Страница:
Подружка Мариночка убиралась и не могла уступить этого ответственного занятия своей рассеянной дочери. Лёлька начнет сметать пыль с книжных полок, потом уткнется в Брокгауза с Ефроном, или в своего обожаемого Дика Фрэнсиса, или вообще в одну из этих кровожадных книжек из серии «Детектив глазами женщины»… Девчонке ведь совершенно все равно, что читать, только бы чем-нибудь набивать вечно голодные мозги! Спохватится часа через три… Разумеется, к Свете должна была идти Лёля, и только она.
– Ма, – с тоской сказала Лёля, – да она ведь надо мной уже раз десять извращалась. И на всех портретах рожи разные! Это сколько же у меня астральных двойников получается?
– Имя им легион, – хихикнула мама. – Иди, иди, моя радость. Думаешь, я не знаю, что тебе лучше одиннадцатого двойника увидеть, чем чистить мой любимый ковер?
Так-то оно, конечно, так…
Смирившись с неизбежностью, Лёля наконец собралась и пошла (протянув немыслимым образом часа два и успев отобедать), но никакого предчувствия не снизошло на нее и в этот раз. Ни обнадеживающего, ни пугающего. И единственное, что заставила ее сделать интуиция, это надеть не юбку, как обычно, а толстые вязаные штаны. С другой стороны, юбку еще надо было гладить, а штаны вот они, стоит только руку протянуть, – так что, может быть, это вовсе не интуиция, а лень сыграла свою положительную роль?..
Дмитрий. Февраль, 1999
Лёля. Февраль, 1999
Дмитрий. Февраль, 1999
Самурай. Лето, 1997
– Ма, – с тоской сказала Лёля, – да она ведь надо мной уже раз десять извращалась. И на всех портретах рожи разные! Это сколько же у меня астральных двойников получается?
– Имя им легион, – хихикнула мама. – Иди, иди, моя радость. Думаешь, я не знаю, что тебе лучше одиннадцатого двойника увидеть, чем чистить мой любимый ковер?
Так-то оно, конечно, так…
Смирившись с неизбежностью, Лёля наконец собралась и пошла (протянув немыслимым образом часа два и успев отобедать), но никакого предчувствия не снизошло на нее и в этот раз. Ни обнадеживающего, ни пугающего. И единственное, что заставила ее сделать интуиция, это надеть не юбку, как обычно, а толстые вязаные штаны. С другой стороны, юбку еще надо было гладить, а штаны вот они, стоит только руку протянуть, – так что, может быть, это вовсе не интуиция, а лень сыграла свою положительную роль?..
Дмитрий. Февраль, 1999
Дрогнула под ногами земля. Кто-то дико закричал рядом. Дмитрий обернулся. Кричала жена Игоря Ивановича, глядя, как гараж, ставший могилой ее мужа, медленно схлопывается, будто карточный домик.
Бог ты мой! Да ведь там только что были ребята! Минутой раньше – и…
– Землетрясение! – завопил кто-то.
Люди, оказавшиеся у гаражей, в панике бросились врассыпную. Но земля больше не дрожала, и мутно-красное облако медленно оседало, обнажая уродливые очертания разрушенной «свечи».
– Газ! – выдохнул стоявший рядом с Дмитрием Юра Разумихин и крикнул: – Ребята, ЧС! Доктор, останешься, Андрей с ним, остальные в машину! Дайте связь с базой, с аварийной горгаза!
Дмитрий сорвался с места. Большой красно-белый автобус МЧС уже взревывал мотором, разворачиваясь.
– Газ, конечно, газ! – с ненавистью бормотал Юра, плюхаясь на сиденье рядом с Дмитрием. – Понаделали евроремонтов, руки бы поотрубал этим мастерам!
Да уж… Мало того, что хозяева норовят немыслимым образом изогнуть и спрятать трубы газа и замаскировать вентиляцию, – в квартире появляется газосварочный аппарат с баллонами. А кто с ним работает, какой мастер, – неведомо, как неведомо и то, с похмелья старается человек или на трезвую голову. Эти евроремонты, по мнению Разумихина, с которым от всей души соглашался Дмитрий, были минами замедленного действия, а заложниками неумехи-минера становились все соседи. И хуже всего то, что в наше время газовикам не пройти с профилактическим осмотром по квартирам. Мой дом – моя крепость! Но вот одна из таких крепостей уже сдалась незримому врагу…
Автобус спасателей ткнулся в обочину. Приехали. Слава богу хотя бы за то, что дежурная бригада аварийно-спасательного отряда оказалась рядом! Выскакивая, Дмитрий услышал вдали призрачный стон, который с каждым мгновением становился все громче и громче, перерастая в заливистый вой.
– Пожарные, – кивнул Разумихин. – Молодцы, тоже быстро сработали.
– Молодец у нас один, а они умницы, – бросил Серега, который очень ревниво относился к злоупотреблению своей фамилией. – Да их часть здесь буквально в двух шагах стоит! К тому же не вижу, чтобы что-нибудь горело…
И на какое-то время все замолкли, ошеломленно разглядывая остатки того, что еще совсем недавно Разумихин назвал «единственным приличным зданием».
Ударная волна смела большинство квартир по вертикали, и они осыпались вниз. Перекрытия этажей сложились бесформенной кучей. Кое-где торчали остатки стен, кое-где виднелось содержимое комнат, не до конца разрушенных взрывом, но в основном от дома осталась лишь бесформенная груда битого камня.
Дмитрия больно резанула неуместная мысль: как жалко, убого, бедно выглядят сейчас вещи, которые несколько минут назад украшали быт своих хозяев, а для кого-то вообще были смыслом жизни. Надвое разрезанный осколком бетонной плиты громадный, роскошный черный холодильник; двуспальная кровать, вставшая дыбом; с виду целехонький небольшой моноблок; платье, почему-то очень длинное, может быть вечернее, вольно раскинувшееся на остове стены, словно его нарочно повесили туда для просушки… Неизвестно, каким оно было раньше: въевшаяся кирпичная пыль придала ему жутко-красный оттенок. У ног Дмитрия шелестела страницами чистая, нетронутая книжка: какие-то занавесочки, салфеточки, кружавчики, схемы из точечек и палочек – пособие по вязанию, что ли? И – резким, болезненным толчком в сердце – из-под обломков стены торчит что-то похожее на крюк. Запорошенное кирпичной пылью, изломанное, особенно страшное в своей неестественной неподвижности и непринадлежности к миру живых…
– Рука, там рука! – воскликнул Серега Молодец.
И Разумихин кивнул:
– Вижу. Давай вперед. Ребята, работаем по живым!
Молодец и еще двое с лопатами и гидравлическими резаками двинулись к завалу. Дмитрий подавил желание присоединиться: остался рядом с Разумихиным, внимательно оглядывая развалины.
То, что возвышалось над грудой обломков, трудно было назвать даже частью дома. Сразу было видно, что сохранить не удастся ничего – придется разрушать до конца. Дом погиб… но некоторые перекрытия каким-то чудом остались висеть. Балки, арматура, клубки проводов торчали на разной высоте.
Затрещал зуммер радиотелефона Разумихина.
– Аварийщики сообщают: электричество, газ, вода отключены, можно работать, – сказал он Дмитрию, продолжая слушать. – Что? Гаражи мешают? А начальник ЧС еще не прибыл?.. Ладно, как только он у вас там появится, скажите наше мнение: порезать все эти железяки к той самой матери… Чем-чем?! Бензорезами мы это очень быстро устроим… Жаловаться будут? Да если мы хоть одного из хозяев этих железок живым вытащим, ему вряд ли будет до гаража!.. Ну хорошо, а пожарные могут сюда протянуть шланги с улицы? У нас пока не горит, но мало ли! И «Скорую» давайте, ребята уже начали откапывать… Конечно, вручную, в какую же еще? Ну, до связи!
Разумихин выключил рацию. Его светлые небольшие усы жестко встопорщились. Когда Разумихин злился, он напоминал свирепого камышового кота, только глаза у этого кота были голубые.
– Ты представляешь? – сказал возмущенно. – Гаражи мешают просунуться пожарным и крану. Бульдозеру тоже не пройти. Мы втиснулись – и все. Ну, достали меня сегодня эти гаражи!
– Да я понял, – кивнул Дмитрий, скользя напряженным взглядом по остаткам дома. – Конечно, ты прав, надо резать…
И осекся, сдвигая с лица щиток. Показалось или в самом деле вон там, на уровне пятого этажа, мелькнуло сквозь завесу пыли что-то похожее на человеческую фигуру? Или это крестообразная балка, застрявшая в проеме двери? Да, часть стены удержалась, но с обеих сторон от нее – пропасти, – как там мог зацепиться человек?!
– Точно! – указал вверх Разумихин. – Ну, бывают же чудеса! Дима, погоди. Надо расчистить подступы. А то ухнет все – не опомнишься.
Да, к стене так просто не подойдешь. То есть для Дмитрия, бывшего альпиниста-разрядника, перебраться через завал не составляло большого труда. Но он понял, о чем сейчас думает Разумихин, потому что и сам вспомнил жуткую историю с просевшим гаражом. Вот так же очертя голову те ухари ринулись внутрь – едва не погибнув сами и, возможно, погубив еще живого человека. Никто не знает, какие коварные пустоты скрыты под бесформенными грудами битого камня. Кирпичные осколки, на которые раскалывается кладка, особенно опасны для людей, оказавшихся в завале. Когда падают железобетонные плиты, между ними иногда остается пространство, в котором может уцелеть человек. Здесь таких спасительных мест практически не окажется, но, если эта жуткая груда сдвинется под чьей-то тяжестью или от неосторожного толчка, шансов у оставшихся внизу вообще не будет, даже призрачных!
А ведь человек, распятый там, на стене, точно жив. Только воля к жизни, осознанная или интуитивная, еще удерживает его на этой жердочке…
– Дима, как тебе нравится вот это? – тронул его за плечо Разумихин.
Дмитрий посмотрел по направлению его взгляда и увидел причудливую металлическую конструкцию, торчащую из обломков. Один ее конец упирался в землю недалеко от автобуса спасателей, другой уходил в стену бывшего здания. Все вместе напоминало металлическую восьмерку, скрещенную с такой же семеркой в горячечном сне какого-нибудь абстракциониста-монументалиста. Но еще больше это напоминало причудливый мост, по которому…
– Пройдешь? – осторожно спросил Разумихин.
– А куда деваться? – Дмитрий застегнул под подбородком каску. – Сколько он может там стоять? Надо снимать, пока не сорвался.
– Обвязку не забудь, – велел Разумихин и побежал к автобусу за сумкой с оборудованием.
Выхватил страховочный трос, веревки, защелкал карабинами, закрепляя все это на широких ремнях, крест-накрест охвативших Дмитрия. Помог продеть руки в лямки и навьючить на спину полегчавшую сумку. Хорошо, что отключили газ и не придется волочь респираторные баллоны!
– Штормовую лестницу возьмешь?
Дмитрий еще раз оценивающе взглянул на стену:
– Да нет, и так пройду. Лишняя тяжесть. Еще неизвестно, как себя этот мостик поведет. Очень кстати, что я сегодня не успел позавтракать, правда?
– И пообедать не успеешь, – утешил Разумихин. – Уже четвертый час! Ничего, наверстаем за ужином. Пошел, Дима, с богом!
– Ладно.
Бог ты мой! Да ведь там только что были ребята! Минутой раньше – и…
– Землетрясение! – завопил кто-то.
Люди, оказавшиеся у гаражей, в панике бросились врассыпную. Но земля больше не дрожала, и мутно-красное облако медленно оседало, обнажая уродливые очертания разрушенной «свечи».
– Газ! – выдохнул стоявший рядом с Дмитрием Юра Разумихин и крикнул: – Ребята, ЧС! Доктор, останешься, Андрей с ним, остальные в машину! Дайте связь с базой, с аварийной горгаза!
Дмитрий сорвался с места. Большой красно-белый автобус МЧС уже взревывал мотором, разворачиваясь.
– Газ, конечно, газ! – с ненавистью бормотал Юра, плюхаясь на сиденье рядом с Дмитрием. – Понаделали евроремонтов, руки бы поотрубал этим мастерам!
Да уж… Мало того, что хозяева норовят немыслимым образом изогнуть и спрятать трубы газа и замаскировать вентиляцию, – в квартире появляется газосварочный аппарат с баллонами. А кто с ним работает, какой мастер, – неведомо, как неведомо и то, с похмелья старается человек или на трезвую голову. Эти евроремонты, по мнению Разумихина, с которым от всей души соглашался Дмитрий, были минами замедленного действия, а заложниками неумехи-минера становились все соседи. И хуже всего то, что в наше время газовикам не пройти с профилактическим осмотром по квартирам. Мой дом – моя крепость! Но вот одна из таких крепостей уже сдалась незримому врагу…
Автобус спасателей ткнулся в обочину. Приехали. Слава богу хотя бы за то, что дежурная бригада аварийно-спасательного отряда оказалась рядом! Выскакивая, Дмитрий услышал вдали призрачный стон, который с каждым мгновением становился все громче и громче, перерастая в заливистый вой.
– Пожарные, – кивнул Разумихин. – Молодцы, тоже быстро сработали.
– Молодец у нас один, а они умницы, – бросил Серега, который очень ревниво относился к злоупотреблению своей фамилией. – Да их часть здесь буквально в двух шагах стоит! К тому же не вижу, чтобы что-нибудь горело…
И на какое-то время все замолкли, ошеломленно разглядывая остатки того, что еще совсем недавно Разумихин назвал «единственным приличным зданием».
Ударная волна смела большинство квартир по вертикали, и они осыпались вниз. Перекрытия этажей сложились бесформенной кучей. Кое-где торчали остатки стен, кое-где виднелось содержимое комнат, не до конца разрушенных взрывом, но в основном от дома осталась лишь бесформенная груда битого камня.
Дмитрия больно резанула неуместная мысль: как жалко, убого, бедно выглядят сейчас вещи, которые несколько минут назад украшали быт своих хозяев, а для кого-то вообще были смыслом жизни. Надвое разрезанный осколком бетонной плиты громадный, роскошный черный холодильник; двуспальная кровать, вставшая дыбом; с виду целехонький небольшой моноблок; платье, почему-то очень длинное, может быть вечернее, вольно раскинувшееся на остове стены, словно его нарочно повесили туда для просушки… Неизвестно, каким оно было раньше: въевшаяся кирпичная пыль придала ему жутко-красный оттенок. У ног Дмитрия шелестела страницами чистая, нетронутая книжка: какие-то занавесочки, салфеточки, кружавчики, схемы из точечек и палочек – пособие по вязанию, что ли? И – резким, болезненным толчком в сердце – из-под обломков стены торчит что-то похожее на крюк. Запорошенное кирпичной пылью, изломанное, особенно страшное в своей неестественной неподвижности и непринадлежности к миру живых…
– Рука, там рука! – воскликнул Серега Молодец.
И Разумихин кивнул:
– Вижу. Давай вперед. Ребята, работаем по живым!
Молодец и еще двое с лопатами и гидравлическими резаками двинулись к завалу. Дмитрий подавил желание присоединиться: остался рядом с Разумихиным, внимательно оглядывая развалины.
То, что возвышалось над грудой обломков, трудно было назвать даже частью дома. Сразу было видно, что сохранить не удастся ничего – придется разрушать до конца. Дом погиб… но некоторые перекрытия каким-то чудом остались висеть. Балки, арматура, клубки проводов торчали на разной высоте.
Затрещал зуммер радиотелефона Разумихина.
– Аварийщики сообщают: электричество, газ, вода отключены, можно работать, – сказал он Дмитрию, продолжая слушать. – Что? Гаражи мешают? А начальник ЧС еще не прибыл?.. Ладно, как только он у вас там появится, скажите наше мнение: порезать все эти железяки к той самой матери… Чем-чем?! Бензорезами мы это очень быстро устроим… Жаловаться будут? Да если мы хоть одного из хозяев этих железок живым вытащим, ему вряд ли будет до гаража!.. Ну хорошо, а пожарные могут сюда протянуть шланги с улицы? У нас пока не горит, но мало ли! И «Скорую» давайте, ребята уже начали откапывать… Конечно, вручную, в какую же еще? Ну, до связи!
Разумихин выключил рацию. Его светлые небольшие усы жестко встопорщились. Когда Разумихин злился, он напоминал свирепого камышового кота, только глаза у этого кота были голубые.
– Ты представляешь? – сказал возмущенно. – Гаражи мешают просунуться пожарным и крану. Бульдозеру тоже не пройти. Мы втиснулись – и все. Ну, достали меня сегодня эти гаражи!
– Да я понял, – кивнул Дмитрий, скользя напряженным взглядом по остаткам дома. – Конечно, ты прав, надо резать…
И осекся, сдвигая с лица щиток. Показалось или в самом деле вон там, на уровне пятого этажа, мелькнуло сквозь завесу пыли что-то похожее на человеческую фигуру? Или это крестообразная балка, застрявшая в проеме двери? Да, часть стены удержалась, но с обеих сторон от нее – пропасти, – как там мог зацепиться человек?!
– Точно! – указал вверх Разумихин. – Ну, бывают же чудеса! Дима, погоди. Надо расчистить подступы. А то ухнет все – не опомнишься.
Да, к стене так просто не подойдешь. То есть для Дмитрия, бывшего альпиниста-разрядника, перебраться через завал не составляло большого труда. Но он понял, о чем сейчас думает Разумихин, потому что и сам вспомнил жуткую историю с просевшим гаражом. Вот так же очертя голову те ухари ринулись внутрь – едва не погибнув сами и, возможно, погубив еще живого человека. Никто не знает, какие коварные пустоты скрыты под бесформенными грудами битого камня. Кирпичные осколки, на которые раскалывается кладка, особенно опасны для людей, оказавшихся в завале. Когда падают железобетонные плиты, между ними иногда остается пространство, в котором может уцелеть человек. Здесь таких спасительных мест практически не окажется, но, если эта жуткая груда сдвинется под чьей-то тяжестью или от неосторожного толчка, шансов у оставшихся внизу вообще не будет, даже призрачных!
А ведь человек, распятый там, на стене, точно жив. Только воля к жизни, осознанная или интуитивная, еще удерживает его на этой жердочке…
– Дима, как тебе нравится вот это? – тронул его за плечо Разумихин.
Дмитрий посмотрел по направлению его взгляда и увидел причудливую металлическую конструкцию, торчащую из обломков. Один ее конец упирался в землю недалеко от автобуса спасателей, другой уходил в стену бывшего здания. Все вместе напоминало металлическую восьмерку, скрещенную с такой же семеркой в горячечном сне какого-нибудь абстракциониста-монументалиста. Но еще больше это напоминало причудливый мост, по которому…
– Пройдешь? – осторожно спросил Разумихин.
– А куда деваться? – Дмитрий застегнул под подбородком каску. – Сколько он может там стоять? Надо снимать, пока не сорвался.
– Обвязку не забудь, – велел Разумихин и побежал к автобусу за сумкой с оборудованием.
Выхватил страховочный трос, веревки, защелкал карабинами, закрепляя все это на широких ремнях, крест-накрест охвативших Дмитрия. Помог продеть руки в лямки и навьючить на спину полегчавшую сумку. Хорошо, что отключили газ и не придется волочь респираторные баллоны!
– Штормовую лестницу возьмешь?
Дмитрий еще раз оценивающе взглянул на стену:
– Да нет, и так пройду. Лишняя тяжесть. Еще неизвестно, как себя этот мостик поведет. Очень кстати, что я сегодня не успел позавтракать, правда?
– И пообедать не успеешь, – утешил Разумихин. – Уже четвертый час! Ничего, наверстаем за ужином. Пошел, Дима, с богом!
– Ладно.
Лёля. Февраль, 1999
Зима в том году как дохнула холодом в январе, так и замерла, набрав полную грудь студеных ветров и заморозков. Конечно, они нет-нет да и вырывались из ее надутых щек в виде недолговечных снежочков и порывов ветра, но это проходило почти незамеченным на общем фоне слякотных февральских дней. Умные люди в деревнях поговаривали, что весна непременно расквитается морозами, а это плохо для урожая, однако беспечные горожане, в глубине души убежденные, будто хлеб падает в магазины непосредственно с небес, только радовались затянувшейся оттепели.
В автобусе по случаю субботы было относительно свободно, и никто не мешал Лёле собираться с силами перед встречей с тетей Светой. Конечно, теплилась слабая надежда: вдруг художница будет настолько занята самовыражением, что сунет ей альбом прямо в прихожей и поспешит выпроводить восвояси… увы!
Света открыла сразу; Лёле вообще показалось, будто она караулила долгожданную жертву у самой двери. Она едва дождалась, пока Лёля снимет куртку, сапоги и сунет ноги в расшлепанные, но все равно маловатые ей тапочки.
– Тетечка Светочка, – уныло пробормотала Лёля, влачась в кильватере творческой энергии, – ну что вы там нового увидите, а? Я сегодня до того не выспалась, ужас просто. А вдруг мой двойник тоже сова, как я, и тоже поспать хочет? Может, хоть астралу дадим отдохнуть? Неизвестно вообще, чем это еще чревато, если его невыспавшегося вызывать на контакт!
– Проходи, – не внемля, скомандовала Света. – Стань вот здесь. Держи свечку. Так… сейчас лампу выключу. И не волнуйся за своего двойника: он вполне может спать хоть до вечера. Сегодня я хочу увидеть не его, а твоего астрального антипода!
– Это еще кто? – хлопнула глазами Лёля, невольно подпадая под гипнотическую власть этого голоса, который несчетное число раз в жизни приказывал ей открыть рот, высунуть язык, сказать «А-а-а» и вообще – дышать или не дышать!
– Астральный антипод имеет образ твоего земного врага, – веско изрекла Света. – Твой враг во тьме.
– Мама дорогая! – Лёля от неожиданности капнула горячим воском на руку. – Ой! А вы уверены, что у меня вообще есть враги?
– Дурачок! Враги есть у всех! Не сейчас, так будут. У тебя еще вся жизнь впереди, за это время не только хондроз и морщины наживешь, но и целую гвардию врагов и завистников. А к неприятностям лучше быть готовым заранее, правильно я говорю?
Лёля вздохнула. Когда Света повесит наконец зеркало в комнате или хотя бы в прихожей? Может быть, там общение с астралом не будет таким тесным в буквальном смысле?..
Ей совершенно не улыбалось увидеть в темном зеркале своего потенциального врага и запомнить его навеки, а потом, при встрече с каждым новым человеком, заглядывать в память, как сыщик заглядывает в рукав, где прячет фотку объекта слежки.
– А откуда вы знаете, что сегодня на свиданку явится этот самый враг? Они что, по субботам особенно контактны?
– Да ты посмотри, как свеча зажжена, – снисходительно пробормотала художница. – С комля! Способна понять, что это значит, мамины книжки читаешь?
Лёля завела глаза. Да, свечу, запаленную с комля, ставят, чтобы навести порчу на врага и еще зачем-то – один бог знает, зачем! Ладно, хватит трепаться, пора приступать к контакту. Чем скорее все это начнется, тем скорее кончится. Только вот что особенно интересно: если портреты ее астрального двойника (и как бы якобы друга) напоминали по красоте полуразложившиеся трупы, то каков же из себя окажется облик того самого врага? Пожалуй, при одном взгляде на него не то что поседеешь – облысеешь начисто! Не хотелось бы расстаться с единственным своим бесспорным украшением, подумала Лёля и решила особо не усердствовать перед астралом.
Она и не усердствовала. Водила глазами по классическому маршруту: в угол – на нос – на предмет, считала минуты, с трудом сдерживая нервический смешок: Света взволнованно дышала ей в ухо, а Лёля ужасно боялась щекотки…
И обиженный астрал никого из себя не выпустил! В конце концов даже упертой Свете надоело попусту сопеть, и она констатировала:
– Ничего не видно. Нет контакта! Погаси свечку, а я пойду поставлю чайник.
Она вышла. Лёля довольно подмигнула своему отражению, кем бы оно в данный момент ни являлось, дунула на свечку, отвернулась от зеркала, чтобы крикнуть вслед хозяйке:
– Спасибо, я не хочу чаю, я лучше домой пойду!.. – Но не успела.
Что-то темное качнулось на нее, швырнув назад, но в то же мгновение такая же темная, тупая сила ударила в спину. Какое-то мгновение Лёля чувствовала себя подобно человеку, который оказался между двумя курьерскими поездами. Она оглохла, ослепла, ее трепало со всех сторон, как былинку, душная тьма заливала легкие, она пыталась хоть за что-нибудь ухватиться, и вот наконец это удалось. Вцепилась во что-то с обеих сторон, и вовремя – пол резко подскочил под ногами. Лёлю подбросило вверх, потом опустило на прежнее место, только теперь что-то больно, остро врезалось в мягкую подошву тапочки. Она переступила, пытаясь найти место поудобнее… резко качнулась вперед, назад, крепче вцепилась в то, за что держалась… В это мгновение тьма перед глазами слегка рассеялась, и Лёля увидела, что стоит на краю обрыва. Над обрывом реяло черно-красно-белое облако. Сквозь облако виднелись очертания отвесной скалы, из которой торчали корни деревьев…
Мгновение сознанием Лёли владела жуткая догадка, что астрал, возмущенный их со Светой кощунственными действиями, разверзся и втянул ее в какую-то черную дыру гиперпространства. Но через минуту, когда контуженый мозг вновь начал воспринимать и оценивать реальность, Лёля поняла: она стоит в дверном проеме ванной комнаты, а на том месте, где только что был коридор, и прихожая, и вся Светина квартира, зияет пустота… а скала напротив – не что иное, как полуразвалившаяся стена с торчащими из нее балками и пучками арматуры.
В автобусе по случаю субботы было относительно свободно, и никто не мешал Лёле собираться с силами перед встречей с тетей Светой. Конечно, теплилась слабая надежда: вдруг художница будет настолько занята самовыражением, что сунет ей альбом прямо в прихожей и поспешит выпроводить восвояси… увы!
Света открыла сразу; Лёле вообще показалось, будто она караулила долгожданную жертву у самой двери. Она едва дождалась, пока Лёля снимет куртку, сапоги и сунет ноги в расшлепанные, но все равно маловатые ей тапочки.
– Тетечка Светочка, – уныло пробормотала Лёля, влачась в кильватере творческой энергии, – ну что вы там нового увидите, а? Я сегодня до того не выспалась, ужас просто. А вдруг мой двойник тоже сова, как я, и тоже поспать хочет? Может, хоть астралу дадим отдохнуть? Неизвестно вообще, чем это еще чревато, если его невыспавшегося вызывать на контакт!
– Проходи, – не внемля, скомандовала Света. – Стань вот здесь. Держи свечку. Так… сейчас лампу выключу. И не волнуйся за своего двойника: он вполне может спать хоть до вечера. Сегодня я хочу увидеть не его, а твоего астрального антипода!
– Это еще кто? – хлопнула глазами Лёля, невольно подпадая под гипнотическую власть этого голоса, который несчетное число раз в жизни приказывал ей открыть рот, высунуть язык, сказать «А-а-а» и вообще – дышать или не дышать!
– Астральный антипод имеет образ твоего земного врага, – веско изрекла Света. – Твой враг во тьме.
– Мама дорогая! – Лёля от неожиданности капнула горячим воском на руку. – Ой! А вы уверены, что у меня вообще есть враги?
– Дурачок! Враги есть у всех! Не сейчас, так будут. У тебя еще вся жизнь впереди, за это время не только хондроз и морщины наживешь, но и целую гвардию врагов и завистников. А к неприятностям лучше быть готовым заранее, правильно я говорю?
Лёля вздохнула. Когда Света повесит наконец зеркало в комнате или хотя бы в прихожей? Может быть, там общение с астралом не будет таким тесным в буквальном смысле?..
Ей совершенно не улыбалось увидеть в темном зеркале своего потенциального врага и запомнить его навеки, а потом, при встрече с каждым новым человеком, заглядывать в память, как сыщик заглядывает в рукав, где прячет фотку объекта слежки.
– А откуда вы знаете, что сегодня на свиданку явится этот самый враг? Они что, по субботам особенно контактны?
– Да ты посмотри, как свеча зажжена, – снисходительно пробормотала художница. – С комля! Способна понять, что это значит, мамины книжки читаешь?
Лёля завела глаза. Да, свечу, запаленную с комля, ставят, чтобы навести порчу на врага и еще зачем-то – один бог знает, зачем! Ладно, хватит трепаться, пора приступать к контакту. Чем скорее все это начнется, тем скорее кончится. Только вот что особенно интересно: если портреты ее астрального двойника (и как бы якобы друга) напоминали по красоте полуразложившиеся трупы, то каков же из себя окажется облик того самого врага? Пожалуй, при одном взгляде на него не то что поседеешь – облысеешь начисто! Не хотелось бы расстаться с единственным своим бесспорным украшением, подумала Лёля и решила особо не усердствовать перед астралом.
Она и не усердствовала. Водила глазами по классическому маршруту: в угол – на нос – на предмет, считала минуты, с трудом сдерживая нервический смешок: Света взволнованно дышала ей в ухо, а Лёля ужасно боялась щекотки…
И обиженный астрал никого из себя не выпустил! В конце концов даже упертой Свете надоело попусту сопеть, и она констатировала:
– Ничего не видно. Нет контакта! Погаси свечку, а я пойду поставлю чайник.
Она вышла. Лёля довольно подмигнула своему отражению, кем бы оно в данный момент ни являлось, дунула на свечку, отвернулась от зеркала, чтобы крикнуть вслед хозяйке:
– Спасибо, я не хочу чаю, я лучше домой пойду!.. – Но не успела.
Что-то темное качнулось на нее, швырнув назад, но в то же мгновение такая же темная, тупая сила ударила в спину. Какое-то мгновение Лёля чувствовала себя подобно человеку, который оказался между двумя курьерскими поездами. Она оглохла, ослепла, ее трепало со всех сторон, как былинку, душная тьма заливала легкие, она пыталась хоть за что-нибудь ухватиться, и вот наконец это удалось. Вцепилась во что-то с обеих сторон, и вовремя – пол резко подскочил под ногами. Лёлю подбросило вверх, потом опустило на прежнее место, только теперь что-то больно, остро врезалось в мягкую подошву тапочки. Она переступила, пытаясь найти место поудобнее… резко качнулась вперед, назад, крепче вцепилась в то, за что держалась… В это мгновение тьма перед глазами слегка рассеялась, и Лёля увидела, что стоит на краю обрыва. Над обрывом реяло черно-красно-белое облако. Сквозь облако виднелись очертания отвесной скалы, из которой торчали корни деревьев…
Мгновение сознанием Лёли владела жуткая догадка, что астрал, возмущенный их со Светой кощунственными действиями, разверзся и втянул ее в какую-то черную дыру гиперпространства. Но через минуту, когда контуженый мозг вновь начал воспринимать и оценивать реальность, Лёля поняла: она стоит в дверном проеме ванной комнаты, а на том месте, где только что был коридор, и прихожая, и вся Светина квартира, зияет пустота… а скала напротив – не что иное, как полуразвалившаяся стена с торчащими из нее балками и пучками арматуры.
Дмитрий. Февраль, 1999
Все это оказалось даже проще, чем он предполагал. Бредовый «мост» хоть и покачивался, но не сдвинулся ни на сантиметр. Кое-где скользя с разгону, кое-где деликатно подтягивая ступню к ступне, стараясь удерживаться от прыжков, чтобы не напрягать ненадежную конструкцию, Дмитрий добрался до стены и позволил себе первый вздох облегчения. Нет, в самом деле – ему сразу стало легче. Высота, которую надо взять, – это нечто привычное. Промышленный альпинизм и позволил ему так быстро вписаться в АСО. Вдруг вспомнилось, как при первой встрече с Разумихиным тот сказал, что начинал горноспасателем.
– О, коллега! – обрадовался Дмитрий. – Будем знакомы, я на Тянь-Шане работал, а ты где? Памир, Кавказ?
Разумихин усмехнулся в усы и объяснил, что горноспасатель работает не на скалах, а, наоборот, под землей, в горных выработках, то есть шахтах. И спасает не верхолазов-альпинистов, а горняков.
Что-то хрустнуло под ногой. Кирпич обломился. Дмитрий припал к стене, дотянулся до выступающей балки. Глянул вниз. А лихо он рванул! Пожалуй, уже четвертый этаж, никак не меньше. Он всегда говорил, что чем меньше думаешь при подъеме о самом подъеме, тем легче идет дело. Дмитрий считал литературными натяжками подробные описания трещин, выемок и выступов, глядя на которые альпинист выбирает путь. То есть он, конечно, глядит, выбирает, оценивает, только длительный мыслительный процесс тут ни при чем. Дмитрий вообще старался думать совершенно о другом, выпуская на свободу инстинкт и интуицию. Вряд ли ящерица или горная коза размышляют, в какую трещинку вползти, на какой камень опереться, когда изогнуться, а когда прыгнуть. Путь выбирает само тело, которое хочет жить.
И вот сейчас он почти у цели, вроде бы не заметив пути. Впрочем, стена только издали, с земли казалась совершенно гладкой: на самом-то деле тут много чего есть, за что взяться и куда поставить ногу.
Дмитрий вскинул голову. Человек должен быть почти над ним, но увидеть его сейчас мешает выступ перекрытия.
– Эй, наверху! – крикнул негромко. – Слышишь меня?
Мгновение тишины – а потом громкое, отчаянное рыдание и поток бессвязных криков-всхлипываний.
Да там женщина! Это уже хуже. Вдобавок в истерике…
– Тихо! – крикнул он. – А ну, тихо!
Разумеется, не слышит – рыдает самозабвенно. Ну что ж, понять можно: держалась-держалась, надеясь только на себя, онемев от страха, а тут услышала его голос, поняла, что спасение близко, и мгновенно расслабилась.
Плохо. Как бы не сорвалась…
– Перестань реветь, а то уйду сию же минуту! – крикнул, не надеясь, впрочем, что его голос прорвется сквозь стоны и хлюпанья.
Прорвался, надо же! Угроза подействовала. «Входя к женщине, бери с собой плеть!» – вспомнил известную фразу Дмитрий, пытаясь отогнать неприятное ощущение, больше всего похожее на стыд: ей там и так плохо, а он еще кричит и грозит. Наверное, можно было бы как-то иначе успокоить, поговорить, подождать, пока выплачется… Нет, ничему он не научился за свои тридцать лет, потому, наверное, всегда не везло с женщинами.
– Вы где?.. – донесся сверху прерывистый, перепуганный голосок, и Дмитрия передернуло от злости – на себя, между прочим. – Не уходите, не уходите, ради бога!
– Никуда я не уйду, здесь я, здесь! – крикнул, как мог громко. – Продержись еще немножко, милая, сейчас я до тебя доберусь!
Опять рыдание. О черт, неужто злобный старикашка Ницше был все-таки прав насчет плетки? Или на нее так подействовало это обещание: сейчас, мол, доберусь до тебя? Звучит, конечно, двусмысленно…
Жалко оставлять эту балку, надежная она, хорошее было бы место для «станции», но женщина в таком состоянии вряд ли спустится сюда. У нее, наверное, руки-ноги отнялись. Ладно, авось, когда Дмитрий поднимется наверх, там тоже найдется подходящая балочка.
Подняться-то он поднялся без проблем, и балочка отыскалась какая надо. А дальше…
Дмитрий стоял на выступе стены. Проем двери, в котором застыла женщина, был от него метрах в трех. От вполне надежной балки, с которой можно было бы начать спуск на землю, до этого проема тянулось подобие карниза: кое-где сантиметров десять, кое-где и пяти не углядишь. То есть для Дмитрия почти широкая дорога. А вот пройдет ли она – вопрос. Но, может быть, удастся сделать «станцию» рядом с ней?
Дмитрий побалансировал на балке, пытаясь разглядеть козырек, на котором стояла женщина. Вот же гадство: ни крюка, ни узла арматуры – голо. Все сметено могучим ураганом. Как же она не сорвалась?! Похоже, две взрывных волны одновременно толкнулись навстречу друг другу и зажали эту женщину, удержав ее. Ну что ж, повезло… хоть ей повезло!
Дмитрий оседлал балку и сделал «станцию». Закрепил блок и швырнул трос вниз.
Удачно! Разумихин, ловко поймавший конец, дал отмашку и отошел как можно дальше от развалин. Вообще прекрасно, что будут приземляться не на завал, а на твердую землю.
Дмитрий понадежнее закрепил сумку на балке, чтоб не дай бог не сорвалась вниз, а то хорошо ему тут будет! Перегнулся, пытаясь заглянуть в проем. Нет, ее не видно. Стоит, не шелохнется, понимает, что одно неосторожное движение…
– Эй, девушка! – Может, она вообще бабушка, может, в матери ему годится – сейчас это неважно. Хотя голос вроде молодой, в смысле плач. – Погоди плакать, послушай меня. Слушаешь?
– Слушаю, – выдохнулось неразборчиво.
– Скажи, там, рядом с тобой, может поместиться еще один человек или ты сама там еле стоишь?
– А зачем? – пискнула она.
Дмитрий завел глаза.
– Ты что, не понимаешь? Охота рядом с тобой постоять.
Он едва не ляпнул что-то вроде: полюбоваться окрестностями! Идиот, не до юмора сейчас. Разумихин предупреждал – быть особенно осторожным в словах, когда начинаешь контакт со спасаемым. Каждое слово должно вселять силу, надежду, помогать собраться. А он что несет?
– Выручать тебя надо, моя дорогая, а для этого придется к тебе перейти. Ну что, поместимся вдвоем?
– Поместимся, – ответила она после паузы: наверное, осматривалась. Голос подрагивал, но уже не хлюпал. – Не знаю, может, тут все сразу рухнет, конечно…
– Ничего, я не шибко тяжелый, – успокоил Дмитрий, влипая в стену и делая первый осторожный, скользящий шаг по карнизу. Еще шаг… На мгновение показалось, что страховка, которую он закрепил на балке, коротковата, но тут же веревка пошла гладко, и он без помех сделал третий шаг. – Чуть правее стань, если можешь. Я иду.
И тут он едва не сорвался от неожиданности. Почему-то сам собой опустился козырек каски: упал на лицо, как забрало. Конечно, удобная штука эти каски марки «Gillett»: огнеупорная воздухопроницаемая поверхность, отличная защита для лица. Обычно, чтобы опустить его, требовалось некоторое, пусть незначительное, усилие, а сейчас… Поправлять не было времени, да и без надобности – Дмитрий по-прежнему видел все отлично. Еще рывок… уцепился за край сохранившегося дверного косяка, подтянулся – и шагнул на подобие порожка. Утвердился рядом с высокой тонкой фигурой, схватил за плечо:
– Ну, ты тут как?
Он-то думал, эта дурочка кинется ему на шею и зарыдает, а она отпрянула, да так, что едва не свалилась в пропасть, зиявшую сзади…
– О, коллега! – обрадовался Дмитрий. – Будем знакомы, я на Тянь-Шане работал, а ты где? Памир, Кавказ?
Разумихин усмехнулся в усы и объяснил, что горноспасатель работает не на скалах, а, наоборот, под землей, в горных выработках, то есть шахтах. И спасает не верхолазов-альпинистов, а горняков.
Что-то хрустнуло под ногой. Кирпич обломился. Дмитрий припал к стене, дотянулся до выступающей балки. Глянул вниз. А лихо он рванул! Пожалуй, уже четвертый этаж, никак не меньше. Он всегда говорил, что чем меньше думаешь при подъеме о самом подъеме, тем легче идет дело. Дмитрий считал литературными натяжками подробные описания трещин, выемок и выступов, глядя на которые альпинист выбирает путь. То есть он, конечно, глядит, выбирает, оценивает, только длительный мыслительный процесс тут ни при чем. Дмитрий вообще старался думать совершенно о другом, выпуская на свободу инстинкт и интуицию. Вряд ли ящерица или горная коза размышляют, в какую трещинку вползти, на какой камень опереться, когда изогнуться, а когда прыгнуть. Путь выбирает само тело, которое хочет жить.
И вот сейчас он почти у цели, вроде бы не заметив пути. Впрочем, стена только издали, с земли казалась совершенно гладкой: на самом-то деле тут много чего есть, за что взяться и куда поставить ногу.
Дмитрий вскинул голову. Человек должен быть почти над ним, но увидеть его сейчас мешает выступ перекрытия.
– Эй, наверху! – крикнул негромко. – Слышишь меня?
Мгновение тишины – а потом громкое, отчаянное рыдание и поток бессвязных криков-всхлипываний.
Да там женщина! Это уже хуже. Вдобавок в истерике…
– Тихо! – крикнул он. – А ну, тихо!
Разумеется, не слышит – рыдает самозабвенно. Ну что ж, понять можно: держалась-держалась, надеясь только на себя, онемев от страха, а тут услышала его голос, поняла, что спасение близко, и мгновенно расслабилась.
Плохо. Как бы не сорвалась…
– Перестань реветь, а то уйду сию же минуту! – крикнул, не надеясь, впрочем, что его голос прорвется сквозь стоны и хлюпанья.
Прорвался, надо же! Угроза подействовала. «Входя к женщине, бери с собой плеть!» – вспомнил известную фразу Дмитрий, пытаясь отогнать неприятное ощущение, больше всего похожее на стыд: ей там и так плохо, а он еще кричит и грозит. Наверное, можно было бы как-то иначе успокоить, поговорить, подождать, пока выплачется… Нет, ничему он не научился за свои тридцать лет, потому, наверное, всегда не везло с женщинами.
– Вы где?.. – донесся сверху прерывистый, перепуганный голосок, и Дмитрия передернуло от злости – на себя, между прочим. – Не уходите, не уходите, ради бога!
– Никуда я не уйду, здесь я, здесь! – крикнул, как мог громко. – Продержись еще немножко, милая, сейчас я до тебя доберусь!
Опять рыдание. О черт, неужто злобный старикашка Ницше был все-таки прав насчет плетки? Или на нее так подействовало это обещание: сейчас, мол, доберусь до тебя? Звучит, конечно, двусмысленно…
Жалко оставлять эту балку, надежная она, хорошее было бы место для «станции», но женщина в таком состоянии вряд ли спустится сюда. У нее, наверное, руки-ноги отнялись. Ладно, авось, когда Дмитрий поднимется наверх, там тоже найдется подходящая балочка.
Подняться-то он поднялся без проблем, и балочка отыскалась какая надо. А дальше…
Дмитрий стоял на выступе стены. Проем двери, в котором застыла женщина, был от него метрах в трех. От вполне надежной балки, с которой можно было бы начать спуск на землю, до этого проема тянулось подобие карниза: кое-где сантиметров десять, кое-где и пяти не углядишь. То есть для Дмитрия почти широкая дорога. А вот пройдет ли она – вопрос. Но, может быть, удастся сделать «станцию» рядом с ней?
Дмитрий побалансировал на балке, пытаясь разглядеть козырек, на котором стояла женщина. Вот же гадство: ни крюка, ни узла арматуры – голо. Все сметено могучим ураганом. Как же она не сорвалась?! Похоже, две взрывных волны одновременно толкнулись навстречу друг другу и зажали эту женщину, удержав ее. Ну что ж, повезло… хоть ей повезло!
Дмитрий оседлал балку и сделал «станцию». Закрепил блок и швырнул трос вниз.
Удачно! Разумихин, ловко поймавший конец, дал отмашку и отошел как можно дальше от развалин. Вообще прекрасно, что будут приземляться не на завал, а на твердую землю.
Дмитрий понадежнее закрепил сумку на балке, чтоб не дай бог не сорвалась вниз, а то хорошо ему тут будет! Перегнулся, пытаясь заглянуть в проем. Нет, ее не видно. Стоит, не шелохнется, понимает, что одно неосторожное движение…
– Эй, девушка! – Может, она вообще бабушка, может, в матери ему годится – сейчас это неважно. Хотя голос вроде молодой, в смысле плач. – Погоди плакать, послушай меня. Слушаешь?
– Слушаю, – выдохнулось неразборчиво.
– Скажи, там, рядом с тобой, может поместиться еще один человек или ты сама там еле стоишь?
– А зачем? – пискнула она.
Дмитрий завел глаза.
– Ты что, не понимаешь? Охота рядом с тобой постоять.
Он едва не ляпнул что-то вроде: полюбоваться окрестностями! Идиот, не до юмора сейчас. Разумихин предупреждал – быть особенно осторожным в словах, когда начинаешь контакт со спасаемым. Каждое слово должно вселять силу, надежду, помогать собраться. А он что несет?
– Выручать тебя надо, моя дорогая, а для этого придется к тебе перейти. Ну что, поместимся вдвоем?
– Поместимся, – ответила она после паузы: наверное, осматривалась. Голос подрагивал, но уже не хлюпал. – Не знаю, может, тут все сразу рухнет, конечно…
– Ничего, я не шибко тяжелый, – успокоил Дмитрий, влипая в стену и делая первый осторожный, скользящий шаг по карнизу. Еще шаг… На мгновение показалось, что страховка, которую он закрепил на балке, коротковата, но тут же веревка пошла гладко, и он без помех сделал третий шаг. – Чуть правее стань, если можешь. Я иду.
И тут он едва не сорвался от неожиданности. Почему-то сам собой опустился козырек каски: упал на лицо, как забрало. Конечно, удобная штука эти каски марки «Gillett»: огнеупорная воздухопроницаемая поверхность, отличная защита для лица. Обычно, чтобы опустить его, требовалось некоторое, пусть незначительное, усилие, а сейчас… Поправлять не было времени, да и без надобности – Дмитрий по-прежнему видел все отлично. Еще рывок… уцепился за край сохранившегося дверного косяка, подтянулся – и шагнул на подобие порожка. Утвердился рядом с высокой тонкой фигурой, схватил за плечо:
– Ну, ты тут как?
Он-то думал, эта дурочка кинется ему на шею и зарыдает, а она отпрянула, да так, что едва не свалилась в пропасть, зиявшую сзади…
Самурай. Лето, 1997
Как и обещали, пост в подъезде уже был снят. А немногочисленные жильцы, которые изредка мелькали на площадке, – иные, кстати, в сопровождении охраны, – не обращали никакого внимания на аккуратненького такого, лысоватого мужичка, который, огородив себе стоечками уголок, споро выковыривал раскрошившуюся облицовочную плитку на стене и на ее место ладил новую, старательно соблюдая рисунок.
Плиточником был Самурай. Натаскивал его настоящий мастер своего дела, и он с усмешкой думал, что если когда-нибудь завяжет с «Нимбом», то без куска хлеба уж точно не останется, даже если решит не трогать заработанного за все эти годы.
Македонский пока не вышел на свою площадку. Он должен был заступить на пост прямо перед появлением «кабана». И когда кто-то простучал каблуками за спиной Самурая, фальшиво напевая про шаланды, полные кефали, тот понял: Македонский пошел наверх. А через минуту в кармане тихо пискнула мини-рация, что означало: готовность номер один.
Плитка раскрошилась так удачно, в таком удобном месте (случайности тоже надо уметь устраивать, это и есть настоящий профессионализм!), что Самурай работал лицом к лифту и видел все, что происходило перед ним. Лифт в этом подъезде был особенный: он шел только вверх. Для того чтобы спуститься, существовал другой. Люди здесь жили важные, преисполненные сознания собственной государственной значимости, общаться друг с дружкой без надобности не любили – вот и устроили им два лифта, чтобы свести общение до минимума. Но уже третий день лифт на спуск не работал. Согласно проверке он вообще отключался частенько. Самое смешное, что такие вещи сплошь и рядом случаются даже в элитных домах. Это только тем, кто доживает свой век в панельной «хрущобе», кажется, будто в «домах для начальства» крыша не протекает, трубы не лопаются, лампочки в подъезде не перегорают, а лифт работает как часы. Но ведь и здесь живут люди – свои, родные, русские! Значит, везде и всюду все как всегда.
Плиточником был Самурай. Натаскивал его настоящий мастер своего дела, и он с усмешкой думал, что если когда-нибудь завяжет с «Нимбом», то без куска хлеба уж точно не останется, даже если решит не трогать заработанного за все эти годы.
Македонский пока не вышел на свою площадку. Он должен был заступить на пост прямо перед появлением «кабана». И когда кто-то простучал каблуками за спиной Самурая, фальшиво напевая про шаланды, полные кефали, тот понял: Македонский пошел наверх. А через минуту в кармане тихо пискнула мини-рация, что означало: готовность номер один.
Плитка раскрошилась так удачно, в таком удобном месте (случайности тоже надо уметь устраивать, это и есть настоящий профессионализм!), что Самурай работал лицом к лифту и видел все, что происходило перед ним. Лифт в этом подъезде был особенный: он шел только вверх. Для того чтобы спуститься, существовал другой. Люди здесь жили важные, преисполненные сознания собственной государственной значимости, общаться друг с дружкой без надобности не любили – вот и устроили им два лифта, чтобы свести общение до минимума. Но уже третий день лифт на спуск не работал. Согласно проверке он вообще отключался частенько. Самое смешное, что такие вещи сплошь и рядом случаются даже в элитных домах. Это только тем, кто доживает свой век в панельной «хрущобе», кажется, будто в «домах для начальства» крыша не протекает, трубы не лопаются, лампочки в подъезде не перегорают, а лифт работает как часы. Но ведь и здесь живут люди – свои, родные, русские! Значит, везде и всюду все как всегда.