Страница:
Возвращаясь с рынка, Елена взяла такси. Обвешанная сумками, она уже вошла в подъезд, когда таксист начал отчаянно сигналить.
«Пакет забыла», – испугалась Лена и, повернув назад, выглянула из подъезда. Такси стояло перед аркой, в которую пыталась въехать большая темно-красная машина, та самая, которую Лена чуть не зацепила утром. «Когда-нибудь они точно друг друга передавят», – злорадно подумала она.
В два часа пополудни, расслабившись в удобном кресле салона, Лена ждала, когда Светлана закончит с очередной клиенткой, и рассеянно смотрела в окно. «Опять эта машина. – Через дорогу стоял знакомый темно-красный джип. За рулем сидел крепкий блондин средних лет и читал газету. – Интересно, он что же, следит за мной?» – подумала Лена. И живо представила себе, как Розум, мучаясь ревностью, просит кого-нибудь из своих приятелей проследить за ней, пока он в отъезде. От того, что Розум может ее приревновать, Лене стало весело. Других возможных поводов для слежки за собой Лена придумать не смогла. Да и этот был, прямо скажем, крайне сомнительный. Представить Розума безумно ревнующим возлюбленную было крайне затруднительно. Лена вздохнула, отвернулась от окна и взяла со столика иллюстрированный журнал.
Вечером того же дня Лена сидела за столом на своей кухне и с умилением наблюдала, как Розум расправляется со второй отбивной.
– Леша, а за мной сегодня следили, – сообщила она игривым тоном.
Розум положил вилку, прожевал кусок, запил его вином из бокала, вытер губы салфеткой и внимательно посмотрел на Лену.
– Кто?
– Ну, машина такая бордовая. Джип. Сначала он к нам во двор заехал, когда я утром на рынок шла. Потом он опять во двор въехал, когда я с рынка вернулась на такси. А потом, представляешь, я сижу в салоне у Светки, а он стоит напротив салона на другой стороне дороги.
– А потом?
– Что «потом»? – спросила Лена, озадаченная неожиданно настойчивым интересом Розума.
– Ну потом, когда ты вышла из салона? Он тебя ждал?
– Ну да, стоял. А потом я села в троллейбус. А там такая давка была, и я уже ничего не видела.
– Если ты его еще раз увидишь, обязательно мне скажи. Как увидишь – сразу позвони на мобильный. Обещаешь?
– Ой, Лешка, да кому я нужна? Я думала, может, это ты за мной следишь… Ревнуешь, – поделилась своей версией Усольцева.
Но Розум снова не принял ее игривый тон и настойчиво повторил:
– Обещай мне, что сразу же позвонишь.
– Ну хорошо, хорошо, обещаю. Ты там совсем одичал со своими горцами. Сам шпион, и везде тебе шпионы мерещатся.
– Я не шпион. И с горцами дел не имею, – устало возразил Розум. – Я теоретик, а не практик. Аналитик. Штабная крыса. Сколько тебе можно повторять!
Какой Розум теоретик – Лена убедилась полтора года назад, когда они поздним вечером возвращались со дня рождения ее подруги Татьяны Дроздовой. На пустынной станции метро «Октябрьская», у соседней колонны, трое подвыпивших парней подошли к пожилому мужчине. Тот, не ожидая ничего хорошего от этой встречи, беспомощно озирался по сторонам, а здоровенный детина деловито осматривал содержимое карманов его поношенного пальто.
Розум медленно повернулся к парням. Его лицо стало каким-то задумчивым.
– Не смей, – зашипела Усольцева. – У них ножи!
– Не бойся, я сейчас. – И Розум мягко, как-то по-кошачьи, скользнул за колонну. Буквально в ту же секунду парень удивленно охнул и стал опускаться на пол. Когда Елена с криком «Не троньте его!» подбежала к месту происшествия, двое парней уже уносили третьего, волоча его по полу и примирительными жестами успокаивали Розума:
– Все, командир, все. Поняли, уходим.
Потом всю дорогу Лена злобно вышептывала Розуму:
– Придурок, их же трое было, а если бы нож?
– Да не волнуйся ты так, Леночка. Ну что нож? Не гранатомет же?
– Рембо х…ев!
– Ты где таких слов нахваталась? – весело удивился Розум.
– А то, наверное, мне негде было нахвататься. Я что, в Швейцарии росла? – сердито фыркнула Усольцева.
– Ну, в Швейцарии тоже, наверное, выражаются.
– Придурок, какой же ты придурок! – Лена вдруг заревела и уткнулась ему в плечо. Розум поцеловал ее в лоб и прижал к себе.
– Помирились, – одобрительно улыбнулась бабка напротив.
– А мы и не ссорились! – засмеялся Розум.
– Завтра с утра поедем на дачу, – сообщила Лена после ужина, убирая посуду. – Я взяла отгулы, и мы там будем до воскресенья. Продукты я приготовила. Протопим печку и будем наслаждаться природой и свежим воздухом.
– И любовью, – улыбнулся Розум.
– И любовью, – согласилась Лена.
– Только мне в пятницу надо быть в городе. С утра, ненадолго. Я позвоню, за мной пришлют машину. Туда и обратно.
– Ну могут они тебя хоть после войны отпустить на пару дней? – возмутилась Лена.
– Устал, – зевнул Розум. – Пошли спать, Ленка.
«С ним невозможно ругаться, – подумала Лена с досадой. – За два года мы с ним ни разу толком не поссорились».
– С тобой невозможно ссориться, Розум. А нормальные супруги должны уметь ссориться.
– Есть такой недостаток. – Розум подхватил Лену на руки.
– Подожди ты, дай мне хоть фартук снять.
– Не хочу ждать. Ты скучала по мне?
И Розум с Еленой на руках направился в спальню.
Дача Усольцевой досталась от бабушки. Она была очень старая, бревенчатая, с покосившейся верандой. Семейный склеп – называла ее бабка.
Дом находился хотя и близко от Москвы, но в непрестижном районе. Практически это был деревенский дом, и дачей его можно было назвать с большой натяжкой. Внутри он тоже напоминал крестьянскую избу. Большая печка старой кладки разделяла внутреннее пространство на четыре почти равные комнаты. Таких уже не делают, говорила бабушка о печке.
Только пристроенная широкая веранда отличала строение от обычного крестьянского жилья. С конца восьмидесятых, когда в Подмосковье началось интенсивное строительство, колхозы постепенно начали уступать земли, уменьшаясь как шагреневая кожа, вокруг появились элитные поселки. В девяносто втором отец Лены провел на дачу водопровод.
Шофер Розума помог занести в дом многочисленные пакеты с провизией и вещами.
– Как на зимовку, – ворчал Розум.
– Еще не хватит. Вот увидишь, – весело уверяла Лена.
– Я тебя жду в пятницу в семь ноль-ноль, – сказал водителю Розум. – Не опаздывай.
– Буду ровно в семь ноль-ноль, Алексей Викторович.
Лена распаковывала вещи, а Розум занялся дровами. Поленница была сложена под навесом, с правой стороны участка, у забора. Через полчаса в печке уже плясал веселый огонь. Лена, разложив вещи и продукты, переоделась в старую рубашку и джинсы, вышла на веранду и блаженно потянулась. Погода была тихая, солнечная, какая бывает в первые дни мая после холодов.
В воздухе, прогретом весенним майским солнцем, летали паутинки. На старой цветущей груше сидела ворона и удивленно качала головой, туда-сюда. Понаехали тут, явно сказала бы ворона, если б умела говорить.
– Лешка, иди сюда, посмотри, какая красота!
Розум вышел на веранду, обнял Лену, и они вместе стали смотреть на ясное весеннее небо, жмурясь от солнца.
В пятницу утром, без пяти семь, Розум ждал машину у ворот дачи. Водитель Сергей прибыл вовремя, и они поехали домой, где Розум собирался переодеться для доклада в «присутствии», как он называл свое управление. Возле подъезда стояла большая лужа после дождя, который шел всю ночь. На коврике возле порога было натоптано. Грязные следы мужских ботинок большого размера были отпечатаны на половике, как будто кто-то пританцовывал здесь, стоя лицом к двери. Розум, стараясь не шуметь, открыл дверь и зашел в квартиру.
Он остановился на пороге большой комнаты. Ящики серванта вперемежку с бумагами были разбросаны на полу. Та же участь постигла ящики письменного стола в комнате Ленкиного сына Саши, содержимое антресолей и прикроватных тумбочек в спальне. Платяной шкаф не тронули, и Розум вздохнул с облегчением. Там висел его служебный мундир.
Розум задумчиво постоял, разглядывая картину погрома. Потом открыл наружную дверь и аккуратно втянул половичок внутрь. После этого стал быстро переодеваться. Переодевшись, спустился вниз и сказал водителю:
– Кто-то у меня обыск провел. Я поеду сам, а ты остаешься в квартире. Позвонишь дежурному и скажешь, чтобы прислали кого-нибудь замок сменить. В квартире ничего не трогай, я пришлю эксперта. Все, пока, жди меня. Да, и на половичок смотри не наступи. Он в прихожей, это вещдок.
Перед совещанием Розум написал короткий рапорт об обыске и распорядился прислать на квартиру эксперта. Когда он вернулся домой из «присутствия», эксперт уже заканчивал осмотр.
– Пальцев нет, Алексей Викторович, – доложил он Розуму. – Искали бумаги. Ящики, в которых бумаг нет, не тронули и задвинули обратно. Следы на коврике обрабатываем. Дверь открыта отмычкой. С отмычкой возились достаточно долго. Подбирали. Замок без всяких секретов, так что это не профессиональный домушник.
– Думаете, искал что-то конкретное? – спросил Розум.
– Думаю, да. Бумаги тщательно просматривали. Все листы. Один за другим. Пришел он пешком. Иначе так бы не наследил. Машину оставил, наверное, на улице. Боялся, что заметят.
– Хорошо. Соседей я опрошу сам.
Окончив разговор с экспертом, Розум позвонил Лене:
– Ленуся, мне придется задержаться где-то до четырех.
– Дурак ты, Розум. Тебя такая женщина ждет!
– Бабы, Ленка, дураков любят.
Обход Розум начал с квартиры напротив. Из нее была хорошо видна дверь квартиры Усольцевой.
– Не видела ничего, – сокрушалась соседка Надежда Анатольевна, пожилая интеллигентная женщина.
– И ничего не слышали?
– Ничего не слышала, Алексей. Вы же в органах работаете?
– В них, – подтвердил Розум.
– Я очень чутко сплю. Я бы услышала. Вот в шестьдесят седьмой ночью опять поругались. Дверь хлопнула, и я слышала, как сбежали по лестнице.
– А кто сбежал? Мужчина или женщина? – сразу заинтересовался Розум.
– Ну какая женщина? Виктор это. Вика его регулярно выгоняет. Они плохо живут.
– Вика?
– Виктория Павловна Кардашева. Мы с их родителями дружили. Даже в Крым когда-то ездили, – вздохнула Надежда Анатольевна.
Розум поднялся на этаж выше и позвонил в шестьдесят седьмую. Дверь открыл хмурый молодой мужчина.
– А вы, наверное, Виктор? – предположил Розум.
– Я-то Виктор, а ты-то кто? – неприветливо ответил парень.
– А я из шестидесятой. Мы на даче были, а у нас кто-то квартиру открыл. Вы никого не видели этой ночью?
– Уже доложили? – недобро усмехнулся Виктор. – Не видел я никого. Никого в подъезде не было.
– А на улице?
– И на улице. Хотя погоди. Я, когда к машине выскочил, мужик какой-то в арку заходил. А когда я выезжал, он на улице, наискосок от нашего дома, в джип садился.
– В джип? А какой марки, цвета?
Виктор на секунду задумался:
– «Тойота». Красная. И знаешь, он хромал.
– Хромал?
– Ну, не сильно так, а чуть-чуть ногу подволакивал.
– Спасибо. А в чем он был одет?
– Не помню. Во что-то темное. Что, сам решил ловить, без милиции? Правильно, – одобрил намерения Розума Виктор. – Ничего они делать все равно не будут. Вот у меня два киоска ограбили, так хотя бы кто пальцем пошевелил. Зато деньги сразу дерут.
Не став развивать тему о коррумпированности системы МВД, Розум спустился к себе. Они с Сергеем быстро собрали разбросанные вещи и бумаги, и Розум подтер тряпкой пол.
– Вот что, сейчас на дачу, а потом привезешь Елену сюда.
Водитель понимающе кивнул.
– Думаете, он на даче объявится?
– Не исключено. Что-то же он искал. Подожду пару дней.
Лена уезжать с дачи отказалась наотрез.
– Я, Лешка, тебя одного не оставлю. Если тебя из-за меня убьют, я себе всю жизнь не прощу.
– Почему из-за тебя? Лена, это может быть опасно, а ты мне связываешь руки.
– Потому что следили за мной, а не за тобой. Забыл? Я одна в квартире ночевать не буду. Я там со страха помру. Хватит того, что я твои командировки терплю.
Розум нехотя отпустил Сергея.
Вечером, когда Лена ставила на печку казан с картошкой, Розуму позвонили. Елена сразу навострила уши.
– Добрый вечер, Владислав, – ответил Розум позднему собеседнику.
– Алексей, что за история с обыском? По твою душу?
– Не думаю. Они следили за Еленой.
– За Еленой? Может быть, шантаж?
– Ну какой шантаж, Владислав? Они почти не скрывались. Даже она заметила. Следили на тойотовском джипе. А потом на этом же джипе приехали ночью на обыск.
– Кто-то видел?
– Сосед.
– Звонки были? Угрозы, предложения?
– Ничего. Да я приехал-то во вторник, и сразу на дачу.
– Ну вот что, до выяснения передашь дела по «Ирокезу» Ледневу.
– Ну зачем так перестраховываться, Владислав?
– Мы рисковать не можем. Леднев будет у тебя в понедельник, в девять утра. А ты пока разбирайся. Оперативная служба в твоем распоряжении, они уже в курсе. Ну все, Алексей, отдыхай.
Розум тяжело вздохнул:
– Спокойной ночи.
Ни в эту, ни в следующую ночь на даче никто не появился. В воскресенье, пообедав, Лена с Розумом собрались и уехали в город.
В среду после двух Розум позвонил Усольцевой:
– Ленка, давай сходим куда-нибудь?
– Ой, Лешка, я должна наши дачные фотокарточки забрать. Я их сдала в фотографию, здесь, за институтом.
– Хорошо, тогда буду ждать тебя дома.
– Вскипяти чайник. Ужин у меня есть.
В три сорок пять Розуму позвонили по внутреннему номеру:
– Алексей Викторович, мы его засекли.
– Где?
– Остановился напротив входа в институт, на другой стороне. Заехал на тротуар и ждет.
– Точно он?
– Он-он. «Тойота» бордовая, блондин средних лет. Все сходится.
– Так. – Розум подумал. – Она выйдет в четыре тридцать и пойдет в фотографию. Если это он, он за ней тронется. Я буду у фотографии через сорок пять минут. Смотрите не упустите.
– Постараемся.
Через сорок минут Розум уже припарковал служебную машину на боковой улице, напротив фотографии, и приготовился ждать.
«Вот и в шпионов пришлось играть», – невесело подумал он. Усольцева, как всегда, оказалась права.
В четыре сорок две из-за угла появилась Лена, прошла вдоль улицы и вошла в фотографию. Почти вплотную за ней на улицу въехал джип. Развернулся и стал метрах в пятидесяти от Розума.
– Все правильно. До станции метро ей идти в обратном направлении. Вот он и приготовился, – разгадал маневр джипа Розум.
Из джипа не спеша вылез крепкий мужчина и закурил, облокотясь на капот.
– Ну совсем ничего не боится, – возмутился Алексей.
Он вышел из машины и направился к красному джипу. Слева из подворотни медленно выполз белый вэн. Страхуют.
– Разрешите прикурить? – обратился Розум к блондину.
Блондин повернулся и выронил сигарету.
– Майор, ты?
– Шпагат? Так это ты, рубль двадцать, за мной шкандыбаешь? – Розум угрожающе надвинулся на блондина. – На меня, тварь, заказ взял?
– Да ты что, командир? Я лучше на президента США заказ возьму. Я тут одну биксу стерегу.
– Эта бикса, Ленчик, моя жена.
– Да нет, командир, ты что-то напутал. Она одна живет, с сыном.
– В общем, так, Камолин, ты мне сейчас все вкратце про заказ расскажешь, а потом мы это все подробно запишем.
– Да вы что, Алексей Викторович? За мной же нет ничего!
– «Нет ничего», – передразнил Розум. – За тобой, Камолин, проникновение в квартиру ответственного работника спецслужб со взломом. С похищением служебных документов.
– Каких документов? Ну что ты гонишь, командир?
– Секретных. План сортиров ФСБ. Я тебя, Камолин, папаше Стригункову сдам. Как переродившегося гада. У него как раз план по задержанию японских шпионов горит. Он из тебя, Камолин, образцового японца сделает. Ты у него, Ленчик, на зону как на курорт проситься будешь.
Шпагат затравленно оглянулся.
– Да, Камолин, правильно, ребята ждут. Выбора у тебя, Ленчик, нет.
– Ну, блин, ежовщина какая-то.
– А ты чем думал, когда против своих работать начинал?
– Да каких своих? Что я, на всю голову отмороженный?
– Вот все и расскажешь. Как вербовали, что обещали, а нет – езжай с ребятами, они тебя давно ждут. В общем, так. Или ты едешь ко мне домой и в дружеской обстановке за рюмкой чая все рассказываешь как на духу, или едешь с ребятами, и они тебе устраивают вечер встречи старых друзей в обстановке, приближенной к боевой. Так что ты выбираешь, Камолин-сан?
– Чай, – угрюмо буркнул Камолин.
– Ладно, машину с ключами оставь, – распорядился Розум. – Садись в мою. Поедем в гости. Будем пить чай.
Розум принимал гостя в большой комнате. Они уселись в кресла за журнальным столиком, Розум достал коньяк и разлил в бокалы:
– Ну, Шпагат, начинай, только поподробней.
– Я работаю на охранное агентство. «Ратник», ты знаешь. – Розум кивнул. – Две недели назад меня вызвал Шургин. Ты его должен помнить, он при штабе армии был в восемьдесят шестом. – Розум снова кивнул. – Мы с ним партнерствуем. Он получил заказ от очень серьезных перцев, банкиров. Чуть ли не Внешторгбанк. Но мне Жека не уточнял. Заказ из Брюсселя. Им нужен архив Каратаева. Был такой крупный промышленник до революции. Сам сбежал, а архив оставил. По их сведениям, архив хранится у родственников Каратаева. Его сын и дочь подались в революционеры. Ну и папаша от них отказался. Сын в гражданскую был командир полка. Потом работал где-то в промышленности. Потомства не оставил. А дочь закончила медицинский, работала врачом, родила двух девочек. Одна умерла в тридцатых от скарлатины, а другая, Софья Ивановна Турпанова, работала в Москве редактором в журнале. – Розум удивленно взглянул на Камолина. – У нее была дочь Лидия. От нее – внучка, Елена Леонидовна Усольцева. Есть сведения, что бабка передала архив ей. Во всяком случае, она писала своим заграничным родственникам, что все завещает внучке.
– Ну ты и шпаришь, как по писаному, – удивился Розум.
– Так неделю в архиве сидел, а во вторник решил за внучкой понаблюдать.
– А в пятницу ограбить.
– Ну да, – угрюмо подтвердил Камолин. – Ты все знаешь. Командир, если б я знал, что ты тут с какого-то боку, я б и пальцем без тебя не пошевелил. Я же все проверил. Не замужем. Живет с сыном. На жилплощади никто не прописан.
– Елена Леонидовна Усольцева, Ленчик, – моя жена. Я с ней живу уже два года и знаю, где что находится в квартире и на даче, лучше ее. Никакого архива у нее нет.
– Ну, нет так нет, – устало согласился Камолин. – Ты мне скажи лучше, ты меня сдашь?
– Подумаю, может, посотрудничаем еще.
– Спасибо, командир. Я твой должник по гроб жизни.
– А ты не радуйся, я еще не решил. И вот что. Ты меня будешь держать в курсе прохождения заказа. Я хочу быть уверен, что опять какого-нибудь отморозка не пришлют.
– Конечно, командир. Я вас прикрою. Чем черт не шутит! Жека сказал, что у заказчика с деньгами проблем нет. Он получил указание тратить по своему усмотрению, в рамках разумного. А мы еще и тратить-то не начинали. А к большим деньгам всякая шушера, как мухи на говно, липнет.
– Если что, я вашу контору по всей Сретенке размажу. Но ты Шургину пока ничего не говори.
– Лады, командир! – Шпагат явно повеселел.
– Ну, давай, капитан, двигай. Тачка твоя во дворе.
Елена Леонидовна Усольцева, в девичестве Алтуфьева, родилась в типичной московской семье технических интеллигентов. Отец, Алтуфьев Леонид Семенович, окончил Бауманку и работал в «почтовом ящике». Уже будучи старшим научным сотрудником, Леонид женился на хорошенькой Лидочке Турпановой, проходившей практику в их лаборатории.
У них родилась дочь Лена. «Почтовый ящик» находился в подмосковном Калининграде, и Лидия после рождения дочери стала подыскивать себе работу в Москве, поближе к дому. Она устроилась лаборантом на кафедру в Академии бронетанковых войск. Здесь у нее начался бурный роман с генерал-майором Николаем Арсановым. В отличие от большинства служебных романов этот закончился разводами обоих участников и воссоединением любящих сердец.
Отец Арсанова, Роман Платонович, большой чин в Генеральном штабе, обеспечил прикрытие тылов, и карьера молодого генерала не пострадала. Когда Лида поняла, что беременна, Роман Платонович сам настоял, чтоб Николай подал на развод. Сыграло свою роль и то, что первую жену Николая в семье недолюбливали и считали ему не парой. Лида же со своими старинными московскими корнями, уходившими в XIX век, вполне удовлетворяла амбиции генеральской семьи.
Молодые жили на Фрунзенской набережной в квартире с высоченными потолками. Мать Лиды, Софья Ивановна Турпанова, отнюдь не разделяла восторгов по поводу новых родственников и совсем не стремилась влиться в высший свет советской номенклатуры. Она резко осаживала дочь, когда та начинала говорить о своем первом муже в пренебрежительном тоне.
– Ну что у меня с Ленькой была бы за жизнь? – риторически вопрошала Лидия. – Простой СНС…
– Зато всего добился сам, – резонно отвечала мать, – без папеньки генерала.
Во время бракоразводной страды Софья Ивановна забрала внучку к себе:
– Нечего Ленке на это смотреть!
Потом решили подождать, пока Лидия родит. Потом еще что-то… Так Лена прожила у бабки до десятого класса. Софья Ивановна, проработавшая всю свою жизнь в редакциях литературных журналов, души не чаяла во внучке. Лена читала запоем. К шестому классу весь стандартный набор одаренного ребенка был исчерпан, и она взялась за подписку «Иностранной литературы».
– У Леночки безукоризненное чувство слова, – радостно сообщала бабка своим подругам-сослуживицам.
С девятого класса бабушка уже привлекала внучку к правке рукописей, когда на работе бывала запарка, и Лена выправляла литературные тексты, безошибочно находя нужную интонацию и стиль, будь это иностранный перевод или шедевр очередного почвенника. И делала все необыкновенно быстро.
Поступила Лена в историко-архивный, где ректором был старинный бабушкин приятель. На первом курсе у них вел литературный семинар аспирант Игорь Усольцев, оказавшийся сыном бабушкиной сотрудницы. Тоненькая шатенка с большими зелеными глазами и прекрасным слогом произвела впечатление на аспиранта, и они начали встречаться. На свадьбе следующим летом Лена уже была на третьем месяце беременности. Она родила сына Сашку, но академический отпуск брать не стала, а начала сдавать экзамены экстерном. Бабушка уже была на пенсии и взяла все заботы о внуке на себя. Лена продолжала подрабатывать правкой текстов, тем более что благодаря бабке в писательской среде ее уже знали.
– Леночка Леонидовна, – звонил ей очередной маститый мастер слова, – только вы вашей божественной ручкой можете привести мое варево в съедобное состояние.
Еще до окончания института бабушкин начальник Аркадий Семенович завел Лену в комнату редакторов и показал на бабушкин стол:
– Это твое будущее место работы. Как получишь диплом, на следующий день можешь выходить.
Через восемь лет безоблачной семейной жизни грянул гром. Усольцев пришел с работы поздно вечером. Лена мыла посуду. Игорь зашел на кухню и убитым голосом пробормотал:
– Лена, у меня другая женщина.
– Какая женщина? – не поняла Усольцева.
– Моя аспирантка, Нина Круглова. У нее будет ребенок. От меня.
Лена домыла посуду, сняла с антресолей чемоданы и быстро собрала свои и Сашкины вещи.
– Ты мне ничего не хочешь сказать? – спросил Игорь.
– Собери все Сашкины игрушки в ящик от телевизора. Он в шкафу на балконе. Мы их потом заберем. – Лене почему-то особенно не хотелось, чтобы игрушками сына играл ребенок аспирантки.
«Хорошо, что Сашка у бабушки», – подумала она.
Бурное начало девяностых перевернуло привычный уклад жизни московской интеллигенции. В редакциях начались массовые увольнения. Но Лене повезло – ей позвонил старый институтский приятель и предложил перейти в Центр политтехнологий. Новой элите, такой же косноязычной, как и старая, до зарезу понадобились спичрайтеры и обработчики текстов. От заказов столичных депутатов и провинциальных губернаторов не было отбоя. Уникальная способность Лены в считаные минуты обрабатывать любой текст пришлась как нельзя кстати. Заявки на Усольцеву были расписаны почти на год вперед.
– Просто чудо какое-то, Елена Леонидовна, – восхищался какой-нибудь крепкий хозяйственник, баллотирующийся в мэры, читая ее правку. – Вы прямо угадываете мои мысли. Это точно то, что я думал, но не мог выразить на бумаге. – Со словами у крепких хозяйственников традиционно была напряженка.
Родной институт пригласил ее вести семинары по воздействию печатного слова на массовое сознание. На одной из конференций по социологии старая подруга Маришка Тарханова познакомила ее с Алексеем Розумом, сотрудником аналитической службы Министерства обороны, как он представился.
– Ну как, нормальный мужик? Не то что твои пузатые губернаторы? Между прочим, холостой. Я его пригласила к себе на день рождения в субботу, сможете познакомиться поближе.
На дне рождения Розум сидел как пень. Он пил коньяк и упорно через стол смотрел в вырез Ленкиного платья. Когда Лена засобиралась, он встал и сказал, что ее проводит. На следующей неделе Розум перевез свои вещи на квартиру Усольцевой.
– А я не знал, что ты Каратаева, – посмотрел Розум на Лену, когда они пили чай на кухне после ужина.