– Мамелфа… тварь. Говорили мне в детстве: никогда не связывайся с ведьмами… Обещала бессмертие, а что я получил взамен?
– Ты получил то, что просил, князь, – раздался негромкий старушечий голос.
Добровол быстро обернулся. Ведьма сидела на гнилом пне. Сама она была такая черная да корявая, что мало чем отличалась от этого пня.
– Дурак ты, князь, – прокаркала лесная ведьма. – Я забрала твое живое сердце и дала тебе взамен мертвое. И я обещала, что ни стрела, ни меч не смогут тебя убить. Но не моя вина, что Первоход разорвал тебя на куски огненной бомбой.
Добровол дрогнул и сжался, словно Мамелфа прикоснулась к открытой ране. Ведьма усмехнулась и пожала тощими плечами.
– Не понимаю, чего ты ворчишь? Ведь ты жив. Ты собрал себя по кускам и снова стал самим собой. Ты разговариваешь, гадишь, жрешь. Ты делаешь все то, что делают другие люди.
– Другие люди? – Добровол яростно прищурился. – Ты издеваешься, ведьма? Если я в таком виде покажусь в городе, меня примут за упыря и вобьют мне в грудь осиновый кол!
– И что с того? Тебя нельзя убить никакими кольями.
– Но они изрубят меня топорами на куски!
– И что? – снова спросила ведьма, противно усмехнувшись. – Первоход тоже разорвал тебя на куски, но ты жив. И пускай у тебя жуткая рожа. Зато ты по-прежнему князь Добровол, и люди будут почитать тебя даже в таком обличье. Так даже лучше. Раньше ты внушал людям страх своими делами, а теперь они будут трепетать при одном твоем виде.
Добровол пригнул голову и яростно сверкнул на ведьму глубоко посаженными глазами.
– Меня мучает голод, ведьма, – прорычал он. – И я не могу насытиться. Никак… Никогда…
– Но в этом тоже виноват Первоход! – рявкнула Мамелфа. – Не забывай – ты собрал себя из кусков обгоревшей плоти! Чтобы плоть не развалилась и не сгнила, тебе приходится постоянно жрать. Но не тревожься, князь. Вернув себе княжеский трон, ты сможешь жрать столько, сколько захочешь. Свинина, говядина, птица… И тебе больше не придется рыскать по лесу и ловить оленей, крыс и кроликов.
Добровол слушал ее молча, и глаза его пылали злобным голодным огнем.
– И не забывай, что ты бессмертен, – продолжила старуха. – Никто и ничего не сможет тебе сделать. А сила твоя такова, что ты одним ударом лапы сможешь снести голову любому богатырю!
Добровол отвел от ведьмы взгляд и посмотрел на свою руку. Куски склеенной плоти слегка отстали друг от друга. Живот свело судорогой. Проклятая ведьма сладкими речами вновь распалила его голод.
Князь Добровол провел страшной рукой по безобразному, слепленному из лоснящихся заплат лицу.
– Я могу рассыпаться в любой момент, – прохрипел он. – Посмотри на меня, ведьма! Разве меня можно назвать живым?
– Ты гораздо живее любого кишеньского упыря.
– Но не живее самого поганенького из людей! Верни мне мою жизнь, ведьма! Сделай меня прежним! Отдай мне мое живое сердце!
Мамелфа посмотрела на склеенного из кусков мяса и кожи урода мрачным, насмешливым взглядом.
– Спохватился! – презрительно выговорила она. – Твоего живого сердца давно нет. Или ты не слышал, что лесная ведьма Мамелфа питается человеческими сердцами?
Добровол изумленно выкатил на старуху глаза.
– Ты что, сожрала его?
– А ты как думал! – Старуха мерзко захихикала.
– Убью! – прорычал Добровол и бросился на ведьму, однако споткнулся об камень и растянулся на траве.
Немного полежав неподвижно, Добровол снова зашевелился, нашарил в траве отвалившуюся челюсть, кое-как приладил ее на место и сел на траве.
– Что ж мне теперь делать? – горестно проговорил он. – Как справиться с сей бедой?
– Разожги большой костер и прыгни в него, – посоветовала Мамелфа. Это будет красивая смерть. Но гляди, ты должен сгореть целиком, до самого последнего кусочка. Если останется рука – она продолжит жить, даже если остальное тело превратится в пепел.
– Не того я хотел, когда испрашивал для себя вечную жизнь, ведьма, – со вздохом проговорил князь. – Значит, мне никогда уже не стать прежним?
– Никогда, – отрезала старуха. – Если только…
Лесная ведьма интригующе замолчала, и князь резко и нетерпеливо подался вперед.
– Если только – что?
Мамелфа прищурила слезящиеся старушечьи глазки и сказала:
– Есть один способ. Но труден тот способ чрезмерно.
– Говори! – потребовал князь.
– Ты должен найти того, кто сотворил с тобой такое, и съесть его сердце.
– Съесть?
Ведьма кивнула.
– Да, съесть! Сожрать! Слопать!.. Но главное – сердце это должно быть еще живым!
– И тогда я стану прежним? И перестану рассыпаться на куски?
Ведьма мерзко улыбнулась своими запавшими, тонкими губами.
– Да, князь, ты станешь прежним. В твоей груди снова забьется живое сердце. Но бессмертие ты потеряешь. Нелегкий выбор, верно?
Князь сжал кулаки и произнес плаксивым голосом:
– Я не справлюсь с Первоходом. Один выстрел из громового посоха – и я рассыплюсь в пыль. Помоги мне, ведьма! Ты ведь можешь, я знаю!
– Могу, – кивнула Мамелфа. – Но это тебе не понравится. Я могу сделать тебя сильным и ловким, как лесная рысь. Но ты потеряешь себя и не найдешь до тех пор, пока не съешь сердце Первохода.
На уродливом, склеенном из неровно подогнанных кусков плоти лице Добровола появилось недоумение.
– Я тебя не понимаю, ведьма, – прохрипел он. И тут же поправился, испугавшись, что Мамелфа откажет в помощи: – Но я готов сделать все, что ты скажешь! Все, слышишь! Только сделай меня таким же сильным, как Первоход.
Некоторое время ведьма молчала, потом заговорила негромким, таинственным голосом:
– Ты слыхал про чудны€е вещи?
– Конечно!
Ведьма выпростала из-под складок своего ветхого балахона руку и протянула Доброволу гриб, похожий на бледную поганку, только такой пузатый, будто его надули.
– Это чудно€й гриб, – сказала она. – Называется молокун. Съешь его – и начнешь жизнь с чистой берестинки.
– Как это? – не понял Добровол.
– А так. Не будешь помнить ничего, кроме одного – найти и убить Первохода и съесть его сердце.
– Это что же… я стану беспамятным, как младенец?
Мамелфа кивнула.
– Да. Но сила у тебя будет не младенческая.
Добровол подозрительно прищурился.
– Сгубить меня вздумала, старая?
– Не хочешь – не бери, – обиженно шмыгнув носом, сказала ведьма и убрала было гриб, но Добровол быстро схватил ее пальцами за тощее, морщинистое запястье.
– Мне уже все равно, ведьма, – с горечью выговорил он. – Сгубишь, туда и дорога. Давай своего «молокуна».
Мамелфа разжала пальцы, и белый гриб выкатился прямо князю в ладонь. Несколько мгновений Добровол разглядывал его, а затем сунул в рот и стал жевать.
Еще с полминуты князь сидел на траве, усиленно работая челюстями, а потом глаза его закатились под веки, и он тяжело, будто куль с мукой, повалился на землю.
Мамелфа сидела на своем пне и напряженно смотрела куда-то мимо Добровола. И вдруг тень Добровола на траве дрогнула, хотя сам он продолжал лежать. Затем тень вытянула руки, приподняла их над травой, ухватилась пальцами за торчащий из земли корешок и крепко его сжала.
Мамелфа стряхнула оцепенение, выпрямилась и облегченно вздохнула.
– Ну, пошло дело! – проговорила она и, довольно захихикав, потерла тощие ладони. – Более я тут не надобна. Прощай, Добровол-князь!
Она широко развела руки в стороны, а потом резко хлопнула в ладоши. От того места, где сидела Мамелфа, взлетело вверх густое, темное облако, а когда облако рассеялось, на пеньке никого уже не было.
8
Глава вторая
1
2
3
– Ты получил то, что просил, князь, – раздался негромкий старушечий голос.
Добровол быстро обернулся. Ведьма сидела на гнилом пне. Сама она была такая черная да корявая, что мало чем отличалась от этого пня.
– Дурак ты, князь, – прокаркала лесная ведьма. – Я забрала твое живое сердце и дала тебе взамен мертвое. И я обещала, что ни стрела, ни меч не смогут тебя убить. Но не моя вина, что Первоход разорвал тебя на куски огненной бомбой.
Добровол дрогнул и сжался, словно Мамелфа прикоснулась к открытой ране. Ведьма усмехнулась и пожала тощими плечами.
– Не понимаю, чего ты ворчишь? Ведь ты жив. Ты собрал себя по кускам и снова стал самим собой. Ты разговариваешь, гадишь, жрешь. Ты делаешь все то, что делают другие люди.
– Другие люди? – Добровол яростно прищурился. – Ты издеваешься, ведьма? Если я в таком виде покажусь в городе, меня примут за упыря и вобьют мне в грудь осиновый кол!
– И что с того? Тебя нельзя убить никакими кольями.
– Но они изрубят меня топорами на куски!
– И что? – снова спросила ведьма, противно усмехнувшись. – Первоход тоже разорвал тебя на куски, но ты жив. И пускай у тебя жуткая рожа. Зато ты по-прежнему князь Добровол, и люди будут почитать тебя даже в таком обличье. Так даже лучше. Раньше ты внушал людям страх своими делами, а теперь они будут трепетать при одном твоем виде.
Добровол пригнул голову и яростно сверкнул на ведьму глубоко посаженными глазами.
– Меня мучает голод, ведьма, – прорычал он. – И я не могу насытиться. Никак… Никогда…
– Но в этом тоже виноват Первоход! – рявкнула Мамелфа. – Не забывай – ты собрал себя из кусков обгоревшей плоти! Чтобы плоть не развалилась и не сгнила, тебе приходится постоянно жрать. Но не тревожься, князь. Вернув себе княжеский трон, ты сможешь жрать столько, сколько захочешь. Свинина, говядина, птица… И тебе больше не придется рыскать по лесу и ловить оленей, крыс и кроликов.
Добровол слушал ее молча, и глаза его пылали злобным голодным огнем.
– И не забывай, что ты бессмертен, – продолжила старуха. – Никто и ничего не сможет тебе сделать. А сила твоя такова, что ты одним ударом лапы сможешь снести голову любому богатырю!
Добровол отвел от ведьмы взгляд и посмотрел на свою руку. Куски склеенной плоти слегка отстали друг от друга. Живот свело судорогой. Проклятая ведьма сладкими речами вновь распалила его голод.
Князь Добровол провел страшной рукой по безобразному, слепленному из лоснящихся заплат лицу.
– Я могу рассыпаться в любой момент, – прохрипел он. – Посмотри на меня, ведьма! Разве меня можно назвать живым?
– Ты гораздо живее любого кишеньского упыря.
– Но не живее самого поганенького из людей! Верни мне мою жизнь, ведьма! Сделай меня прежним! Отдай мне мое живое сердце!
Мамелфа посмотрела на склеенного из кусков мяса и кожи урода мрачным, насмешливым взглядом.
– Спохватился! – презрительно выговорила она. – Твоего живого сердца давно нет. Или ты не слышал, что лесная ведьма Мамелфа питается человеческими сердцами?
Добровол изумленно выкатил на старуху глаза.
– Ты что, сожрала его?
– А ты как думал! – Старуха мерзко захихикала.
– Убью! – прорычал Добровол и бросился на ведьму, однако споткнулся об камень и растянулся на траве.
Немного полежав неподвижно, Добровол снова зашевелился, нашарил в траве отвалившуюся челюсть, кое-как приладил ее на место и сел на траве.
– Что ж мне теперь делать? – горестно проговорил он. – Как справиться с сей бедой?
– Разожги большой костер и прыгни в него, – посоветовала Мамелфа. Это будет красивая смерть. Но гляди, ты должен сгореть целиком, до самого последнего кусочка. Если останется рука – она продолжит жить, даже если остальное тело превратится в пепел.
– Не того я хотел, когда испрашивал для себя вечную жизнь, ведьма, – со вздохом проговорил князь. – Значит, мне никогда уже не стать прежним?
– Никогда, – отрезала старуха. – Если только…
Лесная ведьма интригующе замолчала, и князь резко и нетерпеливо подался вперед.
– Если только – что?
Мамелфа прищурила слезящиеся старушечьи глазки и сказала:
– Есть один способ. Но труден тот способ чрезмерно.
– Говори! – потребовал князь.
– Ты должен найти того, кто сотворил с тобой такое, и съесть его сердце.
– Съесть?
Ведьма кивнула.
– Да, съесть! Сожрать! Слопать!.. Но главное – сердце это должно быть еще живым!
– И тогда я стану прежним? И перестану рассыпаться на куски?
Ведьма мерзко улыбнулась своими запавшими, тонкими губами.
– Да, князь, ты станешь прежним. В твоей груди снова забьется живое сердце. Но бессмертие ты потеряешь. Нелегкий выбор, верно?
Князь сжал кулаки и произнес плаксивым голосом:
– Я не справлюсь с Первоходом. Один выстрел из громового посоха – и я рассыплюсь в пыль. Помоги мне, ведьма! Ты ведь можешь, я знаю!
– Могу, – кивнула Мамелфа. – Но это тебе не понравится. Я могу сделать тебя сильным и ловким, как лесная рысь. Но ты потеряешь себя и не найдешь до тех пор, пока не съешь сердце Первохода.
На уродливом, склеенном из неровно подогнанных кусков плоти лице Добровола появилось недоумение.
– Я тебя не понимаю, ведьма, – прохрипел он. И тут же поправился, испугавшись, что Мамелфа откажет в помощи: – Но я готов сделать все, что ты скажешь! Все, слышишь! Только сделай меня таким же сильным, как Первоход.
Некоторое время ведьма молчала, потом заговорила негромким, таинственным голосом:
– Ты слыхал про чудны€е вещи?
– Конечно!
Ведьма выпростала из-под складок своего ветхого балахона руку и протянула Доброволу гриб, похожий на бледную поганку, только такой пузатый, будто его надули.
– Это чудно€й гриб, – сказала она. – Называется молокун. Съешь его – и начнешь жизнь с чистой берестинки.
– Как это? – не понял Добровол.
– А так. Не будешь помнить ничего, кроме одного – найти и убить Первохода и съесть его сердце.
– Это что же… я стану беспамятным, как младенец?
Мамелфа кивнула.
– Да. Но сила у тебя будет не младенческая.
Добровол подозрительно прищурился.
– Сгубить меня вздумала, старая?
– Не хочешь – не бери, – обиженно шмыгнув носом, сказала ведьма и убрала было гриб, но Добровол быстро схватил ее пальцами за тощее, морщинистое запястье.
– Мне уже все равно, ведьма, – с горечью выговорил он. – Сгубишь, туда и дорога. Давай своего «молокуна».
Мамелфа разжала пальцы, и белый гриб выкатился прямо князю в ладонь. Несколько мгновений Добровол разглядывал его, а затем сунул в рот и стал жевать.
Еще с полминуты князь сидел на траве, усиленно работая челюстями, а потом глаза его закатились под веки, и он тяжело, будто куль с мукой, повалился на землю.
Мамелфа сидела на своем пне и напряженно смотрела куда-то мимо Добровола. И вдруг тень Добровола на траве дрогнула, хотя сам он продолжал лежать. Затем тень вытянула руки, приподняла их над травой, ухватилась пальцами за торчащий из земли корешок и крепко его сжала.
Мамелфа стряхнула оцепенение, выпрямилась и облегченно вздохнула.
– Ну, пошло дело! – проговорила она и, довольно захихикав, потерла тощие ладони. – Более я тут не надобна. Прощай, Добровол-князь!
Она широко развела руки в стороны, а потом резко хлопнула в ладоши. От того места, где сидела Мамелфа, взлетело вверх густое, темное облако, а когда облако рассеялось, на пеньке никого уже не было.
8
Деревенская девка Смирена, отправляясь по грибы, никогда не заходила в чащобу. Но на этот раз грибов было так мало, а желание принести домой хоть что-нибудь было так велико, что Смирена, сама того не ведая, прошла через «свой» лесок, миновала две версты по глушняку и сама не заметила, как вышла к большой дороге, ведущей к Хлынь-граду. В корзинке ее было не более десятка молоденьких опят.
Поняв, что зашла слишком далеко, Смирена не стала тревожиться и мысленно поблагодарила лешего за то, что не завел ее в те места, откуда нет выхода. Перед тем как повернуть назад, она решила немного передохнуть. Опустила корзинку с грибами, а сама села на пенек и вытянула гудящие от усталости ноги, одетые в новые лапоточки.
Сперва она думала о грибах, о том, как их нынче мало, и как стыдно возвращаться с полупустой корзинкой домой. С грибов мысли Смирены сами собой перескочили на молодого парня Деженя, который вот уже две недели повсюду преследовал ее, не давал ей проходу и даже норовил увязаться за нею в лес. Некрасивый был парень, но настойчивый. Смирена вдруг подумала, что ежели он и дальше будет таким настойчивым, то рано или поздно добьется своего. Устыдившись подобных мыслей, Смирена покраснела.
«Он ведь и сейчас может за мной следить, – подумала она. – С этакого станется».
Смирена оглянулась по сторонам, но, ясное дело, никакого Деженя поблизости не увидела.
Отдохнув, Смирена поднялась, чтобы идти домой, да вдруг замерла. Ей показалось, что где-то поблизости шелохнулась ветка. Смирена была не робкого десятка, а потому крепче сжала в руке корзинку и окликнула:
– Эй! Кто там? Эй, кто там ходит? Покажись!
Несколько мгновений ничего не происходило, а потом из-за дерева вышагнула светлая фигура. Смирена прищурила близорукие глаза, надеясь разглядеть фигуру получше, но сгустившиеся сумерки не позволили ей этого сделать.
– Дежень, это ты?
– Да… – донесся тихий ответ.
Смирена облегченно вздохнула.
– Ну, слава Белобогу. А я уж подумала – не душегуб ли какой. Зачем ты за мной увязался, Дежень?
Ответа не последовало. Смирена нахмурилась (ох и настойчивый же парень этот Дежень, ну как на такого не гневаться?).
– Чего увязался? – строго повторила Смирена. – В провожатые набиваешься? А ну – отвечай!
– Да…
Смирена усмехнулась.
– А с чего ты решил, что я возьму тебя в провожатые? Нешто не знаешь, что за мной ухаживает Братша Кривов сын?
Дежень молчал, переминаясь с ноги на ногу. «Надо бы с ним помягше, – подумала Смирена. – А то еще убежит. С него станется».
– Ладно, не бойся, – смилостивилась она. – Хошь провожать, провожай. Но только чтобы не лапал! А то Братше пожалуюсь!
Дежень и на этот раз не шелохнулся.
«Да что же это за мужик такой! – возмутилась Смирена. – Не мужик, а снежный молчун!»
– Ну! – подбодрила нерешительного парня Смирена. – Чего стоишь? Подойди сюды!
Парень еще немного постоял, явно собираясь с духом, а потом тронулся к Смирене.
Чем ближе он подходил, тем тревожнее делалось лицо Смирены. Проклятая близорукость! На какой-то миг ей показалось, что парень голый, однако она тут же прогнала от себя эту мысль как вздорную.
Сердце ее, однако, забилось чаще. Смирена подняла правую руку к лицу, прижала палец к кончику верхнего века и слегка натянула кожу. Этот прием, известный всем близоруким людям, всегда срабатывал. Сработал он и сейчас. Расплывчатая фигура обрела четкость, а Смирена схватилась свободной рукой за сердце и попятилась.
Она хотела побежать, закричать, завопить, но ледяной страх сковал ее тело, а в горле от накатившего ужаса сперло дыхание. Белая фигура все приближалась, и теперь уже Смирена отчетливо видела, что у фигуры той, белой, безволосой, нет ничего, что могло бы отнести ее к мужскому или женскому роду, только гладкая и словно бы влажноватая кожа. А лицо… лица у него будто и не было. Лишь две темные впадины вместо глаз и такая же темная впадина на том месте, где полагалось быть рту.
Рот стал расширяться, растягиваться, и вот он уже достиг размеров большого дупла, а потом это черное дупло стало надвигаться на Смирену. И все, что она смогла, это закрыть глаза и прошептать:
– Ой, Ладо, матушка, избавь от злого чудища!
А в следующий миг что-то холодное обволокло ее голову, и Смирена, не успев даже крикнуть, потеряла сознание от дикой боли.
…Прошло не меньше десяти минут, прежде чем глаза девушки снова открылись. Она рывком села на траве и оглядела свое тело. Тело было абсолютно голое и безволосое. Чуть обвисшие бугорки грудей, слегка выпирающий живот, полоска между пухлыми бедрами, длинные голени. Все в точности словно у настоящей женщины. Не хватало только крошечной впадинки пупка.
Несколько секунд Смирена размышляла, не следует ли исправить ситуацию с помощью острой ветки? Потом решила, что не следует. Живот ее никто не увидит, главное – не забыть одеться. Но где же одежда?
Смирена вновь огляделась. Рядом с собой она увидела ворох одежды, но ворох этот был испачкан кровью, и из него торчало что-то страшное. Что-то такое, что прежде было руками, ногами и головой, а теперь больше напоминало обгорелые головешки.
Смирена вздохнула и, брезгливо поморщившись, протянула руку за платьем.
Одевшись, она прочистила горло кашлем, выплюнув комок липкой слизи, и опробовала голос:
Радостно вдыхая запах леса, Смирена не заметила, что из-за кустов за ней наблюдает и скалит в усмешке зубы отвратительная тощая старуха.
Поняв, что зашла слишком далеко, Смирена не стала тревожиться и мысленно поблагодарила лешего за то, что не завел ее в те места, откуда нет выхода. Перед тем как повернуть назад, она решила немного передохнуть. Опустила корзинку с грибами, а сама села на пенек и вытянула гудящие от усталости ноги, одетые в новые лапоточки.
Сперва она думала о грибах, о том, как их нынче мало, и как стыдно возвращаться с полупустой корзинкой домой. С грибов мысли Смирены сами собой перескочили на молодого парня Деженя, который вот уже две недели повсюду преследовал ее, не давал ей проходу и даже норовил увязаться за нею в лес. Некрасивый был парень, но настойчивый. Смирена вдруг подумала, что ежели он и дальше будет таким настойчивым, то рано или поздно добьется своего. Устыдившись подобных мыслей, Смирена покраснела.
«Он ведь и сейчас может за мной следить, – подумала она. – С этакого станется».
Смирена оглянулась по сторонам, но, ясное дело, никакого Деженя поблизости не увидела.
Отдохнув, Смирена поднялась, чтобы идти домой, да вдруг замерла. Ей показалось, что где-то поблизости шелохнулась ветка. Смирена была не робкого десятка, а потому крепче сжала в руке корзинку и окликнула:
– Эй! Кто там? Эй, кто там ходит? Покажись!
Несколько мгновений ничего не происходило, а потом из-за дерева вышагнула светлая фигура. Смирена прищурила близорукие глаза, надеясь разглядеть фигуру получше, но сгустившиеся сумерки не позволили ей этого сделать.
– Дежень, это ты?
– Да… – донесся тихий ответ.
Смирена облегченно вздохнула.
– Ну, слава Белобогу. А я уж подумала – не душегуб ли какой. Зачем ты за мной увязался, Дежень?
Ответа не последовало. Смирена нахмурилась (ох и настойчивый же парень этот Дежень, ну как на такого не гневаться?).
– Чего увязался? – строго повторила Смирена. – В провожатые набиваешься? А ну – отвечай!
– Да…
Смирена усмехнулась.
– А с чего ты решил, что я возьму тебя в провожатые? Нешто не знаешь, что за мной ухаживает Братша Кривов сын?
Дежень молчал, переминаясь с ноги на ногу. «Надо бы с ним помягше, – подумала Смирена. – А то еще убежит. С него станется».
– Ладно, не бойся, – смилостивилась она. – Хошь провожать, провожай. Но только чтобы не лапал! А то Братше пожалуюсь!
Дежень и на этот раз не шелохнулся.
«Да что же это за мужик такой! – возмутилась Смирена. – Не мужик, а снежный молчун!»
– Ну! – подбодрила нерешительного парня Смирена. – Чего стоишь? Подойди сюды!
Парень еще немного постоял, явно собираясь с духом, а потом тронулся к Смирене.
Чем ближе он подходил, тем тревожнее делалось лицо Смирены. Проклятая близорукость! На какой-то миг ей показалось, что парень голый, однако она тут же прогнала от себя эту мысль как вздорную.
Сердце ее, однако, забилось чаще. Смирена подняла правую руку к лицу, прижала палец к кончику верхнего века и слегка натянула кожу. Этот прием, известный всем близоруким людям, всегда срабатывал. Сработал он и сейчас. Расплывчатая фигура обрела четкость, а Смирена схватилась свободной рукой за сердце и попятилась.
Она хотела побежать, закричать, завопить, но ледяной страх сковал ее тело, а в горле от накатившего ужаса сперло дыхание. Белая фигура все приближалась, и теперь уже Смирена отчетливо видела, что у фигуры той, белой, безволосой, нет ничего, что могло бы отнести ее к мужскому или женскому роду, только гладкая и словно бы влажноватая кожа. А лицо… лица у него будто и не было. Лишь две темные впадины вместо глаз и такая же темная впадина на том месте, где полагалось быть рту.
Рот стал расширяться, растягиваться, и вот он уже достиг размеров большого дупла, а потом это черное дупло стало надвигаться на Смирену. И все, что она смогла, это закрыть глаза и прошептать:
– Ой, Ладо, матушка, избавь от злого чудища!
А в следующий миг что-то холодное обволокло ее голову, и Смирена, не успев даже крикнуть, потеряла сознание от дикой боли.
…Прошло не меньше десяти минут, прежде чем глаза девушки снова открылись. Она рывком села на траве и оглядела свое тело. Тело было абсолютно голое и безволосое. Чуть обвисшие бугорки грудей, слегка выпирающий живот, полоска между пухлыми бедрами, длинные голени. Все в точности словно у настоящей женщины. Не хватало только крошечной впадинки пупка.
Несколько секунд Смирена размышляла, не следует ли исправить ситуацию с помощью острой ветки? Потом решила, что не следует. Живот ее никто не увидит, главное – не забыть одеться. Но где же одежда?
Смирена вновь огляделась. Рядом с собой она увидела ворох одежды, но ворох этот был испачкан кровью, и из него торчало что-то страшное. Что-то такое, что прежде было руками, ногами и головой, а теперь больше напоминало обгорелые головешки.
Смирена вздохнула и, брезгливо поморщившись, протянула руку за платьем.
Одевшись, она прочистила горло кашлем, выплюнув комок липкой слизи, и опробовала голос:
Голос у нее был певучий и красивый, совсем как прежде:
Я не папина,
Я не мамина,
Я на улице росла,
Меня курица снесла…
Оборвав песню, Смирена запрокинула голову и рассмеялась. На душе у нее было светло и радостно, ведь она опять была живой, и впереди у нее так много дел.
Красная девица
По бору ходила,
Болесть говорила,
Травы собирала.
Корни вырывала,
Месяц скрала,
Солнце съела.
Чур ее, колдунью,
Чур ее, ведунью!
Радостно вдыхая запах леса, Смирена не заметила, что из-за кустов за ней наблюдает и скалит в усмешке зубы отвратительная тощая старуха.
Глава вторая
ДЕТИ ПАДШИХ БОГОВ
1
Село Крутоярово, Радимичское княжество.
Двумя месяцами раньше
Все село сбежалось посмотреть на богатыря, который спешился со своего огромного, толстоногого коня и встал перед кружалом. А посмотреть было на что.
Богатырь был столь высок ростом, что не вошел бы ни в одну дверь Крутоярова, не пригнув низко свою косматую голову. В плечах он был шире коромысла, а руки у него были такие, что в каждой ладони легко бы уместилось по взрослой курице.
Меч богатыря был раза в полтора больше самого большого меча, который довелось выковать местному кузнецу. Сам он был одет в шерстяной подклад и кольчугу тонкой работы, а на голове богатыря красовалась роскошная шапка, украшенная яхонтами. Сапоги у него были хромовые, а на плечах серебрился красный с искоркой плащ, застегнутый серебряной фибулой.
Богатырю явно нравилось всеобщее внимание, и он не спешил заходить в кружало, а просто стоял посередь двора, подставив солнышку свое широкое, обветренное, бородатое лицо.
А народ только головами покачивал.
– Вот это богатырь! Всем богатырям богатырь!
– Этакий медведь один целой сотни ратников стоит!
– Попадешься этакому на пути – растопчет и не заметит!
Лишь один человек в толпе не восхищался богатырем, а смотрел на него скептически и едва ли не презрительно. Это был тщедушный паренек лет двадцати пяти, с бритой наголо головой и такими же бритыми щеками. Одежда его была пыльной, а за плечом висела тощая котомка.
Паренек был такой же нездешний, как и заезжий богатырь. И, судя по всему, тоже пришел в Крутоярово на осеннюю ярмарку – то ли что-то продать, то ли чем-то разжиться, а может, и просто поглазеть на скоморохов да поесть сладких пирожков.
К богатырю тем временем подбежали два мальца. Один из них осторожно дернул богатыря за краешек плаща и уважительно поинтересовался:
– Дяденька богатырь, а ты можешь разогнуть пальцами подкову?
– Могу, мальчик, – пробасил богатырь. Затем поискал глазами что-то на земле, поднял твердый камень и сжал его в кулаке. Камень рассыпался в пыль.
Народ восхищенно загалдел, а богатырь повел могучими плечами и самодовольно улыбнулся.
И тут случилось нечто удивительное. Лысый парень с котомкой за плечом выступил из толпы вперед и крикнул, обращаясь к богатырю:
– Эй, кисель, ты так и будешь торчать посреди дороги или посторонишься и пустишь добрых людей в кружало?
Богатырь удивленно приподнял брови.
– Это ты мне?
– Тебе, кисель! Ты будешь стоять и пялиться или посторонишься и дашь мне дорогу?
Удивление во взгляде богатыря сменилось гневом. Мало того что места вокруг было предостаточно и ни на какой дороге он не стоял, так еще и в голосе доходяги было столько гонора, словно он готов был походя спихнуть богатыря с пути.
Народ уставился на лысого, как колено, парня так, как смотрят на дурачка, сунувшего голову в горящую печь, – с изумлением, насмешкой и сочувствием.
– Так ты хочешь спихнуть меня с дороги, доходяга? – пробасил богатырь.
– Спихну, коли сам не потеснишься, – небрежно ответил парень с котомкой.
Богатырь усмехнулся.
– И ты правда готов это сделать?
– Сделаю, не сомневайся. Я таких неуклюжих переростков, как ты, уделываю одной левой.
Лицо богатыря медленно побагровело.
– Все, парень, – отчеканил он. – Считай, что сам нарвался.
И шагнул к лысому парню. Однако тот поднял руку в останавливающем жесте, лукаво прищурил глаза и сказал:
– Побить меня задарма ты всегда успеешь. А хочешь заработать на этом горсть монет?
Богатырь остановился и непонимающе нахмурился. А парень повернулся к толпе и крикнул:
– Эй, честной народ! Кто из вас хочет поставить резанку, а выиграть две? Отзовись!
Народ загалдел:
– Как выиграть?
– Об чем говоришь?
– Отвечай, коли спрашивают!
Лысый усмехнулся.
– Вон там, за поваленным заборчиком, есть заброшенный амбар! – крикнул он. – Мы войдем туда вдвоем с этим киселем! Он – с мечом, а я – с одними голыми руками! А вот того из нас, кто выйдет оттуда через минуту, вы и назовете богатырем! Как вам такое развлечение?
Народ молчал, не в силах поверить, что парень говорит серьезно. Тогда он достал из котомки несколько серебряных монет, показал их людям и громко объявил:
– Ставлю четыре монеты на то, что из амбара первым выйду я, а этот кисель выползет оттуда на карачках!
Толпа замерла в нерешительности. Рты мужиков, баб и детей были раскрыты от удивления, а глаза их пристально, восхищенно, завистливо и недоверчиво смотрели на серебряные монеты.
– Ставлю десять медяков на лысого! – сказал вдруг кузнец, выступив из толпы.
Он достал из кармана кожаного фартука горсть меди и показал ее людям. Несколько секунд все молчали. Судя по лицам, люди решили, что парень каким-то непонятным образом околдовал кузнеца, потому что в здравом уме ни один человек на свете не совершил бы такую отчаянную глупость.
А потом все завопили, перекрикивая друг друга:
– Медяк на богатыря!
– Три медяка на богатыря!
– Резанку на богатыря!
Тут же нашелся верткий мужичок, который принялся принимать ставки. Следует отметить, что не все ставили на богатыря, некоторые, уверенные, что у лысого парня припасен какой-то фокус, поставили деньги на него.
– Ну, гляди, парень, – пригрозил ему один зажиточный мужик. – Коли не выкрутишься – я тебе сам ноги переломаю.
Лысый терпеливо дождался, пока все ставки будут сделаны, потом окинул взглядом кучу серебряных и медных монет, сунул руку в карман, достал тугой кожаный кошель, высыпал его содержимое на кривоногий стол, который кто-то выволок из сеней, вслух пересчитал все монеты и сдвинул их к куче.
– На себя самого! – объявил он.
Верткий мужичок, принимающий ставки, усмехнулся и объявил:
– Тридцать против одного – принято!
Лысый парень повернулся к богатырю, все это время с угрюмым изумлением взирающего на сошедшую с ума толпу.
– Ну так что, богатырь! – жестко прищурившись, сказал парень. – Пойдешь со мной в амбар? Или забоялся?
Богатырь сжал пудовые кулаки и прорычал:
– Я разорву тебя на части, щенок!
– Попробуй. Только смотри сам не разорвись. Разорвешься – склеивать не буду.
Лысый и босолицый наглец окинул богатыря презрительным, дерзким взглядом, потом развернулся и первым зашагал к амбару. Великан-богатырь последовал за ним.
Двумя месяцами раньше
Все село сбежалось посмотреть на богатыря, который спешился со своего огромного, толстоногого коня и встал перед кружалом. А посмотреть было на что.
Богатырь был столь высок ростом, что не вошел бы ни в одну дверь Крутоярова, не пригнув низко свою косматую голову. В плечах он был шире коромысла, а руки у него были такие, что в каждой ладони легко бы уместилось по взрослой курице.
Меч богатыря был раза в полтора больше самого большого меча, который довелось выковать местному кузнецу. Сам он был одет в шерстяной подклад и кольчугу тонкой работы, а на голове богатыря красовалась роскошная шапка, украшенная яхонтами. Сапоги у него были хромовые, а на плечах серебрился красный с искоркой плащ, застегнутый серебряной фибулой.
Богатырю явно нравилось всеобщее внимание, и он не спешил заходить в кружало, а просто стоял посередь двора, подставив солнышку свое широкое, обветренное, бородатое лицо.
А народ только головами покачивал.
– Вот это богатырь! Всем богатырям богатырь!
– Этакий медведь один целой сотни ратников стоит!
– Попадешься этакому на пути – растопчет и не заметит!
Лишь один человек в толпе не восхищался богатырем, а смотрел на него скептически и едва ли не презрительно. Это был тщедушный паренек лет двадцати пяти, с бритой наголо головой и такими же бритыми щеками. Одежда его была пыльной, а за плечом висела тощая котомка.
Паренек был такой же нездешний, как и заезжий богатырь. И, судя по всему, тоже пришел в Крутоярово на осеннюю ярмарку – то ли что-то продать, то ли чем-то разжиться, а может, и просто поглазеть на скоморохов да поесть сладких пирожков.
К богатырю тем временем подбежали два мальца. Один из них осторожно дернул богатыря за краешек плаща и уважительно поинтересовался:
– Дяденька богатырь, а ты можешь разогнуть пальцами подкову?
– Могу, мальчик, – пробасил богатырь. Затем поискал глазами что-то на земле, поднял твердый камень и сжал его в кулаке. Камень рассыпался в пыль.
Народ восхищенно загалдел, а богатырь повел могучими плечами и самодовольно улыбнулся.
И тут случилось нечто удивительное. Лысый парень с котомкой за плечом выступил из толпы вперед и крикнул, обращаясь к богатырю:
– Эй, кисель, ты так и будешь торчать посреди дороги или посторонишься и пустишь добрых людей в кружало?
Богатырь удивленно приподнял брови.
– Это ты мне?
– Тебе, кисель! Ты будешь стоять и пялиться или посторонишься и дашь мне дорогу?
Удивление во взгляде богатыря сменилось гневом. Мало того что места вокруг было предостаточно и ни на какой дороге он не стоял, так еще и в голосе доходяги было столько гонора, словно он готов был походя спихнуть богатыря с пути.
Народ уставился на лысого, как колено, парня так, как смотрят на дурачка, сунувшего голову в горящую печь, – с изумлением, насмешкой и сочувствием.
– Так ты хочешь спихнуть меня с дороги, доходяга? – пробасил богатырь.
– Спихну, коли сам не потеснишься, – небрежно ответил парень с котомкой.
Богатырь усмехнулся.
– И ты правда готов это сделать?
– Сделаю, не сомневайся. Я таких неуклюжих переростков, как ты, уделываю одной левой.
Лицо богатыря медленно побагровело.
– Все, парень, – отчеканил он. – Считай, что сам нарвался.
И шагнул к лысому парню. Однако тот поднял руку в останавливающем жесте, лукаво прищурил глаза и сказал:
– Побить меня задарма ты всегда успеешь. А хочешь заработать на этом горсть монет?
Богатырь остановился и непонимающе нахмурился. А парень повернулся к толпе и крикнул:
– Эй, честной народ! Кто из вас хочет поставить резанку, а выиграть две? Отзовись!
Народ загалдел:
– Как выиграть?
– Об чем говоришь?
– Отвечай, коли спрашивают!
Лысый усмехнулся.
– Вон там, за поваленным заборчиком, есть заброшенный амбар! – крикнул он. – Мы войдем туда вдвоем с этим киселем! Он – с мечом, а я – с одними голыми руками! А вот того из нас, кто выйдет оттуда через минуту, вы и назовете богатырем! Как вам такое развлечение?
Народ молчал, не в силах поверить, что парень говорит серьезно. Тогда он достал из котомки несколько серебряных монет, показал их людям и громко объявил:
– Ставлю четыре монеты на то, что из амбара первым выйду я, а этот кисель выползет оттуда на карачках!
Толпа замерла в нерешительности. Рты мужиков, баб и детей были раскрыты от удивления, а глаза их пристально, восхищенно, завистливо и недоверчиво смотрели на серебряные монеты.
– Ставлю десять медяков на лысого! – сказал вдруг кузнец, выступив из толпы.
Он достал из кармана кожаного фартука горсть меди и показал ее людям. Несколько секунд все молчали. Судя по лицам, люди решили, что парень каким-то непонятным образом околдовал кузнеца, потому что в здравом уме ни один человек на свете не совершил бы такую отчаянную глупость.
А потом все завопили, перекрикивая друг друга:
– Медяк на богатыря!
– Три медяка на богатыря!
– Резанку на богатыря!
Тут же нашелся верткий мужичок, который принялся принимать ставки. Следует отметить, что не все ставили на богатыря, некоторые, уверенные, что у лысого парня припасен какой-то фокус, поставили деньги на него.
– Ну, гляди, парень, – пригрозил ему один зажиточный мужик. – Коли не выкрутишься – я тебе сам ноги переломаю.
Лысый терпеливо дождался, пока все ставки будут сделаны, потом окинул взглядом кучу серебряных и медных монет, сунул руку в карман, достал тугой кожаный кошель, высыпал его содержимое на кривоногий стол, который кто-то выволок из сеней, вслух пересчитал все монеты и сдвинул их к куче.
– На себя самого! – объявил он.
Верткий мужичок, принимающий ставки, усмехнулся и объявил:
– Тридцать против одного – принято!
Лысый парень повернулся к богатырю, все это время с угрюмым изумлением взирающего на сошедшую с ума толпу.
– Ну так что, богатырь! – жестко прищурившись, сказал парень. – Пойдешь со мной в амбар? Или забоялся?
Богатырь сжал пудовые кулаки и прорычал:
– Я разорву тебя на части, щенок!
– Попробуй. Только смотри сам не разорвись. Разорвешься – склеивать не буду.
Лысый и босолицый наглец окинул богатыря презрительным, дерзким взглядом, потом развернулся и первым зашагал к амбару. Великан-богатырь последовал за ним.
2
– Ну что, пора начи… – оборачиваясь, заговорил парень, но закончить фразу не успел.
Огромный меч обрушился на него, как обрушивается вырванное ураганом дерево. Парень резко отклонился в сторону, но сделал это недостаточно быстро, и клинок меча перерубил ему предплечье. Отрубленная рука, окропив все вокруг фонтаном крови, шлепнулась на земляной пол амбара и тут же почернела и скукожилась, как гнилой листок.
Паренек схватился за культю, побледнел и затрясся от боли. Богатырь опустил меч, посмотрел на окровавленную культю парня и с усмешкой прорычал:
– Сам виноват.
Но вдруг парень перестал трястись, улыбнулся и выставил культю перед собой. Культя задымилась, закоптела и вдруг вспыхнула жарким голубым пламенем. Богатырь отшатнулся и прикрыл лицо рукою. А когда он снова отнял руку от лица, челюсть его отпала от удивления, а глаза выкатились из орбит. Отрубленная рука парня отросла заново.
– Готов продолжить? – с холодной, злой ухмылкой осведомился лысый.
Дважды повторять не пришлось. Как ни велико было изумление богатыря, но воин он был отличный, и никакие чудеса не могли выбить его из колеи. Меч снова обрушился на парня, и снова он не сумел как следует увернуться. Второй удар был настолько сильным, что разбил парню вдребезги ключицу и ребра и разрубил его почти пополам.
Парень распался на две половины, покачнулся, но устоял на ногах. А потом схватил себя руками за бока и свел распавшиеся части тела воедино.
Тело парня вспыхнуло пламенем столь ярким и жарким, что богатырь снова прикрыл лицо рукою и попятился. Огонь успел опалить ему бороду и брови.
Когда он снова взглянул на парня, тот стоял посреди амбара целый и невредимый. Окровавленная одежда висела на нем лохмотьями, но на худой, голощекой физиономии парня застыла насмешливая улыбка.
– Ты… колдун! – хрипло выдохнул богатырь, с ужасом глядя на парня. И обмахнул себя рукой: – Чур меня! Чур!
Лысый негромко рассмеялся, а потом сказал:
– Не угадал, борода! Я Огнерод. Сгорающий и возрождающийся из пепла.
– Огнерод ты или нет – но я все равно увижу, как ты сдохнешь! – прорычал богатырь. Он в третий раз вскинул меч и ринулся на парня.
Клинок меча обрушился на лысого наглеца с такой яростной силой, что мог бы перерубить пополам и бревно, но на этот раз парень не отступил и не увернулся. Он просто поймал клинок ладонями и сжал его.
На землю вновь закапала кровь, ладони парня вспыхнули огнем, огонь этот тут же перекинулся на меч, а с меча – на руки и грудь богатыря. Тот завопил от ужаса, резко отпрянул, не удержал равновесия и рухнул на земляной пол. А потом принялся кататься по полу, крича от боли и стараясь сбить огонь.
Лысый парень посмотрел на него презрительным взглядом, сплюнул сквозь щербинку в передних зубах на пол, развернулся и, насвистывая какую-то песенку, зашагал вон.
Огромный меч обрушился на него, как обрушивается вырванное ураганом дерево. Парень резко отклонился в сторону, но сделал это недостаточно быстро, и клинок меча перерубил ему предплечье. Отрубленная рука, окропив все вокруг фонтаном крови, шлепнулась на земляной пол амбара и тут же почернела и скукожилась, как гнилой листок.
Паренек схватился за культю, побледнел и затрясся от боли. Богатырь опустил меч, посмотрел на окровавленную культю парня и с усмешкой прорычал:
– Сам виноват.
Но вдруг парень перестал трястись, улыбнулся и выставил культю перед собой. Культя задымилась, закоптела и вдруг вспыхнула жарким голубым пламенем. Богатырь отшатнулся и прикрыл лицо рукою. А когда он снова отнял руку от лица, челюсть его отпала от удивления, а глаза выкатились из орбит. Отрубленная рука парня отросла заново.
– Готов продолжить? – с холодной, злой ухмылкой осведомился лысый.
Дважды повторять не пришлось. Как ни велико было изумление богатыря, но воин он был отличный, и никакие чудеса не могли выбить его из колеи. Меч снова обрушился на парня, и снова он не сумел как следует увернуться. Второй удар был настолько сильным, что разбил парню вдребезги ключицу и ребра и разрубил его почти пополам.
Парень распался на две половины, покачнулся, но устоял на ногах. А потом схватил себя руками за бока и свел распавшиеся части тела воедино.
Тело парня вспыхнуло пламенем столь ярким и жарким, что богатырь снова прикрыл лицо рукою и попятился. Огонь успел опалить ему бороду и брови.
Когда он снова взглянул на парня, тот стоял посреди амбара целый и невредимый. Окровавленная одежда висела на нем лохмотьями, но на худой, голощекой физиономии парня застыла насмешливая улыбка.
– Ты… колдун! – хрипло выдохнул богатырь, с ужасом глядя на парня. И обмахнул себя рукой: – Чур меня! Чур!
Лысый негромко рассмеялся, а потом сказал:
– Не угадал, борода! Я Огнерод. Сгорающий и возрождающийся из пепла.
– Огнерод ты или нет – но я все равно увижу, как ты сдохнешь! – прорычал богатырь. Он в третий раз вскинул меч и ринулся на парня.
Клинок меча обрушился на лысого наглеца с такой яростной силой, что мог бы перерубить пополам и бревно, но на этот раз парень не отступил и не увернулся. Он просто поймал клинок ладонями и сжал его.
На землю вновь закапала кровь, ладони парня вспыхнули огнем, огонь этот тут же перекинулся на меч, а с меча – на руки и грудь богатыря. Тот завопил от ужаса, резко отпрянул, не удержал равновесия и рухнул на земляной пол. А потом принялся кататься по полу, крича от боли и стараясь сбить огонь.
Лысый парень посмотрел на него презрительным взглядом, сплюнул сквозь щербинку в передних зубах на пол, развернулся и, насвистывая какую-то песенку, зашагал вон.
3
Завидев парня, люди замолчали и уставились на него во все глаза. А он остановился перед толпой и крикнул со злой, презрительной усмешкой:
– Ну что, честной народ?! Готовы расстаться со своими денежками?!
Толпа обомлела.
– А где ж богатырь? – робко спросил чей-то слабый голос.
– Богатырь-то? – Парень лукаво прищурился и ущипнул себя за голый подбородок. – Да сейчас выползет.
И впрямь – не прошло и трех секунд, как богатырь выполз из абмара на карачках, остановился и несколько раз тряхнул обожженной головой. Борода его сгорела, от бровей не осталось и следа, а кисти рук были покрыты волдырями. По земле за ним тащился запутавшийся в перевязи меч, и клинок меча был оплавлен.
Народ зароптал. Никто никогда не видел подобного чуда – по крайней мере, с тех пор, как два года назад на небе появилась хвостатая звезда.
Паренек же смело прошел к столу (толпа растеклась перед ним, как вода), отсчитал свой выигрыш, ссыпал горсти меди и серебра себе в котомку и потуже затянул узел. Какой-то старичок выдвинулся из толпы, робко подошел к парню и сказал:
– Дозволь спросить тебя, сынок.
– Спрашивай, дедуля, – не оглядываясь, разрешил парень.
– Как же ты сумел одолеть такого огромадного воина? Или есть в тебе какие-то тайные силы?
Лысый наглец посмотрел на старика, усмехнулся и проговорил то ли с усмешкой, то ли со злостью в голосе:
– Есть, коли одолел.
– И что же это за силы?
Парень прищурил светлые, злые глаза и кивнул на богатыря:
– А вы спросите у него. Он вам расскажет.
Богатырь сидел на чурбане с ошалелым видом, а какая-то толстая девка пыталась впихнуть ему в губы ковш с колодезной водой.
– Эй, кисель! – крикнул ему парень. – Тут дедушка с тобой хочет поговорить!
При звуках голоса своего противника богатырь испуганно сжался и закрылся руками, словно ожидал удара. Старик посмотрел на богатыря, покачал головой и промолвил:
– Ой-е… Был пузырь-богатырь, да весь сдулся. – Он снова повернулся к парню: – Как тебя зовут, силач?
– Огнерод, – ответил тот.
– Огнерод?… За что ж тебя так прозвали?
– Догадайся, дядя.
Парень закинул котомку на плечо, повернулся и зашагал в сторону большака. А народ смотрел вслед новоявленному богачу и не смел произнести ни слова. Лишь когда тот скрылся из виду, кто-то из сельчан пробормотал:
– Колдун. Как пить дать, колдун.
– Известно, колдун, – подтвердил другой. – Нынче их много развелось. Сказывают, в кривичском Сивуш-граде два колдуна повздорили. Так целый постоялый двор разгромили, камня на камне не оставили. А вдобавок три дерева с корнем из земли вырвали.
– Ну что, честной народ?! Готовы расстаться со своими денежками?!
Толпа обомлела.
– А где ж богатырь? – робко спросил чей-то слабый голос.
– Богатырь-то? – Парень лукаво прищурился и ущипнул себя за голый подбородок. – Да сейчас выползет.
И впрямь – не прошло и трех секунд, как богатырь выполз из абмара на карачках, остановился и несколько раз тряхнул обожженной головой. Борода его сгорела, от бровей не осталось и следа, а кисти рук были покрыты волдырями. По земле за ним тащился запутавшийся в перевязи меч, и клинок меча был оплавлен.
Народ зароптал. Никто никогда не видел подобного чуда – по крайней мере, с тех пор, как два года назад на небе появилась хвостатая звезда.
Паренек же смело прошел к столу (толпа растеклась перед ним, как вода), отсчитал свой выигрыш, ссыпал горсти меди и серебра себе в котомку и потуже затянул узел. Какой-то старичок выдвинулся из толпы, робко подошел к парню и сказал:
– Дозволь спросить тебя, сынок.
– Спрашивай, дедуля, – не оглядываясь, разрешил парень.
– Как же ты сумел одолеть такого огромадного воина? Или есть в тебе какие-то тайные силы?
Лысый наглец посмотрел на старика, усмехнулся и проговорил то ли с усмешкой, то ли со злостью в голосе:
– Есть, коли одолел.
– И что же это за силы?
Парень прищурил светлые, злые глаза и кивнул на богатыря:
– А вы спросите у него. Он вам расскажет.
Богатырь сидел на чурбане с ошалелым видом, а какая-то толстая девка пыталась впихнуть ему в губы ковш с колодезной водой.
– Эй, кисель! – крикнул ему парень. – Тут дедушка с тобой хочет поговорить!
При звуках голоса своего противника богатырь испуганно сжался и закрылся руками, словно ожидал удара. Старик посмотрел на богатыря, покачал головой и промолвил:
– Ой-е… Был пузырь-богатырь, да весь сдулся. – Он снова повернулся к парню: – Как тебя зовут, силач?
– Огнерод, – ответил тот.
– Огнерод?… За что ж тебя так прозвали?
– Догадайся, дядя.
Парень закинул котомку на плечо, повернулся и зашагал в сторону большака. А народ смотрел вслед новоявленному богачу и не смел произнести ни слова. Лишь когда тот скрылся из виду, кто-то из сельчан пробормотал:
– Колдун. Как пить дать, колдун.
– Известно, колдун, – подтвердил другой. – Нынче их много развелось. Сказывают, в кривичском Сивуш-граде два колдуна повздорили. Так целый постоялый двор разгромили, камня на камне не оставили. А вдобавок три дерева с корнем из земли вырвали.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента