Атеев Алексей Алексеевич. Кровавый шабаш

   Очень скоро Глафира поняла, что в кружке никто ничего не изучал. Разговоры о самосовершенствовании, познании внутренних скрытых возможностей оказались обычной болтовней, видимо выдуманной для самоуспокоения. Даже поцелуйчики, которые вначале насторожили ее, оказались всего лишь частью некой игры. Однако какой? Безвредной, как утверждала Кристина? На самом деле гриб расщеплял психику, уводил от реального мира. Потребителю его становилась безразличной обыденная жизнь. Выпьешь настой, проглотишь несколько граммов порошка — и улетаешь в видениях далеко-далеко.
   Беспризорная ребятня нюхает клей, «смотрит мультики», а эти «интеллектуалы» рассуждают о слиянии с Космосом, о Шамбале, о Великом Деянии… А суть одна и та же. Через полгода с Глафирой случился нервный кризис. Поиски абсолюта дали результат довольно неожиданный, и в первую очередь для родителей Глафиры. Их умненькая дочка зашла в своих исканиях куда-то не туда. Правда, они не подозревали об экспериментах с волшебным грибом и решили, что их чадо, как говорится, «заучилось».
   Последовало пребывание в специальной клинике. Далее академический отпуск, возвращение в Тихореченск…
   Принимать галлюциногены Глафира не прекратила. Втайне от родителей она изредка ездила в Москву, разживалась волшебным грибом и продолжала свои эксперименты. Теперь ей втемяшилось с помощью гриба установить связь с мертвыми. С этой целью она и явилась в тихореченский морг и провела там ночь. Дальнейшее читатель знает.
   Глафира не считала себя наркоманкой, полагая, что в любой момент может прекратить прием снадобья.
   После посещения морга ей стало казаться, что она вот-вот достигнет желанного мига и обретет наконец то, о чем столь долго мечтала: главное откровение, определяющее общий порядок мироздания. Но эксперимент нужно обязательно продолжить. Первый опыт она сочла удачным. Ведь удалось установить связь с мертвой девушкой! Требовалось подтверждение. И Глафира начала искать дальнейшие возможности с помощью волшебного гриба общаться с мертвыми.

«НАДЕЮСЬ, ВЫ СРАБОТАЕТЕСЬ…»

   — Валеев, — высокий блондин лет двадцати пяти протянул Жене руку, — можно просто Альберт. Майор говорил о вас. — Он окинул Женю оценивающим взглядом, чуть задержался на мини. — А вас зовут Евгения Яковлевна?
   — Женя. Если вас — Альберт, то меня — ~ Женя.
   — Не возражаю. Майор просил ввести вас в курс дела. Вам… — Он запнулся.
   — Можно на «ты».
   — Ладно. Так проще… Знаешь, я… — Он засмеялся, чуть покраснел. — Я, честно говоря, надеялся сам работать над этим делом. А тут ты…
   — Но я не хотела перебегать тебе дорожку.
   — Глупости. Немножко неправильно выразился. Понимаешь, я занимаюсь так называемыми «ночными бабочками», проще говоря, проститутками. Вот где они у меня. — Он провел ребром ладони по горлу. — Бессмысленное занятие. Статьи на них нету. Однако публика еще та! Тут тебе и наркотики, и вымогательство, и связи с организованной преступностью. Да и сами они часто становятся жертвами криминала.
   — Все это я знаю, — холодно сказала Женя. — Вы… ты, пожалуйста, по делу.
   — Так вот. У панельных тоже своя градация имеется. Вокзальные… плечевые. Слышала о таких?
   Женя кивнула. Этот Альберт, видно, ее за дурочку принимает.
   — Есть еще несколько категорий, — продолжал Альберт, — массажистки, динамист-ки… Это которые клиентов кидают. Синявки, мушки… Вержбицкая принадлежала, видимо, к самой крутой категории…
   — Видимо?
   — Ну да. Точной информации на ее счет у нас нет. Только отрывочные данные и предположения. Видишь ли, эта группа, к которой принадлежала убитая, практически никаких хлопот не доставляет. Клиентура у них солидная, шума не любит. Поэтому знаем мы о них не так уж много. Известно только, что есть в городе несколько подобных дам. У нас не Москва, не Питер. Но последнее время иностранцы — обычное явление, да и свои денежные мешки появились. Такие, кто любит культурное обхождение: поговорить о литературе, о живописи, пофилософствовать. Отвести, так сказать, душу с интеллигентной дамой. За утехи — одна плата, за культуру — дополнительная и довольно высокая. Случается, нанимают фирмы для важного клиента или для какого-нибудь официального приема. Большинство этих дам владеют иностранными языками, практически все с высшим образованием.
   — А Вержбицкая?
   — Про нее вообще данных ноль. Только слухи. Про Вержбицкую я узнал случайно. С полгода назад в Тихореченск приезжала делегация из Венесуэлы. Дельцы какие-то. Налаживают торговое партнерство — так теперь говорят. Так вот. Одного из этих венесуэльцев обокрали. Доллары сперли, часы золотые. Он в ванной прохлаждался, а номер был не заперт. Стали копать. Ну и всплыла эта Света. Она при делегации гидом-переводчиком состояла. К краже, естественно, никакого отношения не имела. Воришку мы поймали почти сразу, он часы в скупку поволок… Но гиды представляют то или иное экскурсбюро. И переводчики тоже, а Вержбицкая нигде не числилась. Даже стран— ч но. Кроме нее, делегацию сопровождали еще четыре дамы. Две из них относились к той же сомнительной категории.
   — Я сегодня как раз побывала у нее дома, — сообщила Женя.
   — У кого? — не понял Альберт.
   — У Вержбицкой.
   — Так ведь квартира опечатана?
   — Ну… понимаешь… хотела как лучше…
   — Даешь! А майор знает?
   — Он меня там и накрыл. Соседка сообщила.
   — И что ты отыскала в квартире Вержбиц-. кой?
   Женя вспомнила о кассете. Сказать ему? Или лучше майору? Но если парня поставили опекать ее, о кассете он все равно узнает. Тогда и вовсе можно оказаться в дурах.
   — Да так, ничего особенного, — сообщила Женя. — Правда, видеокассету нашла.
   — А что на ней?
   — Не знаю. Но она была спрятана. Во всяком случае, лежала не на виду.
   — Так пойдем посмотрим. У майора в кабинете стоит видик.
   — Проблемы? — спросил Буянов, увидев на пороге Альберта и Женю.
   — Женя кассету обнаружила, — сказал Альберт и посмотрел в сторону видеомагнитофона, — может, глянем?
   На экране возникла просторная комната с огромной кроватью. Невнятные голоса, приглушенная музыка… Людей пока не видно. А вот и они! Два мужчины и две женщины в чем мать родила. Объектив неподвижен — видно, снимали скрытой камерой. Мужчины как по команде повернулись. Наплыв на лица.
   — Да это же Кудрявый! — указал Буянов на крупного плешивого мужчину. — Точно, он! А второй? Постой, постой… Однако!
   — Монаков, — прокомментировал Альберт, — зам прокурора области. Налицо, Николай Степанович, сращивание криминальных и властных структур, и где? В бардаке!
   Женщины, видимо, знали, что их снимают, поскольку старались держаться к камере спинами. Однако несколько раз мелькнули и лица.
   — Вон та, наверное, Вержбицкая, — сказал Альберт. — Приятная дамочка. А вторую я знаю.
   Намерения мужчин на экране стали и вовсе недвусмысленны. Буянов нажал кнопку на пульте.
   — Итак?
   — Судя по бегущей строке внизу кадра, запись сделана три месяца назад, как раз 8 Марта, в Международный женский день, начало съемки — в девять пятнадцать вечера. Видимо, эти господа пришли поздравить присутствовавших при сем дам. Весьма похвально.
   — А через три дня Кудрявого убили, — заметил майор. — Что же получается? Допустим, кто-то устроил эту съемку с целью скомпрометировать Монакова, возможно, он знал, что Кудрявый обречен, потому и подставил его, а девицы эти, несомненно, были посвящены во все. Поэтому Вержбицкую и убили. Убрали, так сказать, лишнего свидетеля.
   — Тогда почему пленку не забрали? — Альберт подмигнул Жене. — Если она нашла, так и другой бы нашел.
   — Действительно. Логично. Но почему она держала пленку у себя?
   — Возможно, это не единственный экземпляр. А может, просто дали ей на хранение.
   — Надо найти и навестить эту дамочку… Ну, ту — вторую… — сказал Альберт.
   — Ладно. Так что, Евгения, поступаешь в распоряжение лейтенанта Валеева. Теперь он твой непосредственный начальник. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Уяснила?

ЭРОС И ТАНАТОС

   Она заканчивала завтрак, когда раздался телефонный звонок.
   — Тебя, — сказала мать.
   — Привет. — Женя узнала голос Альберта. — Буду через десять минут возле твоего дома, спускайся.
   Возле подъезда никого не было видно. Женя завертела головой и увидела знакомую «копейку», за рулем сидел Павлик. Он приветливо махнул рукой, словно приглашая сесть в свой кабриолет. А Женя заметила приближающегося Альберта. Неужели пешком пришел? Похоже на то.
   — Не выспалась? — спросил Альберт. — Чего такая кислая? А я пешком. Тут ведь недалеко. — Он взглянул на часы. — В десять будем у нее.
   — Вас подвезти? — вступил в разговор Павел.
   — Школьный знакомый, — представила его Женя.
   — Что ж, поехали. Нам на Вокзальную. На место приехали быстро.
   — Остановите, пожалуйста, — вежливо попросил Альберт.
   — Вас ждать?
   — Ждать?! — Альберт удивленно посмотрел на Павла. — Я, конечно, не возражаю, но…
   — Что ты привязался?! — со злостью бросила Женя. — Подождать!.. Отвезти!.. Ты что, в извозчики ко мне нанялся?!
   — Вы ее извините, — сказал Альберт, — видать, не с той ноги встала. Большое вам спасибо. Ждать, наверное, не стоит, неизвестно, сколько мы там пробудем. Надеюсь, еще увидимся. Чего ты так на него взъелась? — полюбопытствовал он, когда они шли к подъезду. — Он мне понравился, хороший мальчик.
   Хозяйка открыла дверь, Женя и Альберт вошли в довольно просторную прихожую. Из одежды на хозяйке имелось лишь бикини. Нисколько не стесняясь, она разглядывала посетителей, особенно Женю, и Женя, в свою очередь, изучала представительницу древнейшей профессии. Белокурые кудряшки, вздернутый носик, пухлые губки и большие серые глаза. И в придачу мальчишеская фигурка, стройные ножки, маленькие, круглые, как яблоки, груди. Несмотря на заспанный вид и потеки косметики на лице, гражданку Горшкову можно было смело назвать очень хорошенькой.
   — Садитесь. — Алла указала на кресла, сама удалилась и почти сразу же вернулась, облаченная в полупрозрачный халатик.
   — Кофе хотите?
   — Не откажемся, — сказал Альберт.
   — Сейчас. — Она снова скрылась. Было слышно, как звякает посуда.
   — Через пять минут будет готово, — соо.б-щила она, возвратившись. — Настоящий мокко, а не какая-нибудь растворимая дрянь. Турецкий с пенкой. Меня один турок научил варить. Очень кофе люблю. Особенно с утра. А с похмелья и вовсе ничего лучше не придумали. А мусорня кофе любит?
   — Вот вы, гражданка Горшкова, довольно долго спите в то время, когда весь народ давно на ногах и работает не покладая рук, пытаясь восстановить подорванную кризисом экономику.
   Горшкова засмеялась.
   — Ага, работает, — согласилась она, — только денег за свой труд месяцами не получает. А в мусорне регулярно зарплату выплачивают?
   — Приличные люди… — начал Альберт.
   — Так то приличные, а я падшая, — перебила его Алла. — Сейчас кофе принесу. — Она явилась с подносом, на котором стояли три крохотные чашечки, дымящаяся джезва и сахарница.
   Женя налила себе, попробовала. Кофе оказался очень вкусным, крепким и душистым.
   — Хороший кофе, — подтвердил Альберт, отставляя пустую чашку, — вполне можешь в барменши подаваться. Наверняка от клиентов отбоя не будет.
   — У меня и так от клиентов отбоя нет. А кофе в барах пускай другие варят. Ты, лейтенант, давай говори, чего надо. Неофициальная часть закончена, переходим к деловой беседе.
   — Вы знали Светлану Станиславовну Верж-бицкую?
   Усмешка сползла с лица Горшковой. Она перекрестилась.
   — Светочку? Знала, как же. И на похоронах была. Ее, правда, не в земле хоронили, а в крематории…
   — Она занималась проституцией?
   — Веселый ты парень. Про тебя все девчонки говорят: лейтенант Валеев хороший человек, невредный… А тут как-то сразу: проституцией. Несовременное выражение. Сказал бы хоть — жрица любви… Да, Света была нашего круга.
   — Вот вы сказали: «наш круг». Что вы имеете в виду?
   — Постой, Валеев. Перед практиканткой покрасоваться хочешь? Ты же прекрасно знаешь, о чем идет речь. Мы не какие-нибудь ша-лашовки. Впрочем, чего тебе объяснять.
   — Мы с ней, — Альберт кивнул на Женю, — расследуем убийство. Вот я и пытаюсь выяснить, стала ли она случайной жертвой или это издержки профессии? Вы как считаете, почему ее убили?
   — Никак не считаю. Я не знаю.
   — По-вашему, смерть связана с ее занятием?
   — Опять двадцать пять. Если бы я что-то знала — сказала бы. А гадать не желаю. Возможно, и связана. Скажем, какой-то придурок на нее глаз положил. Он вполне мог ее замочить.
   — Что она была за человек?
   — Хорошая, скромная. Возможно, самая скромная из нас. Интеллигентная. Очень обходительная. Такие не всем нравятся. Иным подавай хамство. Какие сами, таких и рядом видеть хотят. Но Света никогда не изменяла себе, так сказать, не поступалась принципами… Достойно вела себя. Ты думаешь, если проститутка, то она и вовсе грязь? Ошибаешься. Унижений она не переносила. Причем не боялась последствий. Ну, когда клиент выйдет из себя, с кулаками кинется… Да у нее подобного и не случалось. Уж не знаю, чем объяснить. Даром обладала, видать. А как человек? Про душу, что ли? Мне кажется, она готовилась к смерти.
   — То есть?
   — Встречаются такие люди. Словно ждут смерти, испытывают тягу. Слышал выражение «эрос и танатос»?
   — Вроде нет.
   — Темнота! Ну, про Фрейда, надеюсь, слыхал? Так вот. Он толковал: миром двигают два инстинкта: тяга к жизни, к продолжению рода, то есть эрос, и танатос — подсознательное стремление к смерти. У большинства оно явно не выражено. Но тем не менее присутствует в повседневной жизни и проявляется в сновидениях, в определенных поступках, на первый взгляд необъяснимых. По кладбищам она любила прогуливаться. Кстати, могилки совсем рядом с ее домом. Поговаривали, пыталась с жизнью расстаться, вроде вены себе резала. Шрамик на запястье у нее имелся, это точно. Но, похоже, старый. Если вообще шрам появился по этой причине. Разное, конечно, болтают… Но вот что я от нее самой услышала. Как-то, за полгода до смерти, Светка забежала ко мне поздравить с Рождеством. Подарок принесла. — Горшкова поднялась, достала из горки фарфоровую фигурку ангела. — Вот он — подарок.
   — Чисто рождественский сувенир, и очень изящный… — со знанием дела сообщила Женя, разглядывая фигурку.
   — К тому же соответствует прозвищу гражданки Горшковой, — закончил Альберт.
   — Точно. Меня Ангелом некоторые кличут, — засмеялась хозяйка. — Пришла она довольно рано, чуть позже, чем вы сейчас. Я обрадовалась. Достала бутылку виски, кофе сварила. Она выпила рюмашку, и тут началось. Прямо бабья истерика. Давай жаловаться на свою судьбу, заплакала даже. Я ничего понять не могу. Главное, неконкретно говорит. Повторяет разную чепуху. Мол, грязь вокруг, одна грязь! С любой срыв может случиться. Клиент обидел или что похуже… А тут ничего определенного. Я ей толкую: расскажи конкретно, не прячь в себе, полегчает. Тут она вообще понесла о Боге, о дьяволе. Как будто с самого рождения обречена на страдания. Мол, под несчастливой звездой родилась, и весь род ее такой. Туману напустила. Якобы проклятье на ней какое-то висит. Бред! Тогда я ей напрямую: у тебя с мозгами все ли в порядке? Она отвечает: мол, с мозгами-то в порядке, а вот с другим… А с чем другим, не сказала. Думаю, может, заразу какую подцепила? Вдруг СПИД?! Снова напрямки. Она отрицает. Так в чем же дело? Где причина столь буйного поведения? Она снова о проклятии. Потом разговорилась. Как я поняла, не так давно она пережила очень сильный стресс, какие-то зверства. Отсюда все и пошло. ~~
   — А дальше? — спросила Женя.
   — А что дальше? Напилась она, что с ней в общем-то случалось.
   — Она что, алкоголичкой была? — спросил Альберт.
   — Стресс снимала.
   — Ладно. Еще один вопрос. Тут при обыске в квартире убитой обнаружена одна интересная кассета.
   — Кассета? Понятно… Это та, где мы и Кудрявый с прокурором… Это была ее идея. Говорит: давай подстрахуемся на всякий случай. Снимем на видео этих двух козлов. Мало ли что. Вдруг одну из нас прижмут. А кассета — отмазка. Так сказать, шантаж в благородных целях. Я охотно согласилась. Она была умной девочкой и знала, что делает.
   — А снимал кто?
   — Не знаю. Не вникала. Она только сказала: человек очень надежный, ради меня в огонь прыгнет. Кассету мы потом посмотрели с ней вдвоем. Она сказала: запись существует в единственном экземпляре. Да мне-то какая разница.
   — Так, может, ее из-за кассеты убили? Горшкова пожала плечами:
   — Сомневаюсь. Если бы за кассетой охотились, то наверняка вас опередили бы. Потом Кудрявого вскоре убили…
   — Это-то и странно.
   — Чего тут странного? Бандитов что ни день мочат. Свои же…
   — А Монаков?
   — Прокурор? А что он? Скорее всего даже не знает про то, что запечатлен для потомков. А вы ему сообщите? Пускай порадуется, что стал киноартистом. А может, по телику покажете? Ведь сенсация. Прославитесь на всю страну.
   — Но кто все-таки снимал?
   — Сказала же: не знаю. Все! Аудиенция окончена. Я и так сообщила вам больше, чем следовало. Только из симпатии к тебе, лейтенант.
   — И что ты по поводу всего этого думаешь? — спросила Женя, когда они вышли из подъезда на залитую зноем улицу.
   — Все эти бредни об эросе и танатосе не для меня. Мне кажется, дело в кассете.
   — Ну а версия о маньяке?
   — Нельзя сбрасывать со счетов и этот вариант. Ясно одно: нужно искать человека, который вел съемку. Кто это может быть? Скорее всего кто-то действительно очень близкий Вержбицкой. Которому она полностью доверяла. В то же время на такое может пойти человек заинтересованный. Потом я не верю в единственный экземпляр кассеты.
   — Так кто же мог вести съемку? Ведь не пригласила же она оператора с телестудии?
   — Я думаю, этим неизвестным мог быть только один человек. Ее сутенер.
   — А у нее был сутенер?
   — Можешь не сомневаться. И я обязательно узнаю, кто это.
   — Можно было спросить у Горшковой. Альберт засмеялся:
   — Думаешь, она действительно не знает, кто снимал? Ерунда! Знает, конечно. Но никогда не скажет. Более того, в эту минуту она наверняка звонит кому следует и сообщает о нашем визите. Знаешь что? Отправляйся в психиатрический диспансер. Проверь, не состояла ли Вержбицкая там на учете? Может, обращалась за консультацией или имела отношение еще каким боком, а я пробегусь тут по нескольким адресам, постараюсь уточнить некоторые предположения. Завтра доложишь. А пока разбежались.

ЧЕРЕЗ КЛАДБИЩЕ

   В психдиспансере о Вержбицкой никто никогда не слыхивал.
   Сейчас Женя в одиночестве сидела дома перед телевизором. Показывали какой-то допотопный фильм про правильных людей, которые противостояли людям неправильным и в конце концов их побеждали. Мать уехала на дачу, звала с собой Женю, но та сослалась на предстоящие завтра с утра дела. А может, и зря. Сидела бы сейчас на скамейке под вишней, взирала на шесть соток и подсчитывала предстоящий урожай.
   Она вспомнила октябрь девяносто третьего. Танки прямой наводкой бьют по «Белому дому», снайперы садят с крыши и тут же рядом беспечно прогуливаются граждане с мороженым в руках. А она, Женя, видит происходящее, сидя дома на удобном диване перед телевизором. Разве это не удивительно? Вот танк врезал по сверкающей громадине парламента, клубы пыли, дым… Может, в этот миг гибнут люди, рвутся судьбы, а она и миллионы других с отстраненным любопытством взирают на это зрелище, жуя бутерброд или поглощая очередную кружку пива. Грандиозные катаклизмы потрясают страну, но они в лучшем случае лишь щекочут нервы в паузах между рекламой памперсов и сникерсов. Мир сжался до размеров телеэкрана. «За полгода конфликта в Бурунди погибло около миллиона человек!» — сообщает диктор. Миллиона!!! Ужасаешься на секунду и тут же забываешь, потому что рахитичные дети с раздутыми животами и смертной тоской в глазах уступили место вернисажу итальянской моды в Венеции.
   Количество страдания не уменьшилось. Оно неизмеримо больше, чем, скажем, в середине века. Просто оно стало чем-то абстрактным, отразившись в экране, как в кривом зеркале.
   Горит ли твой дом? Нет? Ну и слава богу! Завтра покажут что-то новое.
   Мысли Жени прервал звонок телефона.
   — Белову! — услышала она незнакомый голос.
   — Слушаю.
   — Это беспокоит дежурный по отделу. Через пять минут за вами заедет машина. Распорядился майор Буянов. Выходите к подъезду.
   — А что случилось?
   — Все расскажет сам майор. — В трубке раздались короткие гудки.
   Кроме нее и водителя, в «Рафике» были четыре человека. Знакомым был лишь Буянов.
   — Практикантка наша, — представил он Женю, — Якова Ильича Белова дочка.
   — Ага, — заметил пожилой бородатый дядька, — преемственность. Похвально. А ты, Николай, зачем ее с собой тащишь?
   — Пускай привыкает. Практика есть практика.
   — Успеет еще насмотреться, — произнесла женщина лет сорока с усталым лицом и плохо накрашенными губами, — зря вы ее побеспокоили, Николай Степанович. Сидела бы дома. Вдруг на свидание собиралась? — Женщина засмеялась и уткнулась в журнал.
   — А что случилось? — поинтересовалась Женя как бы невзначай.
   — Убийство, — сообщил бородач.
   — Познакомься, следователь прокуратуры Петр Иванович Дымов, — отрекомендовал его Буянов, — судмедэксперт Малевич Елена Дмитриевна, — указал он на женщину, — а это оперуполномоченный Судец Рудольф Исаакович, старший лейтенант. — Молчавший до сих пор молодой человек в милицейской форме церемонно кивнул головой. — Водителя зовут Гена. Малевич отложила журнал.
   — Невозможно читать, свету мало. — Она обратилась к Жене: — Знавала вашего батюшку. Дотошный был человек. За всякую мелочь цеплялся. — Сказано было явно с подтекстом, смысл которого, видно, был понят остальными. Жене почудился оттенок, похоже, негативный. Она хотела поинтересоваться, что имела в виду судмедэксперт, но ее опередил Буянов.
   — Совершено преступление, — заявил он, обращаясь к Жене, — обнаружен труп. Я хочу, чтобы ты присутствовала при обследовании места преступления, познакомилась с ходом следственных мероприятий. Словом, соприкоснулась…
   — С грязью, — перебила его Малевич. — Лишилась, так сказать, невинности. На каком курсе?
   — Четвертый.
   — Поздновато бросать. Впрочем, юристу не обязательно копаться в дерьме. Скорее наоборот. Вон в Штатах нет профессии почетнее и доходнее.
   — Кроме врачей, — пробурчал себе под нос Дымов.
   — Да, и врачей! Именно врачей! А у нас? — И она без всякой связи спросила: — А куда мы, собственно, едем?
   — На Богачевское кладбище, — отозвался Буянов.
   «Богачевское… Это же почти рядом с местом убийства Вержбицкой, — вспомнила Женя. — Совпадение?»
   — Там поблизости Вержбицкая жила, — сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь.
   — Это которая Вержбицкая? — откликнулся Дымов.
   — Которую задушили, — пояснил Судец. — Две недели назад.
   — Девица молодая, — подсказала Малевич. — А по этому делу есть какие-нибудь результаты?
   — Пока нет, — сказал Буянов, — вот она занимается. — Он кивнул на Женю. — Ираклий, как вы знаете, в больницу попал.
   — Она?! — Малевич с откровенной насмешкой посмотрела на Женю. — Дай бог, как говорится…
   — Все-таки, мне кажется, это работа маньяка, — продолжала Малевич. — Сам способ убийства… Удавка. Мешай она кому — нож или пуля куда проще. К тому же раздел ее… Зачем? Ведь не изнасиловал.
   Женя глянула в окно — они как раз проезжали мимо дома Вержбицкой. Через пару минут микроавтобус затормозил у ворот кладбища. К ним, прихрамывая, быстро шел какой-то старик, облаченный, несмотря на жаркую погоду, в ватную фуфайку.
   — Вы кто? — спросил Буянов, отворив дверцу.
   — Кувалдин, смотритель здешний, — хрипло произнес старик.
   — Залезайте.
   Кувалдин влез в микроавтобус, и в салоне возник густой запах перегара.
   — Фу! — с отвращением произнесла Малевич. — И почему могильщики так много пьют?
   — А для профилактики, — нисколько не смутившись, сказал Кувалдин. — Кладбище, опять же миазмы… Да вы, доктор, не хуже меня знаете.
   — Мы разве знакомы?
   — Да как же, Елена Дмитриевна, или забыли меня? Лет пятнадцать назад вы еще в хирургии были, совсем молоденькая. Оперировали меня. Забыли! Я на железке работал, составителем. Между вагонами попал, голень мне раздробило. Вы мне ногу, можно сказать, по частям собирали.
   — Как будто припоминаю, — неуверенно сказала Малевич. — Кажется, Иван?
   — Точно!
   Микроавтобус въехал на территорию кладбища. Замелькали могильные памятники, кресты. Асфальт довольно быстро кончился, свернули вправо на узенькую дорожку, шедшую почти вплотную к могилам.