Страница:
Кроме них, в шатре находилась только еще одна особа — худощавая бледная женщина в темном платье сидела в углу. «Волшебница», — подумал Аквинт. Ему не часто приходилось видеть их так близко. Не укладывалось в голове, что это хрупкое создание и ее коллеги открыли портал и что у кого-то вообще может иметься такое могущество. Ходили также слухи, что волшебники умеют напрямую общаться с Фельком, пользуясь магическими средствами, и часто получают приказы от самого Матокина.
Аквинт по своему опыту знал, что люди обычно боятся магии — уж больно древнее и таинственное это искусство. Но в Фельке, очевидно, сумели развить его и приспособить для нужд войны — к такому в истории Перешейка еще никогда никто не прибегал. Маги и волшебницы, откуда бы они ни явились, производили весьма внушительное впечатление.
Аквинт очень старался не замечать даму в углу. Увидев ее, он сразу вспомнил, как ему было страшно при прохождении портала.
— Вы — Аквинт? — спросил наконец командир, оторвавшись от бумаг.
— Да, сударь.
— Тот самый Аквинт, который выдвинул идею марш-броска?
Аквинт, захваченный врасплох таким направлением беседы, немного поколебался, прежде чем ответить.
— Да, сударь.
— Можете вы объяснить, как эта мысль пришла вам в голову?
Аквинт решил, что, сказав правду, хуже не сделает.
— Понимаете ли, сударь, — начал он, — прежде чем я вступил в армию, у меня была небольшая контора в Каллахе — грузовые перевозки. Мы брали по таксе различные суммы в зависимости от размера груза и срочности доставки. Вот... И мне просто показалось, что если бы я выполнял заказы с такой скоростью, с какой перемещаются войска, то разорился бы...
— Почему?
— Все товары доставлялись бы одновременно — соответственно, это означает, что срок доставки будет определяться скоростью перевозки самого тяжелого и большого груза, — объяснил Аквинт, снова подавляя желание поерзать.
— Продолжайте, — велел командир.
— Ну, мне и пришло в голову, что если бы мы распорядились некоторыми подразделениями так, как я распоряжался различными типами грузов, то эти подразделения могли бы двигаться быстрее и ушли бы дальше, чем вся армия в целом.
— Интересно, — сказал командир. — Хорошо было налажено дело, наверное?
"Было. Он правильно поставил ударение", — с горечью подумал Аквинт.
— Все товары со склада и фургоны забрали на нужды армии. Так что от дела, в общем, ничего не осталось. У меня других способов заработать не было. Ну... я и решил записаться в армию.
Если уж говорить всю правду, на самом деле его в армию загнали. В Каллахе лишь немногим способным носить оружие удалось избежать призыва. К счастью, никто так и не обнаружил, что у фургонов двойное дно, а на некоторых упаковках указаны фальшивые адреса — иначе поняли бы, что он не только законопослушный деловой человек, но и контрабандист.
— Понятно, — кивнул командир. — Вы в армии новичок, не профессионал. Это хорошо. Одной из проблем нашей армии является то, что мы цепляемся за старые методы лишь потому, что они всегда срабатывали прежде.
Аквинт не нашелся что ответить. Ему, кажется, сделали комплимент?
— Ваша идея была хороша. Впрочем, у нас нашлись... другие средства ускорить движение.
Аквинт заметил, что офицер невольно бросил напряженный взгляд на волшебницу в углу. Значит, подумал Аквинт, даже старшие по званию неуютно себя чувствовали в этих порталах.
— Так или иначе, — продолжал командир, — у нас есть новое транспортное средство. Я не знаю, как часто генерал Вайзель сочтет необходимым использовать его, или даже насколько оно надежно. — Снова взгляд в угол, на этот раз слегка вызывающий. — Но мне нужны офицеры для организации транспортной службы. Эти... маги, конечно, способны силой волшебства перемещать нас по воздуху, но готов поспорить — они не знают, как следует организовывать наиболее эффективную переброску снабжения через узкие порталы.
Аквинт моргнул, по-прежнему не находя слов.
Ему не дали придумать достойный ответ.
— У вас есть опыт в грузовых перевозках, — сказал командир. — Вы не боитесь высказывать свои идеи. Люди, способные по-новому взглянуть на вещи, редки, и в наших интересах использовать таких людей, когда они находятся. Вы получите новое назначение и приступите к работе, как только оформят документы. У меня все. Можете возвращаться в свою часть.
Аквинт уже вышел из шатра и шагал в сторону своей стоянки, когда до него наконец вполне дошло, что наказывать его не будут.
Тогда он громко и весело рассмеялся. Тут же неизвестно откуда возник Кот, и, взглянув на его озабоченную физиономию, Аквинт рассмеялся еще сильнее.
ПРОЛТ (1)
Аквинт по своему опыту знал, что люди обычно боятся магии — уж больно древнее и таинственное это искусство. Но в Фельке, очевидно, сумели развить его и приспособить для нужд войны — к такому в истории Перешейка еще никогда никто не прибегал. Маги и волшебницы, откуда бы они ни явились, производили весьма внушительное впечатление.
Аквинт очень старался не замечать даму в углу. Увидев ее, он сразу вспомнил, как ему было страшно при прохождении портала.
— Вы — Аквинт? — спросил наконец командир, оторвавшись от бумаг.
— Да, сударь.
— Тот самый Аквинт, который выдвинул идею марш-броска?
Аквинт, захваченный врасплох таким направлением беседы, немного поколебался, прежде чем ответить.
— Да, сударь.
— Можете вы объяснить, как эта мысль пришла вам в голову?
Аквинт решил, что, сказав правду, хуже не сделает.
— Понимаете ли, сударь, — начал он, — прежде чем я вступил в армию, у меня была небольшая контора в Каллахе — грузовые перевозки. Мы брали по таксе различные суммы в зависимости от размера груза и срочности доставки. Вот... И мне просто показалось, что если бы я выполнял заказы с такой скоростью, с какой перемещаются войска, то разорился бы...
— Почему?
— Все товары доставлялись бы одновременно — соответственно, это означает, что срок доставки будет определяться скоростью перевозки самого тяжелого и большого груза, — объяснил Аквинт, снова подавляя желание поерзать.
— Продолжайте, — велел командир.
— Ну, мне и пришло в голову, что если бы мы распорядились некоторыми подразделениями так, как я распоряжался различными типами грузов, то эти подразделения могли бы двигаться быстрее и ушли бы дальше, чем вся армия в целом.
— Интересно, — сказал командир. — Хорошо было налажено дело, наверное?
"Было. Он правильно поставил ударение", — с горечью подумал Аквинт.
— Все товары со склада и фургоны забрали на нужды армии. Так что от дела, в общем, ничего не осталось. У меня других способов заработать не было. Ну... я и решил записаться в армию.
Если уж говорить всю правду, на самом деле его в армию загнали. В Каллахе лишь немногим способным носить оружие удалось избежать призыва. К счастью, никто так и не обнаружил, что у фургонов двойное дно, а на некоторых упаковках указаны фальшивые адреса — иначе поняли бы, что он не только законопослушный деловой человек, но и контрабандист.
— Понятно, — кивнул командир. — Вы в армии новичок, не профессионал. Это хорошо. Одной из проблем нашей армии является то, что мы цепляемся за старые методы лишь потому, что они всегда срабатывали прежде.
Аквинт не нашелся что ответить. Ему, кажется, сделали комплимент?
— Ваша идея была хороша. Впрочем, у нас нашлись... другие средства ускорить движение.
Аквинт заметил, что офицер невольно бросил напряженный взгляд на волшебницу в углу. Значит, подумал Аквинт, даже старшие по званию неуютно себя чувствовали в этих порталах.
— Так или иначе, — продолжал командир, — у нас есть новое транспортное средство. Я не знаю, как часто генерал Вайзель сочтет необходимым использовать его, или даже насколько оно надежно. — Снова взгляд в угол, на этот раз слегка вызывающий. — Но мне нужны офицеры для организации транспортной службы. Эти... маги, конечно, способны силой волшебства перемещать нас по воздуху, но готов поспорить — они не знают, как следует организовывать наиболее эффективную переброску снабжения через узкие порталы.
Аквинт моргнул, по-прежнему не находя слов.
Ему не дали придумать достойный ответ.
— У вас есть опыт в грузовых перевозках, — сказал командир. — Вы не боитесь высказывать свои идеи. Люди, способные по-новому взглянуть на вещи, редки, и в наших интересах использовать таких людей, когда они находятся. Вы получите новое назначение и приступите к работе, как только оформят документы. У меня все. Можете возвращаться в свою часть.
Аквинт уже вышел из шатра и шагал в сторону своей стоянки, когда до него наконец вполне дошло, что наказывать его не будут.
Тогда он громко и весело рассмеялся. Тут же неизвестно откуда возник Кот, и, взглянув на его озабоченную физиономию, Аквинт рассмеялся еще сильнее.
ПРОЛТ (1)
Кто-то резко выхватил лист пергамента из-под ее тонкого носа, отчего она вздрогнула и чуть не свалилась с высокого табурета. Кому вздумалось так грубо прерывать ее сосредоточенную работу? Она раздраженно скрипнула зубами. Чьи шуточки? Какой-нибудь щенок с нижней ступени вздумал подшутить...
— Скажите мне, что вы об этом думаете, к концу текущей стражи. Найдите меня, где бы я ни был. Приступайте немедленно.
Шурша мантией, мэтр Хоннис удалялся от ее стола. Его усохшее тело двигалось с обычной грацией. Снежно-белый венчик остаточной поросли волос резко выделялся на фоне темной кожи. Мэтр Хоннис был старейшим из сотрудников Университета и вообще одним из самых старых людей, когда-либо виденных Пролт. Но в его маленьком, костлявом теле горел неугасимый огонь бодрости, что создало ему общеизвестную репутацию вездесущего надсмотрщика.
Пролт не вполне разделяла это общее мнение, хотя признавала, что страху от мэтра Хонниса можно натерпеться. Речь его была краткой, манеры — грубоватыми.
Но она узнала старого наставника получше многих и восхищалась им. Как-то Хоннис сказал ей, что грубит попросту из-за нехватки времени. В его возрасте не до светских церемоний, каждый день на счету.
Пролт, студентке четвертой ступени первого ранга здешнего Фебретрийского университета, было двадцать два года. Среднего роста, стройная, с короткими каштановыми волосами, она не задумалась о том, чтобы долгими упражнениями поддерживать хорошую физическую форму. Она была стройной только потому, что мало ела: поглощенная интеллектуальными занятиями, девушка часто забывала поесть.
Она собиралась стать лучшей студенткой, что почти автоматически обеспечивало ей должность в одном из ученых советов при кафедрах. Пролт предпочла бы кафедру исторических наук — в этой области она добилась наибольших успехов. Еще десять зим усердного труда, оттачивания аналитических способностей — и ее, быть может, станут звать "мэтресс Пролт". Сделается ли она тогда такой же прямолинейной и резкой? Будет ли вызывать у людей робость, давить их своим интеллектом? Станет такой, как ее ментор, мэтр Хоннис? Возможно, так и случится.
Два других стола в унылом учебном кабинете занимали студенты низшей ступени, оба ничем не выдающиеся — хотя то, что они засиделись здесь допоздна (время близилось к полуночи), свидетельствовало об усидчивости. Конечно, они не знали, что такое всепоглощающая преданность делу, которая определяла каждый час бодрствования Пролт, но быть может, кто-то из этих двоих продержится на дистанции и дойдет до третьей ступени — минимума, необходимого для получения звания мыслителя. Пролт уже давно достигла этого уровня и устремилась выше.
Оба студентика низко склонились над своими текстами, когда мэтр Хоннис прошел по комнате, а теперь искоса поглядывали на нее со жгучим любопытством. Несомненно, они гадали, какую убийственную задачку подкинул ей этот садистский мешок с костями.
Она сама была немало удивлена. Хоннис уважал ее. Пусть даже это оставалось лишь на уровне комплиментов, но подобное отношение от человека, стоящего столь высоко в университетской иерархии, само по себе немало стоило.
Старый наставник многого ожидал от нее. Не обычного пережевывания известных фактов или тупого повторения чьих-то рассуждений и идей. Хоннис хотел оригинальности, уникальной проницательности. Он постоянно подталкивал ее, подгонял, и на протяжении всех шести лет, проведенных в Фебретри, Пролт с неизменным энтузиазмом отвечала на брошенный ей вызов. Она не была самонадеянной. Самонадеянность была одним из тех качеств, которые мэтр Хоннис с большим удовольствием сокрушал в прах. Она была просто беззаветно предана науке.
Пролт отложила документ, который изучала для самообразования — отрывок из текста, который считался частью военных заметок Ао'мп Дита, второстепенного полководца прошлого века. Девяносто зим назад он овладел небольшой областью Северного континента и владел ею по меньшей мере до тех пор, пока на его земли не обрушился Пятилетний Мор.
Пролт усомнилась в аутентичности текста, отметив употребление некоторых терминов, не вполне соответствующих данному периоду истории. Однако она еще была не готова уверенно указать на это кому-либо из ученого совета. Университет очень гордился своим собранием древних документов, а особенно тем, что они находились под особой охраной в Архиве. Она должна была бы заручиться разрешением увидеть оригинал текста — а затяжная процедура получения этого допуска всегда ее раздражала. Кое-кто из научных сотрудников сделал себе имя благодаря открытию, новой интерпретации или переводу этих самых документов. Прежде чем поднимать шум по поводу отрывка из Ао'мп Дита, следовало проверить, не проявлял ли ранее к нему законного интереса кто-то из вышестоящих особ.
Девушка расправила лист пергамента, брошенный перед нею на стол. Ровный яркий свет, всегда горевший в учебных кабинетах, позволял хорошо рассмотреть его. Удобства должны были поощрять учащихся пользоваться всеми университетскими возможностями, дабы вести собственные изыскания и исследования, пусть даже и выходящие за пределы учебной программы — отчего ограничение доступа в Архив казалось еще более нелепым и излишним.
Нет на свете ничего столь же скучного, как одаренный студент, в надежде преуспеть не отклоняющийся ни на шаг в сторону от общей, узкой и прямой дороги. Так говаривал мэтр Хоннис, хотя Пролт приходилось слышать высказывания в том же духе и от других преподавателей.
На пергаменте была нарисована карта, очень подробная. Аккуратные надписи в рамочках, сделанные ровными печатными буквами, содержали названия различных местностей. Стрелки, начерченные красными чернилами, указывали на продвижение войск. Это была, несомненно, карта военной операции — одной из тех, что развязал недавно Фельк, самое значительное из лежащих на севере Перешейка городов-государств. Известия об этом распространились повсюду и достигли даже дальнего Юга, не обошли они и Фебретри. Пролт очень хотелось узнать об этом конфликте побольше. Он мог перерасти в полномасштабную войну. Говорили также, будто Фельк использует магию для достижения военного успеха. Это было весьма необычно. И очень любопытно.
Кампания Фелька выглядела совсем непохоже на обычную войну и смотрелась намного интереснее, чем все прежние состязания пешеходов — иначе и нельзя было назвать отдельные вооруженные конфликты между соперничающими государствами Перешейка. Они редко развивались во что-нибудь исторически важное, неизменно оставаясь незначительными стычками, которые ничего или почти ничего не решали. Впрочем, даже агрессия Фелька, быть может, уже окончилась ничем.
Впрочем, принесенная мэтром Хоннисом карта свидетельствовала о другом.
Пролт углубилась в ее изучение, мобилизовав все свои аналитические способности. Вскоре она пришла в то состояние, когда никакие внешние раздражители уже не воспринимаются сознанием. Ее большие карие глаза, не отрываясь, все еще глядели на пергамент, но она уже усвоила всю информацию, содержавшуюся в нем. Теперь она обдумывала увиденное. Однажды, когда она была в таком же медитативном состоянии, кто-то из соучеников уколол ее руку булавкой; она почувствовала это, только закончив работу.
Спустя несколько минут Пролт поспешно покинула кабинет. К этому времени оставался занятым только один стол — студент, сидевший за ним, тихонько похрапывал. Мантия Пролт развевалась от непривычно быстрой ходьбы. Она не просто спешила найти мэтра Хонниса до окончания стражи, как он велел — девушку переполняло желание поделиться тем, что открылось ей.
Это было очень значительное открытие. Может быть, даже великое. По меньшей мере, из числа тех, что могут оценить лишь немногие — и она теперь находилась в их числе. Хоннис, хотя и был старше нее на бесчисленные десятки зим, а вдобавок имел репутацию самого невежливого индивидуума из всех, кого ей доводилось встречать в жизни, все-таки... в каком-то смысле он являлся ее другом.
А кроме того, мэтр Хоннис — ведущий специалист Университета по истории войн. Он непременно оценит ее догадку.
Пролт приехала в маленький городок Фебретри в ранней юности, покинув ради этого родной дом — усадьбу в Драл Блидсте, одном из ближних городов Юга. Ее воспитывали весьма тщательно — во всяком случае, не жалели никаких расходов, поскольку это вполне согласовывалось с положением семьи, извлекавшей немалые доходы из торговли древесиной по всему Югу. Однако никто из родственников Пролт не возражал, когда она заявила о желании заняться академической деятельностью. На самом деле они, казалось, были только рады избавиться от нее. Она была начисто лишена способностей и склонностей к деловой жизни — при том, что других отпрысков и родичей вполне хватало, чтобы заполнить все вакансии в семейном бизнесе.
Ее семейство не видело никакой ценности в знаниях ради знаний как таковых. Пролт вполне могла понять точку зрения родных, поскольку то образование, которое она с таким усердием приобретала, явно не могло бы пригодиться для дальнейшего процветания деревообрабатывающей промышленности, столь любезной ее клану. Да, она это понимала. Но она также с негодованием вспоминала то пренебрежение и невежественное равнодушие, которые пришлось вынести, прежде чем ее отпустили в Фебретри, наилучшее (а по сути единственное) высшее учебное заведение на Перешейке.
Годы зарождающейся женственности она провела в Университете, однако они так отличались от прежней жизни, что для сожалений не оставалось места. Здесь всячески приветствовали ее стремление уйти в науку, ее вознаграждали за упорство и настойчивость в учебе; более того, как это ни удивительно, соученики завидовали ей и даже преклонялись перед ее способностью усваивать знания и применять их так успешно.
История была ее страстью. Как ни мало родичи сочувствовали ее жажде знаний, еще меньше они понимали такой выбор предмета для изучения. История — это нечто уже случившееся. История — прошлое. Будущее, хотя и непознаваемое, все-таки представляло какой-то отвлеченный интерес. Впрочем, только настоящее, практическое «здесь и сейчас», имело подлинное значение. А вот ее привлекал вчерашний день, где она ни на что не могла повлиять, события и люди, которых она не могла видеть. Зачем ей это?
Отчетливого ответа у Пролт не было. Она вообще сомневалась, сможет ли человек, занимающийся, скажем, скульптурой, удовлетворительно объяснить, почему он вместо этого не занялся тканьем ковров или стихосложением. История была фокусом приложения всех ее сил, и только в пределах этой дисциплины она жаждала применить свои аналитические способности.
Ей самой это казалось несколько странным. Пролт была начисто лишена страстей. Она не могла припомнить ни одного случая, даже в детстве, когда гнев заставил бы ее выйти из себя. Пытаясь представить настоящее поле боя, она чувствовала, что просто замрет на месте от страха, да так и будет стоять, пока кто-нибудь ее не зарубит.
Зато изучение войны было совсем другим делом. Война была узлом, стягивающим множество нитей, отзвуки войн не утихали столетиями — ничто так резко не воздействовало на ход истории, как они. Развитие целых цивилизаций прерывалось или кардинально изменялось. Уничтожались вековые уклады жизни. Власть внезапно переходила из одних рук в другие. Личности, которым полагалось бы уйти безвестными в небытие, выходили на первый план. И, конечно же, бесчисленное количество других людей, которые могли бы послужить человечеству, безвременно исчезали с лица земли.
В этом отчасти заключалась причина того, почему мысль о войне так завораживала ее — девушке хотелось исследовать воздействие войны на существование культуры.
Пролт изучала хроники древних конфликтов, больших и малых, войн Перешейка, Южного и Северного континентов, хотя записи о них обычно были весьма отрывочны.
Она научилась сопоставлять факты и замечать ассоциации, извлеченные из источников, которые иным из ее коллег оказывались не по зубам. Порой было нелегко проследить, как незначительные политические процессы в каком-нибудь полузабытом древнем городе приводили к серьезным военным предприятиям сто зим спустя.
Благодаря неутомимым штудиям она приобрела солидные знания в области стратегии и тактики. Какое захватывающее занятие — сопоставляя данные, видеть, как маневры и тактические уловки изобретались, усваивались противником, потом забывались — и опять восстанавливались многие годы спустя.
Да, было очень интересно выяснять, как отмершие вещи возвращаются к жизни.
Она нашла мэтра Хонниса среди статуй и подстриженных кустов во внутреннем дворе. Небо над головой было черным, звезды поблескивали, светила луна.
Пролт пробежала по дорожке, стуча сандалиями, морща нос от аромата цветов и жирной земли. Она предпочитала запах старой бумаги. Заметив мэтра Хонниса — он как раз скрывался в аллейке тщательно подстриженной зелени, — девушка трусцой помчалась ему наперерез.
Однако там, где ему полагалось быть, Пролт учителя не увидела. Она смущенно застыла, зажав карту в руке, пока что-то маленькое и твердое не чиркнуло по ее правому виску. Она вскрикнула, круто обернулась и увидела старика, сидящего на скамье посреди двора.
Потирая висок, она поспешила к нему, даже не подумав пожаловаться, что он больно задел ее, швырнув камешек. Такие мелочи для нее ничего не значили. Во всяком случае, не теперь, когда она должна была сообщить столь невероятную новость.
Размахивая картой и задыхаясь, она забормотала:
— Здесь! Вот! Нападение Фелька на Каллах, позиционные маневры, смотрите, смотрите!.. Войска сгруппированы здесь, здесь, и здесь, и второе нападение, на Виндал, поглядите, как кавалерия и лучники....
— Прекратите!
Пролт осеклась. Она и сама больше не могла выдерживать столь бешеный темп. Пробежка вверх-вниз по лестницам и коридорам и без того уже вымотала ее. Она вела себя глупо, треща как ребенок. Это совсем не походило на ее обычное поведение: ведь Пролт всегда была собранной и организованной, и выражала свои мысли предельно сжато и точно!
— Сперва сформулируйте суть ваших находок. Потом изложите подробности. — Темное лицо Хонниса с привычным для него сердитым выражением поднялось к ней. Хотя Пролт была существенно выше ростом маленького и иссохшего старика, она чувствовала себя карлицей в присутствии наставника. Более того, у нее возникало странное чувство, что она с ним легко могла бы составить пару в физическом смысле.
Он ждал. Никто из многих поколений студентов, изнемогавших под суровым присмотром мэтра Хонниса, не добился ничего хорошего, заставляя его ждать — все равно по какому поводу.
Бурно, с нервной энергией реки, вскипающей перед завалом бурелома, она сформулировала свои открытия. Для этого хватило одного-единственного слова. Она выпалила его с такой силой, что по двору пошло эхо, вспугнув желтую пташку. Взлетев, птичка украсила лысую макушку наставника пятнышком помета. Это слово было:
— Дардас!
Хоннис удивленно уставился на нее. Это длилось одно непостижимое, мучительное мгновение. Потом он поднял костлявую руку и со странной интонацией обреченности сказал:
— Вот-вот. Нет, обоснования я слушать не хочу. Мне они не нужны. Я выявил те же совпадения. Его оттиск... его характер... все очень наглядно. — Он кивком указал на карту в руке Пролт.
Девушку охватило горделивое ликование. Она все сделала правильно! Нет, она ничуть не сомневалась в точности своих выкладок, но услышать подтверждение от самого мэтра Хонниса было настоящей наградой. Она постаралась скрыть радостное возбуждение.
Старик в мантии встал и зашагал по дорожке, резким жестом пригласив ее следовать за собой. Вымощенные плитками дорожки вились среди прихотливо подстриженного кустарника. Мэтр глубоко задумался, хотя большинство студентов не смогло бы отличить это состояние сосредоточенности от его обычного настроения, столь же сурового. Через некоторое время он сказал:
— Вы кое-чего не учли.
— Не учла?
— Думайте! Мыслите, мыслитель Пролт. Да, такую тактику применял Дардас, полководец времен Северной войны. Ошибка исключена. Мы, изучившие войны всех веков, посвятившие себя скрупулезному анализу стратегий, проникшие даже в суть характеров, темпераментов, житейских привычек, вкусов военачальников всех эпох... мы видим. Мы распознаем. Мы понимаем. — Они обошли клумбу перистых рыжеватых папоротников. — Но Дардас умер два с половиной века назад. Каким же образом его тактику может использовать современный Фельк?
Пролт думала, что ответ вполне очевиден:
— Кто-то подражает его методам ведения войны.
— Очень неплохо подражает, как по-вашему?
— Безукоризненно.
— Да. Эти нынешние кампании Фелька один к одному совпадают с известными нам примерами из старых текстов, описывающих военные маневры Дардаса. Не стану посвящать вас во все ухищрения, к которым мне пришлось прибегнуть, чтобы раздобыть надежные и подробные сведения об этой новой войне. У нас в Фебретри, разумеется, почти всем на это наплевать. Ведь это происходит так далеко. Ведь нас это вовсе не заденет...
Пролт слушала с восторгом. Такое многословие у Хонниса прорывалось крайне редко. По сравнению с его обычным состоянием мэтр был сейчас чуть ли не болтлив.
— Держаться в курсе событий этой новой войны трудно. — Он запустил руку под складки мантии и вытащил еще один пергамент. — Мне нужно, чтобы вы изучили также вот это. Не отвлекайтесь ни на что другое, пока я не разрешу. Работайте. И представьте мне свои выводы.
Он остановился. Она тоже. Кольцевая дорожка привела туда, откуда они вышли. Пролт взглянула на бумагу: еще одна карта сражения. Однако здесь продвижение армий Фелька было показано совершенно нелепым образом. Выглядело это так, словно они прыгнули вперед — внезапно, необъяснимо, как никогда еще не удавалось ни одной армии.
— Я хотел бы узнать, почему нашему имитатору Дардаса вздумалось стереть с лица земли город У'дельф, — сказал мэтр Хоннис. — И узнать как можно скорее. Теперь идите.
Пролт удалилась быстрым шагом, не понимая, почему последние слова наставника заставили ее содрогнуться.
Она проснулась от внезапного приступа страха. Широко раскрытыми глазами обвела комнату. Образы сна померкли. Свеча еще горела, но еле-еле, крохотный желтый огонек мигал над оплывшим огарком. Пролт резким движением приподнялась на кровати. Сразу заломило спину. Вернувшись в свою тесную студенческую каморку, она усердно изучала вторую карту мэтра Хонниса, пока сон окончательно не свалил ее.
Армия Фелька может преодолевать огромные расстояния магическим способом. Это явствовало из карты сражения. Если это правда — а сомневаться здесь не приходилось — то, значит, возник новый способ ведения войны, неслыханный прежде, не отраженный ни в одной из знакомых ей летописей.
Она заснула с мыслями о Фельке. Ей привиделось, как вражеские солдаты захватывают Фебретри, уютный городок при Университете. Они делали то же, что в У'дельфе — убивали, жгли, крушили все вокруг. Она пыталась спрятаться, здесь же, в своей каморке. Скорчившись от ужаса на постели, она слушала, как трещит под ударами дверь. Они ворвались, они пришли за нею!
Пролт не привыкла к ночным кошмарам. Ее уравновешенный, упорядоченный разум обычно не допускал подобных неразумных умственных излишеств, даже во сне. И потому, заслышав тук-тук-тук за своей дверью, она несколько мгновений соображала, был ли стук реальным или просто эхом донесся из сна.
Все было тихо. Но теперь она окончательно уверилась, что действительно слышала стук.
Поднялась девушка с трудом. Все тело ломило. Прищурившись в слабом свете умирающей свечи, она подкралась к двери и распахнула ее.
Дверь вела в общий коридор жилого крыла. Этот флигель был отведен для студентов третьей ступени и выше, и потому располагался в тихом уголке университетской территории, подальше от шумных общежитий с их неотесанной публикой. У Пролт не осталось приятных воспоминаний о годах, прожитых там.
Она посмотрела налево, затем направо. Коридор освещала единственная лампа, висевшая в самом начале ряда закрытых дверей, но и этого света ей хватило, чтобы увидеть: коридор пуст. Откуда же раздался этот стук? Чья-то шутка? Или просто дверь стукнула о косяк?
Ей до смерти хотелось спать. Сколько можно надрываться? Какая бы преданность делу ее ни подгоняла, хоть изредка нужно спать. Досадно, да ничего не поделаешь...
— Скажите мне, что вы об этом думаете, к концу текущей стражи. Найдите меня, где бы я ни был. Приступайте немедленно.
Шурша мантией, мэтр Хоннис удалялся от ее стола. Его усохшее тело двигалось с обычной грацией. Снежно-белый венчик остаточной поросли волос резко выделялся на фоне темной кожи. Мэтр Хоннис был старейшим из сотрудников Университета и вообще одним из самых старых людей, когда-либо виденных Пролт. Но в его маленьком, костлявом теле горел неугасимый огонь бодрости, что создало ему общеизвестную репутацию вездесущего надсмотрщика.
Пролт не вполне разделяла это общее мнение, хотя признавала, что страху от мэтра Хонниса можно натерпеться. Речь его была краткой, манеры — грубоватыми.
Но она узнала старого наставника получше многих и восхищалась им. Как-то Хоннис сказал ей, что грубит попросту из-за нехватки времени. В его возрасте не до светских церемоний, каждый день на счету.
Пролт, студентке четвертой ступени первого ранга здешнего Фебретрийского университета, было двадцать два года. Среднего роста, стройная, с короткими каштановыми волосами, она не задумалась о том, чтобы долгими упражнениями поддерживать хорошую физическую форму. Она была стройной только потому, что мало ела: поглощенная интеллектуальными занятиями, девушка часто забывала поесть.
Она собиралась стать лучшей студенткой, что почти автоматически обеспечивало ей должность в одном из ученых советов при кафедрах. Пролт предпочла бы кафедру исторических наук — в этой области она добилась наибольших успехов. Еще десять зим усердного труда, оттачивания аналитических способностей — и ее, быть может, станут звать "мэтресс Пролт". Сделается ли она тогда такой же прямолинейной и резкой? Будет ли вызывать у людей робость, давить их своим интеллектом? Станет такой, как ее ментор, мэтр Хоннис? Возможно, так и случится.
Два других стола в унылом учебном кабинете занимали студенты низшей ступени, оба ничем не выдающиеся — хотя то, что они засиделись здесь допоздна (время близилось к полуночи), свидетельствовало об усидчивости. Конечно, они не знали, что такое всепоглощающая преданность делу, которая определяла каждый час бодрствования Пролт, но быть может, кто-то из этих двоих продержится на дистанции и дойдет до третьей ступени — минимума, необходимого для получения звания мыслителя. Пролт уже давно достигла этого уровня и устремилась выше.
Оба студентика низко склонились над своими текстами, когда мэтр Хоннис прошел по комнате, а теперь искоса поглядывали на нее со жгучим любопытством. Несомненно, они гадали, какую убийственную задачку подкинул ей этот садистский мешок с костями.
Она сама была немало удивлена. Хоннис уважал ее. Пусть даже это оставалось лишь на уровне комплиментов, но подобное отношение от человека, стоящего столь высоко в университетской иерархии, само по себе немало стоило.
Старый наставник многого ожидал от нее. Не обычного пережевывания известных фактов или тупого повторения чьих-то рассуждений и идей. Хоннис хотел оригинальности, уникальной проницательности. Он постоянно подталкивал ее, подгонял, и на протяжении всех шести лет, проведенных в Фебретри, Пролт с неизменным энтузиазмом отвечала на брошенный ей вызов. Она не была самонадеянной. Самонадеянность была одним из тех качеств, которые мэтр Хоннис с большим удовольствием сокрушал в прах. Она была просто беззаветно предана науке.
Пролт отложила документ, который изучала для самообразования — отрывок из текста, который считался частью военных заметок Ао'мп Дита, второстепенного полководца прошлого века. Девяносто зим назад он овладел небольшой областью Северного континента и владел ею по меньшей мере до тех пор, пока на его земли не обрушился Пятилетний Мор.
Пролт усомнилась в аутентичности текста, отметив употребление некоторых терминов, не вполне соответствующих данному периоду истории. Однако она еще была не готова уверенно указать на это кому-либо из ученого совета. Университет очень гордился своим собранием древних документов, а особенно тем, что они находились под особой охраной в Архиве. Она должна была бы заручиться разрешением увидеть оригинал текста — а затяжная процедура получения этого допуска всегда ее раздражала. Кое-кто из научных сотрудников сделал себе имя благодаря открытию, новой интерпретации или переводу этих самых документов. Прежде чем поднимать шум по поводу отрывка из Ао'мп Дита, следовало проверить, не проявлял ли ранее к нему законного интереса кто-то из вышестоящих особ.
Девушка расправила лист пергамента, брошенный перед нею на стол. Ровный яркий свет, всегда горевший в учебных кабинетах, позволял хорошо рассмотреть его. Удобства должны были поощрять учащихся пользоваться всеми университетскими возможностями, дабы вести собственные изыскания и исследования, пусть даже и выходящие за пределы учебной программы — отчего ограничение доступа в Архив казалось еще более нелепым и излишним.
Нет на свете ничего столь же скучного, как одаренный студент, в надежде преуспеть не отклоняющийся ни на шаг в сторону от общей, узкой и прямой дороги. Так говаривал мэтр Хоннис, хотя Пролт приходилось слышать высказывания в том же духе и от других преподавателей.
На пергаменте была нарисована карта, очень подробная. Аккуратные надписи в рамочках, сделанные ровными печатными буквами, содержали названия различных местностей. Стрелки, начерченные красными чернилами, указывали на продвижение войск. Это была, несомненно, карта военной операции — одной из тех, что развязал недавно Фельк, самое значительное из лежащих на севере Перешейка городов-государств. Известия об этом распространились повсюду и достигли даже дальнего Юга, не обошли они и Фебретри. Пролт очень хотелось узнать об этом конфликте побольше. Он мог перерасти в полномасштабную войну. Говорили также, будто Фельк использует магию для достижения военного успеха. Это было весьма необычно. И очень любопытно.
Кампания Фелька выглядела совсем непохоже на обычную войну и смотрелась намного интереснее, чем все прежние состязания пешеходов — иначе и нельзя было назвать отдельные вооруженные конфликты между соперничающими государствами Перешейка. Они редко развивались во что-нибудь исторически важное, неизменно оставаясь незначительными стычками, которые ничего или почти ничего не решали. Впрочем, даже агрессия Фелька, быть может, уже окончилась ничем.
Впрочем, принесенная мэтром Хоннисом карта свидетельствовала о другом.
Пролт углубилась в ее изучение, мобилизовав все свои аналитические способности. Вскоре она пришла в то состояние, когда никакие внешние раздражители уже не воспринимаются сознанием. Ее большие карие глаза, не отрываясь, все еще глядели на пергамент, но она уже усвоила всю информацию, содержавшуюся в нем. Теперь она обдумывала увиденное. Однажды, когда она была в таком же медитативном состоянии, кто-то из соучеников уколол ее руку булавкой; она почувствовала это, только закончив работу.
Спустя несколько минут Пролт поспешно покинула кабинет. К этому времени оставался занятым только один стол — студент, сидевший за ним, тихонько похрапывал. Мантия Пролт развевалась от непривычно быстрой ходьбы. Она не просто спешила найти мэтра Хонниса до окончания стражи, как он велел — девушку переполняло желание поделиться тем, что открылось ей.
Это было очень значительное открытие. Может быть, даже великое. По меньшей мере, из числа тех, что могут оценить лишь немногие — и она теперь находилась в их числе. Хоннис, хотя и был старше нее на бесчисленные десятки зим, а вдобавок имел репутацию самого невежливого индивидуума из всех, кого ей доводилось встречать в жизни, все-таки... в каком-то смысле он являлся ее другом.
А кроме того, мэтр Хоннис — ведущий специалист Университета по истории войн. Он непременно оценит ее догадку.
* * *
Пролт приехала в маленький городок Фебретри в ранней юности, покинув ради этого родной дом — усадьбу в Драл Блидсте, одном из ближних городов Юга. Ее воспитывали весьма тщательно — во всяком случае, не жалели никаких расходов, поскольку это вполне согласовывалось с положением семьи, извлекавшей немалые доходы из торговли древесиной по всему Югу. Однако никто из родственников Пролт не возражал, когда она заявила о желании заняться академической деятельностью. На самом деле они, казалось, были только рады избавиться от нее. Она была начисто лишена способностей и склонностей к деловой жизни — при том, что других отпрысков и родичей вполне хватало, чтобы заполнить все вакансии в семейном бизнесе.
Ее семейство не видело никакой ценности в знаниях ради знаний как таковых. Пролт вполне могла понять точку зрения родных, поскольку то образование, которое она с таким усердием приобретала, явно не могло бы пригодиться для дальнейшего процветания деревообрабатывающей промышленности, столь любезной ее клану. Да, она это понимала. Но она также с негодованием вспоминала то пренебрежение и невежественное равнодушие, которые пришлось вынести, прежде чем ее отпустили в Фебретри, наилучшее (а по сути единственное) высшее учебное заведение на Перешейке.
Годы зарождающейся женственности она провела в Университете, однако они так отличались от прежней жизни, что для сожалений не оставалось места. Здесь всячески приветствовали ее стремление уйти в науку, ее вознаграждали за упорство и настойчивость в учебе; более того, как это ни удивительно, соученики завидовали ей и даже преклонялись перед ее способностью усваивать знания и применять их так успешно.
История была ее страстью. Как ни мало родичи сочувствовали ее жажде знаний, еще меньше они понимали такой выбор предмета для изучения. История — это нечто уже случившееся. История — прошлое. Будущее, хотя и непознаваемое, все-таки представляло какой-то отвлеченный интерес. Впрочем, только настоящее, практическое «здесь и сейчас», имело подлинное значение. А вот ее привлекал вчерашний день, где она ни на что не могла повлиять, события и люди, которых она не могла видеть. Зачем ей это?
Отчетливого ответа у Пролт не было. Она вообще сомневалась, сможет ли человек, занимающийся, скажем, скульптурой, удовлетворительно объяснить, почему он вместо этого не занялся тканьем ковров или стихосложением. История была фокусом приложения всех ее сил, и только в пределах этой дисциплины она жаждала применить свои аналитические способности.
Ей самой это казалось несколько странным. Пролт была начисто лишена страстей. Она не могла припомнить ни одного случая, даже в детстве, когда гнев заставил бы ее выйти из себя. Пытаясь представить настоящее поле боя, она чувствовала, что просто замрет на месте от страха, да так и будет стоять, пока кто-нибудь ее не зарубит.
Зато изучение войны было совсем другим делом. Война была узлом, стягивающим множество нитей, отзвуки войн не утихали столетиями — ничто так резко не воздействовало на ход истории, как они. Развитие целых цивилизаций прерывалось или кардинально изменялось. Уничтожались вековые уклады жизни. Власть внезапно переходила из одних рук в другие. Личности, которым полагалось бы уйти безвестными в небытие, выходили на первый план. И, конечно же, бесчисленное количество других людей, которые могли бы послужить человечеству, безвременно исчезали с лица земли.
В этом отчасти заключалась причина того, почему мысль о войне так завораживала ее — девушке хотелось исследовать воздействие войны на существование культуры.
Пролт изучала хроники древних конфликтов, больших и малых, войн Перешейка, Южного и Северного континентов, хотя записи о них обычно были весьма отрывочны.
Она научилась сопоставлять факты и замечать ассоциации, извлеченные из источников, которые иным из ее коллег оказывались не по зубам. Порой было нелегко проследить, как незначительные политические процессы в каком-нибудь полузабытом древнем городе приводили к серьезным военным предприятиям сто зим спустя.
Благодаря неутомимым штудиям она приобрела солидные знания в области стратегии и тактики. Какое захватывающее занятие — сопоставляя данные, видеть, как маневры и тактические уловки изобретались, усваивались противником, потом забывались — и опять восстанавливались многие годы спустя.
Да, было очень интересно выяснять, как отмершие вещи возвращаются к жизни.
* * *
Она нашла мэтра Хонниса среди статуй и подстриженных кустов во внутреннем дворе. Небо над головой было черным, звезды поблескивали, светила луна.
Пролт пробежала по дорожке, стуча сандалиями, морща нос от аромата цветов и жирной земли. Она предпочитала запах старой бумаги. Заметив мэтра Хонниса — он как раз скрывался в аллейке тщательно подстриженной зелени, — девушка трусцой помчалась ему наперерез.
Однако там, где ему полагалось быть, Пролт учителя не увидела. Она смущенно застыла, зажав карту в руке, пока что-то маленькое и твердое не чиркнуло по ее правому виску. Она вскрикнула, круто обернулась и увидела старика, сидящего на скамье посреди двора.
Потирая висок, она поспешила к нему, даже не подумав пожаловаться, что он больно задел ее, швырнув камешек. Такие мелочи для нее ничего не значили. Во всяком случае, не теперь, когда она должна была сообщить столь невероятную новость.
Размахивая картой и задыхаясь, она забормотала:
— Здесь! Вот! Нападение Фелька на Каллах, позиционные маневры, смотрите, смотрите!.. Войска сгруппированы здесь, здесь, и здесь, и второе нападение, на Виндал, поглядите, как кавалерия и лучники....
— Прекратите!
Пролт осеклась. Она и сама больше не могла выдерживать столь бешеный темп. Пробежка вверх-вниз по лестницам и коридорам и без того уже вымотала ее. Она вела себя глупо, треща как ребенок. Это совсем не походило на ее обычное поведение: ведь Пролт всегда была собранной и организованной, и выражала свои мысли предельно сжато и точно!
— Сперва сформулируйте суть ваших находок. Потом изложите подробности. — Темное лицо Хонниса с привычным для него сердитым выражением поднялось к ней. Хотя Пролт была существенно выше ростом маленького и иссохшего старика, она чувствовала себя карлицей в присутствии наставника. Более того, у нее возникало странное чувство, что она с ним легко могла бы составить пару в физическом смысле.
Он ждал. Никто из многих поколений студентов, изнемогавших под суровым присмотром мэтра Хонниса, не добился ничего хорошего, заставляя его ждать — все равно по какому поводу.
Бурно, с нервной энергией реки, вскипающей перед завалом бурелома, она сформулировала свои открытия. Для этого хватило одного-единственного слова. Она выпалила его с такой силой, что по двору пошло эхо, вспугнув желтую пташку. Взлетев, птичка украсила лысую макушку наставника пятнышком помета. Это слово было:
— Дардас!
Хоннис удивленно уставился на нее. Это длилось одно непостижимое, мучительное мгновение. Потом он поднял костлявую руку и со странной интонацией обреченности сказал:
— Вот-вот. Нет, обоснования я слушать не хочу. Мне они не нужны. Я выявил те же совпадения. Его оттиск... его характер... все очень наглядно. — Он кивком указал на карту в руке Пролт.
Девушку охватило горделивое ликование. Она все сделала правильно! Нет, она ничуть не сомневалась в точности своих выкладок, но услышать подтверждение от самого мэтра Хонниса было настоящей наградой. Она постаралась скрыть радостное возбуждение.
Старик в мантии встал и зашагал по дорожке, резким жестом пригласив ее следовать за собой. Вымощенные плитками дорожки вились среди прихотливо подстриженного кустарника. Мэтр глубоко задумался, хотя большинство студентов не смогло бы отличить это состояние сосредоточенности от его обычного настроения, столь же сурового. Через некоторое время он сказал:
— Вы кое-чего не учли.
— Не учла?
— Думайте! Мыслите, мыслитель Пролт. Да, такую тактику применял Дардас, полководец времен Северной войны. Ошибка исключена. Мы, изучившие войны всех веков, посвятившие себя скрупулезному анализу стратегий, проникшие даже в суть характеров, темпераментов, житейских привычек, вкусов военачальников всех эпох... мы видим. Мы распознаем. Мы понимаем. — Они обошли клумбу перистых рыжеватых папоротников. — Но Дардас умер два с половиной века назад. Каким же образом его тактику может использовать современный Фельк?
Пролт думала, что ответ вполне очевиден:
— Кто-то подражает его методам ведения войны.
— Очень неплохо подражает, как по-вашему?
— Безукоризненно.
— Да. Эти нынешние кампании Фелька один к одному совпадают с известными нам примерами из старых текстов, описывающих военные маневры Дардаса. Не стану посвящать вас во все ухищрения, к которым мне пришлось прибегнуть, чтобы раздобыть надежные и подробные сведения об этой новой войне. У нас в Фебретри, разумеется, почти всем на это наплевать. Ведь это происходит так далеко. Ведь нас это вовсе не заденет...
Пролт слушала с восторгом. Такое многословие у Хонниса прорывалось крайне редко. По сравнению с его обычным состоянием мэтр был сейчас чуть ли не болтлив.
— Держаться в курсе событий этой новой войны трудно. — Он запустил руку под складки мантии и вытащил еще один пергамент. — Мне нужно, чтобы вы изучили также вот это. Не отвлекайтесь ни на что другое, пока я не разрешу. Работайте. И представьте мне свои выводы.
Он остановился. Она тоже. Кольцевая дорожка привела туда, откуда они вышли. Пролт взглянула на бумагу: еще одна карта сражения. Однако здесь продвижение армий Фелька было показано совершенно нелепым образом. Выглядело это так, словно они прыгнули вперед — внезапно, необъяснимо, как никогда еще не удавалось ни одной армии.
— Я хотел бы узнать, почему нашему имитатору Дардаса вздумалось стереть с лица земли город У'дельф, — сказал мэтр Хоннис. — И узнать как можно скорее. Теперь идите.
Пролт удалилась быстрым шагом, не понимая, почему последние слова наставника заставили ее содрогнуться.
* * *
Она проснулась от внезапного приступа страха. Широко раскрытыми глазами обвела комнату. Образы сна померкли. Свеча еще горела, но еле-еле, крохотный желтый огонек мигал над оплывшим огарком. Пролт резким движением приподнялась на кровати. Сразу заломило спину. Вернувшись в свою тесную студенческую каморку, она усердно изучала вторую карту мэтра Хонниса, пока сон окончательно не свалил ее.
Армия Фелька может преодолевать огромные расстояния магическим способом. Это явствовало из карты сражения. Если это правда — а сомневаться здесь не приходилось — то, значит, возник новый способ ведения войны, неслыханный прежде, не отраженный ни в одной из знакомых ей летописей.
Она заснула с мыслями о Фельке. Ей привиделось, как вражеские солдаты захватывают Фебретри, уютный городок при Университете. Они делали то же, что в У'дельфе — убивали, жгли, крушили все вокруг. Она пыталась спрятаться, здесь же, в своей каморке. Скорчившись от ужаса на постели, она слушала, как трещит под ударами дверь. Они ворвались, они пришли за нею!
Пролт не привыкла к ночным кошмарам. Ее уравновешенный, упорядоченный разум обычно не допускал подобных неразумных умственных излишеств, даже во сне. И потому, заслышав тук-тук-тук за своей дверью, она несколько мгновений соображала, был ли стук реальным или просто эхом донесся из сна.
Все было тихо. Но теперь она окончательно уверилась, что действительно слышала стук.
Поднялась девушка с трудом. Все тело ломило. Прищурившись в слабом свете умирающей свечи, она подкралась к двери и распахнула ее.
Дверь вела в общий коридор жилого крыла. Этот флигель был отведен для студентов третьей ступени и выше, и потому располагался в тихом уголке университетской территории, подальше от шумных общежитий с их неотесанной публикой. У Пролт не осталось приятных воспоминаний о годах, прожитых там.
Она посмотрела налево, затем направо. Коридор освещала единственная лампа, висевшая в самом начале ряда закрытых дверей, но и этого света ей хватило, чтобы увидеть: коридор пуст. Откуда же раздался этот стук? Чья-то шутка? Или просто дверь стукнула о косяк?
Ей до смерти хотелось спать. Сколько можно надрываться? Какая бы преданность делу ее ни подгоняла, хоть изредка нужно спать. Досадно, да ничего не поделаешь...