Асприн Роберт Линн. Мир воров

   — Ты не можешь прочитать точно, что у него на уме?
   — Нет. Это могущественное колдовство в отношении других, но, чем ближе к тебе человек, тем сложнее его выполнить. Против собственной крови… Нет. Его мозг закрыт для меня.
   Вернулась Эмоли с кусочком пергамента. Она вежливо протянула его магу.
   — Он поделился с другим телохранителем и с вашим сыном. Этого достаточно?
   В центре пергаментного клочка чернели крупицы вещества.
   Мизраит взял их между большим и указательным пальцами, и лицо его исказила гримаса.
   — Маркмор! Второй самый могущественный колдун в Санктуарии — выскочка, которому еще даже не минуло сто лет.
   — Твой сын в союзе с твоим самым сильным соперником? — спросил Культяпка.
   — В союзе или в рабстве, — Мизраит встал и скрестил руки. Телохранитель исчез; подушки превратились в кучу золотых слитков. Он пробормотал какую-то тарабарщину и широко раскинул руки.
   Перед ним появился Марип. Это был красивый юноша: шелковистые серебристые волосы, яркие черты лица. Он был к тому же разъярен, гол и очень грозен.
   — Отец! Я занят! — он сделал резкий жест и исчез.
   Мизраит повторил тот же самый жест, и юноша появился вновь.
   — Мы можем проделывать это всю ночь. Не лучше ли тебе поговорить со мной?
   Сын ответил намного менее грозно:
   — Это непростительно, — и он поднял руку, чтобы опять исчезнуть; затем убедился, что Мизраит делает то же самое. — Одень меня.
   Один слиток золота исчез, и на Марипе появилась туника из тканого золота.
   — Скажи мне, не находишься ли ты в рабстве у Маркмора?
   Кулаки юноши сжались.
   — Нет, не нахожусь.
   — Ты абсолютно уверен?
   — Мы с ним друзья, партнеры. Он обучает меня различным вещам.
   — Ты знаешь, что я тебя выучу всему, постепенно. Однако…
   Марип сделал движение руками, и груда золота превратилась в кучу вонючих испражнений.
   — Дешево, — сказал Мизраит, сморщив нос. Он повернул свой локоть под определенным углом, и золото вновь вернулось.
   — Разве, ты не видишь, что он хочет тебя использовать в своих целях?
   — Я вижу, что он хочет добиться доступа к тебе. Он был достаточно откровенен в этом.
   — Стефаб, — прошептал Мизраит. — Нестеф.
   — Тебе требуется помощь моих братьев?
   Появились оба старших брата Марипа, встав по обе стороны от Мизраита.
   — Что мне надо, так это добиться от тебя разума, — и другим братьям.
   — Взять его!
   Тяжелые золотые цепи приковали запястья и щиколотки юноши к неожиданно появившимся в полу кольцам. Марип напрягся и порвал одну цепь; тогда огромный куб льда сковал его. Лед начал таять.
   Мизраит повернулся к Культяпке и Эмоли.
   — Вы ослабляете наши усилия своим присутствием.
   Золотой брус плавно опустился в руки женщины.
   — Это будет вам компенсацией. Ластел, ты получишь свой кррф, раз уж я взялся за этим проследить. Будь осторожен в течение следующих нескольких часов. Идите.
   Пока они шли к выходу, в комнате стали появляться другие фигуры. Культяпка разглядел мелькающий силуэт Маркмора.
   В фойе Эмоли вручила золото своему евнуху.
   — Давайте вернемся в Лабиринт, — сказала она. — Это место опасно.
 
   Культяпка отправил кока-пирата домой, а сам провел остаток ночи, занимаясь привычным бизнесом, отпуская вино и кррф, торгуясь из-за каждой монеты. Он сам принял разумную долю кррф — местный сорт — чтобы оставаться начеку. Но ничего сверхъестественного не произошло, и ничего более волнующего, чем выбивание глаза одному из посетителей во время спора, возникшего при игре в кости. Ему пришлось перешагнуть через отдавшего богу душу бывшего клиента, когда он вышел на рассвете, чтобы запереть таверну. По крайней мере, у бедолаги хватило приличия помереть снаружи, так что никакой отчет писать не надо.
   Одной из причин, по которой он любил работать в ночные смены, часто несущие смерть, был интересный городская пейзаж, который можно было лицезреть на следующий день в Санктуария ранним утром. Солнце к тому времени уже палит беспощадно, скорее обнажая все окружающее уродство, нежели скрывая его. Сточные канавы полны помоев и экскрементов. Немногочисленные изможденные ночным пиршеством гуляки бредут, слегка пошатываясь, небольшими группками или, находясь в полубессознательном состоянии, блюют, ожидая первых признаков просветления, чтобы здесь же и заснуть. Собаки, роющие носами остатки вечерней кормежки — разлагающейся, гнилой, грязной мертвечины. Он находил мрачное удовольствие во всем этом. Двойное удовольствие этим утром благодаря тому, что слегка переборщил на этот раз с кррф, от которого у него внутри все пело смертельную песню.
   Он чуть было не пошел на восток, чтобы проверить Мизраита. «БУДЬ ОСТОРОЖЕН В ТЕЧЕНИЕ БЛИЖАЙШИХ НЕСКОЛЬКИХ ЧАСОВ» — это могло означать, что его связь с Мизраитом делала его каким-то образом уязвимым в роковой схватке с Маркмором за Марипа. Однако он должен был возвращаться в поместье: чтобы очистить от костей кормушки собак и вновь стать Ластелом для полуденной встречи.
   Одна из шлюх находилась в приемной «Сада Лилий» и одарила его вульгарной улыбкой, а затем, узнав, опять завалилась спать. Он прошел через бархатные занавески туда, где сидел, прислонившись к стене, евнух с палашом на коленях.
   Тот не встал.
   — Какие проблемы, Культяпка?
   — Никаких. И никакого кррф также, — он с усилием отодвинул в сторону массивный болт на двери, ведущей в тоннель. — Все, что я знаю, борьба все еще продолжается. Если бы Мизраит потерпел поражение, я бы уже знал об этом.
   — Или, если бы победил, — добавил евнух.
   — Возможно. Я свяжусь с твоей хозяйкой, если у меня будет что-нибудь для нее.
   Культяпка зажег лампу, стоящую у входа в тоннель, и захлопнул за собой дверь.
   Прежде чем спуститься до конца вниз по лестнице, он понял, что что-то здесь было не так. Слишком много света. Он прикручивал фитиль лампы по мере продвижения вниз; воздух слегка светился. В конце ступенек он поставил на пол лампу, вынул из ножен меч и подождал.
   Свечение сгустилось и перешло в неясный образ Мизраита. Он прошептал:
   — Ты, наконец-то, в темноте, Ластел. Культяпка. Слушай: я могу вскоре умереть. Чары, охраняющие тебя, я передал Стефабу, и они все еще в силе. Плати ему, как ты платил мне… — он колыхнулся, исчез, затем появился вновь. — Твой кррф здесь, в тоннеле. Он стоил настолько дорого, что ты даже не сможешь представить себе.
   Опять темнота.
   Культяпка подождал в темноте и тишине несколько минут (пятьдесят ступенек до света наверху), прежде чем опять зажечь лампу. Блок кррф лежал у его ног. Он спрятал его под мышкой и продолжил свой путь вдоль тоннеля, держа меч в правой руке. Не то чтобы сталь могла помочь против колдуна, если уж ему пришел конец. Но оставаться с голыми руками было еще хуже.
   Тоннель образовывал зигзаги через каждые пятьдесят шагов, или около того, при этом ограничивая линию обзора на поворотах. Культяпка миновал три из них, и на четвертом ему показалось, что он увидел свет. Он остановился, притушил лампу и прислушался. Никаких шагов. Он положил на землю кррф и лампу, взял в левую руку кинжал и бросился к свету. Он не должен быть магического происхождения: раза три он заставал в тоннеле лазутчиков. Требуха, оставшаяся от них, была разбросана там и сям, добавляя зловоние плесени.
   На этот раз никакого чужака. Он выглянул из-за угла и увидел Ластела, самого себя, с мечом на изготовку.
   — Назад пути нет, — произнесло его измененное эго. — Только один из нас покинет этот тоннель.
   Культяпка медленно поднял меч. — Подожди… Если ты убьешь меня, ты умрешь навсегда. Если я убью тебя, будет то же самое. Это западня колдуна.
   — Нет, Мизраит мертв.
   — Его сын удерживает под контролем наши чары.
   Ластел двинулся вперед крабообразной, дуэлянтской походкой.
   — Тогда как я оказался здесь?
   Культяпка напряг свои ограниченные познания логики колдовства. Инстинкт заставил его выйти вперед, принять стойку; кинжал в левой руке, готовый парировать удар сбоку или блокировать его сверху, такой же твердый благодаря кррф, как и его собственный. Кррф пропел приговор и поднял его боевой дух.
   Это было все равно что сражаться с собственным изображением в зеркале. Каждая атака влекла за собой немедленную защиту, ремиз, защита, ремиз, защита, вновь ремиз, круговая защита. В течение нескольких минут они вихрем кружились в осторожном танце, два огромных, жеманничающих близнеца; звон мечей эхом разносился по тоннелю.
   Культяпка знал, что он должен сделать что-то необычное, непредсказуемое; он сделал выпад с переносом оружия, усиливая натиск справа.
   Ластел знал, что он должен сделать что-то необычное, непредсказуемое; он сделал выпад с двойным переводом в темп, усилив натиск справа.
   Клинки их разминулись.
   Смертельный удар.
   Культяпка увидел красный от крови клинок, торчащий из богатого парчового платья на спине у Ластела; он пытался закричать и харкнул кровью на плечо своего убийцы. Меч Ластела прошел сквозь его грудную клетку, сердце и легкое.
   Они сжали друг друга в объятиях. Культяпка смотрел, как вытекала кровь из спины другого, и слышал, как капала его собственная кровь по мере того, как нарастала боль. Кинжал все еще оставался в его левом руке, он продолжал наносить им удары, но тщетно. Боль усиливалась. Второй мужчина делал то же самое. После третьего удара он увидел, как клинок поднялся и медленно упал, плавно выскользнув из его тела. С каждой секундой боль, казалось, усиливалась вдвое; с каждой секундой течение времени замедляло свой темп вдвое. Даже течение крови замедлилось, словно тягучее масло, которое медленно течет в грязной воде, когда ее выльют. А теперь кровь совсем остановилась, толстый алый рубец засох между его кинжалом и спиной Ластела — его собственной спиной — и, поскольку боль распространилась по всему телу и усилилась, сжигая его до мозга костей, он понял, что будет смотреть на это вечно. На мгновение перед ним промелькнули образы двух колдунов, они ухмылялись.

Кристина де ВИС
МИРТИС

   «Я чувствую себя так же молодо, как и выгляжу. Я могла бы удовлетворить всех мужчин в этом доме, если бы у меня появилось подобное намерение, или если бы хоть один из них обладал и половиной того великолепия, которое есть в Литанде.»
   Рассуждая так, Миртис, хозяйка «Дома Сладострастия», облокотившись о перила балкона ее личного будуара, давала оценку деятельности своего заведения, расположенного этажом ниже.
   — Конечно, мадам.
   Ее компаньоном на узком балконе был хорошо одетый, молодой мужчина, недавно прибывший со своими родителями из Имперской столицы. Он осторожно отодвинулся от нее как можно дальше, когда она с улыбкой повернулась к нему.
   — Вы сомневаетесь в моих способностях, молодой человек?
   Слова слетели с ее губ с легкостью и величавостью коронованной особы. Для многих из старожилов Санктуария Миртис была неофициальной городской королевой. На Улице Красных Фонарей она правила безгранично.
   — Конечно, нет, мадам.
   — Вы только что увидели девушек. Остановили ли вы свой выбор на какой-нибудь конкретной леди, или предпочли бы продолжить знакомство с моим заведением?
   Миртис провела его назад в свой будуар, слегка пожав руку выше локтя. На ней было свободное, темное домашнее платье с высоким воротником, которое только намекало на легендарную фигуру под ним. Хозяйка «Дома Сладострастия» была красивой, красивее любой из девушек, работающих на нее; отцы говорили об этом своим сыновьям, которые, в свою очередь, передавали эту неоспоримую истину своим сыновьям. Однако восхитительная красота, сохранившаяся неизменной в течение трех поколений, вызывала скорее благоговение, нежели желание. Миртис не соперничала с девушками, которые на нее работали.
   Молодой человек откашлялся. Было очевидно, что это был его первый визит в публичный дом. Он потеребил пальцами кисточки на валике огромного, бархатного, цвета красного вина, дивана, предназначенного для любовных утех, прежде чем заговорил.
   — Я думаю, мне подойдет та, что в фиолетовом шелке.
   Миртис уставилась на него так, что он еще быстрее затеребил кисточки, одна из них почти оторвалась, а лицо его стало густо-малиновым.
   — Позови Силену. Скажи ей — «Лавандовая комната».
   Девочка, еще слишком молоденькая, чтобы работать, вскочила с подушки, на которой она молча сидела в ожидании подобной команды. Юноша повернулся, чтобы следовать за ней.
   — Четыре серебряных — Силена очень, талантлива. Да, и имя — думаю, вам больше всего подойдет имя Терапис, — улыбнулась Миртис, обнажив свои ровные белые зубы.
   Юноша, который с этих пор будет известен как Терапис в стенах «Дома Сладострастия», полез за кошельком, в котором обнаружилась одна-единственная золотая монета. Он стоял в надменной, явно хорошо отрепетированной позе, пока Миртис отсчитывала ему сдачу. Молодая девушка взяла его за руку и повела к Силене на два часа немыслимого блаженства.
   — Дети! — пробормотала Миртис, когда вновь осталась одна в своем будуаре.
   Четыре из девяти ночных свечей сгорели. Она открыла огромный, переплетенный в кожу, гроссбух и занесла в него настоящее имя юноши, а также то, которым она только что окрестила его, его выбор на вечер и то, что он расплатился золотом. Прошло пятнадцать лет, а то и более, с тех пор, как она впервые дала одному из джентльменов, посещавших ее «Дом» имя бога войны — Терапис. У нее была хорошая память на всех, кто засиживался в сибаритской роскоши «Дома Сладострастия».
   Легкий стук в дверь будуара разбудил ее поздним утром на следующий день.
   — Ваш завтрак готов, мадам.
   — Спасибо, дитя. Я спущусь завтракать вниз.
   Она не шевелясь, еще несколько минут лежала в полутьме. Литанде использовал тщательно подобранные заклинания, чтобы сохранить ее красоту и наделить ее долголетием мага, однако не было таких чар, чтобы заглушить ее память. Девушки и их поклонники, все прошли, как бы в неясной дымке, через ее мозг в нескончаемом парадном шествии, которое сковало ее тело под шелковыми простынями.
   — Цветы для вас, мадам.
   Молодая девушка, которая в предыдущий вечер тихо сидела на подушке, беспечно вошла в будуар, неся огромный букет белых цветов, и начала красиво укладывать их в хрустальную вазу.
   — Их принес раб из дворца. Он сказал, что они от Тераписа.
   Сюрприз. Сюрпризы все еще продолжались, и, обновленная этим успокаивающим чувством, Миртис отбросила покрывала. Девушка поставила цветы в вазу и протянула Миртис вышитый, изумрудного цвета, дневной пеньюар, помогая надеть его.
   Пять девушек в льняных платьях были заняты восстановлением изысканного беспорядка в нижних комнатах, пока Миртис шла через них по направлению к кухне. Пять уборщиц, еще одна беременная, чтобы быть на что-то годной, еще одна с новорожденным; это означало, что в верхних комнатах все еще насчитывалось двадцать девушек. Двадцать девушек, чье время было полностью оплачено; в целом, очень хорошая ночь для «Дома Сладострастия». Другие, возможно, и страдали от нового режима, но иностранцы ожидают изысканного стиля и права выбора, что можно найти в Санктуарии только в «Доме Сладострастия».
   — Мадам, Диндан заказал пять бутылок нашего лучшего «Аурвешского» вина прошлой ночью. У нас осталась только дюжина бутылок… — лысеющий мужчина вышел вперед, со списком покупок.
   — Тогда купи еще.
   — Но, мадам, с тех пор, как приехал Принц, стало практически невозможно достать «Аурвешские» вина!
   — Достань их! Но сначала продай старые бутылки Диндану по новой цене.
   — Да, мадам.
   Кухня была просторной, ярко освещенной комнатой, спрятанной в задней части дома. Ее повара и группа продавцов громко торговались у задней двери, в то время как полдюжины, или около того, маленьких детей ее работающих девушек устроили гонки вокруг массивного стола, стоящего в центре. Все сразу же затихли, как только Миртис заняла свое место в залитая солнцем алькове, выходящем в крошечный сад.
   Несмотря на беспорядок, что создавали дети, она всегда разрешала девушкам оставлять их, если они того хотели. С детьми-девочками проблем не было в отношении их зарабатывания себе на жизнь; ни одна девственница не может быть слишком безобразной. Но дети-мальчики отсылались в подмастерья в возможно более раннем возрасте. Их зарплата шла на текущие нужды «Дома Сладострастия».
   — Там солдат, у парадного входа, мадам, — одна из девушек, убиравшая нижние комнаты, прервала завтрак Миртис в тот момент, когда она положила себе на хлеб толстый кусок сыра с голубыми прожилками. — Он требует встречи с вами, мадам.
   — Требует встречи со мной? — Миртис отложила в сторону нож для сыра.
   — Солдат не может «требовать» встречи со мной у парадного входа. В это время от солдат меньше пользы, чем от торговцев. Отошли его к черному ходу.
   Девушка побежала назад вверх по лестнице. Миртис закончила распластывать сыр на куске хлеба. Она съела половину бутерброда, когда, высокий мужчина тенью заслонил ее личный альков для трапез.
   — Вы заслонили мне солнечный свет, молодой человек, — сказала она, даже не взглянув на него.
   — Вы госпожа Миртис, владелица этого… публичного дома? — требовательно спросил он, не шевельнувшись.
   — Вы загораживаете мне свет и вид на мой сад.
   Он отошел немного в сторону.
   — Девушки не принимают днем. Приходите сегодня вечером.
   — Госпожа Миртис, я Зэлбар, капитан личной гвардии Принца Кадакитиса. Я пришел не справки наводить по поводу обслуживания вашими девушками.
   — Тогда зачем вы пришли? — спросила она, впервые взглянув на него.
   — По приказу Принца Кадакитиса на каждую женщину, живущую на Улице Красных Фонарей, налагается налог в десять золотых монет, который должен быть выплачен немедленно, тогда женщинам будет разрешено продолжать практиковать торговлю телом при условии, что они не будут вызывать общественного неудовольствия.
   Только легкое напряжение ее ладоней выдало негодование Миртис по поводу заявления Зэлбара. Ее лицо и голос оставались абсолютно бесстрастными.
   — Королевские наложницы больше не удовлетворяют? — ответила она со смешком. — Вы не можете ожидать от каждой женщины с Улицы Красных Фонарей десяти золотых монет. Как, вы думаете, они смогут заработать эти деньги на ваши налоги?
   — Мы не ждем от них того, что они смогут оплатить налог, мадам. Мы предполагаем закрыть ваш публичный дом и все другие заведения, подобные этому, на Улице. Женщины, включая вас, будут сосланы куда-нибудь, где будут вести более продуктивный образ жизни.
   Миртис уставилась на солдата с отработанным выражением презрения, что и положило конец разговору. Солдат дотронулся до эфеса своей шпаги.
   — Налог будет взиматься, мадам. Вам предоставляется достаточное количество времени, чтобы собрать деньги на себя и других. Скажем, три дня? Я вернусь вечером на третий день.
   Он повернулся, не дожидаясь ответа, и вышел через заднюю дверь в ладной тишине. Миртис вернулась к прерванному завтраку, в то время как персонал и девушки предались истерике, задаваясь вопросами и рождая всевозможные слухи. Она позволила им полепетать в том же духе, пока ела; затем прошла во главу общего стола.
   — Все будет продолжаться в обычном порядке. Если дело дойдет до уплаты налога, будут предприняты соответствующие меры. Те девушки, которые постарше, уже наверняка отложили про запас достаточное количество золота. Я постараюсь оказать необходимую помощь новеньким. Однако, если вы сомневаетесь во мне — в этом случае я с вами расстанусь.
   — Но, мадам, если мы однажды заплатим, они будут повышать налоги еще и еще до тех пор, пока мы не сможем платить. Эти церберы… — говорившая девушка ценилась больше за ум, чем за красоту.
   — Это, конечно, их желание. Улица Красных Фонарей такая же древняя, как и стены самого Санктуария. Могу вас уверять, мы пережили вещи похуже, чем церберы, — Миртис слегка улыбнулась сама себе, вспомнив тех, других, кто пытался прикрыть Улицу и потерпел поражение. — Силена, остальные придут, чтобы увидеться со мной. Посылай их наверх в будуар. Я буду ждать там.
   Изумрудный дневной пеньюар развевался у нее за спиной, пока Миртис спускалась вниз по лестнице в нижние комнаты, а затем опять поднималась в свой будуар. В уединении своих комнат она дала волю своему гневу, меряя комнату шагами.
   — Амбутта! — крикнула она, и молодая девушка, которая ей прислуживала, появилась в комнате.
   — Да, мадам?
   — У меня есть послание, нужно, чтобы ты доставила его куда надо.
   Она села за письменный стол, сочиняя письмо и одновременно отдавая приказания затаившей дыхание девочке.
   — Его нужно доставить так, как ты это делала раньше. Никто не должен видеть тебя оставляющей его. Ты понимаешь это? Если ты не сможешь его оставить, чтобы не остаться незамеченной, возвращайся назад. Остерегайся малейших своих подозрений.
   Девочка кивнула. Она аккуратно спрятала согнутое в несколько раз и скрепленное печатью послание за корсаж своего оборванного, больше похожего на обноски, платья и выбежала из комнаты. Со временем Миртис ожидала, что она станет красавицей, но пока была все еще слишком мала. Собственно послание предназначалось Литанде, который предпочитал не входить в непосредственные контакты. Она не очень полагалась на то, что колдун сможет решать проблемы Улицы с церберами, но никто другой не мог понять ее, гнев или смягчить его.
   «Дом Сладострастия» правил всей Улицей. Церберы, скорее всего, пришли к ней первой, затем они отправятся в другие заведения. Как только весть о налоге начнет распространяться, другие владелицы домов начнут украдкой наносить визиты к черному ходу «Сладострастия». Они руководствовались указаниями Миртис, и она выглянула в окно в надежде на вдохновение. Оно так и не пришло к ней, когда стали появляться первые гостьи.
   — Это произвол. Они пытаются выбросить нас на улицу, как обыкновенных шлюх! — воскликнула Дилан, обладательница крашеных, огненно-рыжих волос, прежде чем сесть в кресло, на которое ей указала Миртис.
   — Чепуха, дорогая, — спокойно объяснила ей Миртис. — Они хотят сделать из нас рабынь и выслать нас в Рэнке. В какой-то мере, это комплимент Санктуарию.
   — Они не смеют сделать это!
   — Да, не смеют, но мы должны объяснить им это.
   — Как?
   — Прежде всего дождемся, пока не соберутся остальные. Я слышу голос Эмоли в холле; другие тоже не задержатся с прибытием.
   Это была явная увертка со стороны Миртис на какое-то время. Кроме собственного убеждения в том, что церберы и их Принц не преуспеют там, где другие уже потерпели в прошлом неудачу, у Миртис не было ни одной идеи о том, как подойти к абсолютно неподкупным элитным солдатам. Остальные хозяйки домов Улицы обменивались мнениями по поводу соображений Миртис, которыми она поделилась с Дилан, удрученно реагируя на него. Миртис наблюдала за их отражением в ребристом стекле.
   Все они были старыми. Больше половины из них когда-то работали на нее. Их безжалостное старение, которое часто превращает красоту молодости в гротеск, происходило у нее на глазах. Миртис могла быть самой молодой из них — достаточно молодой, чтобы работать в публичных домах, а не держать один из них. Но когда она повернулась от окна к ним лицом, в ее глазах можно было различить безошибочный блеск опыта и мудрости.
   — Что же, это не было полной неожиданностью, — начал она. — Слухи ходили еще до того, как Китти-Кэт добрался и до нас, а мы видели, что случилось с другими, на кого церберы сорвались с цепи. Признаюсь, я надеялась, что некоторые из них будут придерживаться правил и дадут нам немного больше времени.
   — Время ничего не даст. У меня нет ста золотых монет, чтобы дать им! — прервала Миртис женщина, чей густой, белый, как паста, макияж распределился морщинами вокруг глаз.
   — А тебе и не нужны сто золотых монет! — фыркнула ей в ответ другая, точно так Же загримированная женщина.
   — Золото не имеет значения! — голос Миртис возвысился над перебранкой. — Если они сумеют сломить одну из нас, они смогут выслать нас всех отсюда.
   — Мы можем закрыться; тогда они сами начнут страдать. Половина моих клиентов из Рэнке.
   — Половина всех наших мужчин, Гелиция. Они выиграли войну, и у них есть деньги, — возразила Миртис. — Они, однако, будут раболепствовать перед церберами, Принцем и их женами. Мужчины в Рэнке очень амбициозны. Они от многого откажутся, чтобы сохранить свое состояние и положение. Если Принц официально «нахмурился» в сторону Улицы, их лояльность по отношению к нам будет менее сильной, когда мы запрем наши двери без борьбы.
   Женщины неохотно согласились.
   — Тогда что нам делать?
   — Ведите свои дела, как обычно. Они придут за уплатой налога в первую очередь в «Сладострастие», точно так же, как они пришли сначала сюда, чтобы объявить об этом. Держите ваши задние двери открытыми и ждите от меня сообщения. Если им не удастся получить налог с меня, они вас не побеспокоят.
   Послышался неодобрительный гул, но никто не осмелился взглянуть Миртис прямо в лицо и попытаться оспорить ее власть на Улице. Сидя в своем кресле с высокой спинкой, Миртис довольно улыбнулась. Она должна была все-таки вынести четкое решение, так как хозяйки домов на Улице Красных Фонарей контролировали большую часть золота в Санктуарии, а она только что подтвердила свой контроль над ними.