Страница:
Это требовало усилий, хотя Рэйвен и выдали верховую лошадь. Поначалу она побаивалась общаться с животным, но вскоре привыкла. Ее приписали к небольшой группе магов, включавшей как специалистов по дальнеречи, так и целителей. Относились они к девушке по-товарищески, хотя она еще не кончила курс в Академии и была лишь новичком в магическом искусстве. Видимо, их просто радовало, что их полку прибыло. Основные подразделения армии Вайзеля были намного многочисленнее.
Если верить солдатской молве, целью похода был Трэль — еще один город-государство Перешейка. Рэйвен против воли становилось тошно при мысли, что она может оказаться свидетельницей настоящего боя. За два года учебы в Академии она как-то подзабыла, что ей предстоит служить в боевых условиях.
Конечно, сражаться ее бы не послали. Но на что могут сгодиться здесь ее скудные магические приемы? Зажигать свечи? Не очень-то от нее дождутся проку в бою...
Она здесь потому, что так захотел Вайзель. И потому, что Матокин пожелал удовлетворить просьбу Вайзеля.
Но девушка отлично понимала, что дело не только в этом. Годы в Академии, помимо магии, научили ее также и двуличию. Матокин хотел, чтобы она шпионила за Вайзелем. Прекрасно. Но она не имела ни малейшего представления, к чему именно ей надо присматриваться. Подозревают ли генерала в измене, в предательстве? Учитывая, какие победы он одержал ради империи, это маловероятно.
Но никто не может знать заранее, где и когда появится предатель.
На следующий вечер, после целого дня, проведенного в седле, ее снова вызвали в шатер Вайзеля. Он стоял у стола, где с разложенными картами соседствовала тарелка с едой, по виду — солдатским пайком. Завидев ее, генерал широко раскрыл глаза:
— Право, я не поверил бы, что это вы, если бы адъютант не назвал вашего имени!
— Что вы хотите сказать, генерал? — Рэйвен опешила и ужасно смутилась.
— Я хочу сказать, — продолжал Вайзель, посмеиваясь над ее смущением, — что под тем дурацким балахоном и нечесаным лохмами была спрятана хорошенькая девушка... как я и подозревал.
Щеки Рэйвен вспыхнули, но не от стыда. К этому-то она давно привыкла. А вот получать комплименты было внове. Детская улыбка осветила ее лицо, непривычное к такому выражению.
Вайзель рассмеялся еще откровеннее:
— Вы хорошеете на глазах! Улыбаясь, вы выглядите значительно менее кислой. Попрактикуйтесь в этом.
— Благодарю вас, генерал.
Он отмахнулся:
— Ну, довольно. Мне нравится общаться с вами, Рэйвен, но мы быстро приближаемся к нашей следующей цели, и скоро сюда явятся за распоряжениями старшие офицеры. Прежде чем заняться этим, я хочу услышать от вас кое-что.
Она не могла не почувствовать гордости от того, что генерал уделяет ей такое внимание.
— Пора объяснить, зачем я выписал вас прямо из Академии, — начал Вайзель с подкупающей прямотой. — Я хотел разузнать о магии Переноса.
Рэйвен моргнула.
— Перенос? — В памяти ее вспыхнула картинка: противная девчонка Боль в Академии, прижимающая ее лицом к стене коридора — требуя открыть портал и пройти сквозь стену.
— Да. Порталы. Поразительная штука! — Вайзель взял со стола вилку. — Я воспользовался ими в сражении под У'дельфом. Просто неоценимое подспорье для внезапного нападения. Но я хотел узнать о работе порталов все, что возможно...
Он поковырял еду вилкой — без всякого аппетита, точно так же, как маги из ее подразделения нынче за ужином.
— Порталы, генерал?
Очевидно, произошла ошибка. Как поведет себя Вайзель, когда поймет это? Ей стало страшно. Зачем на самом деле Матокин прислал ее сюда?
Но она хранит верность. Она послушна. Нужно сейчас же указать Вайзелю на ошибку, пока дела не зашли слишком далеко. Затем вернуться в Фельк и принять все последствия как должное.
— Боюсь, генерал, что я совершенно недостаточно подготовлена и не посвящена в сложные подробности заклинаний Переноса, и потому....
Он ткнул вилкой в еду немножко слишком резко. Рэйвен удалось не поморщиться.
— Я знаю это, девочка. Пусть я не маг, как остальные сподвижники Матокина в Фельке, но все-таки происхожу из знатной семьи. — Его лицо слегка потемнело.
— Конечно, генерал, — сказала она, довольная твердостью своего голоса. Паникуют те, кто не умеет держать себя в руках!
Вайзель немного подался вперед. Теперь его тело расслабилось.
— Правильнее сказать: я это знаю теперь. Я навел справки и осведомлен о том, что ученики, не завершившие курс в Академии, не равны по магическим способностям. Мне объяснили, что маг, умеющий открывать портал, должен обладать исключительным мастерством.
— Это, наверное, самая трудная из всех магический операций, генерал.
— А вот и нет, — важно сказал он.
— Что?
— Вы когда-нибудь слышали о магии воскрешения? — Его глаза странно блеснули.
— Нет, генерал, — честно сказала она.
— А про омолаживающие заклинания?
— Да, об этом слышала. Они совершаются целителями, но только наиболее умелыми. Боюсь, что я не...
— ... Не знаете ничего об этом. — Он пожал плечами. — Это неважно. Но про магию Переноса я хотел бы знать больше. Да, хотел бы. В качестве главнокомандующего я считаю своим долгом знать все об оружии и прочих средствах, имеющихся в моем распоряжении. Перенос же, как вам должно быть известно, — одно из новейших средств ведения войны.
Он горестно вздохнул.
— Но эти маги, которых Матокин назначил служить в армии, все до единого держат язык за зубами и ничего не объясняют насчет магии, меня окружающей. Им, видите ли, так велено! Мне не положено знать ничего о том, что я должен использовать в сражениях. Смехотворно, правда?
Рэйвен и сама была очень удивлена, когда услышала об этом запрете в кабинете Матокина.
Неожиданно Вайзель разразился хохотом и долго не мог успокоиться.
— В конце концов я все понял, — сказал он наконец, увидев, как озадаченно Рэйвен смотрит на него.
— Поняли, генерал?
Вайзель встал и посмотрел ей прямо в глаза.
— Матокин, — медленно проговорил он, — не хочет выиграть эту войну.
Рэйвен нахмурилась. Тогда Вайзель пригласил ее присесть и объяснил свою точку зрения.
Она вернулась в свое подразделение, краем глаза отметив, что встречные солдаты-мужчины теперь посматривали на нее по-особенному. Она возбуждала в мужчинах желание! Но это новое, неизведанное ощущение порадовало бы ее куда больше, если б не давили новые заботы.
Она поспешно влезла в маленькую палатку, предоставленную ей, и легла на расстеленное одеяло, не снимая новой одежды. Под одеялом чувствовалась твердая земля, но Рэйвен было не до того.
Предположения Вайзеля относительно ее отца были предательскими. Она в жизни не слышала, чтобы кто-нибудь произносил такое вслух! Если бы кто-то из учащихся в Академии сказал вдвое меньше того, дюжина соучеников донесла бы на него прежде, чем он успел бы еще раз вдохнуть.
Матокин, по утверждению Вайзеля, намеренно саботировал усилия его собственных военных по завоеванию всего Перешейка. Вайзель подкреплял это невероятное, дикое утверждение очень простыми доводами.
Лорд Матокин, повелитель расширяющейся Фелькской империи, хочет продлить военное положение. Пока на Перешейке идет война, пока земли и города-государства остаются незавоеванными, вождь незаменим для Фелька. Люди ждут от него руководства, твердой власти, надежности. Он — в самом центре событий.
Но без войны, без напряжения и фанатичной преданности, которые порождаются ею, положение Матокина неизбежно умалится. Он проявил себя как блестящий политик, его приход к власти — лучшее тому подтверждение. Но без войны он станет просто управляющим, приказчиком. Должен будет лишь регулировать дела тех земель, которые завоевали для него маги и солдаты.
Матокин, если верить генералу Вайзелю, не желает себе такого будущего. Потому он решил поддерживать нынешнее положение вещей.
В частности, опять-таки по Вайзелю, он ограждал главнокомандующего своей армии от широкого использования магических возможностей, якобы находящихся в его полном распоряжении. Если держать генерала в неведении, он будет менее охотно применять эти средства — и тем самым война затянется до бесконечности. Может случиться даже, что свободные государства Юга остановят продвижения Фелька.
Измена! Чистейшей воды измена!
Рэйвен следовало, конечно же, немедленно найти того мага-дальноговорителя, который был упомянут в данных ей инструкциях — Берканта. Да, найти Берканта и немедленно известить Матокина о преступных измышлениях Вайзеля. Очевидно, этим и объяснялось, зачем ей велели шпионить. Матокин и Абраксис уже подозревали, что Вайзель — изменник.
Хорошо, она может теперь подтвердить это.
Девушка вскочила с постели и стала нащупывать полог палатки. Почему она не пошла прямо к Берканту, когда Вайзель отпустил ее? Наверное, от потрясения.
Ее рука, однако, так и не отдернула полог.
Вайзель хотел узнать что-то о магии. Он сам — не маг, но хитроумный стратег. Почему ему отказано в знании основ магии? Какой в этом смысл?
Действительно ли недостаток этих знаний мешал ему управлять армией? Может... может быть и так. В любом случае, содействовать ему невежество не могло, если вспомнить, какая огромная сила в его руках — и маги, и регулярные войска, притом враждебные друг к другу...
А если в этом все дело? Эта догадка очень расстроила Рэйвен. Неужели все сводится к скрытой враждебности между теми, кто творит магию, и теми, кто ею пользуется?
Было ли что-то вроде такого нелепого соперничества между Матокином и Вайзелем?
Это казалось невозможным. А может, она просто боялась об этом думать. Столь многое было поставлено на карту! Судьба всего Перешейка колеблется, как весы. И будущее могучей Фелькской империи, которая должна просуществовать многие сотни зим... если только глупые люди не подорвут эту великую объединительную войну.
Она должна найти Берканта и известить Матокина. Вайзель — предатель. Или как минимум лелеет предательские мысли.
И все-таки даже теперь она не вышла из палатки. Просидев долгое время у выхода, Рэйвен отпустила полог, добралась до постели и улеглась. Однако всю ночь она не спала, так была полна ее голова смятением и печалью.
БРИК (4)
ДАРДАС (4)
Если верить солдатской молве, целью похода был Трэль — еще один город-государство Перешейка. Рэйвен против воли становилось тошно при мысли, что она может оказаться свидетельницей настоящего боя. За два года учебы в Академии она как-то подзабыла, что ей предстоит служить в боевых условиях.
Конечно, сражаться ее бы не послали. Но на что могут сгодиться здесь ее скудные магические приемы? Зажигать свечи? Не очень-то от нее дождутся проку в бою...
Она здесь потому, что так захотел Вайзель. И потому, что Матокин пожелал удовлетворить просьбу Вайзеля.
Но девушка отлично понимала, что дело не только в этом. Годы в Академии, помимо магии, научили ее также и двуличию. Матокин хотел, чтобы она шпионила за Вайзелем. Прекрасно. Но она не имела ни малейшего представления, к чему именно ей надо присматриваться. Подозревают ли генерала в измене, в предательстве? Учитывая, какие победы он одержал ради империи, это маловероятно.
Но никто не может знать заранее, где и когда появится предатель.
На следующий вечер, после целого дня, проведенного в седле, ее снова вызвали в шатер Вайзеля. Он стоял у стола, где с разложенными картами соседствовала тарелка с едой, по виду — солдатским пайком. Завидев ее, генерал широко раскрыл глаза:
— Право, я не поверил бы, что это вы, если бы адъютант не назвал вашего имени!
— Что вы хотите сказать, генерал? — Рэйвен опешила и ужасно смутилась.
— Я хочу сказать, — продолжал Вайзель, посмеиваясь над ее смущением, — что под тем дурацким балахоном и нечесаным лохмами была спрятана хорошенькая девушка... как я и подозревал.
Щеки Рэйвен вспыхнули, но не от стыда. К этому-то она давно привыкла. А вот получать комплименты было внове. Детская улыбка осветила ее лицо, непривычное к такому выражению.
Вайзель рассмеялся еще откровеннее:
— Вы хорошеете на глазах! Улыбаясь, вы выглядите значительно менее кислой. Попрактикуйтесь в этом.
— Благодарю вас, генерал.
Он отмахнулся:
— Ну, довольно. Мне нравится общаться с вами, Рэйвен, но мы быстро приближаемся к нашей следующей цели, и скоро сюда явятся за распоряжениями старшие офицеры. Прежде чем заняться этим, я хочу услышать от вас кое-что.
Она не могла не почувствовать гордости от того, что генерал уделяет ей такое внимание.
— Пора объяснить, зачем я выписал вас прямо из Академии, — начал Вайзель с подкупающей прямотой. — Я хотел разузнать о магии Переноса.
Рэйвен моргнула.
— Перенос? — В памяти ее вспыхнула картинка: противная девчонка Боль в Академии, прижимающая ее лицом к стене коридора — требуя открыть портал и пройти сквозь стену.
— Да. Порталы. Поразительная штука! — Вайзель взял со стола вилку. — Я воспользовался ими в сражении под У'дельфом. Просто неоценимое подспорье для внезапного нападения. Но я хотел узнать о работе порталов все, что возможно...
Он поковырял еду вилкой — без всякого аппетита, точно так же, как маги из ее подразделения нынче за ужином.
— Порталы, генерал?
Очевидно, произошла ошибка. Как поведет себя Вайзель, когда поймет это? Ей стало страшно. Зачем на самом деле Матокин прислал ее сюда?
Но она хранит верность. Она послушна. Нужно сейчас же указать Вайзелю на ошибку, пока дела не зашли слишком далеко. Затем вернуться в Фельк и принять все последствия как должное.
— Боюсь, генерал, что я совершенно недостаточно подготовлена и не посвящена в сложные подробности заклинаний Переноса, и потому....
Он ткнул вилкой в еду немножко слишком резко. Рэйвен удалось не поморщиться.
— Я знаю это, девочка. Пусть я не маг, как остальные сподвижники Матокина в Фельке, но все-таки происхожу из знатной семьи. — Его лицо слегка потемнело.
— Конечно, генерал, — сказала она, довольная твердостью своего голоса. Паникуют те, кто не умеет держать себя в руках!
Вайзель немного подался вперед. Теперь его тело расслабилось.
— Правильнее сказать: я это знаю теперь. Я навел справки и осведомлен о том, что ученики, не завершившие курс в Академии, не равны по магическим способностям. Мне объяснили, что маг, умеющий открывать портал, должен обладать исключительным мастерством.
— Это, наверное, самая трудная из всех магический операций, генерал.
— А вот и нет, — важно сказал он.
— Что?
— Вы когда-нибудь слышали о магии воскрешения? — Его глаза странно блеснули.
— Нет, генерал, — честно сказала она.
— А про омолаживающие заклинания?
— Да, об этом слышала. Они совершаются целителями, но только наиболее умелыми. Боюсь, что я не...
— ... Не знаете ничего об этом. — Он пожал плечами. — Это неважно. Но про магию Переноса я хотел бы знать больше. Да, хотел бы. В качестве главнокомандующего я считаю своим долгом знать все об оружии и прочих средствах, имеющихся в моем распоряжении. Перенос же, как вам должно быть известно, — одно из новейших средств ведения войны.
Он горестно вздохнул.
— Но эти маги, которых Матокин назначил служить в армии, все до единого держат язык за зубами и ничего не объясняют насчет магии, меня окружающей. Им, видите ли, так велено! Мне не положено знать ничего о том, что я должен использовать в сражениях. Смехотворно, правда?
Рэйвен и сама была очень удивлена, когда услышала об этом запрете в кабинете Матокина.
Неожиданно Вайзель разразился хохотом и долго не мог успокоиться.
— В конце концов я все понял, — сказал он наконец, увидев, как озадаченно Рэйвен смотрит на него.
— Поняли, генерал?
Вайзель встал и посмотрел ей прямо в глаза.
— Матокин, — медленно проговорил он, — не хочет выиграть эту войну.
Рэйвен нахмурилась. Тогда Вайзель пригласил ее присесть и объяснил свою точку зрения.
* * *
Она вернулась в свое подразделение, краем глаза отметив, что встречные солдаты-мужчины теперь посматривали на нее по-особенному. Она возбуждала в мужчинах желание! Но это новое, неизведанное ощущение порадовало бы ее куда больше, если б не давили новые заботы.
Она поспешно влезла в маленькую палатку, предоставленную ей, и легла на расстеленное одеяло, не снимая новой одежды. Под одеялом чувствовалась твердая земля, но Рэйвен было не до того.
Предположения Вайзеля относительно ее отца были предательскими. Она в жизни не слышала, чтобы кто-нибудь произносил такое вслух! Если бы кто-то из учащихся в Академии сказал вдвое меньше того, дюжина соучеников донесла бы на него прежде, чем он успел бы еще раз вдохнуть.
Матокин, по утверждению Вайзеля, намеренно саботировал усилия его собственных военных по завоеванию всего Перешейка. Вайзель подкреплял это невероятное, дикое утверждение очень простыми доводами.
Лорд Матокин, повелитель расширяющейся Фелькской империи, хочет продлить военное положение. Пока на Перешейке идет война, пока земли и города-государства остаются незавоеванными, вождь незаменим для Фелька. Люди ждут от него руководства, твердой власти, надежности. Он — в самом центре событий.
Но без войны, без напряжения и фанатичной преданности, которые порождаются ею, положение Матокина неизбежно умалится. Он проявил себя как блестящий политик, его приход к власти — лучшее тому подтверждение. Но без войны он станет просто управляющим, приказчиком. Должен будет лишь регулировать дела тех земель, которые завоевали для него маги и солдаты.
Матокин, если верить генералу Вайзелю, не желает себе такого будущего. Потому он решил поддерживать нынешнее положение вещей.
В частности, опять-таки по Вайзелю, он ограждал главнокомандующего своей армии от широкого использования магических возможностей, якобы находящихся в его полном распоряжении. Если держать генерала в неведении, он будет менее охотно применять эти средства — и тем самым война затянется до бесконечности. Может случиться даже, что свободные государства Юга остановят продвижения Фелька.
Измена! Чистейшей воды измена!
Рэйвен следовало, конечно же, немедленно найти того мага-дальноговорителя, который был упомянут в данных ей инструкциях — Берканта. Да, найти Берканта и немедленно известить Матокина о преступных измышлениях Вайзеля. Очевидно, этим и объяснялось, зачем ей велели шпионить. Матокин и Абраксис уже подозревали, что Вайзель — изменник.
Хорошо, она может теперь подтвердить это.
Девушка вскочила с постели и стала нащупывать полог палатки. Почему она не пошла прямо к Берканту, когда Вайзель отпустил ее? Наверное, от потрясения.
Ее рука, однако, так и не отдернула полог.
Вайзель хотел узнать что-то о магии. Он сам — не маг, но хитроумный стратег. Почему ему отказано в знании основ магии? Какой в этом смысл?
Действительно ли недостаток этих знаний мешал ему управлять армией? Может... может быть и так. В любом случае, содействовать ему невежество не могло, если вспомнить, какая огромная сила в его руках — и маги, и регулярные войска, притом враждебные друг к другу...
А если в этом все дело? Эта догадка очень расстроила Рэйвен. Неужели все сводится к скрытой враждебности между теми, кто творит магию, и теми, кто ею пользуется?
Было ли что-то вроде такого нелепого соперничества между Матокином и Вайзелем?
Это казалось невозможным. А может, она просто боялась об этом думать. Столь многое было поставлено на карту! Судьба всего Перешейка колеблется, как весы. И будущее могучей Фелькской империи, которая должна просуществовать многие сотни зим... если только глупые люди не подорвут эту великую объединительную войну.
Она должна найти Берканта и известить Матокина. Вайзель — предатель. Или как минимум лелеет предательские мысли.
И все-таки даже теперь она не вышла из палатки. Просидев долгое время у выхода, Рэйвен отпустила полог, добралась до постели и улеглась. Однако всю ночь она не спала, так была полна ее голова смятением и печалью.
БРИК (4)
При первой попытке голова его чуть не раскололась от боли, а тело покрылось холодной испариной. Не очень-то это было приятно прохладным утром.
Несмотря на это, Брик продолжил упражнения. Понятно, что первая попытка оказалась самой трудной.
Он посвятил себя мщению. Без трудностей на этом пути не обойтись. У'дельф погиб. У'дельф постигла жуткая, жестокая судьба. А уж он-то как-нибудь переживет и головную боль, и краткий приступ озноба.
Все же он решил сперва съесть чего-нибудь горячего, а потом продолжить. Первая проба удалась. Вторая тоже. И с меньшими последствиями. Брик понял, что с этим искусством нужно попрактиковаться, как и с музыкой. Талант нуждался в отделке, но с тех пор, как прошлая жизнь кончилась, он научился заставлять себя.
Он съел обжигающе горячий кабоб — тушеное мясо необычного, но приятного вкуса. Тот же продавец предлагал на разлив стайф — зеленое вино с резким запахом.
— Какой Лакфодалмендол без него! — сказал он, показав в широкой улыбке отсутствие половины зубов. Но это не соблазнило Брика на покупку напитка.
Он кружил по улицам. Многие проспекты и улицы Каллаха были теперь ему хорошо знакомы, но об общем плане города он все еще имел смутное представление. Поэтому на сегодня он составил тщательно продуманный маршрут.
Сегодня он намеревался обойти весь Каллах.
Ощущение праздника носилось в воздухе. Казалось, его можно пощупать — празднично звучали голоса, празднично улыбались почти все лица в веселой толкучке, сквозь которую он пробирался. Там и сям раздавались песни. Оккупация, не оккупация — а свой Лакфодалмендол народ отпразднует.
Разумеется, все это происходило с разрешения завоевателей. Без официального одобрения эту бестолковую суматоху уже задавили бы вооруженные патрули. Но фелькский комендант Каллаха — некий полковник по имени Джесил, чья резиденция располагалась в здании Регистратуры, — разослал по городу глашатаев, объявивших его постановление. Старинный каллаханский праздник дозволялся в сокращенном виде — запретное время остается в силе, и размах наиболее шумных развлечений будет урезан.
Брик подумал, что это весьма мудрое решение. Джесил явно не дурак. Пусть каллаханцы — те, кого не забрали в фелькскую армию — получат свой дурацкий Лакфодалмендол. Они будут счастливы от того, что им разрешили соблюсти старый обычай. Возможно, даже будут благодарны коменданту за великодушие.
Тем самым они погрузятся еще чуть глубже в смирение побежденных — а значит, ими станет легче управлять и будет больше пользы для растущей империи.
Почти все взрослые гуляли с кружками стайфа в руках. Брик попытался представить, как будут выглядеть улицы под конец дня. Однако за гуляньем присматривали: стоило только оглядеться, и он сразу заметил двух солдат, стоящих у стены, в доспехе и в шлемах, хотя оружие оставалось в ножнах. Они наблюдали. Если стадо и отобьется от рук, то совсем ненадолго.
Лакфодалмендол... Это звучало как искажение какого-то древнего слова. Брик слыхал, что он — древнейший из праздников Каллаха.
Чтобы не выделяться, он купил розовые и красные вымпелы с длинными хвостами, а затем, как и полагалось, привязал полоски ткани к левому запястью — так, чтобы они развевались на ходу. Обычай велел размахивать рукой, выписывая цветными лентами замысловатые петли в воздухе, и Брик время от времени так и поступал. Другие обмотались лентами от шеи до пят и кружились, вытанцовывая безумную джигу.
Лакфодалмендол сослужит Брику хорошую службу. Он уже успел ловко поставить два знака. Никто не заметил, не поднял тревогу. Он посматривал по сторонам, не видно ли солдат. Наступало время следующей попытки. На протяжении этого напряженного и беспорядочного дня он надеялся оставить немало знаков на стенах, столбах и дверях по всему городу.
— Вы музыкант! Я видела, как вы играли.
Он держал в руке две зеленых — «бронзовых» — бумажки, намереваясь купить еще один кабоб, — видимо, традиционное блюдо для этого праздника.
Выражение глаз продавщицы сказало больше, чем слова. Она выглядела примерно его ровесницей — может, на зиму-другую младше. Ее тележка стояла у входа на узкую боковую улицу. Гуляки во множестве сновали туда-сюда.
Она медлила взять у него деньги.
— Мне понравилось ваше выступление.
— Спасибо. — Он был вежлив, но настороже.
— Где вы будете выступать в следующий раз?
— Выступать? — Ему не нравилась настойчивость ее взгляда.
— Ну, играть на вашем инструменте... и говорить.
— Я играю, когда нуждаюсь в деньгах, — сказал он и сунул бумажки ей в руку. — Я бард, а не бродячий актер.
— Да-да, — закивала она. — Да, конечно. Почему вы должны мне доверять? Правильно. Вы не могли меня заметить в тот вечер, когда я слушала вас. Там была порядочная толпа. Но вы изменили всю мою жизнь.
Неожиданно она налила ему кружку стайфа.
— Веселого Лакфодалмендола!
Разумнее всего было бы, конечно, просто отправиться дальше. Но Брик отчего-то принял кружку. Только теперь он впервые познакомился со вкусом терпкого зеленого вина. Сначала оно показалось ему просто ужасным, почти жгучим; но послевкусие обладало богатым ароматом и в итоге даже понравилось.
— У меня в Виндале племянница, понимаете, — продолжала продавщица. — Я тогда спросила вас о ней, но вы сказали, что не знаете ее — и, конечно, откуда бы? Но я так надеялась...
— Думаю, что с ней все в порядке, — сказал он неожиданно.
— Но там же произошло восстание? — сказала она.
Он отпил еще немного из кружки. От этого вина у него стала меньше болеть голова.
— Беспорядки на улицах, так вы сказали. Хаос в Виндале.
— Так мне рассказывали в дороге.
Он наконец принялся за кабоб. Полдень уже давно миновал. Он устал и почти обессилел. И все же нужно было поставить еще несколько знаков.
— Значит, вы сами в Виндале не были? — настойчиво допытывалась она.
— Я и не говорил, что был.
Это была правда. Он всегда выражался очень осторожно; подчеркивал, что лишь пересказывает наиболее распространенные слухи, гуляющие по стране. Так он избегал обвинений в неточности. Он действовал деликатно... продумывал все, что пытался сделать, все уловки своего мщения.
— Мне пора идти, — сказал он, допив кружку и возвращая ее продавщице.
Она коснулась его локтя — легко, но в пальцах ее чувствовалось напряжение.
— Пожалуйста, скажите, где я смогу увидеть вас снова?
Он понял, что вот теперь ему точно пора бежать.
— Зачем вам это?
— Потому что есть другие люди, кому я пересказала ваши известия о Виндале. Они хотят услышать новости собственными ушами.
— Это не новости, а слухи, — солгал Брик.
— Я знаю. Да, знаю. Но... все мы, кто слушали вас тогда, разнесли их по городу. Теперь другие хотят получить их из первых рук. От вас. Где они смогут вас услышать?
Он зажмурился. Уловка сработала. Сработала лучше, чем он мог рассчитывать. Он выступал в городе шесть раз, в разных тавернах; и всякий раз слушатели умоляли его рассказать, что делается в мире за пределами Каллаха. И тогда он сообщал о несуществующем «мятеже» в городе Виндале, оккупированном Фельком.
— Как вас зовут? — неизвестно зачем спросил он.
— Квентис.
«А глаза у нее — цвета темного янтаря», — отметил Брик. Затем он повернулся и торопливо зашагал по переулку.
На рынке было шумно. Частное предпринимательство в Каллахе еще не умерло. Гончары, мастера всевозможной утвари, перчаточники и шорники... Брик задумался, откуда они берут сырье. Ведь местные запасы должны были исчерпаться. Если Фельк желает сохранить городские промыслы, оккупантам придется разрешить ввоз товаров хотя бы из окрестностей города. Тогда ограничения на выезд и въезд будут частично сняты.
«Но ко мне эти ограничения и сейчас не относятся», — подумал он самодовольно. Это была очень разумная идея — заказать переписчику Слайдису фальшивый пропуск. Теперь Брик мог подхватить свою коробочку и убраться из Каллаха, как это делают настоящие странствующие певцы. Уехать, когда ему заблагорассудится. Документ постоянно находился при нем.
Высокие беленые стены Регистратуры нависали над лотками и палатками. Здание было естественным центром города, и теперь здесь засели оккупационные чиновники. Самый большой рынок Каллаха примыкал к нему.
Брик бродил по беспорядочно разбросанным рядам. Лакфодалмендол ничуть не помешал торговле. Брику отчаянно хотелось вернуться в свою комнату и лечь спать. Но до заката оставался еще час. Он должен закончить работу.
Два дня назад он унес из мастерской Слайдиса охапку поддельных марок. Карлик-переписчик справился с задачей превосходно. Брик внимательно рассмотрел бумажки.
Они представляли собою просто листки бумаги разных цветов с чернильным штемпелем. Слайдис воспроизвел этот штемпель безупречно. Он также раздобыл из богам неизвестных источников запас точно такой же бумаги, какую использовала администрация.
Горожанам не нравилось менять монеты на бумажки. Торговцы неохотно принимали их в уплату за товары и услуги. Но новые правители объявили марки законной валютой.
Пусть будет по-ихнему.
Брик ходил по рынку и делал покупки. Он выбирал вещи небольшие по размеру и дорогие — вещи, совершенно ему не нужные. Яркие и безвкусные украшения, вычурные столовые приборы, дорогущие пакетики с экзотическими специями, ожерелье из ракушек моллюсков, обитающих на востоке, в Запретном море, если верить продавцу (по-видимому, плавание в ядовитых водах их не смущало).
Он торговался только для виду, платил, почти не сбавляя безмерно завышенных цен, пачками отдавал бумажные деньги, изготовленные Слайдисом. Он осчастливил таким образом немало торговцев.
Наконец он повернул в сторону своей квартиры. По дороге нужно было еще как-то избавиться от покупок, хотя столовый прибор он решил оставить в качестве допустимой роскоши. Ему было чрезвычайно приятно сознавать, что он совершал преступления прямо на виду у Регистратуры, под самым носом у фелькских молодчиков. Он даже видел на рынке среди прилавков нескольких солдат. Никому не пришло в голову усомниться в подлинности его денег — хотя не один из торговцев намекал ему втихомолку, что за монеты цена была бы заметно ниже.
Так или иначе, поддельные купюры, стоившие на самом деле ровно столько, сколько на них ушло чернил и бумаги, теперь запущены в оборот и будут переходить из рук в руки десятки раз.
Он рухнул на постель в изнеможении. Сегодня он вымотался основательно.
Брик уже заказал Слайдису еще одну партию купюр, и завтра должен был ее забрать. Слайдис, несомненно, воспользовался поддельными надпечатками и для собственных целей. Это также входило в планы Брика. Неважно, кто пускает в ход липовые деньги — главное, чтобы они ходили. Теоретически Слайдис мог изготовить таким образом бесконечное число купюр. Он мог напечатать тысячу синеньких «золотых». Две тысячи — или двадцать. Для этого требовались только бумага, чернила и время.
Подделывать монеты было делом невыгодным. Может быть, именно поэтому монеты оставались основным видом валюты на Перешейке столько сотен зим.
А вот фелькская система бумажных денег — совершенно иная история. Брику они напоминали те расписки: «Я должен такому-то...», которыми неудачливые игроки пытались прикрыть свой проигрыш. Такие игроки, становясь обманщиками, скоро обнаруживали, что их игры порой оборачиваются серьезными последствиями.
С улицы доносились крики глашатаев: наступал запретный час. Праздник Лакфодалмендол завершился.
Его позабавило придумывание формы знака. Это было странно — забавляться, даже немного. За последнее время он стал воплощением холодной ненависти и почти ничем больше. Он готовил свое отмщение врагу с хладнокровной бессердечностью.
И все же создание эмблемы его увлекло. Не было особой разницы, на чем он остановится — требовалось только подобрать отчетливый и желательно простой символ, легко распознаваемый с одного взгляда. Главное — оригинальность. Но прежние артистические наклонности барда требовали тщательности выбора.
В конце концов Брик выбрал круг, перечеркнутый вертикальной линией. Просто. Легко запомнить. Как раз то, что требуется. В древних мифах круг рассматривался как символ зла. Его замкнутость означала неистребимость всего дурного в жизни, поскольку и в лучшие времена зло не искоренялось полностью. «А уж теперь оно просто расцвело пышным цветом», — угрюмо думал он. А вертикальная линия перерезает круг. Брику нравилось скрытое значение знака, даже если никто другой не уловил бы его. Придумав это знак, он поупражнялся немного в своей комнате, выжигая его на лоскуте ткани, подобранном на улице. И теперь этот круг был выжжен на двадцати восьми деревянных поверхностях в разных концах города.
Он лежал, глядя в потолок, перед усталыми глазами все плыло. Розовые и красные ленты все еще болтались на левом запястье. Сегодня он пользовался магией больше, чем когда-либо прежде за всю жизнь. Это было дорогое удовольствие, и теперь он расплачивался за содеянное. Его била лихорадка.
Зато все прошло так хорошо, так успешно. Брик был горд собою.
Чтобы выжигать этот перечеркнутый круг на стенах или дверях требовалось большее усилие, чем для подталкивания игральных костей. Он должен был отчетливо представлять себе форму знака в уме, одновременно впитывая ту энергию, которая позволяла ему нагревать дерево до обугливания. И делать это нужно было с некоторого расстояния — например, стоя на другой стороне улицы и концентрируя волю, чтобы знак появился на никому не заметном пока что участке стены, пока мимо сновали празднующие Лакфодалмендол толпы, шумные и дурашливые.
Если бы он вздумал бродить по Каллаху, рисуя этот знак обычным способом, ничего бы не получилось. Его способ был безопаснее, тоньше и коварнее. Он соответствовал избранному Бриком стилю мести.
Завтра нужно будет подумать, какой слух распустить про знаки, которыми он с такими трудами разукрасил город.
Увы, он не мог точно определить, какой эффект оказывали его выходки. Это несколько огорчало, но Брик вынужден был примириться с такой данностью. Но уж подбрасывание на рынок поддельных денег совершенно точно ухудшит состояние экономики Каллаха — так же как и его рассказы о яростном сопротивлении фелькским захватчикам в Виндале подорвут кажущееся спокойствие горожан. Как минимум в этом он мог быть уверен, и эта уверенность радовала Брика.
Он вспомнил свой разговор с Квентис. Ее глаза цвета темного янтаря и сейчас стояли перед его внутренним взором.
Брик наконец отвязал ленты и стянул сапоги. Он чувствовал, как нарастает жар и слабость. Ну уж нет, болеть он себе не мог позволить. Ему нужно было отдохнуть. Этот Лакфодалмендол вышел очень долгим.
Брик повернулся на бок и погрузился в глубокий сон.
Несмотря на это, Брик продолжил упражнения. Понятно, что первая попытка оказалась самой трудной.
Он посвятил себя мщению. Без трудностей на этом пути не обойтись. У'дельф погиб. У'дельф постигла жуткая, жестокая судьба. А уж он-то как-нибудь переживет и головную боль, и краткий приступ озноба.
Все же он решил сперва съесть чего-нибудь горячего, а потом продолжить. Первая проба удалась. Вторая тоже. И с меньшими последствиями. Брик понял, что с этим искусством нужно попрактиковаться, как и с музыкой. Талант нуждался в отделке, но с тех пор, как прошлая жизнь кончилась, он научился заставлять себя.
Он съел обжигающе горячий кабоб — тушеное мясо необычного, но приятного вкуса. Тот же продавец предлагал на разлив стайф — зеленое вино с резким запахом.
— Какой Лакфодалмендол без него! — сказал он, показав в широкой улыбке отсутствие половины зубов. Но это не соблазнило Брика на покупку напитка.
Он кружил по улицам. Многие проспекты и улицы Каллаха были теперь ему хорошо знакомы, но об общем плане города он все еще имел смутное представление. Поэтому на сегодня он составил тщательно продуманный маршрут.
Сегодня он намеревался обойти весь Каллах.
Ощущение праздника носилось в воздухе. Казалось, его можно пощупать — празднично звучали голоса, празднично улыбались почти все лица в веселой толкучке, сквозь которую он пробирался. Там и сям раздавались песни. Оккупация, не оккупация — а свой Лакфодалмендол народ отпразднует.
Разумеется, все это происходило с разрешения завоевателей. Без официального одобрения эту бестолковую суматоху уже задавили бы вооруженные патрули. Но фелькский комендант Каллаха — некий полковник по имени Джесил, чья резиденция располагалась в здании Регистратуры, — разослал по городу глашатаев, объявивших его постановление. Старинный каллаханский праздник дозволялся в сокращенном виде — запретное время остается в силе, и размах наиболее шумных развлечений будет урезан.
Брик подумал, что это весьма мудрое решение. Джесил явно не дурак. Пусть каллаханцы — те, кого не забрали в фелькскую армию — получат свой дурацкий Лакфодалмендол. Они будут счастливы от того, что им разрешили соблюсти старый обычай. Возможно, даже будут благодарны коменданту за великодушие.
Тем самым они погрузятся еще чуть глубже в смирение побежденных — а значит, ими станет легче управлять и будет больше пользы для растущей империи.
Почти все взрослые гуляли с кружками стайфа в руках. Брик попытался представить, как будут выглядеть улицы под конец дня. Однако за гуляньем присматривали: стоило только оглядеться, и он сразу заметил двух солдат, стоящих у стены, в доспехе и в шлемах, хотя оружие оставалось в ножнах. Они наблюдали. Если стадо и отобьется от рук, то совсем ненадолго.
Лакфодалмендол... Это звучало как искажение какого-то древнего слова. Брик слыхал, что он — древнейший из праздников Каллаха.
Чтобы не выделяться, он купил розовые и красные вымпелы с длинными хвостами, а затем, как и полагалось, привязал полоски ткани к левому запястью — так, чтобы они развевались на ходу. Обычай велел размахивать рукой, выписывая цветными лентами замысловатые петли в воздухе, и Брик время от времени так и поступал. Другие обмотались лентами от шеи до пят и кружились, вытанцовывая безумную джигу.
Лакфодалмендол сослужит Брику хорошую службу. Он уже успел ловко поставить два знака. Никто не заметил, не поднял тревогу. Он посматривал по сторонам, не видно ли солдат. Наступало время следующей попытки. На протяжении этого напряженного и беспорядочного дня он надеялся оставить немало знаков на стенах, столбах и дверях по всему городу.
* * *
— Вы музыкант! Я видела, как вы играли.
Он держал в руке две зеленых — «бронзовых» — бумажки, намереваясь купить еще один кабоб, — видимо, традиционное блюдо для этого праздника.
Выражение глаз продавщицы сказало больше, чем слова. Она выглядела примерно его ровесницей — может, на зиму-другую младше. Ее тележка стояла у входа на узкую боковую улицу. Гуляки во множестве сновали туда-сюда.
Она медлила взять у него деньги.
— Мне понравилось ваше выступление.
— Спасибо. — Он был вежлив, но настороже.
— Где вы будете выступать в следующий раз?
— Выступать? — Ему не нравилась настойчивость ее взгляда.
— Ну, играть на вашем инструменте... и говорить.
— Я играю, когда нуждаюсь в деньгах, — сказал он и сунул бумажки ей в руку. — Я бард, а не бродячий актер.
— Да-да, — закивала она. — Да, конечно. Почему вы должны мне доверять? Правильно. Вы не могли меня заметить в тот вечер, когда я слушала вас. Там была порядочная толпа. Но вы изменили всю мою жизнь.
Неожиданно она налила ему кружку стайфа.
— Веселого Лакфодалмендола!
Разумнее всего было бы, конечно, просто отправиться дальше. Но Брик отчего-то принял кружку. Только теперь он впервые познакомился со вкусом терпкого зеленого вина. Сначала оно показалось ему просто ужасным, почти жгучим; но послевкусие обладало богатым ароматом и в итоге даже понравилось.
— У меня в Виндале племянница, понимаете, — продолжала продавщица. — Я тогда спросила вас о ней, но вы сказали, что не знаете ее — и, конечно, откуда бы? Но я так надеялась...
— Думаю, что с ней все в порядке, — сказал он неожиданно.
— Но там же произошло восстание? — сказала она.
Он отпил еще немного из кружки. От этого вина у него стала меньше болеть голова.
— Беспорядки на улицах, так вы сказали. Хаос в Виндале.
— Так мне рассказывали в дороге.
Он наконец принялся за кабоб. Полдень уже давно миновал. Он устал и почти обессилел. И все же нужно было поставить еще несколько знаков.
— Значит, вы сами в Виндале не были? — настойчиво допытывалась она.
— Я и не говорил, что был.
Это была правда. Он всегда выражался очень осторожно; подчеркивал, что лишь пересказывает наиболее распространенные слухи, гуляющие по стране. Так он избегал обвинений в неточности. Он действовал деликатно... продумывал все, что пытался сделать, все уловки своего мщения.
— Мне пора идти, — сказал он, допив кружку и возвращая ее продавщице.
Она коснулась его локтя — легко, но в пальцах ее чувствовалось напряжение.
— Пожалуйста, скажите, где я смогу увидеть вас снова?
Он понял, что вот теперь ему точно пора бежать.
— Зачем вам это?
— Потому что есть другие люди, кому я пересказала ваши известия о Виндале. Они хотят услышать новости собственными ушами.
— Это не новости, а слухи, — солгал Брик.
— Я знаю. Да, знаю. Но... все мы, кто слушали вас тогда, разнесли их по городу. Теперь другие хотят получить их из первых рук. От вас. Где они смогут вас услышать?
Он зажмурился. Уловка сработала. Сработала лучше, чем он мог рассчитывать. Он выступал в городе шесть раз, в разных тавернах; и всякий раз слушатели умоляли его рассказать, что делается в мире за пределами Каллаха. И тогда он сообщал о несуществующем «мятеже» в городе Виндале, оккупированном Фельком.
— Как вас зовут? — неизвестно зачем спросил он.
— Квентис.
«А глаза у нее — цвета темного янтаря», — отметил Брик. Затем он повернулся и торопливо зашагал по переулку.
* * *
На рынке было шумно. Частное предпринимательство в Каллахе еще не умерло. Гончары, мастера всевозможной утвари, перчаточники и шорники... Брик задумался, откуда они берут сырье. Ведь местные запасы должны были исчерпаться. Если Фельк желает сохранить городские промыслы, оккупантам придется разрешить ввоз товаров хотя бы из окрестностей города. Тогда ограничения на выезд и въезд будут частично сняты.
«Но ко мне эти ограничения и сейчас не относятся», — подумал он самодовольно. Это была очень разумная идея — заказать переписчику Слайдису фальшивый пропуск. Теперь Брик мог подхватить свою коробочку и убраться из Каллаха, как это делают настоящие странствующие певцы. Уехать, когда ему заблагорассудится. Документ постоянно находился при нем.
Высокие беленые стены Регистратуры нависали над лотками и палатками. Здание было естественным центром города, и теперь здесь засели оккупационные чиновники. Самый большой рынок Каллаха примыкал к нему.
Брик бродил по беспорядочно разбросанным рядам. Лакфодалмендол ничуть не помешал торговле. Брику отчаянно хотелось вернуться в свою комнату и лечь спать. Но до заката оставался еще час. Он должен закончить работу.
Два дня назад он унес из мастерской Слайдиса охапку поддельных марок. Карлик-переписчик справился с задачей превосходно. Брик внимательно рассмотрел бумажки.
Они представляли собою просто листки бумаги разных цветов с чернильным штемпелем. Слайдис воспроизвел этот штемпель безупречно. Он также раздобыл из богам неизвестных источников запас точно такой же бумаги, какую использовала администрация.
Горожанам не нравилось менять монеты на бумажки. Торговцы неохотно принимали их в уплату за товары и услуги. Но новые правители объявили марки законной валютой.
Пусть будет по-ихнему.
Брик ходил по рынку и делал покупки. Он выбирал вещи небольшие по размеру и дорогие — вещи, совершенно ему не нужные. Яркие и безвкусные украшения, вычурные столовые приборы, дорогущие пакетики с экзотическими специями, ожерелье из ракушек моллюсков, обитающих на востоке, в Запретном море, если верить продавцу (по-видимому, плавание в ядовитых водах их не смущало).
Он торговался только для виду, платил, почти не сбавляя безмерно завышенных цен, пачками отдавал бумажные деньги, изготовленные Слайдисом. Он осчастливил таким образом немало торговцев.
Наконец он повернул в сторону своей квартиры. По дороге нужно было еще как-то избавиться от покупок, хотя столовый прибор он решил оставить в качестве допустимой роскоши. Ему было чрезвычайно приятно сознавать, что он совершал преступления прямо на виду у Регистратуры, под самым носом у фелькских молодчиков. Он даже видел на рынке среди прилавков нескольких солдат. Никому не пришло в голову усомниться в подлинности его денег — хотя не один из торговцев намекал ему втихомолку, что за монеты цена была бы заметно ниже.
Так или иначе, поддельные купюры, стоившие на самом деле ровно столько, сколько на них ушло чернил и бумаги, теперь запущены в оборот и будут переходить из рук в руки десятки раз.
* * *
Он рухнул на постель в изнеможении. Сегодня он вымотался основательно.
Брик уже заказал Слайдису еще одну партию купюр, и завтра должен был ее забрать. Слайдис, несомненно, воспользовался поддельными надпечатками и для собственных целей. Это также входило в планы Брика. Неважно, кто пускает в ход липовые деньги — главное, чтобы они ходили. Теоретически Слайдис мог изготовить таким образом бесконечное число купюр. Он мог напечатать тысячу синеньких «золотых». Две тысячи — или двадцать. Для этого требовались только бумага, чернила и время.
Подделывать монеты было делом невыгодным. Может быть, именно поэтому монеты оставались основным видом валюты на Перешейке столько сотен зим.
А вот фелькская система бумажных денег — совершенно иная история. Брику они напоминали те расписки: «Я должен такому-то...», которыми неудачливые игроки пытались прикрыть свой проигрыш. Такие игроки, становясь обманщиками, скоро обнаруживали, что их игры порой оборачиваются серьезными последствиями.
С улицы доносились крики глашатаев: наступал запретный час. Праздник Лакфодалмендол завершился.
Его позабавило придумывание формы знака. Это было странно — забавляться, даже немного. За последнее время он стал воплощением холодной ненависти и почти ничем больше. Он готовил свое отмщение врагу с хладнокровной бессердечностью.
И все же создание эмблемы его увлекло. Не было особой разницы, на чем он остановится — требовалось только подобрать отчетливый и желательно простой символ, легко распознаваемый с одного взгляда. Главное — оригинальность. Но прежние артистические наклонности барда требовали тщательности выбора.
В конце концов Брик выбрал круг, перечеркнутый вертикальной линией. Просто. Легко запомнить. Как раз то, что требуется. В древних мифах круг рассматривался как символ зла. Его замкнутость означала неистребимость всего дурного в жизни, поскольку и в лучшие времена зло не искоренялось полностью. «А уж теперь оно просто расцвело пышным цветом», — угрюмо думал он. А вертикальная линия перерезает круг. Брику нравилось скрытое значение знака, даже если никто другой не уловил бы его. Придумав это знак, он поупражнялся немного в своей комнате, выжигая его на лоскуте ткани, подобранном на улице. И теперь этот круг был выжжен на двадцати восьми деревянных поверхностях в разных концах города.
Он лежал, глядя в потолок, перед усталыми глазами все плыло. Розовые и красные ленты все еще болтались на левом запястье. Сегодня он пользовался магией больше, чем когда-либо прежде за всю жизнь. Это было дорогое удовольствие, и теперь он расплачивался за содеянное. Его била лихорадка.
Зато все прошло так хорошо, так успешно. Брик был горд собою.
Чтобы выжигать этот перечеркнутый круг на стенах или дверях требовалось большее усилие, чем для подталкивания игральных костей. Он должен был отчетливо представлять себе форму знака в уме, одновременно впитывая ту энергию, которая позволяла ему нагревать дерево до обугливания. И делать это нужно было с некоторого расстояния — например, стоя на другой стороне улицы и концентрируя волю, чтобы знак появился на никому не заметном пока что участке стены, пока мимо сновали празднующие Лакфодалмендол толпы, шумные и дурашливые.
Если бы он вздумал бродить по Каллаху, рисуя этот знак обычным способом, ничего бы не получилось. Его способ был безопаснее, тоньше и коварнее. Он соответствовал избранному Бриком стилю мести.
Завтра нужно будет подумать, какой слух распустить про знаки, которыми он с такими трудами разукрасил город.
Увы, он не мог точно определить, какой эффект оказывали его выходки. Это несколько огорчало, но Брик вынужден был примириться с такой данностью. Но уж подбрасывание на рынок поддельных денег совершенно точно ухудшит состояние экономики Каллаха — так же как и его рассказы о яростном сопротивлении фелькским захватчикам в Виндале подорвут кажущееся спокойствие горожан. Как минимум в этом он мог быть уверен, и эта уверенность радовала Брика.
Он вспомнил свой разговор с Квентис. Ее глаза цвета темного янтаря и сейчас стояли перед его внутренним взором.
Брик наконец отвязал ленты и стянул сапоги. Он чувствовал, как нарастает жар и слабость. Ну уж нет, болеть он себе не мог позволить. Ему нужно было отдохнуть. Этот Лакфодалмендол вышел очень долгим.
Брик повернулся на бок и погрузился в глубокий сон.
ДАРДАС (4)
— Стой!
Дардас натянул поводья своего коня. Это было отличное животное, крепкое и выносливое. Оно мотнуло головой, но команде подчинилось.
Дардас натянул поводья своего коня. Это было отличное животное, крепкое и выносливое. Оно мотнуло головой, но команде подчинилось.