Пономаренко снова оборвал ее:
— Это ваше последнее слово, лейтенант?
— Я... — Лигачева помедлила с ответом, затем расправила плечи и сказала: — Так точно, генерал. Это мое последнее слово.
— В таком случае, лейтенант, — продолжал Пономаренко, — вы можете оставаться на насосной станции вместе с пленными. — Лигачева с облегчением вздохнула, но тут же снова напряглась, услыхав приказ генерала. — Людей поведет в атаку сержант Яшин.
— Сержант Яшин? — Лигачева обернулась и уставилась на Яшина, лицо которого озарилось волчьим оскалом.
— Именно. Он рядом?
— Так точно, генерал, он здесь, — медленно проговорила Лигачева.
— Вы слышали приказ, сержант? — спросил Пономаренко.
— Так точно, генерал, — радостно откликнулся Яшин.
— Конец связи, лейтенант.
— Принято, генерал, — ответила Лигачева. Она выключила микрофон и пристально посмотрела на Яшина. — Вы это спланировали, не так ли? — спросила она строгим голосом.
— Я подумал, что это благоприятная возможность, — холодно ответил Яшин, заложив руки за спину. — Генерал имеет право знать, что может на меня положиться.
— Особенно если у него были на этот счет кое-какие сомнения, — с горечью продолжила его мысль Лигачева.
— Неужели? — возразил Яшин, мягко покачиваясь с пяток на носки. — Может быть, вас вполне удовлетворяют ваши нынешние звание и должность, но меня нет — я надеюсь на продвижение по службе. В наши дни трудно жить на сержантское жалованье, а людей не повышают в звании, если они просто выполняют приказы и не проявляют инициативы.
— Ваша инициатива может закончиться тем, что вас там убьют.
— Не думаю, — насмешливо улыбнулся Яшин. — Я ведь не женщина, напуганная холодом и темнотой, подозревающая бог весть что. Я могу смело взглянуть в лицо врага, на что у вас тонка кишка. Оставайтесь обхаживать американцев, а поле боя предоставьте настоящим солдатам — мы покажем вам, как это надо делать, а потом, как говорится, вернемся домой в наши теплые постели, к нашим женщинам и выпивке.
Лигачева долго не сводила глаз со своего сержанта.
Может быть, думала она, этот ублюдок и предатель прав. Возможно, солдат более чем достаточно, чтобы противостоять врагу. Дай им бог захватить в плен тех, кто отсиживается в овраге. Дай бог.
Но у нее нет уверенности в успехе. Она почти не сомневается, что Яшин поведет людей на смерть.
Но Лигачева ничего не могла поделать. Сержант получил приказ и, судя по его настроению, не станет слушать, что бы она ему ни сказала.
Так что не стоит и пытаться переубедить его. Не говоря ни слова, она отвернулась и пошла искать американца, Шефера... и бутылку водки, которая всегда была припрятана в кабинете Галичева на хорошо известной ей полке в шкафу.
Глава 21
Глава 22
— Это ваше последнее слово, лейтенант?
— Я... — Лигачева помедлила с ответом, затем расправила плечи и сказала: — Так точно, генерал. Это мое последнее слово.
— В таком случае, лейтенант, — продолжал Пономаренко, — вы можете оставаться на насосной станции вместе с пленными. — Лигачева с облегчением вздохнула, но тут же снова напряглась, услыхав приказ генерала. — Людей поведет в атаку сержант Яшин.
— Сержант Яшин? — Лигачева обернулась и уставилась на Яшина, лицо которого озарилось волчьим оскалом.
— Именно. Он рядом?
— Так точно, генерал, он здесь, — медленно проговорила Лигачева.
— Вы слышали приказ, сержант? — спросил Пономаренко.
— Так точно, генерал, — радостно откликнулся Яшин.
— Конец связи, лейтенант.
— Принято, генерал, — ответила Лигачева. Она выключила микрофон и пристально посмотрела на Яшина. — Вы это спланировали, не так ли? — спросила она строгим голосом.
— Я подумал, что это благоприятная возможность, — холодно ответил Яшин, заложив руки за спину. — Генерал имеет право знать, что может на меня положиться.
— Особенно если у него были на этот счет кое-какие сомнения, — с горечью продолжила его мысль Лигачева.
— Неужели? — возразил Яшин, мягко покачиваясь с пяток на носки. — Может быть, вас вполне удовлетворяют ваши нынешние звание и должность, но меня нет — я надеюсь на продвижение по службе. В наши дни трудно жить на сержантское жалованье, а людей не повышают в звании, если они просто выполняют приказы и не проявляют инициативы.
— Ваша инициатива может закончиться тем, что вас там убьют.
— Не думаю, — насмешливо улыбнулся Яшин. — Я ведь не женщина, напуганная холодом и темнотой, подозревающая бог весть что. Я могу смело взглянуть в лицо врага, на что у вас тонка кишка. Оставайтесь обхаживать американцев, а поле боя предоставьте настоящим солдатам — мы покажем вам, как это надо делать, а потом, как говорится, вернемся домой в наши теплые постели, к нашим женщинам и выпивке.
Лигачева долго не сводила глаз со своего сержанта.
Может быть, думала она, этот ублюдок и предатель прав. Возможно, солдат более чем достаточно, чтобы противостоять врагу. Дай им бог захватить в плен тех, кто отсиживается в овраге. Дай бог.
Но у нее нет уверенности в успехе. Она почти не сомневается, что Яшин поведет людей на смерть.
Но Лигачева ничего не могла поделать. Сержант получил приказ и, судя по его настроению, не станет слушать, что бы она ему ни сказала.
Так что не стоит и пытаться переубедить его. Не говоря ни слова, она отвернулась и пошла искать американца, Шефера... и бутылку водки, которая всегда была припрятана в кабинете Галичева на хорошо известной ей полке в шкафу.
Глава 21
Раше взял такси в аэропорту имени Кеннеди до Полис-плаза. Он больше не был при власти, но имел друзей и продолжал служить закону, а люди закона всегда помогают друг другу; шериф с Запада не сомневался, что начинать надо с Полис-плаза.
Он поговорил с Уэстоном, с пятью-шестью другими старыми приятелями и знакомыми, которые поведали ему о кровавых подробностях неудавшейся облавы, на месте которой остались трупы Бейби, двух ее лакеев и четырех хороших полицейских. Баллистическая экспертиза установила, что один из погибших, Артуро Веласкес, застрелил всех четверых полицейских, но никаких сведений о том, кто прикончил самого убийцу и его друзей, найти не удалось — ни одна пуля не соответствовала оружию из арсенала Шефера или тому, что было обнаружено на месте трагедии.
Бейби и Регги получили по девятимиллиметровой пуле в голову с близкого расстояния, что напоминало казнь, однако такого оружия не было ни у кого из участников этого события, в том числе и у Шефера.
Никто не упоминал известного всем факта, что большинство агентов ФБР вооружено именно девятимиллиметровыми пистолетами.
На месте преступления был обнаружен настоящий погром, но это не походило ни на одну резню, которую оставляли после себя те твари предыдущим летом, — все убийства совершили человеческие существа, а не монстры из внешнего космоса.
Были допрошены те, кто работал в торговавшем комиксами магазине на противоположной от места трагедии стороне улицы. Раше не мог понять, кто из них кто, потому что все они носили имя Джон, но это и не имело значения, поскольку рассказы этих очевидцев совпадали. Они видели мужчин в темных костюмах, но не могли описать ни одного из них, потому что легли на пол, как только началась стрельба, и не поднимались, пока она не прекратилась.
Ни у кого не было никаких соображений о том, куда в этом хаосе мог подеваться Шефер. Когда пальба наконец прекратилась, он просто исчез вместе с людьми в темных костюмах. В лаборатории Раше сказали, что ни одно из пятен крови на месте преступления не было кровью Шефера, там была только кровь троих опознанных убитых. Это означало, что Шефер, вероятнее всего, был жив, когда бесследно испарился.
Раше порадовало это известие — порадовало, но не удивило. Он не был до конца уверен, что Шефера вообще можно убить.
Гораздо меньшее удовольствие доставило ему то обстоятельство, что не осталось ни пятен крови, ни другой, хотя бы крохотной, зацепки, которая могла бы вывести на след мужчин в темных костюмах.
— Федералы, — пробормотал Раше. Каждому известно, что агенты ФБР обычно предпочитают темные костюмы. — Филипс, — решил он.
Едва Уэстон упомянул имя «Филипс», Раше понял, что Шефер снова втянут в какое-то дело с этими тварями, с этими хищниками-садистами из внешнего космоса.
Кто же тогда этот чертов Смитерс? Раше никогда не слыхал о сотруднике ФБР по фамилии Смитерс.
Этот Смитерс и есть его зацепка, его-то и надо искать.
У Раше больше не было свободного доступа к компьютерной системе управления полиции Нью-Йорка, но у его друзей он был, и они рады «продемонстрировать» свою информационную систему заезжему шерифу. В файлах военных ведомств на действительной службе числилось двести двенадцать Смитерсов, Раше с первого взгляда отбраковывал их одного за другим.
Наконец он остановил поиск, потому что совпадение было настолько очевидным, что просматривать данные по остальным Смитерсам больше не было нужды.
«Смитерс, Леонард Э., 34 года, полковник армии США, привлечен для работы в ЦРУ со времен прихода в Белый дом администрации Рейгана, в настоящее время занят выполнением секретного задания. Находится в подчинении генерала Юстаса Филипса».
Филипс. Филипс и Смитерс. Вот она, зацепка.
Был в досье и адрес одного из офисов Смитерса — в центральной части города. Раше решил, что ему, как шерифу из штата Орегон, пора нанести в этот офис визит.
Поймать такси оказалось простым делом — это было одним из удобств, с которыми ему пришлось расстаться, оставив Нью-Йорк. Если потребуется такси в Блюкрике, то приходится звонить на таксомоторную станцию и ждать минут сорок. Там бесполезно стоять на краю тротуара и махать рукой, а об автобусах и подземке нечего и вспоминать.
С другой стороны, в Блюкрике ему не пришлось бы выслушивать водителя-грека, который жаловался, что все винят сербов, тогда как неприятности чинят албанцы. Выскочив из машины на тротуар и войдя в ничем не примечательное офисное здание, он почувствовал настоящее облегчение.
В вестибюле стояла охрана в военной форма, Раше сверкнул своим значком:
— Раше, управление шерифа Блюкрика. Я к полковнику Смитерсу по делу.
— Да, сэр, — сказал охранник, вытаскивая журнал посетителей в грязной голубой обложке из винила. — Помещение три тысячи семьсот десять. Укажите причину визита и распишитесь.
Раше улыбнулся и сделал запись; в графе «причина визита» он нацарапал: «Дать кое-кому пинка под зад».
Охранник либо не стал читать, либо ему было совершенно безразлично: пока Раше шагал по коридору и входил в лифт, он так и не окликнул его.
Раше было бы неприятно узнать, что военные причастны к исчезновению напарника. Брат Шефера много лет назад уже исчез без следа: выполняя какую-то тайную спасательную миссию, он столкнулся с охотниками-пришельцами. Дач потерял весь свой взвод, но сам остался жив, а затем просто исчез. Из официальных ответов на запросы следовало, что Дач, видимо в сотый раз, находится в отлучке в связи с расследованием результатов его миссии военными.
Может быть, командование США получило какой-то намек от пройдох аргентинцев или сальвадорцев и специально устроило исчезновение Дача. Не исключено, что теперь они проделали тот же фокус с Шефером.
Или его втянули во что-то такое, что случилось в свое время с Дачем.
Однако Раше не намерен допустить это, как бы армии США ни хотелось. Да, он обеими руками за сильную армию, но всему есть предел, и полковник Смитерс услышит его мнение на этот счет.
Помещение 3710 оказалось крохотным кабинетом посредине длинного коридора с множеством дверей и окрашенными в тускло-коричневый цвет стенами. Неостекленная грязновато-белая дверь безобразно контрастировала с окраской стен. Раше толкнул ее, и она открылась.
Крупный, коротко подстриженный мужчина в темном костюме сидел на углу стола, прижимая к уху телефонную трубку.
— ... Время первого удара в шесть, — говорил он, когда вошел Раше. — Мы могли бы... — Он замолчал, заметив Раше.
— Полковник Смитерс? — спросил Раше.
— Я перезвоню вам, — сказал Смитерс в трубку. Он положил ее, повернулся к вошедшему и рявкнул: — Кто вы, черт побери?
— Озабоченный налогоплательщик, — ответил Раше. — Найдется минутка?
— Нет, я дьявольски занят. — Он собирался что-то добавить, но Раше опередил его:
— Подумайте, может быть, все же выкроите одну минуту? Это важно.
— Послушайте, мистер, кем бы вы ни были, — ответил Смитерс, — ведь я не вербовщик и не офицер по связям с общественностью. Вам действительно что-то нужно именно от меня?
— Откровенно говоря, да, — ответил Раше. — Мое имя Раше, полковник. Возможно, вы уже догадались, зачем я здесь.
— Нет, я... — начал было Смитерс, но замолчал, затем его тон изменился с раздраженного на неуверенный. — Вы сказали Раше? Детектив Раше?
— Теперь шериф Раше, — ответил бывший детектив, скромно пожав плечами. — Я не хочу создавать вам трудности, полковник. Просто забрел спросить, не расскажете ли вы мне, куда подевался мой старый партнер. Детектив Шефер.
— Убирайтесь отсюда, Раше, — сказал Смитерс, соскочив со стола. — Вы не хотели участвовать в этом деле.
— О, ну не будьте слишком... — Смущенный Раше стал успокаивать приближавшегося к нему Смитерса.
Тот схватил его за плечо и попытался вытолкать из кабинета, и тут бывший детектив показал зубы.
Обычно Раше оставлял крутых парней своему партнеру. Ему нравилось работать в паре с Шефером, кроме всего прочего, еще и потому, что его партнер так хорошо обходился с крутыми. Ростом метр и девяносто пять сантиметров, классический ариец с широкими плечами и железными мускулами, он выглядел высеченной из камня скульптурой, творец которой помешался на бодибилдинге. Шеферу не приходилось драться слишком часто, уже один его вид, как правило, убеждал противников даже не помышлять о победе. И они не ошибались — Шефер был по крайней мере не менее крут, чем выглядел.
Грозный взгляд избавляет от многих ненужных затруднений, а Шефер умел устрашить лучше всех, с кем Раше приходилось иметь дело.
Но сам Раше... Среднего роста, брюшко пошире плеч, костлявые руки да еще обвислые, как у моржа, усы — ни дать ни взять вылитый капитан Кенгуру. Он мог бы запугать кого-то не больше, чем надувные клоуны на тяжелой подставке, с которыми так нравится боксировать детям.
Но в этом и было его преимущество. Он никого не мог повергнуть в трепет взглядом, зато умел усыпить бдительность. По существу, он превратил это в свой особый прием. Крутые парни всегда недооценивали толстоватого немолодого копа, который улыбался, пожимал плечами, говорил вежливо и не очень вразумительно, но над этим приемом он много работал и довел его до совершенства.
Смитерс был просто очередным противником, попавшимся на удочку. Он протянул руку к плечу Раше, даже не попытавшись позаботиться об обороне. Мгновение назад мирно покоившиеся на животе ладони сцепились, взметнулись и обрушили на голову Смитерса почти все девяносто килограммов веса Раше.
Смитерс покачнулся, потерял равновесие, но не упал, поэтому Раше пришлось добавить ему удар коленом в пах, а затем, не расцепляя рук, врезать по затылку еще раз.
Запирая на ключ дверь, он с сомнением покачивал головой: лучший ли это способ общения с федералами? Смитерс помнил его, вероятно, кое-что читал о том, что Шефер и Раше учинили совместными усилиями. Не думал же он, что все это было делом Шефера, а Раше просто участвовал вместе с ним в той прогулке? Уличные хулиганы именно так всегда и думали, на что Шефер с Раше и рассчитывали, но федералы обязаны соображать лучше.
Это, в конце концов, даже обидно, рассуждал Раше, затаскивая стонавшего в полубесчувственном состоянии Смитерса в кресло за письменным столом. Как же, по мнению этого чертова агента ФБР, он, Раше, мог стать детективом, за что получил несколько благодарностей?
Минут через пять Смитерс снова был в полном сознании и сидел, надежно привязанный к креслу телефонным проводом и кабелями от компьютера. Раше, устроившийся с противоположной стороны стола, сочувственно улыбнулся.
— Покончим с этим, полковник, — сказал он. — Я надеялся, что мы просто дружески поболтаем. Мне ведь всего-то необходимо знать, что случилось с моим другом.
Смитерс окинул его свирепым взглядом.
— Вы пойдете за это в тюрьму, Раше, — заговорил он. — Нападение на офицера ФБР, находящегося при исполнении, уголовно нака...
— Угомонитесь, — оборвал его Раше, — это действительно уголовно наказуемое преступление, и достаточно серьезное. Но вы в самом деле собираетесь подать иск и свидетельствовать перед судьей, присяжными и собственным начальством, что шериф из маленького городка, который не так-то просто разыскать на карте, усыпил вашу бдительность и повязал, словно индейку, которую осталось сунуть в духовку, чтобы приготовить к Дню благодарения? — Он снова улыбнулся, и его отвисшие, как у моржа, усы ощетинились; он прищурил глаза, и сходство с капитаном Кенгуру пропало.
— Кроме того, — добавил он, — я сильно подозреваю, что ваш босс, мой старинный приятель генерал Филипс, едва ли пожелает шевельнуться, чтобы пролить свет на это дело в гражданском суде, поскольку, появись оно там, я сделаю все возможное, чтобы слушания превратились в самый веселый цирк в средствах массовой информации, каких не бывало со времен О. Дж. Симпсона.
Смитерс недоверчиво нахмурился.
— Будь что будет, — продолжал Раше, — сейчас это не имеет значения. — Он сунул руку за отворот куртки. — Хочу знать, что произошло с детективом Шефе-ром, и должен узнать это сейчас же. — Шериф медленно достал свой «особый полицейский» 38-го калибра, затем с изысканной грациозностью вытянул руку на всю длину и нацелил оружие точно между глаз Смитерса.
— Пушкой меня не запугать, Раше, — насмешливо бросил Смитерс. — Я знаю, что вы полицейский и не посмеете нажать на спусковой крючок.
Раше покачал головой.
— Да, я — полицейский, — согласился он, — и у полицейских не принято стрелять в людей, если те отказываются отвечать на вопросы. Не принято у хороших полицейских. — Он на мгновение отвел оружие и задумчиво посмотрел на него. — Итак, полковник, вам известно, что я полицейский, но вы действительно готовы поставить на карту собственную жизнь, утверждая, что я — хороший полицейский? Не так давно мне пришлось пережить очень серьезный стресс, вы ведь знаете. Я оставил службу в Нью-Йорке после той кутерьмы на Третьей авеню, но на этом дело для меня не кончилось. Тогдашний кошмар продолжает мучить меня. На днях я чуть не придушил своего зубного врача. — Он снова нацелил оружие. — Я просто не уверен, что еще на что-то способен. Хотя должен признать, теперь я не такой уж хороший полицейский. Не забывайте, полковник, я полон сюрпризов — вы еще помните, как я отделал вас несколько минут назад?
Смитерс кашлянул, но не заговорил.
Раше склонился над столом. Дуло оказалось всего в десяти сантиметрах от лица Смитерса.
— Я слышал, ваш брат военные получают назначение в ЦРУ, если проявляют особые способности в демонстрации грязных фокусов, — продолжил он в духе мирной беседы. — Специальная подготовка, психологические увещевания. Полагаете, вам удастся воспользоваться чем-то из этого арсенала, чтобы просто сторговаться со мной, верно? Что ж, у меня в запасе ничего такого нет, но за плечами больше десятка лет на улицах, где я научился с первого взгляда узнавать, что сделает человек, с которым я столкнулся, и чего он делать не станет. Возможно, вы тоже прошли кое-что из этой науки на своих чудодейственных уроках.
Он придвинулся еще ближе, и Смитерс отпрянул от дула, насколько позволили его путы.
— Я хочу, полковник, чтобы вы посмотрели мне в глаза, — сказал Раше, — хочу, чтобы вы вспомнили уроки вашей специальной подготовки и заглянули в мое нутро, попытались бы точно определить, что я чувствую в данный момент и на что могу решиться. Если вы читали мое досье, советую вам подумать обо всем, что там написано. Да, я получил несколько благодарностей, меня продвигали по службе, но там идет речь и о некоторых проблемах, которые были со мной у начальства, не так ли? Пренебрежение субординацией, жестокость...
— Подумайте хорошенько. — Голос Раше постепенно переходил от нормального тона к зловещему шепоту, и Смитерс начал покрываться испариной. — Подумайте о всех тех вещах, которые делают жизнь хорошей, полковник, — пробормотал Раше. — О солнечных днях, лунных ночах, смехе друзей за кружкой пива, мягком прикосновении женской руки. Думайте, полковник, старайтесь размышлять очень неторопливо, но образно, а потом задайте себе этот единственно важный вопрос. — Раше сделал паузу и поудобнее устроил в ладони свой «специальный», чтобы рука не дрогнула в момент выстрела. — Спросите себя, — процедил он сквозь зубы, — вы действительно хотите сегодня умереть?
И Смитерс заговорил:
Он поговорил с Уэстоном, с пятью-шестью другими старыми приятелями и знакомыми, которые поведали ему о кровавых подробностях неудавшейся облавы, на месте которой остались трупы Бейби, двух ее лакеев и четырех хороших полицейских. Баллистическая экспертиза установила, что один из погибших, Артуро Веласкес, застрелил всех четверых полицейских, но никаких сведений о том, кто прикончил самого убийцу и его друзей, найти не удалось — ни одна пуля не соответствовала оружию из арсенала Шефера или тому, что было обнаружено на месте трагедии.
Бейби и Регги получили по девятимиллиметровой пуле в голову с близкого расстояния, что напоминало казнь, однако такого оружия не было ни у кого из участников этого события, в том числе и у Шефера.
Никто не упоминал известного всем факта, что большинство агентов ФБР вооружено именно девятимиллиметровыми пистолетами.
На месте преступления был обнаружен настоящий погром, но это не походило ни на одну резню, которую оставляли после себя те твари предыдущим летом, — все убийства совершили человеческие существа, а не монстры из внешнего космоса.
Были допрошены те, кто работал в торговавшем комиксами магазине на противоположной от места трагедии стороне улицы. Раше не мог понять, кто из них кто, потому что все они носили имя Джон, но это и не имело значения, поскольку рассказы этих очевидцев совпадали. Они видели мужчин в темных костюмах, но не могли описать ни одного из них, потому что легли на пол, как только началась стрельба, и не поднимались, пока она не прекратилась.
Ни у кого не было никаких соображений о том, куда в этом хаосе мог подеваться Шефер. Когда пальба наконец прекратилась, он просто исчез вместе с людьми в темных костюмах. В лаборатории Раше сказали, что ни одно из пятен крови на месте преступления не было кровью Шефера, там была только кровь троих опознанных убитых. Это означало, что Шефер, вероятнее всего, был жив, когда бесследно испарился.
Раше порадовало это известие — порадовало, но не удивило. Он не был до конца уверен, что Шефера вообще можно убить.
Гораздо меньшее удовольствие доставило ему то обстоятельство, что не осталось ни пятен крови, ни другой, хотя бы крохотной, зацепки, которая могла бы вывести на след мужчин в темных костюмах.
— Федералы, — пробормотал Раше. Каждому известно, что агенты ФБР обычно предпочитают темные костюмы. — Филипс, — решил он.
Едва Уэстон упомянул имя «Филипс», Раше понял, что Шефер снова втянут в какое-то дело с этими тварями, с этими хищниками-садистами из внешнего космоса.
Кто же тогда этот чертов Смитерс? Раше никогда не слыхал о сотруднике ФБР по фамилии Смитерс.
Этот Смитерс и есть его зацепка, его-то и надо искать.
У Раше больше не было свободного доступа к компьютерной системе управления полиции Нью-Йорка, но у его друзей он был, и они рады «продемонстрировать» свою информационную систему заезжему шерифу. В файлах военных ведомств на действительной службе числилось двести двенадцать Смитерсов, Раше с первого взгляда отбраковывал их одного за другим.
Наконец он остановил поиск, потому что совпадение было настолько очевидным, что просматривать данные по остальным Смитерсам больше не было нужды.
«Смитерс, Леонард Э., 34 года, полковник армии США, привлечен для работы в ЦРУ со времен прихода в Белый дом администрации Рейгана, в настоящее время занят выполнением секретного задания. Находится в подчинении генерала Юстаса Филипса».
Филипс. Филипс и Смитерс. Вот она, зацепка.
Был в досье и адрес одного из офисов Смитерса — в центральной части города. Раше решил, что ему, как шерифу из штата Орегон, пора нанести в этот офис визит.
Поймать такси оказалось простым делом — это было одним из удобств, с которыми ему пришлось расстаться, оставив Нью-Йорк. Если потребуется такси в Блюкрике, то приходится звонить на таксомоторную станцию и ждать минут сорок. Там бесполезно стоять на краю тротуара и махать рукой, а об автобусах и подземке нечего и вспоминать.
С другой стороны, в Блюкрике ему не пришлось бы выслушивать водителя-грека, который жаловался, что все винят сербов, тогда как неприятности чинят албанцы. Выскочив из машины на тротуар и войдя в ничем не примечательное офисное здание, он почувствовал настоящее облегчение.
В вестибюле стояла охрана в военной форма, Раше сверкнул своим значком:
— Раше, управление шерифа Блюкрика. Я к полковнику Смитерсу по делу.
— Да, сэр, — сказал охранник, вытаскивая журнал посетителей в грязной голубой обложке из винила. — Помещение три тысячи семьсот десять. Укажите причину визита и распишитесь.
Раше улыбнулся и сделал запись; в графе «причина визита» он нацарапал: «Дать кое-кому пинка под зад».
Охранник либо не стал читать, либо ему было совершенно безразлично: пока Раше шагал по коридору и входил в лифт, он так и не окликнул его.
Раше было бы неприятно узнать, что военные причастны к исчезновению напарника. Брат Шефера много лет назад уже исчез без следа: выполняя какую-то тайную спасательную миссию, он столкнулся с охотниками-пришельцами. Дач потерял весь свой взвод, но сам остался жив, а затем просто исчез. Из официальных ответов на запросы следовало, что Дач, видимо в сотый раз, находится в отлучке в связи с расследованием результатов его миссии военными.
Может быть, командование США получило какой-то намек от пройдох аргентинцев или сальвадорцев и специально устроило исчезновение Дача. Не исключено, что теперь они проделали тот же фокус с Шефером.
Или его втянули во что-то такое, что случилось в свое время с Дачем.
Однако Раше не намерен допустить это, как бы армии США ни хотелось. Да, он обеими руками за сильную армию, но всему есть предел, и полковник Смитерс услышит его мнение на этот счет.
Помещение 3710 оказалось крохотным кабинетом посредине длинного коридора с множеством дверей и окрашенными в тускло-коричневый цвет стенами. Неостекленная грязновато-белая дверь безобразно контрастировала с окраской стен. Раше толкнул ее, и она открылась.
Крупный, коротко подстриженный мужчина в темном костюме сидел на углу стола, прижимая к уху телефонную трубку.
— ... Время первого удара в шесть, — говорил он, когда вошел Раше. — Мы могли бы... — Он замолчал, заметив Раше.
— Полковник Смитерс? — спросил Раше.
— Я перезвоню вам, — сказал Смитерс в трубку. Он положил ее, повернулся к вошедшему и рявкнул: — Кто вы, черт побери?
— Озабоченный налогоплательщик, — ответил Раше. — Найдется минутка?
— Нет, я дьявольски занят. — Он собирался что-то добавить, но Раше опередил его:
— Подумайте, может быть, все же выкроите одну минуту? Это важно.
— Послушайте, мистер, кем бы вы ни были, — ответил Смитерс, — ведь я не вербовщик и не офицер по связям с общественностью. Вам действительно что-то нужно именно от меня?
— Откровенно говоря, да, — ответил Раше. — Мое имя Раше, полковник. Возможно, вы уже догадались, зачем я здесь.
— Нет, я... — начал было Смитерс, но замолчал, затем его тон изменился с раздраженного на неуверенный. — Вы сказали Раше? Детектив Раше?
— Теперь шериф Раше, — ответил бывший детектив, скромно пожав плечами. — Я не хочу создавать вам трудности, полковник. Просто забрел спросить, не расскажете ли вы мне, куда подевался мой старый партнер. Детектив Шефер.
— Убирайтесь отсюда, Раше, — сказал Смитерс, соскочив со стола. — Вы не хотели участвовать в этом деле.
— О, ну не будьте слишком... — Смущенный Раше стал успокаивать приближавшегося к нему Смитерса.
Тот схватил его за плечо и попытался вытолкать из кабинета, и тут бывший детектив показал зубы.
Обычно Раше оставлял крутых парней своему партнеру. Ему нравилось работать в паре с Шефером, кроме всего прочего, еще и потому, что его партнер так хорошо обходился с крутыми. Ростом метр и девяносто пять сантиметров, классический ариец с широкими плечами и железными мускулами, он выглядел высеченной из камня скульптурой, творец которой помешался на бодибилдинге. Шеферу не приходилось драться слишком часто, уже один его вид, как правило, убеждал противников даже не помышлять о победе. И они не ошибались — Шефер был по крайней мере не менее крут, чем выглядел.
Грозный взгляд избавляет от многих ненужных затруднений, а Шефер умел устрашить лучше всех, с кем Раше приходилось иметь дело.
Но сам Раше... Среднего роста, брюшко пошире плеч, костлявые руки да еще обвислые, как у моржа, усы — ни дать ни взять вылитый капитан Кенгуру. Он мог бы запугать кого-то не больше, чем надувные клоуны на тяжелой подставке, с которыми так нравится боксировать детям.
Но в этом и было его преимущество. Он никого не мог повергнуть в трепет взглядом, зато умел усыпить бдительность. По существу, он превратил это в свой особый прием. Крутые парни всегда недооценивали толстоватого немолодого копа, который улыбался, пожимал плечами, говорил вежливо и не очень вразумительно, но над этим приемом он много работал и довел его до совершенства.
Смитерс был просто очередным противником, попавшимся на удочку. Он протянул руку к плечу Раше, даже не попытавшись позаботиться об обороне. Мгновение назад мирно покоившиеся на животе ладони сцепились, взметнулись и обрушили на голову Смитерса почти все девяносто килограммов веса Раше.
Смитерс покачнулся, потерял равновесие, но не упал, поэтому Раше пришлось добавить ему удар коленом в пах, а затем, не расцепляя рук, врезать по затылку еще раз.
Запирая на ключ дверь, он с сомнением покачивал головой: лучший ли это способ общения с федералами? Смитерс помнил его, вероятно, кое-что читал о том, что Шефер и Раше учинили совместными усилиями. Не думал же он, что все это было делом Шефера, а Раше просто участвовал вместе с ним в той прогулке? Уличные хулиганы именно так всегда и думали, на что Шефер с Раше и рассчитывали, но федералы обязаны соображать лучше.
Это, в конце концов, даже обидно, рассуждал Раше, затаскивая стонавшего в полубесчувственном состоянии Смитерса в кресло за письменным столом. Как же, по мнению этого чертова агента ФБР, он, Раше, мог стать детективом, за что получил несколько благодарностей?
Минут через пять Смитерс снова был в полном сознании и сидел, надежно привязанный к креслу телефонным проводом и кабелями от компьютера. Раше, устроившийся с противоположной стороны стола, сочувственно улыбнулся.
— Покончим с этим, полковник, — сказал он. — Я надеялся, что мы просто дружески поболтаем. Мне ведь всего-то необходимо знать, что случилось с моим другом.
Смитерс окинул его свирепым взглядом.
— Вы пойдете за это в тюрьму, Раше, — заговорил он. — Нападение на офицера ФБР, находящегося при исполнении, уголовно нака...
— Угомонитесь, — оборвал его Раше, — это действительно уголовно наказуемое преступление, и достаточно серьезное. Но вы в самом деле собираетесь подать иск и свидетельствовать перед судьей, присяжными и собственным начальством, что шериф из маленького городка, который не так-то просто разыскать на карте, усыпил вашу бдительность и повязал, словно индейку, которую осталось сунуть в духовку, чтобы приготовить к Дню благодарения? — Он снова улыбнулся, и его отвисшие, как у моржа, усы ощетинились; он прищурил глаза, и сходство с капитаном Кенгуру пропало.
— Кроме того, — добавил он, — я сильно подозреваю, что ваш босс, мой старинный приятель генерал Филипс, едва ли пожелает шевельнуться, чтобы пролить свет на это дело в гражданском суде, поскольку, появись оно там, я сделаю все возможное, чтобы слушания превратились в самый веселый цирк в средствах массовой информации, каких не бывало со времен О. Дж. Симпсона.
Смитерс недоверчиво нахмурился.
— Будь что будет, — продолжал Раше, — сейчас это не имеет значения. — Он сунул руку за отворот куртки. — Хочу знать, что произошло с детективом Шефе-ром, и должен узнать это сейчас же. — Шериф медленно достал свой «особый полицейский» 38-го калибра, затем с изысканной грациозностью вытянул руку на всю длину и нацелил оружие точно между глаз Смитерса.
— Пушкой меня не запугать, Раше, — насмешливо бросил Смитерс. — Я знаю, что вы полицейский и не посмеете нажать на спусковой крючок.
Раше покачал головой.
— Да, я — полицейский, — согласился он, — и у полицейских не принято стрелять в людей, если те отказываются отвечать на вопросы. Не принято у хороших полицейских. — Он на мгновение отвел оружие и задумчиво посмотрел на него. — Итак, полковник, вам известно, что я полицейский, но вы действительно готовы поставить на карту собственную жизнь, утверждая, что я — хороший полицейский? Не так давно мне пришлось пережить очень серьезный стресс, вы ведь знаете. Я оставил службу в Нью-Йорке после той кутерьмы на Третьей авеню, но на этом дело для меня не кончилось. Тогдашний кошмар продолжает мучить меня. На днях я чуть не придушил своего зубного врача. — Он снова нацелил оружие. — Я просто не уверен, что еще на что-то способен. Хотя должен признать, теперь я не такой уж хороший полицейский. Не забывайте, полковник, я полон сюрпризов — вы еще помните, как я отделал вас несколько минут назад?
Смитерс кашлянул, но не заговорил.
Раше склонился над столом. Дуло оказалось всего в десяти сантиметрах от лица Смитерса.
— Я слышал, ваш брат военные получают назначение в ЦРУ, если проявляют особые способности в демонстрации грязных фокусов, — продолжил он в духе мирной беседы. — Специальная подготовка, психологические увещевания. Полагаете, вам удастся воспользоваться чем-то из этого арсенала, чтобы просто сторговаться со мной, верно? Что ж, у меня в запасе ничего такого нет, но за плечами больше десятка лет на улицах, где я научился с первого взгляда узнавать, что сделает человек, с которым я столкнулся, и чего он делать не станет. Возможно, вы тоже прошли кое-что из этой науки на своих чудодейственных уроках.
Он придвинулся еще ближе, и Смитерс отпрянул от дула, насколько позволили его путы.
— Я хочу, полковник, чтобы вы посмотрели мне в глаза, — сказал Раше, — хочу, чтобы вы вспомнили уроки вашей специальной подготовки и заглянули в мое нутро, попытались бы точно определить, что я чувствую в данный момент и на что могу решиться. Если вы читали мое досье, советую вам подумать обо всем, что там написано. Да, я получил несколько благодарностей, меня продвигали по службе, но там идет речь и о некоторых проблемах, которые были со мной у начальства, не так ли? Пренебрежение субординацией, жестокость...
— Подумайте хорошенько. — Голос Раше постепенно переходил от нормального тона к зловещему шепоту, и Смитерс начал покрываться испариной. — Подумайте о всех тех вещах, которые делают жизнь хорошей, полковник, — пробормотал Раше. — О солнечных днях, лунных ночах, смехе друзей за кружкой пива, мягком прикосновении женской руки. Думайте, полковник, старайтесь размышлять очень неторопливо, но образно, а потом задайте себе этот единственно важный вопрос. — Раше сделал паузу и поудобнее устроил в ладони свой «специальный», чтобы рука не дрогнула в момент выстрела. — Спросите себя, — процедил он сквозь зубы, — вы действительно хотите сегодня умереть?
И Смитерс заговорил:
Глава 22
— Сибирь! — не мог успокоиться Раше, даже выйдя на улицу. — Христос Всемогущий, Сибирь! — Он поискал глазами такси, окинув улицу в обоих направлениях, и не увидел ни одной машины, но, когда решил ехать подземкой, его внимание привлек газетный киоск возле входа в метро. Газеты пестрели заголовками «РУССКИЕ ОТРИЦАЮТ ЗАЯВЛЕНИЕ США О РАКЕТАХ».
Он просматривал во время перелета на Восточное побережье одну чикагскую газету, урывками слышал сводки по радио, видел новости по каналу Си-эн-эн или другим подобным, — в американском городе, насыщенном средствами массовой информации, трудно не обратить внимание на главную тему последних известий. Теперь эти разрозненные обрывки улеглись на место.
— Мать честная, — снова произнес он вслух, — Сибирь!
Не производилось там никакого незаконного перемещения ядерных боеголовок, ни русские националисты, ни сепаратисты или террористы не угрожали США. Все это, понял Раше, сфабриковано кем-то в Вашингтоне, чтобы прикрыть новую охотничью экспедицию монстров, а русские не хотят обнародовать истинное положение вещей, потому что сами готовы наложить лапу на высокотехнологичные штучки пришельцев. Обладание ими могло бы поставить их экономику на ноги, снова превратить Россию в великую мировую державу, избавить от необходимости учить свой народ по-настоящему заниматься бизнесом.
И тут появилось чуть ли не полдюжины свободных такси. Целая кавалькада ярких желтых «чеви» высыпала на Шестую авеню, водители теснили друг друга, норовя занять более выгодную полосу. Похоже, решил Раше, они продолжают охотиться за пассажирами стаями, как и в то время, когда он жил в Большом Яблоке. Он дал одному из них знак остановиться, и тот лихо тормознул, окатив брюки Раше грязью.
— Куда? — спросил водитель, пока Раше забирался в машину.
Раше помедлил с ответом.
Федералы сотрудничать не намерены — Смитерс дал это понять совершенно недвусмысленно. Они отгрузили Шефера в Сибирь, чтобы тот помогал их команде охотников на монстров, но интерес к Раше у них вряд ли пробудится, да он уже и слышал их отповеди.
Впрочем, в любом случае поздновато проситься в добровольцы — операция в самом разгаре. Выходит, он должен попасть в Сибирь без помощи федералов.
Теоретически он мог бы вернуться в аэропорт Кеннеди и взять билет на рейс «Аэрофлота» до ближайшего к полуострову Ямал аэропорта, где бы этот чертов полуостров ни находился, но что он там будет делать? По-русски он не говорит, местности не знает, точно не представляет, где находится корабль пришельцев.
Если он захочет найти место приземления звездолета, потребуется проводник, кто-то знающий, что именно интересует Раше, имеющий полное представление о происходящем.
И у него появилась идея, где такого найти.
— В ООН, — ответил наконец Раше.
Водитель больше не задавал вопросов и не затевал болтовни о сербах — он просто свернул на восток на ближайшем углу и повел машину в деловую часть города.
Раше устроился на заднем сиденье, разглядывая вереницы зданий на знакомых улицах и размышлял над тем, во что ввязался.
Из того, что он знал по сообщениям Си-эн-эн и почерпнул из газетных заголовков, представители Пентагона выступили с угрозами и толкуют об упреждающем ударе. Русские в ответ толкуют о возмездии за любое вторжение без приглашения. Комментаторы наперебой говорят о внезапном охлаждении отношений США и России и о том, что, если возникшая проблема не будет разрешена, последствия могут оказаться непоправимыми. Земля оказалась ближе к третьей мировой войне, чем когда-либо после развала Советского Союза.
И вместе с тем, думал Раше, люди у власти, люди, выступающие с угрозами и контругрозами, наверняка знают, что ядерные заряды не имеют к этому никакого отношения.
Он часто задавался вопросами. Что так огорчало Шефера? Что в окружающем мире убеждало его в никчемности всей человеческой расы? Почему он так остро ощущал все это, почему он ни к чему не был равнодушен?
Раше подумал, что теперь он знает, в чем дело.
Он и сам бы не дал крупицы дерьма за любого политикана, затеявшего эту свару. Раше — лояльный американец, но это вовсе не означает, что у него есть что-то против русских или его сильно заботит генерал Филипс и компания. Эти клоуны не вяжутся с его представлениями о свободе, демократии и даже Америке — их действия направляются просто жадностью, претензией на власть. Они хотят обладать военной мощью, чтобы послать весь остальной мир к дьяволу, им совершенно безразлично, каким образом добиться этой мощи.
Русские не намного лучше. Раше сомневался, что Москва поделилась бы технологией пришельцев с народами мира, попади она к ним в руки, и если бы какого-нибудь чокнутого вроде Жириновского выбрали там в президенты, это было бы плохой новостью, — но подобные проблемы не для Раше. Генералы могут портить друг другу воздух хоть до Страшного суда, ему нет до них дела.
Его забота — Шефер. Делами мира он займется в меньшем и более личном масштабе, чем генералы и бюрократы. Раше всегда считал, что если так будет вести себя каждый, если все будут заниматься своими делами и жить в меру собственной ответственности, не претендуя на претворение в жизнь каких-то грандиозных идей, то мир от этого станет только лучше.
Он мало разбирается в политике, но твердо знает, что не намерен позволять никому — ни федералам, ни русским, ни пришельцам — чинить неприятности своим друзьям или семье, поэтому не может оставаться в стороне и сидеть сложа руки.
Он расплатился с водителем и вошел в здание Секретариата ООН.
— Где я могу найти русского посла? — спросил он решительным тоном, подойдя к конторке справочной службы.
Охранник начал было его выпроваживать, аргументируя отказ стандартными фразами, но Раше вытащил свой значок и пустился в разглагольствования о «серьезной проблеме».
Еще через десять минут он громыхал кулаком по крышке письменного стола секретарши в приемной, требуя доступа в кабинет посла.
— Вы не можете вломиться к нему, не имея предварительной договоренности, — протестовала она.
— Просто скажите Борису, или Ивану, или как там его зовут, что мне известна правда об этой сибирской истории, — не унимался Раше. — Заикнитесь ему об этом, и он пожелает увидеться со мной. Речь идет о полуострове Ямал, точнее, о местечке под названием Ассима. Я знаю об этом все. Мне известно об отправленной туда американской десантной группе...
— Сэр, я не понимаю, о чем вы говорите, — сказала секретарша.
— Зато понимаю я, — послышался низкий голос. Раше и секретарша повернулись. В дверях кабинета стоял седовласый мужчина.
— Я услышал вашу перебранку, — сказал он.
Раше на это и рассчитывал: едва появившись в приемной, он повел себя совершенно несносно и старался говорить как можно громче.
— Прошу извинить меня, господин посол, — сказала секретарша, — он был очень настойчив.
— Все в порядке, моя дорогая, — успокоил ее посол, — пропустите ко мне этого полицейского.
Раше улыбнулся.
— Пожалуйста, располагайтесь, шериф, — сказал посол Раше, прошедшему мимо него в кабинет. — Меня зовут не Борис и не Иван. Я — Григорий Комаринец.
Он просматривал во время перелета на Восточное побережье одну чикагскую газету, урывками слышал сводки по радио, видел новости по каналу Си-эн-эн или другим подобным, — в американском городе, насыщенном средствами массовой информации, трудно не обратить внимание на главную тему последних известий. Теперь эти разрозненные обрывки улеглись на место.
— Мать честная, — снова произнес он вслух, — Сибирь!
Не производилось там никакого незаконного перемещения ядерных боеголовок, ни русские националисты, ни сепаратисты или террористы не угрожали США. Все это, понял Раше, сфабриковано кем-то в Вашингтоне, чтобы прикрыть новую охотничью экспедицию монстров, а русские не хотят обнародовать истинное положение вещей, потому что сами готовы наложить лапу на высокотехнологичные штучки пришельцев. Обладание ими могло бы поставить их экономику на ноги, снова превратить Россию в великую мировую державу, избавить от необходимости учить свой народ по-настоящему заниматься бизнесом.
И тут появилось чуть ли не полдюжины свободных такси. Целая кавалькада ярких желтых «чеви» высыпала на Шестую авеню, водители теснили друг друга, норовя занять более выгодную полосу. Похоже, решил Раше, они продолжают охотиться за пассажирами стаями, как и в то время, когда он жил в Большом Яблоке. Он дал одному из них знак остановиться, и тот лихо тормознул, окатив брюки Раше грязью.
— Куда? — спросил водитель, пока Раше забирался в машину.
Раше помедлил с ответом.
Федералы сотрудничать не намерены — Смитерс дал это понять совершенно недвусмысленно. Они отгрузили Шефера в Сибирь, чтобы тот помогал их команде охотников на монстров, но интерес к Раше у них вряд ли пробудится, да он уже и слышал их отповеди.
Впрочем, в любом случае поздновато проситься в добровольцы — операция в самом разгаре. Выходит, он должен попасть в Сибирь без помощи федералов.
Теоретически он мог бы вернуться в аэропорт Кеннеди и взять билет на рейс «Аэрофлота» до ближайшего к полуострову Ямал аэропорта, где бы этот чертов полуостров ни находился, но что он там будет делать? По-русски он не говорит, местности не знает, точно не представляет, где находится корабль пришельцев.
Если он захочет найти место приземления звездолета, потребуется проводник, кто-то знающий, что именно интересует Раше, имеющий полное представление о происходящем.
И у него появилась идея, где такого найти.
— В ООН, — ответил наконец Раше.
Водитель больше не задавал вопросов и не затевал болтовни о сербах — он просто свернул на восток на ближайшем углу и повел машину в деловую часть города.
Раше устроился на заднем сиденье, разглядывая вереницы зданий на знакомых улицах и размышлял над тем, во что ввязался.
Из того, что он знал по сообщениям Си-эн-эн и почерпнул из газетных заголовков, представители Пентагона выступили с угрозами и толкуют об упреждающем ударе. Русские в ответ толкуют о возмездии за любое вторжение без приглашения. Комментаторы наперебой говорят о внезапном охлаждении отношений США и России и о том, что, если возникшая проблема не будет разрешена, последствия могут оказаться непоправимыми. Земля оказалась ближе к третьей мировой войне, чем когда-либо после развала Советского Союза.
И вместе с тем, думал Раше, люди у власти, люди, выступающие с угрозами и контругрозами, наверняка знают, что ядерные заряды не имеют к этому никакого отношения.
Он часто задавался вопросами. Что так огорчало Шефера? Что в окружающем мире убеждало его в никчемности всей человеческой расы? Почему он так остро ощущал все это, почему он ни к чему не был равнодушен?
Раше подумал, что теперь он знает, в чем дело.
Он и сам бы не дал крупицы дерьма за любого политикана, затеявшего эту свару. Раше — лояльный американец, но это вовсе не означает, что у него есть что-то против русских или его сильно заботит генерал Филипс и компания. Эти клоуны не вяжутся с его представлениями о свободе, демократии и даже Америке — их действия направляются просто жадностью, претензией на власть. Они хотят обладать военной мощью, чтобы послать весь остальной мир к дьяволу, им совершенно безразлично, каким образом добиться этой мощи.
Русские не намного лучше. Раше сомневался, что Москва поделилась бы технологией пришельцев с народами мира, попади она к ним в руки, и если бы какого-нибудь чокнутого вроде Жириновского выбрали там в президенты, это было бы плохой новостью, — но подобные проблемы не для Раше. Генералы могут портить друг другу воздух хоть до Страшного суда, ему нет до них дела.
Его забота — Шефер. Делами мира он займется в меньшем и более личном масштабе, чем генералы и бюрократы. Раше всегда считал, что если так будет вести себя каждый, если все будут заниматься своими делами и жить в меру собственной ответственности, не претендуя на претворение в жизнь каких-то грандиозных идей, то мир от этого станет только лучше.
Он мало разбирается в политике, но твердо знает, что не намерен позволять никому — ни федералам, ни русским, ни пришельцам — чинить неприятности своим друзьям или семье, поэтому не может оставаться в стороне и сидеть сложа руки.
Он расплатился с водителем и вошел в здание Секретариата ООН.
— Где я могу найти русского посла? — спросил он решительным тоном, подойдя к конторке справочной службы.
Охранник начал было его выпроваживать, аргументируя отказ стандартными фразами, но Раше вытащил свой значок и пустился в разглагольствования о «серьезной проблеме».
Еще через десять минут он громыхал кулаком по крышке письменного стола секретарши в приемной, требуя доступа в кабинет посла.
— Вы не можете вломиться к нему, не имея предварительной договоренности, — протестовала она.
— Просто скажите Борису, или Ивану, или как там его зовут, что мне известна правда об этой сибирской истории, — не унимался Раше. — Заикнитесь ему об этом, и он пожелает увидеться со мной. Речь идет о полуострове Ямал, точнее, о местечке под названием Ассима. Я знаю об этом все. Мне известно об отправленной туда американской десантной группе...
— Сэр, я не понимаю, о чем вы говорите, — сказала секретарша.
— Зато понимаю я, — послышался низкий голос. Раше и секретарша повернулись. В дверях кабинета стоял седовласый мужчина.
— Я услышал вашу перебранку, — сказал он.
Раше на это и рассчитывал: едва появившись в приемной, он повел себя совершенно несносно и старался говорить как можно громче.
— Прошу извинить меня, господин посол, — сказала секретарша, — он был очень настойчив.
— Все в порядке, моя дорогая, — успокоил ее посол, — пропустите ко мне этого полицейского.
Раше улыбнулся.
— Пожалуйста, располагайтесь, шериф, — сказал посол Раше, прошедшему мимо него в кабинет. — Меня зовут не Борис и не Иван. Я — Григорий Комаринец.