Страница:
Пятницей Вербной недели кончается собственно Святая Четыредесятница. Как Христу, грядущему на вольную страсть (страдание. – Ред.), тихая Вифания дала отдых, так утомленным трудникам св. поста облегчается сей пост на два дня: субботу Лазареву и день ваий – Вербное воскресенье.
С ваиями и ветвьми, с пением “осанна, благословен Грядый” мы встречаем Господа, грядущаго на страдания. Особенно трогательно видеть в этот день малюток, с таким восторгом, с таким неподдельным благоговением держащих священныя ветви и горящия свечки в своих ручках! Та к живо воспоминаются те дети, которыя, несмотря на суровые запреты книжников и фарисеев, громко взывали Победителю смерти Господу Иисусу: осанна! осанна Сыну Давидову! Благословен Грядый во имя Господне! И как-то стыдно становится пред древними евреями, которые вот умели же научить своих детей родным Давидовым псалмам, ибо эти слова прямо взяты из псалма, – а наши дети не знают иногда и самых необходимых молитв… И представляется, что Кроткий и Смиренный, восседающий на осляти Господь с любовью взирает на этих деток, внимает их – если не хвалебным восклицаниям, то радостным вздохам сердечным, и благословляет их Своим небесным благословением.
С вечери недели ваий священнослужители уже меняют светлыя священные одежды на черныя. Наутро уже трогательно звучат песнопения: Се, Жених грядет в полунощи… Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный… В стихирах вспоминается трогательная история Иосифа Прекраснаго – ветхозаветнаго прообраза Христова и притча о безплодной смоковнице. С третьяго часа начинается чтение всех четырех Евангелистов подряд. Пред нами проходит вся жизнь нашего Спасителя на грешной земле, все Его чудеса, мы слышим все Его Божественное учение, все Его заветы… Это чтение длится три дня на часах сей седмицы. Во вторник Церковь напоминает нам снова Страшный Суд Божий и притчи Христовы – о талантах, о десяти девах. В среду верующее сердце может выплакать свое горе, омыть свои нечистоты греховныя у ног своего Спасителя вместе с женою, помазавшею Господа миром. Как трогательна стихира, в среду на вечерни, составленная смиренно песнотворицею древней Церкви, монахинею Кассиею! Она как будто сама плачет у ног Христовых, как будто сама переживает эти минуты священнаго умиления, этой отрадной скорби, этого духовнаго обновления!
Великий Четверток. Тайная вечеря. Верующие причащаются Божественных и животворящих Христовых Таин. Христос среди учеников Своих проводит последнюю вечерю, изливает пред ними Свою любящую душу. Уже на этой вечере слышится тихая грусть, глубоко сокрытая скорбь Его, но Он утешает любимцев Своих, ибо видит, что и они предчувствуют грядущую разлуку. Только Иуда злочестивый является темным пятном на этой трогательной картине, и лишь вышел он из священной горницы, как отверзлись уста Божественнаго Учителя и полились Его сладостныя речи в Его прощальной беседе с ученика ми… О, если бы мы чаще повторяли себе эту беседу! Чаще вспоминали бы святые заветы Его! Но – увы! Мы слышим ее разве только раз в год – на утрене Великаго Пятка…
Пяток, Великий Пяток!.. Господь среди страданий. В двенадцати чтениях из всех четырех Евангелистов во всей полноте и трогательности раскрывается пред нами великое дело Любви Божией, воплотившейся и страждущей за грехи мира. Какия стихиры, какие антифоны! Я не знаю ничего более трогательнаго в поэзии, как эти антифоны, эти стихиры, эти седальны… А напевы! Наши древние церковные напевы! Какая музыка может сравниться с ними? Кто не смягчался сердцем, у кого не выступали слезы хотя бы при пении светильна: Разбойника благоразумнаго?..
Величие дня всемирной скорби, Великаго Пятка не позволяет совершать в сей день литургию: верующие довольствуются благоговейным созерцанием искупительной Жертвы, принесенной в сей день за грехи всего мира. Вместо литургии совершаются Царские часы. В чтениях ветхозаветных пророчеств, чредующихся с чтениями из писаний Апостола Павла и св. Евангелий, мы можем видеть, как Господь, по неизреченной благости Своей, постепенно готовил род человеческий к принятию Спасителя пророчествами и прообразами.
Наконец – вечерня, единственная в году вечерня, с выносом св. плащаницы, с трогательным пением: Благообразный Иосиф… Мы переносимся духом в Иерусалим, на Голгофу, в сад Аримафейскаго Иосифа, мы с умилением созерцаем погребение нашего Господа, мы участвуем в этом погребении своим сердцем, мы плачем с Преблагословенной Материю Господа над Его бездыханным, но животворящим Телом… Что может быть умилительнее этих обрядов Христова погребения? Какая верующая душа не выронила слезу при пении: Тебе, одеющагося светом, яко ризою… или: Приидите, ублажим Иосифа приснопамятнаго?.. А канон на плач Пресвятыя Богородицы? Да это такая поэзия, с какою не сравнится ничто из творений всемирно прославленных поэтов!
Я не буду говорить об утрене Великой Субботы: эта таинственная глубоко поэтическая кафисма с ея похвалами Господу, почивающему во гробе, похвалами, полными духовных созерцаний того, что творилось в загробном мире и в самой преисподней в то время, когда Творец мира телом почивал во гробе, причем неподражаемо художественно изображается настроение всей природы, даже бездушной природы, в эти великие дни искупления мира его Творцом, – этот также полный поэзии и вместе глубокаго богословствования канон: Волною морскою, ирмосы котораго наполовину написаны тою же инокинею-поэтессою Кассиею. Наконец – крестный ход вокруг храма с плащаницею в полумраке глубокаго утра – все это так благодатно действует на душу верующую, что не шел бы из церкви, все стоял бы коленопреклоненный у гроба своего возлюбленнаго Господа Иисуса и плакал бы о грехах своих сладкими слезами умиления!..
Литургия, в своей первой части, то есть собственно вечерня, есть тоже как бы “приседение прямо гроба” с Мариею Магдалиною и другою Мариею и благоговейное размышление о великих судьбах промысла Божия в искуплении грешнаго человечества, при свете ветхозаветных пророчеств и прообразований. В 15-ти паремиях, или чтениях из Ветхаго Завета, раскрывается вся история домостроительства нашего спасения, от сотворения мира до самаго пришествия Христова. Как глубоко не пожалеть наших собратий, которые проводят этот день в суете предпраздничных приготовлений и не заглядывают в храм Божий! Подумать только: чего сами себя лишают они! Какою дорогою ценою окупают свою суету!
И ведь вот что особенно прискорбно: ну пусть бы мирянин-простец, в поте лица своего достающий себе хлеб насущный, так погружался в эту суету – было бы хоть понятно; но люди обезпеченные, люди, имеющие полную возможность быть в церкви в эти великие дни, их-то почему мы не видим в церкви Божией? Они-то куда ушли от гроба Жизнодавца? Мало того, что сами ушли: и деток их вовсе не видно тут, у подножия Христовой плащаницы! Господи! Коснись их сердца, дай им хотя мало восчувствовать сладость благодати Твоей, столь преизобильно веющей в святом храме Твоем в эти дни; быть может, если не сознание долга – быть при гробе Твоем, то хотя бы это благодатное настроение, это духовное блаженство верующаго сердца привлечет их сюда, чтобы с нами, служителями Твоими, лобызать раны Твои, поклоняться священному изображению измученнаго тела Твоего, почивающаго на ложе тридневном, и встретить потом в светлой радости преславное Твое Воскресение!..
№ 11
№ 12
№ 13
С ваиями и ветвьми, с пением “осанна, благословен Грядый” мы встречаем Господа, грядущаго на страдания. Особенно трогательно видеть в этот день малюток, с таким восторгом, с таким неподдельным благоговением держащих священныя ветви и горящия свечки в своих ручках! Та к живо воспоминаются те дети, которыя, несмотря на суровые запреты книжников и фарисеев, громко взывали Победителю смерти Господу Иисусу: осанна! осанна Сыну Давидову! Благословен Грядый во имя Господне! И как-то стыдно становится пред древними евреями, которые вот умели же научить своих детей родным Давидовым псалмам, ибо эти слова прямо взяты из псалма, – а наши дети не знают иногда и самых необходимых молитв… И представляется, что Кроткий и Смиренный, восседающий на осляти Господь с любовью взирает на этих деток, внимает их – если не хвалебным восклицаниям, то радостным вздохам сердечным, и благословляет их Своим небесным благословением.
С вечери недели ваий священнослужители уже меняют светлыя священные одежды на черныя. Наутро уже трогательно звучат песнопения: Се, Жених грядет в полунощи… Чертог Твой вижду, Спасе мой, украшенный… В стихирах вспоминается трогательная история Иосифа Прекраснаго – ветхозаветнаго прообраза Христова и притча о безплодной смоковнице. С третьяго часа начинается чтение всех четырех Евангелистов подряд. Пред нами проходит вся жизнь нашего Спасителя на грешной земле, все Его чудеса, мы слышим все Его Божественное учение, все Его заветы… Это чтение длится три дня на часах сей седмицы. Во вторник Церковь напоминает нам снова Страшный Суд Божий и притчи Христовы – о талантах, о десяти девах. В среду верующее сердце может выплакать свое горе, омыть свои нечистоты греховныя у ног своего Спасителя вместе с женою, помазавшею Господа миром. Как трогательна стихира, в среду на вечерни, составленная смиренно песнотворицею древней Церкви, монахинею Кассиею! Она как будто сама плачет у ног Христовых, как будто сама переживает эти минуты священнаго умиления, этой отрадной скорби, этого духовнаго обновления!
Великий Четверток. Тайная вечеря. Верующие причащаются Божественных и животворящих Христовых Таин. Христос среди учеников Своих проводит последнюю вечерю, изливает пред ними Свою любящую душу. Уже на этой вечере слышится тихая грусть, глубоко сокрытая скорбь Его, но Он утешает любимцев Своих, ибо видит, что и они предчувствуют грядущую разлуку. Только Иуда злочестивый является темным пятном на этой трогательной картине, и лишь вышел он из священной горницы, как отверзлись уста Божественнаго Учителя и полились Его сладостныя речи в Его прощальной беседе с ученика ми… О, если бы мы чаще повторяли себе эту беседу! Чаще вспоминали бы святые заветы Его! Но – увы! Мы слышим ее разве только раз в год – на утрене Великаго Пятка…
Пяток, Великий Пяток!.. Господь среди страданий. В двенадцати чтениях из всех четырех Евангелистов во всей полноте и трогательности раскрывается пред нами великое дело Любви Божией, воплотившейся и страждущей за грехи мира. Какия стихиры, какие антифоны! Я не знаю ничего более трогательнаго в поэзии, как эти антифоны, эти стихиры, эти седальны… А напевы! Наши древние церковные напевы! Какая музыка может сравниться с ними? Кто не смягчался сердцем, у кого не выступали слезы хотя бы при пении светильна: Разбойника благоразумнаго?..
Величие дня всемирной скорби, Великаго Пятка не позволяет совершать в сей день литургию: верующие довольствуются благоговейным созерцанием искупительной Жертвы, принесенной в сей день за грехи всего мира. Вместо литургии совершаются Царские часы. В чтениях ветхозаветных пророчеств, чредующихся с чтениями из писаний Апостола Павла и св. Евангелий, мы можем видеть, как Господь, по неизреченной благости Своей, постепенно готовил род человеческий к принятию Спасителя пророчествами и прообразами.
Наконец – вечерня, единственная в году вечерня, с выносом св. плащаницы, с трогательным пением: Благообразный Иосиф… Мы переносимся духом в Иерусалим, на Голгофу, в сад Аримафейскаго Иосифа, мы с умилением созерцаем погребение нашего Господа, мы участвуем в этом погребении своим сердцем, мы плачем с Преблагословенной Материю Господа над Его бездыханным, но животворящим Телом… Что может быть умилительнее этих обрядов Христова погребения? Какая верующая душа не выронила слезу при пении: Тебе, одеющагося светом, яко ризою… или: Приидите, ублажим Иосифа приснопамятнаго?.. А канон на плач Пресвятыя Богородицы? Да это такая поэзия, с какою не сравнится ничто из творений всемирно прославленных поэтов!
Я не буду говорить об утрене Великой Субботы: эта таинственная глубоко поэтическая кафисма с ея похвалами Господу, почивающему во гробе, похвалами, полными духовных созерцаний того, что творилось в загробном мире и в самой преисподней в то время, когда Творец мира телом почивал во гробе, причем неподражаемо художественно изображается настроение всей природы, даже бездушной природы, в эти великие дни искупления мира его Творцом, – этот также полный поэзии и вместе глубокаго богословствования канон: Волною морскою, ирмосы котораго наполовину написаны тою же инокинею-поэтессою Кассиею. Наконец – крестный ход вокруг храма с плащаницею в полумраке глубокаго утра – все это так благодатно действует на душу верующую, что не шел бы из церкви, все стоял бы коленопреклоненный у гроба своего возлюбленнаго Господа Иисуса и плакал бы о грехах своих сладкими слезами умиления!..
Литургия, в своей первой части, то есть собственно вечерня, есть тоже как бы “приседение прямо гроба” с Мариею Магдалиною и другою Мариею и благоговейное размышление о великих судьбах промысла Божия в искуплении грешнаго человечества, при свете ветхозаветных пророчеств и прообразований. В 15-ти паремиях, или чтениях из Ветхаго Завета, раскрывается вся история домостроительства нашего спасения, от сотворения мира до самаго пришествия Христова. Как глубоко не пожалеть наших собратий, которые проводят этот день в суете предпраздничных приготовлений и не заглядывают в храм Божий! Подумать только: чего сами себя лишают они! Какою дорогою ценою окупают свою суету!
И ведь вот что особенно прискорбно: ну пусть бы мирянин-простец, в поте лица своего достающий себе хлеб насущный, так погружался в эту суету – было бы хоть понятно; но люди обезпеченные, люди, имеющие полную возможность быть в церкви в эти великие дни, их-то почему мы не видим в церкви Божией? Они-то куда ушли от гроба Жизнодавца? Мало того, что сами ушли: и деток их вовсе не видно тут, у подножия Христовой плащаницы! Господи! Коснись их сердца, дай им хотя мало восчувствовать сладость благодати Твоей, столь преизобильно веющей в святом храме Твоем в эти дни; быть может, если не сознание долга – быть при гробе Твоем, то хотя бы это благодатное настроение, это духовное блаженство верующаго сердца привлечет их сюда, чтобы с нами, служителями Твоими, лобызать раны Твои, поклоняться священному изображению измученнаго тела Твоего, почивающаго на ложе тридневном, и встретить потом в светлой радости преславное Твое Воскресение!..
№ 11
Пасхальная радость и пастырская скорбь
Христос воскресе, мои дорогие читатели! И да воскресит Он и наши сердца, да согреет их любовью к Себе, да вдохнет дух жизни в наши измученныя, как бы замершия души!..
Нет в человеческом языке слов, более сладостных, более животворящих, более чудодейственных, как эти два слова: Христос воскресе! Когда произносишь их – чувствуешь, будто и солнце тебя ласкает, и радость вокруг тебя всюду разливается. А когда представишь себе, что ведь эта радость, это ликование жизни над смертью, это живое общение с землею и земли с небом в сей нареченный и святой день идет по всей Руси, от востока до запада, от пустынной Камчатки до тех русских областей, которыя уже соприкасаются с Западной Европой, то невольно воскликнешь: о, как счастливы мы, Русские, что и родились, и пребываем неизменно в недрах святой нашей матери Православной Церкви! Там, у западных христиан, торжественнейшим праздником христианства почитается праздник Рождества Христова; велик сей праздник и в нашей Церкви, и называется он тоже Пасхою в книгах богослужебных, но ведь рождение Спасителя есть только начало нашего спасения, а воскресение – завершение его, полное торжество Господа нашего над адом и смертью, над человекоубийцею исконным – сатаною. А ведь Его торжество есть торжество наше – торжество всего искупленнаго Им человечества. Есть верование: кто умрет среди светлых дней Пасхи, для того отверсты врата райския. Верование это сложилось под впечатлением пасхальнаго богослужения. В самом деле, в течение всей пасхальной седмицы в церкви усопших не поминают; аще случится кому отъити ко Господу в сии святые дни, то вместо обычнаго отпевания поется Пасхальный канон, вместо: Со святыми упокой поется: Аще и во гроб снизшел ecи Безсмертне, вместо вечной памяти поют все то же всерадостное Христос воскресе… Как будто смерти вовсе нет, ея Церковь не замечает, как бы презирает, восклицая с пророком: “смерть, где же твое жало?” И это несчетное число раз поемое Христос воскресе, и этот полный священнаго восторга канон, и эти целую неделю незакрываемыя царския врата во всех храмах православных, и этот целодневный, в продолжение всей недели звон на всех колокольнях святой Руси, и эти радостныя приветствия и братския лобзания: Христос воскресе – воистину воскресе!.. – все это как бы свидетельствует, что небо соединилось с землею в великом торжестве всемирнаго обновления, и в этом торжестве участвует даже бездушная природа: ярко светит и будто играет весеннее солнце, теплом веют южные ветерки, повсюду пробуждается растительность, весело скачут горные потоки, реки поспешно сбрасывают свои ледяные покровы; шумно и весело встречают грядущую весну не только пернатыя гостьи-певуньи, к этому времени возвращающияся из далеких южных стран, но и домашния животныя, выпускаемыя на пажити… Воистину, всемирный пир веры, торжество в честь Воскресшаго Жизнодавца! Христос воскресе, Христос воскресе!!!
Простите мне, добрые христиане, читатели мои… Я хотел на сих словах и кончить свой нынешний “Дневник”. Мне не хотелось омрачать вашу светлую радость воскресения словом обличения тех, кто заслуживает обличения; но в моей пастырской совести я слышу голос Божий, в глубокой, еще ветхозаветной древности глаголавший пророку: “Если страж видел идущий меч, и не затрубил в трубу, и народ не был предостережен, то, когда придет меч и отнимет у кого из них жизнь, сей схвачен будет за грех свой, но кровь его взыщу от руки стража. И тебя, сын человеческий, Я поставил стражем дому Израилеву, и ты будешь слышать из уст Моих слово и вразумлять их от Меня…” (Иез. 33, 6–7). Та к глаголет Господь и в совести каждаго пастыря Церкви Своей. Вот почему великий Апостол взывал: горе мне, аще не благовествую! (1 Кор. 9, 16). Вот почему и я долг имею сказать правду, по крайней мере тем, кто принадлежит моей пастве, чтобы не отвечать Богу, по реченному: “кровь их от твоей руки взыщу!..” (Иез. 33, 8).
Ликует душа пастыря, совершающаго богослужение в первый день Пасхи, облаченнаго во весь светлейший, по выражению устава церковнаго, сан, обходящаго многократно весь храм с сладостным и радостным благовестием – Христос воскресе! Будто шум вод многих слышит он в ответ на этот привет: Воистину воскресе! Светлая утреня подходит к концу. Уже поют чудныя стихиры Пасхи. Наступает момент трогательнаго выражения взаимной любви, взаимнаго прощения, простим вся воскресением! Выходят священнослужители из алтаря, будто ангелы Божии с неба, и начинается “христосование”. В эти минуты каждому хотелось бы весь мир обнять и прижать к своему сердцу, полному радости и счастья, и вот Церковь Христова дает исход этому чувству сердца в прекрасном обряде христосования. Все ликуют, все лобзаются друг с другом, повторяя ангельское – Христос воскресе! И отвечая на него апостольским – Воистину воскресе!..
Но – что это значит? Церковь начинает пустеть… Служба еще не кончилась, а богомольцы, особенно люди чиновные, уже куда-то спешат… Что случилось?..
Тридцать лет жил я во святой обители, а раньше всегда встречал св. Пасху в родном сельском храме, и никогда не приходилось наблюдать того, что заметил в городских соборах, когда стал архиереем. Половина храма до сего момента обычно наполнена блестящими мундирами. А с этой минуты, как только сии мундиры похристосуются с архиереем и представителями высшей гражданской власти, так все уходят, и их место во время Божественной литургий – пустует… Я был грустно поражен, когда увидел это в первый раз: и омрачилась для меня радость светлаго праздника грешною, может быть, в такой день, но тяжелою скорбью. Куда так спешат эти чиновные мундиры? Ужели уж так утомились, что не в силах достоять литургию?.. Нет, но они спешат – на разговенье… Позвольте же: да разве можно “разговляться” – до обедни? Спросите любую безграмотную старушку, и она вам скажет, что это – грех, что это оскорбление праздника Господня… Ведь что такое литургия? Это воспоминание всего великаго искупительнаго подвига нашего Господа, это великое, установленное Им таинство, чрез которое мы можем иметь с Ним живое благодатное общение – в причащении Его Божественных Таин приискренне соединяться с Воскресшим, становиться – не в переносном, а в буквальном смысле – членами Его таинственнаго тела – Церкви, по реченному: Ядый Мою плоть и пиай Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем (Ин. 6, 56), и: един хлеб – едино тело есмы мнози, вси бо от единаго хлеба причащаемся (1 Кор. 10, 17). Вот почему в доброе старое время, а в благоустроенных обителях и на Св. горе Афонской еще и теперь в этот день все присутствующие, все молящиеся в храме причащаются Тела и Крови Господних. Увы! У нас дошло до того, что один “образованный” мундир спрашивает архиерея: “а что, владыко, важнее: утреня или литургия?”… И вот бегут от литургии, чтоб скорее выпить, да, именно выпить прежде всего, и закусить (позволительно спросить еще: все ли разговляются в этот день? Ведь многие и не нуждаются в “разговеньи”, ибо и не “заговлялись” вовсе…), закусить и прилечь уснуть – пока до визитов… И грустно становится пастырю. О, как грустно, когда он видит во время литургии половину храма пустующею, и только верные молятся с ним, молятся о всем мире и вот об этих неразумных “интеллигентах”, что ушли из храма Божия прежде времени…[6]
Но скорбь пастыря сим не оканчивается, а только начинается. Как проводят русские люди Великие дни?
Все празднование полагается в праздности, в служении чреву, в празднословии и забавах. Работать во славу Божию почитают грехом, а проводить время в праздности и предаваться игрищам, не всегда безукоризненным, а – что хуже всего – пьянствовать, сквернословить, буйствовать, это – не грех, это можно – ведь, “кто празднику рад, тот-де до свету пьян!”… Мнящие себя быть цветом народа, люди “общества”, интеллигенты, с утра до вечера визитируют, а вечером, вместо того, чтобы пойти в храм Божий, спешат в театр, на вечера, балы, где предаются танцам, картежной игре, пустословию и нередко тому же пьянству, как и простой народ, только прикрытому приличиями… А простой народ – на гульбищах, на базарах, около винных лавок и – да не возглаголют уста мои грешных дел человеческих, что творят в великие и святые дни праздничные, особенно же в дни Святой Пасхи!.. И томится болью сердце добраго пастыря, и молится он: Господи, не постави им греха сего! И желает он только бы скорее миновали эти дни…
И вспоминается завет великаго Апостола Христова Павла христианам: “Разве не знаете, что малая закваска квасит все тесто? Итак, очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом… ибо Пасха наша Христос заклан за нас. Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины”! (1 Кор. 5, 6–8).
Нет в человеческом языке слов, более сладостных, более животворящих, более чудодейственных, как эти два слова: Христос воскресе! Когда произносишь их – чувствуешь, будто и солнце тебя ласкает, и радость вокруг тебя всюду разливается. А когда представишь себе, что ведь эта радость, это ликование жизни над смертью, это живое общение с землею и земли с небом в сей нареченный и святой день идет по всей Руси, от востока до запада, от пустынной Камчатки до тех русских областей, которыя уже соприкасаются с Западной Европой, то невольно воскликнешь: о, как счастливы мы, Русские, что и родились, и пребываем неизменно в недрах святой нашей матери Православной Церкви! Там, у западных христиан, торжественнейшим праздником христианства почитается праздник Рождества Христова; велик сей праздник и в нашей Церкви, и называется он тоже Пасхою в книгах богослужебных, но ведь рождение Спасителя есть только начало нашего спасения, а воскресение – завершение его, полное торжество Господа нашего над адом и смертью, над человекоубийцею исконным – сатаною. А ведь Его торжество есть торжество наше – торжество всего искупленнаго Им человечества. Есть верование: кто умрет среди светлых дней Пасхи, для того отверсты врата райския. Верование это сложилось под впечатлением пасхальнаго богослужения. В самом деле, в течение всей пасхальной седмицы в церкви усопших не поминают; аще случится кому отъити ко Господу в сии святые дни, то вместо обычнаго отпевания поется Пасхальный канон, вместо: Со святыми упокой поется: Аще и во гроб снизшел ecи Безсмертне, вместо вечной памяти поют все то же всерадостное Христос воскресе… Как будто смерти вовсе нет, ея Церковь не замечает, как бы презирает, восклицая с пророком: “смерть, где же твое жало?” И это несчетное число раз поемое Христос воскресе, и этот полный священнаго восторга канон, и эти целую неделю незакрываемыя царския врата во всех храмах православных, и этот целодневный, в продолжение всей недели звон на всех колокольнях святой Руси, и эти радостныя приветствия и братския лобзания: Христос воскресе – воистину воскресе!.. – все это как бы свидетельствует, что небо соединилось с землею в великом торжестве всемирнаго обновления, и в этом торжестве участвует даже бездушная природа: ярко светит и будто играет весеннее солнце, теплом веют южные ветерки, повсюду пробуждается растительность, весело скачут горные потоки, реки поспешно сбрасывают свои ледяные покровы; шумно и весело встречают грядущую весну не только пернатыя гостьи-певуньи, к этому времени возвращающияся из далеких южных стран, но и домашния животныя, выпускаемыя на пажити… Воистину, всемирный пир веры, торжество в честь Воскресшаго Жизнодавца! Христос воскресе, Христос воскресе!!!
Простите мне, добрые христиане, читатели мои… Я хотел на сих словах и кончить свой нынешний “Дневник”. Мне не хотелось омрачать вашу светлую радость воскресения словом обличения тех, кто заслуживает обличения; но в моей пастырской совести я слышу голос Божий, в глубокой, еще ветхозаветной древности глаголавший пророку: “Если страж видел идущий меч, и не затрубил в трубу, и народ не был предостережен, то, когда придет меч и отнимет у кого из них жизнь, сей схвачен будет за грех свой, но кровь его взыщу от руки стража. И тебя, сын человеческий, Я поставил стражем дому Израилеву, и ты будешь слышать из уст Моих слово и вразумлять их от Меня…” (Иез. 33, 6–7). Та к глаголет Господь и в совести каждаго пастыря Церкви Своей. Вот почему великий Апостол взывал: горе мне, аще не благовествую! (1 Кор. 9, 16). Вот почему и я долг имею сказать правду, по крайней мере тем, кто принадлежит моей пастве, чтобы не отвечать Богу, по реченному: “кровь их от твоей руки взыщу!..” (Иез. 33, 8).
Ликует душа пастыря, совершающаго богослужение в первый день Пасхи, облаченнаго во весь светлейший, по выражению устава церковнаго, сан, обходящаго многократно весь храм с сладостным и радостным благовестием – Христос воскресе! Будто шум вод многих слышит он в ответ на этот привет: Воистину воскресе! Светлая утреня подходит к концу. Уже поют чудныя стихиры Пасхи. Наступает момент трогательнаго выражения взаимной любви, взаимнаго прощения, простим вся воскресением! Выходят священнослужители из алтаря, будто ангелы Божии с неба, и начинается “христосование”. В эти минуты каждому хотелось бы весь мир обнять и прижать к своему сердцу, полному радости и счастья, и вот Церковь Христова дает исход этому чувству сердца в прекрасном обряде христосования. Все ликуют, все лобзаются друг с другом, повторяя ангельское – Христос воскресе! И отвечая на него апостольским – Воистину воскресе!..
Но – что это значит? Церковь начинает пустеть… Служба еще не кончилась, а богомольцы, особенно люди чиновные, уже куда-то спешат… Что случилось?..
Тридцать лет жил я во святой обители, а раньше всегда встречал св. Пасху в родном сельском храме, и никогда не приходилось наблюдать того, что заметил в городских соборах, когда стал архиереем. Половина храма до сего момента обычно наполнена блестящими мундирами. А с этой минуты, как только сии мундиры похристосуются с архиереем и представителями высшей гражданской власти, так все уходят, и их место во время Божественной литургий – пустует… Я был грустно поражен, когда увидел это в первый раз: и омрачилась для меня радость светлаго праздника грешною, может быть, в такой день, но тяжелою скорбью. Куда так спешат эти чиновные мундиры? Ужели уж так утомились, что не в силах достоять литургию?.. Нет, но они спешат – на разговенье… Позвольте же: да разве можно “разговляться” – до обедни? Спросите любую безграмотную старушку, и она вам скажет, что это – грех, что это оскорбление праздника Господня… Ведь что такое литургия? Это воспоминание всего великаго искупительнаго подвига нашего Господа, это великое, установленное Им таинство, чрез которое мы можем иметь с Ним живое благодатное общение – в причащении Его Божественных Таин приискренне соединяться с Воскресшим, становиться – не в переносном, а в буквальном смысле – членами Его таинственнаго тела – Церкви, по реченному: Ядый Мою плоть и пиай Мою кровь во Мне пребывает и Аз в нем (Ин. 6, 56), и: един хлеб – едино тело есмы мнози, вси бо от единаго хлеба причащаемся (1 Кор. 10, 17). Вот почему в доброе старое время, а в благоустроенных обителях и на Св. горе Афонской еще и теперь в этот день все присутствующие, все молящиеся в храме причащаются Тела и Крови Господних. Увы! У нас дошло до того, что один “образованный” мундир спрашивает архиерея: “а что, владыко, важнее: утреня или литургия?”… И вот бегут от литургии, чтоб скорее выпить, да, именно выпить прежде всего, и закусить (позволительно спросить еще: все ли разговляются в этот день? Ведь многие и не нуждаются в “разговеньи”, ибо и не “заговлялись” вовсе…), закусить и прилечь уснуть – пока до визитов… И грустно становится пастырю. О, как грустно, когда он видит во время литургии половину храма пустующею, и только верные молятся с ним, молятся о всем мире и вот об этих неразумных “интеллигентах”, что ушли из храма Божия прежде времени…[6]
Но скорбь пастыря сим не оканчивается, а только начинается. Как проводят русские люди Великие дни?
Все празднование полагается в праздности, в служении чреву, в празднословии и забавах. Работать во славу Божию почитают грехом, а проводить время в праздности и предаваться игрищам, не всегда безукоризненным, а – что хуже всего – пьянствовать, сквернословить, буйствовать, это – не грех, это можно – ведь, “кто празднику рад, тот-де до свету пьян!”… Мнящие себя быть цветом народа, люди “общества”, интеллигенты, с утра до вечера визитируют, а вечером, вместо того, чтобы пойти в храм Божий, спешат в театр, на вечера, балы, где предаются танцам, картежной игре, пустословию и нередко тому же пьянству, как и простой народ, только прикрытому приличиями… А простой народ – на гульбищах, на базарах, около винных лавок и – да не возглаголют уста мои грешных дел человеческих, что творят в великие и святые дни праздничные, особенно же в дни Святой Пасхи!.. И томится болью сердце добраго пастыря, и молится он: Господи, не постави им греха сего! И желает он только бы скорее миновали эти дни…
И вспоминается завет великаго Апостола Христова Павла христианам: “Разве не знаете, что малая закваска квасит все тесто? Итак, очистите старую закваску, чтобы быть вам новым тестом… ибо Пасха наша Христос заклан за нас. Посему станем праздновать не со старою закваскою, не с закваскою порока и лукавства, но с опресноками чистоты и истины”! (1 Кор. 5, 6–8).
№ 12
Сердце очерствело…
“Сердце наше окаменело”, – пишет мне один из простецов-читателей, душа стала, как воск на морозе, а царь Давид говорит, что воск тает от лица огня. Та к и душа наша нуждается в солнце, чтобы согреться и умягчиться. Но лучи солнца мало проникают сквозь мрак житейской суеты… Вот наступает праздников праздник – Светлое Воскресение Христово; какая радость для христианина, какое торжество, как душа волнуется!.. Мне уже 60 лет от роду; значит, я встречаю сознательно этот праздник, по крайней мере, в 50-й раз, и все одно и то же, – та же радость, то же душевное волнение, как и 50 лет назад! С нетерпением ждешь удара в колокол к светлой заутрени, с трепетом сердечным идешь в Божий храм, а при пении радостнаго Христос воскресе – от умиления слезы текут… А потом что? Иду домой, христосуюсь с домочадцами, и все садимся за стол, уставленный яствами и питьями со спокойной совестью… А там, где-то далеко от нас, слышится жалобный голос: “Мама! мне холодно!.. Мама! я есть хочу!” А эта несчастная мама в нетопленной хате крепко прижимает к себе своих малюток, как птица птенчиков, чтобы согреть их, и слышит она торжественный звон, и заливается для праздника горючими слезами… А детки опять свое: “Мама, я есть хочу, мне холодно!”… – “Да обождите родные мои! Вот Бог пошлет”…
А мы с спокойной совестью разговляемся, мы не слышим этих горьких жалоб вдов и сироток, и мы смеем называть себя христианами!.. Св. Евангелие всегда пред нами; раскроем его и прочтем, – вот что говорит Христос грешникам: “ алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и вы не приняли Меня; был наг, и не одели Меня, болен и в темнице, и не посетили Меня… Идите же от Меня, проклятые, во огнь вечный, уготованный диаволу и ангелам его!” (Мф. 25, 41–43)… О, как страшно! Та к ли ты поступаешь, душа моя? Та к ли, как велит Христос? О, как хотелось бы, хотя в этот великий торжественный праздник, обогреть и накормить этих несчастных сироток, согреть их теплым отеческим словом, – какую радость мы принесли бы этим вдовицам, этим сироткам, в этот великий и пресветлый день Христов! А какая радость была бы для нас самих, для нашей души: мы сказали бы: “Слава Богу! Хотя раз в году мы исполнили завет Христа!”
С удовольствием я делаю выписки из этого письма и радуюсь, что есть еще добрыя христианския души, которыя не совсем забыли заветы Христовы, что еще тоскуют сердцем по этим заветам. Далее в письме автор скорбит, что он одинок, что один он не в силах этого сделать – на это у него средств нет… Не скорби, добрая православная душа! Не можешь ты сделать многаго – сделай хотя немногое; не можешь согреть и напитать всех сироток, которых видишь, – пригрей и накорми хоть одного из них, приласкай и добрым словом утешь остальных: это-то ты уж, конечно, можешь, а Бог, видя твое доброе произволение, пошлет тебе невидимо средства и на других сироток… Ведь не мы делаем добро, а Бог в нас и чрез нас творит его, – мы же только орудие Его жизнедеятельности на земле… Христос ищет среди людей, среди верных Его заветам душ, таких, у коих сердце открыто для добра, и творит чрез них это добро, и делает их счастливцами, живыми членами Своего таинственнаго тела – Церкви Православной… Не знают этого счастья сыны мира, служащие богу века сего – мамоне; не знают еретики, высоко о себе думающие: это счастье доступно только смиренным душам, внимающим слову Христову: егда твориши милостыню, да не увесть шуйца твоя, что творит десница твоя (Мф. 5, 3). И когда же мирянину творить такое животворящее для души добро, как не в праздники Господни, как не в светлые дни Христова Воскресения? Ведь то, что мы делаем ближнему, мы делаем Самому Господу нашему, слышите, что Он говорит: аминь, глаголю вам: елика сотвористе единому братий Моих меньших – Мне сотвористе! (Мф. 25, 40).
Я говорю мирянину… А мы, пастыри, мы что должны делать в святые дни?.. О, конечно, по мере наших сил, идти впереди своих пасомых в доброделании, ибо сказано: овцы по Нем идут (Ин. 10, 6); мы должны первые подавать пример любви христианской во имя Воскресшаго Христа. А затем – слышите: русская душа жалуется, что ей холодно? Та к согреем ее благодатью Христовой! О, как преизобильно веет эта божественная благодать, всегда немощных врачующая и оскудевающих восполняющая в нашей Церкви Православной! Одно уже богослужение, разумно, благоговейно, истово совершаемое, как согревает верующее сердце! И особенно богослужение праздничное: какая дивная поэзия в песнопениях, какая красота, выразительность, осмысленность в обрядах! Привлеките к участию в богослужении молящийся народ, введите постепенно общее церковное пение: пусть дети поют и читают в церкви, а вы не опускайте ни одного богослужения без живого слова проповеди, хотя краткаго, но сердечнаго, и – верьте: тогда никто не пойдет на эти скучнейшия собрания еретиков – пашковцев, штундистов, баптистов, имже ныне несть числа. Чтобы приучить народ к общему пению, ныне издано много сборников молитв и песнопений, ценою в несколько копеек: каждый может себе приобрести такую книжку и по ней петь то, что положено и чего не знает он наизусть. Затем, кроме богослужения, открывайте внебогослужебныя собеседования и в храме, и в школах, и по деревням. И здесь учите народ пению: он так любит петь церковныя песнопения. И научить этому не особенно трудно: ведь если он запомнит восемь напевов гласов, то уже может и петь стихиры, остальное еще легче усвоить. На собеседованиях облекайте истину Христову в образы, приводите больше примеров из жизни святых Божиих, как они прилагали к жизни учение Христово, а чтобы не сказал кто: то были святые, а нам, грешным, где же им подражать? – берите примеры и из современной жизни… Кто хочет исполнить свой долг по совести, кто любит сердцем своих пасомых, тот постоянно слышит в своем сердце голос Христа Спасителя: жатва убо многа, делателей же мало… И жаждущих слова Божия много, ах, как много! Ведь почему-нибудь да идут к еретикам, на их собрания: что их влечет туда? Простое ли только любопытство? Нет, там они надеются пить воду живую, но вместо того – пьют яд вражды против матери-Церкви… “Отчего у нас понятия помутились, – пишет мне тот же простец, – отчего мы не можем отличить черное от белаго? Да оттого, что нас не учат, с нами не беседуют по-отечески, оттого, что мы не чувствуем той теплоты в наших пастырях, какой просит наша душа… Если бы наши пастыри пошли в деревню на беседы, посмотрите, как повалил бы к ним народ послушать святой той проповеди, пришли бы и мужчины, и женщины, и дети: какая радость была бы для пастыря, да и для простых людей! Они долго помнили бы и проповедь, и проповедника. А у нас появились волки хищные в овечьей шкуре, именуемые баптисты, и увлекают из стада Христова добрых овечек. Везде, где они появляются, народ валом валит послушать проповедника-баптиста о слове Божием. Простой человек рад хоть безбожника послушать, только бы говорил он о слове Божием. А у нас нет бесед у наших пастырей, нет света, нет тепла, и остыли наши души, и перестают православные в церковь ходить… Дайте же нам света, дайте нам тепла, согрейте нас отеческой любовью!”…
Вот голос православной народной души. Ужели мы не услышим его? Страшно Богу ответим, если притворимся, будто не слышим его. Его нельзя не слышать. Алчущий и жаждущий народ – смотрите – идет к тем, кто дает ему камень вместо хлеба, змию вместо рыбы: кто ответит Богу за это, братья-сопастыри стада Христова?!
А мы с спокойной совестью разговляемся, мы не слышим этих горьких жалоб вдов и сироток, и мы смеем называть себя христианами!.. Св. Евангелие всегда пред нами; раскроем его и прочтем, – вот что говорит Христос грешникам: “ алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и вы не приняли Меня; был наг, и не одели Меня, болен и в темнице, и не посетили Меня… Идите же от Меня, проклятые, во огнь вечный, уготованный диаволу и ангелам его!” (Мф. 25, 41–43)… О, как страшно! Та к ли ты поступаешь, душа моя? Та к ли, как велит Христос? О, как хотелось бы, хотя в этот великий торжественный праздник, обогреть и накормить этих несчастных сироток, согреть их теплым отеческим словом, – какую радость мы принесли бы этим вдовицам, этим сироткам, в этот великий и пресветлый день Христов! А какая радость была бы для нас самих, для нашей души: мы сказали бы: “Слава Богу! Хотя раз в году мы исполнили завет Христа!”
С удовольствием я делаю выписки из этого письма и радуюсь, что есть еще добрыя христианския души, которыя не совсем забыли заветы Христовы, что еще тоскуют сердцем по этим заветам. Далее в письме автор скорбит, что он одинок, что один он не в силах этого сделать – на это у него средств нет… Не скорби, добрая православная душа! Не можешь ты сделать многаго – сделай хотя немногое; не можешь согреть и напитать всех сироток, которых видишь, – пригрей и накорми хоть одного из них, приласкай и добрым словом утешь остальных: это-то ты уж, конечно, можешь, а Бог, видя твое доброе произволение, пошлет тебе невидимо средства и на других сироток… Ведь не мы делаем добро, а Бог в нас и чрез нас творит его, – мы же только орудие Его жизнедеятельности на земле… Христос ищет среди людей, среди верных Его заветам душ, таких, у коих сердце открыто для добра, и творит чрез них это добро, и делает их счастливцами, живыми членами Своего таинственнаго тела – Церкви Православной… Не знают этого счастья сыны мира, служащие богу века сего – мамоне; не знают еретики, высоко о себе думающие: это счастье доступно только смиренным душам, внимающим слову Христову: егда твориши милостыню, да не увесть шуйца твоя, что творит десница твоя (Мф. 5, 3). И когда же мирянину творить такое животворящее для души добро, как не в праздники Господни, как не в светлые дни Христова Воскресения? Ведь то, что мы делаем ближнему, мы делаем Самому Господу нашему, слышите, что Он говорит: аминь, глаголю вам: елика сотвористе единому братий Моих меньших – Мне сотвористе! (Мф. 25, 40).
Я говорю мирянину… А мы, пастыри, мы что должны делать в святые дни?.. О, конечно, по мере наших сил, идти впереди своих пасомых в доброделании, ибо сказано: овцы по Нем идут (Ин. 10, 6); мы должны первые подавать пример любви христианской во имя Воскресшаго Христа. А затем – слышите: русская душа жалуется, что ей холодно? Та к согреем ее благодатью Христовой! О, как преизобильно веет эта божественная благодать, всегда немощных врачующая и оскудевающих восполняющая в нашей Церкви Православной! Одно уже богослужение, разумно, благоговейно, истово совершаемое, как согревает верующее сердце! И особенно богослужение праздничное: какая дивная поэзия в песнопениях, какая красота, выразительность, осмысленность в обрядах! Привлеките к участию в богослужении молящийся народ, введите постепенно общее церковное пение: пусть дети поют и читают в церкви, а вы не опускайте ни одного богослужения без живого слова проповеди, хотя краткаго, но сердечнаго, и – верьте: тогда никто не пойдет на эти скучнейшия собрания еретиков – пашковцев, штундистов, баптистов, имже ныне несть числа. Чтобы приучить народ к общему пению, ныне издано много сборников молитв и песнопений, ценою в несколько копеек: каждый может себе приобрести такую книжку и по ней петь то, что положено и чего не знает он наизусть. Затем, кроме богослужения, открывайте внебогослужебныя собеседования и в храме, и в школах, и по деревням. И здесь учите народ пению: он так любит петь церковныя песнопения. И научить этому не особенно трудно: ведь если он запомнит восемь напевов гласов, то уже может и петь стихиры, остальное еще легче усвоить. На собеседованиях облекайте истину Христову в образы, приводите больше примеров из жизни святых Божиих, как они прилагали к жизни учение Христово, а чтобы не сказал кто: то были святые, а нам, грешным, где же им подражать? – берите примеры и из современной жизни… Кто хочет исполнить свой долг по совести, кто любит сердцем своих пасомых, тот постоянно слышит в своем сердце голос Христа Спасителя: жатва убо многа, делателей же мало… И жаждущих слова Божия много, ах, как много! Ведь почему-нибудь да идут к еретикам, на их собрания: что их влечет туда? Простое ли только любопытство? Нет, там они надеются пить воду живую, но вместо того – пьют яд вражды против матери-Церкви… “Отчего у нас понятия помутились, – пишет мне тот же простец, – отчего мы не можем отличить черное от белаго? Да оттого, что нас не учат, с нами не беседуют по-отечески, оттого, что мы не чувствуем той теплоты в наших пастырях, какой просит наша душа… Если бы наши пастыри пошли в деревню на беседы, посмотрите, как повалил бы к ним народ послушать святой той проповеди, пришли бы и мужчины, и женщины, и дети: какая радость была бы для пастыря, да и для простых людей! Они долго помнили бы и проповедь, и проповедника. А у нас появились волки хищные в овечьей шкуре, именуемые баптисты, и увлекают из стада Христова добрых овечек. Везде, где они появляются, народ валом валит послушать проповедника-баптиста о слове Божием. Простой человек рад хоть безбожника послушать, только бы говорил он о слове Божием. А у нас нет бесед у наших пастырей, нет света, нет тепла, и остыли наши души, и перестают православные в церковь ходить… Дайте же нам света, дайте нам тепла, согрейте нас отеческой любовью!”…
Вот голос православной народной души. Ужели мы не услышим его? Страшно Богу ответим, если притворимся, будто не слышим его. Его нельзя не слышать. Алчущий и жаждущий народ – смотрите – идет к тем, кто дает ему камень вместо хлеба, змию вместо рыбы: кто ответит Богу за это, братья-сопастыри стада Христова?!
№ 13
Мой отклик на голос из земли забвенной
Сегодня читатели найдут в “Троицком Слове” письмо миссионера “Из земли забвенной” – из далекой Камчатки. Молодой проповедник Православной веры Христовой прибыл оттуда нарочито в Петербург, чтобы поведать духовныя нужды инородцев, обитающих в этом холодном, пустынном крае, знакомил жителей Петербурга с бытом и нравами этих детей природы, призывал православных к образованию общества или братства, чтобы вносить свет Христов в этот, действительно, забытый в духовном отношении край, где на расстоянии 943 000 квадр. верст нет ни одной православной церкви, где тунгусы, принявшие св. крещение, видят священника один раз в 20 лет… Отец Нестор рассказывал, как ему приходится объезжать за сотни и тысячи верст отстоящия одна от другой юрты туземцев: ехать нужно на собаках, в страшную стужу, в вечной тьме, прорезываемой только иногда северными сияниями. Слушая его рассказы, невольно начинаешь стыдиться за тех, кои именуют себя православными, но своим поведением, своею деятельностью блазнят только младенчествующих инородцев, которые с недоумением спрашивают: “А где же Светлый Бог вон у тех…” Жаль, что о. миссионер не написал тех подробностей, которыя он передавал в устной беседе: о том, как живут эти дети природы, как устроены их юрты, как он пробирается в эти юрты, спускаясь через дымовое отверстие сверху, верхом по закопченному бревну, пачкаясь сажею, задыхаясь, без привычки, от дыма, разъедающего до боли глаза, переполняющаго нос и рот, как нуждаются эти дикари в помощи медицинской. На всю Камчатку есть всего лишь один врач, да и тот никогда не ездит по инородцам. Сестры милосердия несут самоотверженный труд, но их всего на Камчатке – три. И вот в этой юрте, пропитанной запахом гноя, миссионера окружают больные, голодные люди, среди них много с отгнивающими частями тела, безногих, безруких, с искаженными и выгнившими лицами, всякаго возраста, от младенца до старика. Вот ползет десятилетний мальчик, покрытый страшными гнойными язвами, и безсвязным глухим стоном просит о помощи и облегчении. Вот его несчастная мать, исстрадавшаяся за него, старается облегчить страдания своего любимца-сына, но как? Она вырезает его гнойные наросты рабочим тупым, иногда грязным, ножом, вытирает эти раны сухой травой и, конечно, засоряет их еще более… Вот отец с отгнившими ногами, с болезненным стоном ползет по земле, разлагаясь дальше, а мать и дочь, лет семи малютка, обе скорчены и ходят, опершись руками на землю, с опущенной всегда вниз головою…[7] Сердце содрогается, когда слышишь это из уст того, кто, лицом к лицу, сердцем пережил все это как свидетель неложный, как служитель Христа, душу свою отдавший этим страдальцам, а когда он же поведает, что эти дети природы встречают каждаго, носящаго духовную одежду неизъяснимо-трогательным приветствием: “Христос воскресе!” – как будто напоминая тем, что во имя Воскресшаго Спасителя мира они ожидают от нас помощи как духовной, так и телесной, – трудно удержать слезы сострадания, и я видел эти слезы на глазах даже мужчин, которые слушали о. Нестора… И слава Богу, дело, зачем он приезжал в столицу, налаживается: братство уже представило в Святейший Синод свой устав, более ста лиц из высшаго круга откликнулось на его призыв и записалось в учредители. Сам Благочестивейший Государь изволил принять молодого труженика на невозделанной ниве Евангелия, и отнесся с царским благоволением к его святому делу.