Роберт Асприн
Сезон штормов
ПРЕДИСЛОВИЕ
Немало воды утекло с тех пор, как Хаким, старейший сказитель Санктуария, последний раз посещал район города, известный как рыбачий поселок, хотя дорогу туда он не забыл. Немногое изменилось с того времени. По-прежнему стояли лавки с матерчатыми навесами от солнца, вдоль пирса лежали днищем вверх рыбачьи баркасы, на пляже висели сети для починки и сушки Все было как прежде, разве что стало более тусклым и обветшалым, как, впрочем, и весь город.
Наметанным глазом профессионала Хаким наблюдал все это, отмечая, как с годами клонился к упадку город, как умирало хозяйство, а люди все больше теряли надежду, предаваясь пороку. Порой в моменты, подобные сегодняшнему, когда после долгого отсутствия запустение проявлялось куда более явственно, нежели малозаметное угасание его излюбленных мест, Хаким чувствовал приступы горечи, похожие на тот, что охватил его, когда он посетил своего отца и осознал, что тот умирает. Побыв с ним недолго, Хаким не возвращался к нему более, предпочтя сохранить в памяти образ отца в самом расцвете сил. Хаким потом сожалел об этом, и теперь, когда его родной, любимый город был на краю гибели, сказитель не собирался повторять былых ошибок Он останется в Санктуарии, разделит его боль и утешит своим присутствием, пока кто-либо из них, а может, и оба вместе не отойдут в заоблачный мир Только утвердившись в своем решении, сказитель повернулся спиной к былой гордости Санктуария — докам, вид которых ныне лишь щемил сердце, являя собой жалкую пародию на былое великолепие, и вошел в таверну, куда, собственно, и направлялся.
Таверна «Винная бочка» была излюбленным местечком рыбаков, желавших немного пообщаться с друзьями и приятелями, прежде чем отправиться домой. Сегодняшний день не был исключением, и Хаким быстро нашел нужного ему человека Омат сидел в гордом одиночестве за столом в углу, глядя куда-то внутрь себя, а в его единственной руке покоилась полная кружка пива. Хаким на миг замешкался, боясь нарушить намеренное одиночество однорукого моряка, но любопытство взяло в нем верх над вежливостью, и сказитель подошел к столу.
— Могу я разделить твое одиночество, Омат?
Взглянув на сказителя, моряк мигнул от удивления.
— Хаким! Что привело тебя в доки? Неужели в «Распутном единороге» наконец-то кончилось вино?
Не обращая внимания на иронию, сказитель тяжело опустился на стул.
— Хочу проследить одну историю, — честно признался он. — По городу ходит слух, который может быть подтвержден и станет достойным слушателей лишь с твоей помощью.
— Историю? — повторил Омат. — Приключения — удел богатых купцов или крадущихся в ночной тьме головорезов, но простому люду, а мне и подавно в них нет места.
— Ой ли? — переспросил Хаким, разыгрывая удивление. — Некий однорукий моряк не далее как сегодня сообщил начальнику городской стражи о том, что Старик и его сын пропали.
Омат косо глянул на Хакима.
— Мне следовало помнить, что в этом городе ничего нельзя утаить, — прошипел он. — Плохие новости влекут к себе любопытных так же, как воронов трупы на виселицах принца. Не зря говорят, что в Санктуарии ты обретешь все, что угодно, только не помощь.
— Разве власти не обязаны провести расследование? — спросил Хаким, заранее зная ответ на свой вопрос.
— Расследование! — От негодования рыбак даже сплюнул на пол. — А ты знаешь, что ответили мне эти твои драгоценные блюстители порядка? Они сообщили, что Старик, должно быть, утонул в море вместе с сыном. Они полагают, что Старика смыло за борт неожиданным шквалом. Ты можешь себе это представить? Чтобы Старика смыло за борт? Его, который сросся с лодкой, словно уключина? А заодно и Хорта, который плавал, как рыба, еще не умея ходить. Чтобы они вдвоем утонули, а лодка осталась цела.
— Цела? — ненавязчиво продолжал расспрашивать Хаким.
Задержавшись на миг с ответом, Омат подался вперед, решившись наконец рассказать все до конца:
— Прошло немало недель с тех пор, как Старик стал брать Хорта с собой, обучая его искусству плавать в глубоких водах. О, я знал, что Хорту не стать настоящим рыбаком, и Хорт сам знал это. Знал и Старик, но для него возможность передать кое-что из своего умения сыну была как никогда кстати. К чести Хорта, он прекрасно справился со своей ролью, отнесясь к Старику с вниманием не меньшим, чем отец к нему. Что говорить, все мы умилялись, глядя, как отец и сын снова улыбаются друг другу. — Моряк коротко улыбнулся, предавшись на миг нахлынувшим воспоминаниям, а затем продолжил рассказ:
— Вчера они направились далеко в море, так далеко, что их баркас не было видно ни с берега, ни с других лодок. Мне пришло в голову, что в такое время года их вояж может оказаться опасным, и я поделился своими мыслями с Харон. Та только рассмеялась в ответ и ответила, что мне нет нужды волноваться, ибо Старик превосходно держится в море в любую погоду. — Моряк шумно отхлебнул пива.
— Но они не вернулись. Я подумал, что отец и сын могли пристать к берегу где-то в ином месте, и посвятил их поиску большую часть ночи на других причалах, но Старика и его сына никто не видел. Нынешним утром я вышел в море и лишь к полудню обнаружил свободно дрейфующее суденышко с вложенными уключинами. Я взял баркас на буксир, привел в гавань и поспешил в городскую стражу, чтобы сообщить об исчезновении. Ты уже знаешь, что я услышал в ответ. Утонули во время шквала! И это когда до сезона штормов еще несколько месяцев.
Хаким подождал, пока между собеседниками не повисло молчание.
— А не могло ли это быть.., какое-то существо из морских глубин? Не то чтобы я был знатоком моря, но даже рассказчик прислушивается к басням.
Омат тяжело посмотрел на него.
— Возможно, — осторожно признал моряк. — Я не рискнул бы плавать в глубокой воде днем, а тем паче ночью. Не стоит искушать богов и чудовищ.
— Хотя сегодня ты рискнул, — парировал сказитель, наклонив голову.
— Старик был моим другом, — послышался прямой ответ. — Но если тебе для твоих сказаний понадобились чудовища, то я предложил бы тебе поискать среди тех, кто тратит золото.
— Что ты хочешь сказать, Омат?
Хотя беседующие сидели рядом, Омат опасливо глянул по сторонам, боясь, что его могут подслушать.
— Я видел там корабль.., который не должен был там находиться, — пробормотал он.
— Контрабандисты?
— Я не раз видел суда контрабандистов, сказитель, — процедил рыбак. — Они знают нас, а мы знаем их, и в море достаточно места под килем. Если бы Старик и повел себя глупо, сблизившись с кораблем контрабандистов, то его труп я нашел бы на баркасе или рядом в воде. Какой прок контрабандисту от лишних ртов?
— Тогда кто? — взволнованно спросил рассказчик.
— В том-то и загадка, — сердито ответил моряк. — Корабль был далеко, но, насколько я мог его рассмотреть, ничего подобного мне не доводилось видеть раньше. Более того, корабль не плыл вдоль берега или к острову контрабандистов, а направлялся прямо в открытое море.
— Ты рассказал об этом властям? — спросил рыбака Хаким — Власти!.. — огрызнулся Омат. — Что им рассказывать?
О том, что моих друзей насильно увезли на призрачном корабле из легенд, который отплыл за горизонт в неведомые края? Они подумают, что я пьян, или, того хуже, причислят меня к коллекции сумасшедших, которую собирает Китти-Кэт. Я и так поведал им достаточно, хотя тебе рассказал еще больше. Знай, сказитель, что я не собираюсь терять день рыбалки из-за того, что ты поместишь мое имя в одну из твоих побасенок и возбудишь любопытство этих бездельников-стражников.
Хакиму хотелось узнать побольше об этом «призрачном корабле из легенд», но было очевидно, что он и так уже злоупотребил гостеприимством.
— Я никогда не рассказываю историю, пока она не закончена, — заверил он своего хмурого собеседника, — а то, что ты мне поведал, едва тянет на ее начало. Я придержу язык, пока не разузнаю больше, а потом ты первым услышишь от меня эту историю, и я не возьму с тебя денег.
— Очень хорошо, — пробормотал Омат, — хотя я предпочел бы, чтобы ты поставил на круг выпивку.
— Бедняку и медяк дорог, — рассмеялся Хаким, вставая с места, но вдруг заколебался. — А что жена Старика?.. — спросил он.
Омат прищурил глаза, и между собеседниками вдруг словно воздвиглась невидимая стена.
— О ней позаботятся. В нашем поселке мы привыкли помогать друг другу.
Чувствуя себя неловко, сказитель выудил из складок одежды небольшой кошель.
— Вот, — сказал он, кладя монеты на стол. — Денег немного, но я хочу помочь чем могу.
Кошелек остался лежать нетронутым.
— Она не берет подаяния от горожан.
На миг тщедушный рассказчик показался Омату в два раза выше.
— Тогда отдай ей ты, — прошипел он, — или отдай тем, кто будет заботиться о ней.., или отдай рыбам, пока они не протухли… — Хаким сдержался, неожиданно почувствовав любопытные взгляды с соседних столиков. К нему вернулось прежнее самообладание.
— Омат, друг мой, — тихо заговорил он, — ты знаешь меня.
Я горожанин не больше, чем моряк или солдат. Сделай так, чтобы гордость старой женщины не встала между ней и несколькими заработанными медяками. На рыбном прилавке они одинаково хороши рядом с другими.
Медленно подобрав кошелек, рыбак уставился на Хакима пронизывающим взглядом.
— Почему?
Сказитель пожал плечами.
— Рассказ о Старике и огромном крабе принес мне хороший барыш. Не думаю, что мне понравилось бы вино, купленное на деньги, которых нет у старой женщины.
Омат кивнул, и кошелек исчез со стола.
Когда Хаким покинул наконец «Винную бочку», уже сгустились сумерки. Они скрыли так явственно заметное при свете дня запустение, хотя сам Хаким после того, как его дар был принят, смотрел теперь на рыбачий поселок немного иначе. Сказитель решил прогуляться по молу, а уж потом пойти назад в Лабиринт.
Сильно пахло морем. Легкий бриз трепал одежду Хакима, пока он размышлял над рассказом Омата. Исчезновение Старика и его сына оказалось последним в цепи загадочных происшествий: надвигавшаяся война на севере, нападение на поместье Джабала, исчезновение и недавнее внезапное появление Темпуса и Беспалого — все эти события напоминали раскаты далекого грома, предвещающего невиданную доселе бурю.
Омат сказал, что до сезона штормов еще несколько месяцев, но далеко не все штормы — явления природной силы. Что-то приближалось, Хаким чувствовал это в воздухе и читал на лицах людей, хотя угадать, что же это такое, не мог, как и все прочие.
Сказителю пришла в голову мысль пойти в храм, но, как всегда, огромное количество почитаемых божеств перевесило. Боги и их жрецы слишком ревниво относятся друг к другу. Благоразумнее не ходить вообще, чем воскурить фимиам не по тому адресу.
За те же монеты, которые он оставит в храме, можно купить предсказание судьбы у одного из базарных пророков. Правда, их предсказания чересчур туманны, так что, пока беда не грянет, тебе не понять, правдиво было пророчество или нет. Довольно усмехнувшись, Хаким принял решение. Вместо того чтобы тратить деньги на богов или пророков, он лучше поищет знамения и тайные знания иным, привычным путем — глядя в наполненную вином чашу.
Ускорив шаг, сказитель направил свои стопы к «Распутному единорогу».
Роберт Асприн
ЦЕНА БОЛИ
Что-то стряслось. Салиман отсутствовал уже слишком долго, чтобы все шло как надо. Может, кому-то покажется сложным определить время меж закатом и восходом, но только не Джабалу. В молодости, когда Джабал был гладиатором в рэнканской столице, ему довелось провести немало бессонных ночей перед ристалищами, или кровавыми днями, как называли бои его собратья по ремеслу. Он чувствовал темноту всем естеством. У каждого периода ночи своя тень, своя насыщенность, и Джабал чувствовал их все.., даже сейчас, когда глаза горели от пота и слез.
Слишком долго. Беда.
В голове носились одни и те же мысли, пока он пытался сосредоточиться и выработать план действий. Если его догадка верна, если он, раненный, остался один, что теперь делать? Перебирая по земле руками и страдая от невыносимой боли, далеко не уползти. Столкнись Джабал с одним из тех, кто охотился за ним, а то и просто со случайным горожанином, затаившим давнюю обиду, и он будет бессилен защитить свою жизнь. Чтобы сражаться, мужчина должен твердо стоять на земле. Он запомнил это с давних времен.
Заглушив все остальные мысли, в голове зазвучали неустанно повторяемые слова его наставника: «Двигайся! Двигайся, черт тебя побери! Назад. Вперед. Круг. Двигайся! Если ты не будешь двигаться, ты мертв! Если я не убью тебя, то убьет первый же противник. Двигайся! Неподвижный боец — мертвый боец! Давай, вперед! Ну же!»
Едва различимый звук вернул к реальности смятенное сознание Джабала. Схватившись рукой за кинжал, работорговец потерявшими зоркость глазами попытался разглядеть, что происходит во тьме.
Салиман?
Похоже, хотя в его нынешнем состоянии следует быть готовым ко всему. Его помощник знал, где прятался Джабал, и враги могли силой заставить его говорить. Привалившись к дереву и вытянув ноги, Джабал огляделся по сторонам, пытаясь отыскать новое убежище. Всего в двух шагах виднелась травяная куртина по колено человеку. Не слишком высоко, но достаточно.
Экс-гладиатор завалился на бок, оперся одной рукой о землю и осторожно опустился на траву. Работая одними только руками, Джабал медленно пополз в заросли. Несмотря на то, что он старался держать равновесие, обломок стрелы, торчащей из ноги, уперся в землю. Джабал едва не потерял сознание от невыносимой боли, но все же нашел в себе силы смолчать, чувствуя, как по телу струится пот.
Рывок. Пауза. Еще рывок.
Забравшись в заросли, Джабал немного расслабился. Изнуренный, он приник головой к земле. Клинок выскользнул из ножен, и Джабал накрыл его локтем, чтобы сталь не сверкала в темноте. Словно охваченный лихорадкой, он заставил себя дышать носом, пытаясь успокоиться и восстановить дыхание. Вдох. Рывок. Пауза.
К дереву, у которого еще совсем недавно лежал раненый, приблизились две фигуры, выделявшиеся даже на фоне ночи своей чернотой.
— Ну и что? — раздался в темноте громкий голос. — Где пациент? Я не умею лечить призраков.
— Могу поклясться, что он был здесь!
Джабал улыбнулся, ослабив пальцы на кинжале. Второй голос не узнать было невозможно: он слышал его каждый день уже много лет.
— Ты так и не стал воином, Салиман, — окликнул его Джабал, приподнявшись на локте. — Я уже не раз говорил тебе, что ты поймешь, где засада, лишь когда угодишь в нее.
Голос был до того слабым и измученным, что Джабал едва услышал его сам. Тем не менее обе фигуры немедленно поспешили к зарослям. Немного привстав, Джабал взмахнул было рукой, чтобы их успокоить, но вдруг его лицо резко посуровело.
— Вы опоздали, — обвиняюще промолвил он.
— Мы добрались бы быстрее, — поспешил Салиман с ответом, — но лекарь настоял на том, чтобы остановиться и выкопать кое-какие растения.
— Есть лекарства, которые действуют эффективнее, когда они свежие, — назидательно проговорил Альтен Сталвиг, подходя к Джабалу, — а исходя из того, что я узнал… — Он вдруг умолк, разглядывая примятые травы. — Кстати, о растениях, — пробормотал лекарь, — знаешь ли ты, что лежишь в траве, которая выделяет сок, вызывающий зуд и покраснение кожи? Могут даже появиться язвы.
По какой-то причине скрытая ирония тронула работорговца, и он расхохотался в первый раз с тех пор, как Священный Союз совершил нападение на его поместье.
— Я думаю, целитель, — вымолвил он, унимая смех, — что сейчас у меня есть куда более важные проблемы, чем чесотка. — Усталость и боль взяли над ним верх, и Джабал потерял сознание.
Его окружала не темнота ночи, а куда более глубокая тьма камеры.
Они напали на него из темноты, невидимые враги с блистающими кинжалами, и перебили ему колени, пока Джабал отчаянно пытался сопротивляться. Всего один-единственный раз исторгся из его груди громкий крик, когда он попытался подтянуть ноги к груди. Но нечто очень сильное держало его, пока мучители делали свое дело. Не в силах пошевелить ни рукой, ни ногой, Джабал бессильно свесил голову набок, дав ход нелепым и бессвязным мыслям. В конечном итоге его сознание скользнуло туда, где нет боли, где вообще не чувствуешь ничего.
Мир медленно возвращался к нему, так медленно, что ему пришлось дать бой своему разуму в попытке отличить, где сон, а где явь. Он лежал в комнате.., нет, в хижине. Едва чадила свечка в углу, а через дверной проем внутрь лился солнечный свет.
Джабал в мокрой, покоробившейся от пота одежде лежал на грязном полу. Его ноги от бедер до икр были обмотаны бинтами, аккуратно обмотаны, ибо они потеряли всякую подвижность и держались ровно лишь благодаря перевязке.
Альтен Сталвиг, известный лекарь Санктуария, склонился над ним, загородив солнце.
— Ты проснулся. Это хорошо, — пробормотал он. — Похоже, наконец-то я смогу завершить лечение и отправлюсь домой. Знаешь, ты только второй черный, с которым мне приходилось иметь дело. Тот, другой, умер.
— Салиман! — хрипло позвал Джабал.
— Он снаружи, приводит себя в порядок.. Знаешь, а ведь ты здорово недооцениваешь его. Воин он или нет, однако он сумел заставить меня воздержаться от более благоразумного решения.
Он сказал, что вспорет мне живот, если я не останусь здесь, пока ты не придешь в сознание.
— Салиман?! — слабо рассмеялся Джабал. — Лекарь, он взял тебя на испуг. Он в жизни никого не убил. Далеко не все те, кто служит мне, головорезы.
— Я поверил ему, — мрачно отозвался целитель, — и верю до сих пор.
— И правильно делаешь, — отозвался с порога Салиман.
В одной руке он нес облупившийся глиняный горшочек без ручки, который держал так, словно боялся расплескать жидкость, а в другой держал кинжал Джабала.
Джабал попытался привстать, чтобы поприветствовать своего помощника, и обнаружил, что его руки к чему-то привязаны.
Склонившись над раненым, Салиман ножом перерезал путы на его руках, а потом передал ему горшочек, наполовину наполненный отваром. Отвар был мутноватым, в нем плавали какие-то веточки и трава. Горящий точно в лихорадке Джабал, сморщившись, выпил его и тут же почувствовал облегчение.
— Ты не мог этого знать, — продолжил Салиман, — но я по меньшей мере четыре раза пустил кровь, а двух убил наверняка, прежде чем вытащить тебя из поместья.
— Чтобы спасти мою жизнь?
— Речь шла и о моей тоже, — пожал плечами Салиман. — Нападавшие не отличались особой разборчивостью в выборе жертв…
— Мне хотелось бы закончить свою работу, — вмешался Сталвиг. — Я просидел здесь целую ночь, вы еще успеете вдоволь наговориться.
— Естественно, — ответил Джабал, махнув Салиману рукой. — Когда я смогу наконец встать на ноги?
Вопрос повис в воздухе. Джабал знал ответ еще до того, как лекарь открыл рот.
— Я вытащил стрелы из колен, — пробормотал Сталвиг, — но раны слишком серьезны.., вдобавок инфекция…
— Так когда? — Джабал настаивал, требуя ответа.
— Никогда.
Рука Джабала проворно и незаметно метнулась к бедру, зашарив в поисках кинжала. Его не было. Лишь только теперь Джабал вспомнил, что Салиман держал его оружие. Работорговец попытался привлечь внимание своего помощника, но вдруг заметил, что тот намеренно избегает его взгляда.
— Я применил снадобье, чтобы остановить распространение инфекции, — заговорил целитель, не подозревая, что был на волосок от гибели, — и использовал сок некоторых растений, дабы унять боль. Но лечение требует немедленного продолжения.
— Лечение? — повторил работорговец, наливаясь кровью от гнева. — Но ведь ты сказал, что я больше не смогу ходить…
— И ты еще говоришь о ногах, — вздохнул целитель. — Я пытаюсь спасти тебе жизнь, хотя знаю, что многие хорошо заплатили бы за то, чтобы ты умер.
Джабал принял его слова без страха, который почувствовал бы на его месте любой другой. Смерть всегда была спутницей гладиаторов.
— Так о каком лечении ты говоришь? — спокойно поинтересовался он.
— Огонь, — без промедления отозвался лекарь. — Мы должны выжечь инфекцию, прежде чем она распространится дальше.
— Нет!
— Но раны необходимо обработать!
— И ты называешь такой способ лечением? — отозвался Джабал. — Мне доводилось и раньше видеть жженые ноги. Мускулов нет, одни только шрамы. Да это не ноги больше, а кости, которые следует прятать.
— С твоими ногами покончено! — выкрикнул Сталвиг. — Прекрати говорить о них так, словно они по-прежнему на что-то годны. Сейчас стоит всего один вопрос: хочешь ты жить или умереть?
Джабал откинулся назад, уставившись в потолок хижины.
— Да, целитель, — тихо пробормотал он, — вот это и впрямь вопрос. Мне нужно время, чтобы подумать.
— Но…
— Если бы мне нужно было дать ответ сейчас, — хрипло ответил работорговец, — я бы сказал, что предпочел бы смерть той жизни, на которую я буду обречен твоим лечением. Но такой ответ дал бы здоровый Джабал. Сейчас же, когда смерть близко, на истинный ответ понадобится больше времени. Я извещу тебя, когда приму решение.
— Очень хорошо! — вскрикнул Альтен, поднимаясь на ноги. — Однако не трать слишком много времени на размышления.
У тебя черная кожа, и степень заражения определить трудно.
Я думаю, времени осталось немного.
— Сколько? — спросил Салиман.
— День или два, после этого нам придется полностью ампутировать ноги, чтобы спасти жизнь, хотя может случиться и так, что к тому времени будет уже слишком поздно.
— Хорошо, — согласился Джабал.
— На тот случай, если я ошибусь, — неожиданно сказал Сталвиг, — я хотел бы получить вознаграждение прямо сейчас.
Работорговец не успел еще кивнуть, как его помощник уже был наготове.
— Вот, — заметил Салиман, отсыпав лекарю горсть монет, — за услуги. И за твое молчание.
Подняв брови, Альтен недоуменно взял кошелек, кивнул и направился к выходу.
— Лекарь! — остановил Сталвига на полпути Джабал. — Сейчас лишь нам троим известно, где я нахожусь. И если кто-нибудь попытается добраться до этого места, то кто-то из нас, а может, мы оба возьмем на себя труд проследить, чтобы перед смертью ты как следует помучился.
Альтен заколебался, нервно облизнув губы.
— А если кто-то натолкнется на вас случайно?
— Тогда мы — тоже случайно — убьем тебя, — заключил Салиман.
Целитель посмотрел в холодные, не предвещающие ничего доброго глаза обоих, дернул головой, выражая согласие, и вышел наружу.
— Откуда ты взял деньги? — спросил Джабал, заметив, что его помощник занят совсем другими мыслями.
— Что?
— Деньги, которые ты отдал Сталвигу, — разъяснил Джабал. — Только не говори мне, что в самый разгар нападения ты умудрился забрать деньги из тайника.
— Больше того, — гордо ответил Салиман, — я захватил с собой перечень нашего имущества.
С тех самых пор, как Джабал начал свое восхождение к власти, он всегда следовал советам Салимана, в особенности когда это касалось его богатств. В поместье хранилось немного ценностей, большая часть лежала в тайниках или была пущена в оборот в городе. В Санктуарии многие были рады случаю пополнить доходы, пряча пакет неизвестного содержания для неведомого владельца.
Джабал заставил себя сесть.
— У меня в голове вертится один вопрос: зачем ты меня спас? Пока ты вытаскивал меня из усадьбы, тебя могли ранить и даже убить. Теперь, как выяснилось, у тебя с собой список моих ценностей, большинством из которых распоряжался ты. Ты мог бы стать богатым, если бы меня не было в живых. Зачем рисковать жизнью и положением лишь для того, чтобы вызволить раненого из гущи врагов?
Встав, Салиман направился к выходу. Подойдя к деревянному проему, прежде чем ответить, он долго смотрел на небо.
— Когда мы встретились, — донесся его голос, — когда ты нанял меня, ты спас меня от невольничьих оков, позволив купить свободу своими обещаниями. Ты не нужен мне как раб, сказал ты мне, ибо рабам доверять нельзя. Ты хотел видеть меня свободным, ведущим честную жизнь и служащим тебе — с правом уйти, если я почувствую, что мне стоит искать свое счастье в другом месте. — Салиман повернулся к Джабалу лицом. — Я поклялся, что буду служить тебе всем сердцем и даже если решусь уйти, то первым, кому я объясню причины, по которым ухожу, станешь ты. Я сказал, что до той поры у тебя не будет повода усомниться в моей верности…
Ты рассмеялся тогда, но я был серьезен. Я пообещал свое служение всем разумом и сердцем человеку, который вернул мне свободу своим доверием. Во время нападения я был у тебя в услужении, и пускай обычно я защищал твои интересы, в то время как твою жизнь защищал ты сам и другие, но я изменил бы клятве, если бы по крайней мере не попытался спасти тебя. Как выяснилось, я сумел это сделать.
Работорговец внимательно смотрел на своего помощника: менее острыми стали скулы, округлился живот, вот только лицо осталось тем же суровым лицом разъяренного раба, в глазах все так же светился ум.
— Почему же ты ни разу не попытался уйти, Салиман? — тихо спросил Джабал. — Я знаю, что тебе делали предложения.
Я ждал, что ты попросишь у меня больше денег, но ты не делал этого. Почему?
— Я был счастлив на своем месте. Работа на тебя давала мне редкое сочетание безопасности и удовольствия практически без всякого риска — по крайней мере до недавнего времени. Когда-то я мечтал стать искателем приключений или бесстрашным вождем. Потом я познакомился с тобой и понял, что стоит вести такую жизнь и что мне не хватало равновесия между осторожностью и бесстрашием, некоей личной силы, необходимой для руководства. Теперь я знаю это и делаю то, в чем могу реализоваться в наилучшем виде: рисковать чужими деньгами или быть советником у того, кто сам принимает решения о жизни и смерти. — На лицо Салимана набежало облачко. — Тем не менее это не значит, что я разделяю многие твои чувства. Я помогал тебе идти к вершине власти в Санктуарии, помогал тебе найти и принять на службу ястребиные маски, со многими из которых расправились с такой легкостью во время нападения. Я тоже желаю мщения, но знаю, что не мне его организовывать. Это твое дело, и я готов рискнуть чем угодно, чтобы ты остался жить и отомстил.