Страница:
- 1
- 2
- 3
- 4
- 5
- 6
- 7
- Следующая »
- Последняя >>
Антон Леонтьев
Закат созвездия Близнецов
Алексею Семенову и его сводной сестре
Катерине, а также их родителям (русским и немецким), пережившим невероятные
события, которые навеяли сюжет этого романа, с восхищением посвящается.
Вы – мои самые лучшие и любимые друзья!
– Ах, у меня сплошной стресс! Нет времени ни на детишек, ни на мужа, не говоря о домашнем хозяйстве! Ни свободного часа на солярий, фитнес и салон красоты!
– И у меня то же самое.
– У меня даже нет по утрам времени, чтобы выгулять собачку!
– Послушай-ка, пусть твой муж займется всем! Вау, у меня великолепная идея! Лучше попробуй с Au Pair[1]Au Pair</K>, подробно объясняется в тексте романа.>. У тебя не будет больше никаких проблем, и не нужно будет напрягаться.
– Чудненькая идея, дорогая! Я сейчас же поищу в Интернете информацию об этом!
(Из разговора двух дам среднего возраста в гамбургском кафе)
Гамбург,
4 сентября 200... года
Когда часы гулко пробили половину восьмого, раздался тревожный и настойчивый звонок. Прислуга по случаю трагических событий была в бессрочном отпуске, в особняке остались только три человека – Ева, Катя и адвокат.
– Я открою, – сказала Ева и прошествовала к двери. За оградой ее ждали комиссар криминальной полиции Гамбурга Эльке Шрепп, ее помощник Йохан Пилярски и еще двое полицейских в зеленой форме.
– С кем имею честь? – спросила комиссарша. – Ага, госпожа Ван Райк. Надеюсь, вы нам скажете, где находится госпожа Екатерина Ипатова? Она на вилле? Чудесно!
Эльке широким шагом направилась к особняку, миновала многочисленные комнаты и оказалась в кабинете покойной Герлинды. За свою долгую карьеру в полиции ей приходилось множество раз арестовывать подозреваемых в совершении убийства. Что ж, сегодняшний день, четвертое сентября, не станет исключением. Вот она, Катерина Ипатова, облаченная в светлые джинсы и красный пуловер.
– Госпожа Ипатова? – на всякий случай осведомилась Эльке и, получив утвердительный ответ, заявила, протягивая Кате документ, который сразу же перехватил адвокат Маркус Гольдберг.
– У меня имеется ордер на ваш арест по обвинению в преднамеренном убийстве госпожи Герлинды Ван Райк, которое произошло первого сентября сего года. Прошу, ознакомьтесь с бумагами.
Эльке никогда не спешила с задержанием преступника, если того, конечно, не требовала ситуация. Но Катя и не думала сопротивляться. Наоборот, услышав слова комиссара, она побледнела, затем пробежала глазами постановление на собственный арест.
«Не может быть, это ошибка, страшный сон», – бились в голове у Кати мысли. Она взглянула на Шрепп, собранную, подтянутую, похожую на приготовившуюся к прыжку пантеру. Перевела взгляд на адвоката Маркуса Гольдберга. Тот чеканным голосом заявил:
– Документ в полном порядке, госпожа Ипатова. Думаю, вам надо подчиниться закону. Уверяю вас, самое позднее завтра вечером вы выйдете под залог, я лично займусь этим. И до суда вы останетесь на свободе.
До суда... Значит, ее будут судить. Еще бы, ведь все они думают, что она отравила Герлинду. Но это не так! Катя любила Герлинду, она никогда бы и ни за что не посмела причинить ей вред. Неужели они решили, что она пошла на преступление ради денег, которые Герлинда завещала ей и Еве? Это же абсурд! Ее снова обвиняют в преступлении, которого она не совершала. Как когда-то в Волгограде... Но тогда все оказалось гораздо проще и безобиднее. А сейчас все эти люди думают, что именно она совершила жестокое и подлое убийство пожилой дамы.
Катя перевела взгляд на Еву. Та, бледная и напряженная, стояла около двери. Катя вдруг почувствовала, что к горлу подкатил комок. Она бросилась прочь из кабинета.
– Пропустите ее, – распорядилась комиссар Шрепп, обращаясь к полицейским. – Ей надо в ванную комнату.
Эльке почувствовала даже некоторую жалось по отношению к Кате. И легкую симпатию. Нет, такие чувства надо гнать! Она – представитель закона. Катя скрылась в расположенной рядом ванной комнате. Она склонилась над раковиной, пустила воду.
Когда-то она вот так же стояла перед умывальником в туалете гостиницы «Волгоград», в зале ресторана ее ждал Герман Петрович. А через час его не стало. И вот снова – смерть... И ее обвиняют в убийстве! Что же делать? Единственный выход – бежать! Она должна скрыться, и немедленно! И тогда все проблемы исчезнут сами собой.
Беги, Катя, беги!
– Я открою, – сказала Ева и прошествовала к двери. За оградой ее ждали комиссар криминальной полиции Гамбурга Эльке Шрепп, ее помощник Йохан Пилярски и еще двое полицейских в зеленой форме.
– С кем имею честь? – спросила комиссарша. – Ага, госпожа Ван Райк. Надеюсь, вы нам скажете, где находится госпожа Екатерина Ипатова? Она на вилле? Чудесно!
Эльке широким шагом направилась к особняку, миновала многочисленные комнаты и оказалась в кабинете покойной Герлинды. За свою долгую карьеру в полиции ей приходилось множество раз арестовывать подозреваемых в совершении убийства. Что ж, сегодняшний день, четвертое сентября, не станет исключением. Вот она, Катерина Ипатова, облаченная в светлые джинсы и красный пуловер.
– Госпожа Ипатова? – на всякий случай осведомилась Эльке и, получив утвердительный ответ, заявила, протягивая Кате документ, который сразу же перехватил адвокат Маркус Гольдберг.
– У меня имеется ордер на ваш арест по обвинению в преднамеренном убийстве госпожи Герлинды Ван Райк, которое произошло первого сентября сего года. Прошу, ознакомьтесь с бумагами.
Эльке никогда не спешила с задержанием преступника, если того, конечно, не требовала ситуация. Но Катя и не думала сопротивляться. Наоборот, услышав слова комиссара, она побледнела, затем пробежала глазами постановление на собственный арест.
«Не может быть, это ошибка, страшный сон», – бились в голове у Кати мысли. Она взглянула на Шрепп, собранную, подтянутую, похожую на приготовившуюся к прыжку пантеру. Перевела взгляд на адвоката Маркуса Гольдберга. Тот чеканным голосом заявил:
– Документ в полном порядке, госпожа Ипатова. Думаю, вам надо подчиниться закону. Уверяю вас, самое позднее завтра вечером вы выйдете под залог, я лично займусь этим. И до суда вы останетесь на свободе.
До суда... Значит, ее будут судить. Еще бы, ведь все они думают, что она отравила Герлинду. Но это не так! Катя любила Герлинду, она никогда бы и ни за что не посмела причинить ей вред. Неужели они решили, что она пошла на преступление ради денег, которые Герлинда завещала ей и Еве? Это же абсурд! Ее снова обвиняют в преступлении, которого она не совершала. Как когда-то в Волгограде... Но тогда все оказалось гораздо проще и безобиднее. А сейчас все эти люди думают, что именно она совершила жестокое и подлое убийство пожилой дамы.
Катя перевела взгляд на Еву. Та, бледная и напряженная, стояла около двери. Катя вдруг почувствовала, что к горлу подкатил комок. Она бросилась прочь из кабинета.
– Пропустите ее, – распорядилась комиссар Шрепп, обращаясь к полицейским. – Ей надо в ванную комнату.
Эльке почувствовала даже некоторую жалось по отношению к Кате. И легкую симпатию. Нет, такие чувства надо гнать! Она – представитель закона. Катя скрылась в расположенной рядом ванной комнате. Она склонилась над раковиной, пустила воду.
Когда-то она вот так же стояла перед умывальником в туалете гостиницы «Волгоград», в зале ресторана ее ждал Герман Петрович. А через час его не стало. И вот снова – смерть... И ее обвиняют в убийстве! Что же делать? Единственный выход – бежать! Она должна скрыться, и немедленно! И тогда все проблемы исчезнут сами собой.
Беги, Катя, беги!
Шверин, ГДР, 8 ноября 1982 года
Моросил мелкий дождь. Кутаясь в тонкий шелковый халат, Ютта с унынием смотрела на многочисленные лужи на черном и блестящем от воды асфальте. На душе у нее было как-то тоскливо. Но отчего?
Она с беспокойством взглянула на свою дочку, которая мирно посапывала в кроватке. Ева, ее дитя, которое она любит больше жизни. Но если бы Ева знала, какую тайну скрывает ее мать... Ютта закусила губу и снова уставилась в окно.
Господи, как же здесь однообразно и беспросветно! Или ей это только кажется? Вдали виднелся черный и пугающий силуэт шверинского замка, где в былые времена обитали герцоги, а теперь, по слухам, водились привидения... Голые деревья, похожие на скелеты, и дождь, дождь, дождь, который барабанит по крышам, лупит по асфальту, струится по стеклу и сводит с ума!
На улице Ютта заметила Егора, который в спешке направлялся к ее дому. Но он же сказал, что придет только завтра. Так почему же сейчас практически бежит к ее дому? Было восьмое ноября 1982 года, вчера русские отметили очередную годовщину своей революции. И Егор сегодня, он сам об этом говорил, должен присутствовать на торжественном собрании, посвященном славным событиям 1917 года.
Но вместо этого он здесь! Впрочем, сейчас только семь утра. Рассвет даже не тронул темную синеву, клубившуюся за окном. Ютта ведь чувствовала, что он придет. Егор – мужчина, который дал ей возможность ощутить себя любимой и любящей женщиной. Он старший лейтенант, военный переводчик, выпускник одного из лучших вузов Советского Союза.
В прихожей звякнули ключи, Ютта бросилась в коридор. Ее возлюбленный стаскивал мокрый бушлат. Его лицо, обычно улыбающееся и приветливое, сегодня было мрачным и полным тревоги.
– Здравствуй, милый, – сказала Ютта по-немецки вполголоса. – Что-то случилось?
Егор быстро поцеловал ее, Ютта ощутила его напряженное дыхание. Он ничего не ответил, прошел в комнату, взглянул на спящую Еву.
– Тебе придется разбудить ее и собрать, – произнес он тихо. – У нас мало времени.
– Но в чем дело? – снова спросила Ютта. Тревога, как змея, закралась ей в душу. Она никогда еще не видела Егора в таком состоянии. Впрочем, что она знает о нем? Советский офицер, служащий в Шверине в одной из многочисленных дивизий, которые расквартированы на территории Германской Демократической Республики. Ютта никогда не интересовалась вопросами политики, она давно поняла, что лишний интерес может быть опасен.
Егор взял ее за руку и потащил за собой на маленькую кухоньку. Там, плотно закрыв дверь, он включил чайник, уселся на табурет и произнес:
– Мы когда-то говорили о том, что в случае необходимости... В общем, настала пора уносить отсюда ноги.
– Я не понимаю, – прошептала Ютта. – Егор, что ты имеешь в виду? Тебя переводят из Шверина? Или ты уезжаешь обратно в Союз?
Она уже давно исподволь готовилась к тому, что Егор рано или поздно уйдет от них с Евой. Еще бы, ему нет и двадцати пяти, она старше его на три года. Хотя... У нее есть Ева. Его дочь... Но Егор не знает правды. Никто, за исключением двух человек на всем белом свете, не знает всей правды. И никогда не узнает – Ютта в этом совершенно уверена.
– Ни то и ни другое, – ответил Егор. Затем, подойдя к узкому окну, он уперся лбом в стекло и замолчал. Ютта обняла его. И почувствовала, как он дрожит. Но что же все-таки случилось? Она знала, что Егор – мастак попадать в нехорошие истории. Неужели и в этот раз...
– Ютта, я же сказал, нам пора, – он обернулся и поцеловал ее. Засвистел старый чайник, Ютта бросилась к плите и сняла его.
– Сегодня, точнее, сейчас, мы должны уйти через границу в ФРГ, – твердо произнес Егор. – Ты, я и Ева. Мы втроем. Как можно быстрее, времени на размышления нет. За мной должна начаться охота в любую минуту. Наверное, меня уже ищут. Так что буди Еву, бери документы и деньги – и вперед! Никаких вещей, никаких сумок, это может вызвать подозрения. Это наш единственный шанс.
Ютта, как подкошенная, рухнула на табурет. О чем он говорит? Неужели он и в самом деле собирается бежать в ФРГ? Всем известно, что в нескольких десятках километров от Шверина проходит государственная граница, которая разделяет два немецких государства – Германскую Демократическую Республику и Федеративную Республику Германия. Этот факт был поводом для множества анекдотов и «страшных историй». Ютта знала, что раз в несколько месяцев кто-то обязательно пытался перебраться из страны народной демократии на загнивающий Запад. У кого-то это получалось, но чаще – нет. Этих неудачников или ловили, а потом судили, навешивая большие сроки, или... Или их никто и никогда более не видел живыми, только газеты и телевидение триумфально сообщали о том, что провалилась очередная попытка пересечь государственную границу, а нарушитель понес заслуженное наказание. Это значит – убит... Ходят слухи, что народное правительство в Берлине уже давно издало секретное распоряжение, согласно которому всех, пытающихся уйти в ФРГ, надлежит намеренно отстреливать, сразу открывая огонь на поражение. У Ютты была когда-то знакомая семья, которая недобрым зимним вечером попыталась прорваться в ФРГ. Итог был печальным – родителей убили, а двух детей отправили в детдом. Впрочем, бывали и случаи, которые увенчались успехом.
– Егор, почему? – Ютта обхватила голову руками. – Почему, скажи мне, мы должны бежать?
Егор облизнул сухие губы и ответил:
– Я тебе все объясню потом. Ты же говорила, что у тебя где-то в северной Германии есть тетка. Так что не пропадешь. Таким, как ты, в ФРГ сразу дают гражданство. И помогают устроиться...
Он замолчал, а затем добавил:
– Нельзя мне тут оставаться, понимаешь, нельзя! Уже четверть восьмого, к восьми рассветет, а значит, и его найдут.
– Кого? – испуганно спросила Ютта, не желая понимать, о чем говорит Егор. Но вместо ответа он решительным шагом покинул кухоньку и направился в спальню, чтобы разбудить трехлетнюю Еву.
Если бы Ютта знала, что произошло на самом деле! Егор сразу понял, что единственная возможность избежать военного трибунала – это побег. Правда, если его поймают... Если их поймают... Он очень любил Ютту и ее дочку. Их дочку! Ева, мышка-малышка, его любимая крошка... Он не оставит их в Шверине, потому что если его план не увенчается успехом, то расплачиваться за его преступление будут также Ютта и Ева.
Егор Селуянов всегда был склонен к авантюрам. Он – военный переводчик, знает в совершенстве немецкий и шведский. Потому он и оказался в ГДР, сначала во Франкфурте-на-Одере, затем здесь, в Шверине.
Старший лейтенант Егор Селуянов мог бы вполне благополучно вернуться в итоге на родину, где продолжил бы служить, если бы не...
Слишком много случайностей сплелись в единый клубок. Ютта, которую он полюбил с первого взгляда. Ему не помешало и то, что она считалась в Шверине «девушкой легкого поведения». Да, он знал, что к ней наведывались некоторые из советских офицеров и немецких граждан, дабы весело провести время. Но все это прекратилось, как только он познакомился с ней. Высокая, красивая, светловолосая, похожая на Маргариту из «Фауста» или Брунгильду из «Кольца Нибелунгов». Настоящая немка... Она тоже полюбила его, и Егор ей верил.
У нее была дочь, Ева. Егор обожал малышку и стал считать ее своей собственной дочерью. Кто был отцом девочки, Ютта предпочитала не говорить, а Егор и не настаивал.
Все бы могло быть в порядке, если бы не майор Лобойко. Этот педантичный садист помешан на торжестве социализма и правильности коммунистического учения. И в его руках сосредоточилась реальная власть – ведь Лобойко являлся замполитом, занимался пропагандой, имел прямой выход на Москву и частенько хвастался тем, что он свой человек в КГБ.
Майора Лобойко боялись даже те, кто был выше его званием. Он мог любому, будь то полковник или генерал, устроить ад на земле. Майор был мастером интриг, анонимок, муштры и оголтелой пропаганды коммунистических идей.
Но и у него, как у любого человека, была своя ахиллесова пята. Майор любил азартные игры. И в нем Егор нашел родственную душу. Под прикрытием Лобойко, с ведома некоторых высоких военных чинов и при активной помощи Егора, знавшего в совершенстве немецкий, в расквартированной в Шверине 94-й дивизии второй танковой армии процветали азартные игры. Разумеется, и солдаты, и офицеры всегда поигрывали в карты, однако именно благодаря таланту Егора и власти майора Лобойко было организовано подпольное казино, настоящий игорный дом, шверинский Лас-Вегас, как любил прихвастнуть майор. На самом деле, конечно, не было никаких зеленых столов с рулеткой, «одноруких бандитов» и длинноногих девиц, подающих на серебряных подносах выигранные деньги. То, что гордо именовалось «казино», располагалось в трех обычных квартирах в разных районах Шверина и тщательно охранялось. Туда приходили и советские офицеры, и рассчитывавшие на фортуну немцы, толковую агитацию среди которых проводил Егор. Соседи даже не подозревали, что в квартире напротив идет крупная игра на деньги.
Это были большие деньги, львиная доля их шла в карман к замполиту Лобойко, его высоким покровителям, а также кое-кому из шверинских властей, которые взамен закрывали глаза на нарушение общественного порядка. При этом ретивый майор продолжал, как ни в чем не бывало, привлекать к ответственности тех солдатиков, которые мирно резались в карты. Многие знали, что майор является покровителем подпольной игры, но никто не рисковал идти против могущественного замполита и его высокопоставленных друзей.
Никто – кроме Егора Селуянова. Он ведь с самого начала понимал, что аппетиты у Лобойко будут только разгораться, рано или поздно это приведет к ссоре и разрыву отношений. И тогда-то злопамятный замполит и употребит все свои связи, чтобы покарать Егора. Рано или поздно...
И вот это произошло. В ночь с седьмого на восьмое ноября. После тягомотной лекции, праздничного офицерского застолья и особо прибыльной ночи, которая принесла небывалый доход, Егор оказался на квартире у замполита, чтобы получить законные двадцать процентов. Сначала его доля была двадцать пять, а неделю назад стала – двадцать. Егор понимал, что Лобойко теряет чувство реальности, но кто бы мог сохранить хладнокровие, когда за одну ночь зарабатываешь состояние?
Квартира у Лобойко была обставлена по-буржуазному, среди хрустально-фарфорового великолепия явным диссонансом смотрелись портреты Ленина и Брежнева. Майор был вдовцом, и Егор знал, что он позволял себе иногда устраивать вылазки в квартал Шверина, где негласно обитали «ночные бабочки».
Егор принес сборы со стола казино, которое контролировал. Лобойко, уже порядком надравшийся, сидел за круглым обеденным столом из мореного дуба, над которым сиял старинный абажур, и подсчитывал мятые купюры, лежавшие перед ним. Хобби майора был антиквариат, по выходным он пропадал на «блошиных рынках», приобретая диковинные и раритетные вещицы. Кое-что он весьма выгодно переправлял в Союз, большая же часть хлама оседала у него в трехкомнатной квартире.
– Ага, принес деньги, – гаркнул Лобойко, который сидел на обитом малиновом бархатом кресле, не иначе как перекупленном у какого-нибудь смотрителя музея, и алчно взирая на купюры, устилавшие поверхность стола. – Сегодня мы побили рекорд, – сказал он. – Надо же, как немцы банкуют! Да и наши тоже хороши. Ну ладно, сколько у тебя?
Егор вынул из кармана завернутые в газету деньги, долю от большой игры в подпольном казино на севере Шверина. Лобойко с жадностью набросился на новую наличность.
– Что-то маловато, – заявил он. – Егор, я давно уже подозревал, что ты меня обманываешь. И вообще, двадцать процентов для тебя много, обойдешься и пятнадцатью. А лучше – десятью.
– Аркадий Михайлович, – произнес Егор. – Побойтесь бога, какие пятнадцать, какие десять, вы же сами говорили, что у нас равные права, а я теперь получаю только двадцать процентов... И потом, это моя идея с подпольными казино.
– Я бога не боюсь, Селуянов, – окинув его мутным полупьяным взглядом, проскрипел майор Лобойко. – Потому как его не существует. И ты мне тут зубы не заговаривай, ишь чего, ему захотелось справедливости! Согласен, идея была твоя. Но если бы я не организовал прикрытие, не подмазал нужных людей, то где бы ты оказался со своей идеей? Верно, Селуянов, в тюрьме. Запомни, старлей, я здесь главный – и по званию, и по статусу. Так что будешь получать теперь десять процентов. Тебе хватит на твою немку-шлюшку, а вот мне требуется для коллекции много денег, – и Лобойко обвел рукой вокруг.
Кровь бросилась в лицо Егору. Майор уже несколько раз позволял себе грязные намеки в адрес Ютты.
– Что вы хотите этим сказать, товарищ майор? – спросил Егор, подходя к Лобойко. Тот, развернув газетный сверток, начал пересчитывать купюры.
– Отстань, – поморщился Лобойко, – сосредоточиться мешаешь. И что ты из себя святого строишь? Не знаешь, что ли: твоя баба путается со всеми кому не лень? Да с ней до тебя полдивизии переспало, и после тебя другая половина в ее постели побывала. И я Ютту трахал грешным делом...
Егор бросился на майора, вышиб из-под него кресло и, схватив замполита за отворот халата, прохрипел:
– Что ты мелешь, она мне верна...
– Но, но, но! – Лобойко оттолкнул Селуянова. – Ты что себе позволяешь, придурок! Смотри, еще раз так сделаешь, я тебя на гауптвахту посажу! Ютта твоя – немецкая потаскушка. Это всему Шверину известно. Смотри, сожительство с немкой может иметь для тебя самые негативные последствия, если я сообщу об этом куда следует. Ее все поимели – и я, и еще человек триста. Она что, задурила тебе голову сказками о вечной любви? И ты, идиот, поверил? Так ведь она идеологический враг, а ты попал в ее сети! И деньги на нее и ребеночка тратишь. Лучше бы, как я, покупал непреходящие ценности. Эх, Селуянов, Селуянов... Жаль мне тебя.
Майор, который по причине получения небывалого барыша пребывал в отличном и незлобивом расположении духа, придвинул к столу опрокинутое музейное кресло и снова принялся за подсчет финансов.
Егор почувствовал, как гнев застилает ему разум. У него уже несколько раз случались подобные припадки неконтролируемой ярости. Сидит перед ним этот лицемер, корчит из себя поборника морали и цинично оскорбляет Ютту и Еву.
Пальцы майора мелькали над столом, перекладывая разношерстные банкноты в пачку к уже подсчитанным. Лобойко, увлеченный процессом, не заметил, как над ним навис Селуянов. Егор схватил тяжелый бронзовый подсвечник и ударил им майора по голове. Тот, как мешок, повалился на дорогой ковер. Селуянов еще раз ударил Лобойко острым выступом подсвечника. Затем отшвырнул канделябр в сторону. Надо же, он выполнен в виде обнаженных танцующих женщин. И где только такой майор откопал? Боже, что Егор натворил? Убил ненасытного мерзавца, но тот все же был майором Советской Армии. Егор склонился над Лобойко. Нет, не дышит. Ну что же ему теперь делать?
Ярость, которая ослепила его на десять секунд и привела к непоправимым последствиям, испарилась без следа. Страх пронзил Селуянова холодными и острыми стрелами. Он слышал, как часы в соседней комнате гулко пробили половину седьмого, затем раздалась приятная старинная мелодия – то ли полонез, то ли менуэт, – которая совершенно не соответствовала моменту. Уж лучше бы похоронный марш...
Егор пришел в себя, снова склонился над майором. Все лицо замполита было залито кровью, Лобойко не шевелился. «Так и есть, я его же сначала по черепу, а затем в висок двинул бронзовой штуковиной, – подумал Селуянов. – Сдох, туда ему и дорога».
Страх вдруг исчез, мысли в голове Егора защелкали, как арифмометр. Деньги, тут на столе никак не меньше десяти тысяч марок. Он нашел пластиковый пакет из супермаркета, стал сгребать банкноты, небрежно запихивая их в мешок. Некоторые из бумажек приземлились в луже крови, которая натекла из разбитого черепа майора, Егор поднял пропитавшиеся кровью купюры и положил в пакет. Не пропадать же добру!
Бежать, бежать, надо бежать! Лобойко обнаружат самое позднее сегодня днем, когда коллеги, встревоженные его исчезновением, заявятся к нему на квартиру. Егор вздохнул – он оставил столько следов, но нет времени стирать отпечатки пальцев, да кровавые следы везде, он попал ботинком в кровавую лужицу... Все равно ему не удастся отвести от себя подозрение, есть люди, которые знают о его роли в подпольном казино. Не сегодня, так самое позднее – завтра его арестуют. И что тогда?
Лишат офицерского звания, а до того военный трибунал приговорит его к длительному сроку, дадут лет эдак пятнадцать-двадцать. Еще приплетут антисоветские высказывания, сделают изгоем.
Значит, остается только один выход – побег на Запад. Сейчас же надо бежать к Ютте, приказать ей одеться, прихватить документы, собрать девочку – и вперед. Местные жители замечают в первую очередь своих же, немцев, к русским в военной форме они привыкли, за ними не следят, о них не докладывают. Они с Юттой доберутся на автобусе до городка Гадебуш, оттуда всего пару километров пешком до пограничной зоны. Он же столько раз был на границе, знает их порядки. Они смогут уйти! Смогут!
И – прощай наказание за смерть стяжателя Лобойко. Егор осмотрел комнату, открыл резной ларец, вытащил оттуда еще одну пачку денег – на этот раз западнонемецких марок и американских долларов – и несколько сверкающих побрякушек. На первое время им хватит. И вообще, к чему ему эти разноцветные гэдээровские фантики, они в Западной Германии не в ходу. Хотя нет, надо сохранить...
Так Егор и оказался у Ютты. Она без слов поняла, что случилось нечто непредвиденное и страшное. Поэтому, перестав терзать Селуянова вопросами, она разбудила Еву. Девочка, еще сонная, закапризничала, Ютта стала ее уговаривать, поцеловала, и Ева успокоилась.
Спустя десять минут они были готовы. Егор велел взять корзинку для пикников, чтобы создать видимость: они якобы собрались в гости или совершают вылазку на природу. Ютта пыталась заикнуться, что в такую погоду – дождливую и холодную – никто не пойдет на пикник в лес, да тем более в самой близи от границы, но Егор ее не слушал.
Оружие было у него при себе. Отправляясь в подпольное казино, он всегда держал в кармане пистолет. Теперь он ему пригодится. Ютта, одетая в темно-синюю куртку с капюшоном, внезапно заплакала. Егор обнял ее и попытался успокоить.
– Я боюсь, – зашептала Ютта. – Они ведь могут нас поймать или подстрелить. И что тогда? Егор, нам точно надо бежать?
– Нас никто не поймает, – сказал, как отрезал, Селуянов. – У тебя там тетка, она вас приютит. Тебя и девочку. Со мной будет сложнее. Ты же все-таки немка, а я – советский офицер. Мне обязательно пришьют шпионаж или что-то подобное. Ну ладно, чему быть, того не миновать.
– И мы больше никогда не вернемся в Шверин? – вдруг забеспокоилась Ютта. – Я хочу, Егор, увидеться с Ипатовыми. С Дашей Ипатовой, она моя подруга...
– Да забудь о подругах, – прервал ее Егор. – Не время теперь. Пошли!
Ютта, закусив губу, чтобы не расплакаться, покорно вышла из квартиры, по привычке закрыла дверь на два оборота и положила связку в карман куртки. Хотя зачем ей ключи от квартиры, в которую она не собирается больше возвращаться? Егор не знает, конечно, не знает. Никто не знает, только она и Даша Ипатова. И никто никогда не догадается. Но если она покинет Шверин и перейдет через границу, то получается, что никогда не сможет увидеть ее. Ее... Егору нужно во всем признаться, она не может ее бросить!
Но Ютта поняла, что ей не хватит нескольких минут, чтобы рассказать все, что с ней произошло. С ней и с Дарьей Ипатовой. Егор может не понять ее. Она и сама не понимала, почему решилась тогда на такой шаг. Но это произошло совсем в иные времена, Егора не было рядом, она пребывала на грани отчаяния. Сейчас она ни за что не рискнула бы пойти на такое.
Ну что ж, Егор прав. Чему быть, того не миновать. Komme, was es wolle. Значит, так и суждено было случиться. Ютта уйдет, а <I>она</K> останется.
Они подошли к остановке. Занимался хмурый рассвет. На улице почти никого не было. Только несколько фигур покорно трусили за собаками. До очередного рейса в сторону Гадебуша оставалось целых двадцать минут. Все это время Егор молчал, о чем-то размышляя. Ютта, прижав к себе Еву, старалась ни о чем не думать. Девочка хныкала, Ютта машинально отвечала на вопросы дочери, даже не понимая, чего именно та хочет. Ева, у нее есть Ева! Она не должна забывать об этом! Она не имеет права!
Автобус подошел точно по расписанию. В салоне было всего несколько человек, водитель взглянул на новых пассажиров, однако форма советского офицера его успокоила. Русские, которые заправляют теперь по всей стране, имеют право ездить куда захотят. Рядовой житель ГДР не смог бы просто так сесть в этот автобус и проехаться до границы, водитель сообщил бы о подозрительном типе куда следует, и на конечной остановке его бы уже ждали. А вот русские – они тут хозяева, потом проблем не оберешься, если заподозришь такого в чем-то неблаговидном. Но женщина с ним, пожалуй, немка. Ага, у них корзинка, так и есть, у советских вчера был праздник революции, едут к кому-то в гости. Водитель потерял интерес к Егору и Ютте.
Она с беспокойством взглянула на свою дочку, которая мирно посапывала в кроватке. Ева, ее дитя, которое она любит больше жизни. Но если бы Ева знала, какую тайну скрывает ее мать... Ютта закусила губу и снова уставилась в окно.
Господи, как же здесь однообразно и беспросветно! Или ей это только кажется? Вдали виднелся черный и пугающий силуэт шверинского замка, где в былые времена обитали герцоги, а теперь, по слухам, водились привидения... Голые деревья, похожие на скелеты, и дождь, дождь, дождь, который барабанит по крышам, лупит по асфальту, струится по стеклу и сводит с ума!
На улице Ютта заметила Егора, который в спешке направлялся к ее дому. Но он же сказал, что придет только завтра. Так почему же сейчас практически бежит к ее дому? Было восьмое ноября 1982 года, вчера русские отметили очередную годовщину своей революции. И Егор сегодня, он сам об этом говорил, должен присутствовать на торжественном собрании, посвященном славным событиям 1917 года.
Но вместо этого он здесь! Впрочем, сейчас только семь утра. Рассвет даже не тронул темную синеву, клубившуюся за окном. Ютта ведь чувствовала, что он придет. Егор – мужчина, который дал ей возможность ощутить себя любимой и любящей женщиной. Он старший лейтенант, военный переводчик, выпускник одного из лучших вузов Советского Союза.
В прихожей звякнули ключи, Ютта бросилась в коридор. Ее возлюбленный стаскивал мокрый бушлат. Его лицо, обычно улыбающееся и приветливое, сегодня было мрачным и полным тревоги.
– Здравствуй, милый, – сказала Ютта по-немецки вполголоса. – Что-то случилось?
Егор быстро поцеловал ее, Ютта ощутила его напряженное дыхание. Он ничего не ответил, прошел в комнату, взглянул на спящую Еву.
– Тебе придется разбудить ее и собрать, – произнес он тихо. – У нас мало времени.
– Но в чем дело? – снова спросила Ютта. Тревога, как змея, закралась ей в душу. Она никогда еще не видела Егора в таком состоянии. Впрочем, что она знает о нем? Советский офицер, служащий в Шверине в одной из многочисленных дивизий, которые расквартированы на территории Германской Демократической Республики. Ютта никогда не интересовалась вопросами политики, она давно поняла, что лишний интерес может быть опасен.
Егор взял ее за руку и потащил за собой на маленькую кухоньку. Там, плотно закрыв дверь, он включил чайник, уселся на табурет и произнес:
– Мы когда-то говорили о том, что в случае необходимости... В общем, настала пора уносить отсюда ноги.
– Я не понимаю, – прошептала Ютта. – Егор, что ты имеешь в виду? Тебя переводят из Шверина? Или ты уезжаешь обратно в Союз?
Она уже давно исподволь готовилась к тому, что Егор рано или поздно уйдет от них с Евой. Еще бы, ему нет и двадцати пяти, она старше его на три года. Хотя... У нее есть Ева. Его дочь... Но Егор не знает правды. Никто, за исключением двух человек на всем белом свете, не знает всей правды. И никогда не узнает – Ютта в этом совершенно уверена.
– Ни то и ни другое, – ответил Егор. Затем, подойдя к узкому окну, он уперся лбом в стекло и замолчал. Ютта обняла его. И почувствовала, как он дрожит. Но что же все-таки случилось? Она знала, что Егор – мастак попадать в нехорошие истории. Неужели и в этот раз...
– Ютта, я же сказал, нам пора, – он обернулся и поцеловал ее. Засвистел старый чайник, Ютта бросилась к плите и сняла его.
– Сегодня, точнее, сейчас, мы должны уйти через границу в ФРГ, – твердо произнес Егор. – Ты, я и Ева. Мы втроем. Как можно быстрее, времени на размышления нет. За мной должна начаться охота в любую минуту. Наверное, меня уже ищут. Так что буди Еву, бери документы и деньги – и вперед! Никаких вещей, никаких сумок, это может вызвать подозрения. Это наш единственный шанс.
Ютта, как подкошенная, рухнула на табурет. О чем он говорит? Неужели он и в самом деле собирается бежать в ФРГ? Всем известно, что в нескольких десятках километров от Шверина проходит государственная граница, которая разделяет два немецких государства – Германскую Демократическую Республику и Федеративную Республику Германия. Этот факт был поводом для множества анекдотов и «страшных историй». Ютта знала, что раз в несколько месяцев кто-то обязательно пытался перебраться из страны народной демократии на загнивающий Запад. У кого-то это получалось, но чаще – нет. Этих неудачников или ловили, а потом судили, навешивая большие сроки, или... Или их никто и никогда более не видел живыми, только газеты и телевидение триумфально сообщали о том, что провалилась очередная попытка пересечь государственную границу, а нарушитель понес заслуженное наказание. Это значит – убит... Ходят слухи, что народное правительство в Берлине уже давно издало секретное распоряжение, согласно которому всех, пытающихся уйти в ФРГ, надлежит намеренно отстреливать, сразу открывая огонь на поражение. У Ютты была когда-то знакомая семья, которая недобрым зимним вечером попыталась прорваться в ФРГ. Итог был печальным – родителей убили, а двух детей отправили в детдом. Впрочем, бывали и случаи, которые увенчались успехом.
– Егор, почему? – Ютта обхватила голову руками. – Почему, скажи мне, мы должны бежать?
Егор облизнул сухие губы и ответил:
– Я тебе все объясню потом. Ты же говорила, что у тебя где-то в северной Германии есть тетка. Так что не пропадешь. Таким, как ты, в ФРГ сразу дают гражданство. И помогают устроиться...
Он замолчал, а затем добавил:
– Нельзя мне тут оставаться, понимаешь, нельзя! Уже четверть восьмого, к восьми рассветет, а значит, и его найдут.
– Кого? – испуганно спросила Ютта, не желая понимать, о чем говорит Егор. Но вместо ответа он решительным шагом покинул кухоньку и направился в спальню, чтобы разбудить трехлетнюю Еву.
Если бы Ютта знала, что произошло на самом деле! Егор сразу понял, что единственная возможность избежать военного трибунала – это побег. Правда, если его поймают... Если их поймают... Он очень любил Ютту и ее дочку. Их дочку! Ева, мышка-малышка, его любимая крошка... Он не оставит их в Шверине, потому что если его план не увенчается успехом, то расплачиваться за его преступление будут также Ютта и Ева.
Егор Селуянов всегда был склонен к авантюрам. Он – военный переводчик, знает в совершенстве немецкий и шведский. Потому он и оказался в ГДР, сначала во Франкфурте-на-Одере, затем здесь, в Шверине.
Старший лейтенант Егор Селуянов мог бы вполне благополучно вернуться в итоге на родину, где продолжил бы служить, если бы не...
Слишком много случайностей сплелись в единый клубок. Ютта, которую он полюбил с первого взгляда. Ему не помешало и то, что она считалась в Шверине «девушкой легкого поведения». Да, он знал, что к ней наведывались некоторые из советских офицеров и немецких граждан, дабы весело провести время. Но все это прекратилось, как только он познакомился с ней. Высокая, красивая, светловолосая, похожая на Маргариту из «Фауста» или Брунгильду из «Кольца Нибелунгов». Настоящая немка... Она тоже полюбила его, и Егор ей верил.
У нее была дочь, Ева. Егор обожал малышку и стал считать ее своей собственной дочерью. Кто был отцом девочки, Ютта предпочитала не говорить, а Егор и не настаивал.
Все бы могло быть в порядке, если бы не майор Лобойко. Этот педантичный садист помешан на торжестве социализма и правильности коммунистического учения. И в его руках сосредоточилась реальная власть – ведь Лобойко являлся замполитом, занимался пропагандой, имел прямой выход на Москву и частенько хвастался тем, что он свой человек в КГБ.
Майора Лобойко боялись даже те, кто был выше его званием. Он мог любому, будь то полковник или генерал, устроить ад на земле. Майор был мастером интриг, анонимок, муштры и оголтелой пропаганды коммунистических идей.
Но и у него, как у любого человека, была своя ахиллесова пята. Майор любил азартные игры. И в нем Егор нашел родственную душу. Под прикрытием Лобойко, с ведома некоторых высоких военных чинов и при активной помощи Егора, знавшего в совершенстве немецкий, в расквартированной в Шверине 94-й дивизии второй танковой армии процветали азартные игры. Разумеется, и солдаты, и офицеры всегда поигрывали в карты, однако именно благодаря таланту Егора и власти майора Лобойко было организовано подпольное казино, настоящий игорный дом, шверинский Лас-Вегас, как любил прихвастнуть майор. На самом деле, конечно, не было никаких зеленых столов с рулеткой, «одноруких бандитов» и длинноногих девиц, подающих на серебряных подносах выигранные деньги. То, что гордо именовалось «казино», располагалось в трех обычных квартирах в разных районах Шверина и тщательно охранялось. Туда приходили и советские офицеры, и рассчитывавшие на фортуну немцы, толковую агитацию среди которых проводил Егор. Соседи даже не подозревали, что в квартире напротив идет крупная игра на деньги.
Это были большие деньги, львиная доля их шла в карман к замполиту Лобойко, его высоким покровителям, а также кое-кому из шверинских властей, которые взамен закрывали глаза на нарушение общественного порядка. При этом ретивый майор продолжал, как ни в чем не бывало, привлекать к ответственности тех солдатиков, которые мирно резались в карты. Многие знали, что майор является покровителем подпольной игры, но никто не рисковал идти против могущественного замполита и его высокопоставленных друзей.
Никто – кроме Егора Селуянова. Он ведь с самого начала понимал, что аппетиты у Лобойко будут только разгораться, рано или поздно это приведет к ссоре и разрыву отношений. И тогда-то злопамятный замполит и употребит все свои связи, чтобы покарать Егора. Рано или поздно...
И вот это произошло. В ночь с седьмого на восьмое ноября. После тягомотной лекции, праздничного офицерского застолья и особо прибыльной ночи, которая принесла небывалый доход, Егор оказался на квартире у замполита, чтобы получить законные двадцать процентов. Сначала его доля была двадцать пять, а неделю назад стала – двадцать. Егор понимал, что Лобойко теряет чувство реальности, но кто бы мог сохранить хладнокровие, когда за одну ночь зарабатываешь состояние?
Квартира у Лобойко была обставлена по-буржуазному, среди хрустально-фарфорового великолепия явным диссонансом смотрелись портреты Ленина и Брежнева. Майор был вдовцом, и Егор знал, что он позволял себе иногда устраивать вылазки в квартал Шверина, где негласно обитали «ночные бабочки».
Егор принес сборы со стола казино, которое контролировал. Лобойко, уже порядком надравшийся, сидел за круглым обеденным столом из мореного дуба, над которым сиял старинный абажур, и подсчитывал мятые купюры, лежавшие перед ним. Хобби майора был антиквариат, по выходным он пропадал на «блошиных рынках», приобретая диковинные и раритетные вещицы. Кое-что он весьма выгодно переправлял в Союз, большая же часть хлама оседала у него в трехкомнатной квартире.
– Ага, принес деньги, – гаркнул Лобойко, который сидел на обитом малиновом бархатом кресле, не иначе как перекупленном у какого-нибудь смотрителя музея, и алчно взирая на купюры, устилавшие поверхность стола. – Сегодня мы побили рекорд, – сказал он. – Надо же, как немцы банкуют! Да и наши тоже хороши. Ну ладно, сколько у тебя?
Егор вынул из кармана завернутые в газету деньги, долю от большой игры в подпольном казино на севере Шверина. Лобойко с жадностью набросился на новую наличность.
– Что-то маловато, – заявил он. – Егор, я давно уже подозревал, что ты меня обманываешь. И вообще, двадцать процентов для тебя много, обойдешься и пятнадцатью. А лучше – десятью.
– Аркадий Михайлович, – произнес Егор. – Побойтесь бога, какие пятнадцать, какие десять, вы же сами говорили, что у нас равные права, а я теперь получаю только двадцать процентов... И потом, это моя идея с подпольными казино.
– Я бога не боюсь, Селуянов, – окинув его мутным полупьяным взглядом, проскрипел майор Лобойко. – Потому как его не существует. И ты мне тут зубы не заговаривай, ишь чего, ему захотелось справедливости! Согласен, идея была твоя. Но если бы я не организовал прикрытие, не подмазал нужных людей, то где бы ты оказался со своей идеей? Верно, Селуянов, в тюрьме. Запомни, старлей, я здесь главный – и по званию, и по статусу. Так что будешь получать теперь десять процентов. Тебе хватит на твою немку-шлюшку, а вот мне требуется для коллекции много денег, – и Лобойко обвел рукой вокруг.
Кровь бросилась в лицо Егору. Майор уже несколько раз позволял себе грязные намеки в адрес Ютты.
– Что вы хотите этим сказать, товарищ майор? – спросил Егор, подходя к Лобойко. Тот, развернув газетный сверток, начал пересчитывать купюры.
– Отстань, – поморщился Лобойко, – сосредоточиться мешаешь. И что ты из себя святого строишь? Не знаешь, что ли: твоя баба путается со всеми кому не лень? Да с ней до тебя полдивизии переспало, и после тебя другая половина в ее постели побывала. И я Ютту трахал грешным делом...
Егор бросился на майора, вышиб из-под него кресло и, схватив замполита за отворот халата, прохрипел:
– Что ты мелешь, она мне верна...
– Но, но, но! – Лобойко оттолкнул Селуянова. – Ты что себе позволяешь, придурок! Смотри, еще раз так сделаешь, я тебя на гауптвахту посажу! Ютта твоя – немецкая потаскушка. Это всему Шверину известно. Смотри, сожительство с немкой может иметь для тебя самые негативные последствия, если я сообщу об этом куда следует. Ее все поимели – и я, и еще человек триста. Она что, задурила тебе голову сказками о вечной любви? И ты, идиот, поверил? Так ведь она идеологический враг, а ты попал в ее сети! И деньги на нее и ребеночка тратишь. Лучше бы, как я, покупал непреходящие ценности. Эх, Селуянов, Селуянов... Жаль мне тебя.
Майор, который по причине получения небывалого барыша пребывал в отличном и незлобивом расположении духа, придвинул к столу опрокинутое музейное кресло и снова принялся за подсчет финансов.
Егор почувствовал, как гнев застилает ему разум. У него уже несколько раз случались подобные припадки неконтролируемой ярости. Сидит перед ним этот лицемер, корчит из себя поборника морали и цинично оскорбляет Ютту и Еву.
Пальцы майора мелькали над столом, перекладывая разношерстные банкноты в пачку к уже подсчитанным. Лобойко, увлеченный процессом, не заметил, как над ним навис Селуянов. Егор схватил тяжелый бронзовый подсвечник и ударил им майора по голове. Тот, как мешок, повалился на дорогой ковер. Селуянов еще раз ударил Лобойко острым выступом подсвечника. Затем отшвырнул канделябр в сторону. Надо же, он выполнен в виде обнаженных танцующих женщин. И где только такой майор откопал? Боже, что Егор натворил? Убил ненасытного мерзавца, но тот все же был майором Советской Армии. Егор склонился над Лобойко. Нет, не дышит. Ну что же ему теперь делать?
Ярость, которая ослепила его на десять секунд и привела к непоправимым последствиям, испарилась без следа. Страх пронзил Селуянова холодными и острыми стрелами. Он слышал, как часы в соседней комнате гулко пробили половину седьмого, затем раздалась приятная старинная мелодия – то ли полонез, то ли менуэт, – которая совершенно не соответствовала моменту. Уж лучше бы похоронный марш...
Егор пришел в себя, снова склонился над майором. Все лицо замполита было залито кровью, Лобойко не шевелился. «Так и есть, я его же сначала по черепу, а затем в висок двинул бронзовой штуковиной, – подумал Селуянов. – Сдох, туда ему и дорога».
Страх вдруг исчез, мысли в голове Егора защелкали, как арифмометр. Деньги, тут на столе никак не меньше десяти тысяч марок. Он нашел пластиковый пакет из супермаркета, стал сгребать банкноты, небрежно запихивая их в мешок. Некоторые из бумажек приземлились в луже крови, которая натекла из разбитого черепа майора, Егор поднял пропитавшиеся кровью купюры и положил в пакет. Не пропадать же добру!
Бежать, бежать, надо бежать! Лобойко обнаружат самое позднее сегодня днем, когда коллеги, встревоженные его исчезновением, заявятся к нему на квартиру. Егор вздохнул – он оставил столько следов, но нет времени стирать отпечатки пальцев, да кровавые следы везде, он попал ботинком в кровавую лужицу... Все равно ему не удастся отвести от себя подозрение, есть люди, которые знают о его роли в подпольном казино. Не сегодня, так самое позднее – завтра его арестуют. И что тогда?
Лишат офицерского звания, а до того военный трибунал приговорит его к длительному сроку, дадут лет эдак пятнадцать-двадцать. Еще приплетут антисоветские высказывания, сделают изгоем.
Значит, остается только один выход – побег на Запад. Сейчас же надо бежать к Ютте, приказать ей одеться, прихватить документы, собрать девочку – и вперед. Местные жители замечают в первую очередь своих же, немцев, к русским в военной форме они привыкли, за ними не следят, о них не докладывают. Они с Юттой доберутся на автобусе до городка Гадебуш, оттуда всего пару километров пешком до пограничной зоны. Он же столько раз был на границе, знает их порядки. Они смогут уйти! Смогут!
И – прощай наказание за смерть стяжателя Лобойко. Егор осмотрел комнату, открыл резной ларец, вытащил оттуда еще одну пачку денег – на этот раз западнонемецких марок и американских долларов – и несколько сверкающих побрякушек. На первое время им хватит. И вообще, к чему ему эти разноцветные гэдээровские фантики, они в Западной Германии не в ходу. Хотя нет, надо сохранить...
Так Егор и оказался у Ютты. Она без слов поняла, что случилось нечто непредвиденное и страшное. Поэтому, перестав терзать Селуянова вопросами, она разбудила Еву. Девочка, еще сонная, закапризничала, Ютта стала ее уговаривать, поцеловала, и Ева успокоилась.
Спустя десять минут они были готовы. Егор велел взять корзинку для пикников, чтобы создать видимость: они якобы собрались в гости или совершают вылазку на природу. Ютта пыталась заикнуться, что в такую погоду – дождливую и холодную – никто не пойдет на пикник в лес, да тем более в самой близи от границы, но Егор ее не слушал.
Оружие было у него при себе. Отправляясь в подпольное казино, он всегда держал в кармане пистолет. Теперь он ему пригодится. Ютта, одетая в темно-синюю куртку с капюшоном, внезапно заплакала. Егор обнял ее и попытался успокоить.
– Я боюсь, – зашептала Ютта. – Они ведь могут нас поймать или подстрелить. И что тогда? Егор, нам точно надо бежать?
– Нас никто не поймает, – сказал, как отрезал, Селуянов. – У тебя там тетка, она вас приютит. Тебя и девочку. Со мной будет сложнее. Ты же все-таки немка, а я – советский офицер. Мне обязательно пришьют шпионаж или что-то подобное. Ну ладно, чему быть, того не миновать.
– И мы больше никогда не вернемся в Шверин? – вдруг забеспокоилась Ютта. – Я хочу, Егор, увидеться с Ипатовыми. С Дашей Ипатовой, она моя подруга...
– Да забудь о подругах, – прервал ее Егор. – Не время теперь. Пошли!
Ютта, закусив губу, чтобы не расплакаться, покорно вышла из квартиры, по привычке закрыла дверь на два оборота и положила связку в карман куртки. Хотя зачем ей ключи от квартиры, в которую она не собирается больше возвращаться? Егор не знает, конечно, не знает. Никто не знает, только она и Даша Ипатова. И никто никогда не догадается. Но если она покинет Шверин и перейдет через границу, то получается, что никогда не сможет увидеть ее. Ее... Егору нужно во всем признаться, она не может ее бросить!
Но Ютта поняла, что ей не хватит нескольких минут, чтобы рассказать все, что с ней произошло. С ней и с Дарьей Ипатовой. Егор может не понять ее. Она и сама не понимала, почему решилась тогда на такой шаг. Но это произошло совсем в иные времена, Егора не было рядом, она пребывала на грани отчаяния. Сейчас она ни за что не рискнула бы пойти на такое.
Ну что ж, Егор прав. Чему быть, того не миновать. Komme, was es wolle. Значит, так и суждено было случиться. Ютта уйдет, а <I>она</K> останется.
Они подошли к остановке. Занимался хмурый рассвет. На улице почти никого не было. Только несколько фигур покорно трусили за собаками. До очередного рейса в сторону Гадебуша оставалось целых двадцать минут. Все это время Егор молчал, о чем-то размышляя. Ютта, прижав к себе Еву, старалась ни о чем не думать. Девочка хныкала, Ютта машинально отвечала на вопросы дочери, даже не понимая, чего именно та хочет. Ева, у нее есть Ева! Она не должна забывать об этом! Она не имеет права!
Автобус подошел точно по расписанию. В салоне было всего несколько человек, водитель взглянул на новых пассажиров, однако форма советского офицера его успокоила. Русские, которые заправляют теперь по всей стране, имеют право ездить куда захотят. Рядовой житель ГДР не смог бы просто так сесть в этот автобус и проехаться до границы, водитель сообщил бы о подозрительном типе куда следует, и на конечной остановке его бы уже ждали. А вот русские – они тут хозяева, потом проблем не оберешься, если заподозришь такого в чем-то неблаговидном. Но женщина с ним, пожалуй, немка. Ага, у них корзинка, так и есть, у советских вчера был праздник революции, едут к кому-то в гости. Водитель потерял интерес к Егору и Ютте.