Антон Грановский. Сияние богов

Антон Грановский
Сияние богов

Пролог

   Сивуш-град, Кривичское княжество
   – Хороший постоялый двор, – сказал одноглазый купец, потягивая из берестяной кружки сладкий сбитень.
   – Да, неплохой, – подтвердил его рыжий товарищ, вытирая рукавом кафтана смоченные в сбитне желтые усы.
   – А кружечная изба при нем и того лучше, – веско заметил третий купец, чернявый, как булгарин. – Вот только кабаньи головы тут ни к чему. Это ж надо додуматься – отрезать от скотинки голову, набить ее соломой и повесить над стойкой.
   – Таковы здешние нравы, – изрек одноглазый купец. – И не нам с тобой им перечить.
   – И то верно, – согласился булгарин. Он прищурил глаза и лукаво посмотрел на довольные лица товарищей. – Что, братья, выпьем еще по одной и продолжим игру?
   – Давай, – кивнул одноглазый.
   – И я не против, – одобрил рыжий.
   Булгарин, самый старший из троицы и по возрасту сивый, повернулся к дубовой стойке и окликнул целовальника:
   – Эй, дружок! Наполни-ка наши кружки сбитнем и дай по сладкому калачу на закуску!
   Целовальник, огромный безбородый мужик с широким, насмешливым лицом, кивнул и потянулся за кувшином. Одет он был в сермяжный кафтан, но шапка на нем была такая же дорогая, как на купцах. Разве что мех на ней был чуть трачен молью.
   Когда целовальник подошел к столу, желтоусый купец окинул его рослую фигуру восхищенным взглядом и спросил:
   – И в кого ж ты такой здоровый уродился, друг? В отца или в мать?
   – Ни в мать, ни в отца, а в лихого молодца, – пробасил целовальник, разливая сбитень по кружкам. – Подкидыш я, дядя. Кем рожден – неведомо.
   – Нам бы такого битюка в охоронцы, мы бы и ночью в лесу стоять не боялись, – сказал одноглазый. – Слышь-ка, брат, иди к нам в охоронцы. Платой не обидим.
   – Благодарствую, но мне и здесь хорошо. Хозяин меня ценит, платит больше всех. И столуюсь я у него бесплатно. – Целовальник покачал светлой, короткостриженой головой. – Нет, ребята, я свою жизнь ни на какую другую не променяю.
   Он сунул под мышку опустевший кувшин, смахнул полотенцем со стола хлебные крошки, повернулся и зашагал обратно к стойке. Купцы же, мирно беседуя, принялись потягивать сбитень.
   В кружале было безлюдно и тихо. Кроме трех проезжих купцов в зале был всего один посетитель – хмурый, темноволосый парень в дорогом кафтане и с едва наметившейся бородкой. Он сидел за самым дальним столом, в темной стенной нише, и, ни на кого не глядя, цедил из кружки брагу.
   Допив сбитень, купцы отставили кружки в сторону и вернулись к игре в брусы, прерванной полчаса назад. Однако стоило одноглазому купцу высыпать брусы из коробки на стол, как темноволосый незнакомец встал из-за стола и двинулся к купцам.
   Остановившись возле их стола, незнакомец кашлянул в кулак и сказал:
   – Вечер добрый, купцы. Пустите в круг?
   Купцы окинули незнакомца любопытными взглядами. Выглядел он странно. Волосы густые и мягкие, будто у юноши. Лицо тоже не старое. А вот глаза такие, будто за плечами у незнакомца долгая-предолгая жизнь, полная тягот, радостей, ужасов и восторгов – короче, всего того, чем полна любая человеческая жизнь.
   Был незнакомец осанист, но в его фигуре, юной и гибкой на вид, чувствовалось что-то надломленное, вялое и усталое. Булгарин улыбнулся и ответил за себя и своих товарищей:
   – И тебе добрый вечер, странник! Значит, хочешь с нами поиграть?
   – Хочу, коли не прогоните.
   – Не прогоним. Садись за стол.
   Незнакомец сел.
   – Что же у вас за игра такая? – осведомился он.
   – А ты не знаешь? – удивился желтоусый. – Вишь, на каждом брусе дырочки наколоты?
   Странник посмотрел на брусочки и кивнул.
   – Вижу.
   – Мы брусочки эти переворачиваем, дырочками книзу, а засим перемешиваем. А после – каждый берет себе по четыре брусочка. Коли выпадет на двух брусочках одинаково дырочек – считай, повезло. Коли на трех – повезло еще больше. Ну, а ежели на всех четырех одинаково, то, почитай, схватил ты, парень, лешего за бороду. Но самое большое везение – это ежель выпадет так, что на каждом брусочке на одну дырочку больше, чем на прежнем. У кого везения больше, тот и забирает весь куш. Понял ли?
   – Понял. Как не понять. Игра немудреная.
   – Ну, коли так, то давай начнем.
   Пока одноглазый купец, пожевывая ус, перемешивал брусочки, булгарин с любопытством разглядывал странника.
   – Кто ты, добрый человек? – осведомился он.
   – Я-то? – Странник хмыкнул. – Да никто. Просто прохожий.
   – И по каким землям проходишь, прохожий?
   – По разным.
   – Судя по говору, ты древлянин?
   – Был когда-то. Но то было давно.
   – А имя у тебя есть? – спросил рыжий купец.
   – Было, – хмуро ответил странник. – Да давно потерял.
   – Ишь ты. – Рыжий качнул головой и пригладил пальцем свои пушистые желтые усы. – Ну, ладно.
   Одноглазый тщательно перемешал брусочки и распорядился:
   – По два медяка от начала.
   Каждый из купцов кинул на середину стола по две медяшки. Незнакомец тоже достал из кармана кожаный кошель и отсчитал две медные монетки.
   – Берем, – разрешил одноглазый.
   Играющие потянулись за брусками.
   …Булгарин, проигравшийся больше других, выглядел подавленным. Кончики его черных усов были уныло опущены вниз.
   – Прости, брат, – виновато проговорил странник. – Мне не везло весь последний год. Должно быть, удача нынче решила вознаградить меня за мои мытарства.
   – За мой счет? – уныло усмехнулся булгарин.
   Странник лишь развел руками.
   Одноглазый и желтоусый купцы тем временем поднялись из-за стола. Лица у обоих были суровы, на странника они старались не смотреть.
   – Ты с нами? – окликнул одноглазый купец булгарина.
   – Да. Сейчас. – Булгарин облизнул пересохшие от досады и расстройства губы. – Вот выпью кружку сбитня и сразу за вами.
   Он дал знак целовальнику. Тот кивнул в ответ и повернулся к полке с кувшинами.
   – Ну, давай, не засиживайся, – сказал булгарину желтоусый купец. Затем перевел взгляд на незнакомца, обыгравшего их в пух и прах, кашлянул в кулак и, пересилив себя, вежливо пожелал: – Покойной ночи, странник.
   – Покойной ночи, братья, – хмуро проговорил тот в ответ. – Не обессудьте.
   – Да чего уж там, – пробурчал желтоусый и, махнув рукой, зашагал к двери.
   Одноглазый последовал за ним.
   Дверь за купцами захлопнулась. Целовальник поставил перед булгарином полную кружку сбитня и оставил его наедине с удачливым странником.
   – Ты позволишь мне заплатить за твой сбитень? – вежливо обратился к купцу странник.
   – Заплати, коли хочется. – Булгарин отхлебнул из кружки, почмокал губами, исподлобья глядя на странника, а потом сказал: – Слышь-ка, брат?
   – Ну? – отозвался странник.
   – Дай отыграться.
   – Я бы дал. Но что на кон-то поставишь? Ведь нет у тебя больше ничего.
   – Верно, нет, – уныло проронил булгарин. Потом на мгновение задумался и вдруг стянул с головы шапку и показал ее страннику. – Почти новая, – сказал он. – По кругу соболь, поверху – куница. Чудо, а не шапка.
   Странник исподлобья посмотрел на булгарина и покачал головой.
   – Нет, брат, не нужна мне твоя шапка.
   – Не нужна, говоришь? – Булгарин нахмурился. – Ну, так возьми ножны. У меня отличные ножны. Принесть?
   – И ножны не надобны, – отрезал странник. – Ничего мне от тебя не надобно. Вот разве что… – Он на мгновение задумался, а затем качнул головой: – Нет, ты не согласишься.
   – Чего? – насторожился булгарин. – Про что ты говоришь? Ну, не томи!
   – Да нет, это глупость. Ты не станешь даже слушать.
   – Ты скажи, а я уж решу. Чего тебе надобно, странник? Говори же!
   Странник несколько секунд пристально смотрел на булгарина, как бы раздумывая, стоит ли признаваться ему в своей надобности или нет, потом вздохнул и заявил:
   – Ладно, скажу, раз просишь. Поставь на кон свои годы, купец. На них я готов сыграть.
   Булгарин растерянно захлопал глазами.
   – Как это?
   – Просто. Ты мужик нестарый, тебе до смерти еще лет тридцать осталось. Коли бражничать будешь в меру. Вот и поставь из этих тридцати на кон… лет так пять. И тебе убыль небольшая, и у меня интерес появится.
   Купец неуверенно улыбнулся.
   – Нешто можно на кон годы поставить?
   – А ты попробуй.
   – Да я-то с радостью. Но не хочу, чтоб ты меня потом жуликом обзывал. Скажи хоть, что не шутишь.
   – Не шучу, – твердым голосом произнес странник.
   – Гм… – Булгарин слегка приободрился и даже подкрутил пальцами черный ус. – Ну, смотри, брат, не говори потом, что я тебя вокруг уса обвел. Ты сам вызвался. А ты сам-то что поставишь?
   – Против каждого твоего года поставлю серебряную резанку. Идет?
   – Идет.
   – Ну, значит, договорились. Мешай бруски, купец.
   Булгарин, все еще не веря своему счастью, быстро перемешал бруски и отсчитал себе четыре штуки. Странник тоже взял себе четыре бруска…
   Взглянув на свои бруски, булгарин взволнованно облизнул губы, посмотрел поверх брусков на соперника и сказал:
   – Хочу еще пять лет на кон поставить – против пяти твоих резанок. Позволишь ли?
   Странник усмехнулся и кивнул:
   – Позволю. Сколько хочешь, столько и ставь. Я резанками поддержу.
   – Тогда ставлю сразу двадцать.
   Странник невозмутимо отсчитал двадцать резанок. Купец с жадностью посмотрел на кучу серебра.
   – Слышь, странник, а ведь у меня еще десять лет осталось, верно?
   – Верно.
   – Ну, так я и их на кон поставлю.
   – Видать, хорошие брусочки у тебя на руках, купец, коли хочешь поставить все, что есть. Что ж, мешать и перечить твоему счастью не буду. Принимаю твою ставку.
   На всех брусочках у купца было по четыре дырочки.
   Странник прищурил глаза и стал выкладывать на стол свои брусочки – один за другим. На первом была одна дырочка. На втором – две. На третьем – три.
   На секунду замешкавшись, странник выложил на стол четвертый брусочек, и на нем было четыре дырочки.
   Булгарин вздохнул и отер рукою потный лоб.
   – Проиграл я тебе тридцать лет жизни, странник, – с напускной горечью проговорил он. – Плохо, но ничего не поделаешь. Видать, такая у меня судьба. Ладно, пойду вздремну.
   Он поднялся из-за стола, повернулся и двинулся прочь. «Дешево я отделался, – думал купец, шагая к выходу из кружала. – Ой дешево».
   На душе у него, однако, было нехорошо. Странник оказался везуч, но слаб умом. И теперь купца немного мучила совесть: ведь играл он со странником на просто так, а тот в ответ ставил настоящие деньги.
   «Ладно, чего уж теперь казниться. Все равно ведь не выиграл».
   Булгарин вышел на улицу, посмотрел на звездное небо и вдохнул полной грудью свежий ночной воздух, пронизанный запахами мерзлой земли и сухих листьев.
   За спиной у него скрипнула дверь.
   – Эй, купец, – раздался негромкий голос странника.
   – А, это ты, странник. Чего тебе?
   – Да вот, хочу забрать свой выигрыш. Не возражаешь?
   Купец улыбнулся.
   – Ничуть. Что проиграно, то проиграно.
   Странник шагнул к купцу, улыбнулся и вдруг схватил его за плечи и резко притянул к себе. Губы странника впились в губы булгарина крепким поцелуем.
   «Что ж ты творишь, собака!» – хотел крикнуть купец, но не успел. Ноги его подкосились, грудь сдавило, дыхание сперло, и он рухнул к ногам странника семидесятилетним, морщинистым, седым как лунь старцем.
   А странник вытер рукавом кафтана рот, подставил лицо лунному свету и улыбнулся. На лице его, разгладившемся и словно бы засветившемся, застыло выражение крайнего наслаждения, сутуловатые плечи расправились.
   За спиной у странника скрипнули двери. Кто-то протопал сапогами мимо. Странник опустил взгляд и увидел, что двое купцов – желтоусый и одноглазый – схватили седого булгарина под руки и оттащили его к кружалу.
   – Что ж это… – с ужасом проговорил один. – Совсем сед… И морщины… Брат, да что с тобой?
   Дверь снова скрипнула, и на улицу вышел верзила целовальник. Посмотрел на купцов, потом перевел взгляд на странника и сказал:
   – Вот оно что. Значит, ты и есть тот темный выродок, который выпивает из людей силу и жизнь.
   – Он состарил нашего товарища! – крикнул одноглазый купец.
   – Не дай ему уйти! – рявкнул желтоусый.
   Целовальник, крепкий, могучий, широкоплечий, холодно улыбнулся и вынул из-за пояса кинжал.
   – Давно я хотел с тобой встретиться, темный выродок, – процедил он сквозь зубы и медленно двинулся вперед.
   – Зря ты это задумал, – тихо отозвался странник, глядя на приближающегося здоровяка холодными, мерцающими, как мерцает на железе снежная изморось, глазами. – Я всего лишь получил свой выигрыш.
   Целовальник улыбнулся и кивнул, словно принял слова странника к сведению, а потом вдруг стер улыбку с губ и ринулся вперед. Однако пробежать верзила успел всего два шага. Странник вскинул правую руку и быстро наставил ее ладонью на целовальника. В тот же миг бугай остановился, словно наткнулся на невидимую стену, и изумленно уставился на странника. На мгновение купцам показалось, будто с ладони странника слетели прозрачные, как слюда, нити и мигом оплели могучее тело здоровяка.
   А в следующее мгновенье видение прозрачных нитей исчезло, но тулово целовальника затряслось и заходило ходуном, будто в припадке падучей. А потом вдруг стало сдуваться, как бурдюк, из которого выливают вино.
   Глаза бугая ввалились в череп, щеки вжались, он постоял еще пару мгновений, а затем повалился на землю и затих. Странник устремил взгляд на перепуганных купцов.
   – Ну? – угрюмо спросил он. – Кто-нибудь еще хочет?
   – Я хочу, – ответил у него за спиной чистый, ясный, молодой голос.
   Купцы и странник одновременно обернулись. Возле дерева, освещенный призрачным, серебристым светом луны, стоял невысокий человек с копной белых, кудрявых волос и улыбчивым лицом.
   Странник посмотрел на него хмурым, неприязненным взглядом и раздраженно отчеканил:
   – Я тебя не знаю. Чего тебе нужно, незнакомец?
   Кудрявый, словно одуванчик, парень усмехнулся, блеснув белой полоской зубов, и сказал:
   – Мне нужен ты, игрок.
   – Я?
   – Да, ты. Тебя кличут Тиш, верно?
   Странник напрягся.
   – Ты знаешь, как меня зовут?
   – Выходит, что знаю. И ты тоже про меня слышал. Я Облакаст.
   Игрок мрачно усмехнулся и облизнул сухие губы.
   – Зачем же я тебе нужен, Облакаст?
   – Ты зашел на мою землю. Здесь… – незнакомец обвел рукой окрестности, – мои охотничьи угодья.
   Тиш некоторое время разглядывал белокурого выскочку, потом сплюнул себе под ноги, снова поднял взгляд и сказал:
   – Это мой тебе ответ.
   – Ну, пеняй на себя.
   Кудрявый Облакаст вскинул руку и крикнул что-то громовым голосом. Небо стремительно заволокло тучами. Громыхнул раскат грома, и хлынул дождь. Все это произошло так быстро, что купцы испуганно присели на корточки и обмахнули себя охоронными знаками.
   Новый раскат грома прокатился по небу, и в землю, в двух аршинах от игрока, ударила ослепительно-белая молния. В ответ игрок вскинул правую руку, и в свете так и не исчезнувшей луны блеснули таинственные слюдяные нити, но Облакаст ловко вильнул в сторону и увернулся от них. А после прокричал какое-то заклинание, и мощный порыв ветра ударил игрока в грудь, поднял его в воздух, пронес несколько саженей и швырнул на забор.
   Однако на этот раз слюдяные, полупрозрачные нити, со свистом прошив воздух, настигли Облакаста, опутали его по рукам и ногам и повалили наземь. А потом все потонуло в грохоте грома, завываниях урагана, шуме бешеного ливня и визге летающих невидимых нитей.
   Купцы при виде таких ужасов попадали на землю и закрыли головы руками.
   – Чур меня, чур, – забормотал один.
   А второй, вжавшись животом в землю, хрипло выдохнул:
   – Правду говорят, что боги живут среди людей неузнанными! Великий Сварог, спаси нас от лютостей детей твоих!

Глава первая
ПРИЗРАК

1

   Много лет назад жизнь Глеба Орлова, успешного московского журналиста из двадцать первого века, закончилась. На смену ей пришла другая – жизнь средневекового охотника на нечисть, разбивающего головы упырям и вырывающего сердца оборотням. Потом была третья жизнь – жизнь фаворита княгини и полновластного хозяина Хлынского княжества. А потом он на три года погрузился в кошмарный сон. Это была четвертая жизнь. (Или – смерть?… Впрочем, если верить буддистам, жизнь и смерть – это одно и то же.)
   Какую из трех этих жизней Первоход мог с полным основанием назвать своей?
   О журналисте Глебе Орлове он давно уже не думал как о себе самом. А только как о давнем знакомом (настолько давнем, что даже лица его Глеб не мог как следует припомнить). Но иногда прежняя жизнь являлась Глебу Первоходу в снах, и сны эти всегда были кошмарными.
   После расправы, которую он из мести учинил над князем Доброволом и его людьми, Глеб решил уехать из Хлынь-града. Хлынским княжеством снова правила княгиня Наталья, и бояться Глебу теперь было вроде бы нечего. Однако воздух города душил его. И слишком живо было воспоминание о том, чем закончилась попытка улучшить этот мир.
   Три года, проведенные в самой страшной из темниц мира, отрезвили Глеба и навсегда отбили у него жажду преобразований. Пусть этот чертов мир остается таким, какой он есть. Изменить в нем ничего нельзя, а значит, не стоит и пытаться.
   В свой дом на берегу Эльсинского озера Глеб возвращаться тоже не захотел. За те три года, что его не было, дом наверняка разграбили, теплицы – разломали, а его роскошный сад, в который он вложил столько сил, скорее всего, вырублен завистливыми соседями.
   Отомстив князю Доброволу, Глеб понял, что уткнулся лбом в тупик, выхода из которого он не видел. Справиться с депрессией помог алкоголь, но однажды, протрезвев от винных паров, Глеб с удивлением обнаружил, что теперь он – охоронец купеческого каравана, а его сумка набита серебром и золотом.
   Поразмыслив, Глеб решил, что охранять купеческие караваны – дело как раз для него, и, вновь обретя видимость душевного спокойствия, отставил алкоголь в сторону – до лучших (или же до худших?) времен.
   Сейчас он ехал рядом с обозом на гнедом, крепком жеребце и пребывал в странном состоянии. После трех недель отсутствия караван возвращался в Хлынь-град, и чем ближе они подъезжали к городу, тем беспокойнее и тревожнее делалось на сердце у Глеба. И дело тут было не в прошлом, а скорее в будущем. Душу Первохода томили неприятные предчувствия.
   «Что-то случится, – твердил ему внутренний голос. – Что-то обязательно случится».
   Купец Онгудай, ехавший в пустой телеге, взглянул на Глеба и проговорил:
   – Повезло нам с тобой, ходок. Кабы не ты, порубили бы нас душегубы в Еланском лесу.
   – Может, да, – сказал Глеб. – А может, нет.
   – Точно порубили бы. Но вместо этого ты порубил их. И как ловко порубил! Любо-дорого было посмотреть! Скажи-ка, Первоход, где ты так здорово научился махать мечом?
   – В Гиблом месте, – ответил Глеб. – Всем, что я умею, я обязан ему.
   – Эвона как… Стало быть, тебе Гиблое место принесло не зло, а пользу. Бывают же чудеса на свете! А скажи-ка, Первоход, что такое это Гиблое место?
   – Никто не знает, Онгудай, – нехотя отозвался Глеб.
   – А верно говорят, что получилось оно от того, что тысячу лет назад на Кишень-град упала с неба железная звезда?
   – Думаю, что да, – ответил Глеб. – Но проверить это никто уже не сможет.
   – Да, дела… Слышал я еще, что на той звезде были боги и что боги те пали на землю вместе со звездой. Это тоже правда?
   Глеб хмуро покосился на купца. Провернув несколько выгодных сделок, Онгудай из скупого на слова и деловитого купца превратился в болтливого бездельника. Впрочем, он мог себе это позволить.
   – Я не знаю, купец, – ответил ему Глеб. – Может быть, это и были боги. Но, судя по тому, сколько дряни они оставили в Гиблой чащобе, я бы скорее назвал их разгильдяями.
   Купец Онгудай нахмурился, лениво обмахнул себя охоронным знаком против злых сил, потом зевнул, лег на рогожу и закрыл глаза. День выдался теплый, безветренный, они ехали по открытому большаку, и солнце слегка припекало. Вскоре Онгудай задремал, но Глебу не суждено было проехать остаток пути до города в молчании.
   Один из молодых купцов, сопровождавших Онгудая (их было двое, и Глеб до сих пор не смог запомнить их имен, поскольку оба казались ему на одно лицо), нагнал Глеба и поехал рядом, переведя свою каурую крепконогую кобылу на шаг.
   – Можно тебя спросить, Первоход?
   – Спрашивай, – нехотя разрешил Глеб.
   – Твоя жизнь наполнена приключениями, большинство которых были крайне опасными. Многие молодые купцы тебе завидуют, но я… Я не знаю, хотел бы я себе такую жизнь, как твоя, или нет.
   Несколько секунд они ехали молча, потом Глеб спросил:
   – Так в чем вопрос, купец?
   – Нравится ли тебе такая жизнь, Первоход? Доволен ли ты ею?
   «Похоже, что болтливость Онгудая заразна», – с неудовольствием подумал Глеб. А вслух сказал:
   – Я не выбирал эту жизнь. Она сама выбрала меня.
   – Но ты можешь ее переменить?
   Глеб покачал головой.
   – Нет, не могу. Каким бы ни был мой путь, я должен пройти его до конца.
   Молодой купец обдумал слова Глеба, потом снова с любопытством посмотрел на него и уточнил:
   – И куда ведет твой путь, Первоход?
   Глеб усмехнулся.
   – Подозреваю, что никуда.
   – Тогда почему ты по нему идешь?
   – Потому что я ходок, а не купец и не землепашец.
   Молодой купчик улыбнулся, затем прищурил любопытные глаза и заявил:
   – Быть может, у меня больше никогда не будет возможности поговорить с тобой, великий Первоход. Ты ответил мне в шутку, но я хочу услышать, что ты думаешь на самом деле. Для меня это важно.
   Глеб на мгновение задумался, потом сказал:
   – Что ж… Пожалуй, я могу ответить серьезно. Я иду по своему пути, потому что мираж, который я вижу впереди, внушает мне больше надежд, чем темная неопределенность, которую я оставляю за спиной. Хотя, скорее всего, все будет ровно наоборот.
   Молодой купец на всякий случай обернулся, опасаясь, по всей вероятности, увидеть за спиной «темную неопределенность», о которой говорил Первоход, потом нахмурился и вздохнул:
   – Боюсь, что я не понял ни слова из того, что ты сказал, Первоход.
   – Понял ты или нет, это ничего не изменит, – отчеканил Глеб. – Ни в твоей жизни, ни тем более в моей.
   Однако любопытный купчик не намерен был сдаваться. Он улыбнулся, давая понять, что оценил юмор ходока, а потом в третий раз повторил свой вопрос:
   – И все-таки, ходок, что будет в конце твоего пути?
   Глеб почувствовал раздражение. Скосив глаза на купца, он ответил:
   – В конце пути нас всех съедят, друг. А задашь еще хоть один вопрос, я сам тебя сожру.
   Угроза подействовала, и любопытный купчик, нахмурившись, осадил лошадку и отвязался от Глеба.
   Проехав полем, они снова углубились в тенистый лес. На душе у Глеба становилось все тревожнее. Он стал внимательнее всматриваться в лес и прислушиваться к его шорохам, но не видел и не слышал ничего подозрительного. Это должно было успокоить Глеба, но странным образом растревожило его еще больше.
   Он чувствовал – что-то должно случиться, но не мог определить, откуда ждать беды. На всякий случай Глеб пустил коня в рысь и обогнал обоз, чтобы встретить опасность первым, если таковая появится.
   Не успел он проехать и двадцати метров, как резко осадил коня и вскинул руку кверху, призывая караван остановиться. Знак этот был обговорен заранее, и караван послушно встал. Кто-то из купцов окликнул было Глеба, но он подал новый знак – «Всем молчать!».
   Затем внимательнее пригляделся к тому, что лежало на дороге. Это было человеческое тело, и выглядело оно ужасно. Птицы и мелкие грызуны изрядно над ним потрудились. Судя по всему, оно лежало тут не первые сутки.
   Глеб не торопился делать выводы. Он вновь пристально оглядел деревья и кустарники, навострил слух и долго вслушивался в звуки леса, стараясь вычленить из них что-то чуждое и необычное. Но и на этот раз он ничего не почуял.
   «Уж не изменяет ли мне моя интуиция?» – пронеслось в голове у Глеба.
   Он нахмурился и осторожно пустил коня вперед, но конь, пройдя пару шагов, остановился как вкопанный и возмущенно и испуганно захрапел, не желая идти дальше.
   «Конь что-то чувствует, – подумал Глеб. – А я – нет».
   Он быстро и бесшумно спешился, подвел коня к ближайшему дереву и закинул узду на торчащую кверху ветку. Затем стал медленно и осторожно приближаться к телу, оглядывая ближайшие кусты придирчивым, недоверчивым взглядом.
   Наконец, он остановился возле тела, присел на корточки и оглядел его получше. Это была девушка. Молодая и когда-то красивая. Судя по состоянию тканей, уже тронутых тлением, она и впрямь была мертва не меньше суток. Горло бедняжки было перерезано от уха до уха.
   Мертвый и ограбленный странник – зрелище довольно обычное для большака. В былые времена разбойники оттаскивали убитых в кусты, но то было раньше. Нынешние душегубы со своими жертвами не церемонились.
   Однако чаще всего на пути попадались мертвые купцы или путешественники, но молодая, красивая девушка… Как могла она забрести в такую глушь? Отправилась в лес за грибами? Одна?… Да и не походила она на деревенскую простушку. Одежда на ней была небедная и почти роскошная. Такую одежду носят дочки оборотистых купцов.
   Глеб еще раз оглядел кусты и деревья и снова перевел взгляд на мертвую девушку. У него неприятно засосало под ложечкой. Что-то во всем этом было не так.