— Давай поговорим о том, кто твои читатели.
— Прежде всего, я хочу сказать, что у меня с этой огромной массой безымянных читателей очень насыщенные взаимоотношения. Но это не отношения учителя с учеником и не отношения традиционного писателя со своими читателями.
— Тогда что это за взаимоотношения?
— Дружеские, даже если мы не знакомы. Как будто я делюсь чем-то очень личным, но это то личное, что принадлежит всем, это то лучшее, что есть в каждом из нас.
— Покажи мне последнее полученное тобой письмо.
— Вот. Оно очень любопытное, мне пишет юноша, и тут есть фотография, на которой мы вместе. Наверное, виделись на какой-нибудь презентации в Англии. Письмо написано очень по-женски, с рисунками. Он говорил, что изучает португальский, что видит во сне ангелов. И шлет мне фотографию, чтобы я ему ее надписал. Я ничего не помню, но он рассказывает, где мы познакомились и какое впечатление это на него произвело. И еще пишет об «Алхимике».
Я получаю тысячи подобных писем, порой на восьми, десяти листах. Но я тебе уже говорил, что за редкими исключениями пишут простые читатели, знаменитости обычно этого не делают.
— Ты думаешь, тебя больше читают мужчины, чем женщины?
— Сначала было гораздо больше женщин. Теперь тенденция изменилась. Когда я начал выступать с лекциями, девяносто процентов слушателей составляли женщины и десять — мужчины. Сейчас пропорция изменилась:
шестьдесят процентов женщин и сорок — мужчин. Они уже не стесняются выказывать свои чувства, стоят в очереди за автографом, как женщины. Думаю, таково же должно быть и соотношение читателей. Но, по правде говоря, точно я не знаю.
— А случались ли когда-нибудь какие-то неожиданные встречи?
— Да, множество. Иногда я встречаю людей, о которых никогда бы не подумал, что это мои читатели. Тогда я начинаю думать, что мои читатели составляют очень разнообразный мир. И я вижу, что их связь со мной очень сильна. Не так важно, хорошо ты пишешь или плохо, это что-то вроде братства, союзничества. Из просто читателей они часто превращаются в моих союзников.
Когда я думаю о своих читателях, о том, как они выходят из дома, садятся на автобус, идут в книжный магазин и, может быть, стоят в очереди за моими книгами, потому что магазин переполнен, это меня по-настоящему волнует.
— Как ты думаешь, почему твои книги пользуются таким успехом?
— Думаю, что, когда люди читают какую-то из моих книг, они говорят: «Я и сам мог бы написать эту книгу, в ней говорится о том, что я знал когда-то, но забыл». Это то, о чем мы уже говорили, -коллективное бессознательное. Думаю, мои книги причастны к таинственному творческому процессу, в котором особую роль играет женское начало.
— Что это за женское начало?
— Как мы уже как-то говорили, это та часть нас, которая не возводит стены между священным и мирским, умеет пользоваться интуицией, видеть магическую сторону существования и применяет закон парадокса к обычной жизни.
— Ты думаешь, что для нынешней молодежи ты значишь то же самое, что значил Кастанеда для поколения 68-го года?
— В предисловии к «Паломнику», своей первой книге, я упоминаю Кастанеду и отождествляю Петруса с доном Хуаном, но я не чувствую себя его продолжателем. Во время паломничества в Сантьяго я вынес для себя самый важный урок в своей жизни: чудо не является собственностью немногих избранных, оно принадлежит всем людям, даже самым обычным. Я абсолютно уверен только в этом, что мы все воплощаем божественность Бога. У Кастанеды наоборот -только избранные способны проникнуть в тайну. Но Кастанеда всегда был моим кумиром. Я всегда говорю, что он изменил мою жизнь. После его смерти в апреле 1998 года я посвятил ему статью в газете «О Глобо».
— Как я вижу, паломничество в Сантьяго сыграло очень большую роль в твоей жизни.
— Без всякого сомнения. Для меня это было решающее событие. Когда я начал паломничество, я тоже был уверен, что найти свою судьбу, проникнуть в тайны духа под силу лишь избранным. Поэтому на середине пути я пережил острый кризис.
— Некоторые даже сомневаются, что ты и правда ходил в паломничество и провел там столько дней.
— Я знаю. Но они не читали мою книгу об этом, иначе бы они так не говорили. Было бы невозможно написать об этом так, с таким количеством разнообразных подробностей, почти день за днем, если бы я там не был. Но, прежде всего, это паломничество не изменило бы так круто мою жизнь, если бы я отнесся к нему несерьезно.
— Совершив паломничество, ты на какое-то время остался в Мадриде.
— На несколько месяцев. Ходил на все корриды. Это были для меня счастливые месяцы, потому что я ничего не делал, расстался с представлением об избранничестве, перестал думать, что боль священна, что сложность — это мудрость, а вычурность — это хороший вкус. Я наконец расстался с идиотским представлением о том, что чем вещи сложнее, тем они важнее.
— Дорога святого Иакова со всем этим покончила.
— И я хочу, чтобы мои читатели об этом знали. Благодаря паломничеству я познакомился с простыми людьми, которые, как я узнал, обладают удивительной мудростью, наперекор всем ментальным схемам. Например, я никогда не забуду, как однажды встретил в деревенском баре юношу. Он был необразован, наверняка не знал, кто такой Пруст, но рассказал мне столько удивительных вещей о жизни, что я был поражен. А другой и рта не раскрыл, но с добрым чувством протянул мне руку помощи так, как я сам никогда не делал, несмотря на всю свою религиозность, мудрость и духовный поиск.
— И ты вернулся другим человеком.
— Это было радикальное изменение, поворот на сто восемьдесят градусов. Тогда-то я и решил написать обо всем этом для обычных людей, которых мы считаем невеждами и которые на самом деле владеют удивительным тайным знанием. Я считал себя писателем, но никогда не решался писать. Великий урок, который я вынес из этого паломничества, был в том, что я понял — красота таится в простоте. Поэтому мой дом, как ты и сам можешь заметить, обставлен предельно просто. Он почти пуст. Только там, в углу гостиной, стоит цветок. Это красиво, потому что нет ничего больше. Простота -самая большая красота.
— Кстати, об обычных людях. Ты знал, что католические теологи консервативного толка не признают истинными явления Богоматери по одной очень любопытной причине. По их мнению, если бы Пресвятая Дева хотела что-то сказать человечеству, она не стала бы выбирать для этого таких простых и невежественных девушек, как визионерки Лурда и Фатимы.
— Как будто сам Христос был великим мудрецом своего времени. Это не так. Он окружил себя не мудрецами, а довольно невежественными рыбаками, и им открыл истину. Есть одна интересная научно-фантастическая история, называется «Черное облако». Там говорится о появлении облака, которое своей мудростью пожирало миры и галактики. Это облако было абсолютным знанием, оно готовилось поглотить и Землю.
Человеку удается войти в контакт с этим облаком и сказать, что на Земле уже есть разумная жизнь, пусть уходит. Но еще люди сказали облаку: прежде чем ты уйдешь, передай Земле все свои знания, раз уж ты такое мудрое. Выбери самого мудрого человека и войди с ним в контакт. Черное облако вступает в контакт с мудрецом, но у того в результате происходит кровоизлияние в мозг. В больнице к нему заходит другой человек -прибраться в его палате. Он говорит, что облако ошиблось, надо было выбрать его.
— Но почему?
— Очень просто, потому что у мудреца уже был свой выстроенный образ мира, а когда пришло облако, у него возникло столько противоречий, что они его убили. Тогда как другой человек со всей своей простотой, с обычным умом, без предрассудков, принял бы это знание легко, с радостью. Черное облако Фреда Хойла -это классика научной фантастики. И это как раз о том, что я говорю о своих читателях, для которых пишу. Я пишу для ребенка, обитающего внутри нас. Есть много ложных мифов о невинности и о детях — якобы невинность делает людей глупыми. Нет, существует невинность энтузиазма, удивления, невинность приключения. И это особенно чувствуют дети. Именно это хотел сказать Христос в Евангелии, когда утверждал, что будет учить своей мудрости детей и будет скрывать ее от мудрецов и властителей. Все это играет важную роль в философии моих книг.
— Ты говорил, что во время встреч с читателями в разных концах света с тобой иногда случались таинственные, почти мистические вещи?
— Это правда. Слава Богу, у меня есть живые свидетели, которые могут все подтвердить, потому что иначе никто бы мне не поверил. Я тебе расскажу парочку таких историй. Однажды я выступал с лекцией в книжном магазине под названием «Букс и Брокс» в Майами, рассказывал о книге «На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала», главная героиня которого -женщина по имени Пилар. В какой-то момент я сказал: «Гюстав Флобер однажды сказал: „Мадам Бовари — это я“, — и добавил: — Пилар — это я». Как всегда бывает на моих американских лекциях, я сразу же прочел несколько абзацев из книги, чтобы потом выслушать вопросы читателей. Когда я читал, мы услышали сильный шум, как будто что-то упало. Закончив читать, я громко сказал: «А теперь посмотрим, что там случилось». Это была книга, упавшая с полки. Я беру ее в руки и не могу поверить — это была «Мадам Бовари» Гюстава Флобера. Эту книгу я привез с собой. Она у меня здесь.
Все очень удивились. Со мной часто происходят подобные вещи. Удивительно ведь, что из множества книг, которые там стояли, упала именно та, которую я упомянул в начале лекции. Тебе это может подтвердить Майкл Кэплан, хозяин книжного магазина. Он больше всех удивился.
— А что это за другая история, которую ты хотел рассказать?
— Она тоже случилась в Майами, в городе, который я очень не люблю. Я выступал по всем Соединенным Штатам, а оттуда должен был ехать в Японию. Я тогда еще не очень привык к разъездам по разным странам и следовал маршруту, намеченному издателями. Сейчас я сам разрабатываю маршрут. Путешествую в течение месяца, а если есть возможность, потом месяц отдыхаю, иначе это очень утомительно.
Обычно издатель не сопровождает писателя в поездках. Как правило, это бывает кто-то еще, кто не имеет никакого отношения к издателю.
— Кто сопровождал тебя в Майами?
— Представительница издательства «Харпер» в Майами, девушка по имени Шелли Митчелл. Я должен был выступать в одном книжном магазине, мы направлялись туда. Было восемь вечера. Она сказала: «Подожди, я забегу ненадолго к своему приятелю и вернусь». США -сложная страна, кроме того, я устал от всех этих разъездов. Я чувствовал себя разозленным, грустным, одиноким, несчастным посреди Майами. И я подумал:
«Что я тут делаю? Мне все это не нужно, мои книги и так хорошо продаются. Я скучаю по Бразилии, по дому». Я закурил сигарету и стал думать: «Эта зараза бросила меня здесь одного и спокойно отправилась целоваться со своим дружком».
— И тогда, как я догадываюсь, произошло нечто необычное.
— Случилось так, что мимо меня прошли три человека, а с ними девочка двенадцати лет. Она повернулась к одному из трех взрослых и спросила: «А ты читала „Алхимика“?» Я остолбенел. Женщина, видимо мать девочки, ответила что-то, что я не понял, но девочка настаивала: «Ты должна прочесть его, это очень хорошая книга». Я не выдержал, подошел к ним и сказал: «Я автор „Алхимика“». Мать девочки посмотрела на меня и сказала: «Пойдем скорее, это сумасшедший». Тогда я побежал за девушкой в магазин, куда она зашла к жениху, попросил ее, чтобы она сказала этим людям, что я не сумасшедший, что я действительно автор книги.
Нам удалось догнать их, а они действительно собрались убежать. Девушка сказала им: "Я американка, а этот господин не сумасшедший, он и есть автор «Алхимика». Тогда девочка, очень довольная, сказала: «Я-то сразу поверила, а они нет». Моя спутница сказала девочке: «Это тебе урок на будущее. Доверяй своей интуиции, родители не всегда и не во всем оказываются правы».
Я пригласил их на лекцию. Представил всем девочку, рассказал, что произошло. Все стали аплодировать. Это как раз то, что мы говорили о знаках. В момент, когда у меня почти закончилась энергия, пропал энтузиазм и я почувствовал себя опустошенным, эта девочка принесла мне небесное послание. Ангел воспользовался ею, чтобы поддержать меня и убедить в том, как важно лично встречаться с читателями.
— Как ты отвечаешь тем, кто говорит, будто ты не можешь быть хорошим писателем, если будишь столько энтузиазма в простых людях?
— Это культурный фашизм. Некоторые из этих интеллектуалов разглагольствуют о демократии, а в глубине души считают народ тупицей.
— Ты — писатель, которого любят и ненавидят. Что для тебя любовь?
— Это некая магия, ядерная сила, которая способна и помочь тебе реализоваться, и разрушить тебя. Для меня любовь — это одновременно и самая разрушительная, и самая созидательная сила на свете.
Трудно найти критические отзывы о Коэльо-писателе, в которых бы анализировались его произведения и, что особенно важно, чьи авторы понимали бы, что Пауло Коэльо — больше, чем просто писатель. Он -социальное и культурное явление, достойное изучения. Иногда его испанские читатели спрашивают меня, что говорят о нем в Бразилии, о его книгах, о его феномене как писателя. Готовя к печати эту книгу, я постарался найти критический отзыв, который не грешил бы излишней восторженностью, но при этом не был бы до абсурда критичным. Вроде того, что сказал в интервью журналу «Вежа» Дэви Арригуччи Жуниор, который в ответ на вопрос, что он думает о книгах Коэльо, сказал: «Я их не читал, но они мне не нравятся».
И я нашел критический отзыв, в котором феномен Коэльо беспристрастно анализируется во всей полноте. Он называется «Почему Пауло Коэльо», и опубликовал его известный писатель и журналист Карлос Хейтор Кони в журнале «Република». Вот что там говорится:
"В Париже, во время книжной ярмарки, я сам был свидетелем этого литературного и издательского феномена нашего времени. Пауло Коэльо добился такого уровня популярности и интереса во всем мире, какого еще никогда не было в бразильской культурной жизни.
Есть еще много людей, которые продолжают морщить нос при упоминании о нем, не только из-за его успеха, но и потому, что считают его книги чем-то незначительным, коммерческим, в конечном счете просто макулатурой.
Но я вижу все это иначе. Я не причисляю себя к близким друзьям Пауло Коэльо, мы относимся друг к другу с уважением и даже с нежностью, но при встрече никогда не обмениваемся больше чем полусотней слов. Но у меня уже есть объяснение его популярности. Вот оно.
Уходящий век начался с двух утопий, которые, казалось, способны были решить все телесные и духовные проблемы человечества. Маркс и Фрейд, каждый в своей области, называемой «научной», установили правила, которым суждено было засорить мозги миллионам людей. И те стали бороться или за социальную справедливость, или, с помощью психоанализа, за справедливость в отношении самих себя.
Но век заканчивается, и оба великих и могущественных идола упали: оказалось, у них глиняные ноги.
Марксизм не выдержал падения режимов, установленных согласно его предписаниям, хотя социализм как таковой остается осуществимой мечтой, в которую человечество продолжает верить. Фрейду возражали еще при жизни, растаскивали его теорию на части, его последователи объявляли о расколе, поднимали бунт. Его исходная доктрина сейчас воспринимается лишь как литературное эссе, за ней все меньше признают научную основу.
С крушением этих двух утопий в конце века в человеческих душах образовалась пустота. И, как это всегда бывает, неизбежно стало возникать тяготение к мистике, даже к магии. И вот появляется наш маг со своей простотой, который порой напоминает святых всех эпох и религий. Он произносит нужные слова, все хотят их слушать, ведь в той или иной мере эти слова уже есть в душе у каждого из нас.
Пауло Коэльо нашел эти слова в священных и мирских книгах, в восточных легендах и западных сказаниях; создал гениальную смесь из Евангелий, средневековых книг по магии, несравненной восточной поэзии, которую мы так мало знаем. И научился простоте, никому ничего не навязывает, с легкостью выражает то, что думает и чувствует.
Многие пытались и все еще пытаются сделать то же, что и он, но не могут добиться такого же успеха. Что касается меня, то и в частной, и в профессиональной жизни я тяготею к чрезвычайно пессимистическому и жестокому взгляду на человеческое существование, то есть придерживаюсь диаметрально противоположного мнения. Но всякий, кто, как Пауло Коэльо, пытается по-своему улучшить человека и сделать жизнь менее невыносимой, вызывает у меня восхищение и желание поздравить его".
Карлос Хейтор Кони — писатель и журналист, автор более двадцати книг, в том числе романов «Почти Память» и «Дом трагического поэта»
Мнение Нелиды Пиньон, бывшего президента Бразильской Академии Языка:
Особенно строги к Пауло Коэльо литературные критики, которые обвинили его даже в неумении писать. Поэтому мы решили спросить пользующуюся всемирным признанием, выдающуюся бразильскую писательницу Нелиду Пиньон, что она думает о Пауло Коэльо. Писатель, чьи книги переведены на все основные языки Земли, Нелида до прошлого года была президентом Бразильской Академии Языка, и ее международный авторитет не подлежит сомнению.
На вопрос о Пауло Коэльо, вместе с которым она участвовала в круглом столе на книжной ярмарке «Ли-бер 1998», она ответила так:
«У меня нет эстетических предрассудков. Мы с Коэльо выступаем на одной сцене, хотя у нас разные роли. Это писатель, который своими книгами делает честь моей стране. Это очень достойный человек, к которому я отношусь с большим уважением. Мы познакомились на бензоколонке, когда заправляли бензином наши машины. Увидев меня, он поздоровался уважительно и немного смущенно. Я сказала: „Пауло, пойдемте обедать“. Так мы и познакомились. Я открою вам секрет: мы собираемся написать вместе книгу. Мы даже название придумали, но, надеюсь, вы на меня не обидитесь, если я пока не скажу какое».
Глава XI. Паула, Ана и Мария
«Если прибегнуть к метафоре пути, жизнь для меня подобна каравану, который вышел неизвестно откуда и движется неизвестно куда».
Многие читатели Коэльо мечтают посидеть с ним за одним столом в его доме в Рио-де-Жанейро и задать ему тысячу вопросов о его книгах, обменяться мнениями.
Эта мечта сбылась для трех испанских студенток — Паулы и Аны Гомес, двух сестер, одна из которых учится на архитектурном факультете, а другая на психологическом, и Марии Чаморро, их подруги, которая изучает педагогику.
Я познакомился со всеми тремя в самолете, когда летел из Мадрида в Рио-де-Жанейро, собираясь написать вместе с Коэльо эту книгу. Интересно, что все они читали в самолете одну из книг бразильского писателя.
Это были «Брида», «Пятая гора» и «На берегу Рио-Пьедра села я и заплакала». Они сказали, что очень хотели бы познакомиться и поговорить с писателем, которого так любят. Так родилась эта последняя глава книги, рассказывающая о встрече трех студенток с Коэльо в его доме в Рио. Эта встреча продолжалась до глубокой ночи, и в ней, кроме трех девушек-студенток, участвовали жена писателя Кристина и продюсер Мауро Сальес, лучший друг Коэльо, поэт и пользующийся уважением во всей стране деятель культуры.
После этой встречи писатель признался, что ему никогда еще не приходилось общаться со студентами, которые так свободно задавали бы ему такие глубокие вопросы.
На Паулу, будущего архитектора, произвело приятное впечатление то, как писатель перестроил свой дом. Он расположил самые важные для частной жизни вещи — спальню и рабочий стол — в самой красивой части дома, окнами на пляж, а заднюю часть дома, где нет красивых видов, отвел для более официальных помещений.
Ану и Марию, которые изучают психологию и педагогику, очень обрадовала возможность вступить с Коэльо в диалог на «ты», не обращая внимания на разницу в возрасте, хотя они и понимали, насколько его опыт и культура превосходят их собственные. Потом девушки признались, что эта встреча помогла им вырасти духовно.
Всем им удалось найти с писателем общий язык. Как они говорили, «это был не только интеллектуальный, но и очень жизненный разговор».
П.Г. -Мы думали, о чем тебя спросить, и у нас возникли два вида вопросов. Некоторые о молодежи вообще, другие личные, от каждой из нас.
— Прежде чем вы начнете, я хочу внести ясность: не думайте, что у меня на все найдется ответ. У нас будет дружеский разговор, ведь во время беседы мы все учимся друг у друга, правда?
П.Г. — Знаешь, нам иногда кажется, что испанская молодежь — не знаю, относится ли это к бразильской, — потеряла надежду. И это не те клише, которые можно прочесть в газетах или услышать по телевизору, а нечто более глубокое, как будто уже не знаешь, куда идти. Конечно, это касается не всех юношей и девушек, потому что я сама этого не испытываю. В чем ты видишь причину — как человек, который хорошо знает молодежь?
— А ты, Паула, если не испытываешь отчаяния, то что ты чувствуешь?
П.Г. — Чувствую нечто очень близкое к тому, о чем ты пишешь в своих книгах и что я для себя постепенно открываю. Думаю, наступает момент, когда узнаешь самого себя, чувствуешь, что в тебе заложены большие возможности. А встречи с внешним миром помогают мне о них узнать. И эта смесь свободы и знания о моем истинном предназначении делает меня счастливой, придает смысл моей жизни. Вопрос в том, действительно ли то, что я думаю и что сближает меня с твоими книгами, правда? Иногда, когда я беру в руки твою книгу, у меня возникает ощущение, что это письмо, которое ты написал мне.
— Все это, как мне кажется, имеет отношение к духовному поиску. Мы много говорили об этом с Хуаном и Розеаной -о том, как я стал писателем. Ключ к моей работе, если все предельно упростить, — это то, что я называю личным предназначением, как это показано в «Алхимике». И, хотя это кажется нам тайной, в нем и есть смысл нашего существования. Иногда это может быть непонятно, и мы начинаем насиловать судьбу.
Именно тогда мы чувствуем себя слабыми и трусливыми. Но в конечном счете личное предназначение никуда не исчезает, оно остается в нас, и мы знаем, зачем мы здесь. Так что для меня духовный поиск — это поиск полного осознания.
П.Г. — Осознания самого себя.
— Вот именно. Когда выпиваешь бокал вина, тебя озаряет свет, потому что, когда пьешь, слышишь звуки полей, где рос виноградник, голоса семьи человека, который собирал виноград, всего, что было тогда вокруг... это полное осознание всего. Именно это дает мне жизнь. И я всегда думаю об этом, но не как о жертве, а как о радости, с энтузиазмом.
П.Г. — Так ты лучше ощущаешь себя самого.
— Именно. Дело в том, что за много лет и поколений была создана книга, которая никогда не воплощалась физически и которую я называю «Учебником». Это книга, содержащая все правила, которым мы должны следовать, поколение за поколением. В какой-то момент мы перестаем понимать, зачем нам следовать этим правилам, но правила никуда не исчезают, а мы продолжаем им подчиняться. Если на двадцатой странице этой книги написано: «Сейчас надо учиться в университете, у тебя должен быть диплом, надо жениться в промежутке от двадцати пяти до тридцати лет», то, если не следовать этим правилам, столкнешься с новым конфликтом.
Х.А. — Ты имеешь в виду социальную систему, которая нам все это навязывает.
— Социум, такой, каким мы его сейчас знаем, он навязывает себя целым поколениям, но, поскольку это не очень ясная, невидимая книга, с ней невозможно сражаться совершенно открыто. Всем молодым людям приходится через это пройти. Одни интуитивно сражаются с тем, что там запечатлено, но не удовлетворяет их, другие принимают всё как есть. Соглашаясь, человек проживает уже не свою жизнь, а жизнь своих родителей, своей семьи, общества, общественного слоя. Хотя я оптимист и считаю, что, дойдя до полного разочарования, мы приходим к точке, в которой все меняется. Дойдя до крайности, поднимаешься с обновленными силами.
Х.А. -В философии ты явно гегельянец.
— Несомненно. Думаю, стало видно, что молодежь узнала о существовании Учебника и собирается его изменить. Мы как раз переживаем этот момент, и порой учебник все еще одерживает верх. Предыдущее поколение попыталось преодолеть Учебник с помощью спорта, гимнастики и всего того, что связано с миром яппи. Новое поколение, по-моему, другое, я вижу некоторые знаки — не знаю точно какие, — но думаю, что духовный поиск — это один из симптомов и что скоро разразится очень здоровый бунт. Я очень верю в силу оздоровления религии, думаю, что пришло время, когда даст о себе знать сила здорового бунта.
П.Г. -Что касается того, что ты говоришь об Учебнике... Мне лично помогло совершить рывок, вырваться из этих пут то, что я стала путешествовать.
— И мне тоже. Несомненно, именно путешествия помогли мне совершить рывок, когда мне было столько же лет, сколько тебе.
М.Ч. -Интересно, веришь ли ты в человечество. Например, «Пятая гора» основана на библейском тексте, исходя из которого ты выстраиваешь свой сюжет и вводишь в него свои мысли. Так ты как будто добиваешься равновесия между человеческим и духовным. Не знаю, то ли дело в твоем стиле, то ли в том, что ты хочешь быть понятным для всех, не хочешь впадать в крайности. Хочешь ли ты сказать, что только вместе с Богом можно пережить такое, или сочиняешь историю, чтобы всем было понятно, и намекаешь, что Бог — это само человечество?