Его, конечно, обманывают. Нет у него здесь никаких служебных обязанностей — его просто убрали с дороги. И никто не посмеет сказать, что мужчина не имеет права выпить, если его отодвинули в сторону потому, что командование считает, будто он оплошал.
А Филипс не сомневался: командование уверено, что он действительно сел в большую лужу шесть месяцев назад, когда хищники из внешнего космоса выбрали в качестве угодий для большой охоты город Нью-Йорк.
Военные уже много лет знали о существовании этих пришельцев. Было известно, что эти монстры с неведомой звезды охотятся на людей в тропических джунглях бог знает сколько десятилетий, и держали это в тайне — но замолчать массовую резню в центре самого большого американского города невозможно!
Была проделана чертовски громадная работа, чтобы прикрыть это происшествие, — Филипс начал ее еще до своего «перевода». И все же слухи ползли: слишком много людей видели все собственными глазами; но Филипс ни секунды не сомневался, что вину и за слухи, и за оставшихся свидетелей командование возлагает только на него.
Ни одной шишки из вышестоящего начальства там не было, черт бы их побрал. Не видели они сражения на улице, не довелось им быть свидетелями высадки целой кучи монстров-пришельцев, которые в упор расстреливали полицейских и уличную шваль. Этим высокопоставленным чистоплюям хотелось избежать серьезных неприятностей, просто списав пару десятков мирных граждан, позволив пришельцам забрать их головы в качестве охотничьих трофеев. Да, их там не было, они не видели, как именно это происходило, как выглядели трупы невинно убитых людей.
Но Филипс был там и принял в конце концов сторону рода человеческого, вступил в сражение с чудовищами вопреки приказам сверху. Он должен был так поступить.
Однако это не имело никакого значения — чужепланетные твари ушли, потому что охота им наскучила, потому что похолодало, а вовсе не оттого, что почувствовали себя побежденными или как-то озлобились.
Большое армейское начальство этому не поверило. Оно полагало, что Филипс и эти двое полицейских, Шефер и Раше, заставили пришельцев убраться восвояси. Начальство хотело заполучить какую-нибудь безделушку пришельцев, чтобы потом поиграть с ней, и считало Филипса ответственным за то, что ничего не удалось добыть.
Но они не понимали, как заботились эти бог знает откуда прилетавшие завоеватели, чтобы их драгоценная технология не попала в руки людей, которые были для них всего лишь дичью. У генерала и его людей не было ни одного шанса что-то заполучить.
Начальство понятия не имеет, во что подобная попытка могла бы вылиться. Он вовсе не оплошал, черт бы их побрал, — он чуть не накликал беду, поэтому постарался сделать все возможное, чтобы дело не обернулось еще большим несчастьем. Никто не смог бы справиться с ситуацией лучше него, не пристрелив Шефера и Раше, — никто не имел представления, что надо было делать, пока не стало слишком поздно.
Конечно, командование так и не посмело сказать ему прямо в лицо, что он оплошал, — вероятно, они боялись, что он обратиться в прессу, если будет отправлен в отставку или получит слишком жестокую головомойку. Нет, оно не стало дразнить гусей, а просто выждало пару недель, устроило ему перевод по службе, предоставило этот кабинет и приказало ждать новых приказов.
Он задавал вопросы о начатых им программах, о том, продолжается ли подготовка команды капитана Линча, не оставили ли Смитерс и остальные из нью-йоркского агентства поиски следов возможных случаев вторжения, продолжает ли вашингтонская бригада электронную разведку признаков появления пришельцев.
Ему посоветовали ни о чем не беспокоиться: обо всем позаботятся и без него. Надо просто набраться терпения, подождать, пока ему позвонят.
Миновало почти шесть месяцев, но телефон еще ни разу не звонил.
Со всей бумажной работой он покончил в первый месяц. Затем стал приносить на службу книги, которые давно мечтал прочитать, но не хватало времени. По прошествии трех месяцев генерал стал вместе с книгами прихватывать и бутылку бурбона.
Когда истек четвертый месяц, он приносил уже только бурбон. Прошло недели две, и он стал сомневаться, стоит ли ему вообще появляться на этой службе. Она отнимала время, но его подозрение начинало превращаться в уверенность: телефон не позвонит никогда. Вероятнее всего, Линч по заданию ЦРУ где-нибудь обучает команду головорезов для борьбы с террористами. А все дело с пришельцами положено под сукно.
Дорога в прессу для него закрыта. Теперь это не горячие новости. Люди при власти имели достаточно времени, чтобы прикрыть все, найти изустным рассказам приемлемое объяснение, навести полный порядок на месте событий, убрать с глаз долой мельчайшие свидетельства разыгравшейся трагедии.
Он мог бы, конечно, поспорить, мог выразить недовольство, потребовать, чтобы было что-то сделано, мог бы, наконец, сам обратиться к президенту.
Однако в этом не было ни малейшего смысла. Если бы он попытался разворошить эту вонючую кучу, ему самому нашли бы дело или просто отправили бы в отставку, но, что бы ни было предпринято, очевидным оставалось одно — прежнего назначения ему не видать никогда, именно того поста, которого он желал больше всего на свете, на котором он мог бы продолжать иметь дело с этими пришельцами, этими убийцами, этими чудовищами из внешнего космоса.
Только это и беспокоило его по-настоящему. Прежняя работа таила в себе так много потенциальных возможностей. Технология межзвездных путешествий, все их невообразимое оружие, их экраны невидимости, — если бы все это попало в руки правильно понимающих дело людей, мир стал бы совершенно другим, целая вселенная стала бы совершенно новой. Если бы удалось захватить один из их звездолетов, полеты «Аполлонов» на Луну стали бы выглядеть запусками мыльных пузырей, — люди действительно смогли бы летать к звездам. Обладание этими кораблями открыло бы дорогу к нетронутым мирам, ресурсам и богатствам, какие трудно вообразить! Если где-то в галактике есть другие цивилизации, отличающиеся более дружественными нравами, чем эти охотники, человечество перестанет быть одиноким. Тогда изменится все.
Даже если это невозможно, даже если человеческие существа не вырвутся к звездам, у этих пришельцев есть оружие и технология, которые поставят США далеко впереди остального мира, и тогда типов вроде Саддама Хусейна или Муамара Каддафи станет прихлопнуть не труднее, чем пару мух.
Это величайшее дело, какого не было ни у кого, — его личная игровая площадка, которую они отобрали у него.
Он надеялся, что командование просто так не отказалось от всего этого. Возможно, на его место поставлен кто-то другой, достойный, с их точки зрения, большего доверия. Может быть, его делом занимается теперь кто-нибудь вроде Линча.
Он надеялся, что это так.
Не исключено, говорил он себе, что все не так безнадежно, как ему представлялось. Может быть, телефон действительно зазвонит, а сейчас его не беспокоят потому, что пришельцы после нью-йоркского вторжения больше не появились. Возможно, со временем он потребуется снова, и тогда все возвратится на круги своя.
А может быть, большое начальство искренно верит, что эти твари приходили с чем-то хорошим.
Может быть, черт побери, с хорошим в собственном понимании, а возникшая кутерьма расстроила их планы. Они прибыли на Землю в поисках хорошего времяпрепровождения или чтобы отомстить за охотника, которого убил Дач много лет назад, а в результате вынуждены были сматываться, унося двух-трех своих раненными, — на их родной планете подобные трофеи вряд ли выглядели хорошей рекламой для любителей охотничьих экспедиций. Если у них и существуют какие-то правила невмешательства, то они явно начихали на это, когда решили посадить свой звездолет прямо на Третьей авеню.
Надо было быть очень уж изощренным мерзавцем, чтобы ухитриться утаить все это, думал Филипс. Даже ранним воскресным утром свидетелей оказалось предостаточно.
Может быть, верховное командование думает, что заварушка произошла из-за того, что люди сами вмешались в нее. Не исключено, что оно отказалось попытаться найти способ добраться до их технологии и поэтому решило просто игнорировать сам факт существования пришельцев. Даже когда Филипс руководил этим шоу, он имел строжайший приказ не мешать охотникам наслаждаться своим развлечением, позволить им убить несколько человек и взять с собой трофеи — не досаждать, не доводить до бешенства. Начальство всегда вело себя скорее настороженно, чем заинтересованно: беспокоилось, как бы не раздражить пришельцев, не довести их до желания разжечь настоящую войну; оно совершенно не заботилось о том, чтобы кто-то чему-то научился у этих ублюдков из космоса.
И сейчас они лишают Филипса шанса вмешаться, не позволяют ему разобраться с этими тварями раз и навсегда. Высокое начальство заставляет его ждать, сидеть за этим пустым письменным столом, уставившись на телефонный аппарат, который никогда не зазвонит...
Телефон зазвонил.
Сперва Филипс даже не связал этот звонок со стоявшим на столе аппаратом. Он слышал звук, но не обращал на него внимания. Сознанием он не воспринимал его как что-то касающееся его лично — звонок был просто еще одним добавлением к шуму, который всегда откуда-то проникал к нему в кабинет.
Телефон ожил снова, и на этот раз до генерала дошло. Он вздрогнул, как от выстрела, уронил пустую стопку и схватил трубку.
— Филипс слушает, — рявкнул он в нее. Его трясло.
Глава 7
Глава 8
А Филипс не сомневался: командование уверено, что он действительно сел в большую лужу шесть месяцев назад, когда хищники из внешнего космоса выбрали в качестве угодий для большой охоты город Нью-Йорк.
Военные уже много лет знали о существовании этих пришельцев. Было известно, что эти монстры с неведомой звезды охотятся на людей в тропических джунглях бог знает сколько десятилетий, и держали это в тайне — но замолчать массовую резню в центре самого большого американского города невозможно!
Была проделана чертовски громадная работа, чтобы прикрыть это происшествие, — Филипс начал ее еще до своего «перевода». И все же слухи ползли: слишком много людей видели все собственными глазами; но Филипс ни секунды не сомневался, что вину и за слухи, и за оставшихся свидетелей командование возлагает только на него.
Ни одной шишки из вышестоящего начальства там не было, черт бы их побрал. Не видели они сражения на улице, не довелось им быть свидетелями высадки целой кучи монстров-пришельцев, которые в упор расстреливали полицейских и уличную шваль. Этим высокопоставленным чистоплюям хотелось избежать серьезных неприятностей, просто списав пару десятков мирных граждан, позволив пришельцам забрать их головы в качестве охотничьих трофеев. Да, их там не было, они не видели, как именно это происходило, как выглядели трупы невинно убитых людей.
Но Филипс был там и принял в конце концов сторону рода человеческого, вступил в сражение с чудовищами вопреки приказам сверху. Он должен был так поступить.
Однако это не имело никакого значения — чужепланетные твари ушли, потому что охота им наскучила, потому что похолодало, а вовсе не оттого, что почувствовали себя побежденными или как-то озлобились.
Большое армейское начальство этому не поверило. Оно полагало, что Филипс и эти двое полицейских, Шефер и Раше, заставили пришельцев убраться восвояси. Начальство хотело заполучить какую-нибудь безделушку пришельцев, чтобы потом поиграть с ней, и считало Филипса ответственным за то, что ничего не удалось добыть.
Но они не понимали, как заботились эти бог знает откуда прилетавшие завоеватели, чтобы их драгоценная технология не попала в руки людей, которые были для них всего лишь дичью. У генерала и его людей не было ни одного шанса что-то заполучить.
Начальство понятия не имеет, во что подобная попытка могла бы вылиться. Он вовсе не оплошал, черт бы их побрал, — он чуть не накликал беду, поэтому постарался сделать все возможное, чтобы дело не обернулось еще большим несчастьем. Никто не смог бы справиться с ситуацией лучше него, не пристрелив Шефера и Раше, — никто не имел представления, что надо было делать, пока не стало слишком поздно.
Конечно, командование так и не посмело сказать ему прямо в лицо, что он оплошал, — вероятно, они боялись, что он обратиться в прессу, если будет отправлен в отставку или получит слишком жестокую головомойку. Нет, оно не стало дразнить гусей, а просто выждало пару недель, устроило ему перевод по службе, предоставило этот кабинет и приказало ждать новых приказов.
Он задавал вопросы о начатых им программах, о том, продолжается ли подготовка команды капитана Линча, не оставили ли Смитерс и остальные из нью-йоркского агентства поиски следов возможных случаев вторжения, продолжает ли вашингтонская бригада электронную разведку признаков появления пришельцев.
Ему посоветовали ни о чем не беспокоиться: обо всем позаботятся и без него. Надо просто набраться терпения, подождать, пока ему позвонят.
Миновало почти шесть месяцев, но телефон еще ни разу не звонил.
Со всей бумажной работой он покончил в первый месяц. Затем стал приносить на службу книги, которые давно мечтал прочитать, но не хватало времени. По прошествии трех месяцев генерал стал вместе с книгами прихватывать и бутылку бурбона.
Когда истек четвертый месяц, он приносил уже только бурбон. Прошло недели две, и он стал сомневаться, стоит ли ему вообще появляться на этой службе. Она отнимала время, но его подозрение начинало превращаться в уверенность: телефон не позвонит никогда. Вероятнее всего, Линч по заданию ЦРУ где-нибудь обучает команду головорезов для борьбы с террористами. А все дело с пришельцами положено под сукно.
Дорога в прессу для него закрыта. Теперь это не горячие новости. Люди при власти имели достаточно времени, чтобы прикрыть все, найти изустным рассказам приемлемое объяснение, навести полный порядок на месте событий, убрать с глаз долой мельчайшие свидетельства разыгравшейся трагедии.
Он мог бы, конечно, поспорить, мог выразить недовольство, потребовать, чтобы было что-то сделано, мог бы, наконец, сам обратиться к президенту.
Однако в этом не было ни малейшего смысла. Если бы он попытался разворошить эту вонючую кучу, ему самому нашли бы дело или просто отправили бы в отставку, но, что бы ни было предпринято, очевидным оставалось одно — прежнего назначения ему не видать никогда, именно того поста, которого он желал больше всего на свете, на котором он мог бы продолжать иметь дело с этими пришельцами, этими убийцами, этими чудовищами из внешнего космоса.
Только это и беспокоило его по-настоящему. Прежняя работа таила в себе так много потенциальных возможностей. Технология межзвездных путешествий, все их невообразимое оружие, их экраны невидимости, — если бы все это попало в руки правильно понимающих дело людей, мир стал бы совершенно другим, целая вселенная стала бы совершенно новой. Если бы удалось захватить один из их звездолетов, полеты «Аполлонов» на Луну стали бы выглядеть запусками мыльных пузырей, — люди действительно смогли бы летать к звездам. Обладание этими кораблями открыло бы дорогу к нетронутым мирам, ресурсам и богатствам, какие трудно вообразить! Если где-то в галактике есть другие цивилизации, отличающиеся более дружественными нравами, чем эти охотники, человечество перестанет быть одиноким. Тогда изменится все.
Даже если это невозможно, даже если человеческие существа не вырвутся к звездам, у этих пришельцев есть оружие и технология, которые поставят США далеко впереди остального мира, и тогда типов вроде Саддама Хусейна или Муамара Каддафи станет прихлопнуть не труднее, чем пару мух.
Это величайшее дело, какого не было ни у кого, — его личная игровая площадка, которую они отобрали у него.
Он надеялся, что командование просто так не отказалось от всего этого. Возможно, на его место поставлен кто-то другой, достойный, с их точки зрения, большего доверия. Может быть, его делом занимается теперь кто-нибудь вроде Линча.
Он надеялся, что это так.
Не исключено, говорил он себе, что все не так безнадежно, как ему представлялось. Может быть, телефон действительно зазвонит, а сейчас его не беспокоят потому, что пришельцы после нью-йоркского вторжения больше не появились. Возможно, со временем он потребуется снова, и тогда все возвратится на круги своя.
А может быть, большое начальство искренно верит, что эти твари приходили с чем-то хорошим.
Может быть, черт побери, с хорошим в собственном понимании, а возникшая кутерьма расстроила их планы. Они прибыли на Землю в поисках хорошего времяпрепровождения или чтобы отомстить за охотника, которого убил Дач много лет назад, а в результате вынуждены были сматываться, унося двух-трех своих раненными, — на их родной планете подобные трофеи вряд ли выглядели хорошей рекламой для любителей охотничьих экспедиций. Если у них и существуют какие-то правила невмешательства, то они явно начихали на это, когда решили посадить свой звездолет прямо на Третьей авеню.
Надо было быть очень уж изощренным мерзавцем, чтобы ухитриться утаить все это, думал Филипс. Даже ранним воскресным утром свидетелей оказалось предостаточно.
Может быть, верховное командование думает, что заварушка произошла из-за того, что люди сами вмешались в нее. Не исключено, что оно отказалось попытаться найти способ добраться до их технологии и поэтому решило просто игнорировать сам факт существования пришельцев. Даже когда Филипс руководил этим шоу, он имел строжайший приказ не мешать охотникам наслаждаться своим развлечением, позволить им убить несколько человек и взять с собой трофеи — не досаждать, не доводить до бешенства. Начальство всегда вело себя скорее настороженно, чем заинтересованно: беспокоилось, как бы не раздражить пришельцев, не довести их до желания разжечь настоящую войну; оно совершенно не заботилось о том, чтобы кто-то чему-то научился у этих ублюдков из космоса.
И сейчас они лишают Филипса шанса вмешаться, не позволяют ему разобраться с этими тварями раз и навсегда. Высокое начальство заставляет его ждать, сидеть за этим пустым письменным столом, уставившись на телефонный аппарат, который никогда не зазвонит...
Телефон зазвонил.
Сперва Филипс даже не связал этот звонок со стоявшим на столе аппаратом. Он слышал звук, но не обращал на него внимания. Сознанием он не воспринимал его как что-то касающееся его лично — звонок был просто еще одним добавлением к шуму, который всегда откуда-то проникал к нему в кабинет.
Телефон ожил снова, и на этот раз до генерала дошло. Он вздрогнул, как от выстрела, уронил пустую стопку и схватил трубку.
— Филипс слушает, — рявкнул он в нее. Его трясло.
Глава 7
Раше медленно выбирался из плена сна. Сознание было словно подернуто дымкой. Он никак не мог вспомнить, где находится.
Семья живет в Блюкрике, штат Орегон, — он, его жена Шерри и два их сына. Они переехали сюда, чтобы чувствовать себя в безопасности после той кутерьмы в Нью-Йорке.
Но сейчас он не дома, а где же? Где бы он ни лежал, на обыкновенную постель это похоже не было. Раше открыл глаза.
В них по-прежнему было темно, затем темноту разорвал яркий свет, болезненно яркий, буквально ослепивший его. Он снова закрыл глаза, стараясь собраться с мыслями.
Сознание вернуло его в гущу нью-йоркских событий... Кем они были, те существа, на самом деле? Чем они там занимались? Зачем явились? Не вернутся ли они?
Не вернутся ли они за ним!
Шефер говорил, что вполне разгадал их, но Раше так ничего и не понял. Охотники из космоса, ладно, — но почему? Как они решают, на кого охотиться? Где он может быть в безопасности? И есть ли такое место? Достаточно ли далек Блюкрик от их охотничьих троп?
Ему никак не удавалось перестать думать о них, он не мог изгнать из памяти видения странных масок, скрывавших отвратительные лица, желтый цвет кожи и черные когти этих существ, изувеченные, истекающие кровью тела их жертв.
Раше моргнул. Было ощущение, что он наглотался наркотиков, — может быть, действительно наглотался? Он не мог вспомнить, был не в силах понять, где он, как сюда попал. Оставалось попытаться что-нибудь увидеть сквозь слепящий свет, вырваться из застилавшего разум тумана.
Маска. Он увидел парившую над ним маску. И длинные желтые пальцы, тянувшиеся к его лицу.
Это один из них, понял Раше, один из космических пришельцев!
— Он проснулся... — услышал Раше чей-то голос.
Он заставил себя действовать. Внезапно и решительно. Он немолод, выглядит слишком тучным и потерявшим форму, но еще умеет двигаться быстро и решительно, если необходимо. И он сделал нужное движение, нанес удар и тут же вцепился в горло существа в маске, громко выкрикнув:
— Не уйдешь! Теперь тебе не смыться! На этот раз я возьму тебя!
Враг отшатнулся и грохнулся на пол, потянув за собой Раше. Он приземлился на грудь противника. Невыносимо яркий свет оказался у него за спиной, и он снова все отчетливо видел.
Послышался визгливый женский голос:
— Шериф Раше, пожалуйста! Остановитесь!
Раше всмотрелся в противника и понял, что перед ним не тот, за кого он его принял. Маска была не металлической, как у пришельцев, а марлевой. Шериф сжимал человеческое горло. Пальцы действительно были желтыми — его просто обманули резиновые перчатки. И Раше знал, что не смог бы с такой легкостью свалить с ног пришельца-хищника. Он ослабил хватку рук.
Туман в мозгу наконец рассеялся, и Раше осознал, что придавил коленями к полу зубного врача.
— Доктор Крелмор, — промямлил он, внезапно вспомнив имя поверженного им на пол мужчины. Крелмор жадно хватал ртом воздух.
— Извините, — сказал Раше, отпуская свою жертву, — общий наркоз... я хочу сказать...
— Наркоз? — повторил Крелмор, поднимаясь с пола не без помощи медицинской сестры.
— Мне привиделось, — смущенно продолжал Раше, — видимо, что-то вроде галлюцинации.
— Галлюцинации? — Крелмор отряхивал свою одежду. — Я только зубной врач, шериф, но мне не приходилось видеть подобную реакцию на общий наркоз. — Он прокашлялся. — Все ваши пломбы на месте, но, может быть... видите ли, возможно, вам стоит проконсультироваться у психиатра или где-то обследоваться.
Раше протестующе замотал головой.
— Я повидал достаточно психиатров, их хватило бы для установления диагноза целому штату Флорида, — сказал он. Затем добавил, уверяя скорее себя, чем дантиста и медсестру: — Иисусе, я действительно был уверен, что набросился на него. — Он взглянул на доктора Крелмора: — В последнее время мне было нелегко... — но сразу осекся.
Рассказ дантисту о своем участии в засекреченной войне с пришельцами-монстрами на улицах Нью-Йорка — вряд ли именно то, что нужно для карьеры шерифа этого маленького городка.
— Видите ли, док, — продолжал он, — мне в самом деле стыдно за свое поведение. Я... я буду вам очень признателен, если это останется между нами... — Он вымученно улыбнулся. — У меня была серьезная стрессовая нагрузка, да еще переезд, новая работа... Я до сих пор чувствую себя не в своей тарелке.
— Не сомневайтесь, — сказал Крелмор, потирая горло. Красные отметины, оставленные пальцами Раше, уже почти исчезли. — Можете быть спокойны, нет проблем, шериф. Я сохраню ваш секрет. — Он заставил себя вяло осклабиться в ответ на улыбку Раше. — Каждый раз, когда по телевизору показывают «Марафонца», у меня возникает точно такое же чертовски неприятное ощущение. Можете считать, что я уже привык к нему.
— До сих пор никто... — заговорила медсестра и сразу же осеклась, заметив досаду на лицах обоих мужчин, которые разом повернулись к ней, испугавшись, "что она может сказать что-то такое, о чем все они пожалеют. — Ну, у нас и прежде бывали выходившие из себя пациенты, — сказала она, — но вы, думаю, первый, кому удалось по-настоящему одержать верх над доктором Крелмором.
На лице зубного врача снова заиграла улыбка.
— Из нас троих разом пали двое лучших? — спросил он.
Все трое облегченно рассмеялись. Десять минут спустя Раше шагал по улицам Блюкрика, глубоко задумавшись, но его наметанный взгляд полицейского автоматически фиксировал все, что про — "сходило вокруг.
Ему не понравилось, что он потерял над собой контроль. Да, он отключился из-за наркоза, но попытка придушить безобидного дантиста — недобрый знак, какими бы ни были смягчающие вину обстоятельства, Раше служил шерифом в Блюкрике уже больше четырех месяцев и считал, что вполне прижился на новом месте. Ему казалось, что все эти наваждения на грани умопомешательства оставили его, когда он уволился из Нью-йоркской полиции и отправился на Запад, но теперь он задавал себе вопрос, не переселилось ли сумасшедшее наваждение вместе с ним, вернее вместе его головой.
Он шел, не переставая размышлять и примечать Окружающее, неосознанно относя каждого прохожего к одной из трех категорий, традиционной триады нью-йоркского полицейского: полицейские, граждане и подонки. На улицах Большого Яблока всегда встречалась смесь этой триады, но здесь, в Блюкрике, были только граждане.
Это, конечно, было главным мотивом решения перебраться в маленький западный городок, но естественность подобного состояния улиц все еще не укладывалась в его голове. Почти всю свою жизнь он провел в Нью-Йорке; если бы не эти монстры с планеты X, он, несомненно, остался бы там. Вероятно, продолжал бы работать в отделе убийств или вернулся к преследованию дельцов наркобизнеса вместе со своим партнером Шефером и ушел бы из нью-йоркской полиции разве что на пенсию.
Космических кораблей и пальбы из всех видов оружия на Третьей авеню оказалось для него более чем достаточно. Он оставил Нью-Йорк. Нашел работу шерифа, забрал Шерри и ребятишек, удрал сюда, где безопасно.
Или хотя бы безопаснее. Он поднял взгляд к небу. У него не было уверенности, что где-то действительно есть безопасное место, но Блюкрик показался Раше очень подходящим городком. Он с удовольствием ухватился за эту работу и выслал сюда свои анкетные данные, еще находясь в больнице. Когда он выздоровел, положительный ответ из Блюкрика уже ждал его. Раше не стал медлить.
Он предложил Шеферу поехать вместе, но этот верзила отказался. Раше даже попытался соблазнить его должностью своего заместителя, но Шефер так широко улыбнулся, что будущему шерифу показалось, будто напарник готов посмеяться над ним, хотя он никогда не позволял себе насмехаться над партнером.
Ему пришлось признать абсурдной идею использования Шефера в качестве Барни Пятого при Раше в роли шерифа Тейлора, но он продолжал уговаривать уже бывшего партнера, пока оставалась какая-то надежда.
Ничто не помогло. Шефер остался в Нью-Йорке.
Нет, Шефер остался в Нью-Йорке потому, что не допускал даже мысли, что должен покинуть его из-за пришельцев, не собирался он позволять помыкать собой и правительству. Раше знал это и понимал, в чем дело, — были люди, которые хотели бы убрать Шефера с дороги, люди, которым Шефер не нравился, а это как раз вернейший способ заставить Шефера остаться. И пока кто-то будет надеяться выдворить его из Нью-Йорка, он не оставит этот город — ни ради Раше, ни ради кого бы то ни было.
Кроме того, думал Раше, Шефер все еще не смирился с тем, что правительство всеми средствами прикрывало правду о заварушке, не смирился с тем, что ему не хотят рассказать, что случилось с его братом Дачем, тайным агентом, который исчез после одной спасательной операции в Центральной Америке. Остаться в Нью-Йорке означало для Шефера озлобить против себя еще больше людей.
Раше отомкнул входную дверь разноярусного особняка, который был втрое больше их прежнего жилища в Квинсе, но все еще не воспринимался им как собственный дом, и перешагнул порог. Он вошел в гостиную, и первое, что бросилось в глаза, была стоявшая на низеньком столике фотография, запечатлевшая его вместе с Шефером; он неторопливо подошел к ней и взял в руки.
Фото было сделано сразу после того, как они взяли одного злобного ублюдка, который называл себя Эрролом Джи. Раше все вспомнил, едва взглянув на выражение собственного лица. Он улыбался так широко, что усы выглядели ощетинившимися, но лицо Шефера было невозмутимым, словно высеченным из камня.
Чем занят Шефер в данную минуту? Преследуют ли его ночные видения этих тварей?
Вряд ли Шефера мучат ночные видения чего угодно. Во всяком случае, он никогда не был похож на человека, которому досаждают ночные кошмары.
Он сам мог бы являться в ночных кошмарах. Да, Раше без труда мог назвать немало людей, которым Шефер наверняка виделся по ночам. При этой мысли он улыбнулся.
Надо позвонить Шеферу. Просто поболтать. Как-нибудь в ближайшее время.
Улыбка исчезла с лица шерифа Блюкрика. Ему необходимо поговорить с кем-то обо всем этом, и вовсе не с психологами, которые полагают, что пришельцы — навеянные стрессовыми перегрузками галлюцинации. Не подходит для этого и Шерри, которая, какой бы милой она ни была, никогда не знала, что сказать, если заходил разговор о более или менее грязной стороне работы Раше.
Да, он обязательно скоро позвонит Шеферу.
Очень скоро.
Семья живет в Блюкрике, штат Орегон, — он, его жена Шерри и два их сына. Они переехали сюда, чтобы чувствовать себя в безопасности после той кутерьмы в Нью-Йорке.
Но сейчас он не дома, а где же? Где бы он ни лежал, на обыкновенную постель это похоже не было. Раше открыл глаза.
В них по-прежнему было темно, затем темноту разорвал яркий свет, болезненно яркий, буквально ослепивший его. Он снова закрыл глаза, стараясь собраться с мыслями.
Сознание вернуло его в гущу нью-йоркских событий... Кем они были, те существа, на самом деле? Чем они там занимались? Зачем явились? Не вернутся ли они?
Не вернутся ли они за ним!
Шефер говорил, что вполне разгадал их, но Раше так ничего и не понял. Охотники из космоса, ладно, — но почему? Как они решают, на кого охотиться? Где он может быть в безопасности? И есть ли такое место? Достаточно ли далек Блюкрик от их охотничьих троп?
Ему никак не удавалось перестать думать о них, он не мог изгнать из памяти видения странных масок, скрывавших отвратительные лица, желтый цвет кожи и черные когти этих существ, изувеченные, истекающие кровью тела их жертв.
Раше моргнул. Было ощущение, что он наглотался наркотиков, — может быть, действительно наглотался? Он не мог вспомнить, был не в силах понять, где он, как сюда попал. Оставалось попытаться что-нибудь увидеть сквозь слепящий свет, вырваться из застилавшего разум тумана.
Маска. Он увидел парившую над ним маску. И длинные желтые пальцы, тянувшиеся к его лицу.
Это один из них, понял Раше, один из космических пришельцев!
— Он проснулся... — услышал Раше чей-то голос.
Он заставил себя действовать. Внезапно и решительно. Он немолод, выглядит слишком тучным и потерявшим форму, но еще умеет двигаться быстро и решительно, если необходимо. И он сделал нужное движение, нанес удар и тут же вцепился в горло существа в маске, громко выкрикнув:
— Не уйдешь! Теперь тебе не смыться! На этот раз я возьму тебя!
Враг отшатнулся и грохнулся на пол, потянув за собой Раше. Он приземлился на грудь противника. Невыносимо яркий свет оказался у него за спиной, и он снова все отчетливо видел.
Послышался визгливый женский голос:
— Шериф Раше, пожалуйста! Остановитесь!
Раше всмотрелся в противника и понял, что перед ним не тот, за кого он его принял. Маска была не металлической, как у пришельцев, а марлевой. Шериф сжимал человеческое горло. Пальцы действительно были желтыми — его просто обманули резиновые перчатки. И Раше знал, что не смог бы с такой легкостью свалить с ног пришельца-хищника. Он ослабил хватку рук.
Туман в мозгу наконец рассеялся, и Раше осознал, что придавил коленями к полу зубного врача.
— Доктор Крелмор, — промямлил он, внезапно вспомнив имя поверженного им на пол мужчины. Крелмор жадно хватал ртом воздух.
— Извините, — сказал Раше, отпуская свою жертву, — общий наркоз... я хочу сказать...
— Наркоз? — повторил Крелмор, поднимаясь с пола не без помощи медицинской сестры.
— Мне привиделось, — смущенно продолжал Раше, — видимо, что-то вроде галлюцинации.
— Галлюцинации? — Крелмор отряхивал свою одежду. — Я только зубной врач, шериф, но мне не приходилось видеть подобную реакцию на общий наркоз. — Он прокашлялся. — Все ваши пломбы на месте, но, может быть... видите ли, возможно, вам стоит проконсультироваться у психиатра или где-то обследоваться.
Раше протестующе замотал головой.
— Я повидал достаточно психиатров, их хватило бы для установления диагноза целому штату Флорида, — сказал он. Затем добавил, уверяя скорее себя, чем дантиста и медсестру: — Иисусе, я действительно был уверен, что набросился на него. — Он взглянул на доктора Крелмора: — В последнее время мне было нелегко... — но сразу осекся.
Рассказ дантисту о своем участии в засекреченной войне с пришельцами-монстрами на улицах Нью-Йорка — вряд ли именно то, что нужно для карьеры шерифа этого маленького городка.
— Видите ли, док, — продолжал он, — мне в самом деле стыдно за свое поведение. Я... я буду вам очень признателен, если это останется между нами... — Он вымученно улыбнулся. — У меня была серьезная стрессовая нагрузка, да еще переезд, новая работа... Я до сих пор чувствую себя не в своей тарелке.
— Не сомневайтесь, — сказал Крелмор, потирая горло. Красные отметины, оставленные пальцами Раше, уже почти исчезли. — Можете быть спокойны, нет проблем, шериф. Я сохраню ваш секрет. — Он заставил себя вяло осклабиться в ответ на улыбку Раше. — Каждый раз, когда по телевизору показывают «Марафонца», у меня возникает точно такое же чертовски неприятное ощущение. Можете считать, что я уже привык к нему.
— До сих пор никто... — заговорила медсестра и сразу же осеклась, заметив досаду на лицах обоих мужчин, которые разом повернулись к ней, испугавшись, "что она может сказать что-то такое, о чем все они пожалеют. — Ну, у нас и прежде бывали выходившие из себя пациенты, — сказала она, — но вы, думаю, первый, кому удалось по-настоящему одержать верх над доктором Крелмором.
На лице зубного врача снова заиграла улыбка.
— Из нас троих разом пали двое лучших? — спросил он.
Все трое облегченно рассмеялись. Десять минут спустя Раше шагал по улицам Блюкрика, глубоко задумавшись, но его наметанный взгляд полицейского автоматически фиксировал все, что про — "сходило вокруг.
Ему не понравилось, что он потерял над собой контроль. Да, он отключился из-за наркоза, но попытка придушить безобидного дантиста — недобрый знак, какими бы ни были смягчающие вину обстоятельства, Раше служил шерифом в Блюкрике уже больше четырех месяцев и считал, что вполне прижился на новом месте. Ему казалось, что все эти наваждения на грани умопомешательства оставили его, когда он уволился из Нью-йоркской полиции и отправился на Запад, но теперь он задавал себе вопрос, не переселилось ли сумасшедшее наваждение вместе с ним, вернее вместе его головой.
Он шел, не переставая размышлять и примечать Окружающее, неосознанно относя каждого прохожего к одной из трех категорий, традиционной триады нью-йоркского полицейского: полицейские, граждане и подонки. На улицах Большого Яблока всегда встречалась смесь этой триады, но здесь, в Блюкрике, были только граждане.
Это, конечно, было главным мотивом решения перебраться в маленький западный городок, но естественность подобного состояния улиц все еще не укладывалась в его голове. Почти всю свою жизнь он провел в Нью-Йорке; если бы не эти монстры с планеты X, он, несомненно, остался бы там. Вероятно, продолжал бы работать в отделе убийств или вернулся к преследованию дельцов наркобизнеса вместе со своим партнером Шефером и ушел бы из нью-йоркской полиции разве что на пенсию.
Космических кораблей и пальбы из всех видов оружия на Третьей авеню оказалось для него более чем достаточно. Он оставил Нью-Йорк. Нашел работу шерифа, забрал Шерри и ребятишек, удрал сюда, где безопасно.
Или хотя бы безопаснее. Он поднял взгляд к небу. У него не было уверенности, что где-то действительно есть безопасное место, но Блюкрик показался Раше очень подходящим городком. Он с удовольствием ухватился за эту работу и выслал сюда свои анкетные данные, еще находясь в больнице. Когда он выздоровел, положительный ответ из Блюкрика уже ждал его. Раше не стал медлить.
Он предложил Шеферу поехать вместе, но этот верзила отказался. Раше даже попытался соблазнить его должностью своего заместителя, но Шефер так широко улыбнулся, что будущему шерифу показалось, будто напарник готов посмеяться над ним, хотя он никогда не позволял себе насмехаться над партнером.
Ему пришлось признать абсурдной идею использования Шефера в качестве Барни Пятого при Раше в роли шерифа Тейлора, но он продолжал уговаривать уже бывшего партнера, пока оставалась какая-то надежда.
Ничто не помогло. Шефер остался в Нью-Йорке.
Нет, Шефер остался в Нью-Йорке потому, что не допускал даже мысли, что должен покинуть его из-за пришельцев, не собирался он позволять помыкать собой и правительству. Раше знал это и понимал, в чем дело, — были люди, которые хотели бы убрать Шефера с дороги, люди, которым Шефер не нравился, а это как раз вернейший способ заставить Шефера остаться. И пока кто-то будет надеяться выдворить его из Нью-Йорка, он не оставит этот город — ни ради Раше, ни ради кого бы то ни было.
Кроме того, думал Раше, Шефер все еще не смирился с тем, что правительство всеми средствами прикрывало правду о заварушке, не смирился с тем, что ему не хотят рассказать, что случилось с его братом Дачем, тайным агентом, который исчез после одной спасательной операции в Центральной Америке. Остаться в Нью-Йорке означало для Шефера озлобить против себя еще больше людей.
Раше отомкнул входную дверь разноярусного особняка, который был втрое больше их прежнего жилища в Квинсе, но все еще не воспринимался им как собственный дом, и перешагнул порог. Он вошел в гостиную, и первое, что бросилось в глаза, была стоявшая на низеньком столике фотография, запечатлевшая его вместе с Шефером; он неторопливо подошел к ней и взял в руки.
Фото было сделано сразу после того, как они взяли одного злобного ублюдка, который называл себя Эрролом Джи. Раше все вспомнил, едва взглянув на выражение собственного лица. Он улыбался так широко, что усы выглядели ощетинившимися, но лицо Шефера было невозмутимым, словно высеченным из камня.
Чем занят Шефер в данную минуту? Преследуют ли его ночные видения этих тварей?
Вряд ли Шефера мучат ночные видения чего угодно. Во всяком случае, он никогда не был похож на человека, которому досаждают ночные кошмары.
Он сам мог бы являться в ночных кошмарах. Да, Раше без труда мог назвать немало людей, которым Шефер наверняка виделся по ночам. При этой мысли он улыбнулся.
Надо позвонить Шеферу. Просто поболтать. Как-нибудь в ближайшее время.
Улыбка исчезла с лица шерифа Блюкрика. Ему необходимо поговорить с кем-то обо всем этом, и вовсе не с психологами, которые полагают, что пришельцы — навеянные стрессовыми перегрузками галлюцинации. Не подходит для этого и Шерри, которая, какой бы милой она ни была, никогда не знала, что сказать, если заходил разговор о более или менее грязной стороне работы Раше.
Да, он обязательно скоро позвонит Шеферу.
Очень скоро.
Глава 8
Детектив Шефер вошел в свой кабинет и замер на месте, уставившись на сидевшего за его столом мужчину.
Незнакомец, явно застигнутый врасплох, ответил ему не менее пристальным взглядом, но замер, не успев убрать руку, протянутую к стоявшей на столе фотографии в рамке. На его лице осталось выражение удивления.
Он был в традиционном, не подвластном веяниям моды дорогом костюме. Не менее традиционной и дорогой была его прическа. Облик этого человека был бы уместен на Уолл-стрит, а не на Полис-плаза. Тем не менее сейчас он находился в штаб-квартире полицейского управления города Нью-Йорк на Полис-плаза, сидел в кресле Шефера, держал в руке фото Шефера и Раше, единственное украшение рабочего стола Шефера, и таращил глаза на самого Шефера.
Истинный хозяин кабинета нарушил затянувшееся мгновение абсолютной тишины и сказал:
— Похоже, вы чувствуете себя здесь как дома. Оглянитесь вокруг. Возможно, вам стоит подыскать пристанище с более мягкой подушкой под задницу.
— Понимаю, — заговорил незнакомец, заботливо устанавливая на прежнее место фото, которое только что разглядывал. — Мое имя Смитерс, детектив Шефер. — Он поднялся и вышел из-за стола, протягивая руку для рукопожатия. — Меня послали...
Шефер проигнорировал его жест. В манерах представившегося человека было что-то знакомое.
— Вы один из этих армейских головорезов, — оборвал он его. — Вроде Филипса и его приспешников. Тех самых, что полагают, будто именно они разобрались с нашими друзьями на Третьей авеню минувшим летом.
— Я, да... — снова начал Смитерс, быстро опустив протянутую руку.
Он не стал отрицать свою причастность к летним событиям, подтвердив тем самым подозрение Шефера, и тот опять оборвал его.
— У меня есть работа, Смитерс, — сказал он, — настоящая работа. Плюньте на то, с чем вы пришли ко мне, и убирайтесь.
Он снял куртку.
— Да-да, я... — снова мягко заговорил Смитерс, но, увидев выражение лица Шефера, отказался от попытки пробудить его интерес к своей персоне. — Случилось непредвиденное, детектив Шефер. Нечто совершенно новенькое. Мы доверяем вашему пониманию подобных ситуаций, ведь у вас богатый опыт. Вы могли бы оказать неоценимую услугу. Если события станут развиваться иначе, чем ожидается...
— Иисус Всемогущий, стоит ли тратить время ленча на чертов подбор слов, которыми можно не называть вещи собственными именами? — решительно перебил его Шефер, открывая платяной шкаф. — Давайте-ка я сам догадаюсь, о чем вы хотите мне сообщить, не возражаете? Те ребята, похоже, вернулись пошалить, и вам очень хотелось бы попросить меня, конечно же в память о добром старом времени, проверить, так ли это.
— Так точно, — согласился Смитерс, — однако есть и кое-что совершенно новенькое...
— Катитесь вы подальше вместе со своим новеньким, — резко бросил Шефер, повесив на плечики куртку. Он стал снимать наплечную кобуру. — У меня и здесь есть работа.
— Я понимаю. Мы согласуем вашу отлучку с начальством и уладим все, что потребуется...
— Могу держать пари, что вам нетрудно с этим справиться. — Разговаривая, Шефер расстегивал пуговицы рубашки. — Похоже, вы настроены добиваться своего, Смитерс, поэтому позвольте мне растолковать вам, что к чему. Ребята Шефера привыкли действовать в свое время и готовы заниматься своим делом с не меньшим рвением, чем Филипс и остальные ваши. Если вы и ваша банда скоропалительно обученных специальных агентов — или как вы там себя называете — хотите еще раз поиграть в пятнашки с этими мерзкими тварями из внешнего космоса, то действуйте немедля, и всего вам доброго. — Он снял рубашку, обнажив торс, которому мог бы позавидовать Арнольд Шварценеггер, и повесил ее в шкаф. — Но меня от этого увольте.
— Но, детектив... — продолжал настаивать Смитерс. Шефер закрепил на груди крохотный микрофон.
— Нет, — сказал он.
— Я уверен, что если...
Шефер снова оборвал его, не переставая оснащать себя подсушивающей аппаратурой:
— Какая часть слова «нет» вам не понятна?
— Черт бы вас побрал, детектив, позволите вы мне закончить хотя бы одну фразу? — повысил голос Смитерс.
— Зачем? — спросил Шефер. — Кроме того, я только что позволил.
Закончив крепление проводов на обнаженном теле, он вынул из шкафа рубашку крикливой розовато-зеленоватой расцветки вроде тех, какие носят наиболее назойливые зазывалы проституток, промышляющих на Седьмой авеню.
Какое-то мгновение Смитерс готов был взорваться, затем взял себя в руки и сказал:
— Думаю, вы не захотите упустить шанс ввязаться в это дело.
Шефер, начавший застегивать пуговицы рубашки, поднял взгляд на Смитерса:
— Зачем? Они снова в Нью-Йорке?
— На этот раз нет, — признался Смитерс.
— Мне это ведомо, — сказал Шефер, снова занявшись пуговицами, — я бы почуял их присутствие. — Он покончил с рубашкой, достал из шкафа коричневую кожаную куртку, повернулся к Смитерсу и продолжил: — Послушайте, армейский. Если их нет в Нью-Йорке, меня это не интересует. Мне не нравятся эти сукины дети, но в мире масса людей, которые мне не нравятся, и вы — один из них. — Он натянул один рукав куртки. — Я уделил им время, Смитерс. Повозился с ними и мой брат. Ему эта игра стоила всей его команды, для меня она обернулась пальбой в городе и потерей партнера.
Незнакомец, явно застигнутый врасплох, ответил ему не менее пристальным взглядом, но замер, не успев убрать руку, протянутую к стоявшей на столе фотографии в рамке. На его лице осталось выражение удивления.
Он был в традиционном, не подвластном веяниям моды дорогом костюме. Не менее традиционной и дорогой была его прическа. Облик этого человека был бы уместен на Уолл-стрит, а не на Полис-плаза. Тем не менее сейчас он находился в штаб-квартире полицейского управления города Нью-Йорк на Полис-плаза, сидел в кресле Шефера, держал в руке фото Шефера и Раше, единственное украшение рабочего стола Шефера, и таращил глаза на самого Шефера.
Истинный хозяин кабинета нарушил затянувшееся мгновение абсолютной тишины и сказал:
— Похоже, вы чувствуете себя здесь как дома. Оглянитесь вокруг. Возможно, вам стоит подыскать пристанище с более мягкой подушкой под задницу.
— Понимаю, — заговорил незнакомец, заботливо устанавливая на прежнее место фото, которое только что разглядывал. — Мое имя Смитерс, детектив Шефер. — Он поднялся и вышел из-за стола, протягивая руку для рукопожатия. — Меня послали...
Шефер проигнорировал его жест. В манерах представившегося человека было что-то знакомое.
— Вы один из этих армейских головорезов, — оборвал он его. — Вроде Филипса и его приспешников. Тех самых, что полагают, будто именно они разобрались с нашими друзьями на Третьей авеню минувшим летом.
— Я, да... — снова начал Смитерс, быстро опустив протянутую руку.
Он не стал отрицать свою причастность к летним событиям, подтвердив тем самым подозрение Шефера, и тот опять оборвал его.
— У меня есть работа, Смитерс, — сказал он, — настоящая работа. Плюньте на то, с чем вы пришли ко мне, и убирайтесь.
Он снял куртку.
— Да-да, я... — снова мягко заговорил Смитерс, но, увидев выражение лица Шефера, отказался от попытки пробудить его интерес к своей персоне. — Случилось непредвиденное, детектив Шефер. Нечто совершенно новенькое. Мы доверяем вашему пониманию подобных ситуаций, ведь у вас богатый опыт. Вы могли бы оказать неоценимую услугу. Если события станут развиваться иначе, чем ожидается...
— Иисус Всемогущий, стоит ли тратить время ленча на чертов подбор слов, которыми можно не называть вещи собственными именами? — решительно перебил его Шефер, открывая платяной шкаф. — Давайте-ка я сам догадаюсь, о чем вы хотите мне сообщить, не возражаете? Те ребята, похоже, вернулись пошалить, и вам очень хотелось бы попросить меня, конечно же в память о добром старом времени, проверить, так ли это.
— Так точно, — согласился Смитерс, — однако есть и кое-что совершенно новенькое...
— Катитесь вы подальше вместе со своим новеньким, — резко бросил Шефер, повесив на плечики куртку. Он стал снимать наплечную кобуру. — У меня и здесь есть работа.
— Я понимаю. Мы согласуем вашу отлучку с начальством и уладим все, что потребуется...
— Могу держать пари, что вам нетрудно с этим справиться. — Разговаривая, Шефер расстегивал пуговицы рубашки. — Похоже, вы настроены добиваться своего, Смитерс, поэтому позвольте мне растолковать вам, что к чему. Ребята Шефера привыкли действовать в свое время и готовы заниматься своим делом с не меньшим рвением, чем Филипс и остальные ваши. Если вы и ваша банда скоропалительно обученных специальных агентов — или как вы там себя называете — хотите еще раз поиграть в пятнашки с этими мерзкими тварями из внешнего космоса, то действуйте немедля, и всего вам доброго. — Он снял рубашку, обнажив торс, которому мог бы позавидовать Арнольд Шварценеггер, и повесил ее в шкаф. — Но меня от этого увольте.
— Но, детектив... — продолжал настаивать Смитерс. Шефер закрепил на груди крохотный микрофон.
— Нет, — сказал он.
— Я уверен, что если...
Шефер снова оборвал его, не переставая оснащать себя подсушивающей аппаратурой:
— Какая часть слова «нет» вам не понятна?
— Черт бы вас побрал, детектив, позволите вы мне закончить хотя бы одну фразу? — повысил голос Смитерс.
— Зачем? — спросил Шефер. — Кроме того, я только что позволил.
Закончив крепление проводов на обнаженном теле, он вынул из шкафа рубашку крикливой розовато-зеленоватой расцветки вроде тех, какие носят наиболее назойливые зазывалы проституток, промышляющих на Седьмой авеню.
Какое-то мгновение Смитерс готов был взорваться, затем взял себя в руки и сказал:
— Думаю, вы не захотите упустить шанс ввязаться в это дело.
Шефер, начавший застегивать пуговицы рубашки, поднял взгляд на Смитерса:
— Зачем? Они снова в Нью-Йорке?
— На этот раз нет, — признался Смитерс.
— Мне это ведомо, — сказал Шефер, снова занявшись пуговицами, — я бы почуял их присутствие. — Он покончил с рубашкой, достал из шкафа коричневую кожаную куртку, повернулся к Смитерсу и продолжил: — Послушайте, армейский. Если их нет в Нью-Йорке, меня это не интересует. Мне не нравятся эти сукины дети, но в мире масса людей, которые мне не нравятся, и вы — один из них. — Он натянул один рукав куртки. — Я уделил им время, Смитерс. Повозился с ними и мой брат. Ему эта игра стоила всей его команды, для меня она обернулась пальбой в городе и потерей партнера.