Страница:
Но дальше действует естественный отбор, который затихает в спокойные периоды, когда вид находится в равновесии с природой, и усиливается, когда равновесие нарушено.
Не исключено, что Хабилисы первыми нашли новое средство восстановления гармонии с природой. Это средство — экспансия, переселение на новые земли, где нет врагов, которые были бы равны человеку умелому по силе и разуму.
Умение вовремя отступить в ходе войны — одно из проявлений разума, а приспособление к новым ландшафтам — следствие этой тактики.
Экспансия затормозила биологическое развитие человека. Технология изготовления орудий медленно совершенствовалась, а биология оставалась прежней. Вид процветал, еды хватало и сильным, и слабым, а в войнах не все глупые и слабые погибали и не все умнейшие и сильнейшие выживали, а следовательно — равновесие сохранялось.
Но процветание вида обычно ведет к росту его численности. И наступило время, когда численность Хабилисов выросла настолько, что равновесие рухнуло. И особенно заметно это было в том самом урановом котле, где расположен Олдувай. Ведь здесь кроме Хабилисов жили и другие гоминиды, с которыми человеку умелому приходилось бороться, одолевая их не без труда. Австралопитеки тоже были умны, а парантропы еще и сильны, как гориллы.
Однако урановый котел уже породил новых людей — более крупных и сильных, среди которых отдельные особи были еще и более умны, а кроме того, обладали более высокой приспособляемостью.
И они начали свою экспансию — сначала генетическую, а потом и географическую.
Генетическая экспансия означает, что носители прогрессивных генов распространяют их в пределах вида более активно, нежели остальные особи.
Как это понять? Очень просто. Во-первых, носители прогрессивных генов, полезных с точки зрения внутривидовой борьбы, естественным образом доминируют в собственной стае — то есть становятся вожаками или приближенными вожака.
А во-вторых стая, в которой доминируют носители прогрессивных генов, чаще побеждает в стычках с другими стаями, где таких носителей меньше или нет совсем.
Проще говоря, если вожак стаи и его приближенные имеют рост метр восемьдесят, то такая стая легко разгромит другую, где самый высокий боец ростом полтора метра. Правда, ситуация усложнится, если вожак второй стаи окажется умнее и сумеет уклониться от схватки или одержать победу хитростью. Но это не меняет сути дела.
А победитель получает все — и прежде всего, вражеских самок.
Отнюдь не факт, что войны между Предками велись до полного истребления. А раз так, то любая война из-за дележа охотничьих угодий или кровной мести могла приносить живые трофеи, уничтожать которые было бы бессмысленным расточительством [11].
Причина проста. Чем выше самец находится в иерархии — тем больше самок входит в его гарем, которым распоряжается он один. В результате самцы, которые находятся на нижних ступенях иерархической лестницы, остаются вообще без самок.
У обезьян эта проблема решается путем борьбы за верховенство внутри стаи, хотя даже у них бывают случаи, когда самцы одной стаи отбивают самок от другой. И весьма вероятно, что у Предка это стало правилом.
Можно представить себе три варианта стычек между Хабилисами. Первый: стая, кочуя, встречает на своем пути другую стаю и, чувствуя свой перевес, нападает на нее. В схватке она побеждает и частью истребляет, а частью обращает в бегство вражеских самцов. Что касается самок, то те из них, которые не оказали серьезного сопротивления, во-первых, пополняют гаремы доминирующих самцов-победителей, а во-вторых, достаются самцам, которые стоят в иерархии стаи-победительницы ниже.
Второй вариант — самцы-неудачники объединяются между собой специально, чтобы отбить самок у чужой стаи.
А третий вариант — месть стаи, подвергшейся нападению, но не уничтоженной. И тут можно предположить, что выживали и потом мстили как раз самые хитрые и ловкие. У них, может быть, не хватало смелости, чтобы продолжать бой до победы или до смерти — но зато хватало ума, чтобы сообразить, когда наступает пора бросить все и бежать. Бежать, чтобы подготовить внезапный контрудар.
Те, кто бежал просто из-за трусости, вымерли без потомства. Трусы ни в одной стае не могли занять привилегированного положения, и самки их презирали.
А вот те, которые отступали, чтобы подготовить месть — и могли подготовить ее так, чтобы в результате разбить врага, получали всех вражеских самок и их гены закреплялись в потомстве.
Можно предположить, что уже тогда существовали объединения стай для войны. Например, осколки разбитых стай могли сливаться в один сильный отряд, в котором почти не было самок — до тех пор, пока отряд не разбивал чужую стаю и не захватывал женщин в плен.
Впрочем, «плен» — это сильно сказано. «Пленницы» сталновились такими же членами новой стаи, как и остальные самки, только находились они в самом низу иерархии. Если, конечно, не добивались преимущества над другими самками обычным путем — побеждая во внутренних конфликтах или привлекая на свою сторону сильных самцов.
И вероятно, уже в те времена появился символический акт подчинения — изнасилование «пленницы». Если после изнасилования она продолжала сопротивляться — ее убивали, если же нет, брали в победившую стаю.
Все это достаточно логично и не противоречит ни тому, что мы знаем об обезьянах, ни тому, что мы знаем о людях.
Однако может показаться, что я приписываю Предку слишком человеческие черты и действия. Изнасилование, взятие пленных, месть…
Ну так можно дополнить этот перечень еще и любовью. Если у шимпанзе самка может вести себя подобно влюбленной женщине и не просто оказывать предпочтение одному самцу и игнорировать остальных, но еще и ухаживать за «возлюбленным», подносить ему угощения, обнимать и целовать совершенно по-человечески, заниматься с ним грумингом (вычесыванием волос) и отгонять от себя всех других самцов — то почему не предположить, что у Хабилисов были такие же взаимоотношения.
И самцы человекообразных обезьян тоже делают различие между самками. Они, правда, не ведут себя, как влюбленные, но почему-то одних самок приближают к себе, а других даже видеть не хотят рядом.
…………………………………………
Подробнее о промискуитете. Некоторые ученые называют промискуитетом любую форму половой жизни, когда особи не образуют регулярных пар. А у шимпанзе регулярных пар нет. Но все-таки это скорее полигиния.
…………………………………………
И это, кстати, на корню разрушает предположение о промискуитете в стаде ранних предлюдей. А промискуитет — это беспорядочные половые сношения всех со всеми, явление, из которого Энгельс вслед за своим предшественником Морганом выводил теорию возникновения рода.
Удивительно: у человекообразных обезьян никакого промискуитета нет. И у современных людей он тоже не в почете. Более того — человеческая семья (особенно если учесть, что даже там, где господствует моногамия, у многих мужчин есть любовницы) ничем принципиально не отличается от обезьяньей. Откуда же взяться промискуитету в эпоху между обезьяной и человеком?
А ниоткуда. Его просто не было — как не было и матриархата, о чем еще пойдет речь, когда мы будем говорить о происхождении рода.
И если я допустил «очеловечивание» поздних Хабилисов, то не в описании взаимоотношений между полами и связанных с этим страстей.
Вот предположение о том, что Предок готовил месть и вообще занимался подготовкой военных действий, действительно может вызвать споры.
Дело в том, что загонная охота или лобовая схватка вполне может управляться в реальном времени криками и жестами. Так делают шимпанзе — так могли делать и австралопитеки.
Но для предварительной подготовки боевой операции — будь то изгнание чужой стаи с охотничьей территории, охота на самок или «поход мести» — нужен более высокий уровень общения между участниками этих действий.
Крики и жесты не помогут — тут нужна осмысленная речь.
Хабилисов отнесли к роду Homo только потому, что рядом с ними найдены каменные орудия. Но на самом деле Предок стал человеком лишь тогда, когда он начал говорить. К сожалению, этот момент невозможно локализовать во времени, но можно сделать некоторые умозрительные предположения, которые позволят хотя бы приблизительно установить, когда человек умелый превратился в человека говорящего.
15. Человек говорящий
16. Языки пламени
17. Пещерные люди
18. Дети зимы
Не исключено, что Хабилисы первыми нашли новое средство восстановления гармонии с природой. Это средство — экспансия, переселение на новые земли, где нет врагов, которые были бы равны человеку умелому по силе и разуму.
Умение вовремя отступить в ходе войны — одно из проявлений разума, а приспособление к новым ландшафтам — следствие этой тактики.
Экспансия затормозила биологическое развитие человека. Технология изготовления орудий медленно совершенствовалась, а биология оставалась прежней. Вид процветал, еды хватало и сильным, и слабым, а в войнах не все глупые и слабые погибали и не все умнейшие и сильнейшие выживали, а следовательно — равновесие сохранялось.
Но процветание вида обычно ведет к росту его численности. И наступило время, когда численность Хабилисов выросла настолько, что равновесие рухнуло. И особенно заметно это было в том самом урановом котле, где расположен Олдувай. Ведь здесь кроме Хабилисов жили и другие гоминиды, с которыми человеку умелому приходилось бороться, одолевая их не без труда. Австралопитеки тоже были умны, а парантропы еще и сильны, как гориллы.
Однако урановый котел уже породил новых людей — более крупных и сильных, среди которых отдельные особи были еще и более умны, а кроме того, обладали более высокой приспособляемостью.
И они начали свою экспансию — сначала генетическую, а потом и географическую.
Генетическая экспансия означает, что носители прогрессивных генов распространяют их в пределах вида более активно, нежели остальные особи.
Как это понять? Очень просто. Во-первых, носители прогрессивных генов, полезных с точки зрения внутривидовой борьбы, естественным образом доминируют в собственной стае — то есть становятся вожаками или приближенными вожака.
А во-вторых стая, в которой доминируют носители прогрессивных генов, чаще побеждает в стычках с другими стаями, где таких носителей меньше или нет совсем.
Проще говоря, если вожак стаи и его приближенные имеют рост метр восемьдесят, то такая стая легко разгромит другую, где самый высокий боец ростом полтора метра. Правда, ситуация усложнится, если вожак второй стаи окажется умнее и сумеет уклониться от схватки или одержать победу хитростью. Но это не меняет сути дела.
А победитель получает все — и прежде всего, вражеских самок.
Отнюдь не факт, что войны между Предками велись до полного истребления. А раз так, то любая война из-за дележа охотничьих угодий или кровной мести могла приносить живые трофеи, уничтожать которые было бы бессмысленным расточительством [11].
Причина проста. Чем выше самец находится в иерархии — тем больше самок входит в его гарем, которым распоряжается он один. В результате самцы, которые находятся на нижних ступенях иерархической лестницы, остаются вообще без самок.
У обезьян эта проблема решается путем борьбы за верховенство внутри стаи, хотя даже у них бывают случаи, когда самцы одной стаи отбивают самок от другой. И весьма вероятно, что у Предка это стало правилом.
Можно представить себе три варианта стычек между Хабилисами. Первый: стая, кочуя, встречает на своем пути другую стаю и, чувствуя свой перевес, нападает на нее. В схватке она побеждает и частью истребляет, а частью обращает в бегство вражеских самцов. Что касается самок, то те из них, которые не оказали серьезного сопротивления, во-первых, пополняют гаремы доминирующих самцов-победителей, а во-вторых, достаются самцам, которые стоят в иерархии стаи-победительницы ниже.
Второй вариант — самцы-неудачники объединяются между собой специально, чтобы отбить самок у чужой стаи.
А третий вариант — месть стаи, подвергшейся нападению, но не уничтоженной. И тут можно предположить, что выживали и потом мстили как раз самые хитрые и ловкие. У них, может быть, не хватало смелости, чтобы продолжать бой до победы или до смерти — но зато хватало ума, чтобы сообразить, когда наступает пора бросить все и бежать. Бежать, чтобы подготовить внезапный контрудар.
Те, кто бежал просто из-за трусости, вымерли без потомства. Трусы ни в одной стае не могли занять привилегированного положения, и самки их презирали.
А вот те, которые отступали, чтобы подготовить месть — и могли подготовить ее так, чтобы в результате разбить врага, получали всех вражеских самок и их гены закреплялись в потомстве.
Можно предположить, что уже тогда существовали объединения стай для войны. Например, осколки разбитых стай могли сливаться в один сильный отряд, в котором почти не было самок — до тех пор, пока отряд не разбивал чужую стаю и не захватывал женщин в плен.
Впрочем, «плен» — это сильно сказано. «Пленницы» сталновились такими же членами новой стаи, как и остальные самки, только находились они в самом низу иерархии. Если, конечно, не добивались преимущества над другими самками обычным путем — побеждая во внутренних конфликтах или привлекая на свою сторону сильных самцов.
И вероятно, уже в те времена появился символический акт подчинения — изнасилование «пленницы». Если после изнасилования она продолжала сопротивляться — ее убивали, если же нет, брали в победившую стаю.
Все это достаточно логично и не противоречит ни тому, что мы знаем об обезьянах, ни тому, что мы знаем о людях.
Однако может показаться, что я приписываю Предку слишком человеческие черты и действия. Изнасилование, взятие пленных, месть…
Ну так можно дополнить этот перечень еще и любовью. Если у шимпанзе самка может вести себя подобно влюбленной женщине и не просто оказывать предпочтение одному самцу и игнорировать остальных, но еще и ухаживать за «возлюбленным», подносить ему угощения, обнимать и целовать совершенно по-человечески, заниматься с ним грумингом (вычесыванием волос) и отгонять от себя всех других самцов — то почему не предположить, что у Хабилисов были такие же взаимоотношения.
И самцы человекообразных обезьян тоже делают различие между самками. Они, правда, не ведут себя, как влюбленные, но почему-то одних самок приближают к себе, а других даже видеть не хотят рядом.
…………………………………………
Подробнее о промискуитете. Некоторые ученые называют промискуитетом любую форму половой жизни, когда особи не образуют регулярных пар. А у шимпанзе регулярных пар нет. Но все-таки это скорее полигиния.
…………………………………………
И это, кстати, на корню разрушает предположение о промискуитете в стаде ранних предлюдей. А промискуитет — это беспорядочные половые сношения всех со всеми, явление, из которого Энгельс вслед за своим предшественником Морганом выводил теорию возникновения рода.
Удивительно: у человекообразных обезьян никакого промискуитета нет. И у современных людей он тоже не в почете. Более того — человеческая семья (особенно если учесть, что даже там, где господствует моногамия, у многих мужчин есть любовницы) ничем принципиально не отличается от обезьяньей. Откуда же взяться промискуитету в эпоху между обезьяной и человеком?
А ниоткуда. Его просто не было — как не было и матриархата, о чем еще пойдет речь, когда мы будем говорить о происхождении рода.
И если я допустил «очеловечивание» поздних Хабилисов, то не в описании взаимоотношений между полами и связанных с этим страстей.
Вот предположение о том, что Предок готовил месть и вообще занимался подготовкой военных действий, действительно может вызвать споры.
Дело в том, что загонная охота или лобовая схватка вполне может управляться в реальном времени криками и жестами. Так делают шимпанзе — так могли делать и австралопитеки.
Но для предварительной подготовки боевой операции — будь то изгнание чужой стаи с охотничьей территории, охота на самок или «поход мести» — нужен более высокий уровень общения между участниками этих действий.
Крики и жесты не помогут — тут нужна осмысленная речь.
Хабилисов отнесли к роду Homo только потому, что рядом с ними найдены каменные орудия. Но на самом деле Предок стал человеком лишь тогда, когда он начал говорить. К сожалению, этот момент невозможно локализовать во времени, но можно сделать некоторые умозрительные предположения, которые позволят хотя бы приблизительно установить, когда человек умелый превратился в человека говорящего.
15. Человек говорящий
Мы уже писали о том, что человекообразную обезьяну можно научить говорить. Это доказано опытами с шимпанзе и гориллами. Но говорящая обезьяна — это типичный случай использования «резервных мощностей» мозга, которые в обычной жизни не задействованы. Некоторые полиглоты знают сотни языков, тогда как для обычного человека изучение даже одного иностранного языка — большая проблема.
Однако при должном усилии и правильной методике любой нормальный человек может превратиться в полиглота.
Говорящая обезьяна — это и есть такой полиглот. Одни обезьяны усваивают язык глухонемых лучше, другие — хуже, но способны его усвоить практически все. Однако в диком лесу язык, подобный человеческому, за все миллионы лет ни шимпанзе, ни гориллам не понадобился. Точно так же, как большинству людей не нужно знать сто языков.
Таким образом, человекообразная обезьяна может говорить, но не нуждается в этом. Для жизни на воле ей вполне достаточно нескольких десятков криков, звуков и жестов.
Австралопитекам, чтобы успешно охотиться и воевать, требовалось больше условных сигналов. Что ж, никаких проблем. «Резервных мощностей» мозга вполне хватит, чтобы изобрести недостающие сигналы — звуковые и жестовые.
А еще можно комбинировать разные сигналы. Достаточно один раз научить шимпанзе соединять несколько знаков амслена в в сложное слово или фразу — и обезьяна наечинает не только повторять заученные комбинации, но и строить новые. Достаточно группе австралопитеков один раз догадаться строить новые сигналы по этому принципу — и их «язык» (пока в кавычках) выйдет на новый уровень развития.
Дальше надо выяснить, почему звуки в языке взяли верх над жестами. Ведь у обезьяны все наоборот. Ее язык, губы, гортань и ротовая полость не приспособлены для членораздельной речи, а руки вполне пригодны для любых жестов.
Но, если верить водной теории раннего периода антропогенеза, то у гидропитеков ротовые органы должны были быть ближе к человеческим. Полные губы и толстый упругий язык, чтобы высасывать мясо моллюсков из раковин. Выступающий нос, который не заливает вода. Больший объем легких. А все вместе — отличная система для самых разнообразных звуковых сигналов.
А звук — он очень часто оказыватся лучше жеста. Можно крикнуть что-нибудь товарищу, который тебя не видит. Можно звукоподражанием обозначить конкретный объект охоты или угрозу.
И постепенно возникает система условных знаков, состоящая в основном из звуков и в меньшей степени — из жестов. Система эта может расширяться — во-первых, за счет комбинирования готовых знаков, а во-вторых, за счет изобретения новых.
А отсюда — всего один шаг до полноценного языка. Обычно, чтобы отличить язык человека от сигнальной системы животного, его называют «членораздельной речью». Но членораздельность — это формальный признак. А главным здесь является признак содержательный.
Доязыковая сигнальная система позволяет общаться только в режиме реального времени, когда поданная команда сразу же исполняется. Типичный аналог у людей — свальная драка с криками типа: «Этот мой!», «Помоги!», «Обходи справа!», предупреждениями «Эй, сзади!» и т. п.
Указать пальцем на врага, рыкнуть соратнику — и он кидается бить того, на кого ему указали — вот обычный пример обезьяньего и дочеловеческого общения.
А человеческое общение предполагает обсуждение вопросов, которые не относятся к настоящему моменту. Планы на будущее, предположения («Что будет, если…»), воспомнания о прошлом — все это доступно человеческому языку.
Говорят, что люди из первобытных племен лишены абстрактного мышления. Но это вряд ли. Скорее, прав Лев Гумилев: люди из реликтовых этносов живут только сегодняшним днем, и им попросту нет дела до абстракций. Но способности к абстрактному мышлению у них есть — хотя бы потому, что они есть у шимпанзе.
У шимпанзе достаточно ума, чтобы называть на амслене «цветком» любой цветок — и астру, и розу, и тюльпан. И когда мне говорят, что в чукотском языке нет единого обозначения для снега, потому что снег падающий, снег лежащий и снег тающий — это для чукчи разные вещи, то я и верю, и не верю.
Верю, потому что вся жизнь чукчей связана со снегом, и это несомненный повод создать для снега много разных терминов. А не верю — потому что разум чукчи ничем не отличается от разума русского или американца — и следовательно, он тоже способен объединить падающий снег с лежащим. И если понадобится, подобрать общее слово или в крайнем случае, изобрести новое.
Умение изготавливать даже самые примитивные орудия предполагает такой уровень абстрактного мышления, при котором уже возможна разумная речь. Но эта возможность условна. Она могла быть реализована, а могла оставаться на уровне «резервных мощностей» мозга.
А вот питекантропу эти «резервные мощности» понадобились уже наверняка. Его распространение по планете, по непривычным для Хабилиса географическим, климатическим и биологическим поясам, показывает, что жизнь Эректуса была организована сложнее, чем жизнь его предшественников.
Хабилис за миллионы лет не смог перешагнуть за границу африканских саванн, а Эректус за вдесятеро меньший срок добрался до прохладных степей Евразии и островов Индонезии (которые, впрочем, тогда, вероятно, еще не были островами, а представляли собой часть материка).
А еще Эректус делал более совершенные орудия, чем поздние Хабилисы. И мозг, который поначалу мало отличался от мозга Хабилиса, затем стал увеличиваться — причем как раз за счет лобных долей, отвечающих за речь, и ассоциативной коры, которая, собственно, и делает человека разумным.
Поэтому питекантропа и его собратьев следовало бы назвать не «человеком прямоходящим», а «человеком говорящим». Ведь автралопитеки и Хабилис ходили не менее прямо — однако они вряд ли умели разговаривать так, как мы.
Эректус, впрочем, тоже разговаривал не совсем так, как мы. На том уровне разума был возможен, вероятно, язык только одного типа — примитивный корнеизолирующий.
Корнеизолирующий язык — это такой язык, в котором каждое слово представляет собой отдельный корень с собственным значением, а конкретный смысл фразы и грамматические отношения определяются порядком слов и специальными служебными словами. Таков, например, китайский язык.
А в примитивном корнеизолирующем языке может вовсе не быть грамматики, и смысл фразы становится ясен просто из набора слов.
Понятный для русских пример корнеизолирующего языка — это дальневосточный пиджин «моя-твоя-болтай», на котором русские в Приамурье общались с китайцами и местными племенами. Однако в этом языке уже есть некий грамматический минимум. «Моя твоя понимай нет» — означает «Я тебя не понимаю», а «твоя моя понимай нет» — «ты меня не понимаешь».
Грань между примитивной речью и настоящим языком проходит там, где появляется грамматика, и слова уже не надо подкреплять жестами или расшифровывать из контекста — все ясно из самих слов.
Мы не можем точно знать, на каком языке говорили питекантропы — но скорее всего, еще на примитивном, лишенном регулярной грамматики.
Настоящий полноценный язык появился позже — у людей, которых относят к виду homo sapiens, то есть у неандертальцев и кроманьонцев. Но о них речь впереди.
Однако при должном усилии и правильной методике любой нормальный человек может превратиться в полиглота.
Говорящая обезьяна — это и есть такой полиглот. Одни обезьяны усваивают язык глухонемых лучше, другие — хуже, но способны его усвоить практически все. Однако в диком лесу язык, подобный человеческому, за все миллионы лет ни шимпанзе, ни гориллам не понадобился. Точно так же, как большинству людей не нужно знать сто языков.
Таким образом, человекообразная обезьяна может говорить, но не нуждается в этом. Для жизни на воле ей вполне достаточно нескольких десятков криков, звуков и жестов.
Австралопитекам, чтобы успешно охотиться и воевать, требовалось больше условных сигналов. Что ж, никаких проблем. «Резервных мощностей» мозга вполне хватит, чтобы изобрести недостающие сигналы — звуковые и жестовые.
А еще можно комбинировать разные сигналы. Достаточно один раз научить шимпанзе соединять несколько знаков амслена в в сложное слово или фразу — и обезьяна наечинает не только повторять заученные комбинации, но и строить новые. Достаточно группе австралопитеков один раз догадаться строить новые сигналы по этому принципу — и их «язык» (пока в кавычках) выйдет на новый уровень развития.
Дальше надо выяснить, почему звуки в языке взяли верх над жестами. Ведь у обезьяны все наоборот. Ее язык, губы, гортань и ротовая полость не приспособлены для членораздельной речи, а руки вполне пригодны для любых жестов.
Но, если верить водной теории раннего периода антропогенеза, то у гидропитеков ротовые органы должны были быть ближе к человеческим. Полные губы и толстый упругий язык, чтобы высасывать мясо моллюсков из раковин. Выступающий нос, который не заливает вода. Больший объем легких. А все вместе — отличная система для самых разнообразных звуковых сигналов.
А звук — он очень часто оказыватся лучше жеста. Можно крикнуть что-нибудь товарищу, который тебя не видит. Можно звукоподражанием обозначить конкретный объект охоты или угрозу.
И постепенно возникает система условных знаков, состоящая в основном из звуков и в меньшей степени — из жестов. Система эта может расширяться — во-первых, за счет комбинирования готовых знаков, а во-вторых, за счет изобретения новых.
А отсюда — всего один шаг до полноценного языка. Обычно, чтобы отличить язык человека от сигнальной системы животного, его называют «членораздельной речью». Но членораздельность — это формальный признак. А главным здесь является признак содержательный.
Доязыковая сигнальная система позволяет общаться только в режиме реального времени, когда поданная команда сразу же исполняется. Типичный аналог у людей — свальная драка с криками типа: «Этот мой!», «Помоги!», «Обходи справа!», предупреждениями «Эй, сзади!» и т. п.
Указать пальцем на врага, рыкнуть соратнику — и он кидается бить того, на кого ему указали — вот обычный пример обезьяньего и дочеловеческого общения.
А человеческое общение предполагает обсуждение вопросов, которые не относятся к настоящему моменту. Планы на будущее, предположения («Что будет, если…»), воспомнания о прошлом — все это доступно человеческому языку.
Говорят, что люди из первобытных племен лишены абстрактного мышления. Но это вряд ли. Скорее, прав Лев Гумилев: люди из реликтовых этносов живут только сегодняшним днем, и им попросту нет дела до абстракций. Но способности к абстрактному мышлению у них есть — хотя бы потому, что они есть у шимпанзе.
У шимпанзе достаточно ума, чтобы называть на амслене «цветком» любой цветок — и астру, и розу, и тюльпан. И когда мне говорят, что в чукотском языке нет единого обозначения для снега, потому что снег падающий, снег лежащий и снег тающий — это для чукчи разные вещи, то я и верю, и не верю.
Верю, потому что вся жизнь чукчей связана со снегом, и это несомненный повод создать для снега много разных терминов. А не верю — потому что разум чукчи ничем не отличается от разума русского или американца — и следовательно, он тоже способен объединить падающий снег с лежащим. И если понадобится, подобрать общее слово или в крайнем случае, изобрести новое.
Умение изготавливать даже самые примитивные орудия предполагает такой уровень абстрактного мышления, при котором уже возможна разумная речь. Но эта возможность условна. Она могла быть реализована, а могла оставаться на уровне «резервных мощностей» мозга.
А вот питекантропу эти «резервные мощности» понадобились уже наверняка. Его распространение по планете, по непривычным для Хабилиса географическим, климатическим и биологическим поясам, показывает, что жизнь Эректуса была организована сложнее, чем жизнь его предшественников.
Хабилис за миллионы лет не смог перешагнуть за границу африканских саванн, а Эректус за вдесятеро меньший срок добрался до прохладных степей Евразии и островов Индонезии (которые, впрочем, тогда, вероятно, еще не были островами, а представляли собой часть материка).
А еще Эректус делал более совершенные орудия, чем поздние Хабилисы. И мозг, который поначалу мало отличался от мозга Хабилиса, затем стал увеличиваться — причем как раз за счет лобных долей, отвечающих за речь, и ассоциативной коры, которая, собственно, и делает человека разумным.
Поэтому питекантропа и его собратьев следовало бы назвать не «человеком прямоходящим», а «человеком говорящим». Ведь автралопитеки и Хабилис ходили не менее прямо — однако они вряд ли умели разговаривать так, как мы.
Эректус, впрочем, тоже разговаривал не совсем так, как мы. На том уровне разума был возможен, вероятно, язык только одного типа — примитивный корнеизолирующий.
Корнеизолирующий язык — это такой язык, в котором каждое слово представляет собой отдельный корень с собственным значением, а конкретный смысл фразы и грамматические отношения определяются порядком слов и специальными служебными словами. Таков, например, китайский язык.
А в примитивном корнеизолирующем языке может вовсе не быть грамматики, и смысл фразы становится ясен просто из набора слов.
Понятный для русских пример корнеизолирующего языка — это дальневосточный пиджин «моя-твоя-болтай», на котором русские в Приамурье общались с китайцами и местными племенами. Однако в этом языке уже есть некий грамматический минимум. «Моя твоя понимай нет» — означает «Я тебя не понимаю», а «твоя моя понимай нет» — «ты меня не понимаешь».
Грань между примитивной речью и настоящим языком проходит там, где появляется грамматика, и слова уже не надо подкреплять жестами или расшифровывать из контекста — все ясно из самих слов.
Мы не можем точно знать, на каком языке говорили питекантропы — но скорее всего, еще на примитивном, лишенном регулярной грамматики.
Настоящий полноценный язык появился позже — у людей, которых относят к виду homo sapiens, то есть у неандертальцев и кроманьонцев. Но о них речь впереди.
16. Языки пламени
Мы привыкли к этой фразе — «языки пламени», и даже не подозреваем, что пламя может быть связано не только с языком, как с частью тела, на которую похожи всполохи огня, но и с языком, как речью.
А между тем, такая связь существует. Весьма вероятно, что австралопитекам и Хабилисам мешали говорить их мощные челюсти и крупные зубы, которыми они без труда могли разрывать сырое мясо.
Но Эректус уже на ранней стадии своего развития совершил одно открытие, которое, пожалуй, сравнимо с изобретением каменных орудий, а может, и превосходит его.
Мы не можем представить себе человека без орудий труда — но мы также не можем представить себе человека без огня.
Скорее всего, Эректус еще не умел разжигать огонь — но он научился его использовать.
Главный источник огня в природе — грозы, и молния ударяет в дерево не так уж редко. От этого случаются лесные и степные пожары, которые порой выжигают все живое, а порой только пробегают стремительно, съедая хвою и сухую траву и не трогая сочные зеленые растения и живые стволы деревьев.
Потомки водных обезьян наверняка могли скрываться от таких пожаров в воде, а потом лакомиться дичью, которую испекла для них сама природа.
Но только Эректусы оказались достаточно умны, чтобы целенаправленно использовать огонь, подаренный им природой и сохранять его из поколения в поколение.
Этому есть два доказательства — прямое и косвенное. Прямое — это семиметровый слой золы в китайской пещере, где жили синантропы. А косвенное — это относительно меньшие размеры челюстей и зубов у Эректусов по сравнению с австралопитеками и Хабилисами.
Такое изменение может означать только одно: мощность челюстей перестала быть для Предка вопросом жизни и смерти. Теперь одинаково хорошо выживали и те, у кого были сильные челюсти, и те, у кого они были слабее. Больше того, последние стали доминировать и довольно скоро в популяции Эректусов остались только они.
Как это можно объяснить? Очень просто. Эректус стал готовить пищу на костре, и теперь, чтобы откусывать и разжевывать куски мяса ему не требовалось прилагать больших усилий.
Зато Предки с более скромными челюстями были лучше приспособлены к членораздельной речи. И стаи, где доминировали Предки с более человеческим речевым аппаратом, за счет лучшего общения и координации действий чаще побеждали в схватках и войнах и успешнее передавали свои гены потомству.
Но огонь дал Эректусу не только более вкусную пищу и — косвенно, через естественный отбор — возможность более членораздельно разговаривать. Огонь кроме того позволил ему продвинуться далеко на север, в Евразию, где уже тогда зимой было отнюдь не жарко.
Если бы Эректус не дошел до Евразии, то неизвестно, что бы там дальше получилось с эволюцией. Ведь последняя стадия антропогенеза — обретение полноценного разума, который позволил людям создать цивилизацию — теснейшим образом связана с ледником. Именно с приходом ледника борьба Предков друг с другом и с природой достигла такого накала, что эволюция в кратчайший срок совершила решительный скачок.
Это была как раз та ситуация, когда угроза вымирания от внешних причин резко подстегивает изменчивость и эффективный отбор. Весьма возможно, что без ледника антропогенез длился бы значительно дольше, а то и остановился бы на стадии питекантропов, которые и так были самыми умными, живучими и свирепыми животными на свете.
Но ледник все изменил. Правда, он не дошел до Африки, и там больших климатических изменений не было. И недаром останки неандертальцев характерны не для Африки, а для Евразии. А черепа и скелеты, которые соединяют в себе признаки Эректусов, неандертальцев и современных людей — проще говоря, переходные формы — обнаружены только в одном месте. В пещерах Палестины.
А между тем, такая связь существует. Весьма вероятно, что австралопитекам и Хабилисам мешали говорить их мощные челюсти и крупные зубы, которыми они без труда могли разрывать сырое мясо.
Но Эректус уже на ранней стадии своего развития совершил одно открытие, которое, пожалуй, сравнимо с изобретением каменных орудий, а может, и превосходит его.
Мы не можем представить себе человека без орудий труда — но мы также не можем представить себе человека без огня.
Скорее всего, Эректус еще не умел разжигать огонь — но он научился его использовать.
Главный источник огня в природе — грозы, и молния ударяет в дерево не так уж редко. От этого случаются лесные и степные пожары, которые порой выжигают все живое, а порой только пробегают стремительно, съедая хвою и сухую траву и не трогая сочные зеленые растения и живые стволы деревьев.
Потомки водных обезьян наверняка могли скрываться от таких пожаров в воде, а потом лакомиться дичью, которую испекла для них сама природа.
Но только Эректусы оказались достаточно умны, чтобы целенаправленно использовать огонь, подаренный им природой и сохранять его из поколения в поколение.
Этому есть два доказательства — прямое и косвенное. Прямое — это семиметровый слой золы в китайской пещере, где жили синантропы. А косвенное — это относительно меньшие размеры челюстей и зубов у Эректусов по сравнению с австралопитеками и Хабилисами.
Такое изменение может означать только одно: мощность челюстей перестала быть для Предка вопросом жизни и смерти. Теперь одинаково хорошо выживали и те, у кого были сильные челюсти, и те, у кого они были слабее. Больше того, последние стали доминировать и довольно скоро в популяции Эректусов остались только они.
Как это можно объяснить? Очень просто. Эректус стал готовить пищу на костре, и теперь, чтобы откусывать и разжевывать куски мяса ему не требовалось прилагать больших усилий.
Зато Предки с более скромными челюстями были лучше приспособлены к членораздельной речи. И стаи, где доминировали Предки с более человеческим речевым аппаратом, за счет лучшего общения и координации действий чаще побеждали в схватках и войнах и успешнее передавали свои гены потомству.
Но огонь дал Эректусу не только более вкусную пищу и — косвенно, через естественный отбор — возможность более членораздельно разговаривать. Огонь кроме того позволил ему продвинуться далеко на север, в Евразию, где уже тогда зимой было отнюдь не жарко.
Если бы Эректус не дошел до Евразии, то неизвестно, что бы там дальше получилось с эволюцией. Ведь последняя стадия антропогенеза — обретение полноценного разума, который позволил людям создать цивилизацию — теснейшим образом связана с ледником. Именно с приходом ледника борьба Предков друг с другом и с природой достигла такого накала, что эволюция в кратчайший срок совершила решительный скачок.
Это была как раз та ситуация, когда угроза вымирания от внешних причин резко подстегивает изменчивость и эффективный отбор. Весьма возможно, что без ледника антропогенез длился бы значительно дольше, а то и остановился бы на стадии питекантропов, которые и так были самыми умными, живучими и свирепыми животными на свете.
Но ледник все изменил. Правда, он не дошел до Африки, и там больших климатических изменений не было. И недаром останки неандертальцев характерны не для Африки, а для Евразии. А черепа и скелеты, которые соединяют в себе признаки Эректусов, неандертальцев и современных людей — проще говоря, переходные формы — обнаружены только в одном месте. В пещерах Палестины.
17. Пещерные люди
Последняя стадия антропогенеза, несмотря на свою близость во времени, представляется подчас более туманной, нежели первая. Дело в том, что в стройную картину последовательных эвлюционных превращений вклиниваются неандертальцы, которые, по мнению многих ученых, не были прямыми предками человека. Во всяком случае, некоторые особенности классических евразийских неандертальцев наводят именно на эту мысль.
Находки ранних Сапиенсов в других частях света редки, но можно с уверенностью сказать, что это тоже не предки человека разумного, а какая-то боковая ветвь эволюционного древа.
Долгое время среди археологических находок вообще не удавалось обнаружить явных переходных форм между Homo erectus и Homo sapiens. Но во второй половине 20-го века такие переходные формы были найены, причем в значительном количестве и большом разнообразии.
Сосредоточены эти находки на довольно небольшом пространстве в изобилующей пещерами Палестине. Здесь есть пещеры, в которых человек проживал постоянно, на протяжении сотен тысяч лет, и в нижних слоях можно обнаружить останки Эректусов, а наверху — кости людей вполне современного типа. Но вряд ли последние — это непосредственные потомки первых. Наверняка хозяева пещер не раз менялись в ходе бесконечных войн между Предками.
Оледенение не дошло до Палестины, но значительное похолодание наблюдалось и здесь. Это наверняка осложнило жизнь Предков и привело к обострению борьбы за существование.
И все же какой-то мистикой веет от того, что Палестина — родина трех мировых религий, где их адепты помещали страну предков или землю обетованную, судя по всему, на самом деле является родиной всего современного человечества.
Они жили в Палестинских пещерах рядом — последние Эректусы, первые неандертальцы и представители переходных форм, из которых позднее выкристаллизовался человек современного типа.
Они жили рядом, но не вместе, и в войне, которая шла непрерывно как между группами, так и внутри них, побеждали самые умные, ловкие и умелые.
Те, у кого не было огня, вымерли первыми, когда с севера стал надвигаться ледник.
Те, кто не умел возжигать огонь, вымерли следом, потому что непрерывно поддерживать огонь очень трудно. А если огонь угас, остается только два выхода — либо умереть от холода и недоедания, либо украсть чужой огонь, подобно Прометею.
Но украсть чужой огонь не так-то просто. Это снова война — и у тех, кто умеет возжигать огонь, есть преимущество. Они могут бросить свой очаг и свои жилища и отступить, чтобы зажечь новый огонь на новом месте.
Ум побеждает силу.
А умнейшие из Предков — те, которые научились строить искусственные жилища из подручных материалов на пустом месте — имели еще более серьезное преимущество. Им не нужно было держаться не только за свои пещеры, но и вообще за местность, изобилующую пещерами. Они могли продолжать экспансию в любом направлении.
Человек Прямоходящий проиграл войну Человеку Созидающему. Примерно 100 тысяч лет назад Эректусы стали отступать под ударами Сапиенсов. И прежде всего это случилось на севере, в Евразии — там, где Эректусы, не умевшие добывать огонь и неспособные додуматься до идеи жилища и одежды, не могли составить Сапиенсам конкуренцию.
В холодные времена Эректусы могли жить только в пещерах, поскольку не умели строить жилищ. Изобретателями искусственных жилищ, а также, повидимому, и одежды, были неандертальцы — поэтому они сумели широко расселиться в приледниковой зоне, где никаких Эректусов уже не было.
Неандертальцы тоже часто жили в пещерах, но порой археологи находят их стоянки на открытых местах, и уже доказано, что неандертальцы умели строить жилища.
Это по большому счету вовсе и не странно. Птицы вьют гнезда, бобры сооружают хатки, а шимпанзе устраивают себе лежбища на деревьях. Почему бы и высшим приматам не использовать такой простой способ защиты от холода и ветра.
Однако он кажется простым только со стороны. Птицами и бобрами движет инстинкт, а у приматов такого инстинкта не было. И у человека, что характерно, этого инстинкта тоже нет.
Строительство жилищ — это целиком сознательная деятельность.
Пятилетний ребенок не сможет построить даже простейший шалаш. И десятилетним детям тоже трудно соорудить такое убежище, которое на самом деле способно спасти их от дождя, снега, холода и ветра.
Но у нынешних детей позади громадный опыт предков. К десяти годам любой ребенок уже в принципе знает, как строится шалаш, чум или даже кирпичный дом.
А теперь представим, каково было тем, кто не имел этого опыта. И согласимся с тем, что первые земные строители по уровню своего разума приближались к взрослым людям. К людям, которые способны не только построить достаточно сложное сооружение по готовым рецептам, но и изобрести такое сооружение практически на пустом месте.
И тогда нам станет понятно, почему более умные неандертальцы победили более сильных Эректусов.
Находки ранних Сапиенсов в других частях света редки, но можно с уверенностью сказать, что это тоже не предки человека разумного, а какая-то боковая ветвь эволюционного древа.
Долгое время среди археологических находок вообще не удавалось обнаружить явных переходных форм между Homo erectus и Homo sapiens. Но во второй половине 20-го века такие переходные формы были найены, причем в значительном количестве и большом разнообразии.
Сосредоточены эти находки на довольно небольшом пространстве в изобилующей пещерами Палестине. Здесь есть пещеры, в которых человек проживал постоянно, на протяжении сотен тысяч лет, и в нижних слоях можно обнаружить останки Эректусов, а наверху — кости людей вполне современного типа. Но вряд ли последние — это непосредственные потомки первых. Наверняка хозяева пещер не раз менялись в ходе бесконечных войн между Предками.
Оледенение не дошло до Палестины, но значительное похолодание наблюдалось и здесь. Это наверняка осложнило жизнь Предков и привело к обострению борьбы за существование.
И все же какой-то мистикой веет от того, что Палестина — родина трех мировых религий, где их адепты помещали страну предков или землю обетованную, судя по всему, на самом деле является родиной всего современного человечества.
Они жили в Палестинских пещерах рядом — последние Эректусы, первые неандертальцы и представители переходных форм, из которых позднее выкристаллизовался человек современного типа.
Они жили рядом, но не вместе, и в войне, которая шла непрерывно как между группами, так и внутри них, побеждали самые умные, ловкие и умелые.
Те, у кого не было огня, вымерли первыми, когда с севера стал надвигаться ледник.
Те, кто не умел возжигать огонь, вымерли следом, потому что непрерывно поддерживать огонь очень трудно. А если огонь угас, остается только два выхода — либо умереть от холода и недоедания, либо украсть чужой огонь, подобно Прометею.
Но украсть чужой огонь не так-то просто. Это снова война — и у тех, кто умеет возжигать огонь, есть преимущество. Они могут бросить свой очаг и свои жилища и отступить, чтобы зажечь новый огонь на новом месте.
Ум побеждает силу.
А умнейшие из Предков — те, которые научились строить искусственные жилища из подручных материалов на пустом месте — имели еще более серьезное преимущество. Им не нужно было держаться не только за свои пещеры, но и вообще за местность, изобилующую пещерами. Они могли продолжать экспансию в любом направлении.
Человек Прямоходящий проиграл войну Человеку Созидающему. Примерно 100 тысяч лет назад Эректусы стали отступать под ударами Сапиенсов. И прежде всего это случилось на севере, в Евразии — там, где Эректусы, не умевшие добывать огонь и неспособные додуматься до идеи жилища и одежды, не могли составить Сапиенсам конкуренцию.
В холодные времена Эректусы могли жить только в пещерах, поскольку не умели строить жилищ. Изобретателями искусственных жилищ, а также, повидимому, и одежды, были неандертальцы — поэтому они сумели широко расселиться в приледниковой зоне, где никаких Эректусов уже не было.
Неандертальцы тоже часто жили в пещерах, но порой археологи находят их стоянки на открытых местах, и уже доказано, что неандертальцы умели строить жилища.
Это по большому счету вовсе и не странно. Птицы вьют гнезда, бобры сооружают хатки, а шимпанзе устраивают себе лежбища на деревьях. Почему бы и высшим приматам не использовать такой простой способ защиты от холода и ветра.
Однако он кажется простым только со стороны. Птицами и бобрами движет инстинкт, а у приматов такого инстинкта не было. И у человека, что характерно, этого инстинкта тоже нет.
Строительство жилищ — это целиком сознательная деятельность.
Пятилетний ребенок не сможет построить даже простейший шалаш. И десятилетним детям тоже трудно соорудить такое убежище, которое на самом деле способно спасти их от дождя, снега, холода и ветра.
Но у нынешних детей позади громадный опыт предков. К десяти годам любой ребенок уже в принципе знает, как строится шалаш, чум или даже кирпичный дом.
А теперь представим, каково было тем, кто не имел этого опыта. И согласимся с тем, что первые земные строители по уровню своего разума приближались к взрослым людям. К людям, которые способны не только построить достаточно сложное сооружение по готовым рецептам, но и изобрести такое сооружение практически на пустом месте.
И тогда нам станет понятно, почему более умные неандертальцы победили более сильных Эректусов.
18. Дети зимы
Итак, классические неандертальцы не были прямыми предками человека современного типа. Правда, иногда неандертальцами называют и все переходные формы, но это вряд ли правильно.
Эти переходные формы — ранние Сапиенсы — похожи на неандертальцев, но имеют прогрессивные черты, которых неандертальцы лишены.
С другой стороны, не следует преувеличивать примитивность неандертальцев. Их мозг был уже практически таким же, как у современного человека, и сомнительно, чтобы отсутствие подбородочного выступа мешало им членораздельно разговаривать. Ведь челюстной аппарат у них был уже значительно облегчен по сравнению с Эректусами и по всем параметрам приближался к человеческому.
Эти переходные формы — ранние Сапиенсы — похожи на неандертальцев, но имеют прогрессивные черты, которых неандертальцы лишены.
С другой стороны, не следует преувеличивать примитивность неандертальцев. Их мозг был уже практически таким же, как у современного человека, и сомнительно, чтобы отсутствие подбородочного выступа мешало им членораздельно разговаривать. Ведь челюстной аппарат у них был уже значительно облегчен по сравнению с Эректусами и по всем параметрам приближался к человеческому.