Страница:
– Да, – сказал я. – Вы так и не объяснили, почему полковник Моран убил благородного Рональда Адэра.
– Ах, Ватсон, здесь мы вступаем в область предположений и догадок, где даже самый трезвый расчет может дать сбой. На основании имеющихся улик любой может составить свое представление о случившемся, и ваша версия будет иметь не меньше прав на существование, чем моя.
– И у вас уже есть версия?
– Мне кажется, объяснить, что произошло, не так уж трудно. Следствие установило, что полковник Моран и молодой Адэр вдвоем выиграли довольно крупную сумму денег. Моран наверняка играл нечестно – о том, что он мошенничает, мне давно известно. Я думаю, что в день убийства это заметил Адэр. После этого, скорее всего, у них состоялся приватный разговор, во время которого Адэр пригрозил Морану раскрыть его, если он добровольно не выйдет из клуба и не пообещает никогда больше не играть в карты. Вряд ли такой молодой человек, как Адэр, решился бы сразу устроить громкий скандал с изобличением столь уважаемого человека, который к тому же был намного старше его, поэтому моя версия кажется мне наиболее вероятной. Ясно одно: исключение из клуба для Морана означало полный крах, поскольку карточные выигрыши были его основным источником доходов. Поэтому он и убил Адэра как раз в ту минуту, когда тот подсчитывал, сколько ему самому нужно вернуть денег, поскольку не мог оставить себе выигрыш, полученный нечестным путем. Дверь в свою комнату он запер для того, чтобы никто к нему случайно не вошел и не стал спрашивать, что означают все эти имена и монеты. Такая версия вас устроит?
– Я не сомневаюсь, что все происходило именно так.
– Так это или нет, выяснится на суде. Так или иначе, полковник Моран больше нас не потревожит, знаменитое духовое ружье фон Хердера украсит собой музей Скотленд-Ярда, а Шерлок Холмс снова может взяться за те многочисленные интересные задачки, которые подбрасывает нам вечно кипящий Лондон.
Приключение норвудского подрядчика
– Ах, Ватсон, здесь мы вступаем в область предположений и догадок, где даже самый трезвый расчет может дать сбой. На основании имеющихся улик любой может составить свое представление о случившемся, и ваша версия будет иметь не меньше прав на существование, чем моя.
– И у вас уже есть версия?
– Мне кажется, объяснить, что произошло, не так уж трудно. Следствие установило, что полковник Моран и молодой Адэр вдвоем выиграли довольно крупную сумму денег. Моран наверняка играл нечестно – о том, что он мошенничает, мне давно известно. Я думаю, что в день убийства это заметил Адэр. После этого, скорее всего, у них состоялся приватный разговор, во время которого Адэр пригрозил Морану раскрыть его, если он добровольно не выйдет из клуба и не пообещает никогда больше не играть в карты. Вряд ли такой молодой человек, как Адэр, решился бы сразу устроить громкий скандал с изобличением столь уважаемого человека, который к тому же был намного старше его, поэтому моя версия кажется мне наиболее вероятной. Ясно одно: исключение из клуба для Морана означало полный крах, поскольку карточные выигрыши были его основным источником доходов. Поэтому он и убил Адэра как раз в ту минуту, когда тот подсчитывал, сколько ему самому нужно вернуть денег, поскольку не мог оставить себе выигрыш, полученный нечестным путем. Дверь в свою комнату он запер для того, чтобы никто к нему случайно не вошел и не стал спрашивать, что означают все эти имена и монеты. Такая версия вас устроит?
– Я не сомневаюсь, что все происходило именно так.
– Так это или нет, выяснится на суде. Так или иначе, полковник Моран больше нас не потревожит, знаменитое духовое ружье фон Хердера украсит собой музей Скотленд-Ярда, а Шерлок Холмс снова может взяться за те многочисленные интересные задачки, которые подбрасывает нам вечно кипящий Лондон.
Приключение норвудского подрядчика
{23}
– С точки зрения криминалиста, – сказал мистер Шерлок Холмс, – после смерти незабвенного профессора Мориарти Лондон превратился в очень скучное место.
– Думаю, не многие добропорядочные лондонцы согласятся с вами, – возразил я.
– Да-да, разумеется, нельзя думать только о себе, – улыбнулся он, отодвигаясь на стуле от обеденного стола. – Конечно, общество в выигрыше, все довольны, страдает только старый, оставшийся без работы сыщик-консультант. Во времена этого гения преступного мира достаточно было открыть утреннюю газету, и перед тобой открывались безграничные возможности. Часто это был всего лишь намек, Ватсон, едва заметный след, но и этого мне было достаточно, чтобы ощутить присутствие великого злодейского мозга; так мельчайшее подрагивание края паутины указывает на то, что в ее центре притаился мерзкий паук. Бессмысленные кражи, беспричинное насилие, никому не выгодные убийства – для человека, знающего подоплеку, все это сливалось в единую целостную картину. Криминалисту, изучающему высшие слои преступного мира, ни одна из европейских столиц не предоставляла таких возможностей, как Лондон. Но сейчас… – Он тяжко вздохнул и с комичным видом покачал головой, словно осуждая такое положение вещей, хотя сам же положил столько сил, чтобы добиться этого.
В то время, о котором я пишу, Холмс уже несколько месяцев как вернулся, а я по его просьбе переехал в нашу старую штаб-квартиру на Бейкер-стрит, продав свою небольшую кенсингтонскую практику молодому врачу по фамилии Вернер, который, почти не торгуясь, заплатил самую высокую назначенную мной цену, чем несказанно меня удивил. Объяснение этому я получил лишь спустя несколько лет, когда узнал, что Вернер был дальним родственником Холмса и деньги на покупку в действительности предоставил мой друг.
Впрочем, те несколько месяцев, которые мы прожили рядом, не были такими уж бессодержательными, поскольку, просматривая свои записи за тот период, я нахожу отчеты о нескольких делах. Среди них дело о бумагах бывшего президента Мурильо{24} и ужасное происшествие с голландским пароходом «Фрисланд», которое чуть не стоило нам обоим жизни. Но холодная, гордая натура Холмса всегда противилась любым формам славы, поэтому он строжайше запретил мне писать о себе, о своих методах или успехах. Запрет этот, как я уже упоминал, был снят только недавно.
Подняв себе настроение притворным возмущением, Шерлок Холмс удобно расположился в кресле, собираясь почитать утреннюю газету, как вдруг дом огласился громогласным звонком и частой дробью глухих ударов, как будто кто-то изо всех сил начал колотить во входную дверь кулаками. После того как дверь открыли, кто-то ворвался в прихожую, с лестницы донеслись торопливые шаги, и в следующий миг в нашу комнату ворвался бледный, всклокоченный молодой человек с безумным взглядом и трясущимися руками. Он посмотрел сначала на меня, потом на Холмса, но, видя наше удивление, должно быть, понял, что за столь бесцеремонное вторжение не мешало бы и извиниться.
– Прошу прощения, мистер Холмс, – воскликнул он. – Не осуждайте меня! Я на грани безумия. Мистер Холмс, я – несчастный Джон Гектор Макфарлейн.
Он произнес это с таким видом, словно одного имени его было достаточно, чтобы мы сразу поняли, что его привело к нам и почему он в таком возбужденном состоянии, однако по оставшемуся непроницаемым лицу своего друга я понял, что ему это имя сказало не больше, чем мне.
– Возьмите сигарету, мистер Макфарлейн, – сказал он, подталкивая к нему портсигар. – С вашими симптомами мой друг доктор Ватсон наверняка прописал бы вам сильнодействующее успокоительное. Последние несколько дней стоит необычайно теплая погода, вы не находите? Итак, если вы немного успокоились, я буду рад, если вы сядете вон в то кресло и медленно и связно расскажете нам, кто вы и что вам нужно. Имя свое вы произнесли так, словно мне оно должно быть знакомо, но, уверяю вас, кроме тех очевидных фактов, что вы холостяк, адвокат, масон и страдаете астмой, мне ровным счетом ничего о вас неизвестно.
Я хорошо знал метод своего друга, поэтому мне было несложно понять, как он пришел к своим выводам. Некоторая неряшливость в одежде, пачка юридических документов, торчащая из кармана, брелок на часах и сиплое дыхание – все было очевидно. Однако наш клиент от неожиданности окаменел.
– Да, все, что вы сказали, – правда, – заговорил он, когда к нему вернулся дар речи. – К тому же сейчас я самый несчастный человек в Лондоне. Ради всего святого, не оставьте меня в беде, мистер Холмс! Если меня придут арестовывать до того, как я закончу рассказ, сделайте так, чтобы они дали мне время дорассказать вам всю правду. В тюрьме мне будет легче, если я буду знать, что вы занимаетесь моим делом.
– Вас должны арестовать? – изумился Холмс. – О, это просто замеча… Весьма интересно. И по какому же обвинению?
– По обвинению в убийстве мистера Джонаса Олдейкра из Лоуэр-Норвуда.
На выразительном лице моего друга отразилось сочувствие, боюсь, не лишенное некоторого удовлетворения.
– Надо же! – воскликнул он. – А я буквально только что за завтраком жаловался своему другу доктору Ватсону, что из газет пропали сообщения о громких делах.
Наш посетитель протянул дрожащую руку и взял «Дейли телеграф», которая все еще лежала на коленях Холмса.
– Если бы вы заглянули сюда, сэр, вы бы сразу поняли, почему я к вам пришел. Я чувствую себя так, словно все вокруг говорят только обо мне и о моей беде. – Он развернул газету и показал нам первую страницу. – Видите? С вашего позволения, мистер Холмс, я прочту: «Загадочное происшествие в Лоуэр-Норвуде», «Исчезновение известного подрядчика», «Не исключается убийство и требование выкупа», «Улики, которые выведут следователей на след преступника». И, как назло, все эти улики указывают на меня, мистер Холмс! За мной следят с Лондон-бриджа, я не сомневаюсь, они только ждут ордера, чтобы арестовать меня. Моя мать этого не переживет… не переживет! – При этих словах он закрыл лицо руками и стал раскачиваться вперед-назад.
Я с любопытством рассматривал этого человека, которого подозревали в совершении такого страшного преступления, как убийство. Он был светловолос, испуганные голубые глаза, чисто выбритое усталое лицо с безвольным чувственным ртом делали его по-особенному привлекательным. Лет ему, пожалуй, было около двадцати семи, одет он был вполне прилично и держался с определенным достоинством. Из кармана легкого летнего пальто торчала пачка подписанных документов, которые свидетельствовали о его профессии.
– Нужно с умом распорядиться временем, которое у нас осталось, – сказал Холмс. – Ватсон, не могли бы вы прочитать вслух эту статью?
Под броским заголовком, который огласил наш клиент, шла следующая примечательная статья:
– Это дело не лишено интереса, – в своей обычной неторопливой манере сказал он. – Позвольте сначала узнать, мистер Макфарлейн, почему вы все еще находитесь на свободе, если у полиции достаточно улик, чтобы вас арестовать?
– Я живу в Торрингтон-лодж, это в Блэкхите{25}, с родителями, мистер Холмс. Но вчера, поскольку у меня была запланирована поздняя деловая встреча с мистером Джонасом Олдейкром, я остановился в гостинице в Норвуде. Туда я и вернулся после того, как повидался с ним. О том, что случилось, я узнал только тогда, когда сел в поезд, чтобы вернуться домой, и случайно наткнулся на статью, которую вам только что прочитали. Я сразу понял опасность своего положения и решил сразу же обратиться к вам. Понятно, что, куда бы я ни поехал, хоть в свою контору в Сити, хоть домой, меня все равно арестуют. От самого вокзала Лондон-бридж за мной шел какой-то человек, и я не сомневаюсь, что… Боже мой, что это?
Громко звякнул звонок, и почти сразу на лестнице раздались тяжелые шаги. В следующую секунду в дверях возник наш старый знакомый Лестрейд. За его спиной маячили двое полицейских в форме.
– Мистер Джон Гектор Макфарлейн? – обратился Лестрейд к молодому человеку.
Лицо нашего невезучего клиента сделалось бледным как полотно. Он медленно встал.
– Вы арестованы за убийство мистера Джонаса Олдейкра из Лоуэр-Норвуда.
Макфарлейн посмотрел на нас глазами, полными отчаяния, и, совершенно сраженный, рухнул на стул.
– Одну минуту, Лестрейд, – сказал Холмс. – Полчаса для вас роли не сыграют, а этот джентльмен как раз собирался рассказать о том, что произошло этой ночью. Это могло бы помочь нам разобраться, что к чему.
– Что тут разбираться, и так все ясно, – решительно произнес Лестрейд.
– И тем не менее, если позволите, я все же хотел бы выслушать его.
– Что ж, мистер Холмс, мне, конечно, трудно вам отказать, – смилостивился инспектор, – вы ведь нам пару раз помогали, так что Скотленд-Ярд, так сказать, перед вами в долгу. Но оставить арестованного с вами наедине я не имею права, поэтому должен сразу предупредить, что все, что он скажет, может быть использовано против него.
– А большего мне и не надо, – очнулся наш клиент. – Все, чего я прошу, – выслушайте меня и поверьте, что все это истинная правда.
Лестрейд посмотрел на часы.
– Даю вам тридцать минут, – сказал он.
– Сначала я должен объяснить, – торопливо заговорил Макфарлейн, – что мистера Джонаса Олдейкра я не знал. Лишь имя его было мне знакомо, и то потому, что когда-то, много лет назад, мои родители его знали, хотя с тех пор их дороги давно разошлись. Когда вчера около трех часов он появился у меня в кабинете в Сохо{26}, я сильно удивился. И удивление мое возросло еще больше, когда он объяснил причину своего визита. В руках он держал несколько исписанных листков, вырванных из записной книжки – вот они – их он и положил передо мной на стол.
«Это мое завещание, – сказал он. – Я бы хотел, чтобы вы, мистер Макфарлейн, оформили его как полагается. Пока вы будете это делать, я посижу у вас».
Я взялся его переписывать, и вообразите себе мое удивление, когда я увидел, что с определенными оговорками он завещал все свое имущество мне. Это был невысокий странноватый человек, энергичный, с треугольным лицом и совершенно белыми ресницами. Когда я посмотрел на него, я увидел, что он не сводит с меня своих внимательных серых глаз. У меня, честно говоря, голова пошла кругом, когда я прочитал условия завещания, но мистер Олдейкр объяснил мне, что он холостяк, что родственников у него, похоже, нет, а в юности он был знаком с моими родителями, а также слышал, что я весьма достойный молодой человек, и поэтому решил, что его деньги попадут в достойные руки. Конечно же, в ответ я смог только пролепетать какие-то слова благодарности, после чего завещание было подписано и заверено моим клерком. Вот оно, на голубой бумаге, эти листки, как я уже объяснял, – черновик. После того как все было закончено, мистер Джонас Олдейкр сказал, что дома у него имеется множество документов (договоры аренды, документы о передаче прав собственности, закладные, ценные бумаги и так далее), с которыми мне обязательно нужно ознакомиться. Он сказал, что не сможет успокоиться, пока все это дело не будет доведено до конца, и попросил меня приехать к нему в Норвуд в тот же вечер с завещанием, чтобы все закончить. «И запомните, мой мальчик: ни слова родителям, – добавил он в конце. – Пусть это будет для них небольшим сюрпризом». Для него, видимо, это было очень важно, потому что он заставил меня дать слово, что я не проболтаюсь. Вы, наверное, понимаете, мистер Холмс, что я в ту минуту готов был сделать все, что бы он ни попросил. Ведь в моих глазах он был благодетелем и единственным моим желанием было угодить ему. Поэтому я послал домой телеграмму, в которой сообщил родителям, что меня задерживают на работе дела и я не знаю, как поздно вернусь. Мистер Олдейкр к тому же пригласил меня к себе на ужин, но сказал, что лучше приехать в девять, потому что сам будет дома не раньше. Правда, я не сразу нашел его дом, поэтому добрался туда на полчаса позже назначенного времени. Когда я вошел…
– Одну минуту! – перебил его Холмс. – Кто открыл вам дверь?
– Женщина средних лет. Наверное, его экономка.
– Надо полагать, она спросила, кто вы?
– Разумеется, – сказал Макфарлейн.
– Продолжайте.
Молодой человек вытер вспотевший лоб и продолжил рассказ:
– Эта женщина провела меня в гостиную, на столе там уже стоял скромный ужин. Когда мы поужинали, мистер Джонас Олдейкр повел меня в свою спальню, где у него был сейф, он его открыл и вытащил целый ворох разных документов, которые мы вместе стали просматривать. Закончили мы где-то между одиннадцатью и двенадцатью. Он сказал, что не хочет беспокоить экономку, поэтому вывел меня через стеклянную дверь в спальне, которая, кстати, все это время была открыта.
– Скажите, а штора в комнате не была опущена? – спросил Холмс.
– Точно не помню, по-моему, была опущена наполовину. Да, вспомнил, он поднял ее, когда раскрывал передо мной дверь. Я тогда еще не мог найти свою трость, но он сказал: «Не переживайте, надеюсь, мы теперь будем с вами часто видеться, так что трость вашу я найду и вы заберете ее, когда приедете в следующий раз». Когда я уходил, сейф оставался открытым, а бумаги были разложены по стопкам на столе. Ехать домой в Блэкхит было уже слишком поздно, поэтому на ночь я снял номер в «Анерли Армз», и о мистере Олдейкре больше ничего не слышал до тех пор, пока сегодня утром не прочитал в газете о том, что случилось ночью.
– Что-нибудь еще хотите спросить, мистер Холмс? – поинтересовался Лестрейд, брови которого за время рассказа пару раз удивленно взлетали вверх.
– Пока я не побываю в Блэкхите, вопросов у меня нет.
– Вы хотели сказать, в Норвуде, – поправил его Лестрейд.
– Ах да, именно это я и хотел сказать, – загадочно улыбнулся Холмс, но инспектор хорошо знал, хотя ни за что бы в этом не признался, что острый как бритва ум моего друга мог проникать в глубины, ему, Лестрейду, недоступные, поэтому, внимательно посмотрев на него, сказал:
– Я бы хотел переброситься с вами парой слов, мистер Холмс. Мистер Макфарлейн, за дверью стоят два моих констебля, внизу ждет экипаж.
Молодой человек с жалким видом поднялся и, бросив на нас последний, умоляющий взгляд, вышел из комнаты. Полицейские увели его вниз, но Лестрейд остался.
Холмс тем временем взял черновики завещания и принялся внимательно их рассматривать.
– Довольно любопытный документ, вы не находите, Лестрейд? – Он бросил их на стол перед инспектором.
Сыщик просмотрел бумаги и удивленно сказал:
– Я тут могу прочитать только несколько первых строчек, вот эти предложения на середине второй страницы и еще парочку в самом конце. Тут почерк почти идеальный. Все остальное написано так, что почти ничего не понятно. В трех местах я вообще ничего разобрать не могу.
– И как вы это объясните? – спросил Холмс.
– А вы?
– Это было написано в поезде. На остановках почерк обычный, во время движения – плохой, а когда вагон переезжает стрелки – вовсе неразборчивый. Опытный эксперт сразу бы указал, что тот, кто писал завещание, ехал в пригородном поезде, поскольку стрелки на железной дороге располагаются так часто только вблизи больших городов. Если предположить, что составление завещания заняло всю дорогу, можно сделать вывод, что это был экспресс, который останавливался только один раз, между Норвудом и Лондон-бриджем.
Лестрейд рассмеялся.
– Извините, Холмс, но, хоть убейте меня, я не понимаю, какое все эти ваши премудрости могут иметь отношение к делу?
– Это подтверждает рассказ молодого человека хотя бы в той степени, что Джонас Олдейкр вчера приезжал к нему с завещанием. Довольно странно, что человек готовит такой важный документ кое-как, в спешке, вы не находите? Это наводит на одну мысль: он не думал, что завещание будет иметь большое значение, поскольку был уверен, что оно не вступит в силу.
– И в то же время тем самым он подписал себе смертный приговор, – заметил Лестрейд.
– Вы так считаете?
– А вы нет?
– Такую возможность нельзя исключать, но мне еще невсе ясно.
– Не все ясно? Да что же тут может быть не ясно? Один юноша вдруг узнает, что, если определенный человек умрет, к нему перейдет состояние. Что же он делает? Он никому ничего не рассказывает, под каким-то предлогом в тот же вечер приезжает к своему клиенту, дожидается, пока единственный посторонний человек в доме ляжет спать, и убивает своего благодетеля в его же спальне. После этого он сжигает его тело и отправляется в ближайшую гостиницу. Пятна крови в комнате и на трости очень мелкие, поэтому вполне вероятно, что он, не заметив их, решил, что никаких следов совершенного им преступления не останется, если избавиться от тела. Следов, которые каким-то образом могли навести полицию на него. Разве это не очевидно?
– Дорогой Лестрейд, мне это кажется чересчур очевидным, – сказал Холмс. – При всех ваших достоинствах вам не хватает лишь воображения. Попробуйте представить себя на месте этого молодого человека. Вы стали бы в тот же день, когда узнали о завещании, совершать подобное преступление? Вам бы не показалось, что связь между этими двумя событиями будет очевидной? Кроме того, неужели вы бы решились убить своего клиента у него же дома, зная, что вас там видела его экономка? И наконец, стали бы вы тратить столько сил, чтобы избавиться от тела, если оставили в комнате жертвы собственную трость, которая неминуемо приведет к вам следователей?
– Что касается трости, мистер Холмс, вам лучше меня известно, что преступники, совершая свои гнусные дела, часто очень волнуются и делают такие ошибки, которых спокойный человек никогда бы не допустил. Да он мог, в конце концов, просто побояться вернуться в ту комнату. У вас есть другая версия, которая объяснила бы все эти факты?
– У меня есть как минимум шесть таких версий, – сказал Холмс. – Вот, например, очень простая и даже вероятная версия. Это вам от меня бесплатный подарок. Старший из мужчин достает из сейфа и показывает юноше важные документы. Какой-нибудь проходящий мимо бродяга случайно видит это (вспомните, штора на открытой стеклянной двери была опущена лишь наполовину). Потом адвокат уходит, и появляется бродяга. Он хватает первый попавшийся под руку подходящий предмет, которым оказывается трость, убивает Олдейкра, сжигает тело и уходит.
– С точки зрения криминалиста, – сказал мистер Шерлок Холмс, – после смерти незабвенного профессора Мориарти Лондон превратился в очень скучное место.
– Думаю, не многие добропорядочные лондонцы согласятся с вами, – возразил я.
– Да-да, разумеется, нельзя думать только о себе, – улыбнулся он, отодвигаясь на стуле от обеденного стола. – Конечно, общество в выигрыше, все довольны, страдает только старый, оставшийся без работы сыщик-консультант. Во времена этого гения преступного мира достаточно было открыть утреннюю газету, и перед тобой открывались безграничные возможности. Часто это был всего лишь намек, Ватсон, едва заметный след, но и этого мне было достаточно, чтобы ощутить присутствие великого злодейского мозга; так мельчайшее подрагивание края паутины указывает на то, что в ее центре притаился мерзкий паук. Бессмысленные кражи, беспричинное насилие, никому не выгодные убийства – для человека, знающего подоплеку, все это сливалось в единую целостную картину. Криминалисту, изучающему высшие слои преступного мира, ни одна из европейских столиц не предоставляла таких возможностей, как Лондон. Но сейчас… – Он тяжко вздохнул и с комичным видом покачал головой, словно осуждая такое положение вещей, хотя сам же положил столько сил, чтобы добиться этого.
В то время, о котором я пишу, Холмс уже несколько месяцев как вернулся, а я по его просьбе переехал в нашу старую штаб-квартиру на Бейкер-стрит, продав свою небольшую кенсингтонскую практику молодому врачу по фамилии Вернер, который, почти не торгуясь, заплатил самую высокую назначенную мной цену, чем несказанно меня удивил. Объяснение этому я получил лишь спустя несколько лет, когда узнал, что Вернер был дальним родственником Холмса и деньги на покупку в действительности предоставил мой друг.
Впрочем, те несколько месяцев, которые мы прожили рядом, не были такими уж бессодержательными, поскольку, просматривая свои записи за тот период, я нахожу отчеты о нескольких делах. Среди них дело о бумагах бывшего президента Мурильо{24} и ужасное происшествие с голландским пароходом «Фрисланд», которое чуть не стоило нам обоим жизни. Но холодная, гордая натура Холмса всегда противилась любым формам славы, поэтому он строжайше запретил мне писать о себе, о своих методах или успехах. Запрет этот, как я уже упоминал, был снят только недавно.
Подняв себе настроение притворным возмущением, Шерлок Холмс удобно расположился в кресле, собираясь почитать утреннюю газету, как вдруг дом огласился громогласным звонком и частой дробью глухих ударов, как будто кто-то изо всех сил начал колотить во входную дверь кулаками. После того как дверь открыли, кто-то ворвался в прихожую, с лестницы донеслись торопливые шаги, и в следующий миг в нашу комнату ворвался бледный, всклокоченный молодой человек с безумным взглядом и трясущимися руками. Он посмотрел сначала на меня, потом на Холмса, но, видя наше удивление, должно быть, понял, что за столь бесцеремонное вторжение не мешало бы и извиниться.
– Прошу прощения, мистер Холмс, – воскликнул он. – Не осуждайте меня! Я на грани безумия. Мистер Холмс, я – несчастный Джон Гектор Макфарлейн.
Он произнес это с таким видом, словно одного имени его было достаточно, чтобы мы сразу поняли, что его привело к нам и почему он в таком возбужденном состоянии, однако по оставшемуся непроницаемым лицу своего друга я понял, что ему это имя сказало не больше, чем мне.
– Возьмите сигарету, мистер Макфарлейн, – сказал он, подталкивая к нему портсигар. – С вашими симптомами мой друг доктор Ватсон наверняка прописал бы вам сильнодействующее успокоительное. Последние несколько дней стоит необычайно теплая погода, вы не находите? Итак, если вы немного успокоились, я буду рад, если вы сядете вон в то кресло и медленно и связно расскажете нам, кто вы и что вам нужно. Имя свое вы произнесли так, словно мне оно должно быть знакомо, но, уверяю вас, кроме тех очевидных фактов, что вы холостяк, адвокат, масон и страдаете астмой, мне ровным счетом ничего о вас неизвестно.
Я хорошо знал метод своего друга, поэтому мне было несложно понять, как он пришел к своим выводам. Некоторая неряшливость в одежде, пачка юридических документов, торчащая из кармана, брелок на часах и сиплое дыхание – все было очевидно. Однако наш клиент от неожиданности окаменел.
– Да, все, что вы сказали, – правда, – заговорил он, когда к нему вернулся дар речи. – К тому же сейчас я самый несчастный человек в Лондоне. Ради всего святого, не оставьте меня в беде, мистер Холмс! Если меня придут арестовывать до того, как я закончу рассказ, сделайте так, чтобы они дали мне время дорассказать вам всю правду. В тюрьме мне будет легче, если я буду знать, что вы занимаетесь моим делом.
– Вас должны арестовать? – изумился Холмс. – О, это просто замеча… Весьма интересно. И по какому же обвинению?
– По обвинению в убийстве мистера Джонаса Олдейкра из Лоуэр-Норвуда.
На выразительном лице моего друга отразилось сочувствие, боюсь, не лишенное некоторого удовлетворения.
– Надо же! – воскликнул он. – А я буквально только что за завтраком жаловался своему другу доктору Ватсону, что из газет пропали сообщения о громких делах.
Наш посетитель протянул дрожащую руку и взял «Дейли телеграф», которая все еще лежала на коленях Холмса.
– Если бы вы заглянули сюда, сэр, вы бы сразу поняли, почему я к вам пришел. Я чувствую себя так, словно все вокруг говорят только обо мне и о моей беде. – Он развернул газету и показал нам первую страницу. – Видите? С вашего позволения, мистер Холмс, я прочту: «Загадочное происшествие в Лоуэр-Норвуде», «Исчезновение известного подрядчика», «Не исключается убийство и требование выкупа», «Улики, которые выведут следователей на след преступника». И, как назло, все эти улики указывают на меня, мистер Холмс! За мной следят с Лондон-бриджа, я не сомневаюсь, они только ждут ордера, чтобы арестовать меня. Моя мать этого не переживет… не переживет! – При этих словах он закрыл лицо руками и стал раскачиваться вперед-назад.
Я с любопытством рассматривал этого человека, которого подозревали в совершении такого страшного преступления, как убийство. Он был светловолос, испуганные голубые глаза, чисто выбритое усталое лицо с безвольным чувственным ртом делали его по-особенному привлекательным. Лет ему, пожалуй, было около двадцати семи, одет он был вполне прилично и держался с определенным достоинством. Из кармана легкого летнего пальто торчала пачка подписанных документов, которые свидетельствовали о его профессии.
– Нужно с умом распорядиться временем, которое у нас осталось, – сказал Холмс. – Ватсон, не могли бы вы прочитать вслух эту статью?
Под броским заголовком, который огласил наш клиент, шла следующая примечательная статья:
«Вчера около полуночи в Лоуэр-Норвуде случилось происшествие, за которым, как полагают, может скрываться серьезное преступление. Мистер Джонас Олдейкр уже много лет занимается строительством в этом пригороде Лондона, поэтому хорошо известен его обитателям. Ему пятьдесят два года, он холостяк и живет на вилле Дип-Дин-хаус в районе Сайденхема на улице с тем же названием. Мистера Олдейкра знают как человека неординарного, имеющего странные привычки, нелюдимого и ведущего уединенный образ жизни. Вот уже несколько лет он практически не занимается делом, которое, по утверждению его соседей, принесло ему немалое состояние. Однако на заднем дворе его дома еще сохранился склад древесины. Той ночью, примерно в двенадцать часов, в районную пожарную часть поступил сигнал о возгорании одного из штабелей с досками и был назван адрес мистера Олдейкра. Пожарные прибыли на место незамедлительно, но к этому времени сухая древесина полыхала уже с такой силой, что потушить пожар было невозможно, и штабель сгорел дотла. Поначалу казалось, что происшествие это носило случайный характер, но вновь открывшиеся обстоятельства указали на то, что здесь, возможно, произошло серьезное преступление. Первым, что вызвало недоумение занятых тушением пожара, было отсутствие хозяина склада. Было решено обследовать дом. Оказалось, что мистер Олдейкр исчез. Обследовавшие его комнату увидели не расстеленную с вечера кровать, распахнутый настежь сейф и разбросанные по полу важные бумаги. Следы крови по всей комнате и на рукоятке тяжелой дубовой трости дали основание полагать, что здесь произошла драка, имевшая самые трагические последствия для хозяина дома. Известно, что вчера поздно вечером к мистеру Джонасу Олдейкру приходил посетитель. Трость, найденная в спальне, помогла установить личность этого господина: им оказался некто Джон Гектор Макфарлейн, молодой лондонский адвокат, младший компаньон “Грэм-энд-Макфарлейн”, юридической конторы, находящейся в Восточно-центральном районе Лондона по адресу Грешембилдингз, 426. Полиция утверждает, что располагает уликами, убедительно доказывающими то, что у этого человека был повод для подобного преступления. Можно не сомневаться, что в скором времени нас ждет громкое продолжение этого дела.Пока я читал этот жуткий рассказ, Шерлок Холмс сидел с закрытыми глазами, соединив перед собой кончики пальцев.
ДОПОЛНЕНИЕ: Буквально только что нам стало известно, что мистер Джон Гектор Макфарлейн, похоже, уже арестован по обвинению в убийстве мистера Джонаса Олдейкра. По крайней мере, мы точно знаем, что ордер на его арест уже выписан. Кроме того, становятся известны все новые ужасающие подробности ночного происшествия в Норвуде. Помимо следов борьбы в комнате несчастного подрядчика обнаружилось, что стеклянная дверь его спальни (которая расположена на первом этаже) была открыта и от нее к складу древесины ведет след, указывающий на то, что туда оттащили какой-то тяжелый предмет. Наконец, в золе были обнаружены обгоревшие останки тела. Полиция предполагает, что имеет дело с беспрецедентным по своей жестокости преступлением. Убийца сначала тростью забил свою жертву насмерть в ее же спальне, потом, перерыв бумаги, оттащил тело на склад древесины и поджог штабель, чтобы замести следы. Расследование преступления отдано в опытные руки инспектора Лестрейда из Скотленд-Ярда, который взялся за дело со всей свойственной ему энергией и проницательностью».
– Это дело не лишено интереса, – в своей обычной неторопливой манере сказал он. – Позвольте сначала узнать, мистер Макфарлейн, почему вы все еще находитесь на свободе, если у полиции достаточно улик, чтобы вас арестовать?
– Я живу в Торрингтон-лодж, это в Блэкхите{25}, с родителями, мистер Холмс. Но вчера, поскольку у меня была запланирована поздняя деловая встреча с мистером Джонасом Олдейкром, я остановился в гостинице в Норвуде. Туда я и вернулся после того, как повидался с ним. О том, что случилось, я узнал только тогда, когда сел в поезд, чтобы вернуться домой, и случайно наткнулся на статью, которую вам только что прочитали. Я сразу понял опасность своего положения и решил сразу же обратиться к вам. Понятно, что, куда бы я ни поехал, хоть в свою контору в Сити, хоть домой, меня все равно арестуют. От самого вокзала Лондон-бридж за мной шел какой-то человек, и я не сомневаюсь, что… Боже мой, что это?
Громко звякнул звонок, и почти сразу на лестнице раздались тяжелые шаги. В следующую секунду в дверях возник наш старый знакомый Лестрейд. За его спиной маячили двое полицейских в форме.
– Мистер Джон Гектор Макфарлейн? – обратился Лестрейд к молодому человеку.
Лицо нашего невезучего клиента сделалось бледным как полотно. Он медленно встал.
– Вы арестованы за убийство мистера Джонаса Олдейкра из Лоуэр-Норвуда.
Макфарлейн посмотрел на нас глазами, полными отчаяния, и, совершенно сраженный, рухнул на стул.
– Одну минуту, Лестрейд, – сказал Холмс. – Полчаса для вас роли не сыграют, а этот джентльмен как раз собирался рассказать о том, что произошло этой ночью. Это могло бы помочь нам разобраться, что к чему.
– Что тут разбираться, и так все ясно, – решительно произнес Лестрейд.
– И тем не менее, если позволите, я все же хотел бы выслушать его.
– Что ж, мистер Холмс, мне, конечно, трудно вам отказать, – смилостивился инспектор, – вы ведь нам пару раз помогали, так что Скотленд-Ярд, так сказать, перед вами в долгу. Но оставить арестованного с вами наедине я не имею права, поэтому должен сразу предупредить, что все, что он скажет, может быть использовано против него.
– А большего мне и не надо, – очнулся наш клиент. – Все, чего я прошу, – выслушайте меня и поверьте, что все это истинная правда.
Лестрейд посмотрел на часы.
– Даю вам тридцать минут, – сказал он.
– Сначала я должен объяснить, – торопливо заговорил Макфарлейн, – что мистера Джонаса Олдейкра я не знал. Лишь имя его было мне знакомо, и то потому, что когда-то, много лет назад, мои родители его знали, хотя с тех пор их дороги давно разошлись. Когда вчера около трех часов он появился у меня в кабинете в Сохо{26}, я сильно удивился. И удивление мое возросло еще больше, когда он объяснил причину своего визита. В руках он держал несколько исписанных листков, вырванных из записной книжки – вот они – их он и положил передо мной на стол.
«Это мое завещание, – сказал он. – Я бы хотел, чтобы вы, мистер Макфарлейн, оформили его как полагается. Пока вы будете это делать, я посижу у вас».
Я взялся его переписывать, и вообразите себе мое удивление, когда я увидел, что с определенными оговорками он завещал все свое имущество мне. Это был невысокий странноватый человек, энергичный, с треугольным лицом и совершенно белыми ресницами. Когда я посмотрел на него, я увидел, что он не сводит с меня своих внимательных серых глаз. У меня, честно говоря, голова пошла кругом, когда я прочитал условия завещания, но мистер Олдейкр объяснил мне, что он холостяк, что родственников у него, похоже, нет, а в юности он был знаком с моими родителями, а также слышал, что я весьма достойный молодой человек, и поэтому решил, что его деньги попадут в достойные руки. Конечно же, в ответ я смог только пролепетать какие-то слова благодарности, после чего завещание было подписано и заверено моим клерком. Вот оно, на голубой бумаге, эти листки, как я уже объяснял, – черновик. После того как все было закончено, мистер Джонас Олдейкр сказал, что дома у него имеется множество документов (договоры аренды, документы о передаче прав собственности, закладные, ценные бумаги и так далее), с которыми мне обязательно нужно ознакомиться. Он сказал, что не сможет успокоиться, пока все это дело не будет доведено до конца, и попросил меня приехать к нему в Норвуд в тот же вечер с завещанием, чтобы все закончить. «И запомните, мой мальчик: ни слова родителям, – добавил он в конце. – Пусть это будет для них небольшим сюрпризом». Для него, видимо, это было очень важно, потому что он заставил меня дать слово, что я не проболтаюсь. Вы, наверное, понимаете, мистер Холмс, что я в ту минуту готов был сделать все, что бы он ни попросил. Ведь в моих глазах он был благодетелем и единственным моим желанием было угодить ему. Поэтому я послал домой телеграмму, в которой сообщил родителям, что меня задерживают на работе дела и я не знаю, как поздно вернусь. Мистер Олдейкр к тому же пригласил меня к себе на ужин, но сказал, что лучше приехать в девять, потому что сам будет дома не раньше. Правда, я не сразу нашел его дом, поэтому добрался туда на полчаса позже назначенного времени. Когда я вошел…
– Одну минуту! – перебил его Холмс. – Кто открыл вам дверь?
– Женщина средних лет. Наверное, его экономка.
– Надо полагать, она спросила, кто вы?
– Разумеется, – сказал Макфарлейн.
– Продолжайте.
Молодой человек вытер вспотевший лоб и продолжил рассказ:
– Эта женщина провела меня в гостиную, на столе там уже стоял скромный ужин. Когда мы поужинали, мистер Джонас Олдейкр повел меня в свою спальню, где у него был сейф, он его открыл и вытащил целый ворох разных документов, которые мы вместе стали просматривать. Закончили мы где-то между одиннадцатью и двенадцатью. Он сказал, что не хочет беспокоить экономку, поэтому вывел меня через стеклянную дверь в спальне, которая, кстати, все это время была открыта.
– Скажите, а штора в комнате не была опущена? – спросил Холмс.
– Точно не помню, по-моему, была опущена наполовину. Да, вспомнил, он поднял ее, когда раскрывал передо мной дверь. Я тогда еще не мог найти свою трость, но он сказал: «Не переживайте, надеюсь, мы теперь будем с вами часто видеться, так что трость вашу я найду и вы заберете ее, когда приедете в следующий раз». Когда я уходил, сейф оставался открытым, а бумаги были разложены по стопкам на столе. Ехать домой в Блэкхит было уже слишком поздно, поэтому на ночь я снял номер в «Анерли Армз», и о мистере Олдейкре больше ничего не слышал до тех пор, пока сегодня утром не прочитал в газете о том, что случилось ночью.
– Что-нибудь еще хотите спросить, мистер Холмс? – поинтересовался Лестрейд, брови которого за время рассказа пару раз удивленно взлетали вверх.
– Пока я не побываю в Блэкхите, вопросов у меня нет.
– Вы хотели сказать, в Норвуде, – поправил его Лестрейд.
– Ах да, именно это я и хотел сказать, – загадочно улыбнулся Холмс, но инспектор хорошо знал, хотя ни за что бы в этом не признался, что острый как бритва ум моего друга мог проникать в глубины, ему, Лестрейду, недоступные, поэтому, внимательно посмотрев на него, сказал:
– Я бы хотел переброситься с вами парой слов, мистер Холмс. Мистер Макфарлейн, за дверью стоят два моих констебля, внизу ждет экипаж.
Молодой человек с жалким видом поднялся и, бросив на нас последний, умоляющий взгляд, вышел из комнаты. Полицейские увели его вниз, но Лестрейд остался.
Холмс тем временем взял черновики завещания и принялся внимательно их рассматривать.
– Довольно любопытный документ, вы не находите, Лестрейд? – Он бросил их на стол перед инспектором.
Сыщик просмотрел бумаги и удивленно сказал:
– Я тут могу прочитать только несколько первых строчек, вот эти предложения на середине второй страницы и еще парочку в самом конце. Тут почерк почти идеальный. Все остальное написано так, что почти ничего не понятно. В трех местах я вообще ничего разобрать не могу.
– И как вы это объясните? – спросил Холмс.
– А вы?
– Это было написано в поезде. На остановках почерк обычный, во время движения – плохой, а когда вагон переезжает стрелки – вовсе неразборчивый. Опытный эксперт сразу бы указал, что тот, кто писал завещание, ехал в пригородном поезде, поскольку стрелки на железной дороге располагаются так часто только вблизи больших городов. Если предположить, что составление завещания заняло всю дорогу, можно сделать вывод, что это был экспресс, который останавливался только один раз, между Норвудом и Лондон-бриджем.
Лестрейд рассмеялся.
– Извините, Холмс, но, хоть убейте меня, я не понимаю, какое все эти ваши премудрости могут иметь отношение к делу?
– Это подтверждает рассказ молодого человека хотя бы в той степени, что Джонас Олдейкр вчера приезжал к нему с завещанием. Довольно странно, что человек готовит такой важный документ кое-как, в спешке, вы не находите? Это наводит на одну мысль: он не думал, что завещание будет иметь большое значение, поскольку был уверен, что оно не вступит в силу.
– И в то же время тем самым он подписал себе смертный приговор, – заметил Лестрейд.
– Вы так считаете?
– А вы нет?
– Такую возможность нельзя исключать, но мне еще невсе ясно.
– Не все ясно? Да что же тут может быть не ясно? Один юноша вдруг узнает, что, если определенный человек умрет, к нему перейдет состояние. Что же он делает? Он никому ничего не рассказывает, под каким-то предлогом в тот же вечер приезжает к своему клиенту, дожидается, пока единственный посторонний человек в доме ляжет спать, и убивает своего благодетеля в его же спальне. После этого он сжигает его тело и отправляется в ближайшую гостиницу. Пятна крови в комнате и на трости очень мелкие, поэтому вполне вероятно, что он, не заметив их, решил, что никаких следов совершенного им преступления не останется, если избавиться от тела. Следов, которые каким-то образом могли навести полицию на него. Разве это не очевидно?
– Дорогой Лестрейд, мне это кажется чересчур очевидным, – сказал Холмс. – При всех ваших достоинствах вам не хватает лишь воображения. Попробуйте представить себя на месте этого молодого человека. Вы стали бы в тот же день, когда узнали о завещании, совершать подобное преступление? Вам бы не показалось, что связь между этими двумя событиями будет очевидной? Кроме того, неужели вы бы решились убить своего клиента у него же дома, зная, что вас там видела его экономка? И наконец, стали бы вы тратить столько сил, чтобы избавиться от тела, если оставили в комнате жертвы собственную трость, которая неминуемо приведет к вам следователей?
– Что касается трости, мистер Холмс, вам лучше меня известно, что преступники, совершая свои гнусные дела, часто очень волнуются и делают такие ошибки, которых спокойный человек никогда бы не допустил. Да он мог, в конце концов, просто побояться вернуться в ту комнату. У вас есть другая версия, которая объяснила бы все эти факты?
– У меня есть как минимум шесть таких версий, – сказал Холмс. – Вот, например, очень простая и даже вероятная версия. Это вам от меня бесплатный подарок. Старший из мужчин достает из сейфа и показывает юноше важные документы. Какой-нибудь проходящий мимо бродяга случайно видит это (вспомните, штора на открытой стеклянной двери была опущена лишь наполовину). Потом адвокат уходит, и появляется бродяга. Он хватает первый попавшийся под руку подходящий предмет, которым оказывается трость, убивает Олдейкра, сжигает тело и уходит.