— И тем не менее во мне развилась некоторая привязанность к тебе. Надо признать, что в ней есть элемент чувственного влечения. Однако я предпочитаю поддерживать это чувство на уровне — как бы это назвать… — почтительного восхищения. Немногие из тех, кто имел столь же весомые основания посвятить свою жизнь мести, сумели обуздать это чувство; тебе же это удалось.
— Потому что вкус мести вовсе не был сладок, — пробормотала Жарвина. — Он был подобен пеплу.
— И все же, и все же… Итак, вернемся к прежней теме. Когда я обнаружил, что ты нашла себе спутника, я обрадовался. Знаешь ли, я иногда наблюдал за тобой в магический кристалл.
— Ты следил за мной! — изумленно воскликнула Жарвина. — Я даже не знаю, то ли чувствовать себя польщенной, толи… Но неважно! Продолжай!
— Как я уже сказал, я обрадовался. И надеялся, что благодаря этому наша связь ослабнет. Но вопреки моим наилучшим намерениям я заинтересовался этим человеком. Я спросил себя: что же за мужчина мог завоевать Жарвину с ее необузданным и своенравным характером? И естественно, в тот момент, когда я это выяснил, я угодил в ловушку.
— Я не понимаю… А! — Жарвина оперлась локтями о стол, меланхолично вертя в смуглых руках кубок. — Если Кликитагх действительно ни в чем не виноват, то лежащее на нем заклятие сильнее любого из тех, что связывают тебя. Если ты разрушишь его заклятие, то сможешь найти способ разрушить и свое собственное.
— Если бы я не был уверен, что ты не наделена подобным даром, я сказал бы, что ты читаешь мои мысли.
Некоторое время собеседники молчали. Наконец Жар-вина взглянула в нечеловеческие глаза мага.
— И что ты собираешься делать?
— А я уже приступил к делу. Ты не знаешь, что сегодня за день: календарь, который позволил бы это вычислить, давным-давно вышел из употребления. Но это было необходимо, чтобы вы с Кликитагхом пришли ко мне сегодня. Не вчера и не завтра — сегодня. В противном случае ему пришлось бы ждать три месяца.
— Так встречный ветер — твоих рук работа?
— Это было необходимо.
— Значит, ты уже должен знать, существует ли шанс!
— На освобождение Кликитагха? Возможно. Но сперва, я полагаю, мне следует узнать причину, по которой на него легло это проклятие.
— Но ты же сам сказал, что он этого не знает! Как же тогда?..
— Терпение, — маг приподнял руку движением, которое совершенно не вязалось с выражением юного красивого лица. Впрочем, оно уже стало не таким уж юным и красивым. — Я сказал, что твой спутник искренне верит, что проклятие наложено на него незаслуженно. Но это еще не означает, что для этого и вправду не было никаких причин. Смею тебя заверить, даже тысячу лет назад никто не взялся бы за такую работу без причины. Возможно, Кликитагх действительно ни в чем не виноват. В таком случае следует призвать к ответственности виновника этого беспримерного преступления. Или, что более вероятно, потомков тех, кто извлек из этого преступления выгоду.
— Но как Кликитагх может не быть невиновным, если он поклялся?.. Стоп. Я напрасно сотрясаю воздух. Должно быть, ты уже все знаешь.
— Да, знаю. Это, пожалуй, самая примечательная деталь во всем деле. Инас Йорл встал.
— А теперь я должен браться за работу. Время не ждет.
— Можно, я подожду здесь? Вдруг пригожусь?
— Нельзя, — категорично отрезал маг. — Сейчас ты отправишься заниматься своими делами. Мелилот скоро встанет и возжаждет обсудить с тобой твое последнее путешествие. Он будет выказывать крайнее нежелание упоминать о Кликитагхе, а ты не будешь ему перечить. И при этом изо всех сил будешь надеяться, что мне, возможно, каким-нибудь чудом удастся спасти Кликитагха. И так будет продолжаться до захода солнца. В тот самый момент, когда солнце скроется за горизонтом, ты должна вернуться. Приходи к входу моего дома, позови василисков — я сейчас научу тебя, как это сделать, — и они тебя пропустят. Если до темноты работа не будет выполнена, значит, она оказалась мне не по плечу.
— Но зимние дни такие короткие! — воскликнула Жарвина.
— Именно поэтому ты и должна немедленно уйти. До рассвета осталось не больше часа. Шевелись! Нет, погоди! Еще одна деталь.
— Да? — послушно обернулась Жарвина.
— Можешь не приносить обычную плату. Прибереги ее до последнего сеанса возни с твоими шрамами. Сейчас хватит и того, что ты бросила мне величайший вызов, с каким мне только приходилось сталкиваться за сотни лет моей утомительной жизни, — и первый, в котором заключена надежда для меня самого… А теперь иди!
И Жарвина ушла, так и не произнеся рвавшиеся с губ слова.
Все произошло так, как и обещал Инас Йорл. Все утро Жарвина просидела в кабинете Мелилота, наскоро пообедала, а во второй половине дня отправилась на пристань за товарами, которые купила на аванс: тюки с тканью, кувшины с вином и маслом, небольшие коробочки с пряностями, покрытые настолько искусной резьбой, что даже пустыми стоили недешево. Определенную часть Жарвина отложила для себя; за остальное Мелилот должен будет заплатить ей комиссионные. Возможно, изредка Мелилот подумывал обмануть Жарвину, как обманывал других, но этому мешала ее дружба с могущественным волшебником Инасом Йорлом. Кроме того, в этом была дополнительная выгода. Когда Жарвина оставляла товары на пристани, не успев перетащить их на охраняемый склад, их все равно никто не решался украсть. Во всяком случае, никто не предпринимал больше одной попытки…
— Ну что ж, на сегодня наши дела окончены! — сердечно произнес хозяин скриптория и передал свитки со счетами и бухгалтерскую книгу мальчишке-посыльному. — Надо заметить, мы быстро управились, — даже солнце еще не село. Меня мучает жажда. Может, сделаем перерыв и заглянем вон в ту пивную? Посмотрим, какое пиво они наварили к зимнему солнцестоянию? Если, конечно, ты не торопишься присоединиться к своему другу и подыскать ему другое жилье на сегодняшнюю ночь…
Кликитагх!
Жарвина хлопнула себя по лбу. Как это могло случиться? Весь день, т того самого момента, как она снова очутилась в доме у Мелилота, Жарвина думала лишь о накладных, рыночных ценах и процентах! А толстяк даже словом не обмолвился по поводу готовности Жарвины остаться сегодня с ним, хотя каждый раз первый день по приезде она проводила с магом…
Солнце висело угрожающе низко!
— Нет! Нет! — крикнула Жарвина. — Не вздумай меня задерживать! Ни на минуту!
И женщина резко развернулась на каблуках.
Никогда еще дорога от порта до дома мага не казалась ей такой долгой и настолько забитой прохожими. Жарвина потеряла счет людям, которых она оттолкнула, и количеству злобных проклятий, которые неслись ей вслед. Она не помнила и того, сколько раз сама обругала стражников, желавших узнать, куда она так несется, — эти принимали ее за воровку или карманницу, которая удирает с места преступления.
Впрочем, через несколько секунд стражники понимали, что эта женщина бежит не «от», а «к»…
Двойные колонны, к которым стремилась Жарвина, неясно вырисовывались в сумерках. Пешеходы, спешащие в ближайшие храмы на вечернюю службу, единодушно обходили их подальше. Расстояние между колоннами было совсем небольшим. И в футе от каждой лежало по спящему василиску. Они были привязаны к колоннам серебряными цепями. Стоило Жарвине приблизиться к проходу, василиски тут же насторожились, подняли головы, начали принюхиваться и прислушиваться. Рептилии в свойственной им неспешной манере размышляли, стоит ли открывать глаза и превращать женщину в камень.
Инас Йорл тогда сказал: «Я научу тебя, как позвать василисков…»
Но он этого не сделал!
Жарвина застыла на месте, лихорадочно копаясь в памяти. Нет! Она не имела ни малейшего понятия, что следует сказать!
— Он забыл! — простонала женщина, стискивая кулаки в бессильной ярости.
Внезапно раздался полувздох-полускрежет, от которого мостовая под ногами у Жарвины содрогнулась. Подняв голову, женщина увидела, что бронзовая дверь дворца приоткрылась. За ней обнаружился холл, заполненный мерцающим туманом. А на пороге…
— Кликитагх! — крикнула Жарвина.
Кликитагх был босым и все в той же одежде из домотканой материи. Похоже было, что он не услышал крика Жарвины. Кликитагх тряхнул головой и нетвердыми шагами спустился по мраморным ступеням парадного крыльца. Он мимоходом взглянул на девушку, но взгляд его был отсутствующим, как будто она значила для него не больше, чем любой случайный прохожий.
— Кликитагх! — неуверенно позвала Жарвина.
Кликитагх с силой отшвырнул ее в сторону и, пошатываясь, исчез в темноте. Толпа направляющихся в храмы богомольцев тут же отрезала его от Жарвины, а их болтовня заглушила ее крики.
— Смерть и преисподняя! — взорвалась Жарвина. Она резко развернулась и ринулась вверх по мраморным ступеням, спеша пройти в дверь, пока та снова не захлопнулась.
Василиски расслабились, улеглись и вернулись к прежней неподвижности.
Прежде, чем Жарвина поняла, что произошло, она уже оказалась внутри дома, в заполненном туманом холле.
Громкий металлический стук возвестил, что дверь все-таки закрылась. Жарвина была одна и испытывала такой страх, какого надеялась больше никогда в жизни не испытать. Туман был ярким, но плотным; Жарвине никак не удавалось понять, где же находятся стены. Взглянув вниз, женщина едва сумела разглядеть собственные ноги.
Внезапно ее охватила спокойная холодная ярость.
— Инас Йорл! — крикнула Жарвина. — Черт бы тебя побрал! Что ты натворил?
Все вокруг как-то странно и неприятно сместилось, как будто кто-то взял обычное пространство руками и завернул в спираль. Жарвина почувствовала, что теряет равновесие, хотя ее ноги по-прежнему твердо стояли на полу. Женщина выхватила нож и приготовилась отразить нападение, хотя и понимала, что любые физические действия не будут иметь смысла.
Потом туман поредел, и Жарвина узнала подземный зал, в котором она впервые, помимо своей воли, встретилась с Инасом Йорлом. Здесь стоял стол — такой длинный, что за ним могла бы усесться вся знать Санктуария. В дальнем конце стола восседала закутанная в плащ фигура. В зале витало гулкое эхо, от которого у Жарвины по спине побежали мурашки, — неведомое колдовство заставило толстые каменные стены звенеть, подобно колоколу.
Жарвина стояла неподвижно, как в первый раз, но теперь ее удерживала не какая-то внешняя сила, а смесь страха и гнева.
— У тебя не получилось! — обвиняюще воскликнула она.
Ее слова отразились от стен чудовищно огромного зала и превратились в слабое отдаленное эхо. Через бесконечно длинный промежуток времени Инас Йорл пошевелился.
— Нет, — ответил он высоким голосом. — Я добился успеха.
— Что? — Жарвина шагнула к магу. Казалось, что разделявшее их расстояние нисколько не уменьшилось; впрочем, в данный момент девушке вообще не хотелось находиться в обществе Инаса Йорла, а не то что приближаться к нему. — Тогда почему Кликитагх промчался мимо, как будто он меня не узнал? Хуже того, он отшвырнул меня с дороги, будто какую-то назойливую попрошайку! — Тут женщину пронзило еще одно воспоминание. — Но ты же говорил, что, если ты достигнешь успеха, Кликитагх умрет!
— Да, я так говорил. И тем не менее… Увидев, что Жарвина пытается мучительно разгадать загадку, Инас Йорл тяжело вздохнул.
— Иди сюда. Я все объясню.
Зал и стол сжались до более-менее нормальных размеров. Жарвина моргнула и обнаружила, что сидит на том же самом месте на том же самом стуле, что и сегодня утром. Невидимые руки пододвинули ей стул в тот самый момент, когда девушка готова была окончательно потерять самообладание.
Жарвина, не отрывая взгляд от мага, осторожно вернула нож в ножны. Если бы не янтарное свечение под бровями, никто бы и не подумал, что это тот же самый человек. Особенно странными были его руки — слишком длинные и гибкие. Он? Может, правильнее было бы говорить «оно»?
Но голос мага остался прежним, и говорил Инас Йорл медленно, будто каждый слог причинял ему мучительную боль.
— Я добился успеха, Жарвина. Чего мне это стоило, позволь умолчать. Возможно, последних клочков надежды, что еще таилась в глубине моего сердца. Я провел обряд, какого не пытался провести никто на памяти ныне живущих — не считая, конечно, меня… И обряд сработал.
— И что же получилось? — шепотом спросила Жар-вина.
— Я узнал, почему на Кликитагха было наложено проклятие.
Жарвина ждала продолжения. Поняв, что маг не собирается ничего ей говорить, она потребовала:
— Ну скажи же!
— Нет. Единственное, что я скажу тебе, — его наказание было справедливым.
— Я не понимаю!
— И не надо — тебе же будет лучше. Лучше бы никто этого не понимал. Если бы я догадывался, какое знание на себя взвалю… нет! К которому я себя приговорю — я бы и не заикнулся ни о какой помощи.
Жарвина представила себе, что может стоять за этими словами, и прикусила губу. На глаза у нее навернулись слезы — непрошеные, они в то же время оказались очень кстати, потому что скрыли полупризрачный вид, который принимал сейчас Инас Йорл.
— Коротко говоря, тебе открылась тайна, которую Кликитагх скрывал ото всех, включая себя.
— Его наказание заслуженно. Он сам мне так сказал.
— Этого не может быть! Никто не заслуживает такой судьбы!
— До сегодняшнего дня я сказал бы то же самое, — очень серьезно произнес Инас Йорл и поерзал на стуле, словно его новому телу вдруг стало неудобно сидеть.
— Но как он мог сказать тебе такое? — не унималась Жарвина.
— Я выбрал именно этот день среди всех прочих, опираясь на предположения, а не на точные знания. Вышло так, что я оказался прав. В течение одного дня в году, при соответствующих обстоятельствах, Кликитагх способен был вспомнить, чем он навлек на себя это проклятие.
— Ну скажи же мне! Скажи! — взмолилась Жарвина.
— Ты можешь ползать передо мной на коленях, истекать кровью и просить, чтобы я рассказал тебе все хотя бы перед твоим последним вздохом, но я не позволю, чтобы с моих губ слетело описание подобной беспримерной глупости!
Строго говоря, то, что теперь пришлось бы использовать магу, уже нельзя было назвать губами…
— Знай только: совершив преступление, Кликитагх опомнился и раскаялся. Его терзало отвращение к себе. Кликитагх стал собственным судьей, и его устроил лишь один приговор. Он хотел страдать так, чтобы любой человек, который услышал бы о его преступлении и почувствовал соблазн поступить так же, устрашился бы и передумал, узнав о каре, которая постигла преступника. Кликитагх не подумал, что может наступить такое время, когда все его современники умрут, и о его жертве помнить будет некому. Он выбрал приговор настолько жестокий, какой и в голову не мог прийти никому, кроме человека, который полностью погряз во зле. Он решил, что будет глубоко и искренне верить, что не совершил ничего, что заслуживало бы настолько злой судьбы. Это отчасти позволяет себе представить всю гнусность его преступления.
— Но что, что он совершил?! — воскликнула Жар-вина.
— Ты никогда не догадаешься. У тебя не хватит воображения представить себе настолько отвратительное злодеяние — это противно твоей внутренней природе.
— А тебя это знание испортило? — обвиняюще спросила Жарвина и наклонилась вперед. Она была рада, что видит лишь смутные контуры нынешнего облика мага. — Изуродовало твой ум так же, как и твое тело?
Это были жестокие слова, но все же Жарвина произнесла их:
— В тебе что, нет ни капли милосердия? Разве тысячелетнего наказания не довольно даже для самого отъявленного негодяя?
— О, конечно, — голос Инаса Йорла напоминал зимний ветер, свистящий в ветвях деревьев. — На мой взгляд, более чем довольно. На мой — но не на его.
— Ты… ты хочешь сказать… — Жарвина почувствовала, что у нее пересохло во рту. — Ты имеешь в виду, что попытался освободить Кликитагха от проклятия, которое он сам на себя наложил?
— Да, попытался.
— А он не позволил тебе это сделать и оказался более сильным магом?
— Не совсем так. Жарвина заломила руки.
— Ради всего святого, Инас Йорл! Не знаю, пожалел ты Кликитагха или нет, но пожалей меня, твоего друга! Никогда прежде я не встречала человека, у которого было бы больше оснований ненавидеть мир, чем у меня, когда мне было девять лет! Объясни же мне, что ты сделал и чего не сделал!
— Хорошо, я попытаюсь… — голос мага становился все глуше и слабее. — Но эти события трудно описать словами. Заклинания, которые мне пришлось применить, лежали наполовину за пределами обычного мира. И все же мне это удалось! Ни один из ныне живущих магов не сможет совершить того, что сотворил сегодня Инас Йорл, будь он хоть илсиг, которых считают искуснейшими колдунами, хоть испорченный придворной жизнью ранканец. Жарвина, я освободил Кликитагха!
Воцарилось ошеломленное молчание. Когда оно стало невыносимым, Жарвина хрипло выдавила:
— Но ты же говорил, что это убьет Кликитагха!
— Так оно и случилось.
— Что?!
— Мне кажется, я пользуюсь самыми простыми словами — разве не так? Несмотря на перемены, которые я претерпел! — теперь в голосе мага звучали дикие жестокие нотки, и мурашки на спине у Жарвины забегали с новой силой. — Впрочем, возможно, это твое естество сопротивляется услышанному. Ну что ж, сейчас я попробую выразиться еще проще. Я дал Кликитагху свободу! И он умер! Но даже после этого в его заклинании сохранилась столь неимоверная сила, что Кликитагх снова встал и сказал — слава всем богам, что никто, кроме меня, не мог услышать этих ужасных слов! — «Жив я или мертв, я осужден бродить по миру. Я не могу дважды есть за одним и тем же столом и дважды спать в одной и той же кровати. Я так решил. Такова моя судьба!»
Даже в пересказе чувствовалось эхо, отражение той силы, которой изначально было наделено проклятие Кликитагха. И Сила эта была непереносима. Мозг Жарвины заполонили чудовищные видения. Женщина закричала и без сознания рухнула на пол.
В свете факелов было видно, как на ее щеках блестят слезы.
Жарвина пришла в себя незадолго до рассвета и обнаружила, что находится в доме у Мелилота, — как не раз случалось с ней в прошлом. Но на этот раз ее тело не было переполнено воспоминаниями об искусных и поистине волшебных ласках Инаса Йорла. Одно лишь смутное ощущение утраты. Жарвина отбросила одеяло, встала, воспользовалась ночным горшком, жадно напилась из стоящего на тумбочке кувшина, а потом, не сознавая своей наготы, отдернула штору и распахнула ставни навстречу новому дню.
Холодный воздух в сочетании с холодной водой встряхнул Жарвину и привел ее в чувство. Она потянулась за одеждой — и застыла, случайно заметив свое отражение в высоком и дорогом зеркале, висевшем рядом с окном.
На ее теле не осталось ни одного шрама. Да что там шрама — на коже не заметно было даже ни малейшего, с паутинку, намека на то, что она была когда-то повреждена. Словно и не было никогда в жизни Жарвины свистящей плети, полосовавшей в клочья ее тело.
Изумленная, пораженная Жарвина смахнула челку со лба. Ведь наверняка рубец на лбу оста…
Исчез, как не бывало.
— Но я же ему сказала! — воскликнула Жарвина. — То есть я говорила Мелилоту, но он тоже слушал! Я сказала, что хочу оставить этот шрам, потому что он бывает полезен…
Жарвина умолкла, не закончив фразу, руки ее бессильно повисли.
— О, ты ведь здесь, Инас Йорл, не так ли? Ты ведь наверняка подсунул мне в мозг своего соглядатая! Тот же фокус, который подсказал мне имена твоих василисков! Может, ты чересчур занят, чтобы слушать меня прямо сейчас, но я обойдусь с твоим отражением точно так же, как с тобой самим! А ну отвечай! Зачем ты без разрешения убрал шрам у меня со лба?
И ответ пришел — не слова, а ощущение теплого и очень личного общения, возникшее в самых потаенных глубинах сознания Жарвины. Лучше всего для сравнения подошел бы глоток горячего глинтвейна в холодный зимний день, если только это вообще можно было хоть с чем-то сравнить
— Это не я, — ответил ментальный двойник Инаса Йорла, хотя его слова и не были словами. — Во всяком случае, я не имел такого намерения. Слушай, Жарвина, слушай и запоминай! Не будем говорить о том, что забвение было для Кликитагха милосердием. Я говорю так на основании того, что узнал. Жить с воспоминанием об этом ужасе!..
Жарвина кивнула, участвуя в этой беззвучной беседе.
— Однако со временем его приговор стал невыносимым. Случается так, что благими намерениями бывает вымощена дорога в ад. Милосердие оказалось слишком жестоким. Он понял это и все же вновь осудил себя, невзирая ни на что.
Еще один кивок, на этот раз окрашенный ужасом.
— А ты пожалела его!
— Да, пожалела! — нотка вызова. — И до сих пор жалею!
— Ты была первой, кто пожалел его за тысячу лет. На мгновение Жарвина замерла.
— Этого не может быть!
— Кликитагх сам мне сказал об этом, когда я расспрашивал его, взывая к силе более великой, чем любой из богов. До тех пор, пока Кликитагх не встретил тебя, ни один человек не посочувствовал его бедственному положению.
— Тогда я оплакиваю наш несчастный больной мир! — крикнула Жарвина. По щекам женщины, как и прошлой ночью, потекли слезы, слезы, с которыми Жарвина так долго не была знакома.
— Тебе хорошо, ты можешь плакать, — вздохнул призрачный Инас Йорл.
Некоторое время собеседники молчали.
— Ты сотворила чудо.
— Я не поняла, — шмыгая носом и стараясь взять себя в руки, Жарвина принялась одеваться.
— У тебя остались шрамы?
— К чему этот вопрос? Ведь ты же убрал их, разве не так? Убрал даже тот, который я собиралась оставить!
— Это сделал не я, Жарвина. Их убрала ты. Жарвина, которая как раз наклонилась, чтобы зашнуровать сапоги, застыла, не окончив движения.
— Продолжай. А когда оденешься, выйди на улицу. Не спрашивай, зачем это нужно. Как только выйдешь, ты все сразу поймешь. Я пустил в ход более могущественную магию, чем когда-либо до сих пор. Ну что ж, прощай. Не пытайся найти меня, пока я сам за тобой не пошлю. Имена моих василисков сменяются каждый день. Иногда я даю им такие имена, которые невозможно произнести человеку. Вот почему сегодня утром я не разговаривал с тобой при помощи слов…
Связь разорвалась, оставив после себя неприятные ощущения. Несколько секунд Жарвине казалось, что у нее четыре желудка и все четыре мутит.
Потом это ощущение прошло. Даже не зашнуровав куртку, Жарвина сломя голову скатилась по крутой лестнице — в доме у Мелилота других не было, — по дороге оттолкнув сонного подмастерье, который пытался помешать ей отпереть главную дверь на основании того, что господин Мелилот, дескать, еще не проснулся. Хотя еще только начинало светать, Жарвина сразу увидела распростершееся на брусчатке тело: лицо повернуто в сторону, одна рука отброшена, грудь залита кровью, еще не свернувшейся из-за пронизывающего холода. Вероятно, жертва бандитского нападения…
— Кликитагх! — прошептала Жарвина, опускаясь на колено рядом с… с трупом?
Да, так оно и было. Пульс не прощупывался. Налет инея покрывал волосы, бороду, руки несчастного…
Жарвина медленно выпрямилась, изумленно глядя вниз.
— Так, значит, твое путешествие завершилось здесь, в Санктуарии, — пробормотала она. — Ну что ж, ведь смерть была твоим самым большим желанием. И…
В сознании Жарвины вдруг промелькнула мысль, удивительная и пугающая.
— Если верить тому, что утверждал Инас Йорл, — а кому же мне верить в таких делах, если не ему? — однажды было совершено наихудшее за всю историю мира преступление. Твое преступление, мой Кликитагх. И только твое.
Похоже было, что в любое мгновение может пойти снег. Воздух был настолько холодным, что у Жарвины онемели губы. Облизнув их, она почти ожидала почувствовать вкус льда.
— Но и ты дошел до конца своего пути в поисках искупления. Что теперь станет с тобой, уже неважно. Пускай снег укутает тебя саваном. Пускай собаки и воры растащат твое тело по кусочкам — для тебя это уже не важно. Возможно, тебе стоило бы прийти в Санктуарий раньше. Не может быть, чтобы ты спасся лишь благодаря встрече со мной! Я не верю в это!
С этими словами Жарвина развернулась и направилась обратно в скрипторий. Подмастерье с огромным облегчением задвинул засов и запер дверь. Жарвина на кухне нашла себе завтрак из горячего бульона с клецками. На улице начали медленно падать хлопья снега.
К ночи — как и было задумано Инасом Йорлом, — Жарвина больше не думала о Кликитагхе. Осталось лишь ощущение того, что всякое несчастье достойно жалости, а Кликитагх был самым несчастным из людей. Кликитагх остался у нее в памяти как миф и как символ, но при этом ее ожидала собственная жизнь, которую следовало прожить.
«Быть может, снег, что укутывает ныне Кликитагха, который сам себя признал величайшим преступником всех времен, некогда оденет и меня, — думал маг, растянувшись на каменных плитах. Он обрел облик, но этому телу мало подходили странные человеческие изобретения, стулья. — Скорее бы!»
И Инас Йорл погрузился в терпеливую медитацию, слегка окрашенную сожалением по поводу того, что за их нынешнюю встречу, они с Жарвиной так и не занялись любовью.