Страница:
Они расположились на заднем сиденье. Их путешествие длилось три четверти часа. В Гадебуш они прибыли в полном одиночестве.
Дождь усилился, но это было им только на руку. На улице никого, значит, соглядатаи, которые могли бы засечь их, тоже сидят в теплых и уютных домиках, а не шляются по округе. Егор знал особый маршрут – их на всякий случай должны видеть как можно меньше немцев. Окольными путями они вышли к редколесью, затем, ступая по мокрой прелой листве, отправились в сторону границы.
Ева раскапризничалась, она хотела есть. Селуянов подхватил девочку на руки, и та немного успокоилась. Она обожала Егора. Надо же, думала иногда Ютта с затаенным беспокойством, девочка пошла вся в нее, так же сызмальства тянется к мужскому вниманию. Если бы на руки Еву взял не Егор, а она, Ютта, то дочка не успокоилась бы, а тут, надо же, затихла и, кажется, вообще прикорнула на плече у Селуянова.
Ютта шла за Егором, они пробирались по лесу, впереди уже виднелся просвет. Так и есть. Граница! Примерно за пятьдесят метров до нее Егор повернулся к Ютте, отдал ей заснувшую Еву. Тихо велел, чтобы Ютта ждала его, а сам отправился вперед. Если его сейчас и задержат, то он будет один. Он – советский офицер, имеет право находиться в пограничной зоне.
Егор осторожно вышел из леса. Граница представляла собой два ряда обыкновенной сетки-рабицы высотой чуть больше двух метров, между этими рядами проходила полоса утрамбованной земли, по которой обыкновенно курсировали гэдээровские пограничники. Селуянов осмотрелся. Никого поблизости нет. Он махнул Ютте, и та вместе с Евой направилась к нему.
– Корзину могла бы оставить в лесу, – сказал Егор. – Она нам не понадобится. За второй сеткой – территория Западной Германии. Как только мы окажемся там, то будем вне досягаемости для восточных немцев. Ты с Евой пойдешь первой. Будь готова к тому, что там тебя задержат пограничники, но ничего не бойся, Ютта. И запомни – я тебя люблю! Что бы ни случилось!
Он поцеловал ее, и Ютта снова начала плакать. Проснулась Ева, которая, уловив тревогу и опасность, вслед за матерью стала лить слезы. Егор поторопил их. Ютта неуклюже перелезла через сетку, затем Егор подал ей девочку. Ему вдруг показалось, что он слышит голоса. Селуянов перелез через первую сетку. Затем помог Ютте преодолеть вторую преграду. Ева начала громко кричать, девочка явно боялась. Дождь, холодный и резкий, хлестал по лицу. Егор снова передал девочку Ютте, которая находилась уже по ту сторону границы, в ФРГ.
– Немедленно в лес, – он кивнул на рощу, начинавшуюся в нескольких десятках метров от границы. Их пальцы встретились. Ютта всхлипнула. – И запомни, что я тебе говорил. Ничего не бойся. И требуй немедленно найти свою тетку.
– Егор, быстрее, прошу тебя, – заговорила Ютта. Селуянов прикрикнул на нее, и та, подхватив кричащую Еву, бросилась к лесу. До свободы было всего несколько шагов. Ему важно знать, что с Юттой и Евой все в порядке. Егор схватился за сетку.
– Стоять! – услышал он окрик. Егор понял, что пограничники здесь. Он ощущал их затылком. Но это не спасительные, западные, а те, что стреляют на поражение, восточные.
Егор перемахнул через последнюю преграду. Он приземлился на мокрой и пожухшей траве уже в ФРГ. Так и есть, с той стороны границы к сетке бегут несколько пограничников, один из них срывает автомат...
Селуянов пригнулся, раздалась короткая очередь. Ютта, которая находилась под защитой деревьев, видела, как Егор упал. Она вскрикнула и затаилась за низкой елью. Ведь могут попасть и в нее. И в Еву. Но что с Егором, он не может умереть, он не имеет на это права – здесь, на свободе!
– Стреляй, стреляй в него! – командовал один пограничник другому. – Эта тварь не должна уйти! Черт возьми, ну давай же!
Ноябрьскую тишину пронзила еще одна автоматная очередь. Ютта отвернулась и, не разбирая дороги, помчалась прочь. Она не помнила, как долго бежала, когда перед ее глазами замелькали люди в темно-зеленой форме. Пограничники ФРГ.
– Остановитесь! – крикнул один из них. Ютта подчинилась. Коренастый усатый дядька приблизился к ней. Он видел перед собой обезумевшую от ужаса женщину с растрепанными светлыми волосами, прижимавшую к себе плачущую малышку.
– Я из ГДР, – прошептала Ютта, чувствуя, что вот-вот упадет в обморок. – Он там, Егор! Помогите ему, умоляю! Они его ранили. Они...
– Успокойтесь, – произнес второй пограничник, молодой мужчина. – Вам уже нечего бояться. Мы вынуждены вас задержать, но повода для беспокойства нет. Таковы формальности. Это ваша дочь? Как тебя зовут, малышка?
Пограничник ласково обратился к Еве, которая, уткнувшись в куртку матери, тихо подвывала. Услышав мужской голос, Ева повернулась к пограничнику, он увидел ее хитрый синий глаз и симпатичную заплаканную мордашку.
– Ева, – произнесла она и улыбнулась. Пограничник улыбнулся ей в ответ.
– Добро пожаловать на территорию Федеративной Республики, – сказал коренастый усач. – Мы слышали выстрелы с той стороны границы и сразу поняли, что товарищи с Востока опять пытаются помешать кому-то бежать. У нас в этом году вы уже седьмая. Семь – счастливое число.
Ютта закинула голову и подставила лицо холодным каплям дождя. Впрочем, кажется, небо начало проясняться. Ева вцепилась в куртку Ютты. Девочка больше не плакала. Все осталось позади. А Егор? Неужели он ранен или даже убит?
– Вы не одна? – спросил пограничник. – О ком вы говорили?
– Там мой... мой муж, – сказала Ютта. – Он – русский офицер, в него стреляли пограничники. Ему нужно помочь...
И несмотря на ужасные переживания этого утра, Ютта почувствовала странную радость. Егор был прав – не прошло и нескольких часов, как она с Евой оказалась на свободе. Вот если бы с ним все еще было в порядке. Она ведь любит его.
– Пройдемте со мной, – сказал Ютте молодой пограничник. – И кстати, как вас зовут?
– Ютта Франке, – ответила она и зашагала вслед за пограничником.
Дарья Ипатова вздохнула и продолжила глажку. Ей, как матери семейства, приходилось, помимо работы, заниматься и домашним хозяйством. Впрочем, не требовать же от супруга, чтобы он готовил обеды, стирал или возился с малолетней дочерью?
Хлопнула дверь, на пороге появился взмыленный Александр Ипатов. Дарья поняла – что-то случилось. Впрочем, может, кто-то всего лишь напился по поводу праздника и что-нибудь учудил? Так было, к примеру, в прошлом году, на Новый год. Один из сослуживцев мужа, прапорщик дивизии, изрядно приняв на грудь, залез на конную статую императора Вильгельма, которая возвышается перед шверинским замком, и принялся горланить гимн Советского Союза, опустошая при этом свой мочевой пузырь на постамент и брусчатку. Немцы привыкли к подобному поведению советских солдат и молчали. А что они могли сказать. Им ведь известно, что советские граждане не подпадают под немецкую юрисдикцию.
– Ну, Даша, я тебе сейчас такое расскажу! – сказал Ипатов, проходя в небольшую комнату. – Этим утром произошло невероятное!
– Что именно? – лениво спросила Дарья, доставая из корзины с бельем очередную мужнину рубашку.
– Селуянов бежал на Запад, – на одном дыхании произнес Александр.
Дарья, отставив горячий утюг в сторону, спросила:
– Ну и как, у него получилось перейти через границу?
– Пока не знаю, говорят, там стрельба была, – ответил муж. – Но это не все. Он не один ушел. Вместе с ним была его немецкая полюбовница. Знаешь, эта шлюшка Ютта, она тут вечно раньше крутилась, пока с ним не познакомилась.
Дарья охнула. Ипатов внимательно посмотрел на жену и спросил:
– А что ты так на это реагируешь, Даша?
– Да я... Я подумала о дочери, о Юттиной дочери, она ведь с нашей Катюшей родилась вместе. Девочка-то осталась?
– Ага, осталась, – фыркнул муж. – Конечно, нет. Селуянов знал, что делал. Я вообще-то его плохо знал, он хоть и земляк мой был, да мы с ним почти не общались. Он же понимал – если уйдет, то покарают тех из его близких, кто останется. А он в семье был один, родители умерли, никого нет. Ну, кроме этой Ютты. И ее девчонки. Та, понятное дело, не его дочь, но он вроде бы даже собирался жениться на Ютте и девчонку удочерить. Вот что творится...
Дарья прикрыла на мгновение глаза. Боже мой, значит, Ютта бежала. Бежала, прихватив и дочку. Ева, так, кажется, она назвала ее.
– Но это еще не все, Дашка, – продолжал муж. – Знаешь, почему Селуянов-то решил драпать, и именно сейчас? Он ведь замполита Лобойко кокнул!
– Да ты что! – вскрикнула жена, едва не обжегшись о раскаленный утюг. – Не может быть!
– Может, да еще как, – заверил ее супруг. – Пока что официально ни о чем не объявляли, но знающие люди видели сегодня около дома, где Лобойко живет, несколько медицинских машин, а также полицию и «уазик» с нашими чинами. Вот крику-то из Москвы будет! Еще бы, мало того, что советский офицер драпанул на Запад, прихватив немецкую сожительницу и ее ребенка, так еще и убил замполита! Впрочем, этой гадюке Лобойко туда и дорога, его никто не любил, он на всех стучал, а уж когда начинал про преимущества коммунизма байки рассказывать, у него пена у рта появлялась, так в раж входил. А сам-то скупал на барахолках антиквариат, всю квартиру обставил, как шверинский замок, и еще кое-что в Союз вывозил, капитал, так сказать, зарабатывал. Говорят, что они с Селуяновым занимались азартными играми. Казино вроде бы устроили подпольное. Все может быть. Похоже, Селуянов его кокнул, чтобы деньги забрать. Он и квартиру Лобойко основательно почистил. А там много чего ценного было.
Ипатов подошел к телевизору и стал переключать с канала на канал. Наконец обнаружил одну из западногерманских телепрограмм. На экране высветилась студия, в которой находилось несколько человек. Приглядевшись, Дарья узнала в одном из присутствующих Егора Селуянова, который был облачен в парадную военную форму советского офицера.
Дарья знала – стоило немецким гражданам или советским военным бежать в ФРГ, как они тотчас, буквально тем же вечером, появлялись в эфире канала, который вещал на ГДР. Западные немцы использовали все возможности, чтобы пропагандировать свой образ жизни и прославлять тех смельчаков, которые не побоялись бросить вызов тоталитарной системе. И русские военные возникали в студии, говорили ужасные слова и красовались всегда в парадной форме, которая, скорее всего, была наготове в ателье телевизионного канала.
– ...И я понял, что так больше продолжаться не может, – чеканным монотонным голосом, не глядя в камеру, говорил Селуянов. – Поэтому принял решение перебраться на Запад. Я устал от постоянной лжи, муштры и притеснения моих конституционных свобод...
– Ишь, как запел, – произнес Александр Ипатов. – Конституционные свободы, муштра... Впрочем, они там говорят не то, что думают, а что им прикажут. Наверное, так и велели: или рассказываешь об ужасной жизни в ГДР, или мы тебя обратно вышлем. Ты же не немец, а советский гражданин, зачем нам лишняя головная боль от стычек с Москвой.
Дарья присмотрелась. Левая рука у Егора Селуянова была забинтована. Он продолжал рассказывать (а его слова тотчас переводились на немецкий язык) о том, как звери-пограничники пытались расстрелять его, а также женщину с малолетним ребенком.
– Ну, теперь он точно получит немецкое гражданство, – со скрытой завистью произнес Ипатов. – Что ж, ему повезло, Даша. Может, и нам рвануть?
– Ты что такое говоришь? – всполошилась Ипатова. – Сашка, опомнись, они же теперь охрану границы усилят, всех трясти начнут. И у нас ребенок, ты что, забыл...
– Да пошутил я, успокойся ты, – миролюбиво ответил Александр. – Никуда мы не денемся. И у тебя, и у меня в Союзе родственников полно. Так что останемся, как Егор говорит, заложниками тоталитарной системы и винтиками в машине уничтожения. Эх!
Он переключил на другой канал. Дарья продолжила глажку. Мысли ее вертелись вокруг побега Селуянова и Ютты. Что ж, она бежала. Но с другой стороны, это и хорошо. Ютта – единственная, кто знает об их тайне. И теперь она далеко, в другой стране, в другом мире. Они никогда больше не встретятся. Никогда! И все останется так, как сейчас. Значит, нужно бога благодарить, что все так получилось. Потому что прошло бы еще несколько лет, и люди начали бы задавать вопросы. А теперь... Теперь она спокойна. И пусть у Ютты и ее дочери все будет в порядке. Пусть живут на Западе.
Закончив гладить, Дарья прошла в темную спальню, где спала ее дочь Катя. Женщина присела около кроватки, погладила русые волосы дочери, отчего-то ей захотелось всплакнуть. Нет, нужно держать себя в руках. Главное, чтобы Саша никогда ничего не узнал. Он не догадается, она все великолепно продумала. И Ютта, единственный человек, который мог бы ее выдать, теперь ушла из их жизни.
Ипатова с нежностью поцеловала спящую девочку, вышла из комнаты и прикрыла плотно дверь. Ее ждала гора грязного белья, которое нужно выстирать. Вот она, семейная жизнь. Но ведь всего этого могло бы и не быть... Могло бы – но оно у нее есть!
Теперь нужно поскорее забыть о том, что произошло три года назад. Все это несущественно, вместе с Юттой исчез из Дашиной жизни страх. Она уже не боится, что кто-то мог узнать и сказать. Все прошло, все прошло...
Волгоград, Россия, февраль 2002 года
Дождь усилился, но это было им только на руку. На улице никого, значит, соглядатаи, которые могли бы засечь их, тоже сидят в теплых и уютных домиках, а не шляются по округе. Егор знал особый маршрут – их на всякий случай должны видеть как можно меньше немцев. Окольными путями они вышли к редколесью, затем, ступая по мокрой прелой листве, отправились в сторону границы.
Ева раскапризничалась, она хотела есть. Селуянов подхватил девочку на руки, и та немного успокоилась. Она обожала Егора. Надо же, думала иногда Ютта с затаенным беспокойством, девочка пошла вся в нее, так же сызмальства тянется к мужскому вниманию. Если бы на руки Еву взял не Егор, а она, Ютта, то дочка не успокоилась бы, а тут, надо же, затихла и, кажется, вообще прикорнула на плече у Селуянова.
Ютта шла за Егором, они пробирались по лесу, впереди уже виднелся просвет. Так и есть. Граница! Примерно за пятьдесят метров до нее Егор повернулся к Ютте, отдал ей заснувшую Еву. Тихо велел, чтобы Ютта ждала его, а сам отправился вперед. Если его сейчас и задержат, то он будет один. Он – советский офицер, имеет право находиться в пограничной зоне.
Егор осторожно вышел из леса. Граница представляла собой два ряда обыкновенной сетки-рабицы высотой чуть больше двух метров, между этими рядами проходила полоса утрамбованной земли, по которой обыкновенно курсировали гэдээровские пограничники. Селуянов осмотрелся. Никого поблизости нет. Он махнул Ютте, и та вместе с Евой направилась к нему.
– Корзину могла бы оставить в лесу, – сказал Егор. – Она нам не понадобится. За второй сеткой – территория Западной Германии. Как только мы окажемся там, то будем вне досягаемости для восточных немцев. Ты с Евой пойдешь первой. Будь готова к тому, что там тебя задержат пограничники, но ничего не бойся, Ютта. И запомни – я тебя люблю! Что бы ни случилось!
Он поцеловал ее, и Ютта снова начала плакать. Проснулась Ева, которая, уловив тревогу и опасность, вслед за матерью стала лить слезы. Егор поторопил их. Ютта неуклюже перелезла через сетку, затем Егор подал ей девочку. Ему вдруг показалось, что он слышит голоса. Селуянов перелез через первую сетку. Затем помог Ютте преодолеть вторую преграду. Ева начала громко кричать, девочка явно боялась. Дождь, холодный и резкий, хлестал по лицу. Егор снова передал девочку Ютте, которая находилась уже по ту сторону границы, в ФРГ.
– Немедленно в лес, – он кивнул на рощу, начинавшуюся в нескольких десятках метров от границы. Их пальцы встретились. Ютта всхлипнула. – И запомни, что я тебе говорил. Ничего не бойся. И требуй немедленно найти свою тетку.
– Егор, быстрее, прошу тебя, – заговорила Ютта. Селуянов прикрикнул на нее, и та, подхватив кричащую Еву, бросилась к лесу. До свободы было всего несколько шагов. Ему важно знать, что с Юттой и Евой все в порядке. Егор схватился за сетку.
– Стоять! – услышал он окрик. Егор понял, что пограничники здесь. Он ощущал их затылком. Но это не спасительные, западные, а те, что стреляют на поражение, восточные.
Егор перемахнул через последнюю преграду. Он приземлился на мокрой и пожухшей траве уже в ФРГ. Так и есть, с той стороны границы к сетке бегут несколько пограничников, один из них срывает автомат...
Селуянов пригнулся, раздалась короткая очередь. Ютта, которая находилась под защитой деревьев, видела, как Егор упал. Она вскрикнула и затаилась за низкой елью. Ведь могут попасть и в нее. И в Еву. Но что с Егором, он не может умереть, он не имеет на это права – здесь, на свободе!
– Стреляй, стреляй в него! – командовал один пограничник другому. – Эта тварь не должна уйти! Черт возьми, ну давай же!
Ноябрьскую тишину пронзила еще одна автоматная очередь. Ютта отвернулась и, не разбирая дороги, помчалась прочь. Она не помнила, как долго бежала, когда перед ее глазами замелькали люди в темно-зеленой форме. Пограничники ФРГ.
– Остановитесь! – крикнул один из них. Ютта подчинилась. Коренастый усатый дядька приблизился к ней. Он видел перед собой обезумевшую от ужаса женщину с растрепанными светлыми волосами, прижимавшую к себе плачущую малышку.
– Я из ГДР, – прошептала Ютта, чувствуя, что вот-вот упадет в обморок. – Он там, Егор! Помогите ему, умоляю! Они его ранили. Они...
– Успокойтесь, – произнес второй пограничник, молодой мужчина. – Вам уже нечего бояться. Мы вынуждены вас задержать, но повода для беспокойства нет. Таковы формальности. Это ваша дочь? Как тебя зовут, малышка?
Пограничник ласково обратился к Еве, которая, уткнувшись в куртку матери, тихо подвывала. Услышав мужской голос, Ева повернулась к пограничнику, он увидел ее хитрый синий глаз и симпатичную заплаканную мордашку.
– Ева, – произнесла она и улыбнулась. Пограничник улыбнулся ей в ответ.
– Добро пожаловать на территорию Федеративной Республики, – сказал коренастый усач. – Мы слышали выстрелы с той стороны границы и сразу поняли, что товарищи с Востока опять пытаются помешать кому-то бежать. У нас в этом году вы уже седьмая. Семь – счастливое число.
Ютта закинула голову и подставила лицо холодным каплям дождя. Впрочем, кажется, небо начало проясняться. Ева вцепилась в куртку Ютты. Девочка больше не плакала. Все осталось позади. А Егор? Неужели он ранен или даже убит?
– Вы не одна? – спросил пограничник. – О ком вы говорили?
– Там мой... мой муж, – сказала Ютта. – Он – русский офицер, в него стреляли пограничники. Ему нужно помочь...
И несмотря на ужасные переживания этого утра, Ютта почувствовала странную радость. Егор был прав – не прошло и нескольких часов, как она с Евой оказалась на свободе. Вот если бы с ним все еще было в порядке. Она ведь любит его.
– Пройдемте со мной, – сказал Ютте молодой пограничник. – И кстати, как вас зовут?
– Ютта Франке, – ответила она и зашагала вслед за пограничником.
Дарья Ипатова вздохнула и продолжила глажку. Ей, как матери семейства, приходилось, помимо работы, заниматься и домашним хозяйством. Впрочем, не требовать же от супруга, чтобы он готовил обеды, стирал или возился с малолетней дочерью?
Хлопнула дверь, на пороге появился взмыленный Александр Ипатов. Дарья поняла – что-то случилось. Впрочем, может, кто-то всего лишь напился по поводу праздника и что-нибудь учудил? Так было, к примеру, в прошлом году, на Новый год. Один из сослуживцев мужа, прапорщик дивизии, изрядно приняв на грудь, залез на конную статую императора Вильгельма, которая возвышается перед шверинским замком, и принялся горланить гимн Советского Союза, опустошая при этом свой мочевой пузырь на постамент и брусчатку. Немцы привыкли к подобному поведению советских солдат и молчали. А что они могли сказать. Им ведь известно, что советские граждане не подпадают под немецкую юрисдикцию.
– Ну, Даша, я тебе сейчас такое расскажу! – сказал Ипатов, проходя в небольшую комнату. – Этим утром произошло невероятное!
– Что именно? – лениво спросила Дарья, доставая из корзины с бельем очередную мужнину рубашку.
– Селуянов бежал на Запад, – на одном дыхании произнес Александр.
Дарья, отставив горячий утюг в сторону, спросила:
– Ну и как, у него получилось перейти через границу?
– Пока не знаю, говорят, там стрельба была, – ответил муж. – Но это не все. Он не один ушел. Вместе с ним была его немецкая полюбовница. Знаешь, эта шлюшка Ютта, она тут вечно раньше крутилась, пока с ним не познакомилась.
Дарья охнула. Ипатов внимательно посмотрел на жену и спросил:
– А что ты так на это реагируешь, Даша?
– Да я... Я подумала о дочери, о Юттиной дочери, она ведь с нашей Катюшей родилась вместе. Девочка-то осталась?
– Ага, осталась, – фыркнул муж. – Конечно, нет. Селуянов знал, что делал. Я вообще-то его плохо знал, он хоть и земляк мой был, да мы с ним почти не общались. Он же понимал – если уйдет, то покарают тех из его близких, кто останется. А он в семье был один, родители умерли, никого нет. Ну, кроме этой Ютты. И ее девчонки. Та, понятное дело, не его дочь, но он вроде бы даже собирался жениться на Ютте и девчонку удочерить. Вот что творится...
Дарья прикрыла на мгновение глаза. Боже мой, значит, Ютта бежала. Бежала, прихватив и дочку. Ева, так, кажется, она назвала ее.
– Но это еще не все, Дашка, – продолжал муж. – Знаешь, почему Селуянов-то решил драпать, и именно сейчас? Он ведь замполита Лобойко кокнул!
– Да ты что! – вскрикнула жена, едва не обжегшись о раскаленный утюг. – Не может быть!
– Может, да еще как, – заверил ее супруг. – Пока что официально ни о чем не объявляли, но знающие люди видели сегодня около дома, где Лобойко живет, несколько медицинских машин, а также полицию и «уазик» с нашими чинами. Вот крику-то из Москвы будет! Еще бы, мало того, что советский офицер драпанул на Запад, прихватив немецкую сожительницу и ее ребенка, так еще и убил замполита! Впрочем, этой гадюке Лобойко туда и дорога, его никто не любил, он на всех стучал, а уж когда начинал про преимущества коммунизма байки рассказывать, у него пена у рта появлялась, так в раж входил. А сам-то скупал на барахолках антиквариат, всю квартиру обставил, как шверинский замок, и еще кое-что в Союз вывозил, капитал, так сказать, зарабатывал. Говорят, что они с Селуяновым занимались азартными играми. Казино вроде бы устроили подпольное. Все может быть. Похоже, Селуянов его кокнул, чтобы деньги забрать. Он и квартиру Лобойко основательно почистил. А там много чего ценного было.
Ипатов подошел к телевизору и стал переключать с канала на канал. Наконец обнаружил одну из западногерманских телепрограмм. На экране высветилась студия, в которой находилось несколько человек. Приглядевшись, Дарья узнала в одном из присутствующих Егора Селуянова, который был облачен в парадную военную форму советского офицера.
Дарья знала – стоило немецким гражданам или советским военным бежать в ФРГ, как они тотчас, буквально тем же вечером, появлялись в эфире канала, который вещал на ГДР. Западные немцы использовали все возможности, чтобы пропагандировать свой образ жизни и прославлять тех смельчаков, которые не побоялись бросить вызов тоталитарной системе. И русские военные возникали в студии, говорили ужасные слова и красовались всегда в парадной форме, которая, скорее всего, была наготове в ателье телевизионного канала.
– ...И я понял, что так больше продолжаться не может, – чеканным монотонным голосом, не глядя в камеру, говорил Селуянов. – Поэтому принял решение перебраться на Запад. Я устал от постоянной лжи, муштры и притеснения моих конституционных свобод...
– Ишь, как запел, – произнес Александр Ипатов. – Конституционные свободы, муштра... Впрочем, они там говорят не то, что думают, а что им прикажут. Наверное, так и велели: или рассказываешь об ужасной жизни в ГДР, или мы тебя обратно вышлем. Ты же не немец, а советский гражданин, зачем нам лишняя головная боль от стычек с Москвой.
Дарья присмотрелась. Левая рука у Егора Селуянова была забинтована. Он продолжал рассказывать (а его слова тотчас переводились на немецкий язык) о том, как звери-пограничники пытались расстрелять его, а также женщину с малолетним ребенком.
– Ну, теперь он точно получит немецкое гражданство, – со скрытой завистью произнес Ипатов. – Что ж, ему повезло, Даша. Может, и нам рвануть?
– Ты что такое говоришь? – всполошилась Ипатова. – Сашка, опомнись, они же теперь охрану границы усилят, всех трясти начнут. И у нас ребенок, ты что, забыл...
– Да пошутил я, успокойся ты, – миролюбиво ответил Александр. – Никуда мы не денемся. И у тебя, и у меня в Союзе родственников полно. Так что останемся, как Егор говорит, заложниками тоталитарной системы и винтиками в машине уничтожения. Эх!
Он переключил на другой канал. Дарья продолжила глажку. Мысли ее вертелись вокруг побега Селуянова и Ютты. Что ж, она бежала. Но с другой стороны, это и хорошо. Ютта – единственная, кто знает об их тайне. И теперь она далеко, в другой стране, в другом мире. Они никогда больше не встретятся. Никогда! И все останется так, как сейчас. Значит, нужно бога благодарить, что все так получилось. Потому что прошло бы еще несколько лет, и люди начали бы задавать вопросы. А теперь... Теперь она спокойна. И пусть у Ютты и ее дочери все будет в порядке. Пусть живут на Западе.
Закончив гладить, Дарья прошла в темную спальню, где спала ее дочь Катя. Женщина присела около кроватки, погладила русые волосы дочери, отчего-то ей захотелось всплакнуть. Нет, нужно держать себя в руках. Главное, чтобы Саша никогда ничего не узнал. Он не догадается, она все великолепно продумала. И Ютта, единственный человек, который мог бы ее выдать, теперь ушла из их жизни.
Ипатова с нежностью поцеловала спящую девочку, вышла из комнаты и прикрыла плотно дверь. Ее ждала гора грязного белья, которое нужно выстирать. Вот она, семейная жизнь. Но ведь всего этого могло бы и не быть... Могло бы – но оно у нее есть!
Теперь нужно поскорее забыть о том, что произошло три года назад. Все это несущественно, вместе с Юттой исчез из Дашиной жизни страх. Она уже не боится, что кто-то мог узнать и сказать. Все прошло, все прошло...
Волгоград, Россия, февраль 2002 года
Катя Ипатова натужно улыбнулась и попыталась в который раз убрать назойливую руку Германа Петровича со своей коленки. Однако ее кавалер, плотный и высокий мужчина лет сорока пяти, коротко постриженный, с бобриком серебристых седых волос, не желал понимать отказа. Герман Петрович Варавва привык получать то, что хотел. Причем – всегда. А сейчас он хотел одного – заполучить Катю Ипатову.
– Катюша, может, тебе еще вина? – спросил Герман Петрович и, не дожидаясь ответа, щелкнул пальцами, унизанными массивными золотыми перстнями. Появился вышколенный официант, который с приклеенной к лицу улыбкой был готов исполнить любой каприз гостя.
– Так, давай мне еще сто пятьдесят водочки, а девчонке коктейльчик, – барским тоном распорядился Варавва.
– Но, Герман Петрович, я больше не хочу, – попыталась воспротивиться Катя, но кавалер и не слушал ее возражений. Он привык к тому, что ему все и всегда подчиняются. И зачем она вообще согласилась пойти вместе с Вараввой в самый шикарный ресторан города?! Наверное, просто надеялась, что после совместного ужина тот отстанет от нее. Но нет, эта встреча в ресторане была для Германа Петровича прелюдией. Он явно рассчитывал на то, что Катя проникнется к нему симпатией, и за этим вечером последует еще много чего занятного и интересного...
– И мороженое ваше, разноцветное, с ликером, – приказывал Герман Петрович официанту. – Девчонке моей понравилось. Ведь так, Катюша?
И его потная рука снова очутилась у нее на коленке. Катерина не пожалела, что надела длинное платье, хотя Герман Петрович настоятельно просил ее облачиться во что-нибудь покороче. Девушка ощутила, что ее силы на исходе. Она просто даст этому наглецу пощечину – и что тогда?
– Извините, я сейчас вернусь, – сказала Катя и, поднявшись, буквально выбежала из зеркального зала ресторана. Она кинулась в туалетную комнату, склонилась над мраморной раковиной, пустила сильную струю воды, вздохнула. Затем посмотрела на себя в зеркало.
– Итак, Катерина, что тебе делать? – спросила Ипатова у своего отражения. Затем задала тот же вопрос по-немецки: – Was nun tun, Katharina?
На нее смотрела удивительно красивая блондинка с темно-синими, как норвежские фьорды, глазами и великолепной точеной фигурой. «Кто сказал, что красота помогает? Была бы как Светка Храповалова, Герман Петрович никогда бы на меня внимания не обратил. Он же у нас гурман, ему манекенщиц подавай. А на простых смертных он и внимания не обращает».
Она усмехнулась, вспомнив свою подружку и сокурсницу Светку. Будучи полной, та вечно сидела на диетах, чтобы скинуть лишние пятнадцать-двадцать килограммов, однако это у нее никак не получалось. Светка определенно вцепилась бы обеими руками, всеми десятью пальцами с алыми накладными ногтями в Германа Петровича Варавву. Еще бы, такая партия! Ну и что из того, что ему под пятьдесят. Ничего, мужик в самом соку! Ну и пусть он женат, и Катя училась в одном классе вместе с его младшим сыном! Фи, моя милая, это же предрассудки! Сейчас самая «фишка» быть метрессой! Это слово Светка обнаружила в каком-то историческом любовном романе и теперь щеголяла им. Ну, подумаешь, разведется с женой. Или будешь за его счет жить. Купит тебе квартиру в самом центре города, машину, оденет «в фирму» с ног до головы, устроит на высокооплачиваемую работу в крутую фирму. Или вообще работать не понадобится, будешь ходить по салонам и бутикам, отдыхать вместе с ним за границей. Вот жизнь!
Светка определенно понимала толк в такой жизни, но Кате претило быть содержанкой или даже законной женой Германа Петровича. Впрочем, он явно не собирался расставаться со своей супругой. И еще одно «но»...
– Он тебе не нравится? – фыркала Светка Храповалова. – Ты его не любишь? Да что ты говоришь, Катерина, откуда в твоей головке такие глупые мысли? Кто сказал, что ты должна его любить? Он мужик влиятельный, богатый. Я бы такого ни за что от себя не отпустила! А он сам вокруг тебя увивается. Дурочка, какая же ты дурочка! Или думаешь, что вечно будешь в своем замызганном универе работать? В аспирантуру пойдешь, карьеру начнешь делать, доцентом к пятому десятку станешь? И вся твоя красота к тому времени испарится без следа.
Светка считала, что понимает толк в современной жизни. Храповалова знала – ей требуется обеспеченный супруг, желательно с зарубежным паспортом. Поэтому она и знакомилась с иностранцами по Интернету, крутила роман сразу с несколькими одновременно и все пыталась выяснить, кто же из них богаче. Катя никогда не осуждала Светку, да и кто она такая, чтобы осуждать? Светка живет с матерью-продавщицей и двумя младшими братьями, отец их бросил, денег в семье вечно не хватает. А Свете так хочется и новомодные джинсы, и абонемент в фитнес-студию, и отдохнуть хотя бы в Турции. Одна надежда – удачное замужество.
Герман Петрович Варавва... Может быть, она к нему несправедлива? Катя выудила из сумочки помаду, поправила макияж. Все бы ничего, но у Германа Петровича, помимо жены и двух взрослых сыновей, имеется еще один изъян – он один из городских мафиози, свой человек в криминальных кругах, одновременно поддерживает тесные и весьма дружеские связи с правоохранительными органами и местной администрацией. Ходили слухи, что Герман Петрович – глава одного из преступных сообществ. Варавва считался едва ли не самым влиятельным и богатым бизнесменом города-героя Волгограда. Ему принадлежали заправки, сеть мини-маркетов, хлебопекарни, развлекательные заведения, ночной клуб и так далее. Однако все знали: Герман Петрович никогда не считал закон чем-то важным и всегда был готов этот закон преступить. Вроде бы именно он стоял за переделом сфер влияния на нефтеперегонном заводе, именно он сумел подмять под себя армянскую мафию, которая контролировала центральный рынок, именно Варавва открывал ногой дверь в кабинет мэра и губернатора...
– Может, сейчас и уйти? – спросила Катя у своего отражения. Ипатова заметила, что в зеркале выглядит немного испуганно. Но, во-первых, оба номерка от гардероба находятся в барсетке Германа Петровича, а разгуливать в феврале по улицам, когда за окном минус двадцать, в одном платье не очень разумно. И, во-вторых, если она сейчас бросит Варавву одного в ресторане отеля «Волгоград», то он нагонит ее на своем «Мерседесе» через пять минут – и все начнется заново.
Его боялись, ненавидели, перед ним заискивали. И вот этот местный дон Корлеоне решил приударить за ней. Катя вымыла руки и задумалась. То, что Герман Петрович изменяет своей властной и сварливой жене, не было ни для кого секретом. В его «Мерседес» то и дело подсаживались юные создания. Но с Катей все было иначе. Тут, как намедни заявил ей Герман Петрович, у него совершенно иные интересы. Он не собирается ее торопить, пусть она сама принимает решение. Он заявил Кате, что ему требуется такая спутница жизни, как она – красивая, умная и любящая его. И он готов осыпать ее с ног до головы золотом.
Насчет последнего Катя не сомневалась – Герману Петровичу принадлежали чуть ли не все ломбарды и наиболее крупные ювелирные магазины Волгограда. Но она не любила его, вот в чем дело! И не могла представить себе, что полюбит! В принципе, несмотря на свои годы, разгульный образ жизни и опасную профессию, Герман Петрович хорошо сохранился, постоянно ходил в тренажерный зал, был, возможно, чуть полноват, так как изрядно налегал на пиво, но в общем и целом являлся импозантным господином, предпочитающим дорогие костюмы от заморских кутюрье и золотые украшения с крупными бриллиантами.
Катя услышала около двери в женский туалет нетерпеливый бас Германа Петровича.
– Катюша, все в порядке? – спросил он. – Я тебя жду! Эй, Катя, ты здесь?
Дверь распахнулась, на пороге появился Герман Петрович. Дама, стоявшая рядом с Катей около зеркала, что-то возмущенно прокудахтала.
Варавва грубо оборвал ее:
– Заткнись, лахудра.
Потом, улыбаясь великолепными фарфоровыми зубами, он заискрился радостью и как галантный кавалер заявил Катерине:
– Я тебя жду, моя крошка. У нас еще весь вечер впереди!
Катя, понимая, что отступать некуда, повиновалась и вернулась в зал. Она украдкой посмотрела на часы. Почти одиннадцать. Мама волнуется, да и отец тоже. Еще бы, те переживают за свою единственную дочь. Катерина ничего им не рассказала, они были бы в шоке, узнав о домогательствах со стороны Германа Петровича. Да и что бы смог сделать отец, который работает на заводе «Баррикады», или мама, врач-гинеколог в обычной городской поликлинике. Катя им сказала, что пойдет сегодня на день рождения к Светке. Та обещала прикрыть ее, если родители Кати будут ей звонить. Но Катя поклялась матери вернуться домой до одиннадцати, а Герман Петрович, по всей видимости, решил праздновать всю ночь напролет.
Пиршество длилось еще почти час. Катя уже несколько раз сказала Варавве, что ей пора и ее родители волнуются. Тот же каждый раз порывался позвонить по сотовому Кате домой, чтобы уверить ее родителей, что их дочка находится в надежных руках. Катя с ужасом представила, что будет с мамой, когда та узнает, в чьем обществе находится ее дочь. Наконец, после очередного намека Кати на то, что она устала, Варавва произнес пьяным голосом:
– Ну ладно, мне тоже пора.
Он поднялся из-за стола, вокруг него сразу же засуетились несколько официантов, метрдотель и даже лощеный директор ресторана. Герман Петрович был чрезвычайно важным гостем и, помимо всего прочего, владельцем всего отеля и ресторана.
– Ну что, славно нас ублажили, жратва у вас, как обычно, самая лучшая в городе, – произнес Герман Петрович, кидая на стол несколько стодолларовых купюр. – А вот музыка дерьмовая. И вообще, развлекательную программу вам надо изменить. Обсудишь с моим менеджером это завтра же, – приказал Варавва директору ресторана. Тот, ахая и кланяясь, уверил высокого гостя, что исправится.
Они вышли в фойе. Директор лично помог Герману Петровичу натянуть дорогой плащ. Катя в одиночестве надела шубку, которую по этому поводу выпросила у Олеси Тарасовой, другой своей подружки. Конечно, горный козлик смотрелся в холле отеля смешно и жалко, но что поделаешь...
– Куплю тебе сибирского соболя, – сказал Герман Петрович, бросив взгляд на шубку Кати. – Завтра же поедем, Катюша, и купим. Нравится она мне, – сказал он, обращаясь к директору ресторана. – Умница и красавица, и в постель сразу не норовит. Вот разведусь с Лариской и женюсь на ней...
Директор и прочая челядь подобострастно рассмеялись хозяйской шутке. Герман Петрович, кинув швейцару еще одну зеленую бумажку, направился к выходу. Тяжелую дверь перед ним распахнули. Варавва вышел на морозный воздух, Катя последовала за ним. Было почти двенадцать. Их ждал «Мерседес» с тонированными стеклами. Водитель раскрыл дверь. Герман Петрович обернулся и спросил:
– Ну что, Катерина, вечер тебе понравился? Можешь не благодарить, я же по глазам вижу, что понравился...
Катя только открыла рот, чтобы поблагодарить Варавву, как грянули выстрелы. Сначала она и не поняла, что стреляют, ей показалось, что где-то рядом зафырчал двигатель автомобиля. Однако, судя по тому, что Герман Петрович стал оседать на снег, это были именно выстрелы.
Девушка с недоумением и ужасом уставилась на упавшего в снег Варавву. Водитель бросился к хозяину, Катя повернулась и увидела сквозь стеклянные окна искаженное лицо директора ресторана. Тот отпрянул от двери и скрылся в фойе. Катя метнулась к Герману Петровичу.
Варавва тяжело и хрипло дышал, на груди у него расплылись три кровавых пятна. Он пытался что-то сказать, но так и не смог. Затем его взгляд потух, и тело обмякло. Катя, опустившись на асфальт, держала на коленях голову Германа Петровича. Неужели это то самое заказное убийство влиятельного бизнесмена и мафиози, о которых пишут в газетах и сообщают в новостных программах? Волгоград – далеко не Москва, «отцы города» были здесь непуганые, ходили в большинстве своем почти без охраны. И вот кто-то этим воспользовался.
– Герман Петрович, – произнесла Катя. – Герман Петрович, с вами все в порядке?
– Катюша, может, тебе еще вина? – спросил Герман Петрович и, не дожидаясь ответа, щелкнул пальцами, унизанными массивными золотыми перстнями. Появился вышколенный официант, который с приклеенной к лицу улыбкой был готов исполнить любой каприз гостя.
– Так, давай мне еще сто пятьдесят водочки, а девчонке коктейльчик, – барским тоном распорядился Варавва.
– Но, Герман Петрович, я больше не хочу, – попыталась воспротивиться Катя, но кавалер и не слушал ее возражений. Он привык к тому, что ему все и всегда подчиняются. И зачем она вообще согласилась пойти вместе с Вараввой в самый шикарный ресторан города?! Наверное, просто надеялась, что после совместного ужина тот отстанет от нее. Но нет, эта встреча в ресторане была для Германа Петровича прелюдией. Он явно рассчитывал на то, что Катя проникнется к нему симпатией, и за этим вечером последует еще много чего занятного и интересного...
– И мороженое ваше, разноцветное, с ликером, – приказывал Герман Петрович официанту. – Девчонке моей понравилось. Ведь так, Катюша?
И его потная рука снова очутилась у нее на коленке. Катерина не пожалела, что надела длинное платье, хотя Герман Петрович настоятельно просил ее облачиться во что-нибудь покороче. Девушка ощутила, что ее силы на исходе. Она просто даст этому наглецу пощечину – и что тогда?
– Извините, я сейчас вернусь, – сказала Катя и, поднявшись, буквально выбежала из зеркального зала ресторана. Она кинулась в туалетную комнату, склонилась над мраморной раковиной, пустила сильную струю воды, вздохнула. Затем посмотрела на себя в зеркало.
– Итак, Катерина, что тебе делать? – спросила Ипатова у своего отражения. Затем задала тот же вопрос по-немецки: – Was nun tun, Katharina?
На нее смотрела удивительно красивая блондинка с темно-синими, как норвежские фьорды, глазами и великолепной точеной фигурой. «Кто сказал, что красота помогает? Была бы как Светка Храповалова, Герман Петрович никогда бы на меня внимания не обратил. Он же у нас гурман, ему манекенщиц подавай. А на простых смертных он и внимания не обращает».
Она усмехнулась, вспомнив свою подружку и сокурсницу Светку. Будучи полной, та вечно сидела на диетах, чтобы скинуть лишние пятнадцать-двадцать килограммов, однако это у нее никак не получалось. Светка определенно вцепилась бы обеими руками, всеми десятью пальцами с алыми накладными ногтями в Германа Петровича Варавву. Еще бы, такая партия! Ну и что из того, что ему под пятьдесят. Ничего, мужик в самом соку! Ну и пусть он женат, и Катя училась в одном классе вместе с его младшим сыном! Фи, моя милая, это же предрассудки! Сейчас самая «фишка» быть метрессой! Это слово Светка обнаружила в каком-то историческом любовном романе и теперь щеголяла им. Ну, подумаешь, разведется с женой. Или будешь за его счет жить. Купит тебе квартиру в самом центре города, машину, оденет «в фирму» с ног до головы, устроит на высокооплачиваемую работу в крутую фирму. Или вообще работать не понадобится, будешь ходить по салонам и бутикам, отдыхать вместе с ним за границей. Вот жизнь!
Светка определенно понимала толк в такой жизни, но Кате претило быть содержанкой или даже законной женой Германа Петровича. Впрочем, он явно не собирался расставаться со своей супругой. И еще одно «но»...
– Он тебе не нравится? – фыркала Светка Храповалова. – Ты его не любишь? Да что ты говоришь, Катерина, откуда в твоей головке такие глупые мысли? Кто сказал, что ты должна его любить? Он мужик влиятельный, богатый. Я бы такого ни за что от себя не отпустила! А он сам вокруг тебя увивается. Дурочка, какая же ты дурочка! Или думаешь, что вечно будешь в своем замызганном универе работать? В аспирантуру пойдешь, карьеру начнешь делать, доцентом к пятому десятку станешь? И вся твоя красота к тому времени испарится без следа.
Светка считала, что понимает толк в современной жизни. Храповалова знала – ей требуется обеспеченный супруг, желательно с зарубежным паспортом. Поэтому она и знакомилась с иностранцами по Интернету, крутила роман сразу с несколькими одновременно и все пыталась выяснить, кто же из них богаче. Катя никогда не осуждала Светку, да и кто она такая, чтобы осуждать? Светка живет с матерью-продавщицей и двумя младшими братьями, отец их бросил, денег в семье вечно не хватает. А Свете так хочется и новомодные джинсы, и абонемент в фитнес-студию, и отдохнуть хотя бы в Турции. Одна надежда – удачное замужество.
Герман Петрович Варавва... Может быть, она к нему несправедлива? Катя выудила из сумочки помаду, поправила макияж. Все бы ничего, но у Германа Петровича, помимо жены и двух взрослых сыновей, имеется еще один изъян – он один из городских мафиози, свой человек в криминальных кругах, одновременно поддерживает тесные и весьма дружеские связи с правоохранительными органами и местной администрацией. Ходили слухи, что Герман Петрович – глава одного из преступных сообществ. Варавва считался едва ли не самым влиятельным и богатым бизнесменом города-героя Волгограда. Ему принадлежали заправки, сеть мини-маркетов, хлебопекарни, развлекательные заведения, ночной клуб и так далее. Однако все знали: Герман Петрович никогда не считал закон чем-то важным и всегда был готов этот закон преступить. Вроде бы именно он стоял за переделом сфер влияния на нефтеперегонном заводе, именно он сумел подмять под себя армянскую мафию, которая контролировала центральный рынок, именно Варавва открывал ногой дверь в кабинет мэра и губернатора...
– Может, сейчас и уйти? – спросила Катя у своего отражения. Ипатова заметила, что в зеркале выглядит немного испуганно. Но, во-первых, оба номерка от гардероба находятся в барсетке Германа Петровича, а разгуливать в феврале по улицам, когда за окном минус двадцать, в одном платье не очень разумно. И, во-вторых, если она сейчас бросит Варавву одного в ресторане отеля «Волгоград», то он нагонит ее на своем «Мерседесе» через пять минут – и все начнется заново.
Его боялись, ненавидели, перед ним заискивали. И вот этот местный дон Корлеоне решил приударить за ней. Катя вымыла руки и задумалась. То, что Герман Петрович изменяет своей властной и сварливой жене, не было ни для кого секретом. В его «Мерседес» то и дело подсаживались юные создания. Но с Катей все было иначе. Тут, как намедни заявил ей Герман Петрович, у него совершенно иные интересы. Он не собирается ее торопить, пусть она сама принимает решение. Он заявил Кате, что ему требуется такая спутница жизни, как она – красивая, умная и любящая его. И он готов осыпать ее с ног до головы золотом.
Насчет последнего Катя не сомневалась – Герману Петровичу принадлежали чуть ли не все ломбарды и наиболее крупные ювелирные магазины Волгограда. Но она не любила его, вот в чем дело! И не могла представить себе, что полюбит! В принципе, несмотря на свои годы, разгульный образ жизни и опасную профессию, Герман Петрович хорошо сохранился, постоянно ходил в тренажерный зал, был, возможно, чуть полноват, так как изрядно налегал на пиво, но в общем и целом являлся импозантным господином, предпочитающим дорогие костюмы от заморских кутюрье и золотые украшения с крупными бриллиантами.
Катя услышала около двери в женский туалет нетерпеливый бас Германа Петровича.
– Катюша, все в порядке? – спросил он. – Я тебя жду! Эй, Катя, ты здесь?
Дверь распахнулась, на пороге появился Герман Петрович. Дама, стоявшая рядом с Катей около зеркала, что-то возмущенно прокудахтала.
Варавва грубо оборвал ее:
– Заткнись, лахудра.
Потом, улыбаясь великолепными фарфоровыми зубами, он заискрился радостью и как галантный кавалер заявил Катерине:
– Я тебя жду, моя крошка. У нас еще весь вечер впереди!
Катя, понимая, что отступать некуда, повиновалась и вернулась в зал. Она украдкой посмотрела на часы. Почти одиннадцать. Мама волнуется, да и отец тоже. Еще бы, те переживают за свою единственную дочь. Катерина ничего им не рассказала, они были бы в шоке, узнав о домогательствах со стороны Германа Петровича. Да и что бы смог сделать отец, который работает на заводе «Баррикады», или мама, врач-гинеколог в обычной городской поликлинике. Катя им сказала, что пойдет сегодня на день рождения к Светке. Та обещала прикрыть ее, если родители Кати будут ей звонить. Но Катя поклялась матери вернуться домой до одиннадцати, а Герман Петрович, по всей видимости, решил праздновать всю ночь напролет.
Пиршество длилось еще почти час. Катя уже несколько раз сказала Варавве, что ей пора и ее родители волнуются. Тот же каждый раз порывался позвонить по сотовому Кате домой, чтобы уверить ее родителей, что их дочка находится в надежных руках. Катя с ужасом представила, что будет с мамой, когда та узнает, в чьем обществе находится ее дочь. Наконец, после очередного намека Кати на то, что она устала, Варавва произнес пьяным голосом:
– Ну ладно, мне тоже пора.
Он поднялся из-за стола, вокруг него сразу же засуетились несколько официантов, метрдотель и даже лощеный директор ресторана. Герман Петрович был чрезвычайно важным гостем и, помимо всего прочего, владельцем всего отеля и ресторана.
– Ну что, славно нас ублажили, жратва у вас, как обычно, самая лучшая в городе, – произнес Герман Петрович, кидая на стол несколько стодолларовых купюр. – А вот музыка дерьмовая. И вообще, развлекательную программу вам надо изменить. Обсудишь с моим менеджером это завтра же, – приказал Варавва директору ресторана. Тот, ахая и кланяясь, уверил высокого гостя, что исправится.
Они вышли в фойе. Директор лично помог Герману Петровичу натянуть дорогой плащ. Катя в одиночестве надела шубку, которую по этому поводу выпросила у Олеси Тарасовой, другой своей подружки. Конечно, горный козлик смотрелся в холле отеля смешно и жалко, но что поделаешь...
– Куплю тебе сибирского соболя, – сказал Герман Петрович, бросив взгляд на шубку Кати. – Завтра же поедем, Катюша, и купим. Нравится она мне, – сказал он, обращаясь к директору ресторана. – Умница и красавица, и в постель сразу не норовит. Вот разведусь с Лариской и женюсь на ней...
Директор и прочая челядь подобострастно рассмеялись хозяйской шутке. Герман Петрович, кинув швейцару еще одну зеленую бумажку, направился к выходу. Тяжелую дверь перед ним распахнули. Варавва вышел на морозный воздух, Катя последовала за ним. Было почти двенадцать. Их ждал «Мерседес» с тонированными стеклами. Водитель раскрыл дверь. Герман Петрович обернулся и спросил:
– Ну что, Катерина, вечер тебе понравился? Можешь не благодарить, я же по глазам вижу, что понравился...
Катя только открыла рот, чтобы поблагодарить Варавву, как грянули выстрелы. Сначала она и не поняла, что стреляют, ей показалось, что где-то рядом зафырчал двигатель автомобиля. Однако, судя по тому, что Герман Петрович стал оседать на снег, это были именно выстрелы.
Девушка с недоумением и ужасом уставилась на упавшего в снег Варавву. Водитель бросился к хозяину, Катя повернулась и увидела сквозь стеклянные окна искаженное лицо директора ресторана. Тот отпрянул от двери и скрылся в фойе. Катя метнулась к Герману Петровичу.
Варавва тяжело и хрипло дышал, на груди у него расплылись три кровавых пятна. Он пытался что-то сказать, но так и не смог. Затем его взгляд потух, и тело обмякло. Катя, опустившись на асфальт, держала на коленях голову Германа Петровича. Неужели это то самое заказное убийство влиятельного бизнесмена и мафиози, о которых пишут в газетах и сообщают в новостных программах? Волгоград – далеко не Москва, «отцы города» были здесь непуганые, ходили в большинстве своем почти без охраны. И вот кто-то этим воспользовался.
– Герман Петрович, – произнесла Катя. – Герман Петрович, с вами все в порядке?