Асприн Роберт Линн. За далью волн

Глава 25

   Для Марка Бланделла, сидевшего под деревом и занимавшегося зануднейшими делами — перетягиванием тетивы на луках и заточкой лезвий боевых топоров, время тянулось бесконечно. Не слишком уверенный в том, что сумеет надзирать за этой работой, он не придумал ничего лучше, как заняться ею самолично.
   Из засады город был виден как на ладони. Воины то и дело поглядывали в сторону Харлека в ожидании хоть какого-нибудь знака, сказавшего бы о том, что Ланселоту и его товарищам удалось раздразнить ютов, а быть может, даже освободить принца Горманта.
   «Кто была эта рыжеволосая женщина? — гадал Марк. — а не Селли ли?» Возможно, цвет волос был всего лишь совпадением, ведь при этом друг к другу притягивались сходственные характеры, типы мышления. Н все же… Единственная женщина в составе отряда. «А как насчет того, что одна горячая голова могла притянуться к другой?» Меровий смотрел на город. Казалось, он почти не дышит. Быть может, он мог видеть сквозь крепостной вал, сквозь дымящиеся руины. А Марк не видел ровным счетом ничего.
   Вдруг кто-то тихо тронул Марка за локоть. Это оказался Куга.
   — Как он? — спросил сакс и указал на топор, который лежал на коленях у Марка. К его заточке Бланделл пока не приступал.
   — О! Прости! Так это твой?
   Куга кивнул, и Марк заработал точильным камнем.
   — Тебе сказали тоже?
   — Сказали?
   — Нас предали. Так они думают. — Кута понизил голос и прошептал. — Я предавал, так они думают. А почему? Потому что сакс я, а саксов они не любят!
   Косматые брови Куты сошлись на переносице, он сжал губы так, словно старался не дать волю разбушевавшимся эмоциям. Марк тут же ощутил себя виноватым. Он всегда испытывал такое точно чувство личной вины в подобных ситуациях — к примеру, когда пакистанцы шли маршем по улицам Лондона и требовали повышения заработной платы и отмены дискриминации. Виновен, виновен! Хотя сам никогда расистом не был и никогда не думал дурно ни о саксах, ни о пакистанцах.
   — Ну… — протянул Марк. — Вы.., другие. Люди всегда боятся чужих. Так повелось еще со времен, когда племена приматов…
   Тут Марк поймал себя на том, что несет сущую ерунду. Вряд ли Кута хоть краем уха мог слышать об учении Чарльза Дарвина. По останавливаться было уже поздно.
   — Обезьяна нападает на любую другую обезьяну, которая кажется ей непохожей на сородичей, — поступая так, она полагает, что чужая обезьяна может навести на ее стаю хищников. Правда, вряд ли тут можно рассуждать о чем-либо подобном, ведь поблизости нет ни волков, ни крокодилов.
   Кута продолжал — словно и не слышал естественнонаучной тирады:
   — Я боюсь. Я, сакс, боюсь! Король Меровий посылает на смерть.
   — О! Правда? — притворно удивился Марк. Разговор крайне неприятно приблизился к запретной теме.
   — А меня при себе оставить хочет, не пускает.
   — Не пускает тебя? Оставляет? — «Да, но сам-то король с каким отрядом собрался остаться, вот вопрос?» — подумал Марк.
   Кута кивнул и молча сел рядом с Марком. Взгляд его был устремлен на город. Они ждали знака от великого человека, от Ланселота Озерного. «А вдруг будет он, этот сигнал, — думал Марк в тревоге, — а мы его не распознаем?» Он снова занялся топором Куты. Точильным бруском он работал плавно, осторожно, как его научил оружейник.
   — Боюсь я с людьми своими разлучаться, — горько вздохнул Кута.
   — А тебя с ними разлучают?
   — С другим отрядом пойдут они. С большим. Король говорит, это будет главная атака — так он говорит.
   «Ага, — догадался Марк, — стало быть, можно сделать следующие выводы:
   1) Меровий ни за что на свете не скажет Куте правду, будучи уверенным, что предал его именно сакс.
   2) Поэтому людей Куты Меровий определил в диверсионный отряд, а вовсе не в главную атакующую группу.
   3) Следовательно, Кута и Меровий будут участвовать в захвате корабля.
   «Логика проста, как апельсин», — решил Марк, ругая себя за то, что сам не догадался раньше, какой ход придумает Меровий.
   — Ловушка, боюсь. Но люди мои! Увижу я их снова? Марк промолчал, покраснел. «Нет, — так и подмывало его ответить, — нет, ты больше никогда не увидишь их. Твои люди падут, когда юты пойдут в контрнападение, когда наступит всеобщее замешательство, когда они не среагируют на захват корабля».
   Куга внимательно смотрел на Марка. Казалось, он уловил его душевное смятение. Сакс мягко коснулся руки Марка, сжал ее.
   — Надо — стало быть, так как тому и быть. Будет нужно, я умру. Но мои люди, с ними что будет? Я за них отвечаю, я их матерям поклялся мечом своим, что постою за них.
   Марк выронил точильный камень.
   — Поклялся… Клятвы — это очень важно. Но порой.., даже при самых наилучших намерениях.., нельзя.., ты понимаешь меня?
   — Понимаю — что?
   — Порой нельзя сдержать клятву, какой бы искренней она ни была.
   Вид у Куты стал обескураженный, но через пару мгновений смысл сказанного дошел до него.
   — А! — тихо воскликнул он, помрачнел, спустил глаза. Марк украдкой глянул на сакса. Лицо его было бледнее луны.
   — Гибель предстоит в великом бою, а гибель в бою почетна. Матерям моих воинов тяжко будет узнать об этом, но когда они поймут, что сыновья их пали геройской смертью, они утешатся. А.., корабли.., корабли нам так нужны, отчаянно нужны!
   — У ютов — лошади, — напомнил саксу Марк. — Нам ни за что не обогнать их на суше. Кута покачал головой.
   — У короля можно многому научиться. Очень многому. Он давно воюет по-римски. Как Цезарь! Я бы сто лет думал, а не додумался бы до такого!
   — Я, увы, в стратегии ничего не смыслю, — вздохнул Марк. — И ничуть не погрешил против истины. N-мер-ное пространство он представлял себе без труда, но вот сталкивающиеся в битве два войска — никак не мог представить, как ни силился.
   — Два острия, — сказал Кута. — Войска сойдутся, словно молот и наковальня. — И сакс стукнул друг о дружку кулаками. — Слава! Мы погибнем смертью героев!
   — Но в атаку пойдет только один отряд, — возразил Марк. — Второй будет только отвлекать врагов, а потом им нужно будет убежать. Если получится. — Марк сам поразился тому, с какой горечью произнес последние слова. Столько людей будет фактически брошено на съедение волкам, и при мысли об этом у Марка сердце разрывалось. «Нет, молчи! — приказал он себе. — Ничего не говори! Пусть никто не узнает о том, каково тебе, иначе рано или поздно это будет использовано против тебя! Скорее, рано, чем поздно…»
   — Что? — прошептал Кута, и тут же повторил вопрос громогласно. — Что?!
   Бланделл отшатнулся, напуганный таким взрывом эмоций.
   — Меня? Меня послать, только чтобы отвлечь врагов? О, Доннер Громовержец, о небо! Это меня хотят заставить бежать с поля боя?
   Физиономия у Куты побагровела, и он стал чем-то похож на полковника Купера, только сейчас Марк боялся не за то, что Кугу хватит инсульт, а что удар, и отнюдь не апоплексический, обрушится на него самого.
   — Нет! Ты не правильно понял! Не ты будешь послан! Не ты, а твои люди! Это они будут должны отвлечь ютов, а потом убежать!
   — Мои люди? Саксы? Чтобы саксы бежали с поля боя?
   — Да как ты не поймешь! — Марку было крайне важно, чтобы Куга поверил, что в планах Меровия нет ни капли расизма, что Куга не падет жертвой его замыслов, что его люди не будут унижены.
   «А вот и нет! — вопило сознание Марка. — Как раз они будут принесены в жертву! А он будет унижен. Все наоборот, но какая разница? Есть разница, и еще какая! Именно на это рассчитывает Меровий!»
   — Я понимаю, что саксы не бегут с поля боя, вот что я понимаю!
   — Кута, мы нанесем врагам главный удар — ты, король и я! Твои воины отвлекут врагов.., они не будут бежать с поля боя, они заманят ютов, увлекут их за собой, чтобы мы могли тем временем сжечь два корабля, но этот маневр важнее, потому что нужны нам именно корабли!
   Кута начал было говорить, но быстро умолк. Казалось, его немного успокоило понимание того, что речь идет не о хитрой уловке, рассчитанной на его убийство или унижение на глазах у его людей.
   — Я — сакский полководец, — пробормотал он.
   — Меровию это ведомо, — успокаивающе проговорил Марк.
   — Я гордый. Я великий воин!
   — Не будь ты великим воином, тебе бы не поручили такое дело, верно?
   — Гм… — Кута взял у Марка топор, поиграл им. — Гм… — Он рассеянно размахнулся оружием, разрубил первый попавшийся на глаза сук. — Тут есть о чем подумать. Пожалуй, я не стану спорить.
   И он неторопливо удалился под сень деревьев.
   Марк сидел на пне и смотрел на город сквозь заросли. Хрипловато, словно сраженная стрелой, крикнула какая-то птица. «И почему люди так обидчивы, — гадал Марк. — Ведь ни о каком оскорблении и речи не было, и быть не могло!» Снова крикнула птица. Конечно, никакая стрела ее не задела.
   И тут словно треснула скорлупа, из которой вылупился цыпленок догадки. «Между прочим, — ехидно напомнила Марку совесть, — ты ему выболтал гораздо больше, чем следовало бы».
   «Но мне пришлось! Я же не хотел! Ты что, правда, так думаешь?» — Совесть убежденно кивнула.
   «Гораздо больше, чем следовало. То есть, на самом деле, ты взял и выболтал ему весь план».
   И тут Марк Бланделл вскочил, как ужаленный.
   — Имбецил несчастный! — выругал он себя вслух и влепил себе увесистую пощечину.
   — Он надул тебя! И ты позволил ему себя одурачить! Неожиданно Марк заметил, что все эти откровения он изложил, стоя посреди небольшой, но весьма любопытствующей компании. Он зарделся от смущения — собственно, краснеть пришлось только одной щеке, а вторая уже алела после пощечины.
   — А-а-а, — промямлил Марк, гадая, как же объяснить столь неожиданное поведение, как оправдаться за страшную ошибку?
   «Просто восхитительно! Мне кажется, я уже слышу, как Меровий спрашивает меня: „Он тебе угрожал?“ А я ему отвечаю: „Нет, сэр“. — „Он тебя загипнотизировал?“ — „Нет, сэр“. — „Так как же получилось, что ты выложил ему весь план сражения?“ „Он был так печален, сэр, что я решил его успокоить, вот и проболтался!“ — Я… — иного выхода не было. Марк должен был исправить ошибку. И он протараторил, пока не передумал:
   — Мне нужно найти короля Меровия.
   Он опустил голову, чувствуя себя в высшей степени паршиво.
   «Я мертвец», — решил он обреченно.

Глава 26

   Раза четыре «почитатели Аттиса» сталкивались на подмостях с ютской стражей. И всякий раз «Олли и Стэн» выкрикивали одну и ту же фразу на каком-то германском языке — быть может, ютском. Корс Кант перевел эту фразу, обнаружив еще один неожиданный талант.
   — Прочь! Прочь! Аттис, рожденный девственницей, восстал из мертвых! Мы — избранные его, и мы идем за ним!» Стоило ютам услышать имя Аттиса, как они шарахались в сторону, словно жрецы были не иначе как прокаженными, и в отвращении кривились. А когда Питер с шутовской ротой проходили мимо стражников, те неизменно оборачивались и хохотали — похоже, издевательски. Питер качал головой. Все это ему не нравилось, но почему, он и сам понять не мог.
   Анлодда держалась рядом с Корсом Кантом. Казалось, единственное, о чем она мечтает, так это о том, чтобы обнять его и не отпускать, но, увы, не может.
   «Марку держит», — подумал Питер, хотя прекрасно понимал, что тут речь не может идти о чем-то таком прозаическом. Даже если бы они с юношей остались наедине, она бы пальцем до него не дотронулась, осторожность возобладала бы над страстью — так изголодавшаяся лисица смотрит на отравленную рыбу.
   А Корс Кант шагал, казалось, никого рядом с собой не замечая. Ничто в нем не напоминало трусливого мальчишку, каким он покинул Камланн и вошел в Харлек. Взгляд его наполнился тысячелетней мудростью пророков и преступников-маньяков.
   «Куда он смотрит? И что видит? И что это за свиток он сжимает в руке и все старается спрятать?» Питер жевал соломинку и не спускал глаз с Корса Канта и Анлодды, пытаясь догадаться, что случится в следующее мгновение.
   Немного отстав от барда, Анлодда шепнула Питеру:
   — Когда же мы спустимся отсюда? От этих полудурков избавиться будет просто.
   «Олли» производил впечатление внушительное. Веса в нем было фунтов двадцать — не меньше. Большую часть веса, правда, составлял жир, но все равно: веса-то из-за этого не убавлялось. Стэн был не так тяжеловесен, но зато он был высок и жилист, закален годами переноски с места на место жертвенников, самих жертв, статуй идолов да мало ли чем еще они скрашивали свой досуг, эти жрецы храма Аттиса. Нет, оба они могли заставить своих обидчиков здорово попотеть, если бы поняли, что с ними собираются разделаться.
   — Что ты такого знаешь про них, чего не знаю я? — требовательно вопросил Питер.
   — Как это — что? Ты прекрасно меня понимаешь! Они утратили самую свою суть. Принц Ланселот, нам надо поторопиться!
   — Непременно избавимся от них в самом скором времени, — буркнул Питер, а подумал вот что: «Это еще вопрос, кто от кого избавится!» Анлодда усмехнулась. Питер не хотел показать, что сомневается в успехе, но голос выдал его.
   В пятнадцати футах впереди Питер заметил высокий, довольно крутой холм, почти вплотную примыкавший к стене. Вполне подходящее место для того, чтобы спрыгнуть с крепостной стены. Питер обернулся к девушке и тихо сказал:
   — Вон там мы избавимся от жрецов. А что такое «утратили саму суть»?
   — Избавимся от жрецов, — повторила Анлодда, чуть заметно улыбнувшись. Услышав последнее слово, «Олли» остановился и обернулся. Анлодда обратила злобную усмешку в очаровательную улыбку и поспешила к великану.
   Поравнявшись со жрецом, девушка ахнула и указала назад, сделав вид, что увидела там нечто ужасное. Актриса из нее получилась замечательная. Даже Питер не выдержал и обернулся, но тут же взял себя в руки.
   «Олли» развернулся неуклюже, словно толстенная колода. Не мешкая ни секунды, бравая вышивальщица обхватила одну руку, сжатую в кулак, а другой, размахнувшись, нанесла удар по затылку жреца, силой, наверное, сравнимой с ударом бейсбольной биты.
   Удар был точен. Похоже, она перебила «Олли» шейный позвонок. Голова великана качнулась вперед, он зашатался, его жирное пузо перевалилось через поручень. Он выпучил глаза, глядя на плотно утрамбованную землю внизу, но выпрямиться и восстановить равновесие, увы, не мог.
   Раскинув в сторону руки, жрец рухнул вниз. Упал он с глухим стуком и остался лежать на спине, совершенно неподвижно.
   Тут «Стэн», изумленный внезапным исчезновением товарища, обернулся.
   «Давай!» — скомандовал Питер мысленно, пытаясь расшевелить свое скованное испугом тело. «Давай, да поскорее, или ты собираешься оставить всю работу девчонке?» Питер резко шагнул за спину «Стэна» и нанес тому сильнейший удар кулаком в печень. Однако Стэн оказался не так уж слаб. Он опустился на колени, но тут же, покачиваясь, поднялся, готовый защищаться.
   Питер рванулся к жрецу и ударил того носком сапога между ног. Жрец скорчился от боли, но не издал ни звука. Питер занес ногу для нового удара, но промахнулся, и жрец, ухватив его за ногу, ухитрился сильно стукнуть в висок.
   Питеру показалось, что он погрузился в воду, что его захлестнуло высокой волной. «Черт подери, да у меня искры из глаз посыпались!» Питер поднялся, туповато моргая. Колени у него подгибались. «Стэн» снова схватил его за ногу и попытался повалить. Он явно намеревался закрепить успех и снова срезать Питеру по голове.
   Корс Кант замер, глядя на драку. Шагнул было вперед, но остановился, отступил. Не то чтобы он испугался, но происходящее его явно смутило.
   Питер, падая, резко выбросил вперед ногу, и носком в аккурат угодил по нижней челюсти «Стэна», а затем вдарил в солнечное сплетение, но все без толку. Но тут голова жреца запрокинулась назад — это Анлодда потянула его за волосы.
   Жрец отпустил ногу Питера и схватился с девушкой, чем допустил роковую ошибку. Питер вскочил, нырнул за спину жреца, выгнулся дугой и нанес «Стэну» удар в область сердца двумя ногами.
   Жрец сложился пополам, словно шезлонг. Пока он не опомнился, Анлодда и Питер совместными усилиями спихнули его вниз, перебросили через перила, словно бочонок. Так и не сумев разгруппироваться, жрец стукнулся о землю коленями. Питер отвернулся, не глядя на «Стэна», который корчился на земле, потирая колени. Анлодда, похоже, тоже не слишком расстроилась.
   Она тяжело дышала. Драка явно стоила ей сил. Наконец она выдохнула:
   — Почему ты.., почему ты.., ударил его.., туда.., другого места.., не нашел?
   — Чего-чего? — выдавил сквозь зубы Питер, потирая растянутую голень.
   — Я думала.., ну, под колени.., ну, еще куда-то, но.., не между ног! А? Со мной все хорошо, Корс Кант!
   Корс Кант наконец пришел в себя и оказался рядом с Анлоддой. Лицо у него стало такое же белое, как его тяжеленная мантия.
   — Богиня! Тебя не ударили? С тобой все хорошо? Питер проворчал, не слишком довольный тем, что девица критикует его тактику ведения рукопашного боя.
   — Честно говоря, я и сам не ожидал такого равнодушия с его стороны в ответ на удар в пах.
   — Да, со мной все хорошо, Корс Кант, — повторила Анлодда, на этот раз ответив на вопрос барда, после чего повернулась к Питеру и подозрительно уставилась на него. — Принц Ланселот, ты в себе ли? Быть может, у тебя лихорадка? Мы же позвали с собой тех, кто принес последнюю жертву, если не ошибаюсь, а я редко ошибаюсь, ну разве что когда мне совсем уж тоскливо, и я прибавляю восемь к двенадцати и получаю восемнадцать.
   Питер смотрел на девушку, сдвинув черные брови Ланселота, и ждал объяснений.
   Анлодда говорила медленно, не веря тому, что Ланселот не понимает, о чем речь.
   — Так ты действительно не знаешь, что означает последняя жертва для жрецов храма Аттиса?
   Питер только головой покачал. Анлодда изобразила пальцами пару ножниц и щелкнула ими на уровне паха.
   Питер ощутил нечто вроде боли сострадания в этом самом месте и вздрогнул.
   — Ты хочешь сказать, что они… О, Матерь Божья! — Он умолк, представив, как к нему приближаются ржавые серпы. — Варварство какое! Это ритуал такой? Или.., они это сами с собой делают?
   Бард застонал. Он еще сильнее побледнел, сжал губы так, словно его мучала боль или тошнота. Он схватился за перила и в страхе уставился себе под ноги.
   Анлодда заметила это одновременно с Питером. Не спуская глаз с Корса Канта, она ответила на вопрос.
   — Ты должен был это знать. Ты знал это. Бога Аттиса так удручали.., приставания Иштар, ее противоестественная страсть к нему, что он.., избавился от предмет ее желаний.
   — Иштар?
   Анлодда молчала. Корс Кант, похоже, не заметил, что девушка не сводит глаз с него.
   — Иштар.., она была его матерью. И жрецы Аттиса то же самое делают с собой. — Корс Кант, это правда? Ты ведь знаешь больше меня про все эти мифы и сказания, ты же бард как-никак. И еще друид, и все такое.
   Анлодда коснулась носком сапога босой ноги Корса Канта.
   Корс Кант ответил ей автоматически, не поднимая головы, словно ему стыдно было смотреть в глаза девушке.
   — Да, именно так они чтят свою богиню. Нет, Корс Кант не то чтобы открыто увел разговор в сторону, но от Питера не укрылось, что к беседе о жрецах и Аттисе примешивалась тема отношений Корса Канта и Анлодды. Питера знобило. «Сегодня лучше не надо», — подумал он.
   — Корс Кант, — проговорила Анлодда, глядя сквозь юношу. — Нам, конечно, очень повезло, что жрецы оказались такими чурбанами. А ведь им следовало бы догадаться, что ты никакой не Аттис, при том, что ты-то не лишен этого самого предмета вожделений Иштар.
   — Предмета? — беспомощно вопросил Корс Кант, наконец отважившись глянуть возлюбленной в глаза. Шутки он явно не понял.
   — Ну, не сразу же Ланселот убедил тебя напялить эту мантию.
   Теперь уж Питер смутился.
   — Что это ты несешь? Давай, говори! Анлодда усмехнулась, увлеченная собственной шуткой, которая почему-то никого, кроме нее, не смешила.
   — Если ты — Аттис, то должен быть лишен кое-чего, чего ты явно не лишен, хи-хи-хи!
   Анлодда сдавленно хихикнула. Наконец и она поняла, что шутка вышла не слишком пристойная.
   Питер покраснел. Он видел, как смутился юноша, да и вообще, с какой стати девица разболталась на столь щекотливую тему?
   Питер отвернулся и принялся дергать себя за усы. Делал он это слишком энергично, и вырвал целый клок.
   — Гм-м-м. Ланселот? — Анлодда смущенно обратилась к Питеру. Явно она хотела заговорить о чем-то таком, о чем предпочла бы молчать. — Я про.., про принца Горманта. Моего отца. Я…
   И она замолчала. Питер жестом дал ей знак продолжать.
   — Корс Кант, помнишь, как меня признали те саксы? Ну, те, которых я убила около Камланна?
   Мертвая тишина. Анлодда полностью завладела вниманием Питера и барда.
   — Ну… — дрожащим голосом проговорила Анлодда. — Они меня узнали, потому что видели раньше. При дворе Горманта. — Питер ждал. Анлодда добавила:
   — Когда встречались с моим отцом, чтобы заключить союз с ютами против Артуса.
   Питер кивнул.
   — Пожалуй, понятно, почему юты так легко одолели защитников Харлека. — «Сплоховал ты, Гормант. Мог бы я тебе рассказать про пакт, заключенный Сталиным и герром Гитлером: Ах-ах! Вы не имеете права нападать на меня, вот договор, подписанный вами!» И все же Питер понимал, что девушка о чем-то умалчивает. Вероломством Горманта не объяснялось ее присутствие в покоях Артуса с кинжалом в руке.
   — Что ж, — проворчал Питер. — Придется все рассказать Артусу.
   — Понимаю.
   — И я не знаю, что будет после этого с тобой.
   — Понимаю. Ожидание подобно пытке. Это все равно что предложить девушке руку и сердце как раз перед тем, как отправиться на месяц на войну.
   Питер протянул руку, намереваясь утешающе похлопать девушку по плечу, но неизвестно почему промахнулся, и его рука коснулась ее груди. Она не пошевельнулась, не отстранилась, только глаза ее указали на барда, который по-прежнему стоял к ним спиной. Питер отдернул руку, но неохотно, не спеша.
   «И почему, интересно, мальчишка, так спокойно отреагировал на рассказ о предательстве Горманта?» — гадал Питер. Ответ был очевиден: потому, что знал об этом раньше.
   Питер с колоссальным трудом сдерживал гнев. На сей раз извращенное чувство чести барда стоило людям жизни!
   Если бы Ланселоту в этот миг удалось вырваться из оков, в которых держал его Питер, лежать бы Корсу Канту в луже крови, не иначе. И самого Питера от того, чтобы разделаться с юношей, удерживало лишь холодное понимание того, что все эти люди так или иначе уже умерли пятнадцать веков назад.
   Корс Кант смотрел вдаль, но вдруг он прищурился, словно заметил что-то, происходящее в городе.
   Питер проследил за взглядом юноши. Поначалу он видел только безобразно проложенные улицы доримского времени — никаких тебе ровных кварталов. Затем его внимание привлек грязный узкий проулок. Извиваясь вдоль наружной стороны вала, он пересекался с единственной мощеной римской дорогой, что вела к воротам. На пересечении проулка и дороги стояла конюшня без крыши, Возле конюшни столпилось с десяток пьяных ютов. Время от времени кто-то из них пускал стрелу в сторону конюшни. Питер разглядел внутри конюшни, у окна, Бедивира, который пытался отстреливаться, но выходило это у него из рук вон плохо. За спиной брата прятался Кей, размахивающий топором в бессильной ярости.
   С полдюжины стрел одновременно полетели к окну. Бедивир пригнулся. Почти сразу же юты дали новый залп. «Там триста пятьдесят ярдов будет», — в уме подсчитал Питер по привычке. Юты выли как гиены.
   — Митра! — вырвалось у Корса Канта.
   — Да куда вы оба смотрите?
   — Вот проклятие! — выругался Питер. — Всего полчаса прошло, а эти тупицы уже дали окружить себя. Ничего лучше не придумали — в конюшню забрались! И как они только живы до сих пор, как они ухитрились ядовитых грибов не нажраться или в луже не утонуть?
   — Куда вы оба смотрите? Отвечайте же! — сердито воскликнула Анлодда и топнула ногой. Она выгнула шею, но никак не могла понять, что такого видят Питер и Корс Кант, а она сама — нет.
   Корс Кант указал.
   — Конюшня на скрещении дорог, госпо… Анлодда. Анлодда прищурилась. Похоже, от вышивалыцицы-воительницы-принцессы прежде никто не требовал орлиного зрения.
   — Гм-м-м.., вокруг конюшни бежит кучка мужчин… Я что, знаю их? — И тут до нее дошло наконец, и она вскрикнула:
   — О Боже! Там Кей и Бедивир!
   — «Тру-лю-лю и Тру-ля-ля» «Персонажи сказки Льюиса Кэррола „Алиса в Стране Чудес“, двое неуклюжих драчунов.», — пробурчал Питер и охнул, когда Бедивир снова пустил стрелу, и снова промахнулся. Ответом на его выстрел был град стрел и издевательский хохот. Правда, и никто из ютов в цель не попал. Они были пьяны и развлекались.
   — Знаете что, — проговорила Анлодда задумчиво. — Не хотелось бы обмануться, но я готова поклясться моими багряными волосами — не алыми, заметь, Корс Кант, — что если бы мы обрушились на них, вопя, словно баньши, мы бы этим ютам задали жару, а они бы даже опомниться не успели, пьяницы несчастные! Ну это, конечно, если бы мы ударили дружно, разом! — и она выжидающе глянула на Питера.
   — Остынь, — посоветовал он ей.
   — О Господи, да как ты можешь! Там твои люди попали в засаду! Это же все равно что смотреть за тем, как котенка вот-вот переедет тележное колесо, и пальцем не пошевелить, чтобы спасти бедняжку! О, ты меня прекрасно понимаешь!
   Питер покачал головой.
   — Они больше не мои люди. Помнишь? Они по доброй воле покинули меня.