— …и с чего это, скажите на милость, мне за него голосовать? Что такого он сделал для меня и моих…
— …радикалы чертовы! Ступайте да вешайте лапшу на уши кому это нравится — в Африку там или Индию, а нас оставьте в покое…
— …пусть его говорит, хоть посмеемся…
— …коли мне работу дадут да наш Лаймхаус-Кат накормят, я хоть за черта рогатого проголосую…
— …а вот что вы, умники из городского Совета, намерены делать с этими убийствами, а? Слух прошел, нынче ночью еще одной бабе глотку перерезали — это, значит, будет уже вторая за месяц, третья с Пасхи. Мои сестры уж из дому выйти боятся…
На краю толпы — не слишком, впрочем, многочисленной — девушка-подросток лет пятнадцати игриво прижималась к мужчине на три десятка лет старше нее. Его рука уверенно покоилась на ее левой груди. Проходя мимо, Марго услышала его шепот:
— Идет, милка, четыре пенса. Место потише найдешь?
Девочка прошептала что-то ему на ухо и хихикнула, потом чмокнула его в щеку и хихикнула еще раз. Оглянувшись, Марго увидела, как они идут к узкой подворотне, ведущей скорее всего в один из тысяч дворов, зажатых кирпичными стенами, где окна заколочены досками или занавешены одеялами от сквозняков. Когда девочка и ее клиент исчезли в калитке, перед глазами Марго вдруг встало непрошеное воспоминание. Голос ее матери… злобный крик… разбитая щека и кровь у нее на губах… вонь сгоревших тостов на плите и удары отцовских кулаков…
Марго тряхнула головой, отгоняя воспоминание, и постаралась сосредоточиться на грязной улице, выкриках из толпы, стуке деревянных колес и цоканье конских копыт — и, конечно, на своих подопечных из группы наблюдателей. Обругав себя за слабость, Марго глотнула воздух, провонявший навозом, отбросами и речным илом, и только тут поняла, что прошла только доля секунды. Доминика Нозетт шагала по Уайтчепл-роуд, дуясь на нее и, как следствие, безразличная ко всему, а Даг Тэнглвуд спешил за ней, чтобы не дать ей попасть под фургон с грузом бочек из доков Св. Катерины. Гай Пендергаст продолжал разговаривать с людьми, задавая им вопросы, которые он, возможно, не должен был задавать. Доктор Костенко записывал митинг — как было известно Марго, исторический. Оратор в центре толпы поддерживал первые выборы в Лондонский Городской Совет, затеянные радикалами с целью контролировать ситуацию в Ист-Энде. Конрой Мелвин тоже восхищенно смотрел на оратора.
Только от Шахди Фероз не укрылось короткое смятение Марго. Взгляд ее темных глаз задержался на лице Марго, и она чуть нахмурилась.
— С вами все в порядке? — тихо спросила она, осторожно дотронувшись до ее руки.
— Да, — соврала Марго. — Все в порядке. Просто холодно. Давайте пойдем быстрее.
Ей действительно некогда было разбираться с этим — не здесь и не сейчас. Ей предстояла работа. Вспоминать мать — все, как-либо связанное с матерью, — было более чем бесполезно. Старые новости, давние дела. Некогда лить слезы или даже ненавидеть родителей за то, что они были такими, какими они были, или за то, что они делали то, что делали. Если она надеется стать независимым разведчиком времени, ей надо сосредоточиться на завтрашнем дне. Не говоря уже о сегодняшнем…
— Пошли, — хрипло произнесла она, буквально за руку вытаскивая Гая Пендергаста и Конроя Мелвина из толпы. — Некогда уши развешивать, мужики. Рвем когти, а? Работа есть работа, как говорится, время да прилив никого не ждут.
Впрочем, те не особенно сопротивлялись, ибо обоим не терпелось узнать то, ради чего они сюда прибыли, какими бы интересными ни были прочие дела. Слава Богу, они добрались до полицейского морга вовремя и заняли позицию у дверей, где уже собралась толпа вездесущих местных репортеров. Почти все добавляли к тяжелому запаху, сочившемуся из дверей, вонь сигарного дыма. Марго нашла точку, с которой могла записывать происходящее, приглядывая одновременно за своими подопечными. Первая весть о третьем с весны зверском убийстве готова была поступить с минуты на минуту.
Местные репортеры — все, разумеется, мужского пола — обсуждали новое убийство: происхождение убитой, потенциальных свидетелей, которых они уже опросили, щедро угощая джином.
— …говорю тебе, я переговорил уже с полусотней женщин, и все как одна описывают одного и того же типа: здоровенного такого ублюдка, на вид иностранца, в кожаном фартуке… — Все оживились, гадая, скоро ли поймают убийцу на основании этого, так сказать, описания. Марго знала, что человек, известный как Кожаный Фартук, — один из первых подозреваемых по этому делу. Незадачливый Джон Пицер, чистильщик обуви из Польши, которому к тому же не посчастливилось родиться евреем, стал первой невинной жертвой царивших в Ист-Энде ненависти и нетерпимости и очень скоро должен был угодить в тюрьму.
Разумеется, скоро он отсудит кругленькую сумму у газет, очернивших его доброе имя: несколько свидетелей, включая одного полицейского констебля, видели его в момент убийства Полли Николз на пожаре в Шедуэлле. Но сегодняшним утром этого еще никто не знал…
Полный ужаса мужской крик вырвался из дверей морга:
— Господи… Боже мой, констебль, сюда, скорее!
Репортеры встрепенулись и бросились к двери, которая, распахнувшись, громко стукнула по закопченной кирпичной стене. В дверях показался бледный как полотно мужчина в потрепанной рабочей одежде. Он сделал один неуверенный шаг, другой и, шатаясь, спустился с крыльца. Он судорожно глотнул воздух, провел по губам грязным рукавом, явно делая отчаянную попытку не расстаться с содержимым своего желудка. Со всех сторон на него градом сыпались вопросы. Мужчина пожал плечами, пытаясь подобрать слова к тому, что только что видел.
— Жуть, — хрипло произнес он. — Вспороли ее, как… как свинью какую… от сих и до сих… столько порезов, ужас просто. Правду говорю, сил не было смотреть, как ей живот, взрезал и…
Весть об увечьях облетела улицу со скоростью взрывной волны. Женщины перепуганно прикрывали рты руками. Мужчины сердито переминались с ноги на ногу, проклиная дурные вести и требуя, чтобы с этим что-то поделали. Ропот быстро сменился возмущенным ревом, а потом Марго, Даг Тэнглвуд и их подопечные оказались в самой гуще толпы, всего несколько минут назад относительно мирно обсуждавшей предстоящие выборы. Подростки осыпали морг камнями и комками грязи. Люди постарше выкрикивали угрозы в адрес полицейских властей. Со всех сторон Марго толкали мужчины выше и массивнее ее самой, пытавшиеся занять самую выгодную точку для наблюдения. Почти мгновенно Марго и ее подопечных оторвали друг от друга.
— Держитесь друг за друга! — крикнула Марго доктору Фероз. — Возьмите Доминику за руку — и мне плевать, что она вам скажет на это! Где Даг?
— Вон там! — ткнула пальцем перепуганная ученая.
Марго посмотрела в указанном направлении. Гид «Путешествий во времени» пытался удержать около себя Гая Пендергаста и Конроя Мелвина. Марго нырнула к ним и дернула инспектора за рукав, привлекая к себе его внимание.
— Держитесь за Гая! Возьмите Дага за руку! Нельзя, чтобы толпа растащила нас! Пробивайтесь за мной! — Она уже пробивалась через толпу обратно к женщинам, пытаясь высмотреть в толпе Костенко. Стоило ей добраться до Шахди Фероз, как совсем рядом, в каких-то четырех футах от нее, толпа взорвалась новыми криками:
— Инострашка проклятый! Вот такой, как ты, ее и укокошил! Говорили же: грязный жид в кожаном фартуке! Марго толкнула Шахди Фероз к Дагу.
— Тащи их отсюда, Тэнглвуд! Чует мое сердце, что это они про Костенко!
Протолкавшись через толпу обратно, она увидела наконец последнего из своих подопечных. Худшие ее опасения подтверждались. Павел Костенко закрывал руками разбитые губу и нос, выпучив перепуганные глаза. Обступившие его увальни осыпали его ругательствами, половину которых он даже не понимал. «Боже, только этого еще не хватало…»
— Ну, что еще? — выкрикнула Марго в лицо коренастому увальню с разбитыми в кровь костяшками пальцев. — А ну не трожь старика моего, а? Только пальцем тронь, уж я тебе задам! — и сама замахнулась на него кулаком.
Несмотря на продолжавшую кипеть ярость, толпа взорвалась смехом при виде пигалицы пяти футов росту, угрожавшей мужчине в четыре раза больше себя. Впрочем, обидных выкриков из толпы она почти не слышала, не спуская настороженного взгляда с человека, уже ударившего Костенко.
— Ишь ты, румяненькая!
— И на чужестранку не смахивает…
— Да ну ее, Нэд, не связывайся — ты ж ее, поди, пальцем перешибешь! — Последнее замечание было адресовано здоровяку, разбившему Костенко лицо.
Тем не менее Нэд горел желанием подраться — не исключено, что под воздействием паров джина. Не слушая увещеваний, он замахнулся на Марго. Разумеется, удар пришелся в пустое пространство, что разъярило его еще сильнее. Он взревел, как потревоженный гризли, и бросился на нее. Быстрым движением из арсенала приемов айкидо Марго скользнула вбок и несколько ускорила его порыв. В результате Нэд летучей мышью проскользил над мостовой на бреющем полете и с глухим стуком впечатался головой в кирпичную церковную стену. Толпа взорвалась возмущенными воплями. Какой-то грязный оборванец в кепке замахнулся кулаком ей в лицо. Марго пригнулась и перекинула его через себя. Оборванец врезался в толпу; его схватили за шиворот и швырнули дальше. После этого драка развивалась уже сама собой. Уворачиваясь от размахивавших во всех направлениях кулаков и локтей, Марго схватила Костенко за руку.
— Бежим, дурак чертов! — крикнула она ему в ухо. Первую пару ярдов ей пришлось волочить его за собой. Потом он немного опомнился и побежал за ней сам, в то время как она, пользуясь всеми приемами айкидо, которым ее обучили Кит и Свен, прокладывала дорогу. Драка охватила тем временем уже всю площадь. Марго проложила курс на то место, где в последний раз видела членов своего маленького отряда, — и действительно обнаружила их там. Они жались друг к другу в стороне от толпы, перепуганно глядя на воцарившийся хаос. Даг Тэнглвуд предусмотрительно вытащил их из толпы сразу же после выкрика Марго.
— Доктор! — ахнула Шахди Фероз. — Вы ранены!
Костенко и впрямь хлюпал кровью, сочившейся из разбитого носа. Марго вытащила из кармана своих обносков неожиданно чистый носовой платок и сунула ему в руку.
— Идемте уберемся отсюда быстрее. Мы уже получили все, за чем сюда приходили. Скрутите из него тампоны, суньте в ноздри и придерживайте. Да быстрее же! — Последнее относилось к Гаю Пендергасту, увлеченно снимавшему драку своей скрытой камерой. — Если мы вовремя придем на разбирательство в Уайтчеплскую Рабочую Школу, мы успеем занять лучшие места.
Этот аргумент подействовал на репортера. Он повернулся и — с некоторым запозданием — помог увести доктора Костенко подальше от беспорядков. Марго и ее подопечные миновали несколько кварталов и только после этого задержались у небольшой кофейни перевести дух.
— Вот, выпейте, — протянула она доктору Костенко дымящуюся глиняную кружку. — Это вас согреет и подбодрит. Лучшее средство от шока.
Доминика Нозетт тем временем тоже боролась с шоком, хотя у нее он был вызван причинами не физического, а эмоционального характера. Марго и ей сунула кружку кофе, а Даг купил всем по свежей плюшке. Павел Костенко сидел на тротуаре, упершись локтями в колени, не обращая внимания на то, что разбитые башмаки его стоят аккурат в луже. Его трясло так сильно, что он с трудом удерживал у носа окровавленный платок. Марго подсела к нему.
— Вы в порядке? — тихо спросила она.
Он пожал плечами, потом медленно кивнул. Когда он опустил платок на колени, на подбородке остался кровавый мазок.
— Похоже, вы спасли мне жизнь.
Она пожала плечами: ей некогда было задумываться о собственной роли в той едва не обернувшейся катастрофой ситуации.
— Возможно. Все разгорелось быстрее, чем я ожидала. В результате вы травмированы, чего не должно было случиться. Я знала, что люди там не в лучшем состоянии духа. И знала про их антисемитские настроения. Но по моим расчетам беспорядки не должны были вспыхнуть так быстро.
С минуту он молчал, глядя на кружку, которую протягивала ему Марго. От темного, горького кофе в холодный утренний воздух поднимался пар.
— За свою жизнь я повидал немало злости, — тихо произнес он. — Но ничего похожего на это. Столько убийственной ненависти — только потому, что я не такой, как они…
— Это не двадцать первый век, — сказала Марго, понизив голос. — Ив наше-то время люди далеки от идеала, еще как далеки. Но по эту сторону Врат вы тем более не должны ожидать от людей, что они будут вести себя как в Верхнем Времени. Видите ли, за полтора столетия правила человеческого общежития изменились больше, чем вы могли бы себе представить, изучая их только по книгам. А что я? Я только рада тому, что сумела вытащить вас оттуда живым. В следующую вылазку нам надо быть осторожнее, чтобы не вляпаться во что-нибудь вроде этого.
Он наконец встретился с ней глазами:
— Да. Спасибо.
Она выдавила из себя слабую улыбку:
— Не за что. Готовы идти дальше, на разбирательство?
Его попытка ответить на улыбку была совершенно искренней, хотя болезненное движение его разбитых губ можно было отнести к разряду улыбок с большой натяжкой.
— Да. Но на этот раз, мне кажется, я буду молчать как рыба, даже если мне наступят на ногу с силой, достаточной, чтобы сломать кость.
— Разумное решение. Ну что, допили?
Ученый допил горькую жидкость — и что они тут, в Британии, делают с кофе, что у него такой мерзкий вкус? — и поднялся на ноги.
— Спасибо. С этой минуты буду беспрекословно исполнять все, что прикажете.
— О'кей. Тогда идем искать эту Рабочую Школу. Я хочу, чтобы мы там не выделялись. — Она покосилась на репортеров. — Никаких самодеятельных интервью, ладно? Вы хотели эту историю, и вы ее получите, если вы будете молчать, а ваши камеры — снимать.
На этот раз никто из ее подопечных не спорил. Потасовка на площади убедила даже Гая Пендергаста и Доминику Нозетт, которые отделались порванной одеждой. Наконец-то Марго почувствовала себя старшей.
Чего она не знала, так это того, как долго это продлится.
Глава 12
Шагая через Новый Эдо, Кит буквально осязал висевшее в воздухе напряжение. Роберт Ли позвонил ему и предложил встретиться в Общем зале — якобы его интересовало авторитетное мнение Кита о его последнем приобретении. Как бы то ни было, Кит не без облегчения отложил заполнение нескольких стопок счетов и форм на потом и вышел из офиса, гадая, на что такого наткнулся эксперт-антиквар на этот раз, а также какие новые кошмары ждут станцию после нового открытия Главных.
Никогда еще на памяти Кита открытие Врат не собирало такой толпы зевак, а это уже говорило о многом. По всему Общему залу, начиная с Виктории, повырастало множество новых киосков, владельцы которых предлагали обильно обрызганные алым футболки и сумки, портреты предполагаемых Потрошителей, биографии и даже фотографии его жертв и вообще все, что могло продаваться.
«Человечество, — мрачно подумал Кит, глядя на то, как хихикающая дама лет сорока пяти отпихивает нескольких юнцов в очереди за набором фарфоровых блюдец с портретами жертв, подозреваемых, следователей и сцен преступления, — человечество — ошибка эволюции…»
— Интересно, она и правда выставит эту гадость у себя дома?
Кит оглянулся на знакомый голос. Энн Уин Малхэни брезгливо наблюдала за покупающей блюдца женщиной.
— Привет, Энн. Боюсь, что да. Готов поспорить, она не просто выставит их, но и разместит на самом почетном месте.
Энн поморщилась.
— Бог мой, эти маньяки… Ты не поверишь, какие типы приходили ко мне в тир тренироваться. — Она покосилась на Кита, который ответил ей ироничным взглядом. Кит видал и не таких. — Хотя, если подумать, может, и поверишь. Ты еще не видел Свена? Он должен был прийти раньше.
— Нет, я сам только что. Роберт просил меня найти место, откуда можно будет и Главные посмотреть, и поговорить. Его интересует мое мнение о чем-то.
— Правда? — Глаза Энн вспыхнули внезапным интересом. — Это не имеет какого-то отношения к Пег Эймс?
Кит зажмурился.
— Боже праведный. Я опять пропустил что-то?
Энн рассмеялась, сдернула эластичную ленту, стягивавшую ее длинные темные волосы, и тряхнула головой. Она явно пришла прямо из тира: на поясе ее красовались в кобурах два замечательных револьвера «Уэбли» Королевской ирландской полиции. В отличие от больших армейских «Уэбли», барабан которых откидывался для перезарядки, эти перезаряжались по принципу американских, через специальное окошко. Их короткоствольный вариант калибра 442 пользовался особой популярностью у туристов, направляющихся в Лондон. Он обладал вполне удовлетворительной кучностью боя, и его было легче спрятать, чем более крупные стандартные «Уэбли». Киту приходилось пользоваться ими во время его экспедиций в Нижнее Время, и он не раз оцарапал указательный палец о неудобно расположенный второй спусковой крючок.
Пряча ленту в карман, Энн искоса посмотрела на Кита.
— Ты ведь правда захандрил без Марго, верно? Так вот, поговаривают, — подмигнула она, — что Пег узнала о коллекции античной бронзы, направляющейся на аукцион в Лондон. Вот Роберт и сходит с ума, пытаясь найти кого-нибудь, кто без лишнего шума свистнет ее в ночь накануне дня, когда склад с ней сгорит. Точнее, склад-то уже сгорел — в ночь убийства Полли Николз, при пожаре в Шедуэлле.
Следуя за Энн через толпу, Кит ухмыльнулся. Роберт Ли был известен давней страстной любовью к античной бронзе.
— Надеюсь, он своего добьется. Пег Эймс сделает его счастливейшим из счастливейших, если он заполучит в свою коллекцию хоть один из этих объектов.
Эксперт МФУОИВ и один из лучших антикваров станции лично спас от уничтожения потрясающую коллекцию античной бронзы. Начальство большинства музеев Верхнего Времени с готовностью отдало бы что угодно, включая собственные зубы, ради возможности заполучить ее себе, знай они только о ее существовании. Разумеется, спасение объектов, обреченных на неминуемое уничтожение, было делом совершенно законным и являлось одним из немногих исключений из Первого Правила путешествий во времени. Те, кто спасал подобные объекты искусства, вольны были даже продавать их — при условии, что они готовы уплатить фантастические пошлины, Заложенные ДВВ. Впрочем, многие антиквары и торговцы объектами искусства ухитрялись неплохо наживаться даже на таких условиях.
Однако Роберт Ли скорее продал бы часть своего тела, чем расстался с любым объектом из своей коллекции, даже приобретенным на абсолютно законных основаниях. Вообще-то кража объекта со склада перед пожаром не могла считаться абсолютно законной. Спасать обреченный объект разрешалось только в самый момент несчастья. Роберт Ли был очень честным и порядочным человеком. Однако известно, что, когда дело касается пламенной страсти, честность частенько отодвигается куда-нибудь подальше. Известно и то, что многие другие антиквары пытаются красть объекты, которым уничтожение в Нижнем Времени вовсе не грозит. Собственно, поэтому и существует Международный Фонд Временно Украденных Объектов Искусства, имеющий целью спасение подобных объектов и возвращение их в родное время и на родное место. Роберт Ли был агентом МФВУОИ на ВВ-86, и агентом очень хорошим. Но стоило ему услышать об античной бронзе, которой предстояло погибнуть, причем при таких обстоятельствах, что спасти ее было практически невозможно, или которая просто исчезла таинственным образом, как он не в силах был устоять перед соблазном заполучить ее любым способом.
— Интересно, что за бронза, — задумчиво буркнул себе под нос Кит.
— Прозерпина, если тебе действительно интересно, — ответил голос Роберта Ли у него за спиной.
Кит вздрогнул, обернулся и расплылся в улыбке.
— Прозерпина, говоришь?
— Да, замечательная вещица, фута три в высоту. С плодом граната в руках.
— Так ты звал меня только за этим? Антиквар усмехнулся и пристроился к ним.
— Если честно, нет. — В руках он держал небольшой брезентовый мешок.
— Я просто подумал, может, тебе известно больше, чем мне. Представляешь, приходит ко мне клиент и просит определить, подлинник это или имитация. Говорит, купил их у какого-то храмовника — у того их целый чемодан, и он продает их на Малой Агоре всем, кому не жаль отстегивать за них баксы.
Кит заинтригованно открыл мешок и обнаружил в нем пару израильских противогазов конца двадцатого века, времен операции «Буря в пустыне», предназначавшихся для защиты от отравляющих и нервно-паралитических газов.
— У кого-то, — пробормотал Кит, — странноватое чувство юмора.
— А может, граничащая с шизофренией предусмотрительность, — заметила Энн, с любопытством разглядывая противогазы. — Распылять какие-либо вещества в помещениях Вокзала Времени категорически запрещено, но теперь меня, пожалуй, ничем уже не удивишь.
Разглядывая противогазы в поисках бирки завода-изготовителя, Кит вдруг услышал далекие звуки веселой музыки и пения и покосился на часы.
— Что это такое творится в Римском Городе?
— А, это праздник Марса, — отозвалась Энн, когда Кит и сам уже нашел взглядом табло, на котором высвечивалась информация об имеющих место на станции религиозных праздниках. Кит хлопнул себя по лбу, вспомнив, что обещал Йанире принять участие в празднике.
— Черт! Мне же полагалось быть там!
— Все выходцы из Нижнего Времени принимают участие, — заметил Роберт, с любопытством покосившись на Кита.
— На нем должна была предводительствовать Йанира, — добавила Энн слегка дрогнувшим голосом. — Но они все равно не стали отменять праздник. Если верить тому, что я слышала, они собрались молить богов войны о том, чтобы те поразили виновных в похищении Йаниры и ее семьи.
По спине Кита пробежал холодок.
— При том количестве уродов, что собралось нынче на вокзале, дела могут принять скверный оборот, и очень ско… — Прежде чем он успел договорить, совсем близко от них послышались крики и шум потасовки. Перепуганные туристы бросились врассыпную, и глазам их открылось почти пустое пространство, посередине которого выстроились, угрожающе глядя друг на друга, две группы людей. Кит с первого взгляда распознавал опасность, и это была Опасность с большой буквы.
Энн ахнула. Отряд женщин в черной форме и массивных бутсах выстроился стенкой на одном фланге, надежно перекрыв любую попытку бегства в том направлении. Дружинницы «Ангелов Чести»… А напротив «Ангелов» выстроилась цепь угрюмых строителей — тех самых, которые были уже замешаны в прошлых беспорядках.
— Нечестивые шлюхи!
— Средневековые монстры!
— Феминацистки!
— Вон с нашей станции, сучки!
— Вы мне не братья, черт вас побрал!
— Ступайте в свою пустыню и бейте своих женщин, ублюдки тупоголовые! А наших не троньте!
— Боже мой… — успел еще сказать Кит.
И тут начался кромешный ад.
К несказанному облегчению Марго, они добрались до Рабочей Школы без новых инцидентов. Когда отворили двери для желающих присутствовать на официальном разбирательстве убийства Полли Николз, ее подопечные, ученые и журналисты из Верхнего Времени, зашли в помещение вместе с толпой. Народу внутрь набилось столько, что даже церковная мышь при всем своем желании не проползла бы в зал собраний. Коронером оказался модный, аристократической внешности мужчина по имени Уайн Эдвин Бакстер. Одет он был словно только что вернулся из тура по Скандинавии: в клетчатые черно-белые брюки, модный белоснежный жилет и ярко-алый шарф. Бакстер открыл разбирательство с театральным пафосом, предоставив слово полицейскому врачу доктору Ллевеллину. Доктор-валлиец, только-только приехавший из Уайтчеплского морга, где обследовал останки убитой, нервно откашлялся и окинул взглядом набитый зал.
— Так. Да. В челюсти погибшей недостает пяти зубов, и я обнаружил небольшие… э-э… повреждения языка. На нижней части подбородка, с правой стороны, имеется ссадина. Возможно, это является следствием удара кулаком или… э-э… травма нанесена большим пальцем нападавшего. Я обнаружил также еще одну ссадину, округлых очертаний, с другой стороны лица, возможно, произведенную впившимися в кожу пальцами. На шее с левой стороны, примерно в дюйме от подбородка, имеет место… э… порез. — Медик сделал паузу и снова прокашлялся; лицо его заметно побледнело. — Да… э… порез ниже подбородка, длиной примерно четыре дюйма, начинающийся практически от уха. Еще один порез… э-э… опоясывающий шею, рассекает ткани вплоть до позвоночника.
Жадно внимавшие ему слушатели хором ахнули. Репортеры лихорадочно скрипели карандашами, которые в то время были значительно практичнее ручек: при пользовании последними требовалось таскать с собой чернильницу и окунать в нее перо после каждой пары строк.
Доктор Ллевеллин еще раз кашлянул.
— Оный же порез рассек все крупные кровеносные сосуды на протяжении восьми дюймов. Порезы скорее всего нанесены большим ножом, довольно остро наточенным. — Доктор зябко передернул плечами. — Да… вот. Э-э… следов крови на груди не обнаружено, равно как на платье, и я не обнаружил иных повреждений, пока не приступил к осмотру… э… нижней части туловища несчастной леди.
По собранию пробежал потрясенный ропот. Джентльмен викторианской эпохи не будет говорить про нижнюю часть женского тела — ни в общественном месте, ни, если на то пошло, в каком другом. Доктор Ллевеллин неуютно поежился.