Артур Конан Дойл. Возвращение Шерлока Холмса. Долина Ужаса (сборник)

   – Зачем бродяге нужно сжигать труп?
   – А зачем это нужно было делать Макфарлейну?
   – Чтобы скрыть какие-нибудь улики.
   – Может быть, бродяга рассчитывал скрыть сам факт убийства.
   – А почему тогда этот бродяга ничего не взял?
   – Потому что понял, что бумаги эти продать не удастся.
   Лестрейд покачал головой, но, как мне показалось, уже не так уверенно, как раньше.
   – Что ж, мистер Шерлок Холмс, можете искать своего бродягу. А мы тем временем займемся нашим подозреваемым. Время покажет, кто из нас прав. Но заметьте, мистер Холмс, насколько нам известно, ни одна бумажка из сейфа не пропала, и задержанный – единственный, кому не имело смысла их брать, поскольку он является законным наследником и получил бы их в любом случае.
   Эти слова, похоже, поразили моего друга.
   – Я вовсе не отрицаю, что улики говорят в пользу вашей версии, – сказал он. – Я лишь хочу сказать, что возможны и другие объяснения. Вы правильно сказали, будущее рассудит нас. До свидания, Лестрейд. Думаю, в течение дня я заеду в Норвуд, посмотрю, как у вас продвигаются дела.
   Когда детектив ушел, мой друг встал и принялся собираться с видом человека, которого ожидает приятная работа.
   – Сначала, как я уже говорил, съезжу в Блэкхит, – сказал он, натягивая сюртук.
   – А почему не в Норвуд?
   – Потому что в этом деле соединились два последовательных и весьма интересных события. Полиция совершает ошибку, уделяя основное внимание второму из них на том основании, что именно оно является уголовным преступлением. Мне же кажется очевидным, что логично начинать расследование с первого пункта, а именно, с поспешного написания странного завещания, которое стало полной неожиданностью для наследника. Разберемся с этим – понять, что случилось потом, будет намного проще. Нет-нет, дружище, я не думаю, что вы можете мне чем-то помочь. Опасности никакой нет, иначе я бы без вас и шагу из дому не сделал. Думаю, к тому времени, когда мы с вами вечером снова увидимся, я уже смогу чем-то помочь этому бедному юноше, который обратился ко мне за защитой.
   Вернулся Холмс поздно, и с первого взгляда на его изможденное и озабоченное лицо я понял, что надежды, с которыми он уходил утром, не оправдались. Примерно час он водил смычком по струнам скрипки, успокаивая нервы, потом отложил инструмент и приступил к подробному рассказу о том, что произошло.
   – Все очень плохо, Ватсон… Хуже быть просто не может. Перед Лестрейдом я хорохорился, но теперь в глубине души начинаю подозревать, что он был прав, а мы ошибаемся. Чутье подсказывает мне одно, а все факты указывают на другое, и я боюсь, что британские судьи еще не настолько умны, чтобы поставить мои теории выше Лестрейдовых фактов.
   – Вы ездили в Блэкхит?
   – Да, Ватсон, я съездил туда и в результате очень быстро узнал, что незабвенной памяти Олдейкр был настоящим мерзавцем. Отца нашего клиента я не застал, он уехал разыскивать сына, но дома была мать, маленькая голубоглазая старушка с копной седых волос. Она не находит себе места от страха и возмущения. Конечно же, она не допускает и мысли, что ее сын виновен, но и известие о смерти Олдейкра ее не удивило и не расстроило. Напротив, она говорит о нем с такой злостью, что невольно усиливает позицию полиции, поскольку, если бы сын услышал, как мать отзывается об этом человеке, это невольно предрасположило бы его к ненависти и насилию. «Это была злобная и хитрая обезьяна, а не человек, – сказала она, – и он всегда таким был, даже в юности».
   «Вы уже тогда были с ним знакомы?» – спросил у нее я.
   «Да, я хорошо его знала. Он даже одно время ухаживал за мной. Слава Богу, что у меня хватило ума бросить его и выйти замуж за другого, лучшего, хоть и не такого богатого, человека. Я была помолвлена с ним, мистер Холмс, когда мне рассказали ужасную историю о том, как он однажды запустил кошку в птичник. Эта жестокость меня так поразила, что я больше не захотела иметь с ним дела. – Она порылась в бюро и вытащила оттуда изрезанную ножом фотографию молодой женщины. – На фотографии – я, – сказала она. – В день моей свадьбы он прислал ее мне с проклятиями. Можете представить, в каком он был состоянии, когда это делал».
   «Что ж, – сказал я, – по крайней мере, он вас простил, раз оставил вашему сыну все свое имущество».
   «Ни моему сыну, ни мне не нужно ничего от Джонаса Олдейкра, ни от живого, ни от мертвого! – вскричала она. – Есть Бог на небесах, мистер Холмс! Покарав этого злодея, он не допустит, чтобы теперь мой мальчик пострадал за грех, которого не совершал».
   Я попытался выудить из нее еще что-нибудь, но то, что я услышал, только подтверждает версию Лестрейда. Ни одной зацепки, которая могла бы хоть как-то помочь мне, наш разговор не дал. После этого я отправился в Норвуд.
   Дип-Дин-хаус, дом Олдейкра, – это большая современная вилла из красного кирпича. Она стоит в глубине сада, перед фасадом – газон с кустами лавра. Сзади с правой стороны расположен тот самый склад древесины, на котором ночью был пожар. У себя в записной книжке я набросал план. Взгляните. Вот здесь слева – стеклянная дверь в комнату Олдейкра. С дороги в нее можно заглянуть, и это пока единственное, что подтверждает мою теорию. Лестрейда, между прочим, там не было, работой полиции руководил его старший констебль. Они весь день копались в золе, оставшейся от сгоревшего штабеля, и, помимо обуглившихся костей, нашли еще кое-что весьма ценное: несколько обгоревших железных кружочков. Изучив их, я выяснил, что это пуговицы от брюк. На одной из них мне даже удалось прочитать фамилию Хаймс, так звали портного Олдейкра. После этого я очень внимательно осмотрел газон, надеясь найти какие-нибудь следы, но сейчас сушь стоит такая, что земля стала твердой как камень. Я увидел только то, что какое-то тело или большой мешок волоком оттащили за дом через невысокие кусты, которые служат живой изгородью и идут вдоль склада. Все это, естественно, подтверждает официальную версию. Целый час я по такой жаре ползал по тому газону, а результата никакого.
   Потерпев неудачу во дворе, я пошел в дом и стал осматривать спальню. Следов крови заметно почти не было, я обнаружил лишь крошечные пятнышки, но они, несомненно, появились там недавно. Трость к тому времени уже увезли, но на ней пятна крови тоже были небольшие. В том, что трость принадлежала нашему клиенту, сомневаться не приходится, потому что он этого не отрицает. На ковре в комнате я увидел следы обоих мужчин, посторонних там не было, что опять-таки доказывало правоту Лестрейда. Как видите, он зарабатывал все новые и новые очки, а мой счет оставался неизменным.
   Лишь один раз у меня появился проблеск надежды, да и тот погас. Я изучил документы из сейфа, большая часть которых лежала на столе. Бумаги были запечатаны в конверты, два или три из них были вскрыты полицией. Насколько я мог судить, ничего особо ценного там не было, да и банковская книжка мистера Олдейкра указывала на то, что он был не таким уж богатым, каким его считали соседи. Однако у меня сложилось такое впечатление, что чего-то не хватает. В бумагах я несколько раз наткнулся на упоминание других документов, возможно, более ценных, которых так и не нашел. Их отсутствие, разумеется, если мы сможем это доказать, обернет главный аргумент Лестрейда против него же. Зачем кому-то красть бумаги, которые все равно в скором времени должны перейти в его руки?
   Наконец, обшарив там все до последнего закоулочка, но так и не напав на след, я решил попытать счастья с экономкой. Ее зовут миссис Лексингтон, она невысокого роста, темноволосая, молчаливая и никогда не смотрит прямо в глаза, все время косится в сторону, только иногда бросает на собеседника быстрый подозрительный взгляд. Я убежден, ей есть что рассказать, но она закрылась в себе, как устрица в раковине, и мне так и не удалось ничего у нее выпытать. Да, она впустила в дом мистера Макфарлейна в девять тридцать. Да, она жалеет, что рука у нее не отсохла, перед тем как она это сделала. В половине одиннадцатого она легла спать. Комната ее находится в другом конце дома, и того, что происходило в спальне мистера Олдейкра, она не слышала. Мистер Макфарлейн оставил шляпу и, насколько она помнит, трость в передней. Разбудили ее крики о пожаре. Ее бедного хозяина наверняка убили. Были ли у него враги? У каждого человека есть враги, но мистер Олдейкр мало с кем виделся, и если и встречался с посторонними людьми, то только по делу. Я показал ей пуговицы, и она подтвердила, что это пуговицы с той одежды, которая была на нем прошлым вечером. Сложенные доски были очень сухими, потому что дождя нет уже целый месяц. Они вспыхнули, как порох, и когда она увидела огонь, в нем уже ничего нельзя было различить. Она, как и пожарные, почувствовала запах горелого мяса. О бумагах мистера Олдейкра ей ничего не известно, равно как и о его личной жизни.
   Вот так, дорогой Ватсон, я потерпел неудачу. И все же… И все же! – Он упрямо сжал кулаки. – Я точно знаю, что на самом деле все было не так. Я это нутром чую. Экономке что-то известно, только я пока не понимаю что. По ее глазам видно, что она знает что-то важное, но хочет это скрыть. Впрочем, что толку говорить об этом? Если какой-нибудь счастливый случай не поможет нам, я боюсь, что дело о норвудском исчезновении не войдет в хронику наших успехов, которая рано или поздно, я в этом не сомневаюсь, будет явлена вами терпеливой публике.
   – Мне кажется, что по лицу этого молодого человека видно, что он просто не мог совершить такое ужасное преступление!
   – Не скажите, дорогой Ватсон. Помните того ужасного убийцу, Берта Стивенса, который в восемьдесят седьмом обращался к нам за помощью? По виду это был милейший выпускник воскресной школы.
   – Что правда, то правда.
   – Если мы не сможем придумать другой версии, наш клиент обречен. Все в этом деле указывает на него, и чем дальше, тем сильнее. Да, кстати, изучая те документы, я обнаружил кое-что интересное. Думаю, начать новое расследование нужно будет именно с этого пункта. Просматривая банковскую книжку, я обратил внимание, что в течение последнего года Олдейкр выписал несколько крупных чеков на имя некоего мистера Корнелиуса, в результате чего лишился большей части своего состояния. Признаться, мне очень интересно узнать, кто такой этот мистер Корнелиус, с которым удалившийся от дел подрядчик заключал столь серьезные сделки. Может ли он иметь какое-либо отношение к делу? Возможно, это брокер, но расписок, соответствующих тем суммам, мы не нашли. Не имея других зацепок, мне теперь придется обратиться в банк, чтобы выяснить, кто обналичивал эти чеки. Увы, мой дорогой друг, я боюсь, что это ничего не даст, расследование наше бесславно закончится тем, что Лестрейд повесит нашего клиента, что для Скотленд-Ярда, несомненно, будет триумфом.
   Не знаю, спал ли в ту ночь Шерлок Холмс, но, спустившись утром к завтраку, я застал его бледным и измученным, с темными кругами вокруг глаз, которые, впрочем, только подчеркивали их блеск. Ковер вокруг кресла, в котором он сидел, был усыпан сигаретными окурками и ранними выпусками утренних газет, на столе лежала вскрытая телеграмма.
   – Что вы на это скажете, Ватсон? – Он взял конверт и бросил его мне.
   Телеграмма была из Норвуда, вот что в ней говорилось:
 
   «НАЙДЕНА НОВАЯ ВАЖНАЯ УЛИКА. ВИНА МАКФАРЛЕЙНА ПОЛНОСТЬЮ ДОКАЗАНА. СОВЕТУЮ ОТКАЗАТЬСЯ ОТ ДЕЛА. ЛЕСТРЕЙД».
 
   – Звучит серьезно, – сказал я.
   – Лестрейд уже трубит победу, – невесело улыбнулся Холмс. – Но отказываться от дела еще рано. В конце концов, новая важная улика – палка о двух концах, и вполне может оказаться, что она будет иметь вовсе не то значение, на которое он рассчитывает. Завтракайте, Ватсон, потом мы с вами съездим на место, посмотрим что к чему. Я чувствую, что сегодня мне может понадобиться ваша моральная поддержка.
   Сам мой друг не ел ничего: в минуты наивысшего напряжения он отказывал себе в еде. Я даже был свидетелем случаев, когда железная сила воли доводила его до голодных обмороков. «Я сейчас не могу позволить себе тратить энергию и нервную силу на пищеварение», – говорил он, когда я как врач пытался доказать ему, что это крайне вредно для организма. Поэтому я вовсе не удивился, когда тем утром он не притронулся к еде. Прибыв в Норвуд, мы увидели толпу зевак, окруживших Дип-Дин-хаус, который оказался самой обычной пригородной виллой, какой я себе ее и представлял. За калиткой нас встретил Лестрейд, который прямо-таки светился от удовольствия, предвкушая разгром Шерлока Холмса.
   – Ну что, мистер Холмс, доказали, что мы ошибаемся? Нашли своего бродягу? – весело воскликнул он.
   – Я еще не пришел к окончательному выводу, – невозмутимо ответил мой друг.
   – А мы уже пришли и теперь имеем основания утверждать, что не ошиблись. Так что придется вам согласиться, что на этот раз мы вас обошли, мистер Холмс.
   – Судя по вашему виду, произошло что-то необычное, – сказал Холмс.
   Лестрейд громко рассмеялся.
   – Вам, я вижу, тоже не нравится признавать поражение. Но что делать, все люди рано или поздно ошибаются, правда, доктор Ватсон? Прошу за мной, джентльмены. Думаю, сейчас я окончательно докажу вам, что это преступление совершил Джон Макфарлейн.
   Он провел нас по коридору к темной прихожей.
   – Сюда юный Макфарлейн должен был вернуться за шляпой после того, как расправился с Олдейкром, – объяснил инспектор и, многозначительно понизив голос, добавил: – А теперь взгляните сюда.
   Он театральным жестом зажег спичку и поднес ее к стене. На белой штукатурке красовалось пятно крови. Присмотревшись, я увидел, что это было не просто пятно, это был отчетливый отпечаток большого пальца.
   – Рассмотрите его хорошенько, мистер Холмс. Посмотрите в лупу.
   – Я это и делаю.
   – Вы ведь знаете, что в природе не существует двух одинаковых пальцев?
   – Да, что-то такое я слышал.
   – Тогда сравните этот отпечаток с восковым слепком с большого пальца правой руки Макфарлейна, который был изготовлен сегодня по моему указанию.
   Когда он приложил восковый квадратик к стене рядом с пятном крови, безо всякой лупы стало понятно, что оба отпечатка были оставлены одним и тем же пальцем. Я понял, что теперь-то судьба нашего несчастного клиента решена.
   – Уже все ясно, – сказал Лестрейд.
   – Да, все ясно, – непроизвольно отозвался я.
   – Действительно, теперь ясно все, – повторил Холмс.
   Что-то в его голосе меня насторожило, и я повернулся к нему. Удивительная перемена произошла с его лицом. Теперь оно буквально сияло от радости, глаза сверкали, как звезды, и мне показалось, что он с трудом сдерживался, чтобы не рассмеяться.
   – Вот так так! Вот так так! – наконец сказал он и покачал головой. – Кто бы мог подумать! Надо же, какой обманчивой бывает внешность. С виду ведь такой приятный молодой человек. Это хороший урок нам всем: не полагаться только на свое суждение, не так ли, Лестрейд?
   – Да, кое у кого из нас есть склонность к излишней самоуверенности, – согласно закивал Лестрейд. Подобная дерзость с его стороны, разумеется, не могла не вызвать негодования, но мы были не в том положении, чтобы возмущаться.
   – Просто поразительно, что молодого человека угораздило приложить к стене палец, когда он снимал с крючка шляпу! Хотя, с другой стороны, это ведь вполне естественное движение. – Внешне Холмс оставался совершенно спокоен, но нельзя было не заметить, что все тело его от волнения напряглось, как пружина. – Да, Лестрейд, а кто сделал это замечательное открытие?
   – Экономка, миссис Лексингтон. Она указала на него дежурившему ночью констеблю.
   – А где находился констебль?
   – Охранял комнату, в которой было совершено преступление. Следил, чтобы все оставалось на своих местах.
   – Почему же полиция не заметила этого отпечатка вчера?
   – Ну, у нас не было причин обращать особое внимание на прихожую. К тому же, как видите, отпечаток этот расположен не на самом видном месте.
   – Да-да, конечно. Я полагаю, у вас нет сомнений, что этот след был здесь и вчера?
   Лестрейд посмотрел на Холмса, как на сумасшедшего. Признаться, я сам недоумевал, что могло так развеселить Холмса, а его последний вопрос удивил меня особенно.
   – А вы что же, думаете, что Макфарлейн посреди ночи выбрался из кутузки и съездил сюда, чтобы добавить лишнюю улику против самого себя? – промолвил Лестрейд. – Я готов держать пари, что любой эксперт подтвердит, что это его палец.
   – Конечно, это его палец, я в этом не сомневаюсь.
   – Ну вот что. С меня довольно, – вспылил инспектор. – Я человек практический, мистер Холмс, и делаю выводы на основании улик. Если вам больше нечего добавить, я иду в гостиную писать отчет.
   К Холмсу вернулось его обычное самообладание, хотя я все еще замечал веселые искорки у него в глазах.
   – Действительно, для нас это настоящий удар, правда, Ватсон? – сказал он. – И все же благодаря этому отпечатку у нашего клиента появилась надежда на спасение.
   – О, как я рад это слышать! – искренне обрадовался я. – Я уж думал, что все кончено.
   – Нет, я в этом далеко не уверен, дорогой мой Ватсон. Дело в том, что эта улика, которой наш друг придает такое большое значение, имеет серьезный изъян.
   – В самом деле? Что же это?
   – Всего лишь то, что я знаю, что этого отпечатка там не было, когда я вчера осматривал прихожую. А теперь, Ватсон, давайте выйдем на солнце и немного прогуляемся.
   С проблеском надежды в сердце и полным сумбуром в голове я вышел следом за Холмсом в сад. Холмс по очереди очень внимательно обследовал все стороны здания, потом вернулся в дом и обошел все комнаты, от подвала до чердака. В большинстве из них мы увидели лишь голые стены без мебели, и, тем не менее, Холмс тщательно осмотрел их все. Наконец, в коридоре на верхнем этаже, в который выходили двери трех нежилых спален, его снова охватил приступ веселья.
   – Кое в чем это дело действительно уникально, Ватсон, – сказал он. – По-моему, настало время раскрыть свои карты нашему другу Лестрейду. Он над нами посмеивался, так что теперь пришла наша очередь, если, конечно, я правильно себе представляю суть этого дела. Да, да, по-моему, я уже вижу, как это можно будет сделать.
   Инспектор Скотленд-Ярда все еще писал в гостиной, когда Холмс прервал его.
   – Отчет составляете? – спросил он.
   – Как видите.
   – Не кажется ли вам, что делать окончательные выводы рановато? Меня не покидает чувство, что мы еще не все знаем.
   Лестрейд слишком хорошо знал моего друга, чтобы не придать значения его словам. Он отложил перо и внимательно на него посмотрел.
   – Что вы имеете в виду, мистер Холмс?
   – Всего лишь то, что есть один важный свидетель, с которым вы еще не встречались.
   – И вы можете его предъявить?
   – Думаю, да.
   – Так сделайте это.
   – Постараюсь. Сколько у вас констеблей?
   – Под рукой трое.
   – Превосходно! – потер руки Холмс. – Скажите, они все рослые крепкие мужчины с сильными голосами?
   – Разумеется, но я не понимаю, какое отношение к этому могут иметь их голоса.
   – Я думаю, что смогу помочь вам понять это и еще кое-что, – сказал Холмс. – Будьте добры, позовите своих людей, и мы приступим к делу.
   Через пять минут трое полицейских собрались в передней.
   – В сарае во дворе большая копна соломы, – сказал им Холмс. – Я попрошу вас принести две охапки, думаю, это очень поможет вызвать свидетеля, который нам так нужен. Большое спасибо. Ватсон, у вас ведь, если не ошибаюсь, в кармане спички? Итак, мистер Лестрейд, прошу всех следовать за мной наверх.
   Как я уже говорил, на верхнем этаже был широкий коридор, который шел вдоль трех пустых спален. Шерлок Холмс провел нас в его конец, где расставил улыбающихся констеблей и недоумевающего Лестрейда в определенном порядке. Инспектор неотрывно смотрел на моего друга, и на лице его появлялось то выражение затаенной надежды, то саркастическая улыбка. Сам Холмс больше всего был похож на фокусника во время представления.
   – Попросите одного из констеблей принести ведро воды. Положите солому на пол, вот сюда, подальше от стен. Ну вот, по-моему, теперь все готово.
   Лицо Лестрейда начало понемногу багроветь.
   – Не знаю, что за игру вы затеяли, мистер Шерлок Холмс, – раздраженно произнес он, – но, если уж вам что-то известно, почему бы не сказать об этом прямо? К чему весь этот балаган?
   – Уверяю вас, дорогой Лестрейд, для всего, что я делаю, у меня имеются веские причины. Если помните, вы сами несколько часов назад над нами подшучивали, так что теперь позвольте мне отплатить вам той же монетой. Ватсон, будьте добры, откройте вон то окно. А теперь подожгите кучу соломы с краю.
   Сухая солома вмиг вспыхнула, и сквозняк потянул в глубь коридора серое клубящееся облако дыма.
   – А теперь проверим, сможем ли мы вызвать нашего свидетеля. Давайте все вместе закричим «Пожар!». На счет три. Итак, раз, два, три…
   – Пожар! – закричали мы все.
   – Спасибо. Давайте еще раз.
   – Пожар!
   – И еще разок, джентльмены, все вместе.
   – Пожар! – наш крик, наверное, было слышно по всему Норвуду.
   Не успел он смолкнуть, как произошло нечто удивительное. На казавшейся совершенно гладкой стене в конце коридора вдруг раскрылась дверь, и из нее, как кролик из норы, выскочил маленький сухонький человечек.
   – Превосходно, – спокойно произнес Холмс. – Ватсон, в ведре вода, заливайте огонь. Достаточно. Лестрейд, позвольте представить вам главного свидетеля, мистера Джонаса Олдейкра.
   Детектив изумленно глядел на неожиданно появившегося человека, который, моргая от яркого света, льющегося в коридор через окна, переводил взгляд с нас на тлеющую кучу соломы. У него было отталкивающее лицо: хитрое и злое, из-под очень светлых, почти белых ресниц смотрели светло-серые водянистые глаза.
   – Как это понимать? – наконец обрел дар речи Лестрейд. – Что вы там все это время делали?
   Олдейкр, взглянув на пунцовое от гнева лицо инспектора, невольно поежился и нервно хохотнул.
   – Я ничего плохого не сделал.
   – Ничего плохого?! Да вы чуть не отправили на виселицу невинного человека. И его бы повесили, если бы не вот этот джентльмен. – Он кивнул на Холмса.
   Презренное создание начало жалобно хныкать.
   – Поверьте, сэр, это была просто шутка.
   – Ах, шутка! Ну, уж теперь вам не скоро захочется смеяться, это я вам обещаю. Отведите его в гостиную и ждите, пока я спущусь. Мистер Холмс, – продолжил он, когда констебли увели хозяина дома, – при своих людях я не мог говорить, но в присутствии доктора Ватсона скажу, что это самая удивительная вещь из всего, что вы когда-либо делали, хотя как вам это удалось – для меня настоящая загадка. Ведь вы не только спасли жизнь невинного человека, вы еще и предотвратили страшный скандал, который навсегда разрушил бы мою репутацию в полиции.
   Холмс улыбнулся и хлопнул Лестрейда по плечу.
   – Но теперь вместо скандала ваша репутация взлетит вверх. Просто внесите кое-какие изменения в тот отчет, который вы писали, и все поймут, что инспектор Лестрейд – птица стреляная и провести его не так-то просто.
   – И вы не хотите, чтобы упоминалось ваше имя?
   – Не хочу. Работа сама по себе лучшая награда для меня. И, кроме того, может быть, когда-нибудь и я получу свою долю славы, когда разрешу своему верному биографу взяться за перо. Что скажете, Ватсон? Ну ладно, давайте теперь посмотрим, где эта крыса пряталась.
   Оштукатуренная фанерная доска с искусно замаскированной дверкой отгораживала от конца коридора каморку длиной в шесть футов, в которую свет проникал сквозь длинные узкие щели под самым потолком. Внутри мы увидели кое-какую мебель, запас еды и воды, книги и бумаги.
   – Вот что значит быть строителем, – сказал Холмс, когда мы вошли в комнатку. – Он смог сам устроить себе убежище, не прибегая к помощи посторонних… Кроме, конечно, своей дорогой экономки, с которой я вам тоже советую незамедлительно поговорить, Лестрейд.
   – Непременно. Но как вы узнали о тайнике, мистер Холмс?
   – Я был уверен, что Олдейкр прячется где-то в доме. Когда я прошел по этому коридору и заметил, что он на шесть футов короче такого же коридора на нижнем этаже, мне все стало ясно. Конечно же, мы могли сами вломиться сюда и взять его, но я решил, что, услышав о пожаре, он не сможет сохранять спокойствие, и мне захотелось, чтобы он сам выдал себя, кроме того, мне нужно было как-то поквитаться с вами, Лестрейд, за то, что утром вы нас подняли на смех.
   – Что ж, сэр, теперь мы квиты. Но как вы, черт возьми, вообще догадались, что он в доме?
   – Отпечаток пальца на стене, Лестрейд. Вы сказали, что он решает все, и он действительно решил все, однако совсем в другом смысле. Я знал, что вчера его там не было. Я очень большое внимание уделяю мелочам, что, конечно, вам известно. Прихожую я тоже осматривал и был совершенно уверен, что отпечатка на стене не было. Следовательно, он появился там ночью.
   – Но как?
   – Очень просто. Когда запечатывались конверты, Джонас Олдейкр попросил Макфарлейна заверить одну из печатей оттиском пальца на мягком воске. Это было сделано так быстро и выглядело настолько естественно, что, думаю, сам Макфарлейн об этом даже не вспомнит. Вполне может быть, что молодой человек просто случайно приложил свой палец к еще не застывшему воску, а Олдейкр только потом догадался, как это можно использовать. Когда он коротал время в своей клетке, его вдруг осенило, что отпечаток пальца Макфарлейна станет окончательным доказательством его вины. Ему не составило труда сделать слепок с восковой печати, ткнуть себя булавкой и выдавить на него каплю крови, после чего под покровом ночи нанести отпечаток на стену в передней. Он либо сам это сделал, либо попросил экономку. Готов поспорить, что среди документов, которые он забрал с собой, вы обнаружите конверт с отпечатком большого пальца на восковой печати.