войсках ПВО: полбутылки шампанского и немного водки в самом начале вечера не значили для него много. В своей реакции и подготовке он не то чтобы был слишком уверен, – просто за спиной стояли приросшие к земле девчонки. А то, что, забрав деньги, мобильники и куртки, их в результате не тронут, гарантировать он сам себе не мог никак… Юра был единственным в тройке ранних прохожих парнем и при этом имел средний рост и не слишком заметную мускулатуру. Так что когда он посмел спокойным голосом послать троих вооруженных ножами крепких ребят по известному адресу, это привело тех в демонстративное изумление. Они даже выразили свою печаль вслух – и это тоже прозвучало потом на том позорище, которое назвали судом. «Придется поучить». Убивать его они, наверное, и в самом деле не хотели, зачем? «Просто поучить. Он сам виноват».
Несущийся по более-менее расчистившейся дороге бронетранспортер вильнул в сторону, уходя от удара сдуру прыгнувшей на него легковушки.
– Идиот! – проорал майор все равно не слышащему его водителю. – Дави их к такой-то матери! Гони!
По шоссе БТР-80 мог выдать 80 км/ч, но мотор был изношен, а система регулирования давления воздуха в шинах «плыла», так что они вряд ли держали больше 70. Понятно, что обгонял их почти любой. Отдельные машины (в стеклах мелькали перекошенные страхом лица) обходили их по широкой дуге. Столкновение с прущей по шоссе большой железной дурой грозило им не разбирательством с ВАИ и затем судом, а тем, что они останутся здесь, под колесами и траками «освободителей». Тех самых, кто уже давно привык сначала стрелять, а потом, при необходимости, «выражать сожаление». Хотя куда бежать, зачем? В деревни разве что – подальше от городов. С севера и востока Калининградскую область прижимает к морю Литва: можно себе представить, с чем там будут ждать русских беженцев, пытающихся ускользнуть от «справедливой кары за годы кровавой оккупации». Почти наверняка прибалты своего случая не упустят: тактические удары куда-нибудь от Шилуте на Мысовку и с Таураге-Пагегяй на Советск и Неман будут потом красиво смотреться во вклеенных в их учебники истории картах…
Черт его знает, что он возьмет: в оригинале в посвященной армии обороны Израиля песне стояло «канал Суэц». Впрочем, может, и нет. Могучие армии гордых прибалтийских государств будут использованы, скорее, для полицейских и карательных операций. Для борьбы с партизанами и городским подпольем. В общем, как и в прошлый раз…
Идут железные роты литовской мотопехоты,
Тогда войне придет конец,
##########когда прибалт возьмет, возьмет…
Ветер бил майора в лицо, и только поэтому он не пытался утереть слезы. Россия, бедная, несчастная Россия, как же часто тебе везет на предателей и просто дураков, стоящих у власти… Как часто сопливые восемнадцатилетние пацаны и давно осознавшие себя отцы и кормильцы многолюдных семейств должны расплачиваться за чужую глупость, с матерными воплями кидаясь в безнадежные контратаки на накатывающийся вал очередного нашествия. С самодельными сулицами и дроворубными топорами, с фузеями, с трехлинейками образца 1890-го и 1890/30-го, с ППШ и модернизированными «калашниковыми». Да сколько же можно?
Командир 879-го отдельного десантно-штурмового батальона морской пехоты майор Сивый, над фамилией которого ни один человек в здравом уме не посмел бы усмехнуться, плакал. Ветер размазывал его слезы, уводя соленые дорожки к вискам. Грохот и рев впереди стоял такой, что плохо было слышно даже 260-сильный дизель бронетранспортера, надрывающийся в попытках выдавить из себя еще хотя бы один квант скорости. Батальон, до которого оставались уже считаные километры, давили, давили, давили артиллерией, вбивая в землю. Значит, 6610-я база в Мамонове уже все… Значит, закончив с ними, самоходки начали или вот-вот начнут обстреливать Светлый, Калининград, и еще Калининград, и снова Балтийск… Интересно, сумели ли выйти в море ракетные катера? Живы ли еще их экипажи, жив ли тот старший лейтенант на причале, готовый со своими людьми драться, но настолько спокойный, что это было даже страшнее, чем сам предстоящий бой… Интересно, успел ли Ромка довезти мать до мирного деревенского дома, в котором живет ее сестра, где они все проводили лето последний десяток годов, пока старшим офицерам не начали снова давать путевки на юг. И еще интересно, удастся ли вернуться туда, чтобы попытаться сделать то, что должен сделать каждый нормальный мужик, когда к порогу его дома приходят враги… Дом старый, стоящий на окраине микроскопического поселка в полтора десятка дворов: ни асфальта, ни телефона. Это хорошо – кроме карателей и официальных делегатов «нового порядка», туда никто не потрудится отправиться, а значит, у Саши есть шанс…
БТР уже ворвался в жилые кварталы Приморска, но дойти до разветвления шоссе они не успели. Сектор обзора майора был вперед и вправо, и вверх он не смотрел, как не смотрел туда никто. Хотя какая разница… Система наведения шедшей почти точно по оси шоссе оперативно-тактической ракеты MGM-140 «ATACMS» засекла движущуюся быстроходную цель, параметры отраженного и излучаемого сигнала которой соответствовали бронетехнике. Одиночный БТР не заставил бы дорогостоящий боеприпас сработать, но в пределах нескольких сотен метров от него находились десятки прочих машин: от легковушек и автобусов до грузовиков, – а помехи от еще действующей городской электросети и засветки от зданий примерно соответствовали мерам РЭБ, ожидаемым от колонны бронетехники на марше. Снаряжена спикировавшая на шоссе ракета была в варианте «Block II A», то есть как раз в таком, какой требовался для поражения бронетехники или пусковых установок ракет. Она шла к батальону, уцелевшая к этому моменту техника которого еще занимала подготовленные для отражения высадки десанта позиции в нескольких километрах впереди. Но эта цель ее блок управления устроила тоже. В течение не измеряемых обычными часами долей секунды вышибные заряды ракеты выбросили из ее тела 6 суббоеприпасов «IBAT», оснащенных индивидуальными системами наведения, похожих на растопыривших в прыжке лапы пауков. Самой дальней пораженной целью стала расположенная почти в 800 метрах от шоссе крупная коммерческая палатка «24/7», сделанная из гофрированного железа крыша которой бликовала в инфракрасном диапазоне, как настоящий Т-80. Два боевых элемента навелись на почти неподвижный, если сравнивать его скорость с их собственной, бронетранспортер БТР-80. Защищающий десантное отделение броневой лист имел в толщину всего 9 миллиметров, и у находящихся в бронетранспортере и на его броне людей не было ни малейшего шанса.
Расплескивая остатки невыработанного топлива, корпус выполнившей свое предназначение ракеты вбился в ухнувшую от удара крышу двухэтажного дома, попавшегося ему на пути. К этому моменту выпустившая его с находящейся чуть южнее польских Млынар огневой позиции установка М270 уже находилась в десятке миль от Бранева. Отстрелявшийся дивизион втянулся в хвост колонны 35-й Пехотной (механизированной) дивизии, с 2006 года входящей в состав армии США в Европе. Являясь, согласно плану, дивизией первого эшелона, организационно подчиненная Объединенному штабу НАТО в интересах выполнения операции «Свобода России», 35-я Пехотная пересекла Государственную границу Польской Республики и Российской Федерации в 10 часов 12 минут утра. Навстречу головному дозору ее 66-й бригадной боевой группы не было сделано ни одного выстрела: к этому времени сопротивление русских пограничников и располагающихся в пограничной зоне армейских подразделений было подавлено полностью.
Тремя месяцами раньше. Январь
История ничему не учит, а только наказывает за незнание ее уроков.
В.О. Ключевский
Сердце колотилось как сумасшедшее. 130 ударов в минуту – это был, наверное, самый минимум. Такому ритму соответствовал бы хороший спринт или что-нибудь типа поднятия тяжестей – но ничего этого не было. На самом деле известный в группе как «Док» Николай в это время медленно и аккуратно переставлял ноги одну за другой, задерживая дыхание в ожидании того, как скрипнет снег. Но снег был утоптан – ведущей вдоль стены недостроенного кирпичного дома тропинкой явно немало пользовались после последнего снегопада, то есть вчера и сегодня как минимум.
Стараясь больше полагаться на слух, чем на зрение, и сдвинув для этого «уши» подшлемника чуть вверх, он продвигался вперед. Скорость, с которой Николай двигался, подошла бы скорее какому-нибудь престарелому одноногому ветерану Второй Пунической. Да и испытываемый им уровень уверенности в себе – тоже. Дыхания за спиной не то чтобы не было слышно – его даже уже не чувствовалось. Это могло означать слишком многое, и в первую очередь тот простой факт, что он оторвался от остатков своей группы слишком далеко. Либо то, что он вообще остался один. Второе имело настолько однозначный исход, что можно было даже уже не слишком бояться – бессмысленно. Однако старательно прививаемый самому себе в ходе чтения философской классики и рекомендаций Миямото Мусаси фатализм помогал не слишком: сердце продолжало колотиться в ребра, мешая и слушать, и двигаться. А ускорение между тем могло понадобиться – причем, судя по ощущениям, весьма скоро. Дешевый и слабый «ИЖ-61» в руках требовал по крайней мере полсекунды на перезарядку срывающимися, неуклюжими в теплых перчатках руками, и это при том, что по самому ему в этот момент могут работать ствола три. Как уже говорилось, результат подобного мог быть только один.
Примерно в десятке метров справа чуть «вякнуло» чем-то тяжелым по утоптанному снегу, и Николай тут же остановился, поднимая приклад ружья к плечу. Ствол уперся своим зрачком в угол заброшенного сарая, до которого было еще порядочно: метров тридцать минимум. Это или три-четыре минуты такого же движения, как сейчас, или секунд пятнадцать бега. Обвисшая поверх толстого свитера светло-серая зимняя «Горка» бесшумно терлась одной складкой о другую: ее размер оказался на пару номеров больше нужного и подошел бы скорее Железному Винни, чем Доку с его нормальным ростом в 182. Но Винни давно уже было не видно и не слышно, – скорее всего, он уже все, как и остальные…
Ну что, вправо? Сложенная из белого силиката стена мертвого дома, медленно протягивающаяся с правой стороны, буквально дышала ему в затылок черными глазницами окон. Но Николай знал, что смотреть вверх бесполезно. Даже учитывая сантиметров десять утоптанного снега под ногами, заметить его из глубины комнат, не высовываясь, было невозможно. А высовываться никто не будет, потому что на высунувшегося всегда может посмотреть чей-нибудь ствол – а это слишком высокая плата за проявленное не вовремя любопытство. Ну, не любопытство, конечно, просто стремление сориентироваться, но и это не стоило лишнего риска. Если они понимают, что он остался один, то выгоднее всего им будет именно стрелковое соревнование на максимальной дистанции, когда решающим становится наличный остаток боеприпасов и как раз стрелковая квалификация… Ну-ну… Если бы не проклятое колотящееся сердце, то к этому тоже можно было бы отнестись спокойнее, а так…
Николай по-прежнему продвигался вперед осторожными приставными шагами, не отводя прицельную линию от чуть приблизившегося угла забора, где вот-вот могла возникнуть чья-нибудь голова. Нервы у него были натянуты так, что в любой момент могли не выдержать, заставив его рвануться вперед, и хорошо, если молча. Такое с ним пару раз уже происходило, и ни один из этих раз не заканчивался благополучно. Да вообще и не мог закончиться… Поэтому он и держался.
Слева! Резкий звон металла по металлу был оглушающ. Николай крутанулся, ожидая неминуемого удара между лопаток, но деваться было некуда: в эту секунду он был зажат на утоптанной тропинке между стеной того же громадного дома и остовом ржавого сельскохозяйственного механизма слева. Он успел даже развернуться, поэтому вторая пуля, с визгом раздирая воздух, прошла в десятке сантиметров от его головы. И даже выстрелить он тоже успел – в никуда, не целясь, просто в снежно-белое пространство перед собой. Но все это было уже бесполезно. Стрелка он увидел лишь после того, как третья пуля попала ему точно в грудь. Противник был на заборе и хладнокровно производил выстрел за выстрелом, опираясь животом на то бульбообразное расширение, которое строители пускали на нескольких верхних рядах кирпичей. Вторая попавшая в Николая пуля ударила ниже – в левую полу «Горки», чувствительно ужалив бедро, а следующая снова прошла мимо, со звоном влепившись в тот же проржавевший механизм.
– Убит! – проорал Николай, кривя губы от острой боли в коже на груди и особенно в левой ноге: 4,5-миллиметровый свинцовый шарик угодил точно в проекцию бедренной кости. С трудом заставив себя разогнуться, он поднял «ИЖ» над головой обеими руками. Стрелок не ответил, – он уже исчез за забором, как будто провалился. Елки-палки, там же высота метра три, – как он туда залез?
По-прежнему держа ружье горизонтально над головой, Николай, прихрамывая и чертыхаясь, пошел назад. Весь путь, на который у него ушло около двадцати минут второй фазы задания, он прошел теперь минут за пять или шесть.
– Док! – проорали из-за сетки, когда он вышел в образованный навешенными на столбы матами входной коридор безопасности. – И тебя тоже, солнце мое? Ты последний, между прочим!
Машка дождалась, пока он, опустив руки, разрядит оружие и впихнет в ствол «Ижки» увенчанную игривым пластмассовым сердечком заглушку, пролежавшую все это время в его нагрудном кармане. Только после этого она откинула сетку в сторону, дав товарищу пройти.
– 39 минут, – широко улыбаясь, отметила при этом она. – Мы не ожидали, что ты так долго продержишься. Витька на 25-й вышел, а тебя все нет и нет. Пошли, наши уже чай пьют.
– Спасибо, Маш…
Николай наконец-то содрал с лица покрытый разводами инея прозрачный защитный щиток и с наслаждением вдохнул холодный воздух.
– Ух, хорошо…
– Шестой? – поинтересовался подошедший инструктор с яркой нашивкой «Барса» на плече форменной куртки.
– Так точно.
– Тогда все?
Николай только кивнул, кривясь. Настроение у него было даже не сказать чтобы паршивое – просто «никакое». Казалось бы, делов-то: два проигранных захода, оба «вчистую», то есть с соотношением потерь более 2:1. А переживалось это худо. Впрочем, иначе было бы менее интересно.
Инструктор дождался подтверждающего кивка от Маши и, подойдя к черному просмоленному столбу с неизвестно где добытым классическим «Не влезай, убьет!», ткнул длинным пальцем в пластмассовую кнопку. Над площадкой взвыла и тут же угасла сирена. Ждать смысла не было – уцелевшие члены выигравшей задание группы все равно должны были прийти в ту же соседствующую с мужской и женской раздевалками комнату отдыха. Поэтому, в очередной раз поморщившись и растерев пылающее болью бедро несколькими круговыми движениями, Николай пошел за Машкой, прыгающей через сугробы с такой легкостью, будто пережитые за последние два с половиной часа нагрузки ее не касались. Впрочем, она могла уже успеть отдохнуть.
– Док пришел! – объявила Маша, распахивая дверь и склоняясь в издевательском поклоне. Делать было нечего, – пришлось входить навстречу вою и улюлюканью. Стоявший у стойки с кофейниками высокий парень из инструкторской команды только ухмыльнулся.
– Новый рекорд! – объявил Железный Винни. – Док умудрился продержаться дольше всех нас в третий раз за месяц! Презрев опасность, крался он по торосам и расщелинам, сжимая в напряженных руках верное ружжо! Пули свистели вокруг, но это не смущало нашего героя! Нет! Он смело прокрадывался в тыл врага, стращая его меткостью своего огня!..
– Ладно, я понял уже…
Контроль над своим голосом Николаю удалось сохранить, хотя он не заявил бы, что это было особенно легко. Одна и та же ошибка, совершенная несколько раз, могла стоить ему как минимум репутации, а то и позиции в команде.
– Ну, понял, так садись. Ребят, налейте ему там чаю. Лен, к тебе ближе всех, между прочим, – не спи там.
Сдав оружие продолжающему ухмыляться инструктору и высыпав остаток пулек в стоящую на стойке закопченную консервную банку, Николай уселся с края скамьи. Поерзав сразу заледеневшей задницей на твердой доске, он с удовольствием прижался к теплому боку неунывающей Машки, уже успевшей избавиться от куртки и оставшейся в одном свитере. Самому ему, чтобы поступить так же, пришлось выхлебать первую кружку едва ли не до дна.
– Ну что, Док, пока ты там шлялся, мы уже поговорили, перемыли друг другу косточки. Но еще раз все обсудить никогда не вредно, поэтому приступим. И про первую серию тоже – в свете результатов второй. Готовы?
Все вразнобой покивали, но как раз в этот момент в комнату ввалилась вторая группа – известная в среде игроков «Нарва», и пришлось ждать, покуда они не сдадут свои стволы, не проорутся и не просмеются. Только когда «нарвцы» обхлопали всех по плечам, с шуточками и прибауточками уговаривая не расстраиваться и не переживать лишку, возможно стало более-менее начать говорить. Длился «разговор» больше часа и, как обычно, утомил всех не меньше, чем собственно состязание. Обычно такое общение после окончания беготни на западный манер именовали «дебрифингом», но если говорить простым языком, это был просто разбор действий членов группы и группы в целом, своих и чужих. А поскольку группа «Юрк» провалила оба выпавших им на сегодня задания – «Великий Мумрик» и «Охоту на снайпера», – то легко это не было. Не избежал критики и сам командир группы, Железный Винни (в миру Витя Искандеров), единственный из них всех ветеран настоящей войны. Не спецназовец, не десантник – просто рядовой пехотинец, которому повезло найти себе в гражданской жизни занятие, удовлетворяющее его без остатка и целиком. Неглупый и зрелый мужик, ночами он руководил сменой охраны крупного жилого комплекса в Озерках, утром отсыпался, а днем подрабатывал вооруженным курьером, развозя на ухоженном «Гольфе» документы между какими-то офисами в Центре. Вечерами и по выходным он занимался тем, для чего ему нужны были все деньги, которые он успевал зарабатывать. Группа в складчину оплачивала Вите треть расходов на хардбол, страйкбол, пейнтбол (чтобы не закостеневать в тактике, их «циклы» они регулярно чередовали) и спортивное ориентирование. Он же за это отвечал за «логистику» в отношении резервирования баз и экипировки, закупки билетов на дальние выезды и карт на ориентаторские соревнования. И командовал, когда группа выходила на игровое поле или ввязывалась в серьезную ситуацию в реальной жизни. За остальное он платил сам, и денег ему вечно не хватало. Как и другим, конечно.
Витя был даже не самым старым из всех них, как не был самым старым и Николай Ляхин. Он не был самым агрессивным или просто хищным, хотя в стаях именно такие обычно и становятся вожаками. Но они не были стаей – они были именно группой, объединенной общими интересами в жизни. Не всеми, конечно: интересы у всех были разными, просто они перекрывались какой-то частью, как сложносочиненные окружности в венновских диаграммах. Маша, например, была старшекурсницей истфака, а в свободное время уходила с поисковыми отрядами в самые глухие углы Карелии и Псковщины – копать ржавое железо последней большой войны. При всем этом она была не «своим парнем», стриженным «под мальчика», а совершенно нормальной веселой девчонкой со всеми причитающимися ей по возрасту плюсами, то есть с коллекцией мягких игрушек на спинке дивана и фигурой, заставившей бы удавиться от обиды половину моделей знаменитого художника Бориса Валлехо. То, что она любила выкопанные из речного ила старые танки, лихую атаку уступом на отстреливающуюся с деревянной вышки в центре пейнтбольной площадки снайперскую пару и рукопашку в полный контакт, не портило ее совершенно.
Имеющий рост в 190 сантиметров Леша Тихомиров, обычно именуемый просто Тихим, был еще интереснее. Он совершенно боготворил домашнюю электронику и электрику: причем не какие-нибудь компьютеры или системы увлажнения воздуха, а бытовуху, вроде электроплит или тостеров. Ни почему так вышло, ни зачем ему это нужно, никто особо не понимал, но посмеивались над Лешей исключительно по-доброму. А если кому-то требовалось купить холодильник, то отлично знали, у кого спросить совета в отношении выбора. Как ни странно, Леша был не слесарем, а почему-то ветеринаром. Бывает. Не имеющая никакого прозвища Лена Карпат была старше большинства остальных членов группы. Профессиональный фармаколог и мать очаровательного белокурого чуда с голубыми глазищами размером с чайную чашку, она отличалась мягкой улыбкой и хладнокровием, которое вызывало у Николая тщательно маскируемую оторопь. Лена любила упражнения продвинутых комплексов сувари-ваза, бросковые техники классического самбо, ножевые рандори[2] и мужа – осевшего в Питере дальневосточника, смотрящего на все занятия своей верной боевой подруги с уважительным и философским спокойствием. Николай и сам любил многое из всего этого: или даже не любил, а принимал, как часть себя самого, – как часть того, что считал нормальным. Кто-то из их шестерки неровно дышал к лыжным гонкам на 30–40 километров: но таких было всего трое – Витя, например, был южанином, и в его родных краях на лыжах не ходили. Кто-то обожал плавание, вызывающее у Николая разве что тоску. Траншейный стенд любили почти все. Пиво и шашлыки – все без исключения. Нормально, в общем… Таких людей в России было три четверти городского населения.
Полтора-два года назад группа называлась еще не «Юрк», да и не была она еще настоящей группой. Так, просто компания общающихся чуть теснее обычного людей, чем-то привлеченных один к другому. Кто-то приходил, кто-то исчезал сначала на месяц, а потом навсегда. Маша пристала к ним из угасающей тусовки «Сорокоманов» – друзей по анонимной сперва переписке через газету бесплатных объявлений, узнающих друг друга в метро по круглым значкам с цифрами «801». Ее друг, имя которого не помнил уже никто, давно исчез, а она осталась, потому что в этой компании ей было все так же интересно. Они встречались примерно раз в две недели – где-нибудь у Львовских ворот на Петропавловке, у новых фонтанов на Московской, еще где-то. Витя пытался их как-то сплотить, повести за собой на самбо, на стрельбище в Сосновку, но тогда это мало кому нравилось. Поэтому, наверное, в их компании люди и менялись так часто. А потом убили Юру.
Юрка Медведев был совершенно нормальным молодым человеком – таким же, как все они. В 2007-м он окончил «Корабелку» и работал на Адмиралтейских верфях, с перерывами на «вынужденные отпуска» гнавших заказы для индийского и китайского флотов. У него был первый разряд по самбо, второй по спортивному дзюдо, и еще он любил танцевать и читать современную отечественную литературу направления «фэнтези»: чтобы у каждого по двуручному мечу и в небе разноцветные драконы косяками. 14 января 2009 года он возвращался с сестрой и устоявшейся подругой с затянувшейся на всю ночь гулянки по случаю встречи «Старого Нового года». Где-то в четырех сотнях метров от отпирающей двери станции метро «Улица Дыбенко» их остановили трое. Выпей Юра хотя бы чуть-чуть больше, и он, возможно, остался бы в живых. Скорее всего, нападавшие сломали бы ему пару ребер, отняли бы то, что им требовалось, и оставили в покое. Возможно, девушек даже не стали бы насиловать. Так, полапали бы, может, а то и просто попугали. Во всяком случае, именно эта версия звучала потом в суде. Но на улице был мороз, уже успевший выветрить из него часть алкоголя, а Юра был крепким 28-летним парнем, отслужившим в свое время два года в войсках ПВО: полбутылки шампанского и немного водки в самом начале вечера не значили для него много. В своей реакции и подготовке он не то чтобы был слишком уверен, – просто за спиной стояли приросшие к земле девчонки. А то, что, забрав деньги, мобильники и куртки, их в результате не тронут, гарантировать он сам себе не мог никак… Юра был единственным в тройке ранних прохожих парнем и при этом имел средний рост и не слишком заметную мускулатуру. Так что когда он посмел спокойным голосом послать троих вооруженных ножами крепких ребят по известному адресу, это привело тех в демонстративное изумление. Они даже выразили свою печаль вслух – и это тоже прозвучало потом на том позорище, которое назвали судом. «Придется поучить». Убивать его они, наверное, и в самом деле не хотели, зачем? «Просто поучить. Он сам виноват».