Страница:
Пациент открыл глаза, посмотрел на доктора Кочеткова мутным взглядом, облизнул сухие губы и тихо спросил:
– Где я?
– В боль… нице, – вытаращив глаза от ужаса, сдавленно проговорил Андрей Сергеевич.
Пациент, продолжая держать Кочеткова за горло, повернул голову и огляделся. Взгляд его слегка прояснился, он снова посмотрел на доктора, скользнул взглядом по его белому халату.
– Вы доктор?
– Да…
Пальцы разжались, Андрей Сергеевич резко отпрянул и рухнул на стул.
– Вы с ума сошли! – прохрипел он и закашлялся, скривился от боли.
Пациент посмотрел на него странными желтоватыми глазами и тихо спросил:
– Как я здесь очутился?
– Вас доставили сюда с двумя пулевыми ранениями.
– Пулевыми?.. Куда меня ранило?
Доктор, несмотря на боль, не удержался от усмешки:
– Вопрос по существу. Пули вошли вам сюда… – Андрей Сергеич показал пальцем на свое сердце. – …И сюда. – Он ткнул пальцем себе в висок.
– Но я жив, – пробормотал пациент так, словно не был в этом уверен.
– Как ни странно, да.
Пациент закрыл свои золотисто-карие, мерцающие глаза. На лице доктора отобразилась тревога, он даже привстал со стула от волнения, но пациент снова разомкнул веки, посмотрел на Кочеткова и спросил:
– Сколько я уже здесь?
– Дольше, чем вы можете себе представить.
– Сколько? – повторил свой вопрос пациент, и на этот раз голос его прозвучал так резко, твердо и холодно, что Кочетков вздрогнул.
Нахмурившись, Андрей Сергеич ответил:
– Чуть больше месяца.
– Месяц, – повторил пациент и вдруг выгнулся дугой, побагровел и зашипел от боли.
– Что с вами? – быстро спросил доктор.
– Голова… раскалывается…
Кочетков схватил со столика шприц и ампулу, но пациент вцепился пальцами ему в руку, сжал ее и проговорил:
– Не надо…
– Это поможет одолеть боль, – пояснил доктор. – Я хочу вам помочь.
Пациент покачал головой, сжал зубы и несколько секунд лежал неподвижно. Потом расслабился, вновь взглянул на доктора и хрипло проговорил:
– Как это случилось?.. Кто в меня стрелял?
– Вас подстрелили на улице, – ответил Андрей Сергеевич, откладывая шприц. – Больше я ничего не знаю.
Несколько секунд парень лежал молча, затем вновь разлепил сухие губы и пробормотал:
– Я хочу отдохнуть.
– Да. Конечно. Разумеется. – Кочетков покосился на дверь, затем наморщил лоб и, чуть понизив голос, доверительно сообщил: – Полицейские просили известить их, когда вы придете в себя. Думаю, они сегодня же попытаются вас допросить.
Пациент молчал.
– Ну, ладно. – Доктор Кочетков поднялся со стула. – Отдыхайте, а я вас скоро навещу.
Уже у двери доктор вдруг остановился.
– Ах да, – сказал он, оборачиваясь. – Если захотите…
Он осекся. Пациент стоял на ногах, держась за спинку кровати. Доктор Кочетков вскинул брови:
– Что вы делаете?
– Собираюсь уйти, – ответил тот глухим, но твердым голосом.
– Но как же…
Парень оттолкнулся рукой от спинки кровати, подошел к Кочеткову и, глядя ему в глаза, холодно произнес:
– Снимайте халат, доктор.
– Что?
– Мне нужна ваша одежда.
– Но…
Глаза парня замерцали лютым, будто у зверя, огоньком, и Кочеткова от этого взгляда взяла оторопь.
– Сделайте это, док, – хрипло проговорил пациент. – Иначе мне придется раздеть вас самому, а это вам вряд ли понравится.
Неизвестно, что больше подействовало на Андрея Сергеевича – странный ли тон, каким были произнесены эти слова, или не менее странный взгляд, а может – и то и другое, – но доктор неожиданно смирился и сказал:
– Хорошо. Я сделаю, как вы просите. Но как только вы уйдете, я позвоню в полицию.
– Это ваше право, – холодно произнес пациент.
2
3
– Где я?
– В боль… нице, – вытаращив глаза от ужаса, сдавленно проговорил Андрей Сергеевич.
Пациент, продолжая держать Кочеткова за горло, повернул голову и огляделся. Взгляд его слегка прояснился, он снова посмотрел на доктора, скользнул взглядом по его белому халату.
– Вы доктор?
– Да…
Пальцы разжались, Андрей Сергеевич резко отпрянул и рухнул на стул.
– Вы с ума сошли! – прохрипел он и закашлялся, скривился от боли.
Пациент посмотрел на него странными желтоватыми глазами и тихо спросил:
– Как я здесь очутился?
– Вас доставили сюда с двумя пулевыми ранениями.
– Пулевыми?.. Куда меня ранило?
Доктор, несмотря на боль, не удержался от усмешки:
– Вопрос по существу. Пули вошли вам сюда… – Андрей Сергеич показал пальцем на свое сердце. – …И сюда. – Он ткнул пальцем себе в висок.
– Но я жив, – пробормотал пациент так, словно не был в этом уверен.
– Как ни странно, да.
Пациент закрыл свои золотисто-карие, мерцающие глаза. На лице доктора отобразилась тревога, он даже привстал со стула от волнения, но пациент снова разомкнул веки, посмотрел на Кочеткова и спросил:
– Сколько я уже здесь?
– Дольше, чем вы можете себе представить.
– Сколько? – повторил свой вопрос пациент, и на этот раз голос его прозвучал так резко, твердо и холодно, что Кочетков вздрогнул.
Нахмурившись, Андрей Сергеич ответил:
– Чуть больше месяца.
– Месяц, – повторил пациент и вдруг выгнулся дугой, побагровел и зашипел от боли.
– Что с вами? – быстро спросил доктор.
– Голова… раскалывается…
Кочетков схватил со столика шприц и ампулу, но пациент вцепился пальцами ему в руку, сжал ее и проговорил:
– Не надо…
– Это поможет одолеть боль, – пояснил доктор. – Я хочу вам помочь.
Пациент покачал головой, сжал зубы и несколько секунд лежал неподвижно. Потом расслабился, вновь взглянул на доктора и хрипло проговорил:
– Как это случилось?.. Кто в меня стрелял?
– Вас подстрелили на улице, – ответил Андрей Сергеевич, откладывая шприц. – Больше я ничего не знаю.
Несколько секунд парень лежал молча, затем вновь разлепил сухие губы и пробормотал:
– Я хочу отдохнуть.
– Да. Конечно. Разумеется. – Кочетков покосился на дверь, затем наморщил лоб и, чуть понизив голос, доверительно сообщил: – Полицейские просили известить их, когда вы придете в себя. Думаю, они сегодня же попытаются вас допросить.
Пациент молчал.
– Ну, ладно. – Доктор Кочетков поднялся со стула. – Отдыхайте, а я вас скоро навещу.
Уже у двери доктор вдруг остановился.
– Ах да, – сказал он, оборачиваясь. – Если захотите…
Он осекся. Пациент стоял на ногах, держась за спинку кровати. Доктор Кочетков вскинул брови:
– Что вы делаете?
– Собираюсь уйти, – ответил тот глухим, но твердым голосом.
– Но как же…
Парень оттолкнулся рукой от спинки кровати, подошел к Кочеткову и, глядя ему в глаза, холодно произнес:
– Снимайте халат, доктор.
– Что?
– Мне нужна ваша одежда.
– Но…
Глаза парня замерцали лютым, будто у зверя, огоньком, и Кочеткова от этого взгляда взяла оторопь.
– Сделайте это, док, – хрипло проговорил пациент. – Иначе мне придется раздеть вас самому, а это вам вряд ли понравится.
Неизвестно, что больше подействовало на Андрея Сергеевича – странный ли тон, каким были произнесены эти слова, или не менее странный взгляд, а может – и то и другое, – но доктор неожиданно смирился и сказал:
– Хорошо. Я сделаю, как вы просите. Но как только вы уйдете, я позвоню в полицию.
– Это ваше право, – холодно произнес пациент.
2
Редкие тусклые фонари не могли разогнать тьму, и парк был погружен в холодный, промозглый полумрак. Егор медленно прошел мимо стоек с рекламными щитами, на которых красовались одухотворенные лица артистов.
БОРИС ГРЕБЕНЩИКОВ – «БУДДА ХОДИТ ПО АРБАТУ».
ГАРИК СУКАЧЕВ – «СВОБОДУ АНЖЕЛЕ ДЭВИС!»
ГРУППА «ОКЕАН ЭЛЬЗЫ» – «Я НА НЭБi БУВ!»
Лица и имена артистов были Волчку знакомы, но он никак не мог восстановить в памяти связанные с этими лицами и именами воспоминания. Перед глазами мелькали какие-то смутные образы, строчки из песен, но едва он пытался сконцентрироваться на них, как слова тут же ускользали.
Заметив скамейку, он проковылял к ней. Его слегка мутило, а в голове стучал колокол. Сев на скамейку, он перевел дух и хотел уже подняться, чтобы идти дальше, но новый приступ боли пронзил его мозг, перед глазами заполыхали огненные протуберанцы, и Егор, понимая, что вот-вот рухнет на асфальт аллеи, вынужден был прилечь на скамейку.
Неизвестно, сколько времени он так пролежал. В голове дьявольской каруселью кружились строчки из песен:
Из забытья его вывели человеческие голоса, и голоса эти приближались. Егор разлепил веки и увидел три приближающиеся фигуры. Впереди шел парень в белой куртке. За ним – светловолосая девушка и еще один парень в черном толстом шерстяном свитере.
– Маза фака! – воскликнул парень в белой куртке, остановившись перед скамейкой. – Тут кто-то дрыхнет!
Парни заслонили собой девушку и вгляделись в фигуру Волчка.
– Эй, мужик! – окликнул его парень в белой куртке. – Ты кто?
Егор разжал сведенные судорогой зубы и хрипло проговорил:
– Человек.
Парень ухмыльнулся:
– Сомневаюсь! Слышь ты, хрен с горы, валил бы ты отсюда. Здесь тебе не лежбище.
Егор не ответил. Новый приступ боли помутил его сознание, и на мгновение ему показалось, что он взмыл в воздух и уносится в ночную мглу.
– Эй! – снова окликнул его парень в белой куртке. – Оглох, что ли? Это наша любимая скамейка!
– Да чего ты ему впаривашь, он же пьяный! – подал голос парень, одетый в черный шерстяной свитер.
Егор хотел приподняться, но рухнул обратно. Подростки переглянулись.
– Что будем с ним делать? – спросил парень в черном.
– Возьмем за руки и за ноги и бросим в кусты, – ответил другой. – Пусть там дрыхнет.
– А если я захочу отлить? Подойду к кусту, расстегну «молнию», а там – он!
Парень в белой куртке ухмыльнулся:
– Боишься, что схватит за струйку?
– А че – вдруг сможет!
Парни заржали.
– Хватит вам, дураки! – оборвала их девушка. – Вдруг ему плохо? Вдруг он болен?
– Да ты посмотри на него! Он же здоровее нас, вместе взятых!
Егор застонал и попытался встать, но не смог. Парни оборвали смех.
– У него кровь на виске, – встревоженно проговорила девушка. – Давайте позовем кого-нибудь на помощь!
– А если он откопытится? – с сомнением возразил парень в белой куртке. – Нас же потом и посадят. Скажут, что это мы его.
– Но надо же что-то делать!
– Да что делать-то? – вспылил парень в белой куртке. – Посмотри на него – это же бомжара!
– Точно – бомжара, – подтвердил парень в черном. – А бомжи знаешь какие живучие? Мой батя одного такого машиной переехал, а тот вскочил и дал деру.
Егор задрожал, по телу его заходили судороги.
– О, Боже! – выдохнула девушка. – Да он совсем плох!
– Щас сдохнет, – сказал парень в белой куртке.
– Может, ему помочь? – со смехом предложил парень в свитере.
И в этот миг терпение Егора лопнуло. В глазах его вспыхнул желтый звериный огонь, клыки удлинились и заострились. Он резко приподнял голову и, обнажив огромные клыки, рыкнул на подростков.
Пару секунд они стояли неподвижно, оцепенев от ужаса, потом повернулись и, ни слова не говоря, пустились наутек. Вскоре вся троица скрылась из вида.
Волна боли отступила. Егор перевел дух.
«Чертов мегаполис! – подумал он. – Даже ночью негде скрыться от людских глаз!»
Превозмогая боль, он сел. Посидел немного, собираясь с духом, потом поднялся на ноги и, пошатываясь, побрел прочь. Время от времени боль отступала, и тогда он пытался сосредоточиться на своих мыслях, но мысли путались, словно у пьяного. Егору все время казалось, будто что-то важное ускользает от него. Какое-то воспоминание, связанное с кем-то, кто был ему близок и дорог. Неужели этот «кто-то» – профессор Терехов?..
Тоска, кольцом сжавшая сердце, показала, что это не так. Вновь от него ускользало что-то важное. На мгновение Егору показалось, что он смутно припомнил чье-то лицо – зеленые глаза, нежный абрис скул, светлые волосы…
Воспоминание ускользнуло так же внезапно, как появилось – кольцо тоски, сжимающее сердце, ослабло.
Часа полтора Волчок бродил по окраине города, подыскивая место, где можно отдохнуть и собраться с мыслями. Наконец ноги занесли его на какой-то пустырь, заваленный деревянными ящиками, мусорными баками и проржавевшими до дыр коробками гаражей-«ракушек».
Силы оставили Волчка, и он рухнул рядом с гаражом. По телу его пробегали волны судорог. Грудь и голова болели так, будто кто-то ковырялся в них раскаленным на огне железным прутом.
«Я умираю… – подумал Егор, но вместо жалости к себе в нем закипела злость. – Нет, я не согласен! Я выжил после выстрелов в голову и в сердце, и теперь не собираюсь подыхать на свалке, как бродячий пес».
Вздрагивая и кривясь от боли, Егор тихонько запел:
– Эй!
Егор вздрогнул и заслонился рукой от обжигающего глаза света.
– Уберите фонарь! – хрипло крикнул он.
Человек отвел луч фонаря в сторону, и Егор сумел разглядеть незнакомцев. Их было трое. Впереди – пожилой узкоглазый мужчина в сильно заношенном пальто и старой фетровой шляпе. Слева от него – невысокий толстяк с глуповатым лицом, справа – тощий и долговязый парень с красными глазами. Эти двое были одеты в заношенные до дыр ватники.
Пожилой мужчина в шляпе пристально посмотрел на Егора и спросил:
– Ты кто?
– А вы? – спросил в свою очередь Егор, разглядывая бродяг.
– Мы здесь живем, – ответил пожилой.
– Где живете? На помойке?
– Это не помойка. Это пустырь.
Егор обвел взглядом баки, коробки, костровища. Он понятия не имел, как его сюда занесло. Снова перевел взгляд на бродяг и спросил:
– Вы бомжи?
Пожилой улыбнулся:
– Люди нас так называют. Хотя нам больше по душе слово «бродяги». Кстати, меня зовут Марат Тимурович. Можно просто Тамерланыч. Это… – он указал на толстяка, – Кузьма. А вот этого тощего мы называем Крепыш. А как зовут тебя, добрый человек?
Егор снова попытался вспомнить, как он оказался на этом пустыре. Вспомнил больницу, доктора, потом разбитое окно, осколки которого расцарапали ему лицо. И еще свое имя – Егор Волков. Больше ничего.
– Меня зовут Волчок, – сказал он бродяге.
– Просто Волчок?
– Да.
– Хорошо, Волчок. – Тамерланыч улыбнулся, отчего лицо его приобрело добродушное и приветливое выражение. – Что с твоим лицом, Волчок? Ты попал в аварию?
Егор потрогал пальцами покрытую набухшими ссадинами щеку и поморщился.
– Кошка поцарапала, – ответил он.
– Если хочешь, я дам тебе пластырь.
– Обойдусь.
Бродяги переглянулись. Толстяк Кузьма что-то шепнул на ухо Тамерланычу. Тот кивнул и снова заговорил, обращаясь к Егору:
– Ты голоден? Мы можем накормить тебя.
Желудок Егора скрутил спазм. Он только сейчас понял, насколько сильно голоден.
– Вижу, мое предложение тебе понравилось, – с улыбкой произнес Тамерланыч. – Идем к костру, добрый человек. Тебе надо согреться и поесть.
– Вы неплохо тут устроились, – сказал он.
– Да, – кивнул Тамерланыч, – нам тоже нравится. Держи!
Он протянул Егору кусок хлеба и открытую банку говяжьей тушенки.
Пока Волчок ел тушенку, Тамерланыч закурил и повернулся к тощему Крепышу, который сидел рядом, тихонько перебирая струны старенькой гитары, заклеенной в нескольких местах кусками скотча.
– Крепыш, спой нам что-нибудь, – попросил старик.
Тощий бродяга кивнул, прошелся по струнам громче и мелодичнее, а потом запел – тихим, сипловатым голосом, глядя на пляшущие языки костра:
Тот швырнул опустевшую банку в мусорный бак, взглянул на старика и уточнил:
– Почему?
– Люди не любят нас.
– Они всегда вас не любили, – заметил Егор.
– Верно, – кивнул старик, протягивая Егору сигареты. – Но месяца два назад в Москве объявилась толпа отморозков, которые забивают бомжей палками.
– Палками?
– Ага. Как крыс или бродячих кошек. Эти ублюдки разъезжают на мотоциклах и называют себя «загонщиками».
Егор закурил, швырнул спичку в костер. Рядом Крепыш продолжал перебирать струны гитары и петь грустным, негромким голосом:
– Что? – не понял старик.
– Эти убийства.
– Да почти каждую ночь. Москва – огромный город, и бомжей здесь больше, чем бродячих собак. Говорят, нас около ста пятидесяти тысяч.
– Неужели полиция вас не защищает?
Старик усмехнулся и покачал головой:
– Нет, сынок, не защищает. Чем меньше бродяг, тем лучше для города. Знаешь, сколько бомжей погибает в Москве каждую зиму от холода?
– Сколько?
– Несколько сотен. Их вывозят за город и закапывают в оврагах.
Егор затянулся крепкой сигаретой, выпустил облако косматого дыма и сказал:
– Впечатляющая статистика. А как ты стал бродягой, Тамерланыч?
Старик швырнул окурок в костер, помолчал немного, потом вздохнул и ответил:
– Два года назад я жил в Барнауле. Потом грянул кризис, работы у нас в городе не было никакой, и я решил податься в Москву. Продал квартиру, приехал в столицу. Хотел купить комнатку в Подмосковье, да не успел. В первый же день меня избили и ограбили. Прямо на вокзале. Так я остался без денег и без жилья. Это, собственно, вся история.
Егор понимающе кивнул.
– Ладно, сынок, мне пора. – Тамерланыч поднялся с деревянного ящика, на котором сидел. – Если будешь здесь утром, угощу завтраком. Спокойной ночи, добрый человек!
– Приятных снов! – пожелал Егор старику.
Тамерланыч пошел прочь от костра и через несколько шагов скрылся в темноте.
А тощий Крепыш все пел, гоняя по кругу одни и те же куплеты и припевы, и бродяги, сгрудившиеся возле костров, стали дремать под его негромкий, монотонный голос.
Толстяк посмотрел на него хмурым взглядом и проронил:
– Я здесь недавно.
– А где был до этого?
– Напротив ТЭЦ-21, в промзоне, есть целый маленький городок из вагончиков. Там живут такие, как я. Живут цивильно, почти оседло. Я тоже так жил. А потом у нас началась война.
– С кем?
– С другими бродягами. По ту сторону МКАДа разбили лагерь кочевые бомжи. Они и раньше приходили, с первыми теплыми деньками, но нас не трогали. А тут вдруг решили выбить нас из наших вагончиков. Была большая война. Убили много наших, но я успел унести ноги.
Кузьма замолчал, огляделся по сторонам, потом достал откуда-то из-под полы литровую бутылку «Столичной», быстро свинтил крышку и протянул Егору:
– Угощайся. Тамерланыч не любит, когда мы пьем, поэтому приходится таиться.
Егор отхлебнул из бутылки и передернул плечами.
– Ну как? – спросил Кузьма.
– Отлично.
Кузьма взял у него бутылку, сделал глоток, поморщился, после чего покрутил головой и пожаловался:
– Шея болит. Не знаешь, от чего?
– Знаю, – сказал Егор, забирая бутылку. – Это значит, что в прошлой жизни ты был повешен.
– Как это? – удивился бродяга.
– Да вот так. – Егор отхлебнул водки, вытер рот рукавом пальто и продекламировал:
– Глотни и расслабься.
Тот рассеянно глотнул, передернул плечами и вернул бутылку Егору.
– Ты останешься с нами? – спросил он.
– Еще не знаю, – ответил Волчок. – Вдруг Тамерланыч не захочет.
– Тамерланыч – добрый мужик, – сообщил Кузьма. – Он никогда не отказывает тому, кто просит помощи. Знаешь… примерно с год назад Тамерланыч нашел среди мусорных баков здоровенного парня. У него были сломаны почти все кости, а из башки торчал железный штырь. Тамерланыч собрал народ, и мы аккуратно спустили парня в теплотрассу.
– Зачем?
– Дело было зимой, – объяснил Кузьма. – Тамерланыч хотел, чтобы парень умер по-человечески, а тот вдруг стал выздоравливать. Кости срослись, раны затянулись. Штырь, правда, так и остался торчать из головы, как рог, но Тамерланыч спилил его у самого основания.
– Штырь в голове – это круто, – одобрил Волчок. – Значит, парень полностью выздоровел?
– Угу. Одна беда – память ему отшибло напрочь. И было еще кое-что… – Толстяк настороженно покосился на Егора, словно размышлял, стоит ли доверить тайну незнакомцу или лучше поостеречься.
Егор отхлебнул водки. Закусил куском бородинского хлеба, который сунул ему под нос бродяга, и сказал:
– Рассказывай дальше.
И Кузьма продолжил рассказ:
– Память у здоровяка отшибло напрочь. Он часами сидел на ящике и шевелил извилинами, пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. Но все было бесполезно. Однажды на внука Тамерланыча напала стая бродячих собак. Псы были здоровенные, как волки, но Торт бросился в самую гущу своры и стал крушить псам морды и сворачивать им шеи. Он убил всех псов. А потом подошел к Тамерланычу и сказал: «Теперь я тебе ничего не должен».
– Значит, его звали Торт?
– Да, – кивнул Кузьма. – Тамерланыч говорил, что у этого парня физиономия – как кремовый торт, который оставили под дождем.
– Неужели такой уродливый?
– Не то слово. Его будто рожей в кислоту макнули. – Кузьма передернул плечами.
– Что было дальше?
– Торт был с нами недели три, а потом сказал, что память начала к нему возвращаться. А еще спустя пару дней он ушел совсем. Вот так оно и было.
– С тех пор вы его не видели?
Кузьма покачал головой:
– Нет. Но Тамерланыч уверен, что когда-нибудь Торт вернется. Вернется, чтобы помочь нам.
Егор снова приложился к бутылке и сделал пару глотков. Потом еще пару. Кузьма посмотрел, как Егор пьет, и вдруг спросил:
– Ты алкаш?
Егор покачал головой:
– Нет. Просто я сбит с толку и расстроен. Ты открыл мне секрет, открою и я тебе. Несколько часов назад я сбежал из реанимационного отделения больницы.
– Ты сбежал из больницы? – удивился Кузьма.
– Да.
– А что с тобой случилось? Почему ты был в реанимации?
– В меня стреляли. Хирурги достали из меня две пули. Помнишь, ты рассказывал, что Торт долго не мог вспомнить, кто он такой?
– Ну.
– Со мной произошла та же история.
– И ты тоже не помнишь, кто ты такой?
Егор сдвинул брови, помолчал несколько секунд, потом ответил:
– Мне кажется, что какое-то воспоминание – возможно, самое главное – от меня ускользает.
– Вот оно как, – проговорил Кузьма. – Что ж, бывает.
Егор передал толстяку бутылку и задумчиво посмотрел на пляшущие языки огня. Ему снова показалось, что он вот-вот что-то вспомнит, но воспоминание опять ускользнуло от него, оставив после себя неуютное чувство пустоты.
– Так кто же ты такой? – спросил Кузьма.
Егор медленно повернул голову, посмотрел на бродягу хмурым взглядом и ответил:
– Я вервольф.
– Кто-кто?
– Оборотень. Так понятней?
Кузьма несколько секунд смотрел на Егора удивленным взглядом, не понимая, шутит тот или нет, потом улыбнулся и сказал:
– Ясно. Значит, ты умеешь превращаться в волка?
– Только когда полностью теряю над собой контроль.
– А что происходит, когда ты не полностью теряешь контроль?
– Я становлюсь сильнее. У меня обостряется зрение и обоняние, кости мои становятся крепче, а реакция лучше.
– Одним словом, ты превращаешься в супермена?
Егор улыбнулся:
– Я бы сказал – в доктора Хайда.
Кузьма хохотнул и осведомился:
– И давно это у тебя?
– С тех пор, как меня укусил оборотень в Эльстарском лесу.
– А что ты делал в этом лесу?
– Искал курительную трубку. Мне нужно собрать предметы, потерянные одним человеком.
– Зачем?
– Чтобы этот человек смог вернуться в нашу реальность.
– В нашу реальность? – Кузьма озадаченно нахмурился. – А сейчас он где?
– На границе миров, – ответил Егор. – Между жизнью и смертью.
– Между жизнью и смертью… – тихо повторил бродяга. – Вот оно что.
Егор взял бутылку, отхлебнул водки и закашлялся. Кузьма похлопал его по спине.
– Слушай, а давай ты меня укусишь, и я тоже стану оборотнем, – предложил он вдруг.
– Зачем тебе? – смахнув с ресниц выступившую слезу, спросил Егор.
– Я тоже хочу иметь сверхспособности. Может быть, они помогут мне разбогатеть.
– Если я тебя укушу – нас будет двое, – с улыбкой сказал Егор. – Два волка – это уже стая. А я предпочитаю охотиться в одиночку. Держи!
Егор протянул бутылку Кузьме. Пока тот пил, Волчок снова погрузился в размышления. Был еще один момент, который требовалось обмозговать. Егор отчетливо помнил момент схватки с человеком, которого звали Гинца. Он помнил, как сбил его с мотоцикла. И помнил, что уже секунду спустя бандит был на ногах, целый и невредимый. Более того, падая с мотоцикла, Гинца не только приземлился на ноги, но и успел выхватить пистолет.
Вспомнил Егор и то, как быстро умел бегать Гинца. Они пробежали несколько кварталов в бешеном темпе, а бандит после всей этой беготни и падения с мотоцикла дышал ровно и спокойно. Как такое возможно? Занятия спортом? Специальная подготовка?
Егор качнул головой: нет, сомнительно.
Тогда как?..
Бог весть.
Ему припомнилась еще одна деталь – татуировка на предплечье убийцы: бабочка и несколько цифр. Что это может означать? И главное – что за чертовщина происходила с лицом бандита? Волчок отлично помнил, как по этому лицу пробежало радужное сияние, а потом… Потом лицо стало терять форму – в буквальном смысле этого слова.
…Егор долго все это обдумывал, но так и не смог выдвинуть ни одной правдоподобной версии. Он вздохнул и качнул головой, прогоняя тяжелые мысли. Потом огляделся. Кузьма спал на расстеленном у костра матрасе, укрывшись газетами. Другие бродяги тоже спали, некоторые в коробках, другие – просто у костра.
Егор сделал еще один глоток, после чего поставил бутылку на землю, обхватил себя руками за плечи и закрыл глаза. Вскоре он задремал.
БОРИС ГРЕБЕНЩИКОВ – «БУДДА ХОДИТ ПО АРБАТУ».
ГАРИК СУКАЧЕВ – «СВОБОДУ АНЖЕЛЕ ДЭВИС!»
ГРУППА «ОКЕАН ЭЛЬЗЫ» – «Я НА НЭБi БУВ!»
Лица и имена артистов были Волчку знакомы, но он никак не мог восстановить в памяти связанные с этими лицами и именами воспоминания. Перед глазами мелькали какие-то смутные образы, строчки из песен, но едва он пытался сконцентрироваться на них, как слова тут же ускользали.
Заметив скамейку, он проковылял к ней. Его слегка мутило, а в голове стучал колокол. Сев на скамейку, он перевел дух и хотел уже подняться, чтобы идти дальше, но новый приступ боли пронзил его мозг, перед глазами заполыхали огненные протуберанцы, и Егор, понимая, что вот-вот рухнет на асфальт аллеи, вынужден был прилечь на скамейку.
Неизвестно, сколько времени он так пролежал. В голове дьявольской каруселью кружились строчки из песен:
Его снова замутило. Он зажал уши ладонями. Песни смолкли, и боль стала тупее. Наконец боль слегка отступила, и Егор, расслабившись, погрузился в некое подобие мучительной дремы.
Так сделай мне ангела,
и я покажу тебе твердь,
Покажи мне счастливых людей,
и я покажу тебе смерть.
І я відчуваю, як падаю в нэбо,
як падаю в нэбо, і краю нэма…
А небо становится ближе —
так близко, что больно глазам,
и каждый умрет той смертью,
которую придумает сам…
Из забытья его вывели человеческие голоса, и голоса эти приближались. Егор разлепил веки и увидел три приближающиеся фигуры. Впереди шел парень в белой куртке. За ним – светловолосая девушка и еще один парень в черном толстом шерстяном свитере.
– Маза фака! – воскликнул парень в белой куртке, остановившись перед скамейкой. – Тут кто-то дрыхнет!
Парни заслонили собой девушку и вгляделись в фигуру Волчка.
– Эй, мужик! – окликнул его парень в белой куртке. – Ты кто?
Егор разжал сведенные судорогой зубы и хрипло проговорил:
– Человек.
Парень ухмыльнулся:
– Сомневаюсь! Слышь ты, хрен с горы, валил бы ты отсюда. Здесь тебе не лежбище.
Егор не ответил. Новый приступ боли помутил его сознание, и на мгновение ему показалось, что он взмыл в воздух и уносится в ночную мглу.
– Эй! – снова окликнул его парень в белой куртке. – Оглох, что ли? Это наша любимая скамейка!
– Да чего ты ему впаривашь, он же пьяный! – подал голос парень, одетый в черный шерстяной свитер.
Егор хотел приподняться, но рухнул обратно. Подростки переглянулись.
– Что будем с ним делать? – спросил парень в черном.
– Возьмем за руки и за ноги и бросим в кусты, – ответил другой. – Пусть там дрыхнет.
– А если я захочу отлить? Подойду к кусту, расстегну «молнию», а там – он!
Парень в белой куртке ухмыльнулся:
– Боишься, что схватит за струйку?
– А че – вдруг сможет!
Парни заржали.
– Хватит вам, дураки! – оборвала их девушка. – Вдруг ему плохо? Вдруг он болен?
– Да ты посмотри на него! Он же здоровее нас, вместе взятых!
Егор застонал и попытался встать, но не смог. Парни оборвали смех.
– У него кровь на виске, – встревоженно проговорила девушка. – Давайте позовем кого-нибудь на помощь!
– А если он откопытится? – с сомнением возразил парень в белой куртке. – Нас же потом и посадят. Скажут, что это мы его.
– Но надо же что-то делать!
– Да что делать-то? – вспылил парень в белой куртке. – Посмотри на него – это же бомжара!
– Точно – бомжара, – подтвердил парень в черном. – А бомжи знаешь какие живучие? Мой батя одного такого машиной переехал, а тот вскочил и дал деру.
Егор задрожал, по телу его заходили судороги.
– О, Боже! – выдохнула девушка. – Да он совсем плох!
– Щас сдохнет, – сказал парень в белой куртке.
– Может, ему помочь? – со смехом предложил парень в свитере.
И в этот миг терпение Егора лопнуло. В глазах его вспыхнул желтый звериный огонь, клыки удлинились и заострились. Он резко приподнял голову и, обнажив огромные клыки, рыкнул на подростков.
Пару секунд они стояли неподвижно, оцепенев от ужаса, потом повернулись и, ни слова не говоря, пустились наутек. Вскоре вся троица скрылась из вида.
Волна боли отступила. Егор перевел дух.
«Чертов мегаполис! – подумал он. – Даже ночью негде скрыться от людских глаз!»
Превозмогая боль, он сел. Посидел немного, собираясь с духом, потом поднялся на ноги и, пошатываясь, побрел прочь. Время от времени боль отступала, и тогда он пытался сосредоточиться на своих мыслях, но мысли путались, словно у пьяного. Егору все время казалось, будто что-то важное ускользает от него. Какое-то воспоминание, связанное с кем-то, кто был ему близок и дорог. Неужели этот «кто-то» – профессор Терехов?..
Тоска, кольцом сжавшая сердце, показала, что это не так. Вновь от него ускользало что-то важное. На мгновение Егору показалось, что он смутно припомнил чье-то лицо – зеленые глаза, нежный абрис скул, светлые волосы…
Воспоминание ускользнуло так же внезапно, как появилось – кольцо тоски, сжимающее сердце, ослабло.
Часа полтора Волчок бродил по окраине города, подыскивая место, где можно отдохнуть и собраться с мыслями. Наконец ноги занесли его на какой-то пустырь, заваленный деревянными ящиками, мусорными баками и проржавевшими до дыр коробками гаражей-«ракушек».
Силы оставили Волчка, и он рухнул рядом с гаражом. По телу его пробегали волны судорог. Грудь и голова болели так, будто кто-то ковырялся в них раскаленным на огне железным прутом.
«Я умираю… – подумал Егор, но вместо жалости к себе в нем закипела злость. – Нет, я не согласен! Я выжил после выстрелов в голову и в сердце, и теперь не собираюсь подыхать на свалке, как бродячий пес».
Вздрагивая и кривясь от боли, Егор тихонько запел:
Песня помогла отвлечься от боли, и Егор, переведя дух, запел снова:
Ты помнишь – давным-давно
Я жил, как во сне, легко,
Но раненный кем-то волк
Вонзил мне клыки в плечо…
На какой-то миг ему показалось, что боль отступила, но едва он расправил плечи, как новый приступ головной боли заставил его застонать. Боль была такая сильная и мучительная, что у Егора потемнело в глазах. И тогда он снова запел – стиснув зубы, хрипло и глухо, голосом, каким могут петь только мертвецы:
И я стал таким, как он,
Невидимым ясным днем…
Убийца и злой хозяин
В мире ночном…
И снова боль дала ему передышку. Егор облегченно вздохнул, и в эту секунду сноп света ударил его по глазам.
А ночь, словно боль, темна.
Зверь здесь, и он ждет тебя…
Ты чувствуешь вкус охоты,
Зверь этот – я!
– Эй!
Егор вздрогнул и заслонился рукой от обжигающего глаза света.
– Уберите фонарь! – хрипло крикнул он.
Человек отвел луч фонаря в сторону, и Егор сумел разглядеть незнакомцев. Их было трое. Впереди – пожилой узкоглазый мужчина в сильно заношенном пальто и старой фетровой шляпе. Слева от него – невысокий толстяк с глуповатым лицом, справа – тощий и долговязый парень с красными глазами. Эти двое были одеты в заношенные до дыр ватники.
Пожилой мужчина в шляпе пристально посмотрел на Егора и спросил:
– Ты кто?
– А вы? – спросил в свою очередь Егор, разглядывая бродяг.
– Мы здесь живем, – ответил пожилой.
– Где живете? На помойке?
– Это не помойка. Это пустырь.
Егор обвел взглядом баки, коробки, костровища. Он понятия не имел, как его сюда занесло. Снова перевел взгляд на бродяг и спросил:
– Вы бомжи?
Пожилой улыбнулся:
– Люди нас так называют. Хотя нам больше по душе слово «бродяги». Кстати, меня зовут Марат Тимурович. Можно просто Тамерланыч. Это… – он указал на толстяка, – Кузьма. А вот этого тощего мы называем Крепыш. А как зовут тебя, добрый человек?
Егор снова попытался вспомнить, как он оказался на этом пустыре. Вспомнил больницу, доктора, потом разбитое окно, осколки которого расцарапали ему лицо. И еще свое имя – Егор Волков. Больше ничего.
– Меня зовут Волчок, – сказал он бродяге.
– Просто Волчок?
– Да.
– Хорошо, Волчок. – Тамерланыч улыбнулся, отчего лицо его приобрело добродушное и приветливое выражение. – Что с твоим лицом, Волчок? Ты попал в аварию?
Егор потрогал пальцами покрытую набухшими ссадинами щеку и поморщился.
– Кошка поцарапала, – ответил он.
– Если хочешь, я дам тебе пластырь.
– Обойдусь.
Бродяги переглянулись. Толстяк Кузьма что-то шепнул на ухо Тамерланычу. Тот кивнул и снова заговорил, обращаясь к Егору:
– Ты голоден? Мы можем накормить тебя.
Желудок Егора скрутил спазм. Он только сейчас понял, насколько сильно голоден.
– Вижу, мое предложение тебе понравилось, – с улыбкой произнес Тамерланыч. – Идем к костру, добрый человек. Тебе надо согреться и поесть.
* * *
Тихо и уютно трещал в ночном мраке рыжий костерок. Егор оглядел закут, отгороженный большими кусками фанеры.– Вы неплохо тут устроились, – сказал он.
– Да, – кивнул Тамерланыч, – нам тоже нравится. Держи!
Он протянул Егору кусок хлеба и открытую банку говяжьей тушенки.
Пока Волчок ел тушенку, Тамерланыч закурил и повернулся к тощему Крепышу, который сидел рядом, тихонько перебирая струны старенькой гитары, заклеенной в нескольких местах кусками скотча.
– Крепыш, спой нам что-нибудь, – попросил старик.
Тощий бродяга кивнул, прошелся по струнам громче и мелодичнее, а потом запел – тихим, сипловатым голосом, глядя на пляшущие языки костра:
– В последнее время быть бродягой стало опасно, – негромко проговорил Тамерланыч, обращаясь к Егору.
Эй, ребята, как допьете вы вино,
Мне бутылки вы оставьте заодно.
Пожалейте вы несчастного БОМЖу.
Я их в сумку аккуратно положу.
Отнесу я завтра их в приемный пункт,
Мне за них шестьсят копеек отдадут.
Я куплю буханку хлеба и сырок,
Чтобы с голоду не протянуть мне ног.
Тот швырнул опустевшую банку в мусорный бак, взглянул на старика и уточнил:
– Почему?
– Люди не любят нас.
– Они всегда вас не любили, – заметил Егор.
– Верно, – кивнул старик, протягивая Егору сигареты. – Но месяца два назад в Москве объявилась толпа отморозков, которые забивают бомжей палками.
– Палками?
– Ага. Как крыс или бродячих кошек. Эти ублюдки разъезжают на мотоциклах и называют себя «загонщиками».
Егор закурил, швырнул спичку в костер. Рядом Крепыш продолжал перебирать струны гитары и петь грустным, негромким голосом:
– И как часто это происходит? – спросил Волчок, пуская дым.
А я бычок подниму, горький дым затяну,
Покурю и полезу домо-ой.
Не жалейте меня, я прекрасно живу,
Только кушать охота порой.
– Что? – не понял старик.
– Эти убийства.
– Да почти каждую ночь. Москва – огромный город, и бомжей здесь больше, чем бродячих собак. Говорят, нас около ста пятидесяти тысяч.
– Неужели полиция вас не защищает?
Старик усмехнулся и покачал головой:
– Нет, сынок, не защищает. Чем меньше бродяг, тем лучше для города. Знаешь, сколько бомжей погибает в Москве каждую зиму от холода?
– Сколько?
– Несколько сотен. Их вывозят за город и закапывают в оврагах.
Егор затянулся крепкой сигаретой, выпустил облако косматого дыма и сказал:
– Впечатляющая статистика. А как ты стал бродягой, Тамерланыч?
Старик швырнул окурок в костер, помолчал немного, потом вздохнул и ответил:
– Два года назад я жил в Барнауле. Потом грянул кризис, работы у нас в городе не было никакой, и я решил податься в Москву. Продал квартиру, приехал в столицу. Хотел купить комнатку в Подмосковье, да не успел. В первый же день меня избили и ограбили. Прямо на вокзале. Так я остался без денег и без жилья. Это, собственно, вся история.
Егор понимающе кивнул.
– Ладно, сынок, мне пора. – Тамерланыч поднялся с деревянного ящика, на котором сидел. – Если будешь здесь утром, угощу завтраком. Спокойной ночи, добрый человек!
– Приятных снов! – пожелал Егор старику.
Тамерланыч пошел прочь от костра и через несколько шагов скрылся в темноте.
А тощий Крепыш все пел, гоняя по кругу одни и те же куплеты и припевы, и бродяги, сгрудившиеся возле костров, стали дремать под его негромкий, монотонный голос.
– Ну, а ты? – обратился Егор к толстяку Кузьме, который сидел поблизости. – Какая у тебя история?
Ах, отпусти меня, товарищ старшина,
Я простой российский бомж, а не шпана.
Я не сделал ведь плохого никому.
Так за что меня берете, не пойму?
Толстяк посмотрел на него хмурым взглядом и проронил:
– Я здесь недавно.
– А где был до этого?
– Напротив ТЭЦ-21, в промзоне, есть целый маленький городок из вагончиков. Там живут такие, как я. Живут цивильно, почти оседло. Я тоже так жил. А потом у нас началась война.
– С кем?
– С другими бродягами. По ту сторону МКАДа разбили лагерь кочевые бомжи. Они и раньше приходили, с первыми теплыми деньками, но нас не трогали. А тут вдруг решили выбить нас из наших вагончиков. Была большая война. Убили много наших, но я успел унести ноги.
Кузьма замолчал, огляделся по сторонам, потом достал откуда-то из-под полы литровую бутылку «Столичной», быстро свинтил крышку и протянул Егору:
– Угощайся. Тамерланыч не любит, когда мы пьем, поэтому приходится таиться.
Егор отхлебнул из бутылки и передернул плечами.
– Ну как? – спросил Кузьма.
– Отлично.
Кузьма взял у него бутылку, сделал глоток, поморщился, после чего покрутил головой и пожаловался:
– Шея болит. Не знаешь, от чего?
– Знаю, – сказал Егор, забирая бутылку. – Это значит, что в прошлой жизни ты был повешен.
– Как это? – удивился бродяга.
– Да вот так. – Егор отхлебнул водки, вытер рот рукавом пальто и продекламировал:
Он передал бутылку толстяку-бродяге.
Я – Франсуа, чему не рад.
Увы, ждет смерть злодея,
И сколько весит этот зад —
Узнает скоро шея[1].
– Глотни и расслабься.
Тот рассеянно глотнул, передернул плечами и вернул бутылку Егору.
– Ты останешься с нами? – спросил он.
– Еще не знаю, – ответил Волчок. – Вдруг Тамерланыч не захочет.
– Тамерланыч – добрый мужик, – сообщил Кузьма. – Он никогда не отказывает тому, кто просит помощи. Знаешь… примерно с год назад Тамерланыч нашел среди мусорных баков здоровенного парня. У него были сломаны почти все кости, а из башки торчал железный штырь. Тамерланыч собрал народ, и мы аккуратно спустили парня в теплотрассу.
– Зачем?
– Дело было зимой, – объяснил Кузьма. – Тамерланыч хотел, чтобы парень умер по-человечески, а тот вдруг стал выздоравливать. Кости срослись, раны затянулись. Штырь, правда, так и остался торчать из головы, как рог, но Тамерланыч спилил его у самого основания.
– Штырь в голове – это круто, – одобрил Волчок. – Значит, парень полностью выздоровел?
– Угу. Одна беда – память ему отшибло напрочь. И было еще кое-что… – Толстяк настороженно покосился на Егора, словно размышлял, стоит ли доверить тайну незнакомцу или лучше поостеречься.
Егор отхлебнул водки. Закусил куском бородинского хлеба, который сунул ему под нос бродяга, и сказал:
– Рассказывай дальше.
И Кузьма продолжил рассказ:
– Память у здоровяка отшибло напрочь. Он часами сидел на ящике и шевелил извилинами, пытаясь хоть что-нибудь вспомнить. Но все было бесполезно. Однажды на внука Тамерланыча напала стая бродячих собак. Псы были здоровенные, как волки, но Торт бросился в самую гущу своры и стал крушить псам морды и сворачивать им шеи. Он убил всех псов. А потом подошел к Тамерланычу и сказал: «Теперь я тебе ничего не должен».
– Значит, его звали Торт?
– Да, – кивнул Кузьма. – Тамерланыч говорил, что у этого парня физиономия – как кремовый торт, который оставили под дождем.
– Неужели такой уродливый?
– Не то слово. Его будто рожей в кислоту макнули. – Кузьма передернул плечами.
– Что было дальше?
– Торт был с нами недели три, а потом сказал, что память начала к нему возвращаться. А еще спустя пару дней он ушел совсем. Вот так оно и было.
– С тех пор вы его не видели?
Кузьма покачал головой:
– Нет. Но Тамерланыч уверен, что когда-нибудь Торт вернется. Вернется, чтобы помочь нам.
Егор снова приложился к бутылке и сделал пару глотков. Потом еще пару. Кузьма посмотрел, как Егор пьет, и вдруг спросил:
– Ты алкаш?
Егор покачал головой:
– Нет. Просто я сбит с толку и расстроен. Ты открыл мне секрет, открою и я тебе. Несколько часов назад я сбежал из реанимационного отделения больницы.
– Ты сбежал из больницы? – удивился Кузьма.
– Да.
– А что с тобой случилось? Почему ты был в реанимации?
– В меня стреляли. Хирурги достали из меня две пули. Помнишь, ты рассказывал, что Торт долго не мог вспомнить, кто он такой?
– Ну.
– Со мной произошла та же история.
– И ты тоже не помнишь, кто ты такой?
Егор сдвинул брови, помолчал несколько секунд, потом ответил:
– Мне кажется, что какое-то воспоминание – возможно, самое главное – от меня ускользает.
– Вот оно как, – проговорил Кузьма. – Что ж, бывает.
Егор передал толстяку бутылку и задумчиво посмотрел на пляшущие языки огня. Ему снова показалось, что он вот-вот что-то вспомнит, но воспоминание опять ускользнуло от него, оставив после себя неуютное чувство пустоты.
– Так кто же ты такой? – спросил Кузьма.
Егор медленно повернул голову, посмотрел на бродягу хмурым взглядом и ответил:
– Я вервольф.
– Кто-кто?
– Оборотень. Так понятней?
Кузьма несколько секунд смотрел на Егора удивленным взглядом, не понимая, шутит тот или нет, потом улыбнулся и сказал:
– Ясно. Значит, ты умеешь превращаться в волка?
– Только когда полностью теряю над собой контроль.
– А что происходит, когда ты не полностью теряешь контроль?
– Я становлюсь сильнее. У меня обостряется зрение и обоняние, кости мои становятся крепче, а реакция лучше.
– Одним словом, ты превращаешься в супермена?
Егор улыбнулся:
– Я бы сказал – в доктора Хайда.
Кузьма хохотнул и осведомился:
– И давно это у тебя?
– С тех пор, как меня укусил оборотень в Эльстарском лесу.
– А что ты делал в этом лесу?
– Искал курительную трубку. Мне нужно собрать предметы, потерянные одним человеком.
– Зачем?
– Чтобы этот человек смог вернуться в нашу реальность.
– В нашу реальность? – Кузьма озадаченно нахмурился. – А сейчас он где?
– На границе миров, – ответил Егор. – Между жизнью и смертью.
– Между жизнью и смертью… – тихо повторил бродяга. – Вот оно что.
Егор взял бутылку, отхлебнул водки и закашлялся. Кузьма похлопал его по спине.
– Слушай, а давай ты меня укусишь, и я тоже стану оборотнем, – предложил он вдруг.
– Зачем тебе? – смахнув с ресниц выступившую слезу, спросил Егор.
– Я тоже хочу иметь сверхспособности. Может быть, они помогут мне разбогатеть.
– Если я тебя укушу – нас будет двое, – с улыбкой сказал Егор. – Два волка – это уже стая. А я предпочитаю охотиться в одиночку. Держи!
Егор протянул бутылку Кузьме. Пока тот пил, Волчок снова погрузился в размышления. Был еще один момент, который требовалось обмозговать. Егор отчетливо помнил момент схватки с человеком, которого звали Гинца. Он помнил, как сбил его с мотоцикла. И помнил, что уже секунду спустя бандит был на ногах, целый и невредимый. Более того, падая с мотоцикла, Гинца не только приземлился на ноги, но и успел выхватить пистолет.
Вспомнил Егор и то, как быстро умел бегать Гинца. Они пробежали несколько кварталов в бешеном темпе, а бандит после всей этой беготни и падения с мотоцикла дышал ровно и спокойно. Как такое возможно? Занятия спортом? Специальная подготовка?
Егор качнул головой: нет, сомнительно.
Тогда как?..
Бог весть.
Ему припомнилась еще одна деталь – татуировка на предплечье убийцы: бабочка и несколько цифр. Что это может означать? И главное – что за чертовщина происходила с лицом бандита? Волчок отлично помнил, как по этому лицу пробежало радужное сияние, а потом… Потом лицо стало терять форму – в буквальном смысле этого слова.
…Егор долго все это обдумывал, но так и не смог выдвинуть ни одной правдоподобной версии. Он вздохнул и качнул головой, прогоняя тяжелые мысли. Потом огляделся. Кузьма спал на расстеленном у костра матрасе, укрывшись газетами. Другие бродяги тоже спали, некоторые в коробках, другие – просто у костра.
Егор сделал еще один глоток, после чего поставил бутылку на землю, обхватил себя руками за плечи и закрыл глаза. Вскоре он задремал.
3
Проснулся Волчок от страшного грохота, резанувшего по ушам. Открыв глаза, Егор не сразу понял, что странный шум – это рев моторов. Он все еще был пьян, и пьян изрядно. По крайней мере, когда он взглянул на фары мотоциклов, фары эти закружились у него перед глазами сверкающей каруселью, и Волчка едва не стошнило.
– Байкеры-загонщики! – в ужасе крикнул Кузьма.
Вокруг завопили. Перепуганные бомжи выбрались из своих коробок и заметались по пустырю в свете мотоциклетных фар. Зрелище было сюрреалистическое.
– Байкеры-загонщики! – в ужасе крикнул Кузьма.
Вокруг завопили. Перепуганные бомжи выбрались из своих коробок и заметались по пустырю в свете мотоциклетных фар. Зрелище было сюрреалистическое.