В дальнем конце псарни расположен деревянный разделочный стол, высотой по пояс, с вырезанными на его поверхности желобами, переходящими на навесные балки, на которые подвешивают туши. На стене над столом висит полка с ножами, мясницкими тесаками и пила.
   Он кладет тупо уставившегося на все это, онемевшего мужчину на стол и выбирает тяжелый тесак.
   «Извини, Амар. Я должен начать со ступней. Иначе будет страшный беспорядок».
 
   Существуют философы, которые оспаривают то, что нет такой вещи, как «зло ради зла», и что когда человек, не считая колдовства (которое, конечно, освобождает индивидуума от ответственности), совершает злое деяние, он становится жертвой самого себя, рабом своих последователей и учеников. Такие философы могли бы набрать вес, изучая Санктуарий.
   Санктуарий — это морской порт, и его название восходит к тем временам, когда он являлся единственной, охраняемой войсками гаванью, расположенной на главном караванном пути. Но долгая война закончилась, караваны забросили этот путь, так как открыли более короткий, и статус Санктуария упал — но не уменьшилось число его жителей, так как каждый честный гражданин, покинувший его, чтобы начать нормальную жизнь где-то на стороне, втягивался в борьбу за то, чтобы вести этот нормальный образ жизни.
   В настоящее время Санктуарий все еще соответствует своему названию, но является пристанищем для тех, кто идет против закона. Большинство из них, в том числе самые опасные сосредоточены в районе города, известном под названием Лабиринт, представляющем собой запутанное переплетение улиц и безымянных переулков, где нет храмов. Однако там есть своя община, хотя и грубого пошиба, большинство из — которой посещает таверну под названием «Распутный Единорог», что подтверждается вывеской в форме этого животного, невероятным образом ублажающего самого себя. А владельцем этого заведения является мужчина, обычно присматривающий за баром в позднее время, уродливый парень по имени Культяпка.
 
   Культяпка закончил кормление собак, промыл из шланга помещение и покинул свое имение, пройдя по длинному тоннелю, который вел из его личных апартаментов в подвал «Сада Лилий», респектабельного публичного дома, расположенного в нескольких кварталах от Лабиринта.
   Он взобрался наверх из подвала по длинной лестнице, где его приветствовал огромный евнух с тяжелым палашом, небрежно переброшенным через плечо.
   — Рановато сегодня, Культяпка.
   — Иногда мне нравится нагрянуть с проверкой в «Единорог».
   — Неожиданная инспекция?
   — Что-то в этом роде. Хозяйка дома?
   — Спит. Хотите девку?
   — Нет. Я по делу.
   Евнух наклонил голову.
   — А, бизнес.
   — Скажи ей, что у меня есть то, о чем она просила, и даже больше, если она сможет себе это позволить. Когда она освободится. Если меня не будет в «Единороге», я оставлю сообщение, где мы можем встретиться.
   — Я знаю, о чем речь, — сказал евнух певучим голосом.
   — Мгновенная девственность, — Культяпка взвесил на ладони брусок, завернутый в кожу. — Одна щепотка, правильно использованная, превратит тебя опять в девочку.
   У евнуха округлились глаза.
   — Усовершенствование, в сравнении со старым методом.
   Культяпка рассмеялся вместе с ним.
   — Я могу поделиться с тобой щепоткой-другой, если хочешь.
   — О… Не на службе, — он прислонил меч к стене и достал квадратный кусочек пергамента из своего кошелька-пояса. — Однако я смогу приберечь его на время своего отдыха. Беспалый выделил ему щепотку. Он внимательно посмотрел на нее, прежде чем завернуть. — Черное… Каронна?
   — Самое лучшее.
   — У вас его достаточно много. — Он даже не потянулся за своим оружием.
   Свободная рука Культяпки дотронулась до головки эфеса его меча.
   — Человек без принципов убил бы вас ради этого.
   Беззубый ухмыльнулся.
   — С тобой я вдвойне в безопасности.
   Евнух кивнул и заботливо спрятал кррф у себя за поясом, затем взял обратно свой широкий меч.
   — В безопасности с кем угодно, но только не с чужаком.
   Все в Лабиринте знали о том дорогостоящем заклятии, за которое заплатил Культяпка, чтобы защитить свою жизнь: если его убьют, то его убийца никогда не умрет, а будет влачить свое существование вечно в бессильной агонии:
   Гори: как полыхают звезды ясные, Гори и после, как они погаснут.
   Успокоения в пепле не найти.
   Изгой, вдали от помощи богов, — Людей ли, призраков:
   Придет конец веков А ты гори.
   Культяпка сам подозревал, что заклинание будет иметь силу только до тех пор, пока будет жив колдун, породивший его, но это было несущественно. Мизраит и жестокость проклятия удерживали чужие клинки в ножнах, а яд в недосягаемости от его пищи.
   — Я передам ваше сообщение. Огромное спасибо.
   — Знаешь, лучше смешай его с нюхательным табаком. Очень крепкий, — Культяпка раздвинул бархатные занавески и прошел через фойе, обмениваясь приветствиями с некоторыми из женщин, которые слонялись там без дела, одетые в мягкие накидки (покрой и цвет накидок извещали о цене, а в некоторых случаях, демонстрировала пикантные подробности), и вышел в сумерки уходящего дня.
   Полдень был интересным сочетанием ощущений для мужчины, чей нос был так же чувствителен, как и велик. Сначала банкет, со всеми ароматными деликатесами из Тванда, затем хорошее редкое вино с тонким резким привкусом полуотравы, потом вяжущая острота кррф, богатый кладбищенский запах Мясницкой, заплесневелая затхлость каменных стен тоннеля, духи и фимиам в фойе, а теперь знакомая уличная вонь. Пока он шел через ворота непосредственно в город, он мог точно сказать, что ветер менял свое направление на западное; земляной запах выгульных двориков для скота слегка преобладал над запахом разлагающейся мочи в чанах кожевников. Он даже уловил тонкий огуречный аромат свежеразделанной рыбы, который пронесся как легкий шепоток над бормочущей толпой; не все большеносые обладали такой способностью различать запахи. Как всегда, первые минуты он наслаждался пребыванием среди городских стен, пока вонючие испарения не притупили даже его нос.
   Большинство прилавков на сельском рынке были уже закрыты, но ему удалось за пару медяков купить свежую дыню, которую он очищал, пока продвигался к базару, кррф был незаметен у него под рукой.
   Он поторговался немного с кузнецом, новичком на базаре, по поводу пары ламп, которые он хотел заказать вместо тех, что были украдены из «Единорога» прошлой ночью. Он пришлет одного из своих оборванцев за ними. Понаблюдал немного за акробатами, затем прошелся по различным виноторговцам, чтобы сделать заказы на следующую неделю, заказал центнер засоленного мяса, порезанного на ломтики, и велел, чтобы его доставили сегодня вечером; после чего заглянул в гильдию наемников, чтобы подыскать охранника в зал, более воздержанного в употреблении спиртных напитков, чем тот, который позволил украсть лампы. Затем пошел вниз по Набережной, где съел ранний ужин, состоявший из сырой рыбы и мелко порубленного мяса крабов. Подкрепившись, он вошел в Лабиринт.
   Как правильно отметил евнух. Культяпке нечего было бояться постоянных обитателей Лабиринта. Самые отчаянные головорезы, которые потрошили детей ради спортивного интереса (а спорт этот находился в явном упадке в связи с введением надежного травяного средства, вызывающего аборт), уважительно приподнимали шляпы перед ним или держались подальше. И все-таки он был осторожен. Всегда находились чужаки, горящие желанием утвердить себя, или в отчаянии пытавшиеся добыть себе на хлеб или вино; и хотя Культяпка был грозным противником с мечом или без него, он знал, что выглядел он, скорее всего, как растолстевший купец, чье безобразие мешало ему торговать.
   Он также хорошо знал зло изнутри, в связи с чем и одевался так убого, дабы не показать ни малейшего внешнего признака своего благосостояния. И не для того, чтобы избежать нападения, поскольку он знал, что бедные намного чаще становятся жертвами, чем богатые, а для того, чтобы сократить число своих возможных врагов до тех, кто убивает из-за медяков. Обычно они не обладают особым искусством в бою.
   По дороге к «Единорогу» на Серпантине за ним стал следовать по пятам мужчина с подчеркнуто небрежным видом, в котором, тем не менее, угадывался начинающий карманник. Культяпка знал, что переулок, поднимаясь вверх, попадает в глубокую тень, там же всего в нескольких шагах была ниша в стене, в которой можно было укрыться. Он завернул за угол, вынул кинжал из голенища сапога, проскользнул в нишу, а кррф положил у себя между ступней.
   Мужчина все-таки последовал за ним, достаточное доказательство, и, когда его шаги неуверенно зазвучали в темноте, Культяпка волчком крутнулся из ниши позади него, заткнул ему рот и нос своей тяжелой рукой и методично стал вонзать стилет ему в спину, еще и еще раз, стараясь попасть в почки. Когда колени мужчины согнулись. Культяпка его отпустил, перерезав ему глотку, чтобы молчал. Он снял кошелек-пояс и сумку с монетой с бездыханного скрюченного тела, вытер и спрятал назад кинжал, поднял с земли кррф и продолжил свой путь по Серпантину. На его робе было несколько свежих пятен крови, но никто на этой улице не обратит на это внимания. Иногда стражники проходили по улицам, но не для того, чтобы беспокоить добрых граждан или критиковать их стройные обычаи.
   Двое за один день, подумал он; прошел уже год или больше с тех пор, как это случилось в последний раз. Он почувствовал смутное удовлетворение по этому поводу, хотя ни один из мужчин не представлял собой достойного противника. Карманник был неуклюжим любителем, а молодой аристократ из Рэнке — доверчивым дураком (чье убийство было заказано одним из советников его отца).
   Он поднялся по улице и вышел южнее от главного входа «Распутного Единорога», в который он вошел с черного входа. Он заглянул в расходную книгу товара в кладовой, отметил, что день был не очень-то бойким, и прошел к себе в офис. Там он запер кррф в сейф, затем налил себе в небольшой стакан лимонный аперитив и уселся рядом с прозрачным с одной стороны зеркалом, благодаря которому он мог наблюдать за баром, оставаясь невидимым.
   В течение часа он наблюдал за руками, обменивающими напитки на деньги. Бармен, в прошлом кок на борту пиратского судна, пока не потерял ногу, казался доброжелательным по отношению к клиентам и в меру честным, хотя и не доливал положенные дозы некоторым наиболее пьяным посетителям — возможно, не из соображений об их самочувствии. Культяпка наливал себе третий стакан ликера, когда увидел входящую в заведение Эмоли, хозяйку «Сада Лилий», вместе в евнухом и другим телохранителем. Он пошел их встретить.
   — Вина сюда, — сказал он обслуживающей девушке и проводил всех троих к столику с раздвинутыми занавесками.
   Эмоли была почти красавицей, хотя едва ли была моложе Культяпки; в ее профессии старились быстро. Она немедленно перешла к делу.
   — Колем говорит, что у тебя есть на продажу двадцать грималейКаронны.
   — Из первых рук и чистый.
   — Это немало.
   Культяпка кивнул.
   — Могу я спросить, откуда он поступил?
   — Я предпочел бы не говорить.
   — Тебе бы лучше сказать. У меня был в сейфе моей спальни двадцатигрималевый брикет. Вчера его украли.
   Культяпка не пошевелился и не изменил выражения своего лица.
   — Это интересное совпадение.
   Она фыркнула. Они сидели, не произнося ни слова, пока через занавески им подавался кувшин с вином и четыре бокала.
   — Конечно, я не обвиняю тебя в воровстве, — сказала она. — Но ты можешь понять, почему меня интересует лицо, у которого ты его купил.
   — Во-первых, я его не покупал. Во-вторых, оно поступило не из Санктуария.
   — Я не могу позволить себе отгадывать загадки, Культяпка. Кто это был?
   — Это должно остаться в тайне. Здесь замешано убийство.
   — Ты можешь быть замешан еще в одно, — сказала она жестко.
   Культяпка потянулся рукой вниз и достал кинжал. Телохранители напряглись. Он улыбнулся и швырнул его через стол Эмоли.
   — Давай, убей меня. Что случится с тобой после этого будет гораздо хуже, чем остаться без кррф.
   — О, — она отбросила нож к нему назад. — Я не могу держать себя в руках эти дни. Прости. Но кррф предназначался не только для меня; многие мои женщины используют его и вкладывают в него свои деньги, вот почему я предпочитаю покупать в больших объемах.
   Культяпка, потягивая вино, кивнул.
   — Ты представляешь себе, какова доля моего капитала, вложенного в этот блок?
   Он поставил наполовину опустошенные бокалы на круглый поднос и крутанул его.
   — Половина?
   — И еще раз половина от этой половины. Я верну его, Культяпка! — она выбрала бокал и отпила из него.
   — Надеюсь, что ты это сделаешь. Но это не может быть тот же самый блок.
   — Дай мне возможность судить об этом самой — у тебя этот блок находятся больше двух дней?
   — Нет, но он точно был вывезен из Рэнке более чем неделю назад. Он прибыл с караваном на Анен день. Спрятанным в сыр.
   — Ты не можешь быть уверенным, что он был с караваном все это время. Он мог быть уже здесь и дожидаться прихода каравана.
   — Я вижу, что ты переусердствовала в своей логике, Эмоли.
   — Но не без основания. Как часто ты видел блоки весом в двадцать грималей?
   — Только в этот раз, — признался он.
   — И имеющий спрессованную форму, проштампованный со всех сторон печатью, изображающей орла в кольце?
   — Да. Но это означает только одного и того же поставщика, его марку.
   — И все-таки, я думаю, ты обязан поделиться со мной информацией.
   Культяпка потягивал вино маленькими глоточками.
   — Хорошо. Я знаю, я могу доверять евнуху. Как насчет другого парня?
   — Я наложила на него рабское заклинание при покупке. Кроме того… Покажи свой язык, Гейдж. — Раб раскрыл рот и обнажил розовый ветвистый шрам между испорченных зубов. — Он не может ни говорить, ни писать.
   — Интересное застолье у нас собралось, — сказал Культяпка. — Не хватает большого пальца, языка и члена. А чего не хватает у тебя, Эмоли?
   — Сердца. И блока кррф.
   — Хорошо, — он допил оставшееся вино из своего небольшого бокала и вновь наполнил его. — При дворе в Рэнке есть человек, занимающий высокое положение, он старый и скоро умрет. Его сын, который должен унаследовать титул, ленивый, некомпетентный и нечестный. Советники пожилого господина предпочли бы видеть дочь в наследницах; она не только более способная, но и доступнее для их контроля.
   — Думаю, я знаю, о какой семье ты говоришь, — сказала Эмоли.
   — Когда я был в Рэнке по делу, один из советников связался со мной и поручил мне избавиться от этого молодого голубка, но сделать это надо было в Санктуарии. Двадцать грималей была моя цена, а также приманка, крючок, который он должен был заглотнуть. Мальчик не наркоман, но он жадный, а цена кррф в три раза дороже при дворе в Рэнке, чем в Лабиринте. Было подстроено так, чтобы я подружился с ним и предложил ему себя в качестве оптового поставщика кррф.
   Советник добыл отраву в Каронне и поставил меня в известность. Я выслал назад соблазнительное предложение мальчику. Он замыслил путешествие в Санктуарий, предположительно, он должен был быть представлен брату Императора. Он не прибудет на эту встречу.
   — Это не его кровь на вашем рукаве? — спросил евнух.
   — Ничего подобного; это другой случай. В то время, как его будут завтра ждать во дворце, он будет плавать в гавани, обезображенный сворой псов.
   — Значит, ты получил кррф, а также деньги мальчишки, — сказала Эмоли.
   — Половину денег. Он пытался снизить цену, — Культяпка наполнил бокал женщины. — Но ты видишь. Здесь нет никакой связи.
   — А я думаю, что есть. Анен день был как раз, когда исчез мой блок.
   — Ты держала его завернутым в сыр?
   Она пропустила вопрос мимо ушей.
   — Кто доставил тебе твой?
   — Марип, младший сын моего колдуна Мизраита. Он занимается всеми моими караванными поставками.
   Евнух и Эмоли обменялись взглядами.
   — Наконец-то! Именно у Марипа я купила свой блок. Не позже, чем через два часа после прихода каравана, — ее лицо стало наливаться краской от ярости.
   Культяпка побарабанил по столу пальцами.
   — Свой я получил не раньше вечера, — признался он.
   — Колдун?
   — Или более земная форма надувательства, — сказал Культяпка задумчиво. — Марип изучает ремесло отца, но я не думаю, что он такой знаток, что может перемещать материальные предметы… не мог твой кррф быть иллюзией?
   — Это не было иллюзией. Я попробовала щепотку.
   — Ты не помнишь, с какой части блока ты ее отщипнула?
   — С нижнего края, рядом с углом.
   — Что ж, мы можем уладить одну вещь, — сказал он, вставая. — Давай проверим мой блок в этом месте.
   Она велела телохранителям остаться и последовала за Культяпкой. У дверей в его кабинет, пока он пытался открыть ключом дверь, она взяла его за руку и мягко подняла ее вверх, положив ее ему на грудь.
   — Ты не останавливаешься у меня больше. Ты держишь свою собственную женщину, в имении? Мы что-нибудь сделали…
   — Ты не можешь знать все мои секреты, женщина.
   И действительно, вот уже больше года он не имел женщину нормальным способом, ему нужна была острота насилия. Это была единственная сторона его порочной жизни, которая он стыдился, и, безусловно, не из-за женщин, которым он причинял боль и даже дважды убивал. Он страшился своего бессилия больше, чем смерти, и сам задавал себе вопрос, какой орган ему откажет в следующий раз.
   Эмоли лениво поглядывала сквозь зеркало, пока Культяпка возился с сейфом. Она повернулась к нему, когда услышала, как он судорожно начать ловить горлом воздух.
   — О, боги!
   Кожаная обертка лежала на дне сейфа, мягкая и пустая.
   На какое-то мгновение они оба уставились на нее.
   — Марип пользуется защитой своего отца? — спросила Эмоли.
   Культяпка покачал головой.
   — Это отец сделал это.
 
   Колдуны не всемогущи. С ними можно сторговаться. Их даже можно убить, хитростью и вероломством. Заклинания обычно невозможно поддерживать без определенных усилий; хороший колдун может удерживать шесть или даже дюжину заклинаний одновременно. Мизраит славился тем, что он поддерживал сто заклинаний, хотя хорошо было известно, что он проделывал это благодаря напусканию второстепенных заклинаний на более слабых чародеев, вытягивая из них энергию без их ведома. И все же, сбор всех этих нитей и удерживание их в своих руках, а также непосредственные заклинания по защите собственной жизни и состояния, требовали от него наибольшей концентрации и придавали ему безумный вид. Некоторые-опрометчиво могли бы расценить это как глубокое одряхление — полувековое отсутствие сна оставило свой отпечаток — и попытаться отобрать у него кошелек или жизнь, в качестве их последнего долга перед ним.
   Однако Мизраита редко можно было видеть на улицах и, безусловно, никогда рядом с шумом и вонью Лабиринта. Обычно он оставался в своих роскошных апартаментах в восточной части города с видом на море, окруженных с торцов гостиницами Набережной.
   Культяпка предупредил кока-пирата, что тот, возможно, будет работать сегодня две смены, взял бутылку отличного бренди для Мизраита и мех обычного вина для храбрости по дороге к человеку, который управлял его жизнью. Опустошенный мех присоединился к плавающему в гавани мусору прежде, чем они успели пройти половину Набережной и далее продолжала свой путь в зловещем молчании.
   Старший сын Мизраита впустил их и, казалось, не выразил никакого удивления от их прихода.
   — Телохранителям остаться здесь, — сказал он и сделал жест рукой. — Вам необходимо также оставить здесь все свое оружие.
   Культяпка почувствовал, как кинжал, прижатый к его лодыжке, стал теплее; он метнул его в сторону, а также бросил меч и нож, прикрепленный в ножнах к предплечью. Такое же швыряние оружия последовало и со стороны остальных троих. Эмоли повернулась лицом к стене, залезла под свои юбки, внутрь себя, чтобы достать свое основное противозачаточное средство, что-то, вроде диафрагмы со вставленным в нее при помощи пружины лезвием (никто не сможет обладать ею, не заплатив нужную сумму). На короткое время оружие вспыхнуло тускло-красным светом, затем погасло.
   — Марип дома? — спросил Культяпка.
   — Он заходил ненадолго, — ответил его старший брат. — Но вы же пришли к моему отцу.
   Он повернулся, чтобы проводить их по винтовой лестнице наверх.
   Бархат и шелк, вышитые потайным стежком. В углу золотой самовар, мягко бурчащий; ароматный цветочный чай. Обнаженная девочка, едва достигшая возраста, когда можно рожать, сидящая с ногами, сложенными крест-накрест, рядом с самоваром, уставившаяся в одну точку. Телохранитель, более внушительных размеров, чем те, что стояли внизу, но слегка прозрачный. В центре всего этого сидел Мизраит на куче подушек, или, может быть, золота, сверкая глазами в темных впадинах и улыбаясь во весь рот чему-то невидимому.
   Здесь брат Марипа их оставил. Колдун, телохранитель и девочка — все проигнорировали их приход.
   — Мизраит? — обратился к нему Культяпка.
   Маг слегка переместил свой взгляд на него и Эмоли.
   — Я ждал тебя, Ластел, или как тебя там зовут в Лабиринте, Культяпка?.. Я могу вырастить для тебя эту задницу, ты знаешь.
   — Я и так обхожусь…
   — А, ты принес мне подарки! Бутылку и погремушку — она скорее моего возраста, чем этот лакомый кусочек, — он скорчил гримасу в сторону девочки и подмигнул.
   — Нет, Мизраит, эта женщина и я, мы оба думаем, что ты был не прав с нами. Обманул и обокрал, — сказал он смело, но голос его дрожал. — Бутылка — подарок.
   Телохранитель двинулся в их сторону, бесшумно ступая.
   — Замри, дух.
    Оно остановилось, бессмысленно глазея.
   — Принесите эту бутылку сюда.
   Пока Культяпка и Эмоли шли к Мизраиту, перед ним материализовался из воздуха низкий столик, затем три бокала.
   — Ты можешь нас обслужить, Ластел, — ничто не пошевелилось в его теле, кроме головы.
   Культяпка наполнил бокалы до краев, один из них превратился в сковородку с ручкой, зависшую над столом, содержимое ее высохло, затем сковорода-стакан исчезла.
   — Очень хорошо. Спасибо. Обманул, говоришь? Вот тебе на! Обокрал? Ха-ха! Да, что у тебя есть, что мне может понадобиться?
   — Только мы в этом нуждаемся, Мизраит, и я не знаю, зачем ты захотел нас обмануть с этим — особенно меня. У тебя не может быть более выгодных комиссионных, чем мои.
   — Ты можешь удивиться, Ластел. Ты можешь удивиться. Чай!
   Девочка нацедила чашку чая и поднесла ее, находясь как бы в трансе. Мизраит взял чашку, и девочка села у его ног, играя своими волосами.
   — Украл, а? Что? Ты мне не сказал. Что?
   — Кррф, — сказал Культяпка.
   Мизраит сделал небрежный жест свободной рукой, и небольшой «снегопад» из серой пудры посыпался на коврик, а затем исчез.
   — Нет, — Культяпка протер глаза. Когда он смотрел на подушки, они были подушками; когда он смотрел в сторону, они превращались в слитки золота. — Не волшебный кррф.
   В целом это имело подобный эффект, но в нем не было остроты, особого нюанса.
   — Двадцать грималей черного кррф из Каронны, — сказала Эмоли.
   — Украденного у нас обоих, — продолжил Культяпка. — Он был послан мне одним человеком из Рэнке в качестве платы за оказанные услуги. Твой сын Марип получил его спрятанным в сыре в хранилище каравана. Каким-то образом он извлек его из сыра и продал этой женщине, Эмоли.
   — Эмоли? Вы хозяйка, э… «Гадкой Лилии»?
   — Нет, «Сада Лилий». Есть такое заведение в Лабиринте, прекрасное местечко для сифилитиков и прочей грязи, — продолжал Культяпка. — После того, как он ей его продал, кррф исчез. Вчера вечером он принес его мне. Сегодня вечером наркотик исчез из моего сейфа.
   — Марип не мог этого сделать, — сказал Мизраит.
   — По части колдовства, не мог — вот почему я утверждаю, что за этим мог стоять ты. Это что? Шутка?
   Мизраит отхлебнул из чашки.
   — Хочешь чая?
   — Нет. Так что же это?
   Колдун протянул наполовину пустую чашку девочке.
   — Еще чая.
   Он наблюдал за тем, как она шла к самовару.
   — Я купил ее из-за походки. Правда, она у нее прекрасна. Со спины ее можно принять за мальчика.
   — Пожалуйста, Мизраит. Для Эмоли это означает финансовый крах, а для меня — величайшее оскорбление.
   — Шутка, а? Ты думаешь, я способен на глупые шутки?
   — Я знаю, что иногда ты совершаешь такие действия, причины которых мне не понять, — ответил он тактично. — Но это серьезно…
   — Я ЗНАЮ ЭТО! — он взял в руки чашку, выудил оттуда цветочный лепесток и растер между пальцами. — Более серьезно, чем ты думаешь, если мой сын в этом замешан. Он что, весь исчез? Не осталось и крошечного кусочка?
   — Щепотка, которую ты дал моему евнуху, — обратилась Эмоли к Культяпке. — Она все еще может быть у него.
   — Принесите ее, — сказал Мизраит. Челюсть у него отвисла, на минуту он уставился в свой чай. — Я не делал этого, Ластел. Это сделал кто-то другой.
   — С помощью Марипа.
   — Может быть, бессознательной. Посмотрим… Марип достаточно образован, чтобы почувствовать значимость сыра, и, я думаю, что житейски он достаточно практичен, чтобы отличить кусок редкого кррф и знать, кому его можно продать. Но сам он не способен его извлечь колдовскими чарами.
   — Ты опасаешься, что он тебя предал? — Мизраит погладил длинные волосы девочки. — Мы недавно немного повздорили. Относительно его успехов… Он думает, что я учу его слишком медленно, утаивая… Секреты. Дело в том, что заклинания — вещь сложная. Суметь произвести одно заклинание на свет еще не значит суметь его контролировать; для этого требуются практика и опыт. Он видит, что умеют делать его братья, и завидует. Я так думаю.