Весело и беззаботно проводят свои дни феаки. Они устраивают пышные пиры, состязания атлетов, наслаждаются пением и танцами. Они всегда веселы и беспечны, тем более что трудятся на острове в основном рабыни: собирают урожай, молотят зерно, прядут пряжу, изготовляют ткани.
Но никто здесь не жалуется на судьбу: мир и согласие царят среди граждан. Управляют ими Алкиной, внук Посейдона, и вожди из знатных родов, с которыми он советуется о делах государства:
Таким казалось в гомеровскую эпоху идеальное государство, царство веселья и мудрости, где жизнь полна блаженства. По существу, это изолированное аристократическое государство, сохранившее патриархальные порядки и обычаи, которых не коснулось время.
Позднее представления о наилучшем государственном устройстве менялись под влиянием различных философских учений, а главным образом благодаря накапливавшемуся историческому опыту. Однако воспоминания о золотом веке оказались весьма живучи — и не только в литературных произведениях. Ежегодно греки, а затем и римляне ликовали на празднике, посвященном богу Крону, с именем которого связывали эту далекую и блаженную пору. Кронии (в Риме их называли Сатурналии, так как греческий Крон у римлян именовался Сатурном) отмечались необыкновенно пышно. Царило всеобщее необузданное веселье, дни проходили в играх и пирах, все делали друг другу подарки. Но самое удивительное то, что все установившиеся порядки переворачивались вверх ногами. В Риме, например, в течение недели (с 17 до 24 декабря) приостанавливались все общественные дела, прекращалось судопроизводство, школьники освобождались от наказаний. За столом рабы сидели вместе с хозяевами, могли напиваться, насмехаться над ними; и никто не мог упрекнуть их за то, за что в иное время их избили бы палками или бросили в тюрьму. Но мало того, что рабам давали свободу слова, господа еще обязаны были прислуживать им и терпеливо сносить все унижения, обычно выпадающие на долю слуг. Справедливость торжествовала. Правда, лишь на короткий срок. А потом наступало горькое похмелье. Возвращение к «золотому веку» выглядело как злая пародия. Стоило ли становиться калифом на час, чтобы через неделю еще горше ощутить свое подневольное положение!
И смельчаки искали другой выход. Если уже идти вспять, то бесповоротно. Если уничтожать сословия и неравенство, то навсегда. И вот появляется роман-утопия греческого писателя Ямбула, жившего в III–II веках до нашей эры, о путешествии в сказочную страну-«Государство Солнца». Там царят нравы «золотого века»; нет угнетения и раздоров, имущество — общее, детей воспитывает весь коллектив свободных и равноправных граждан, которыми руководят старейшины. Жители объединяются в роды и союзы, по очереди выполняют различные работы в ремесле, сельском хозяйстве, обслуживании и управлении. Главным божеством является Солнце, и вся страна — его собственность. В это идеальное царство нет доступа посторонним, и автор с грустью сознается, что ему и его спутникам не разрешили поселиться на острове из-за испорченности их нравов.
Роман был, конечно, чисто утопическим, но в нем- в который уже раз в истории! — вновь возникал роковой вопрос: что было раньше — яйцо или курица? Сначала идеальное общество, а потом воспитанные им образцовые граждане или сначала добродетельные мужи, которые — в соответствии со своей чистотой и добропорядочностью — создадут это общество? Сколько было примеров того, как те или иные реформы и законы — пусть самые совершенные — искажались, уродовались, развенчивались людьми, взявшимися за их осуществление, но явно не подходящими к этой роли!
И все-таки роман не прошел бесследно. Государство Солнца действительно было создано. Его назвали в честь бога Гелиоса-Гелиополис, а жители именовали себя гелиополитами. Это случилось в 133 году до нашей эры в Пергамском царстве.
Неожиданно скончавшийся царь Аттал III был сказочно богат и невероятно своенравен. Видимо, Гелиос потерял всякое терпение, наблюдая за проделками этого деспота, и решил вмешаться. Вопреки обычному долголетию пергамских правителей, Аттал царствовал всего пять лет и умер от… солнечного удара. Но и после смерти он все-таки сумел насолить всем: в своем завещании передал цветущее царство и огромные сокровища не своим законным наследникам, а Римской державе.
И тогда его сводный брат Аристоник поднял восстание возглавив рабов и свободных, и попытался, разгромив римлян, учредить Солнечное царство. Отчаянная трехлетняя борьба закончилась поражением восставших и гибелью их вождя. Но авторитет Гелиоса отнюдь не был поколеблен. На много веков он остался в памяти как бог обиженных и угнетенных, поборник справедливости. Идея же Солнечного царства через 1700 лет проникла сквозь тюремные затворы неаполитанской тюрьмы и вдохновила ее узника на создание смелого утопического проекта будущего общества, основанного на коммунистических принципах. Имя его высечено на обелиске, сооруженном у кремлевской стены, среди тех, чьи труды подготовили теорию научного коммунизма. Его звали Томмазо Кампанелла. Он был автором всемирно известного «Государства Солнца».
КОГДА РАСКАЛЫВАЕТСЯ ГОЛОВА
ВЗЛЕТЕВ НАД ГРЕШНОЮ ЗЕМЛЕЙ
ЗОЛОТАЯ БОГИНЯ
Но никто здесь не жалуется на судьбу: мир и согласие царят среди граждан. Управляют ими Алкиной, внук Посейдона, и вожди из знатных родов, с которыми он советуется о делах государства:
Дворец его всегда полон гостей: царь любит пировать и веселиться вместе со своим народом. Поистине золотые нравы господствуют в этой стране: жители ее спокойны и миролюбивы, не знают зависти и коварства, пороков и преступлений. Гордясь своей добродетелью, феаки ревностно оберегают себя от разлагающих влияний извне. Даже покупая товары в других землях, они никого не зовут к себе и очень настороженно относятся к чужестранцам.
Областью нашею правят двенадцать владык знаменитых,
Праведно-строгих судей; я — тринадцатый, главный.
Таким казалось в гомеровскую эпоху идеальное государство, царство веселья и мудрости, где жизнь полна блаженства. По существу, это изолированное аристократическое государство, сохранившее патриархальные порядки и обычаи, которых не коснулось время.
Позднее представления о наилучшем государственном устройстве менялись под влиянием различных философских учений, а главным образом благодаря накапливавшемуся историческому опыту. Однако воспоминания о золотом веке оказались весьма живучи — и не только в литературных произведениях. Ежегодно греки, а затем и римляне ликовали на празднике, посвященном богу Крону, с именем которого связывали эту далекую и блаженную пору. Кронии (в Риме их называли Сатурналии, так как греческий Крон у римлян именовался Сатурном) отмечались необыкновенно пышно. Царило всеобщее необузданное веселье, дни проходили в играх и пирах, все делали друг другу подарки. Но самое удивительное то, что все установившиеся порядки переворачивались вверх ногами. В Риме, например, в течение недели (с 17 до 24 декабря) приостанавливались все общественные дела, прекращалось судопроизводство, школьники освобождались от наказаний. За столом рабы сидели вместе с хозяевами, могли напиваться, насмехаться над ними; и никто не мог упрекнуть их за то, за что в иное время их избили бы палками или бросили в тюрьму. Но мало того, что рабам давали свободу слова, господа еще обязаны были прислуживать им и терпеливо сносить все унижения, обычно выпадающие на долю слуг. Справедливость торжествовала. Правда, лишь на короткий срок. А потом наступало горькое похмелье. Возвращение к «золотому веку» выглядело как злая пародия. Стоило ли становиться калифом на час, чтобы через неделю еще горше ощутить свое подневольное положение!
И смельчаки искали другой выход. Если уже идти вспять, то бесповоротно. Если уничтожать сословия и неравенство, то навсегда. И вот появляется роман-утопия греческого писателя Ямбула, жившего в III–II веках до нашей эры, о путешествии в сказочную страну-«Государство Солнца». Там царят нравы «золотого века»; нет угнетения и раздоров, имущество — общее, детей воспитывает весь коллектив свободных и равноправных граждан, которыми руководят старейшины. Жители объединяются в роды и союзы, по очереди выполняют различные работы в ремесле, сельском хозяйстве, обслуживании и управлении. Главным божеством является Солнце, и вся страна — его собственность. В это идеальное царство нет доступа посторонним, и автор с грустью сознается, что ему и его спутникам не разрешили поселиться на острове из-за испорченности их нравов.
Роман был, конечно, чисто утопическим, но в нем- в который уже раз в истории! — вновь возникал роковой вопрос: что было раньше — яйцо или курица? Сначала идеальное общество, а потом воспитанные им образцовые граждане или сначала добродетельные мужи, которые — в соответствии со своей чистотой и добропорядочностью — создадут это общество? Сколько было примеров того, как те или иные реформы и законы — пусть самые совершенные — искажались, уродовались, развенчивались людьми, взявшимися за их осуществление, но явно не подходящими к этой роли!
И все-таки роман не прошел бесследно. Государство Солнца действительно было создано. Его назвали в честь бога Гелиоса-Гелиополис, а жители именовали себя гелиополитами. Это случилось в 133 году до нашей эры в Пергамском царстве.
Неожиданно скончавшийся царь Аттал III был сказочно богат и невероятно своенравен. Видимо, Гелиос потерял всякое терпение, наблюдая за проделками этого деспота, и решил вмешаться. Вопреки обычному долголетию пергамских правителей, Аттал царствовал всего пять лет и умер от… солнечного удара. Но и после смерти он все-таки сумел насолить всем: в своем завещании передал цветущее царство и огромные сокровища не своим законным наследникам, а Римской державе.
И тогда его сводный брат Аристоник поднял восстание возглавив рабов и свободных, и попытался, разгромив римлян, учредить Солнечное царство. Отчаянная трехлетняя борьба закончилась поражением восставших и гибелью их вождя. Но авторитет Гелиоса отнюдь не был поколеблен. На много веков он остался в памяти как бог обиженных и угнетенных, поборник справедливости. Идея же Солнечного царства через 1700 лет проникла сквозь тюремные затворы неаполитанской тюрьмы и вдохновила ее узника на создание смелого утопического проекта будущего общества, основанного на коммунистических принципах. Имя его высечено на обелиске, сооруженном у кремлевской стены, среди тех, чьи труды подготовили теорию научного коммунизма. Его звали Томмазо Кампанелла. Он был автором всемирно известного «Государства Солнца».
КОГДА РАСКАЛЫВАЕТСЯ ГОЛОВА
Всякому терпению есть предел. Даже божественному. И хотя боги избавили себя от болезней, предоставив эту привилегию смертным, все же им нередко приходилось страдать-из-за оскорбленного самолюбия, нравственных терзаний, а то и просто от обычной боли. Все было как у людей, только в гигантских масштабах. И если бог получал рану, как это случилось с Аресом, которого поразил греческий герой Диомед, сражавшийся под Троей, то и муки его были несоизмеримы с людскими. Раненый бог войны завопил так, будто десять тысяч воинов ринулись в яростную битву, и, покинув поле боя, помчался на Олимп, где ему тут же оказали неотложную помощь.
Но если раны умели залечивать, то перед головной болью отступали даже самые опытные врачи. Вот почему такая растерянность царила на Олимпе, когда Зевс стал жаловаться на мигрень. Правда, уж кто-кто, а сам громовержец прекрасно понимал, что, кроме себя, ему винить некого.
Дело в том, что царь богов унаследовал от своего свергнутого отца странную привычку. Как и Крону, ему было предсказано, что у него родится сын, который будет сильнее его. Крон, как известно, принял профилактические меры, чтобы обезопасить себя, но Зевс-то лучше, чем кто-нибудь, знал, сколь ненадежными они оказались. И царь богов, не изменив наследственному обычаю, усовершенствовал его. По зрелому размышлению он пришел к выводу, что глотать детей хлопотно, да и как-то не очень гуманно. Проще и надежней начинать непосредственно с жен. И, не поперхнувшись, благополучно проглотил свою первую жену Метиду (что значит «Разум»). Конечно, ум хорошо, а два лучше, но вскоре ему стало невтерпеж от немыслимой головной боли. В отчаянии Зевс решил сунуть голову под топор и дал согласие на операцию. Но кто мог тогда сделать трепанацию черепа? Конечно, только искусный Гефест, которому топор полностью заменял весь набор хирургических инструментов. Одним ударом он расколол голову горячо любимому родителю, и оттуда выпрыгнула, вся в полном вооружении, сверкая копьем, богиня Афина.
Очнувшись, Зевс возликовал, поблагодарил Метиду, смирно продолжавшую сидеть у него в животе и подавать мудрые советы, и сразу же признал Афину своей любимицей, поручив ей массу дел, до которых у него не доходили руки.
Рожденная из головы богиня мудрости блистала энциклопедической образованностью. Она покровительствовала наукам, искусствам и ремеслам, изобрела для людей веретено, ткацкий станок, телегу, плуг, борону, научила их строить корабли, делать колесницы, запрягать быков, обуздывать коней.
Именно ее золотая уздечка смирила непокорного крылатого коня Пегаса, который был избалован высоким доверием и никому не подчинялся, кроме Зевса, поручавшего ему доставлять на Олимп громы и молнии. Афина же подарила уздечку герою Беллерофонту, и тот покорил своенравное животное. Но в память о былых заслугах Пегаса боги вознесли его на небо, и его именем назвали созвездие. А позднее, в III веке до нашей эры, александрийские поэты стали почтительно величать его конем стихотворцев, на котором каждый, кто ощутил в себе божественный дар, имеет право подняться на гору Парнас — к Аполлону и Музам.
За что выпала такая честь ни в чем не повинному Пегасу?
За то, что он вовремя напомнил покровительницам искусств, что всему надо знать меру.
Однажды музы, славившиеся своим искусным пением, настолько взволновали гору, на которой они водили хороводы, что та дрогнула и от восторга стала подниматься к небесам. Того и гляди, еще немного — и она возвысится над Олимпом! Разумеется, богам это пришлось не по вкусу. И по приказу Посейдона Пегас охладил неумеренный энтузиазм. Он сделал это тактично и аккуратно, но весьма недвусмысленно: тихо топнул ногой и ласковым ударом копыта бережно вернул гору в ее первоначальное состояние.
Вообще узда, по мысли богов, должна была играть решающую роль в жизни людей. Счастлив лишь тот, кто знает меру во всем. «Ничего слишком!» — гласила одна из популярнейших пословиц.
Беллерофонт, приручивший Пегаса, забыл, видно, об уздечке, подаренной ему Афиной. Он возгордился и захотел взлететь на Олимп. Но хорошо усвоивший начальственные директивы конь не допустил такого святотатства и спокойно скинул своего хозяина на землю — да так, что тот от падения лишился разума.
Столь же непримирима была и сама богиня мудрости. Ей бросили однажды вызов. И кто? Какая-то ничтожная дочь простого ремесленника, ткавшая и вышивавшая одежду, как говорили, не хуже самой Афины. Богиня приняла вызов, и когда закончилось соревнование, выяснилось, что рукоделие смертной ничуть не уступает божескому творению. Поняла это и сама Афина. Однако ничейный результат явно не устраивал ее, и она опротестовала его в очень убедительной и корректной форме: она обвинила девушку в том, что та изобразила богов без должного почтения, разорвала ткань, а саму мастерицу превратила в паука, великодушно предоставив ей и ее потомству возможность вечно ткать и вечно висеть в паутине.
Столь своеобразное понимание справедливости не помешало, однако, Афине считаться стражем порядка на Земле. Она дала людям законы, ввела для них суды и народные собрания, следила за честным ведением военных действий. Сама грозная воительница, она победила гиганта Палланта (за это ее стали называть Палладой) и обтянула его кожей свой щит, на котором позднее укрепила отрубленную голову Медузы Горгоны. Афина приходила на помощь и могучим героям — Ахиллу, Одиссею, Гераклу, Персею, и выдающимся мастерам — художникам, и ремесленникам, и мудрым правителям.
Строгая, целомудренная, мужественная Афина не отличалась особым очарованием. Все признавали, что она прекрасна (некрасивых богинь у греков не было!), но настолько холодна и рассудительна, что способна остудить самые пылкие чувства.
Может быть, поэтому Афина так деятельно занималась именно мужскими делами — войной, управлением, ремеслом.
Мифы об Афине отражают определенную ступень в сознании древних людей, уже не только овладевших рядом профессий и освоивших важнейшие изобретения, но и сумевших оценить их значение. Естественно и то, что зачатки государственной организации, установление более или мене твердых общественных порядков расценивались как дар богов, пытавшихся объединить людей, привести их к согласию. Сама идея государственной власти рассматривалась как нечто необходимое, абсолютно справедливое и полезное. Показательно и то, что Афина совершенно не похожа на прежних богов, олицетворявших дикие, стихийные силы. Она довольно мало связана с природой и почти целиком переключилась на дела человеческие, став их высшим судьей.
К ней обращались за консультацией и мифические герои, и даже боги. К ее советам прислушивался сам Зевс, разрешавший ей спорить с ним. Что же касается смертных, то они безропотно отдавали себя на ее милость, а наиболее находчивые прикрывались ее авторитетом.
Уже в VII веке до нашей эры на афинском акрополе (так называли кремль, расположенный обычно на холме, в древнегреческих городах) существовал храм Афины, в котором стояла ее деревянная статуя, якобы упавшая с неба. О ней, как о покровительнице растущего у подножия акрополя города, говорил в своих стихах правитель Солон:
Добропорядочные жители города поверили, и пропагандистский трюк увенчался успехом. Но, видно, богиня строже относилась к Писистрату и не очень-то поддерживала его. Во всяком случае, в течение 32 лет его правления трижды ему приходилось бежать из города, а из его наследников, усердно клявшихся в любви к Афине, одного граждане изгнали, а другого убили. Совершенно очевидно, что богиня мудрости явно не признавала тирании и предпочитала более справедливое государственное устройство — демократию. Правда, эта демократия благополучно сочеталась с рабством, но афиняне не мыслили себе иного общества, кроме рабовладельческого. И хотя еще Гомер писал, что рабство убивает все лучшее, что есть в человеке, афиняне все же были твердо убеждены в том, что раба, собственно говоря, и не следует считать человеком. Поэтому демократия (что значит «народное правление») для греков означала правление избранных, то есть тех, кто достоин именоваться гражданином. Этого гордого звания лишены были, между прочим, чужеземцы и даже те, кто родился, например, от афинянина и неафинянки. Фактически лишь 20–30 тысяч граждан могли участвовать в народном собрании и решать дела государства. Именно такой порядок, по мнению афинян, был угоден богине.
Но если раны умели залечивать, то перед головной болью отступали даже самые опытные врачи. Вот почему такая растерянность царила на Олимпе, когда Зевс стал жаловаться на мигрень. Правда, уж кто-кто, а сам громовержец прекрасно понимал, что, кроме себя, ему винить некого.
Дело в том, что царь богов унаследовал от своего свергнутого отца странную привычку. Как и Крону, ему было предсказано, что у него родится сын, который будет сильнее его. Крон, как известно, принял профилактические меры, чтобы обезопасить себя, но Зевс-то лучше, чем кто-нибудь, знал, сколь ненадежными они оказались. И царь богов, не изменив наследственному обычаю, усовершенствовал его. По зрелому размышлению он пришел к выводу, что глотать детей хлопотно, да и как-то не очень гуманно. Проще и надежней начинать непосредственно с жен. И, не поперхнувшись, благополучно проглотил свою первую жену Метиду (что значит «Разум»). Конечно, ум хорошо, а два лучше, но вскоре ему стало невтерпеж от немыслимой головной боли. В отчаянии Зевс решил сунуть голову под топор и дал согласие на операцию. Но кто мог тогда сделать трепанацию черепа? Конечно, только искусный Гефест, которому топор полностью заменял весь набор хирургических инструментов. Одним ударом он расколол голову горячо любимому родителю, и оттуда выпрыгнула, вся в полном вооружении, сверкая копьем, богиня Афина.
Очнувшись, Зевс возликовал, поблагодарил Метиду, смирно продолжавшую сидеть у него в животе и подавать мудрые советы, и сразу же признал Афину своей любимицей, поручив ей массу дел, до которых у него не доходили руки.
Рожденная из головы богиня мудрости блистала энциклопедической образованностью. Она покровительствовала наукам, искусствам и ремеслам, изобрела для людей веретено, ткацкий станок, телегу, плуг, борону, научила их строить корабли, делать колесницы, запрягать быков, обуздывать коней.
Именно ее золотая уздечка смирила непокорного крылатого коня Пегаса, который был избалован высоким доверием и никому не подчинялся, кроме Зевса, поручавшего ему доставлять на Олимп громы и молнии. Афина же подарила уздечку герою Беллерофонту, и тот покорил своенравное животное. Но в память о былых заслугах Пегаса боги вознесли его на небо, и его именем назвали созвездие. А позднее, в III веке до нашей эры, александрийские поэты стали почтительно величать его конем стихотворцев, на котором каждый, кто ощутил в себе божественный дар, имеет право подняться на гору Парнас — к Аполлону и Музам.
За что выпала такая честь ни в чем не повинному Пегасу?
За то, что он вовремя напомнил покровительницам искусств, что всему надо знать меру.
Однажды музы, славившиеся своим искусным пением, настолько взволновали гору, на которой они водили хороводы, что та дрогнула и от восторга стала подниматься к небесам. Того и гляди, еще немного — и она возвысится над Олимпом! Разумеется, богам это пришлось не по вкусу. И по приказу Посейдона Пегас охладил неумеренный энтузиазм. Он сделал это тактично и аккуратно, но весьма недвусмысленно: тихо топнул ногой и ласковым ударом копыта бережно вернул гору в ее первоначальное состояние.
Вообще узда, по мысли богов, должна была играть решающую роль в жизни людей. Счастлив лишь тот, кто знает меру во всем. «Ничего слишком!» — гласила одна из популярнейших пословиц.
писал греческий поэт. Мера означала порядок, красоту, закон. Нарушение ее — нарушение порядка, гармонии, а это ведет к несчастьям. Те, у кого слишком много силы, богатства, славы, становятся гордыми и заносчивыми. И неизбежна расплата.
В меру радуйся удаче,
В меру в бедствиях горюй, —
Беллерофонт, приручивший Пегаса, забыл, видно, об уздечке, подаренной ему Афиной. Он возгордился и захотел взлететь на Олимп. Но хорошо усвоивший начальственные директивы конь не допустил такого святотатства и спокойно скинул своего хозяина на землю — да так, что тот от падения лишился разума.
Столь же непримирима была и сама богиня мудрости. Ей бросили однажды вызов. И кто? Какая-то ничтожная дочь простого ремесленника, ткавшая и вышивавшая одежду, как говорили, не хуже самой Афины. Богиня приняла вызов, и когда закончилось соревнование, выяснилось, что рукоделие смертной ничуть не уступает божескому творению. Поняла это и сама Афина. Однако ничейный результат явно не устраивал ее, и она опротестовала его в очень убедительной и корректной форме: она обвинила девушку в том, что та изобразила богов без должного почтения, разорвала ткань, а саму мастерицу превратила в паука, великодушно предоставив ей и ее потомству возможность вечно ткать и вечно висеть в паутине.
Столь своеобразное понимание справедливости не помешало, однако, Афине считаться стражем порядка на Земле. Она дала людям законы, ввела для них суды и народные собрания, следила за честным ведением военных действий. Сама грозная воительница, она победила гиганта Палланта (за это ее стали называть Палладой) и обтянула его кожей свой щит, на котором позднее укрепила отрубленную голову Медузы Горгоны. Афина приходила на помощь и могучим героям — Ахиллу, Одиссею, Гераклу, Персею, и выдающимся мастерам — художникам, и ремесленникам, и мудрым правителям.
Строгая, целомудренная, мужественная Афина не отличалась особым очарованием. Все признавали, что она прекрасна (некрасивых богинь у греков не было!), но настолько холодна и рассудительна, что способна остудить самые пылкие чувства.
Может быть, поэтому Афина так деятельно занималась именно мужскими делами — войной, управлением, ремеслом.
Мифы об Афине отражают определенную ступень в сознании древних людей, уже не только овладевших рядом профессий и освоивших важнейшие изобретения, но и сумевших оценить их значение. Естественно и то, что зачатки государственной организации, установление более или мене твердых общественных порядков расценивались как дар богов, пытавшихся объединить людей, привести их к согласию. Сама идея государственной власти рассматривалась как нечто необходимое, абсолютно справедливое и полезное. Показательно и то, что Афина совершенно не похожа на прежних богов, олицетворявших дикие, стихийные силы. Она довольно мало связана с природой и почти целиком переключилась на дела человеческие, став их высшим судьей.
К ней обращались за консультацией и мифические герои, и даже боги. К ее советам прислушивался сам Зевс, разрешавший ей спорить с ним. Что же касается смертных, то они безропотно отдавали себя на ее милость, а наиболее находчивые прикрывались ее авторитетом.
Уже в VII веке до нашей эры на афинском акрополе (так называли кремль, расположенный обычно на холме, в древнегреческих городах) существовал храм Афины, в котором стояла ее деревянная статуя, якобы упавшая с неба. О ней, как о покровительнице растущего у подножия акрополя города, говорил в своих стихах правитель Солон:
А сменивший Солона тиран Писистрат скромно признавался, что богиня оказывает ему личное покровительство, а потому сомнений насчет законности его пребывания у власти быть не должно. Афиняне, тем не менее, все-таки усомнились и решили испытать судьбу: они просто изгнали властолюбца. И обошлось. Никаких указаний свыше не последовало. Но Писистрат оказался изобретательным политиком. Он вторично вступил в город-на сей раз… в присутствии самой богини. Найдя красивую высокую женщину, он обрядил ее в военную одежду, дал в руки оружие, поставил на колесницу и двинулся в путь, послав вперед глашатаев, с трепетом возглашавших: «Афиняне, примите с добрым чувством Писистрата: сама Афина почтила его больше всех людей и теперь возвращает в свой акрополь!»
Город наш волею Зевса уже никогда не погибнет,
И благосклонны к нему боги пребудут всегда,
Ибо защитница, славная духом Афина Паллада,
Зевса державная дочь, руки простерла над ним.
Добропорядочные жители города поверили, и пропагандистский трюк увенчался успехом. Но, видно, богиня строже относилась к Писистрату и не очень-то поддерживала его. Во всяком случае, в течение 32 лет его правления трижды ему приходилось бежать из города, а из его наследников, усердно клявшихся в любви к Афине, одного граждане изгнали, а другого убили. Совершенно очевидно, что богиня мудрости явно не признавала тирании и предпочитала более справедливое государственное устройство — демократию. Правда, эта демократия благополучно сочеталась с рабством, но афиняне не мыслили себе иного общества, кроме рабовладельческого. И хотя еще Гомер писал, что рабство убивает все лучшее, что есть в человеке, афиняне все же были твердо убеждены в том, что раба, собственно говоря, и не следует считать человеком. Поэтому демократия (что значит «народное правление») для греков означала правление избранных, то есть тех, кто достоин именоваться гражданином. Этого гордого звания лишены были, между прочим, чужеземцы и даже те, кто родился, например, от афинянина и неафинянки. Фактически лишь 20–30 тысяч граждан могли участвовать в народном собрании и решать дела государства. Именно такой порядок, по мнению афинян, был угоден богине.
ВЗЛЕТЕВ НАД ГРЕШНОЮ ЗЕМЛЕЙ
Боги завистливы и честолюбивы. Они, не колеблясь, расправляются со своими соперниками. Люди же оказались восприимчивыми учениками и нередко забывали древнюю пословицу: «Что дозволено Юпитеру, не дозволено быку».
Легендарный художник и строитель Дедал находился под особым покровительством Афины и, видимо, решил, что ему может все сойти с рук. Мастером он был непревзойденным. Именно он будто бы изобрел рубанок, отвес, клей. Он же создавал тончайшие изделия из дерева и металла, придумал инкрустацию из слоновой кости. Художник, скульптор, архитектор, изобретатель-это был какой-то Леонардо да Винчи древнейшей эпохи. Авторитет его долго оставался незыблемым, пока… Пока не подрос его племянник, обнаруживший явно нездоровую склонность превзойти своего наставника: он уже успел изобрести пилу, циркуль, гончарный круг.
Дедал своевременно оценил опасность со стороны любимого ученика и поступил с ним по-родственному: заманил на крышу храма на акрополе и столкнул его оттуда.
Афиняне не посчитались с былыми заслугами великого мастера. Они считали, что никакие достоинства не могут компенсировать пролитой крови, и потому Дедалу пришлось бежать из Афин. Он отправился на Крит, к царю Миносу. И тут его талант развернулся в полной мере.
Он построил невероятно запутанный дворец со множеством комнат и коридоров, в центре которого Минос скрывал своего чудовищного потомка получеловека-полубыка, прозванного Минотавром. Войти в этот дворец мог любой, но уж выбраться из него не удавалось никому. Одного этого здания-Лабиринта было достаточно, чтобы прославить его строителя. Но Дедал удивлял мир и своими скульптурами. Статуи других художников напоминали застывшие мумии — с закрытыми глазами, тесно прижатыми к телу руками, сдвинутыми ногами. Дедал же заставил свои статуи… двигаться, сделал их живыми.
Статуи Дедала считались вообще образцом в изобразительном искусстве античности. Греки классической поры отдавали предпочтение произведениям, абсолютно точно копировавшим жизнь. Наивысшей похвалы удостаивались те творения, которые можно было принять за подлинные предметы. Широко известен был рассказ о художниках, соревновавшихся между собой: один нарисовал виноград, и он получился настолько аппетитным, что у зрителей текли слюнки, а плохо разбирающиеся в искусстве птицы прилетали его клевать. Его соперник выставил картину с тем же виноградом, но, чтобы уберечь его от соблазнов, завесил его. Обман был раскрыт и принес художнику славу: завеса оказалась тоже нарисованной.
На афинской площади стояла «Телка» скульптора Мирона. Десятки поэтов описывали ее, не переставая удивляться тому, что она производила впечатление живой.
«Попробуй сними гипсовую форму с руки… — ты увидишь ужасный труп без малейшего сходства, и тебе придется искать резец и художника, которые, не давая точной копии, передадут движение жизни». Эти слова принадлежат великому реалисту Бальзаку, отлично понимавшему, что самое сложное в искусстве не внешнее подобие, а именно дыхание жизни. Глядя на античную фигуру, Микеланджело как-то признался, оценивая мастерство скульптора: «Этот человек знал больше, чем сама природа». Любопытную особенность греческой пластики подметил французский художник Ренуар: «Скульпторы древности придавали своим статуям возможно меньше движения. Но если их статуи и не делают движений, создается впечатление, что они могли бы их сделать».
Статуи действительно казались живыми. Но в то же время они отнюдь не были двойниками человека. Каждая фигура была своего рода обобщением, она как бы поднималась над мелким, личным, индивидуальным. Потому-то античные статуи классической поры и кажутся чересчур спокойными, бесстрастными, даже холодноватыми. Но ведь не надо забывать, что главным образом статуи посвящались богам и мифическим героям, и лишь поздние стали довольно часто воплощать в мраморе облик реальных людей — политиков, полководцев, деятелей искусства, спортсменов, пока, наконец, не дошли до того, что начали увековечивать царей, сравнивая их с богами.
О скульптуре, изображавшей Александра Македонского, писали:
Греческие статуи всегда отличались величественностью. Да иначе и быть не могло: скульптура испокон веку изображала героическое, возвышенное, призвана была славить, воспевать, а не критиковать и разоблачать. И расцвет скульптуры (не только в Греции) всегда зависел от того, насколько героична была сама эпоха, насколько она давала материал для возвеличивания. Все остальное зависело от мастерства и честности художника.
Неизвестно, кого возвеличивал Дедал, но мифы рассказывают, что его статуи производили грозное впечатление, а, ожив, вели себя довольно буйно. Сам Гермес едва отбился от них, когда они стали преследовать его.
Имея под рукой такого уникального специалиста, царь Минос, естественно, весьма заботился о том, чтобы Дедал не вздумал покинуть его. Почетному гостю были предоставлены все земные блага и даже не менее почетное сопровождение недремлющих стражей. Дедал обзавелся семьей, вырастил сына Икара, и все же беспрестанно тосковал. Наконец, поняв, что ни на суше, ни на море путей спасения нет, он решился на самое дерзкое деяние, которое когда-либо приходило в голову смертным, — он вздумал улететь.
Но как? Фантазия людей всегда соответствует тому уровню техники, который ими достигнут. Она как бы совершенствует то, что уже существует. И Дедал не открыл принципиально нового способа передвижения: он использовал птичьи крылья, скрепив их воском и льняной нитью. И все же главное — это то, что человек дерзнул оторваться от земли, которая- единственная — давала силу людям. Миф о непобедимом великане Антее, который в минуту слабости прижимался к своей матери-земле и вновь становился мощным и неустрашимым, убедительно доказывал, что всякий потерявший почву под ногами обречен на гибель (что и продемонстрировал Геракл, задушивший в воздухе сына земли).
И вот беглецы над морем. Осторожный Дедал, видимо, проделавший все необходимые расчеты, дал четкое указание сыну держаться строго определенной линии — между небом и землей. Но выпорхнувший на волю Икар забыл о наставлениях, взлетел слишком высоко, и… солнечные лучи растопили воск, скреплявший перья.
Дальнейшая судьба Дедала складывалась сравнительно спокойно-все-таки Афина не оставила без покровительства своего избранника. Он прибыл в Сицилию и скрылся там от Миноса, искавшего его повсюду. Правда, в конце концов, критский владыка разыскал мастера.
«По когтям узнают льва», — гласила древнегреческая пословица. Именно об этом, вероятно, и вспомнил Минос, пообещавший груду золота тому, кто, отломив острый конец раковины улитки, сумеет продеть нитку через все ее ходы. Несмотря на столь высокий приз, охотников все же не нашлось, кроме одного — царя Сицилии. Тот обратился к Дедалу и получил вполне квалифицированную консультацию: надо привязать нитку к муравью и пустить его в раковину, а уж дальше он проползет сам.
Сицилийский владыка получил желанную награду, а Минос таким образом смог, наконец, обнаружить беглеца, ибо ясно, что, кроме Дедала, до такого гениально-простого решения ни один смертный не додумался бы. Явившись в Сицилию, критский царь потребовал выдачи Дедала. Но его ждал сюрприз. В честь него устроили пышный пир, перед которым он принял ванну. И там, во время купания, на него вылили кипяток, немедленно открывший ему дорогу в подземное царство, где ему уже не суждено было никогда встретиться с Дедалом. Прославленного мастера позднее зачислили в ранг богов, и он стал ближайшим соратником Афины и Гефеста, покровителем ремесленников, зодчих и изобретателей.
Легендарный художник и строитель Дедал находился под особым покровительством Афины и, видимо, решил, что ему может все сойти с рук. Мастером он был непревзойденным. Именно он будто бы изобрел рубанок, отвес, клей. Он же создавал тончайшие изделия из дерева и металла, придумал инкрустацию из слоновой кости. Художник, скульптор, архитектор, изобретатель-это был какой-то Леонардо да Винчи древнейшей эпохи. Авторитет его долго оставался незыблемым, пока… Пока не подрос его племянник, обнаруживший явно нездоровую склонность превзойти своего наставника: он уже успел изобрести пилу, циркуль, гончарный круг.
Дедал своевременно оценил опасность со стороны любимого ученика и поступил с ним по-родственному: заманил на крышу храма на акрополе и столкнул его оттуда.
Афиняне не посчитались с былыми заслугами великого мастера. Они считали, что никакие достоинства не могут компенсировать пролитой крови, и потому Дедалу пришлось бежать из Афин. Он отправился на Крит, к царю Миносу. И тут его талант развернулся в полной мере.
Он построил невероятно запутанный дворец со множеством комнат и коридоров, в центре которого Минос скрывал своего чудовищного потомка получеловека-полубыка, прозванного Минотавром. Войти в этот дворец мог любой, но уж выбраться из него не удавалось никому. Одного этого здания-Лабиринта было достаточно, чтобы прославить его строителя. Но Дедал удивлял мир и своими скульптурами. Статуи других художников напоминали застывшие мумии — с закрытыми глазами, тесно прижатыми к телу руками, сдвинутыми ногами. Дедал же заставил свои статуи… двигаться, сделал их живыми.
Статуи Дедала считались вообще образцом в изобразительном искусстве античности. Греки классической поры отдавали предпочтение произведениям, абсолютно точно копировавшим жизнь. Наивысшей похвалы удостаивались те творения, которые можно было принять за подлинные предметы. Широко известен был рассказ о художниках, соревновавшихся между собой: один нарисовал виноград, и он получился настолько аппетитным, что у зрителей текли слюнки, а плохо разбирающиеся в искусстве птицы прилетали его клевать. Его соперник выставил картину с тем же виноградом, но, чтобы уберечь его от соблазнов, завесил его. Обман был раскрыт и принес художнику славу: завеса оказалась тоже нарисованной.
На афинской площади стояла «Телка» скульптора Мирона. Десятки поэтов описывали ее, не переставая удивляться тому, что она производила впечатление живой.
говорилось в одной эпиграмме.
Мирон раз телку свою искал среди стада живого,
Смог он ее лишь узнать, телок прогнавши других, —
сказано в другой. Интересно, что древние скульпторы, добиваясь идеального сходства, думали именно о том, чтобы произведение казалось живым. Самая точная внешняя копия — это муляж, мертвый манекен. Но греки понимали, что это далеко еще не искусство. Надо было находить способы оживлять дерево или мрамор.
Здесь меня Мирон поставил. Пастух же, считая живою,
Камнями гонит меня, будто бы я отстаю, —
«Попробуй сними гипсовую форму с руки… — ты увидишь ужасный труп без малейшего сходства, и тебе придется искать резец и художника, которые, не давая точной копии, передадут движение жизни». Эти слова принадлежат великому реалисту Бальзаку, отлично понимавшему, что самое сложное в искусстве не внешнее подобие, а именно дыхание жизни. Глядя на античную фигуру, Микеланджело как-то признался, оценивая мастерство скульптора: «Этот человек знал больше, чем сама природа». Любопытную особенность греческой пластики подметил французский художник Ренуар: «Скульпторы древности придавали своим статуям возможно меньше движения. Но если их статуи и не делают движений, создается впечатление, что они могли бы их сделать».
Статуи действительно казались живыми. Но в то же время они отнюдь не были двойниками человека. Каждая фигура была своего рода обобщением, она как бы поднималась над мелким, личным, индивидуальным. Потому-то античные статуи классической поры и кажутся чересчур спокойными, бесстрастными, даже холодноватыми. Но ведь не надо забывать, что главным образом статуи посвящались богам и мифическим героям, и лишь поздние стали довольно часто воплощать в мраморе облик реальных людей — политиков, полководцев, деятелей искусства, спортсменов, пока, наконец, не дошли до того, что начали увековечивать царей, сравнивая их с богами.
О скульптуре, изображавшей Александра Македонского, писали:
В Афинах же первые статуи, изображавшие людей, были поставлены в начале V века до нашей эры и посвящены борцам против тирании, убившим одного из сыновей тирана Писистрата. В течение целого столетия подобных статуй больше не создавали, и специальный закон запрещал вообще кого бы то ни было устанавливать рядом с ними. Закон нарушили лишь через 400 лет, поместив по соседству изображения двух римских тираноубийц — Брута и Кассия, покончивших с Юлием Цезарем.
Полный отважности взор Александра и весь его облик
Вылил из меди Лисипп. Словно живет эта медь.
Кажется, глядя на Зевса, ему говорит изваянье:
«Землю беру я себе — ты же Олимпом владей».
Греческие статуи всегда отличались величественностью. Да иначе и быть не могло: скульптура испокон веку изображала героическое, возвышенное, призвана была славить, воспевать, а не критиковать и разоблачать. И расцвет скульптуры (не только в Греции) всегда зависел от того, насколько героична была сама эпоха, насколько она давала материал для возвеличивания. Все остальное зависело от мастерства и честности художника.
Неизвестно, кого возвеличивал Дедал, но мифы рассказывают, что его статуи производили грозное впечатление, а, ожив, вели себя довольно буйно. Сам Гермес едва отбился от них, когда они стали преследовать его.
Имея под рукой такого уникального специалиста, царь Минос, естественно, весьма заботился о том, чтобы Дедал не вздумал покинуть его. Почетному гостю были предоставлены все земные блага и даже не менее почетное сопровождение недремлющих стражей. Дедал обзавелся семьей, вырастил сына Икара, и все же беспрестанно тосковал. Наконец, поняв, что ни на суше, ни на море путей спасения нет, он решился на самое дерзкое деяние, которое когда-либо приходило в голову смертным, — он вздумал улететь.
Но как? Фантазия людей всегда соответствует тому уровню техники, который ими достигнут. Она как бы совершенствует то, что уже существует. И Дедал не открыл принципиально нового способа передвижения: он использовал птичьи крылья, скрепив их воском и льняной нитью. И все же главное — это то, что человек дерзнул оторваться от земли, которая- единственная — давала силу людям. Миф о непобедимом великане Антее, который в минуту слабости прижимался к своей матери-земле и вновь становился мощным и неустрашимым, убедительно доказывал, что всякий потерявший почву под ногами обречен на гибель (что и продемонстрировал Геракл, задушивший в воздухе сына земли).
И вот беглецы над морем. Осторожный Дедал, видимо, проделавший все необходимые расчеты, дал четкое указание сыну держаться строго определенной линии — между небом и землей. Но выпорхнувший на волю Икар забыл о наставлениях, взлетел слишком высоко, и… солнечные лучи растопили воск, скреплявший перья.
Единственное, чем мог утешиться потрясенный отец, — это слава сына, которая пережила века. Имя его, которым стало называться море (Икарийское), осталось в памяти людей символом дерзости и бесстрашия, того «безумства храбрых», которого всегда требуют неизведанные пути.
О юноша! Презрев земное,
К орбите солнца взнесся ты.
Но крылья растопились в зное,
И в море, вечно голубое,
Безумец рухнул с высоты.
Дальнейшая судьба Дедала складывалась сравнительно спокойно-все-таки Афина не оставила без покровительства своего избранника. Он прибыл в Сицилию и скрылся там от Миноса, искавшего его повсюду. Правда, в конце концов, критский владыка разыскал мастера.
«По когтям узнают льва», — гласила древнегреческая пословица. Именно об этом, вероятно, и вспомнил Минос, пообещавший груду золота тому, кто, отломив острый конец раковины улитки, сумеет продеть нитку через все ее ходы. Несмотря на столь высокий приз, охотников все же не нашлось, кроме одного — царя Сицилии. Тот обратился к Дедалу и получил вполне квалифицированную консультацию: надо привязать нитку к муравью и пустить его в раковину, а уж дальше он проползет сам.
Сицилийский владыка получил желанную награду, а Минос таким образом смог, наконец, обнаружить беглеца, ибо ясно, что, кроме Дедала, до такого гениально-простого решения ни один смертный не додумался бы. Явившись в Сицилию, критский царь потребовал выдачи Дедала. Но его ждал сюрприз. В честь него устроили пышный пир, перед которым он принял ванну. И там, во время купания, на него вылили кипяток, немедленно открывший ему дорогу в подземное царство, где ему уже не суждено было никогда встретиться с Дедалом. Прославленного мастера позднее зачислили в ранг богов, и он стал ближайшим соратником Афины и Гефеста, покровителем ремесленников, зодчих и изобретателей.
ЗОЛОТАЯ БОГИНЯ
На десятом году Троянской войны ахейцы, наконец, убедились, что взять штурмом Трою они не могут. Оставалось надеяться лишь на хитрость. И на непостоянство богов…