Страница:
Алексей Атеев
Кровавый шабаш
ГОЛОС ДОВОЛЕН
Саван… Черный бархатный саван… Черный бархатный… Слово не выходило из сознания, назойливо повторялось вновь и вновь.
— Саван… — помимо воли прошептали губы. — Черный, непременно черный, и, уж конечно, бархатный…
— Что ты заладил! — недовольно произнес Голос. — Дался тебе этот саван! Действуй!
Шел мелкий дождик, почти совсем стемнело, на улице было пустынно, лишь изредка по асфальту проносились неведомо куда спешащие машины.
— Самое время, — сказал Голос.
Он попытался отделаться от привязавшегося слова, выбросить его из головы, но тщетно. Изнутри череп словно долбил незримый дятел.
Саван…
Он крутился возле этого дома почти месяц, выбирая самое разное время: иногда утро, иной раз полдень, но чаще всего вечер. Ее он встречал довольно часто, но она его не замечала, во всяком случае, он не чувствовал, что обнаружен. Возможно, каким-то неведомым ей самой образом она улавливала его присутствие, но лишь на уровне подсознания, как ощущает перепелка парящего в вышине ястреба. Правда, он всегда был осторожен, маскировался тщательно, прикидываясь то еле бредущим старцем, то спортсменом, совершающим пробежку, то дворником. Уж что-что, а маскироваться он умел. Он изучил ее образ жизни, повадки, привычки, он даже научился безошибочно различать присущий ей запах — смесь косметики, каких-то довольно приятных духов и пота. Запах, присущий только ей. Он с закрытыми глазами мог бы определить ее присутствие в многотысячной толпе, во всяком случае, ему так казалось.
Черный… бархатный… мягкий на ощупь… и пахнущий… Пахнущий ею!
Главное, чтоб она вышла!
Он остановился и посмотрел на ее окна. Они светились уютным светом, предполагающим покой и негу. Вечер, за окнами дождь, какой же сумасшедший выйдет в такую погоду на темную улицу? Но она выйдет. Он уверен. Иначе и быть не может. Если бы она была обычным человеком, то, без сомнения, осталась бы дома. Но она не такая, как все, а сейчас наступает ее час.
Дом, где она жила, был довольно ветхим трехэтажным строением, возведенным скорее всего еще до войны. Он стоял на отшибе, по соседству с довольно оживленным шоссе. При доме имелся небольшой дворик, заросший по краям пыльными кустами сирени и акации. Стоял конец мая, сирень зацвела, ее тяжелый, одуряющий запах рождал мысли о кладбище. Кладбище и вправду было совсем недалеко. По его сведениям, она обитала здесь с самого рождения.
Дождь усилился. Не выйдет? Он вновь взглянул в окно. Неожиданно свет погас. Он судорожно вздохнул. Свет вновь вспыхнул. Может быть, она почуяла его присутствие и играет с ним? Играет? Ну конечно! Заманивает в свои сети, куражится… Свет в окне вновь погас. Он напрягся, вглядываясь в темный переплет окна. Через пару минут скрипнула дверь подъезда, и он увидел силуэт, высвеченный тусклым уличным фонарем. Она!
Фигура некоторое время постояла неподвижно, словно раздумывая: выходить под дождь или не стоит. Потом раздался щелчок — это она раскрыла зонт. Отлично! Зонт способствовал внезапности нападения — одна рука занята… Что она будет делать дальше? Фигура вышла из круга света и медленно двинулась вперед. Он тоже отделился от ствола и шагнул следом.
Фигура вдруг пропала. Он дернулся и, забыв об осторожности, выскочил из своего убежища…
Куда она делась? Направление, в котором она шла, он представлял себе достаточно хорошо. Да тут и не было иного пути. Тротуар выводил со двора, потом круто сворачивал вправо. Дальше был пустырь, когда-то застроенный одноэтажными домишками, но теперь абсолютно голый, если не считать зарослей бурьяна и полыни. Сейчас, правда, бурьян еще не вырос. На пустыре, видимо, намечалось построить несколько современных домов, но они так и остались в проекте. Влево от пустыря начиналось кладбище, а вправо на расстоянии примерно полукилометра располагался жилой микрорайон. Она никуда не могла свернуть, да просто и не успела бы. Преследователь закрутил головой: проклятая темень. Достать фонарик?
Зашуршали кусты сирени, и он вновь различил ее силуэт. Что она делала в кустах? Может, писала? Но ведь она только что из дома. Не иначе, морочит его! Теперь он заметил в ее руке какой-то бесформенный предмет. Света не хватало, и он никак не мог определить, что это такое. Внезапно его осенило. Букет! Она вышла из дома, чтобы нарвать сирени, и сейчас вернется назад. Нужно немедленно действовать!
Она медленно пошла по направлению к подъезду, потом остановилась и поднесла букет к лицу.
Наслаждается ароматом! Сейчас, сейчас…
Саван!
Теперь ее было довольно хорошо видно, свет лампочки над дверью подъезда обрисовал силуэт: легкий плащик, копна волнистых волос, зонтик… букет.
Он, пригнувшись, бесшумно подкрался к ней за спину. Пахнуло ее запахом и сиренью. Он достал из кармана тонкий, но необычайно прочный кожаный ремешок. Теперь он сжимал его двумя руками, никак не решаясь… Она шагнула к дому. Все! Ждать больше нельзя. Он рванулся вперед и накинул удавку ей на шею. Она вскрикнула, судорожно дернулась, букет и зонтик выпали из рук. Засучила ногами, попыталась освободиться, рванулась что было сил, но он затягивал удавку все туже и туже. Теперь она только хрипела, сдавшись почти без борьбы. Привычный запах внезапно изменился, теперь она пахла по-другому: остро и неприятно, и он невольно поморщился. Она воняла! Его передернуло от омерзения, но через секунду, совершенно неожиданно для себя он страшно возбудился. Чувство было настолько ярким и острым, что он содрогнулся от сладкой волны и прижался к ней сзади всем телом. Его колотило в пароксизме острейшего наслаждения. Хватка непроизвольно ослабла, и она, тотчас почувствовав это, собрала остатки сил, рванулась в надежде освободиться. Но он уже пришел в себя. Еще несколько судорожных рывков, и она начала обмякать.
«Все! — понял он. — Готова! А теперь…»
Саван, черный саван…
Он поднял ее на руки, удивившись легкости ноши. «Словно резиновая кукла», — пришло на ум. Но, как бы там ни было, он исполнил повеление Голоса. Он сделал это. Правда, не все, не до конца… оставалось еще несколько штрихов. Среди кустов сирени имелась крошечная полянка, которую и в дневное время не было видно, а уж ночью и подавно. Он давно приметил ее и теперь тащил свою жертву именно туда. Положил тело на землю, достал фонарик и посветил в лицо. Жива или нет? Зрачки на свет не реагировали, но на всякий случай он попытался нащупать пульс. Не прощупывается. Отлично. Он всмотрелся в помертвевшие черты. Довольно приятная, он и раньше отмечал это, но смерть, казалось, придала ее облику что-то новое, добавив потусторонней прелести. Он расстегнул пуговицы ее плаща. Под ним было только белье. Желание вновь ворохнулось в паху, он усмехнулся.
Саван…
И еще одно. Необходимо убедиться. Он перевернул труп на живот, задрал полы плаща на голову жертвы и стянул вниз беленькие трусики. Того, что он ожидал увидеть, не было, однако на правой ягодице имелось родимое пятно. Он поднес фонарик почти вплотную. Пятно имело странную звездчатую форму. Все совпадало. Теперь он смотрел на обнаженное тело без всяких эмоций. Приказ выполнен.
Он достал из кармана куртки кусок черной ткани и нож.
Саван… саван… саван…
Он прислушался. Голос не давал о себе знать, но он явственно ощутил: Голос доволен.
— Саван… — помимо воли прошептали губы. — Черный, непременно черный, и, уж конечно, бархатный…
— Что ты заладил! — недовольно произнес Голос. — Дался тебе этот саван! Действуй!
Шел мелкий дождик, почти совсем стемнело, на улице было пустынно, лишь изредка по асфальту проносились неведомо куда спешащие машины.
— Самое время, — сказал Голос.
Он попытался отделаться от привязавшегося слова, выбросить его из головы, но тщетно. Изнутри череп словно долбил незримый дятел.
Саван…
Он крутился возле этого дома почти месяц, выбирая самое разное время: иногда утро, иной раз полдень, но чаще всего вечер. Ее он встречал довольно часто, но она его не замечала, во всяком случае, он не чувствовал, что обнаружен. Возможно, каким-то неведомым ей самой образом она улавливала его присутствие, но лишь на уровне подсознания, как ощущает перепелка парящего в вышине ястреба. Правда, он всегда был осторожен, маскировался тщательно, прикидываясь то еле бредущим старцем, то спортсменом, совершающим пробежку, то дворником. Уж что-что, а маскироваться он умел. Он изучил ее образ жизни, повадки, привычки, он даже научился безошибочно различать присущий ей запах — смесь косметики, каких-то довольно приятных духов и пота. Запах, присущий только ей. Он с закрытыми глазами мог бы определить ее присутствие в многотысячной толпе, во всяком случае, ему так казалось.
Черный… бархатный… мягкий на ощупь… и пахнущий… Пахнущий ею!
Главное, чтоб она вышла!
Он остановился и посмотрел на ее окна. Они светились уютным светом, предполагающим покой и негу. Вечер, за окнами дождь, какой же сумасшедший выйдет в такую погоду на темную улицу? Но она выйдет. Он уверен. Иначе и быть не может. Если бы она была обычным человеком, то, без сомнения, осталась бы дома. Но она не такая, как все, а сейчас наступает ее час.
Дом, где она жила, был довольно ветхим трехэтажным строением, возведенным скорее всего еще до войны. Он стоял на отшибе, по соседству с довольно оживленным шоссе. При доме имелся небольшой дворик, заросший по краям пыльными кустами сирени и акации. Стоял конец мая, сирень зацвела, ее тяжелый, одуряющий запах рождал мысли о кладбище. Кладбище и вправду было совсем недалеко. По его сведениям, она обитала здесь с самого рождения.
Дождь усилился. Не выйдет? Он вновь взглянул в окно. Неожиданно свет погас. Он судорожно вздохнул. Свет вновь вспыхнул. Может быть, она почуяла его присутствие и играет с ним? Играет? Ну конечно! Заманивает в свои сети, куражится… Свет в окне вновь погас. Он напрягся, вглядываясь в темный переплет окна. Через пару минут скрипнула дверь подъезда, и он увидел силуэт, высвеченный тусклым уличным фонарем. Она!
Фигура некоторое время постояла неподвижно, словно раздумывая: выходить под дождь или не стоит. Потом раздался щелчок — это она раскрыла зонт. Отлично! Зонт способствовал внезапности нападения — одна рука занята… Что она будет делать дальше? Фигура вышла из круга света и медленно двинулась вперед. Он тоже отделился от ствола и шагнул следом.
Фигура вдруг пропала. Он дернулся и, забыв об осторожности, выскочил из своего убежища…
Куда она делась? Направление, в котором она шла, он представлял себе достаточно хорошо. Да тут и не было иного пути. Тротуар выводил со двора, потом круто сворачивал вправо. Дальше был пустырь, когда-то застроенный одноэтажными домишками, но теперь абсолютно голый, если не считать зарослей бурьяна и полыни. Сейчас, правда, бурьян еще не вырос. На пустыре, видимо, намечалось построить несколько современных домов, но они так и остались в проекте. Влево от пустыря начиналось кладбище, а вправо на расстоянии примерно полукилометра располагался жилой микрорайон. Она никуда не могла свернуть, да просто и не успела бы. Преследователь закрутил головой: проклятая темень. Достать фонарик?
Зашуршали кусты сирени, и он вновь различил ее силуэт. Что она делала в кустах? Может, писала? Но ведь она только что из дома. Не иначе, морочит его! Теперь он заметил в ее руке какой-то бесформенный предмет. Света не хватало, и он никак не мог определить, что это такое. Внезапно его осенило. Букет! Она вышла из дома, чтобы нарвать сирени, и сейчас вернется назад. Нужно немедленно действовать!
Она медленно пошла по направлению к подъезду, потом остановилась и поднесла букет к лицу.
Наслаждается ароматом! Сейчас, сейчас…
Саван!
Теперь ее было довольно хорошо видно, свет лампочки над дверью подъезда обрисовал силуэт: легкий плащик, копна волнистых волос, зонтик… букет.
Он, пригнувшись, бесшумно подкрался к ней за спину. Пахнуло ее запахом и сиренью. Он достал из кармана тонкий, но необычайно прочный кожаный ремешок. Теперь он сжимал его двумя руками, никак не решаясь… Она шагнула к дому. Все! Ждать больше нельзя. Он рванулся вперед и накинул удавку ей на шею. Она вскрикнула, судорожно дернулась, букет и зонтик выпали из рук. Засучила ногами, попыталась освободиться, рванулась что было сил, но он затягивал удавку все туже и туже. Теперь она только хрипела, сдавшись почти без борьбы. Привычный запах внезапно изменился, теперь она пахла по-другому: остро и неприятно, и он невольно поморщился. Она воняла! Его передернуло от омерзения, но через секунду, совершенно неожиданно для себя он страшно возбудился. Чувство было настолько ярким и острым, что он содрогнулся от сладкой волны и прижался к ней сзади всем телом. Его колотило в пароксизме острейшего наслаждения. Хватка непроизвольно ослабла, и она, тотчас почувствовав это, собрала остатки сил, рванулась в надежде освободиться. Но он уже пришел в себя. Еще несколько судорожных рывков, и она начала обмякать.
«Все! — понял он. — Готова! А теперь…»
Саван, черный саван…
Он поднял ее на руки, удивившись легкости ноши. «Словно резиновая кукла», — пришло на ум. Но, как бы там ни было, он исполнил повеление Голоса. Он сделал это. Правда, не все, не до конца… оставалось еще несколько штрихов. Среди кустов сирени имелась крошечная полянка, которую и в дневное время не было видно, а уж ночью и подавно. Он давно приметил ее и теперь тащил свою жертву именно туда. Положил тело на землю, достал фонарик и посветил в лицо. Жива или нет? Зрачки на свет не реагировали, но на всякий случай он попытался нащупать пульс. Не прощупывается. Отлично. Он всмотрелся в помертвевшие черты. Довольно приятная, он и раньше отмечал это, но смерть, казалось, придала ее облику что-то новое, добавив потусторонней прелести. Он расстегнул пуговицы ее плаща. Под ним было только белье. Желание вновь ворохнулось в паху, он усмехнулся.
Саван…
И еще одно. Необходимо убедиться. Он перевернул труп на живот, задрал полы плаща на голову жертвы и стянул вниз беленькие трусики. Того, что он ожидал увидеть, не было, однако на правой ягодице имелось родимое пятно. Он поднес фонарик почти вплотную. Пятно имело странную звездчатую форму. Все совпадало. Теперь он смотрел на обнаженное тело без всяких эмоций. Приказ выполнен.
Он достал из кармана куртки кусок черной ткани и нож.
Саван… саван… саван…
Он прислушался. Голос не давал о себе знать, но он явственно ощутил: Голос доволен.
НОЧЬ В МОРГЕ
Один из двух тихореченских моргов находился в самом глухом углу довольно обширной территории, занимаемой комплексом городской больницы. Это было приземистое здание с массивными колоннами, просторным крыльцом с полуразвалившимися ступенями, утопавшее в густой зелени.
Заросли, как вокруг замка спящей красавицы, подумала Глафира Кавалерова, когда пробиралась по узенькой тропке сквозь эти дебри. Конечно, к моргу вела и нормальная асфальтированная дорога, но Глаше нравилась именно эта таинственная тропа, проложенная непонятно кем и для чего.
«А вдруг по ночам мертвецы выбираются из морга и именно этой тропой отправляются бродить по окрестностям?» — вообразила Гла-ша и засмеялась.
Жаркий майский день сменился душноватым вечером. Начинало смеркаться. Глаша вышла к моргу и, поднявшись по дряхлым ступеням, дернула ручку двери. Дверь оказалась запертой. Она нашла кнопку и надавила на нее. Где-то в глубине раздалась гулкая трель, потом послышались шаркающие шаги, щелкнул замок, и на пороге вырос заросший бородой неопределенного возраста детина в грязном белом халате.
— Чего надо?
— Я от Вити… Вити Подгурского, — произнесла Глаша. — Он ведь с вами договаривался?
— Витек? — Детина слегка поморщился, провел ладонью по потному лбу. — Ага! Точно! Был базар! Тебя как звать?
— Глафира.
— Ну да. Любительница острых ощущений. — Он неприятно усмехнулся. — Значит, хочешь провести ночь в нашем заведении? — Он снова хмыкнул. — Тоже мне развлечение. Могла бы найти компанию и поприятней.
Глаша постаралась одеться поскромнее. Но заношенные джинсы и такая же майка не могли скрыть достоинств невысокой ладной фигурки, а отсутствие косметики на лице делало его еще свежее.
— Ты принесла?.. — быстро спросил бородатый. — Мне Витек сказал…
Глаша достала из пакета бутылку водки и протянула ее детине. Глаза бородатого радостно блеснули. Он резко крутанул бутылку, отчего жидкость в ней завилась винтом.
— Нормалек! А меня Толиком звать. Будем знакомы, красавица. Так, значит, собираешься здесь на ночь остаться. А трусики не намочишь? — Он захохотал. — Не обижайся, шутка! Но для чего?!
— Видите ли… — замялась Глафира, обдумывая, как лучше объяснить цель своего визита. — Я провожу исследование, хочу проверить одну теорию…
— Теорию? А-а… Что ж, дело хозяйское. Мне-то что, пузырь ты принесла, значит, все путем. Я уйду. Ты дверь закроешь и можешь проводить свои исследования. Только главное — ничего не трогать, по шкафам не рыться, покойников не потрошить!
— Что вы! Я просто посижу рядом.
— Посидишь? Ну сиди, сиди… Собственно, трупы в холодильнике, а ты одета довольно легко для минусовой температуры.
— Что же делать?
— Да я выкачу тебе один. Или пару нужно? Глаша молчала. «А действительно, сколько нужно объектов?»
— Если бы имелись умершие насильственной смертью… — неуверенно сказала она.
— Есть такая! — оживленно произнес Толик. — Сегодня утром доставили. Молодая девка, вроде тебя. Удавили ее, а потом ножичком… Маньяк, должно быть… Ну, пойдем.
Она вошла следом за детиной в просторный вестибюль. И сразу же почувствовала едва ощутимый неприятный запашок.
Толик провел ее в помещение с несколькими большими цинковыми столами.
— Прозекторская, — пояснил Толик. — Вот тут мы их и потрошим. — Он указал на столы. — Я сейчас тебе ее выкачу.
Толик скрылся за какой-то дверью. Через пару минут он появился вновь, толкая перед собой высокую тележку, на которой лежало обнаженное тело.
— Как закончишь, открой эту дверь и закати коляску внутрь. Верни ее на место, а то скандала не оберешься. Сейчас лето… Разбара-банит в тепле…
— А сторож?
— Какие тут сторожа! Они, — он кивнул на труп, — сами себя сторожат. Ну, прощевай. — Он внимательно посмотрел на Глашу. — А может, передумаешь? На кой хрен тебе эта мутотень! Сейчас замахнем с тобой… — Он подбросил на ладони бутылку.
— Я остаюсь.
— Как знаешь, будь здорова. И Толик удалился.
Только теперь Глаша по-настоящему огляделась.
Квадратная комната имела два окна, наполовину закрашенных белой краской, над цементными столами висели мощные светильники, стены комнаты до потолка были выложены белым кафелем, вдоль них стояли медицинские шкафы с поблескивающими в полумраке инструментами. Было тихо, только из крана в раковину мерно капала вода.
Наконец она заставила себя посмотреть на лежащее перед ней тело. Может, выключить свет? Глаша щелкнула выключателем. Мертвая девушка действительно примерно одних с ней лет, может, чуть постарше. Отлично сложена: покатые плечи, длинные стройные ноги, плоский живот, который от самого паха рассекал громадный шов, доходящий почти до горла.
На горле чернела узкая полоса.
«Удавили, — вспомнила Глаша слова бородатого Толика, — а потом ножичком…»
Она присмотрелась. Соски маленьких грушевидных грудей были отрезаны. Кроме того, на них были явственно видны некие странные надрезы, напоминающие не то буквы, не то знаки. Лицо трупа страшно изуродовано, глаза выколоты.
— Кто же тебя так, сестра?.. — тихо произнесла Глаша. — Кому ты помешала? — Она неожиданно представила себя на месте этой девушки, и ее передернуло.
— Нужно успокоиться, а то ничего не выйдет. — Глаша вышла в гулкий вестибюль, достала сигареты и закурила. Несколько затяжек, казалось, вернули уверенность. Она докурила сигарету, бросила ее в никелированную плевательницу и вернулась назад. Подошла к двери, из-за которой Толик выкатил тележку с телом, щелкнула выключателем и заглянула внутрь. Вдоль стен стояли такие же коляски, на которых лежали мертвецы, некоторые прямо на полу.
Глаша захлопнула дверь и повернулась к мертвой девушке. Как же начинать? До сих пор она представляла себе все довольно четко. Но теперь…
С чего начать? Первое: подготовить место. Она обвела глазами помещение. Сесть на стул рядом с покойницей? Нет, не годится. Находясь в трансе, можно упасть. Нужно лечь. Но на что? Не на коляску же, на которой возят трупы? Она снова вышла в вестибюль морга. Здесь имелось несколько коротких кушеток, обтянутых кожзаменителем. Если составить две рядом, то вполне можно улечься.
Глаша перетащила кушетки в прозекторскую и пристроила их рядом с коляской.
Она присела на кушетку, вновь взглянула на мертвую, вздохнула… Пора начинать. Свет можно выключить. Так спокойнее.
Глаша достала из пакета небольшую склянку с мутной жидкостью коричневого цвета, откупорила пробку, взболтала, зачем-то понюхала, потом залпом выпила и откинулась на свое ложе.
Первое ощущение — страшная горечь. Полость рта словно стянуло, челюсти закаменели, гортань онемела… По телу пробежала мгновенная конвульсия. Сознание помутилось. На несколько минут она полностью отключилась. Потом — дым! Все вокруг словно окутало густым белым дымом. Дым пронзают яркие вспышки… постепенно он мутнеет, рассеивается… яркие вспышки продолжаются. Цвет пронзительно-голубой, ослепляющий, вроде огней электросварки… Она чувствует приятное покалывание, словно по телу проходит слабый электрический разряд. Голова становится ясной и как бы хрустальной. Вспышки прекращаются. Все! Началось!
Теперь она видит себя сверху. Недвижимое тело, широко открытые глаза… Рядом та, убиенная… Глаше нет до нее никакого дела. Она готова устремиться ввысь, взлететь над миром, вновь ощутить то, что уже переживала не раз, — экстаз слияния с космосом. Стены исчезли, и перед ней открылось черное небо, наполненное миллиардами звезд. Вперед!
Частичка сознания, не растворившаяся в сверкающем потоке, успела прореагировать: «Куда! Ты не за этим сюда пришла, ты пришла…»
Она вспомнила. Но чувство освобождения от тела было столь захватывающим! Или рвануться ввысь? Промедление оказалось роковым. Над головой снова был потолок морга. Теперь она услышала голоса, невнятное жалобное бормотание, стоны… Как будто просьбы о помощи…
Голосов становилось все больше, они слились в один невнятный гул, напоминавший отдаленный шум воды.
«Мертвые, — поняла она. — Не могут свыкнуться со своей участью. Хотят вернуться назад. Тщетно. Возврата нет!»
Но голоса тех, за стеной, не волновали Глашу. И они постепенно ослабевали и наконец исчезли совсем.
А убиенная? Та, казалось, молчала. И вдруг Глаша почувствовала, как проникает в чужое сознание или то, что осталось вместо сознания. Она стала той, убиенной!
Запах дождя… и сирени… Ощущение покоя. Внезапный ужас… Некто бросается на нее сзади, сдавливает горло. Это мужчина. Она не видит его лица, но ощущает прижавшееся к ней тело, чувствует его неистовое возбуждение, острейшее возбуждение охватывает и ее… Но оно — другого рода. Это возбуждение агонизирующего тела. Сирень пахнет все нестерпимее.
Что-то гадкое, скверное… Ей не больно, но очень страшно. Кара! Это кара!
За что? Глаша не может понять. Ясно одно — та испытывает чувство вины. Ночной луг. Пахнет болотом. Мерцает костерок, неясные тени… Все исчезает. Постель, какие-то мужчины. Болезненное наслаждение…
Внезапно Глаша отчетливо ощутила, что обнаружена. Убиенная почувствовала чужое присутствие. Недоумение… немой вопрос… разочарование. Возможно, она решила, что жива. Однако быстро поняла, что ошиблась. Более того, она поняла, что та, с кем она вступила в контакт, реально существует, а она уже нет. Она мертва. Мертвее не бывает! Тело начинает разлагаться, а душа?.. Что будет с ней дальше в этом новом состоянии? Тоска пронзила все существо Глаши, такая тоска, какой до сих пор она не знала. Найди… отомсти… — это было последнее, что ей удалось понять.
Все померкло. Видения кончились. Обрушился тяжелый мрак. Наконец Глаша очнулась, поднялась, ощущая себя выжатой и опустошенной. В прозекторской было темно. Она нащупала выключатель, зажгла свет, механически начала уничтожать следы своего пребывания: вернула на место кушетки, взялась за ручки коляски и еще раз вгляделась в мертвое лицо. Что же та пыталась ей сказать? Сейчас она не в силах обдумать случившееся. Нужно прийти в себя, как следует выспаться. Так всегда бывает после приема снадобья.
Она закатила коляску с телом в холодильную камеру и покинула морг.
Заросли, как вокруг замка спящей красавицы, подумала Глафира Кавалерова, когда пробиралась по узенькой тропке сквозь эти дебри. Конечно, к моргу вела и нормальная асфальтированная дорога, но Глаше нравилась именно эта таинственная тропа, проложенная непонятно кем и для чего.
«А вдруг по ночам мертвецы выбираются из морга и именно этой тропой отправляются бродить по окрестностям?» — вообразила Гла-ша и засмеялась.
Жаркий майский день сменился душноватым вечером. Начинало смеркаться. Глаша вышла к моргу и, поднявшись по дряхлым ступеням, дернула ручку двери. Дверь оказалась запертой. Она нашла кнопку и надавила на нее. Где-то в глубине раздалась гулкая трель, потом послышались шаркающие шаги, щелкнул замок, и на пороге вырос заросший бородой неопределенного возраста детина в грязном белом халате.
— Чего надо?
— Я от Вити… Вити Подгурского, — произнесла Глаша. — Он ведь с вами договаривался?
— Витек? — Детина слегка поморщился, провел ладонью по потному лбу. — Ага! Точно! Был базар! Тебя как звать?
— Глафира.
— Ну да. Любительница острых ощущений. — Он неприятно усмехнулся. — Значит, хочешь провести ночь в нашем заведении? — Он снова хмыкнул. — Тоже мне развлечение. Могла бы найти компанию и поприятней.
Глаша постаралась одеться поскромнее. Но заношенные джинсы и такая же майка не могли скрыть достоинств невысокой ладной фигурки, а отсутствие косметики на лице делало его еще свежее.
— Ты принесла?.. — быстро спросил бородатый. — Мне Витек сказал…
Глаша достала из пакета бутылку водки и протянула ее детине. Глаза бородатого радостно блеснули. Он резко крутанул бутылку, отчего жидкость в ней завилась винтом.
— Нормалек! А меня Толиком звать. Будем знакомы, красавица. Так, значит, собираешься здесь на ночь остаться. А трусики не намочишь? — Он захохотал. — Не обижайся, шутка! Но для чего?!
— Видите ли… — замялась Глафира, обдумывая, как лучше объяснить цель своего визита. — Я провожу исследование, хочу проверить одну теорию…
— Теорию? А-а… Что ж, дело хозяйское. Мне-то что, пузырь ты принесла, значит, все путем. Я уйду. Ты дверь закроешь и можешь проводить свои исследования. Только главное — ничего не трогать, по шкафам не рыться, покойников не потрошить!
— Что вы! Я просто посижу рядом.
— Посидишь? Ну сиди, сиди… Собственно, трупы в холодильнике, а ты одета довольно легко для минусовой температуры.
— Что же делать?
— Да я выкачу тебе один. Или пару нужно? Глаша молчала. «А действительно, сколько нужно объектов?»
— Если бы имелись умершие насильственной смертью… — неуверенно сказала она.
— Есть такая! — оживленно произнес Толик. — Сегодня утром доставили. Молодая девка, вроде тебя. Удавили ее, а потом ножичком… Маньяк, должно быть… Ну, пойдем.
Она вошла следом за детиной в просторный вестибюль. И сразу же почувствовала едва ощутимый неприятный запашок.
Толик провел ее в помещение с несколькими большими цинковыми столами.
— Прозекторская, — пояснил Толик. — Вот тут мы их и потрошим. — Он указал на столы. — Я сейчас тебе ее выкачу.
Толик скрылся за какой-то дверью. Через пару минут он появился вновь, толкая перед собой высокую тележку, на которой лежало обнаженное тело.
— Как закончишь, открой эту дверь и закати коляску внутрь. Верни ее на место, а то скандала не оберешься. Сейчас лето… Разбара-банит в тепле…
— А сторож?
— Какие тут сторожа! Они, — он кивнул на труп, — сами себя сторожат. Ну, прощевай. — Он внимательно посмотрел на Глашу. — А может, передумаешь? На кой хрен тебе эта мутотень! Сейчас замахнем с тобой… — Он подбросил на ладони бутылку.
— Я остаюсь.
— Как знаешь, будь здорова. И Толик удалился.
Только теперь Глаша по-настоящему огляделась.
Квадратная комната имела два окна, наполовину закрашенных белой краской, над цементными столами висели мощные светильники, стены комнаты до потолка были выложены белым кафелем, вдоль них стояли медицинские шкафы с поблескивающими в полумраке инструментами. Было тихо, только из крана в раковину мерно капала вода.
Наконец она заставила себя посмотреть на лежащее перед ней тело. Может, выключить свет? Глаша щелкнула выключателем. Мертвая девушка действительно примерно одних с ней лет, может, чуть постарше. Отлично сложена: покатые плечи, длинные стройные ноги, плоский живот, который от самого паха рассекал громадный шов, доходящий почти до горла.
На горле чернела узкая полоса.
«Удавили, — вспомнила Глаша слова бородатого Толика, — а потом ножичком…»
Она присмотрелась. Соски маленьких грушевидных грудей были отрезаны. Кроме того, на них были явственно видны некие странные надрезы, напоминающие не то буквы, не то знаки. Лицо трупа страшно изуродовано, глаза выколоты.
— Кто же тебя так, сестра?.. — тихо произнесла Глаша. — Кому ты помешала? — Она неожиданно представила себя на месте этой девушки, и ее передернуло.
— Нужно успокоиться, а то ничего не выйдет. — Глаша вышла в гулкий вестибюль, достала сигареты и закурила. Несколько затяжек, казалось, вернули уверенность. Она докурила сигарету, бросила ее в никелированную плевательницу и вернулась назад. Подошла к двери, из-за которой Толик выкатил тележку с телом, щелкнула выключателем и заглянула внутрь. Вдоль стен стояли такие же коляски, на которых лежали мертвецы, некоторые прямо на полу.
Глаша захлопнула дверь и повернулась к мертвой девушке. Как же начинать? До сих пор она представляла себе все довольно четко. Но теперь…
С чего начать? Первое: подготовить место. Она обвела глазами помещение. Сесть на стул рядом с покойницей? Нет, не годится. Находясь в трансе, можно упасть. Нужно лечь. Но на что? Не на коляску же, на которой возят трупы? Она снова вышла в вестибюль морга. Здесь имелось несколько коротких кушеток, обтянутых кожзаменителем. Если составить две рядом, то вполне можно улечься.
Глаша перетащила кушетки в прозекторскую и пристроила их рядом с коляской.
Она присела на кушетку, вновь взглянула на мертвую, вздохнула… Пора начинать. Свет можно выключить. Так спокойнее.
Глаша достала из пакета небольшую склянку с мутной жидкостью коричневого цвета, откупорила пробку, взболтала, зачем-то понюхала, потом залпом выпила и откинулась на свое ложе.
Первое ощущение — страшная горечь. Полость рта словно стянуло, челюсти закаменели, гортань онемела… По телу пробежала мгновенная конвульсия. Сознание помутилось. На несколько минут она полностью отключилась. Потом — дым! Все вокруг словно окутало густым белым дымом. Дым пронзают яркие вспышки… постепенно он мутнеет, рассеивается… яркие вспышки продолжаются. Цвет пронзительно-голубой, ослепляющий, вроде огней электросварки… Она чувствует приятное покалывание, словно по телу проходит слабый электрический разряд. Голова становится ясной и как бы хрустальной. Вспышки прекращаются. Все! Началось!
Теперь она видит себя сверху. Недвижимое тело, широко открытые глаза… Рядом та, убиенная… Глаше нет до нее никакого дела. Она готова устремиться ввысь, взлететь над миром, вновь ощутить то, что уже переживала не раз, — экстаз слияния с космосом. Стены исчезли, и перед ней открылось черное небо, наполненное миллиардами звезд. Вперед!
Частичка сознания, не растворившаяся в сверкающем потоке, успела прореагировать: «Куда! Ты не за этим сюда пришла, ты пришла…»
Она вспомнила. Но чувство освобождения от тела было столь захватывающим! Или рвануться ввысь? Промедление оказалось роковым. Над головой снова был потолок морга. Теперь она услышала голоса, невнятное жалобное бормотание, стоны… Как будто просьбы о помощи…
Голосов становилось все больше, они слились в один невнятный гул, напоминавший отдаленный шум воды.
«Мертвые, — поняла она. — Не могут свыкнуться со своей участью. Хотят вернуться назад. Тщетно. Возврата нет!»
Но голоса тех, за стеной, не волновали Глашу. И они постепенно ослабевали и наконец исчезли совсем.
А убиенная? Та, казалось, молчала. И вдруг Глаша почувствовала, как проникает в чужое сознание или то, что осталось вместо сознания. Она стала той, убиенной!
Запах дождя… и сирени… Ощущение покоя. Внезапный ужас… Некто бросается на нее сзади, сдавливает горло. Это мужчина. Она не видит его лица, но ощущает прижавшееся к ней тело, чувствует его неистовое возбуждение, острейшее возбуждение охватывает и ее… Но оно — другого рода. Это возбуждение агонизирующего тела. Сирень пахнет все нестерпимее.
Что-то гадкое, скверное… Ей не больно, но очень страшно. Кара! Это кара!
За что? Глаша не может понять. Ясно одно — та испытывает чувство вины. Ночной луг. Пахнет болотом. Мерцает костерок, неясные тени… Все исчезает. Постель, какие-то мужчины. Болезненное наслаждение…
Внезапно Глаша отчетливо ощутила, что обнаружена. Убиенная почувствовала чужое присутствие. Недоумение… немой вопрос… разочарование. Возможно, она решила, что жива. Однако быстро поняла, что ошиблась. Более того, она поняла, что та, с кем она вступила в контакт, реально существует, а она уже нет. Она мертва. Мертвее не бывает! Тело начинает разлагаться, а душа?.. Что будет с ней дальше в этом новом состоянии? Тоска пронзила все существо Глаши, такая тоска, какой до сих пор она не знала. Найди… отомсти… — это было последнее, что ей удалось понять.
Все померкло. Видения кончились. Обрушился тяжелый мрак. Наконец Глаша очнулась, поднялась, ощущая себя выжатой и опустошенной. В прозекторской было темно. Она нащупала выключатель, зажгла свет, механически начала уничтожать следы своего пребывания: вернула на место кушетки, взялась за ручки коляски и еще раз вгляделась в мертвое лицо. Что же та пыталась ей сказать? Сейчас она не в силах обдумать случившееся. Нужно прийти в себя, как следует выспаться. Так всегда бывает после приема снадобья.
Она закатила коляску с телом в холодильную камеру и покинула морг.
в «ХИТРОМ ДОМИКЕ»
Здание Кировского районного управления милиции, известное под именем «хитрый домик», в Тихореченске знал каждый: оно считалось одной из архитектурных достопримечательностей города. Построенное еще до революции неким романтически настроенным купчишкой, оно являло собой причудливое смешение различных архитектурных стилей. Так, фасад напоминал уменьшенную копию готического собора, боковые стороны имели ложноклассические портики, а по углам крыши возвышались остроконечные башенки — точь-в-точь мавританские минареты.
Милицейское руководство весьма гордилось особняком, не жалело средств на ремонт и реставрацию, а на фасаде красовалась мраморная доска с надписью: «Памятник старины. Охраняется государством».
И вот сейчас Евгения Яковлевна Белова впервые переступила порог «хитрого домика», о котором была столько наслышана.
— К кому? — равнодушно спросил дежурный, мельком глянув на нее.
— К Буянову.
— Третий этаж, — так же равнодушно сообщил дежурный и уткнулся в какую-то книгу.
Причудливый особняк и внутри имел столь же хитрое устройство, то есть состоял из странным образом изогнутых коридоров с нишами, тупиками и винтовыми лестницами. Некоторое время Женя плутала по почти пустынному зданию, останавливалась перед дверьми с табличками, вглядывалась в надписи. Наконец остановилась перед довольно обшарпанной дверью с надписью: «Начальник уголовного розыска майор Буянов Николай Степанович».
Женя постучалась и вошла. За заваленным бумагами столом сидел мужчина в штатском лет сорока, довольно полный, с широким, несколько бабьим лицом. Кроме бумаг, на столе стоял небольшой магнитофон, из которого неслась какая-то иностранная песенка.
— Вам чего?
— Здравствуйте, вот явилась в ваше распоряжение, — сообщила она, протягивая направление.
Он взглянул на бумагу:
— Ага, практикантка. Ну что ж, присаживайся. Ничего, что я на «ты»?
— Конечно, — поспешно сказала Женя.
— Неплохо выглядишь, — сообщил Буянов. — Современно. Так почему все-таки милиция?
— Даже не знаю, как объяснить. Мой отец… Он тоже был милиционером…
— А как фамилия? Ах да! Якова Ильича дочка?
Женя кивнула.
— Знавал… Работал под его началом. — Он хотел сказать что-то еще, но, видно, передумал. — С компьютером работать умеешь?
Она кивнула.
— Хорошо! — твердо сказал майор, видимо приняв решение. — Практика — дело серьезное. Я бы даже сказал — ответственное. Тебе еще сколько учиться?
— Год.
— А потом?
Женя пожала плечами:
— Там видно будет.
— Невразумительно. Что значит «видно будет»? Хотя конечно… В нынешнее время загадывать наперед очень сложно. Обстановка, конечно, непростая. Уровень преступности растет. Задыхаемся. Каждый день что-нибудь да происходит. Прямо и не знаю…
«Зачем он мне это рассказывает? — с тоской подумала Женя. — Сейчас будет час толочь воду в ступе, а потом отправит разбирать какие-нибудь затхлые бумажки».
— Мне бы работу… задание, — неуверенно произнесла Женя.
Он стал перебирать бумаги.
— Ага. Вот. На днях убийство у нас произошло… Лишили жизни гражданку, довольно молодую, между прочим. Расследование было поручено старшему лейтенанту Алферову, а он возьми да заболей. Аппендицит, да к тому же —осложненный перитонитом! Еле спасли. Недели две на больничной койке проваландается, а то и больше. Вот ты и займись. Почитай, что он там написал. — Буянов протянул Жене папку. — Преступление это не совсем обычное. Похоже, маньяк работал. Но нужно разобраться, кем была жертва. Тут тоже не все ясно. Подобное преступление для нас не характерно. В Москве или в Питере… там другое дело. Хотя и здесь пару лет назад имело место нечто подобное. Так называемое «дело Лифтера». В лифтах он девчонок подкарауливал…
— Помню, — односложно сказала Женя.
— Его, как ты знаешь, поймали. Дали высшую меру, потом заменили на пожизненное. Зря, по-моему. В нынешнем преступлении есть общие детали с тем, давним. Жертва тоже была задушена. Короче, нужно разобраться с ее личностью. Вот и разберись! Такое, значит, тебе задание. Погоди, я напишу требование на удостоверение. Как только получишь, возвращайся сюда, возьми дело и начинай читать. Потом сообщишь мне свои соображения. Ясно?
Женя довольно быстро получила временное удостоверение, представляющее собой плотный кусочек картона с фотографией и печатью. И на том спасибо. Потом она вернулась в кабинет майора, который вручил ей папку с делом и поместил в крошечную полутемную комнатку.
— Кабинет Алферова, — пояснил Буянов, — маленький, конечно, зато отдельный. При желании можешь пойти пообедать, буфет у нас внизу, в подвале. Кормят так себе.
Женя поблагодарила майора и уселась за стол неведомого ей Алферова. Она сидела, тупо уставившись на серый картон папки, на надпись «Дело №…». Потом подняла голову и огляделась. Собственно говоря, смотреть было не на что. Узкий как пенал кабинетик. Стол занимал почти половину его площади. Напротив стоял допотопный деревянный стул, отполированный до блеска задами и спинами бесчисленных посетителей.
Женя раскрыла папку. Здесь лежало несколько машинописных листков и снимков. Взялась за снимки. Ей не раз приходилось видеть подобные фотографии в учебниках по криминалистике, но до сих пор Женя не могла к ним привыкнуть. Обезображенный труп молодой женщины, снятый в различных ракурсах…
Легкий озноб пробежал по ее коже. Разыгралось воображение? Представила себя на месте жертвы? Скорее всего так.
Она вспомнила, как был возбужден весь город, когда пресловутый Лифтер, о деле которого напомнил майор, свирепствовал по вечерам в многоэтажках. Каких только слухов не ходило! Женская часть населения Тихоречен-ска была охвачена паникой. Его довольно быстро изловили. Маньяк-убийца оказался на вид нормальным парнем из вполне благополучной семьи. Женя училась тогда в последнем классе. Отец был еще жив. Она несколько раз пыталась расспросить его о маньяке, но он отмалчивался. Раз, уставившись взглядом на ее открытые почти до бедер ноги, зло бросил: «Сами же провоцируете!» Женя обиделась. Наверное, зря. Она отложила фотоснимки, задумалась… Отец не одобрял выбора дочери. Считал, что специальность юриста не для нее. Когда она поступила в институт, он уже тяжело болел. Видно, хотел серьезно поговорить с ней, но не успел…
Из машинописных листочков явствовало, что звали убитую — Вержбицкая Светлана Станиславовна, двадцать четыре года, русская, образование высшее, к моменту смерти нигде не работала. Жила одна в двухкомнатной квартире на Зеленом шоссе. Найдена во дворе своего дома 26 мая в 10 часов утра дворником Ахмедо-вой… Способ убийства — удушение. Не была изнасилована, хотя обнаружена совершенно раздетой. Отрезаны соски у грудей. На теле имеются многочисленные порезы. По заключению судмедэксперта, порезы нанесены уже после смерти. В деле фигурировали фотоснимки порезов. Женя стала их разглядывать. На грудях вроде какие-то знаки, на животе вырезан крест.
Похоже, действительно работа безумца. Из ушей не вынуты золотые сережки, золотая цепочка сорвана с шеи и отброшена в сторону. Явно маньяк. Серийный убийца, вспомнила она термин. Если серийный, то не было ли за последнее время аналогичных убийств? Скорее всего не было. Иначе майор обязательно сказал бы ей о них. Но маньяк обычно не ограничивается одной жертвой. Тогда нужно ждать следующую… Но почему Буянов обмолвился, что нужно разобраться с ее личностью?
— Уже прочитала? — удивился Буянов, увидев на пороге Женю, держащую в руках картонную папку.
— Тут всего три листочка.
— Выводы сделала?
— Похоже на работу серийного убийцы.
— Серийного убийцы? — Майор поморщился. — Не люблю этого термина. Нам только их не доставало. Мало нам Лифтера. Однако в серийного убийцу я не очень верю. Вполне возможно, что кто-то пытается толкнуть нас на ложный путь. Мол, изрезал все тело — значит, маньяк. Что-то тут не так.
Милицейское руководство весьма гордилось особняком, не жалело средств на ремонт и реставрацию, а на фасаде красовалась мраморная доска с надписью: «Памятник старины. Охраняется государством».
И вот сейчас Евгения Яковлевна Белова впервые переступила порог «хитрого домика», о котором была столько наслышана.
— К кому? — равнодушно спросил дежурный, мельком глянув на нее.
— К Буянову.
— Третий этаж, — так же равнодушно сообщил дежурный и уткнулся в какую-то книгу.
Причудливый особняк и внутри имел столь же хитрое устройство, то есть состоял из странным образом изогнутых коридоров с нишами, тупиками и винтовыми лестницами. Некоторое время Женя плутала по почти пустынному зданию, останавливалась перед дверьми с табличками, вглядывалась в надписи. Наконец остановилась перед довольно обшарпанной дверью с надписью: «Начальник уголовного розыска майор Буянов Николай Степанович».
Женя постучалась и вошла. За заваленным бумагами столом сидел мужчина в штатском лет сорока, довольно полный, с широким, несколько бабьим лицом. Кроме бумаг, на столе стоял небольшой магнитофон, из которого неслась какая-то иностранная песенка.
— Вам чего?
— Здравствуйте, вот явилась в ваше распоряжение, — сообщила она, протягивая направление.
Он взглянул на бумагу:
— Ага, практикантка. Ну что ж, присаживайся. Ничего, что я на «ты»?
— Конечно, — поспешно сказала Женя.
— Неплохо выглядишь, — сообщил Буянов. — Современно. Так почему все-таки милиция?
— Даже не знаю, как объяснить. Мой отец… Он тоже был милиционером…
— А как фамилия? Ах да! Якова Ильича дочка?
Женя кивнула.
— Знавал… Работал под его началом. — Он хотел сказать что-то еще, но, видно, передумал. — С компьютером работать умеешь?
Она кивнула.
— Хорошо! — твердо сказал майор, видимо приняв решение. — Практика — дело серьезное. Я бы даже сказал — ответственное. Тебе еще сколько учиться?
— Год.
— А потом?
Женя пожала плечами:
— Там видно будет.
— Невразумительно. Что значит «видно будет»? Хотя конечно… В нынешнее время загадывать наперед очень сложно. Обстановка, конечно, непростая. Уровень преступности растет. Задыхаемся. Каждый день что-нибудь да происходит. Прямо и не знаю…
«Зачем он мне это рассказывает? — с тоской подумала Женя. — Сейчас будет час толочь воду в ступе, а потом отправит разбирать какие-нибудь затхлые бумажки».
— Мне бы работу… задание, — неуверенно произнесла Женя.
Он стал перебирать бумаги.
— Ага. Вот. На днях убийство у нас произошло… Лишили жизни гражданку, довольно молодую, между прочим. Расследование было поручено старшему лейтенанту Алферову, а он возьми да заболей. Аппендицит, да к тому же —осложненный перитонитом! Еле спасли. Недели две на больничной койке проваландается, а то и больше. Вот ты и займись. Почитай, что он там написал. — Буянов протянул Жене папку. — Преступление это не совсем обычное. Похоже, маньяк работал. Но нужно разобраться, кем была жертва. Тут тоже не все ясно. Подобное преступление для нас не характерно. В Москве или в Питере… там другое дело. Хотя и здесь пару лет назад имело место нечто подобное. Так называемое «дело Лифтера». В лифтах он девчонок подкарауливал…
— Помню, — односложно сказала Женя.
— Его, как ты знаешь, поймали. Дали высшую меру, потом заменили на пожизненное. Зря, по-моему. В нынешнем преступлении есть общие детали с тем, давним. Жертва тоже была задушена. Короче, нужно разобраться с ее личностью. Вот и разберись! Такое, значит, тебе задание. Погоди, я напишу требование на удостоверение. Как только получишь, возвращайся сюда, возьми дело и начинай читать. Потом сообщишь мне свои соображения. Ясно?
Женя довольно быстро получила временное удостоверение, представляющее собой плотный кусочек картона с фотографией и печатью. И на том спасибо. Потом она вернулась в кабинет майора, который вручил ей папку с делом и поместил в крошечную полутемную комнатку.
— Кабинет Алферова, — пояснил Буянов, — маленький, конечно, зато отдельный. При желании можешь пойти пообедать, буфет у нас внизу, в подвале. Кормят так себе.
Женя поблагодарила майора и уселась за стол неведомого ей Алферова. Она сидела, тупо уставившись на серый картон папки, на надпись «Дело №…». Потом подняла голову и огляделась. Собственно говоря, смотреть было не на что. Узкий как пенал кабинетик. Стол занимал почти половину его площади. Напротив стоял допотопный деревянный стул, отполированный до блеска задами и спинами бесчисленных посетителей.
Женя раскрыла папку. Здесь лежало несколько машинописных листков и снимков. Взялась за снимки. Ей не раз приходилось видеть подобные фотографии в учебниках по криминалистике, но до сих пор Женя не могла к ним привыкнуть. Обезображенный труп молодой женщины, снятый в различных ракурсах…
Легкий озноб пробежал по ее коже. Разыгралось воображение? Представила себя на месте жертвы? Скорее всего так.
Она вспомнила, как был возбужден весь город, когда пресловутый Лифтер, о деле которого напомнил майор, свирепствовал по вечерам в многоэтажках. Каких только слухов не ходило! Женская часть населения Тихоречен-ска была охвачена паникой. Его довольно быстро изловили. Маньяк-убийца оказался на вид нормальным парнем из вполне благополучной семьи. Женя училась тогда в последнем классе. Отец был еще жив. Она несколько раз пыталась расспросить его о маньяке, но он отмалчивался. Раз, уставившись взглядом на ее открытые почти до бедер ноги, зло бросил: «Сами же провоцируете!» Женя обиделась. Наверное, зря. Она отложила фотоснимки, задумалась… Отец не одобрял выбора дочери. Считал, что специальность юриста не для нее. Когда она поступила в институт, он уже тяжело болел. Видно, хотел серьезно поговорить с ней, но не успел…
Из машинописных листочков явствовало, что звали убитую — Вержбицкая Светлана Станиславовна, двадцать четыре года, русская, образование высшее, к моменту смерти нигде не работала. Жила одна в двухкомнатной квартире на Зеленом шоссе. Найдена во дворе своего дома 26 мая в 10 часов утра дворником Ахмедо-вой… Способ убийства — удушение. Не была изнасилована, хотя обнаружена совершенно раздетой. Отрезаны соски у грудей. На теле имеются многочисленные порезы. По заключению судмедэксперта, порезы нанесены уже после смерти. В деле фигурировали фотоснимки порезов. Женя стала их разглядывать. На грудях вроде какие-то знаки, на животе вырезан крест.
Похоже, действительно работа безумца. Из ушей не вынуты золотые сережки, золотая цепочка сорвана с шеи и отброшена в сторону. Явно маньяк. Серийный убийца, вспомнила она термин. Если серийный, то не было ли за последнее время аналогичных убийств? Скорее всего не было. Иначе майор обязательно сказал бы ей о них. Но маньяк обычно не ограничивается одной жертвой. Тогда нужно ждать следующую… Но почему Буянов обмолвился, что нужно разобраться с ее личностью?
— Уже прочитала? — удивился Буянов, увидев на пороге Женю, держащую в руках картонную папку.
— Тут всего три листочка.
— Выводы сделала?
— Похоже на работу серийного убийцы.
— Серийного убийцы? — Майор поморщился. — Не люблю этого термина. Нам только их не доставало. Мало нам Лифтера. Однако в серийного убийцу я не очень верю. Вполне возможно, что кто-то пытается толкнуть нас на ложный путь. Мол, изрезал все тело — значит, маньяк. Что-то тут не так.