Анна Грин. Кто убийца?

   – Желают ли господа задать мне еще какой-нибудь вопрос?
   Никто на этот призыв не отозвался, и дворецкий с облегчением вздохнул и поспешно направился к прислуге, явно обрадованный тем, что наконец-то тяжелое испытание завершилось. Это невольно бросилось мне в глаза, но у меня не было времени поразмыслить над этим, поскольку начался допрос моего нового знакомого – мистера Харвелла, секретаря, который был правой рукой покойного.
   Харвелл выступил вперед с видом человека, который сознает, что от его слов зависят жизнь и смерть других людей. Его внешнее спокойствие и достоинство, с которым он держался, произвели на всех самое выгодное впечатление, и даже мне он показался уже не таким антипатичным, как поначалу. Его внешность не говорила ни против него, ни в его пользу: это был один из тех ничем не примечательных мужчин с гладко зачесанными волосами, которые встречаются на каждом шагу. В своей жизни этот человек испытал, по-видимому, больше горя, чем радости, и был лучше знаком с мрачными, нежели со светлыми сторонами жизни.
   Коронер немедленно приступил к допросу:
   – Ваше имя?
   – Джеймс Трумен Харвелл.
   – Каков род ваших занятий?
   – Последние восемь месяцев я служил личным секретарем покойного мистера Левенворта.
   – Вы, кажется, последний, кто видел его живым?
   При этом вопросе молодой человек высокомерно поднял голову и проговорил:
   – Ни в коем случае! Вы, вероятно, путаете меня с человеком, который убил мистера Левенворта?
   Подобное заявление походило скорее на шутку дурного тона, и попытка отнестись таким образом к расследованию трагического происшествия произвела на присутствовавших в комнате самое тягостное впечатление; общее настроение тотчас изменилось не в пользу допрашиваемого. По-видимому, он и сам это почувствовал, но, несмотря ни на что, еще выше поднял голову.
   – Я хотел спросить, – уточнил коронер, возмущенный подобным ответом, – были ли вы последним, кто видел мистера Левенворта, перед тем как он был убит?
   Секретарь скрестил руки на груди. Я не мог понять, хочет ли он этим движением скрыть охватившую его дрожь или только пытается выиграть время, чтобы собраться с мыслями.
   – Я не могу дать вам на это однозначного ответа, – проговорил он наконец серьезно. – По всей вероятности, я последний видел его живым, хотя, когда живешь в таком большом доме, трудно утверждать это с полной уверенностью.
   Заметив, что присутствующие не удовлетворены его ответом, секретарь добавил:
   – Я, в соответствии со своими обязанностями секретаря, иногда должен был приходить к мистеру Левенворту и поздним вечером.
   – Не могли бы вы сообщить нам, в чем именно состояли эти обязанности? – спросил коронер. – Иначе говоря, какого рода занятия поручал вам мистер Левенворт?
   – Отчего же нет? Вам, быть может, известно, что покойный обладал огромным состоянием, и поскольку он пользовался репутацией человека чрезвычайно доброго и отзывчивого, то ему отовсюду приходили разного рода прошения, которые я и должен был вскрывать, а также отвечать на них. Его частная корреспонденция помечалась всегда особым знаком, которым и отличалась от прочей переписки. Но это еще не все. Мой патрон прежде занимался торговлей чаем и не раз бывал в Китае, поэтому он был очень заинтересован завязать более тесные отношения между нашим отечеством и этой страной. Чтобы познакомить американцев с Китаем, со всеми его традициями и народом, патрон начал писать книгу на эту тему. Моя помощь ему в этом деле ограничивалась тем, что я каждый день писал часа три под его диктовку. Последний сеанс приходился на поздний вечер, между девятью и одиннадцатью часами. Мистер Левенворт был человеком чрезвычайно пунктуальным и любил точность во всем.
   – Вы говорите, что писали под его диктовку каждый вечер. Значит, и вчера также?
   – Да, как всегда.
   – Что вы можете сказать относительно его настроения? Не заметили ли вы, что он был взволнован или обеспокоен чем-нибудь?
   Секретарь нахмурил брови и произнес с расстановкой:
   – Поскольку он, надо полагать, не имел ни малейшего понятия о том, что смерть его близка, чего ради он стал бы волноваться или беспокоиться?
   Коронер, недовольный тоном, которым свидетель давал показания, строго заметил:
   – Ваше дело отвечать на вопросы, а не задавать их.
   – Прекрасно. В таком случае я должен сказать, что, если даже мистера Левенворта и посетило какое-либо предчувствие близкой смерти, он не сообщил мне ничего об этом и даже казался более углубленным в работу, нежели всегда. Когда я уже собирался уйти, он сказал мне: «Не пройдет и месяца, как можно будет отдать эту книгу в печать, не так ли, Джеймс?» Я прекрасно помню его слова, потому что в ту минуту он наливал себе вино; каждый вечер перед сном патрон выпивал бокал вина. Я уже взялся было за дверную ручку, но остановился на пороге и ответил: «Конечно, мистер Левенворт». – «В таком случае выпьем за успех моей книги», – произнес он и налил бокал также и мне. Я сразу выпил все вино, а хозяин – только половину. И когда мы нашли его утром мертвым, бокал стоял в том же положении на письменном столе.
   Рассказ о последних минутах, проведенных с покойным, по-видимому, очень взволновал Харвелла; он вынул платок и отер пот со лба.
   – На прощание, – продолжал он, – я пожелал патрону спокойной ночи и вышел из библиотеки.
   Коронер, очевидно, вовсе не был тронут волнением секретаря; он пристально посмотрел на него и поинтересовался:
   – А куда вы направились потом?
   – К себе в комнату.
   – По дороге вы никого не встретили?
   – Ни единой души.
   – Быть может, вы заметили или услышали что-нибудь необычное?
   Голос секретаря как будто дрогнул, когда он ответил:
   – Нет, ничего.
   – Подумайте еще раз хорошенько, мистер Харвелл, можете ли вы с чистой совестью подтвердить, что действительно никого не встретили и ничего не заметили?
   На лице свидетеля появилось испуганное выражение, он дважды начинал беззвучно шевелить губами, словно пытаясь что-то сказать, но оба раза промолчал. Наконец он произнес с видимым усилием:
   – Действительно, я заметил нечто, но настолько незначительное, что даже не хотел упоминать об этом; теперь эта маленькая странность невольно мне вспомнилась.
   – Так в чем же дело? Говорите.
   – Одна дверь была полуотворена.
   – Чьей комнаты?
   – Мисс Элеоноры Левенворт, – молодой человек понизил голос до едва слышного шепота. – Если бы не произошло это ужасное несчастье, я даже не вспомнил бы о подобном ничтожном обстоятельстве.
   – Вы заперли за собой дверь, когда вошли в свою комнату?
   – Само собой разумеется.
   – Когда вы легли спать?
   – Тотчас же.
   – Быть может, вы слышали что-либо, перед тем как заснули?
   Он опять немного смутился, потом решительно заявил:
   – Ровно ничего.
   – Вы не слышали шагов в коридоре?
   – Может быть.
   – Но можете ли вы сказать наверняка, что слышали шаги?
   – Утверждать этого я не могу.
   – Но по крайней мере вам так показалось?
   – Да, теперь я припоминаю… Я уже начал засыпать, когда мне показалось, что в коридоре слышны шуршание платья и шаги, но это не произвело на меня никакого впечатления, и вскоре я уже спал.
   – Больше ничего?
   – Чуть позже я вдруг проснулся, будто испугавшись чего-то, но что это было, я не в состоянии сказать. Помню только, что сел в постели и огляделся кругом. Но поскольку ничего не увидел и не услышал, то снова лег и проснулся лишь сегодня утром.
   В остальном Харвелл подтвердил во всех подробностях показания дворецкого. Коронер спросил его, не заметил ли тот чего-нибудь особенного на столе покойного, после того как тело было перенесено в спальню.
   – На нем было все как обычно, только необходимое, – ответил он, – книги, бумага, перо, бутылка и бокал, из которого накануне пил мистер Левенворт.
   – А кроме этого – ничего?
   – Кажется, ничего.
   – Относительно бокала вы, кажется, говорили, – вмешался один из присяжных, – что он оставался в том же положении, как ваш патрон поставил его при вас накануне вечером?
   – Да, совершенно в том же.
   – Но ведь он всегда выпивал целый бокал?
   – Да.
   – Значит, сразу же после вашего ухода ему кто-то помешал его допить?
   Молодой человек вздрогнул и побледнел, будто ему пришла в голову какая-то ужасная мысль.
   – Это еще ничего не значит, – сказал он, с трудом произнося слова, – мистер Левенворт мог… – Он не докончил фразы и замолчал.
   – Продолжайте, мистер Харвелл. Договаривайте то, что хотели сказать, – попросил коронер.
   – Мне больше нечего вам сообщить, – ответил секретарь, пытаясь справиться с волнением.
   Присутствующие обменялись многозначительными взглядами: всем казалось, что именно в молчании секретаря в данную минуту скрывается ключ к разгадке ужасной тайны. Но коронер, по-видимому, не обратил на это никакого внимания и продолжал допрос:
   – Не знаете ли вы, находился ли на своем месте ключ от двери в библиотеку, когда вы выходили оттуда вечером?
   – Я не обратил на это внимания.
   – Но вы предполагаете, что он находился там?
   – Да, это вероятнее всего.
   – Во всяком случае сегодня поутру дверь была обнаружена запертой и ключ из скважины исчез?
   – Да, совершенно верно.
   – Значит, тот, кто совершил убийство, запер дверь и ключ унес с собой?
   – Да, похоже на то.
   Коронер пристально взглянул на свидетеля; в это время поднялся с места маленький присяжный:
   – Нам говорили, что, когда дверь наутро была взломана, обе племянницы вашего патрона последовали за вами в библиотеку; так ли это было?
   – Только одна из них пошла с нами – мисс Элеонора.
   – Она и есть, кажется, предполагаемая наследница покойного?
   – Нет, наследница – мисс Мэри.
   – Я тоже хотел бы задать вопрос мистеру Харвеллу, – проговорил один из присяжных, который до сих пор молчал. – Нам очень подробно описали, как и в каком положении был найден убитый, но ведь ни одно преступление не совершается без определенной цели. Может быть, вы, господин секретарь, знаете, был ли у покойного какой-нибудь тайный враг?
   – Этого я не могу вам сказать.
   – Он со всеми в доме был в хороших отношениях?
   – Не могу сказать с уверенностью, – нерешительно проговорил свидетель. – Весьма вероятно, что бывали недоразумения.
   – Между кем?
   В комнате воцарилась мертвая тишина; наконец секретарь произнес:
   – Между моим патроном и одной из его племянниц.
   – Какой именно?
   – Мисс Элеонорой.
   – Можете ли вы сказать, на какой почве они происходили?
   – Нет, не могу.
   – Вы ведь вскрывали письма мистера Левенворта?
   – Да.
   – Не было ли в письмах, полученных за последнее время, каких-нибудь фраз, которые могли бы пролить свет на это темное дело?
   На этот вопрос секретарь, казалось, положительно не хотел или не мог ответить: он молчал, замерев, будто окаменел.
   – Мистер Харвелл, – обратился к нему коронер, – разве вы не слышали вопроса присяжного?
   – Да, конечно, я обдумываю его… Насколько я помню, ни в одном из писем не было ни малейшего намека на то, что произошло здесь вчера вечером.
   По-видимому, секретарь лгал: я видел, как пальцы его левой руки судорожно шевелились, потом она вдруг сжалась в кулак, как будто он мгновенно принял какое-то решение.
   – Весьма возможно, что вы правы, – заметил коронер, – во всяком случае вся корреспонденция покойного будет еще раз тщательно изучена.
   – Это уж как водится, – совершенно спокойно ответил Харвелл.
   На этом допрос Харвелла в первый день следствия и закончился. Когда он вернулся на свое место, я сделал из его показаний четыре вывода: Харвелл, по одному ему известной причине, подозревал кого-то, но даже себе не хотел признаться в своих подозрениях; в дело была замешана женщина, как это становилось очевидным из замечания по поводу шороха платья в коридоре; незадолго до убийства хозяин дома получил какое-то письмо, имевшее отношение к этому убийству, и, наконец, каждый раз, когда секретарю приходилось упоминать об Элеоноре Левенворт, голос его заметно дрожал.

Глава IV
Клятва

   Теперь наступила очередь кухарки – видной, полной женщины с добродушным красным лицом. Когда она торопливо выступила вперед, на лице ее был написан такой страх, смешанный с любопытством, что присутствующие не могли удержаться от улыбок.
   – Ваше имя? – приступил к допросу следователь.
   – Кэтрин Мэлон.
   – Как давно вы служите в этом доме, Кэтрин?
   – Вот уже почти год как я поступила сюда по рекомендации мистера Уилсона, и…
   – Почему вы ушли от Уилсонов?
   – Они вернулись в Ирландию, и потому…
   – Итак, вы прожили в доме покойного не более года?
   – Да.
   – И, по-видимому, довольны своим местом? Мистер Левенворт хорошо обходился с вами?
   – Никогда в жизни я не видела лучшего господина, чем он. И надо же было случиться тому, что какой-то проклятый негодяй убил его. Хозяин был таким добрым и сердечным, я часто говорила Джен… – Кухарка вдруг испуганно умолкла и оглянулась на других слуг, будто сказала большую глупость.
   Коронер заметил это и спросил:
   – Джен? Кто такая Джен?
   Пухлые пальцы женщины судорожно зашевелились, потом, сделав над собой усилие, чтобы успокоиться, она произнесла:
   – Джен – это горничная.
   – Но я не обнаружил среди прислуги такой горничной; вы ведь не упоминали ни о какой Джен, Томас, – заметил следователь, обращаясь к дворецкому.
   Тот бросил укоризненный взгляд на кухарку и промолвил:
   – Я не упоминал о ней, так как вы интересовались только теми, кто находился в доме в ночь убийства.
   – Ах вот как! – с иронией воскликнул коронер, затем снова повернулся к кухарке, испуганно оглядывавшейся по сторонам, и спросил: – Где же теперь Джен?
   – Ее здесь нет.
   – С каких пор?
   Кухарка тяжело вздохнула:
   – Со вчерашней ночи.
   – В котором часу она вышла из дома?
   – Право, не знаю, уверяю вас, я ничего не знаю.
   – Ей отказали от места?
   – Нет, кажется, ее вещи еще тут.
   – Значит, вещи тут… В котором часу вы заметили ее отсутствие и стали искать?
   – Я вовсе ее не искала, вчера она была здесь, сегодня ее нет. Я и подумала, что девушка ушла куда-нибудь.
   – Вот оно что, – промолвил многозначительно коронер, в то время как все присутствующие слушали пояснения кухарки с напряженным вниманием. – А где обыкновенно спала горничная?
   Кухарка, в смущении теребившая краешек своего передника, ответила нерешительно:
   – Мы все спим наверху.
   – Все в одной комнате?
   – Да, – ответила она так же нерешительно.
   – Джен вчера вечером вместе с вами поднялась наверх?
   – Понятное дело, да.
   – В котором часу?
   – Мы все пошли спать в десять; я слышала, как пробили часы.
   – Не заметили ли вы в ее поведении чего-нибудь особенного?
   – У нее болели зубы.
   – Вот как! Болели зубы… Расскажите мне все, что знаете.
   – Но ведь она ни в чем не виновата! – воскликнула добрая женщина, залившись слезами. – Поверьте мне, Джен – хорошая девушка, а уж какая честная – на удивление! Я готова побожиться, что она даже не думала приближаться к дверям той комнаты, где убили нашего господина: она спустилась только для того, чтобы попросить у мисс Элеоноры капель от зубной боли.
   – Хорошо, успокойтесь, – произнес коронер, – я и не думаю обвинять Джен. Я только спросил, чем она занималась после того, как ушла вместе с вами наверх. Вы говорите, что потом она спустилась за каплями; когда это было?
   – Право, я ничего не могу сказать об этом, но Молли говорит…
   – Что Молли говорит, нас пока не касается. Вы не видели, как Джен пошла вниз?
   – Нет.
   – А как вернулась?
   – Тоже нет.
   – И сегодня утром ее не видели?
   – Как же я могла ее увидеть, когда Джен нет в доме?
   – Но вчера вечером вы заметили, что у нее болели зубы?
   – Да.
   – Хорошо. Теперь расскажите, как и когда вы узнали о смерти мистера Левенворта.
   Ответы кухарки на все вопросы были так многословны и содержали так мало нового, что коронер уже собирался прекратить допрос, как вдруг один из присяжных вспомнил, что она говорила, будто видела мисс Элеонору выходившей из библиотеки спустя несколько минут после того, как оттуда вынесли ее дядю. Он спросил кухарку, не заметила ли она, держала в эту минуту мисс Элеонора что-нибудь в руках или нет.
   – Право, не помню, – проговорила та, – мне кажется, впрочем, что в руках у нее был лист бумаги… да, конечно, теперь я это точно вспомнила: она сунула его себе в карман.
   Следующей после кухарки свидетельницей была Молли, горничная. Молли О’Фланаган была краснощекой, черноволосой девушкой лет восемнадцати, которая при обычных обстоятельствах не затруднилась бы ответить на любой вопрос, но в данную минуту, представ перед коронером, имела совершенно жалкий вид. Побледневшая от волнения и испуга, при первом же обращении к ней горничная в смущении опустила голову на грудь.
   Насколько она знала, Джен, по происхождению ирландка, была девушкой малообразованной и исполняла при барышнях Левенворт обязанности камеристки и швеи. Она поступила к ним на службу несколько раньше Молли и, хотя была крайне неразговорчива, особенно относительно своего прошлого, сумела заслужить расположение всех без исключения обитателей дома. Но, в общем, она была «меланхолична и мечтательна, как барышня», заявила Молли.
   Поскольку девушки в ее положении вообще-то не отличаются подобного рода особенностями, коронер попытался добиться от Молли более вразумительных подробностей на этот счет. Но та уверяла, что больше ничего не знает, кроме разве того, что Джен часто вставала по ночам и устраивалась у открытого окна. Что касается событий прошлой ночи, она только может сказать, что Джен, которая уже дня два ходила с распухшей щекой, встала в тот вечер с постели от невыносимой боли и оделась, затем зажгла свечку и объявила, что идет к мисс Элеоноре за каплями.
   – Почему именно к мисс Элеоноре? – спросил один из присяжных.
   – Потому что она всегда раздавала лекарства всем в доме.
   В ответ на остальные вопросы Молли заявила, что больше ничего не знает, Джен в спальню не вернулась и на следующее утро в доме ее не оказалось.
   – Свечка, которую она взяла с собой, была в подсвечнике?
   – Нет.
   – Но зачем же она брала с собой свечу? Разве в коридорах не горит газ?
   – Горит, конечно, но мы гасим его, когда ложимся спать, а Джен боится темноты.
   – Значит, свеча, которую она взяла, должна находиться где-нибудь в доме; разве ее никто не обнаружил?
   – Право, не знаю.
   – Не та ли это свеча? – раздался вдруг голос за моей спиной.
   Это был Грайс, державший в руке полуобгоревшую парафиновую свечу.
   – Та самая, но, господи боже, откуда вы взяли этот огарок?
   – Я нашел его в траве, на полпути от кухни к улице, – ответил сыщик.
   Все присутствующие заволновались. Наконец-то был обнаружен хоть какой-то след, который мог привести к раскрытию ужасной тайны. Черный ход сделался объектом всеобщего внимания. Джен, очевидно, прошла именно через эту дверь, чтобы попасть на улицу. Но? когда повторно допросили Томаса, он снова подтвердил, что не только эта дверь, но и все окна на нижнем этаже были заперты в шесть часов утра, когда он встал. Ясно, что кто-то должен был запереть дверь за Джен, после того как она покинула дом. Но кто же это? – вот вопрос, который возбуждал у всех жгучий интерес.

Глава V
Показания специалиста

   В эту минуту раздался резкий звонок в передней, и все взгляды невольно устремились на дверь. В комнату вошел полицейский, которого незадолго до этого послал куда-то коронер, а вслед за ним молодой человек весьма благообразной наружности, оказавшийся доверенным представителем оружейного магазина «Бон и К^о». Нимало не смущаясь от устремленных на него со всех сторон взоров, он прямо проследовал к коронеру, поклонился ему с достоинством и громко произнес:
   – Вы посылали за мной?
   – Да, я попрошу вас внимательно исследовать вот эту пулю. Ведь вы, вероятно, в совершенстве разбираетесь во всем, что имеет отношение к вашей специальности?
   Молодой человек вместо ответа только кивнул, взял пулю и внимательно осмотрел ее.
   – Можете ли вы нам сказать, из какого револьвера был произведен выстрел этой пулей? – спросил его коронер.
   – Это пуля тридцатого калибра, – сказал молодой человек, возвращая ее коронеру, – такие продают вместе с револьверами небольшого калибра фабрики «Смит и Вессон».
   – Маленький револьвер! – воскликнул дворецкий. – Но ведь у нашего господина в столе хранится маленький револьвер, я часто видел его! Все мы хорошо о нем знаем!
   Присутствующие вновь заволновались, особенно прислуга.
   – Да, совершенно верно, я сама его видела, когда однажды наш господин собственноручно его чистил, – сказала кухарка уверенно.
   – Мистер Левенворт хранил его в столе?
   – Да, в небольшом столике около кровати.
   Тотчас одного из полицейских отправили осмотреть столик в спальне покойного. Спустя несколько минут он вернулся с маленьким револьвером в руках, который отдал коронеру. Все поднялись, чтобы посмотреть на оружие, но коронер передал его эксперту и спросил, действительно ли пистолет произведен в названной только что фирме.
   – Да, конечно, это «Смит и Вессон», – подтвердил тот без малейшего колебания, – вы сами можете в этом убедиться.
   – Где вы обнаружили револьвер? – спросил коронер у полицейского.
   – В верхнем ящике ночного столика в изголовье постели мистера Левенворта. Револьвер лежал в бархатном футляре вместе с пачкой патронов, несколько образчиков которых я принес.
   – Ящик был заперт?
   – Да, но ключ находился там же.
   Все слушали с напряженным вниманием. Кто-то спросил:
   – Револьвер заряжен?
   Коронер нахмурился и произнес с достоинством:
   – Я и сам собирался задать этот вопрос, но прежде должен попросить всех успокоиться.
   Тотчас в комнате воцарилась полная тишина – все сгорали от нетерпения узнать ответ.
   – Ну, что скажете? – обратился коронер к представителю оружейного магазина.
   Тот откинул барабан револьвера и заявил:
   – Револьвер семизарядный, все пули в наличии.
   Шепот разочарования пронесся по комнате.
   – Но, – вдруг заявил молодой человек, продолжая рассматривать револьвер, – не все пули были помещены в гнезда в одно и то же время – одну вложили позже других.
   – Из чего вы это заключили?
   – Из чего заключил? – переспросил эксперт. – Внимательнее осмотрите револьвер: загляните сначала в дуло, – оно чистое и блестит, и вы не найдете ни малейшего указания на то, что из револьвера недавно был произведен выстрел, поскольку, очевидно, его после этого вычистили. Но, если вы пристально рассмотрите барабан револьвера, что вы там увидите?
   – Около одного из стволов заметно темное грязное пятно.
   – Вот это пятно и является доказательством того, что был сделан выстрел: пуля всегда оставляет подобное пятно после продвижения по стволу. Тот, кто стрелял из револьвера, знал об этом и вычистил дуло, но забыл вычистить барабан.
   Среди присутствующих поднялся громкий ропот, послышались возгласы удивления и ужаса. Когда все снова успокоились, коронер приступил к допросу полицейского, чтобы выяснить, насколько далеко отстоит ночной столик от письменного стола в библиотеке.
   – Для того чтобы от ночного столика перейти к письменному столу, надо, во-первых, пересечь всю спальню из угла в угол, затем преодолеть коридор, отделяющий спальню от библиотеки, и…
   – Подождите минуту. Как расположен этот столик относительно двери, ведущей из спальни в переднюю?
   – Если из той двери зайти в спальню и пройти вдоль кровати до столика, находящегося у ее изголовья, то можно взять револьвер и затем опять вернуться назад к передней так, что человек, сидящий в библиотеке, этого не заметит.
   – Боже мой! – воскликнула кухарка в ужасе. – Джен не способна на такое!
   Грайс подошел к ней, положил руку на плечо и заставил сесть на стул.
   – Прошу меня извинить, – произнесла кухарка, обращаясь к присутствующим, – но, право же, Джен не могла этого сделать, я уверена в этом!..
   Когда представитель оружейного магазина ушел, наступил минутный перерыв, которым все воспользовались, чтобы немного размяться; затем опять начался допрос Харвелла.
   – Мистер Харвелл, – начал коронер, – скажите, пожалуйста, знали ли вы что-нибудь об этом револьвере, которым, оказывается, владел покойный?
   – Разумеется.
   – Значит, о нем в доме знали все?
   – Похоже, что так.
   – Как же вы можете это объяснить? Разве покойный имел привычку оставлять револьвер на столе, так что его могли увидеть все?
   – У меня нет на этот счет никаких предположений, могу рассказать только, как сам узнал о его существовании.
   – Пожалуйста.
   – Мы как-то заговорили об оружии. Я кое-что смыслю в этом деле и всегда ношу с собой карманный револьвер; когда я продемонстрировал его своему патрону, тот встал, достал свой револьвер из ящика и показал его мне.
   – Когда это произошло?
   – Несколько месяцев назад.