А потом пришла зима. Подморозило, припорошило землю первым снежком. Правда, снег на Херсонесском маяке съедало близкое дыхание моря, но летчики могли видеть его за бухтой Казачьей, и когда поднимались в воздух.
Плохая погода и некоторое превосходство в воздухе (перегруппировка войск Манштейна накануне второго штурма) дали нам возможность подготовиться к тяжелым боям. Мы много учили летчиков на земле, отрабатывали пары и их взаимодействие, сколотили постоянные группы по 4–6 самолетов. Ребята успели слетаться, узнать друг друга, изучить район, привыкнуть к морю.
Пятая эскадрилья весь день просидела на аэродроме в ожидании вылета, но удалось подняться только четверым на сопровождение штурмовиков. И то, как говорили потом летчики, зря проболтались – в воздухе не было ни одного немецкого самолета. А когда наши возвращаясь, показались над аэродромом, все ахнули: выпускали четыре «яка», а с задания пришло пять.
– Не твой ли дал приплод, – шутили над техником Федяниным, хозяином самолета Алексеева.
Пятым оказался прилетевший из Анапы лейтенант Гриб. В Анапе он остался один от прежнего состава 9-го полка и упросил генерала Ермаченкова отпустить его на защиту Севастополя…
Ранним утром семнадцатого декабря механики залили в систему охлаждения теплую воду, опробовали на всех режимах моторы и укутали их стегаными на вате чехлами. На аэродроме воцарилась гулкая тишина,
Ждали, как и вчера, приказа на вылет.
Мажерыкин остался на КП у телефона, а Ныч и я вышли на воздух.
– Подышим свеженьким, – сказал Батько, посасывая погасшую трубку.
Он снял крышку самодельной зажигалки, загородил ладонью фитиль и чиркнул по колесику. В этот миг загрохотало на переднем крае – по всей подкове от Бельбекской долины до Балаклавы. Я механически глянул на ручные часы, было ровно восемь.
– Подышали!
Грохот усиливался. В дело вступила наша артиллерия горизонт заволакивало дымом. Нам не стоялось на месте Смотрели на север, а спиной чувствовали: вот-вот откроется дверь и Мажерыкин крикнет: «По самолетам», мысленно мы были уже в воздухе.
И вот открылась дверь домика КП. Это я скорее ощутил, чем услышал. Наружу вывалился Кудымов. Крикнув мне и Нычу «пока!», майор побежал к капонирам.
Взлетали «яки», «миги», «ишаки», «илы», «пешки». По горизонту вороньими стаями тянулись «юнкерсы» и «хейнкели». Вокруг них – белые хлопья разрывов зенитных снарядов. Недалеко от маяка прогуливались «мессеры». Аэродром прикрывала четверка «мигов». В гуле моторов тонули все другие звуки. Казалось, вся авиация поднята, а о нашей эскадрилье забыли.
Но вот от командного пункта авиагруппы подъехали на старом ЗИСе генерал Остряков, подполковник Юмашев и майор Наумов. – Кулаки чешутся? – спросил Остряков. – У меня тоже. Ваша задача – я не стал передавать ее по телефону, знал, увижу вас лично– ваша задача: как только самолеты начнут возвращаться с задания, взлетайте всей эскадрильей и смените группу прикрытия аэродрома. Потом оставите у маяка четверку, а с остальными с полчаса побарражируете у Севастополя. Вопросы будут? – Все ясно, товарищ генерал.
– Выполняйте. Ну, что же, Константин Иосифович, – обратился Остряков к Юмашеву, – по большому кругу? А вы, Николай Александрович, что скажете? – По большому, Николай Алексеевич… Командующий сам рвался в бой.
Красиво взлетела их тройка и с набором высоты ушла на север.
Вскоре вернулись с задания двухкилевые «петляковы», 5-я эскадрилья поднялась в воздух. Сели «петляковы», приземлились подоспевшие штурмовики, пошли на посадку истребители сопровождения, а в это время к Херсонесскому маяку приближалось до двадцати немецких бомбардировщиков, с группой прикрытия. Как и условились на земле, пары – Авдеев – Шилкин, Алексеев Бабаев и Ватолкин – Шелякин устремились навстречу бомбардировщикам. Их цели – разбить плотный строй, к которому невозможно было подойти ни сзади, ни сверху. Сбоку пошла в атаку не успевшая сесть дежурная четверка «мигов» Кудымова. Пары Рыбалки, Калинина, Данилко и Гриба закрутили карусель с «мессершмиттами». Строй бомбардировщиков раскололся.
Кто-то из четверки Кудымова поджег Ю-88 и тот упал в море. Я стрелял по «хейнкелю». Сбить его удалось только с третьего захода. Хотел атаковать и «юнкерса», сбрасывающего в море бомбы, но на боевом развороте помешали «мессершмитты».
Сбросили бомбы в море и повернули назад еще несколько стервятников. Остальные бомбили наш аэродром. По ним открыла огонь плавучая батарея. Одного «юнкерса» зенитчики сбили сразу и он догорал на заснеженном пустыре за Казачьей бухтой. Другой от прямого
попадания снаряда развалился в воздухе и горящими кусками падал в бухту. Два другие с трудом держась, уходили под охраной своих истребителей. За пределами действия плавучей батареи пары Алексеева и Ватолкина поймали отставшего «юнкерса». Он отчаянно отстреливался. «Мессершмиттов» близко не оказалось и тогда наши летчики применили звездную атаку – одновременно с четырех сторон. И «юнкере» свалился. Один гитлеровец успел выпрыгнуть и болтался на парашюте за городком 35-й батареи…
Воздух насытился запахом гари и тротила. Смешанный с пылью дым медленно оседал, смещаясь к бухте, за которой догорал «юнкерс». – А здорово плавучка бьет, – заметил тогда на земле Бугаев.
– Бьет правильно, – согласился Кокин и, подумав, добавил простуженным голосом. – Когда ее трогают. А не тронь ее, всю жизнь простоит и ни одного выстрела не сделает.
Бугаев мотнул головой, продекламировал нараспев: «Нас не трогай-мы не тронем, а затронешь-спуску не дадим…».
И рассмеялся.
– Батарея «Не тронь меня», – сказал он. – Так что ли Петр Петрович?
Неразговорчивый Бурлаков улыбнулся одними губами.
– Вроде бы так, – выжал он из себя.
С того дня новое название плавучей батареи «Не тронь меня» быстро распространилось и прижилось.
Вечером перед отъездом в Севастополь командующий заглянул в землянку технического состава 5-й эскадрильи. Посреди землянки на столбе дрожало красноватое пламя коптилки. Вторая коптилка из стреляной гильзы дымила под нишей окна на столе, сколоченном из ящиков. Табачный дым слоился густой синевой, как на заре туман в низинах. У печурки – кучка откуда-то добытых щепок. Пахло бензином.
Командующему ВВС, как и полагается, доложил инженер Макеев. Техники, механики, младшие специалисты застыли в ожидании, что скажет генерал. Лица усталые, обветренные, у большинства ещё не умытые после напряженного дня. Руки загрубевшие, с въевшимся в поры и вокруг ногтей маслом. Генерал Остряков поздоровался с каждым за руку, предложил сесть. – Итак, друзья, начал командующий. – Сегодня враг совершил вторую попытку взять штурмом главную базу Черноморского флота, наш любимый Севастополь. После двухчасовой усиленной артподготовки но всему Афронту и массированных налетов авиации танки и перхота противника перешли в наступление. Несмотря на мороз, солдаты шли в одних мундирах, во весь рост. Шинели и теплые вещи им обещали выдать в Севастополе. У одного убитого немецкого офицера найден приказ командующего одиннадцатой армии генерала Манштейна. В нем сказано, что время выжидания прошло, и он надеется, что его головорезы разобьют нас в первой же атаке…
Генерал на минуту умолк, обвел всех глазами. Люди сидели тихо, лица их были сосредоточенно внимательны. – Но Севастополь не пал, – продолжал Остряков. – Враг захлебнулся в собственной крови. Славные черноморцы отбили все, и самые яростные атаки противника. Участвовали в этом и мы с вами. Вы крепко потрудились сегодня, прекрасно подготовили все самолеты эскадрильи, ни моторы, ни оружие, ни приборы не подвели.
Но, друзья мои, скажу честно, положение на фронте тяжелое. Особая угроза нависла в районе Бельбека и Мекензи – на направлении главного удара. Здесь враг сосредоточил большие силы и стремится любой ценой прорваться к северной стороне. К тому же противник имеет возможность свободно подтягивать свои резервы. Мы же лишены такой возможности. Сегодня наши штурмовики и бомбардировщики нанесли большой урон гитлеровцам, а в наиболее критических местах помогли наземным войскам отбросить превосходящие силы противника.
Однако вы должны знать, что сейчас на Севастопольском фронте численность немецкой авиации в три раза больше нашей. У них триста самолетов, у нас-сто. А увеличить парк машин мы не можем: у нас нет аэродромов. Значит, каждому нашему летчику придется воевать за троих, а вам содержать самолеты так, чтобы они были всегда в боевой готовности. Для этого иногда придется не доспать, испытать и другие трудности. За время нашей работы здесь я убедился, что вы народ выносливый, трудолюбивый, что порой делаете даже невозможное в данных условиях. В каждом бьется горячее сердце патриота и долг свой вы выполните с честью. Вижу, у вас сейчас жуткие условия быта. Ни умыться, ни обсушиться толком негде. Есть простуженные. Тут и от вас многое зависит, и наши тыловики что-то упустили. Во всяком случае нужны срочные меры. Какие будут вопросы?
Все молчали. Потом кто-то из техников, не то Федянин, не то Буштрук сказал:
– Товарищ генерал, хочу заверить вас, что техсостав никогда не подведет. А на условия мы не жалуемся. Ведь это еще рай против передовой. Там люди в окопах, хоть в дождь, хоть в мороз и под обстрелом, а мы в землянке, если и протопить нечем, зато в затишье. И на постелях спим. Все переживем. Лишь бы Севастополь отстоять…
Два дня бушевала на передовой смерть. Два дня сражались черноморцы с численно превосходящим врагом, много положили они солдат гитлеровской армии, сами несли потери, но не дали противнику прорвать линию фронта.
Третий день немцы начали снова сильной артиллерийской подготовкой и опять пошли в наступление. И еще два дня лилась кровь, стонала земля и ревело небо.
Остряков и подполковник Юмашев стояли на Малаховом кургане, наблюдали воздушный бой. Два «юнкерса» прорвались на Северную сторону, приготовились бомбить Севастополь. Наш Як-1 атаковал головную машину снизу и сбил ее с одного захода.
– Вот молодец, – похвалил Остряков, – чисто, мастерски сработал. Знать бы кто.
– Узнаем, товарищ генерал. – Сказал Юмашев.
– Я видел и другие сбивали с одного захода, но у этого роспись своя, сказал Остряков. – Обязательно узнайте его фамилию.
Когда налет на Севастополь закончился, а истребители улетели на аэродром, Юмашев позвонил на свой КП и попросил начальника штаба сообщить фамилию летчика который сбил сейчас над бухтой Северной «юнкерса». Через несколько минут с Херсонесского маяка передали, что сбил фашиста пилот 5-й эскадрильи сержант Шелякин.
– Хотел сам поздравить. Жаль, не успею на аэродром, – сказал Остряков. – Он достал свой именной пистолет и протянул Юмашеву. – Прошу, Константин Иосифович, вручите сержанту Шелякину от моего имени перед всем личным составом пятой эскадрильи.
Мы с комиссаром сидели на КП, знакомились с оперативной сводкой за день. Противник потеснил наши войска с Камышловского оврага, с Нижнего и Верхнего Чоргуна. С трудом удерживается нами станция Микензиевы Горы. Нависла прямая угроза прорыва немцев на Северную сторону.
Около полуночи с КП группы дали отбой. Туман становился плотнее и до утра, сказали синоптики, не рассеется. – Утром, в семь ноль-ноль быть в боевой готовности номер один, – приказал Юмашев.
К Одиннадцати часам туман рассеялся. Вся авиация Севастопольского оборонительного района была поднята на подавление огневых точек противника. 5-й эскадрилье было приказано прикрыть отряд кораблей, который находился уже у мыса Фиолент и следовал в Севастополь. Остряков сам готовился к вылету с Юмашевым и Наумовым. Он сказал нам:
– Отряд кораблей идет под флагом командующего Черноморским флотом вице-адмирала Октябрьского. На борту кораблей– морская пехота и оружие. Они не могут ждать до наступления темноты, слишком тяжелая обстановка на Северной стороне вынуждает командующего провести корабли в Севастополь днем под огнем артиллерии и авиации противника. Приложим все усилия, но не допустим бомбардировщиков к кораблям. А это нам удастся в том случае, если мы не будем гоняться за одиночными самолетами, не будем стараться сбить «юнкерса» или «мессершмитта», не будем ввязываться в бой с истребителями противника. Их будет много и наша задача разбивать строй бомбардировщиков, заставлять их сбрасывать бомбы куда угодно, только не на корабли. Вопросы будут?
– Один вопрос, товарищ генерал, – обратился лейтенант Шилкин. – А что делать с тем, который сам в прицел влезет?
Остряков улыбнулся. Он любил шутку даже в серьезном деле.
– Таких разрешаю сбивать…
Корабли – впереди один за другим два крейсера, за ними лидер и два эскадренных миноносца – были уже напротив 35-й батареи, когда 5-я эскадрилья прикрыла над ними небо. Чтобы уравнять скорости, «яки», две четверки и одна шестерка ходили змейкой, на разных высотах и направлениях, охватывая одновременно большое пространство. Внизу пронеслась вдоль отряда кораблей тройка «яков». Летчики 5-й эскадрильи знали – это командующий с командиром 8-го полка и инспектором по технике пилотирования. Остряков набрал высоту, без труда нашел командира эскадрильи, подошел к нему справа и одобрительно кивнул головой. По радио сказали: «Так держать!». Тройка командующего с небольшим принижением для разгона скорости ушла в сторону Микензиевых Гор там обрабатывали немецкую дальнобойную батарею штурмовики капитана Губрия и звено Пе-2 старшего лейтенанта Корзунова под прикрытием истребителей 8-го полка.
К отряду кораблей приближались от побережья немецкие бомбардировщики. Одна девятка, вторая, третья, четвертая. Впереди первой девятки-шестерка «мессершмиттов», выше-вторая и по четверке на флангах,
Я приказал по радио четверке Калинина оставаться в непосредственном прикрытии кораблей, Алексееву и Бабаеву взять на себя головную шестерку истребителей, а сам повел две четверки в лобовую атаку первой девятки «юнкерсов».
Что творилось в небе через минуту, – описать невозможно.
Сражение растянулось на добрый десяток километров. В воздухе находилось одновременно семьдесят самолетов. Моя восьмерка прошла сквозь строй первой девятки «юнкерсов». Они шарахнулись в сторону, начали сбрасывать бомбы в море. Тоже самое произошло и с остальными тридцатью бомбардировщиками. «Мессершмитты» не смогли помешать нашим психическим атакам, так как мы, закончив одну, с ходу начинали вторую. Шли мы в лоб на врага, но драки не затевали, бросались от одной шестерки к другой, отвлекая их на себя. Калинин тоже уклонялся от боя с истребителями и пугал прорвавшихся «юнкерсов». Но так долго продолжаться не могло. Немецких машин было все же намного больше. Выручили нас возвращающиеся с задания «яки» и «чайки».
Море внизу кипело от бомб. А корабли, обогнув Херсонесский мыс, держали курс на Северную бухту. «Юнкерсы» освободились от груза и ушли. Вскоре покинули «поле» боя и «мессершмитты». А вокруг кораблей рвались снаряды немецкой дальнобойной артиллерии.
Штурмовики снова пошли на ее подавление. По огневым точкам противника били наши береговые батареи, крейсеры и эсминцы. 5-ю эскадрилью сменила эскадрилья 8-го полка.
А корабли уже разгружались в Сухарной балке.
Бабаев в этот день сбил шестой немецкий самолет – сравнял свой счет со мной и Шилкиным. Лидером по-прежнему шел Алексеев, он уничтожил семь машин.
Вечером из оперативной сводки мы узнали, что к нам прибыла 79-я бригада морской пехоты. После высадки на берег она ушла в бой и вернула утраченные накануне позиции. Немцы были выбиты за Бельбекскую долину, станцию Микензиевы Горы. Угроза на Северной стороне была ликвидирована.
Командующий гитлеровскими войсками в Крыму фон Манштейн с горечью был вынужден записать в своем дневнике: «На этом сила наступающих иссякла. Командиры наступающих дивизий доложили, что дальнейшие попытки продолжать наступление не обещают успеха. Командование армии дало приказ окончательно приостановить наступление, после того как веские причины, приведенные им в докладе по телефону штабу фронта, убедили в необходимости этого и Гитлера. Более того, нам пришлось, скрепя сердце, отдать приказ об отводе войск с северного участка фронта на высоты севернее долины Бельбека»…
Бабаев и другие
Плохая погода и некоторое превосходство в воздухе (перегруппировка войск Манштейна накануне второго штурма) дали нам возможность подготовиться к тяжелым боям. Мы много учили летчиков на земле, отрабатывали пары и их взаимодействие, сколотили постоянные группы по 4–6 самолетов. Ребята успели слетаться, узнать друг друга, изучить район, привыкнуть к морю.
Пятая эскадрилья весь день просидела на аэродроме в ожидании вылета, но удалось подняться только четверым на сопровождение штурмовиков. И то, как говорили потом летчики, зря проболтались – в воздухе не было ни одного немецкого самолета. А когда наши возвращаясь, показались над аэродромом, все ахнули: выпускали четыре «яка», а с задания пришло пять.
– Не твой ли дал приплод, – шутили над техником Федяниным, хозяином самолета Алексеева.
Пятым оказался прилетевший из Анапы лейтенант Гриб. В Анапе он остался один от прежнего состава 9-го полка и упросил генерала Ермаченкова отпустить его на защиту Севастополя…
Ранним утром семнадцатого декабря механики залили в систему охлаждения теплую воду, опробовали на всех режимах моторы и укутали их стегаными на вате чехлами. На аэродроме воцарилась гулкая тишина,
Ждали, как и вчера, приказа на вылет.
Мажерыкин остался на КП у телефона, а Ныч и я вышли на воздух.
– Подышим свеженьким, – сказал Батько, посасывая погасшую трубку.
Он снял крышку самодельной зажигалки, загородил ладонью фитиль и чиркнул по колесику. В этот миг загрохотало на переднем крае – по всей подкове от Бельбекской долины до Балаклавы. Я механически глянул на ручные часы, было ровно восемь.
– Подышали!
Грохот усиливался. В дело вступила наша артиллерия горизонт заволакивало дымом. Нам не стоялось на месте Смотрели на север, а спиной чувствовали: вот-вот откроется дверь и Мажерыкин крикнет: «По самолетам», мысленно мы были уже в воздухе.
И вот открылась дверь домика КП. Это я скорее ощутил, чем услышал. Наружу вывалился Кудымов. Крикнув мне и Нычу «пока!», майор побежал к капонирам.
Взлетали «яки», «миги», «ишаки», «илы», «пешки». По горизонту вороньими стаями тянулись «юнкерсы» и «хейнкели». Вокруг них – белые хлопья разрывов зенитных снарядов. Недалеко от маяка прогуливались «мессеры». Аэродром прикрывала четверка «мигов». В гуле моторов тонули все другие звуки. Казалось, вся авиация поднята, а о нашей эскадрилье забыли.
Но вот от командного пункта авиагруппы подъехали на старом ЗИСе генерал Остряков, подполковник Юмашев и майор Наумов. – Кулаки чешутся? – спросил Остряков. – У меня тоже. Ваша задача – я не стал передавать ее по телефону, знал, увижу вас лично– ваша задача: как только самолеты начнут возвращаться с задания, взлетайте всей эскадрильей и смените группу прикрытия аэродрома. Потом оставите у маяка четверку, а с остальными с полчаса побарражируете у Севастополя. Вопросы будут? – Все ясно, товарищ генерал.
– Выполняйте. Ну, что же, Константин Иосифович, – обратился Остряков к Юмашеву, – по большому кругу? А вы, Николай Александрович, что скажете? – По большому, Николай Алексеевич… Командующий сам рвался в бой.
Красиво взлетела их тройка и с набором высоты ушла на север.
Вскоре вернулись с задания двухкилевые «петляковы», 5-я эскадрилья поднялась в воздух. Сели «петляковы», приземлились подоспевшие штурмовики, пошли на посадку истребители сопровождения, а в это время к Херсонесскому маяку приближалось до двадцати немецких бомбардировщиков, с группой прикрытия. Как и условились на земле, пары – Авдеев – Шилкин, Алексеев Бабаев и Ватолкин – Шелякин устремились навстречу бомбардировщикам. Их цели – разбить плотный строй, к которому невозможно было подойти ни сзади, ни сверху. Сбоку пошла в атаку не успевшая сесть дежурная четверка «мигов» Кудымова. Пары Рыбалки, Калинина, Данилко и Гриба закрутили карусель с «мессершмиттами». Строй бомбардировщиков раскололся.
Кто-то из четверки Кудымова поджег Ю-88 и тот упал в море. Я стрелял по «хейнкелю». Сбить его удалось только с третьего захода. Хотел атаковать и «юнкерса», сбрасывающего в море бомбы, но на боевом развороте помешали «мессершмитты».
Сбросили бомбы в море и повернули назад еще несколько стервятников. Остальные бомбили наш аэродром. По ним открыла огонь плавучая батарея. Одного «юнкерса» зенитчики сбили сразу и он догорал на заснеженном пустыре за Казачьей бухтой. Другой от прямого
попадания снаряда развалился в воздухе и горящими кусками падал в бухту. Два другие с трудом держась, уходили под охраной своих истребителей. За пределами действия плавучей батареи пары Алексеева и Ватолкина поймали отставшего «юнкерса». Он отчаянно отстреливался. «Мессершмиттов» близко не оказалось и тогда наши летчики применили звездную атаку – одновременно с четырех сторон. И «юнкере» свалился. Один гитлеровец успел выпрыгнуть и болтался на парашюте за городком 35-й батареи…
Воздух насытился запахом гари и тротила. Смешанный с пылью дым медленно оседал, смещаясь к бухте, за которой догорал «юнкерс». – А здорово плавучка бьет, – заметил тогда на земле Бугаев.
– Бьет правильно, – согласился Кокин и, подумав, добавил простуженным голосом. – Когда ее трогают. А не тронь ее, всю жизнь простоит и ни одного выстрела не сделает.
Бугаев мотнул головой, продекламировал нараспев: «Нас не трогай-мы не тронем, а затронешь-спуску не дадим…».
И рассмеялся.
– Батарея «Не тронь меня», – сказал он. – Так что ли Петр Петрович?
Неразговорчивый Бурлаков улыбнулся одними губами.
– Вроде бы так, – выжал он из себя.
С того дня новое название плавучей батареи «Не тронь меня» быстро распространилось и прижилось.
Вечером перед отъездом в Севастополь командующий заглянул в землянку технического состава 5-й эскадрильи. Посреди землянки на столбе дрожало красноватое пламя коптилки. Вторая коптилка из стреляной гильзы дымила под нишей окна на столе, сколоченном из ящиков. Табачный дым слоился густой синевой, как на заре туман в низинах. У печурки – кучка откуда-то добытых щепок. Пахло бензином.
Командующему ВВС, как и полагается, доложил инженер Макеев. Техники, механики, младшие специалисты застыли в ожидании, что скажет генерал. Лица усталые, обветренные, у большинства ещё не умытые после напряженного дня. Руки загрубевшие, с въевшимся в поры и вокруг ногтей маслом. Генерал Остряков поздоровался с каждым за руку, предложил сесть. – Итак, друзья, начал командующий. – Сегодня враг совершил вторую попытку взять штурмом главную базу Черноморского флота, наш любимый Севастополь. После двухчасовой усиленной артподготовки но всему Афронту и массированных налетов авиации танки и перхота противника перешли в наступление. Несмотря на мороз, солдаты шли в одних мундирах, во весь рост. Шинели и теплые вещи им обещали выдать в Севастополе. У одного убитого немецкого офицера найден приказ командующего одиннадцатой армии генерала Манштейна. В нем сказано, что время выжидания прошло, и он надеется, что его головорезы разобьют нас в первой же атаке…
Генерал на минуту умолк, обвел всех глазами. Люди сидели тихо, лица их были сосредоточенно внимательны. – Но Севастополь не пал, – продолжал Остряков. – Враг захлебнулся в собственной крови. Славные черноморцы отбили все, и самые яростные атаки противника. Участвовали в этом и мы с вами. Вы крепко потрудились сегодня, прекрасно подготовили все самолеты эскадрильи, ни моторы, ни оружие, ни приборы не подвели.
Но, друзья мои, скажу честно, положение на фронте тяжелое. Особая угроза нависла в районе Бельбека и Мекензи – на направлении главного удара. Здесь враг сосредоточил большие силы и стремится любой ценой прорваться к северной стороне. К тому же противник имеет возможность свободно подтягивать свои резервы. Мы же лишены такой возможности. Сегодня наши штурмовики и бомбардировщики нанесли большой урон гитлеровцам, а в наиболее критических местах помогли наземным войскам отбросить превосходящие силы противника.
Однако вы должны знать, что сейчас на Севастопольском фронте численность немецкой авиации в три раза больше нашей. У них триста самолетов, у нас-сто. А увеличить парк машин мы не можем: у нас нет аэродромов. Значит, каждому нашему летчику придется воевать за троих, а вам содержать самолеты так, чтобы они были всегда в боевой готовности. Для этого иногда придется не доспать, испытать и другие трудности. За время нашей работы здесь я убедился, что вы народ выносливый, трудолюбивый, что порой делаете даже невозможное в данных условиях. В каждом бьется горячее сердце патриота и долг свой вы выполните с честью. Вижу, у вас сейчас жуткие условия быта. Ни умыться, ни обсушиться толком негде. Есть простуженные. Тут и от вас многое зависит, и наши тыловики что-то упустили. Во всяком случае нужны срочные меры. Какие будут вопросы?
Все молчали. Потом кто-то из техников, не то Федянин, не то Буштрук сказал:
– Товарищ генерал, хочу заверить вас, что техсостав никогда не подведет. А на условия мы не жалуемся. Ведь это еще рай против передовой. Там люди в окопах, хоть в дождь, хоть в мороз и под обстрелом, а мы в землянке, если и протопить нечем, зато в затишье. И на постелях спим. Все переживем. Лишь бы Севастополь отстоять…
Два дня бушевала на передовой смерть. Два дня сражались черноморцы с численно превосходящим врагом, много положили они солдат гитлеровской армии, сами несли потери, но не дали противнику прорвать линию фронта.
Третий день немцы начали снова сильной артиллерийской подготовкой и опять пошли в наступление. И еще два дня лилась кровь, стонала земля и ревело небо.
Остряков и подполковник Юмашев стояли на Малаховом кургане, наблюдали воздушный бой. Два «юнкерса» прорвались на Северную сторону, приготовились бомбить Севастополь. Наш Як-1 атаковал головную машину снизу и сбил ее с одного захода.
– Вот молодец, – похвалил Остряков, – чисто, мастерски сработал. Знать бы кто.
– Узнаем, товарищ генерал. – Сказал Юмашев.
– Я видел и другие сбивали с одного захода, но у этого роспись своя, сказал Остряков. – Обязательно узнайте его фамилию.
Когда налет на Севастополь закончился, а истребители улетели на аэродром, Юмашев позвонил на свой КП и попросил начальника штаба сообщить фамилию летчика который сбил сейчас над бухтой Северной «юнкерса». Через несколько минут с Херсонесского маяка передали, что сбил фашиста пилот 5-й эскадрильи сержант Шелякин.
– Хотел сам поздравить. Жаль, не успею на аэродром, – сказал Остряков. – Он достал свой именной пистолет и протянул Юмашеву. – Прошу, Константин Иосифович, вручите сержанту Шелякину от моего имени перед всем личным составом пятой эскадрильи.
Мы с комиссаром сидели на КП, знакомились с оперативной сводкой за день. Противник потеснил наши войска с Камышловского оврага, с Нижнего и Верхнего Чоргуна. С трудом удерживается нами станция Микензиевы Горы. Нависла прямая угроза прорыва немцев на Северную сторону.
Около полуночи с КП группы дали отбой. Туман становился плотнее и до утра, сказали синоптики, не рассеется. – Утром, в семь ноль-ноль быть в боевой готовности номер один, – приказал Юмашев.
К Одиннадцати часам туман рассеялся. Вся авиация Севастопольского оборонительного района была поднята на подавление огневых точек противника. 5-й эскадрилье было приказано прикрыть отряд кораблей, который находился уже у мыса Фиолент и следовал в Севастополь. Остряков сам готовился к вылету с Юмашевым и Наумовым. Он сказал нам:
– Отряд кораблей идет под флагом командующего Черноморским флотом вице-адмирала Октябрьского. На борту кораблей– морская пехота и оружие. Они не могут ждать до наступления темноты, слишком тяжелая обстановка на Северной стороне вынуждает командующего провести корабли в Севастополь днем под огнем артиллерии и авиации противника. Приложим все усилия, но не допустим бомбардировщиков к кораблям. А это нам удастся в том случае, если мы не будем гоняться за одиночными самолетами, не будем стараться сбить «юнкерса» или «мессершмитта», не будем ввязываться в бой с истребителями противника. Их будет много и наша задача разбивать строй бомбардировщиков, заставлять их сбрасывать бомбы куда угодно, только не на корабли. Вопросы будут?
– Один вопрос, товарищ генерал, – обратился лейтенант Шилкин. – А что делать с тем, который сам в прицел влезет?
Остряков улыбнулся. Он любил шутку даже в серьезном деле.
– Таких разрешаю сбивать…
Корабли – впереди один за другим два крейсера, за ними лидер и два эскадренных миноносца – были уже напротив 35-й батареи, когда 5-я эскадрилья прикрыла над ними небо. Чтобы уравнять скорости, «яки», две четверки и одна шестерка ходили змейкой, на разных высотах и направлениях, охватывая одновременно большое пространство. Внизу пронеслась вдоль отряда кораблей тройка «яков». Летчики 5-й эскадрильи знали – это командующий с командиром 8-го полка и инспектором по технике пилотирования. Остряков набрал высоту, без труда нашел командира эскадрильи, подошел к нему справа и одобрительно кивнул головой. По радио сказали: «Так держать!». Тройка командующего с небольшим принижением для разгона скорости ушла в сторону Микензиевых Гор там обрабатывали немецкую дальнобойную батарею штурмовики капитана Губрия и звено Пе-2 старшего лейтенанта Корзунова под прикрытием истребителей 8-го полка.
К отряду кораблей приближались от побережья немецкие бомбардировщики. Одна девятка, вторая, третья, четвертая. Впереди первой девятки-шестерка «мессершмиттов», выше-вторая и по четверке на флангах,
Я приказал по радио четверке Калинина оставаться в непосредственном прикрытии кораблей, Алексееву и Бабаеву взять на себя головную шестерку истребителей, а сам повел две четверки в лобовую атаку первой девятки «юнкерсов».
Что творилось в небе через минуту, – описать невозможно.
Сражение растянулось на добрый десяток километров. В воздухе находилось одновременно семьдесят самолетов. Моя восьмерка прошла сквозь строй первой девятки «юнкерсов». Они шарахнулись в сторону, начали сбрасывать бомбы в море. Тоже самое произошло и с остальными тридцатью бомбардировщиками. «Мессершмитты» не смогли помешать нашим психическим атакам, так как мы, закончив одну, с ходу начинали вторую. Шли мы в лоб на врага, но драки не затевали, бросались от одной шестерки к другой, отвлекая их на себя. Калинин тоже уклонялся от боя с истребителями и пугал прорвавшихся «юнкерсов». Но так долго продолжаться не могло. Немецких машин было все же намного больше. Выручили нас возвращающиеся с задания «яки» и «чайки».
Море внизу кипело от бомб. А корабли, обогнув Херсонесский мыс, держали курс на Северную бухту. «Юнкерсы» освободились от груза и ушли. Вскоре покинули «поле» боя и «мессершмитты». А вокруг кораблей рвались снаряды немецкой дальнобойной артиллерии.
Штурмовики снова пошли на ее подавление. По огневым точкам противника били наши береговые батареи, крейсеры и эсминцы. 5-ю эскадрилью сменила эскадрилья 8-го полка.
А корабли уже разгружались в Сухарной балке.
Бабаев в этот день сбил шестой немецкий самолет – сравнял свой счет со мной и Шилкиным. Лидером по-прежнему шел Алексеев, он уничтожил семь машин.
Вечером из оперативной сводки мы узнали, что к нам прибыла 79-я бригада морской пехоты. После высадки на берег она ушла в бой и вернула утраченные накануне позиции. Немцы были выбиты за Бельбекскую долину, станцию Микензиевы Горы. Угроза на Северной стороне была ликвидирована.
Командующий гитлеровскими войсками в Крыму фон Манштейн с горечью был вынужден записать в своем дневнике: «На этом сила наступающих иссякла. Командиры наступающих дивизий доложили, что дальнейшие попытки продолжать наступление не обещают успеха. Командование армии дало приказ окончательно приостановить наступление, после того как веские причины, приведенные им в докладе по телефону штабу фронта, убедили в необходимости этого и Гитлера. Более того, нам пришлось, скрепя сердце, отдать приказ об отводе войск с северного участка фронта на высоты севернее долины Бельбека»…
Бабаев и другие
Последний снаряд во второй день нового 1942 года разорвался у берега Казачьей бухты четверть часа назад. Близился вечер. ЗИС командующего остановился у нашего КП. Я выбежал к машине. За рулем сидел Остряков. Он, видимо, спешил засветло попасть в город. Пожав руку через открытую дверцу, сказал:
– Слышали о нашем десанте? Сегодня Керченский полуостров освободили. Передайте товарищам. Ну, как ты тут?
– Ничего, товарищ генерал. Пока без жертв.
– Наступление немцев на Севастополь сорвалось, – сообщил Остряков. – А КП немедленно переведите в землянку. Завтра пришлю специалистов по блиндажам. Выбирайте подходящее место и пусть начинают.
– Спасибо, товарищ генерал.
Это КП было сделано общими усилиями и явилось также укрытием для личного состава. Домик ведь уже был уничтожен немцами.
– Ночью летать не придется – аэродром закроет туман, – продолжал Остряков. – На завтра погоду обещают хорошую, поработаем. Выделите пару сильнейших летчиков, лучше Алексеева и Бабаева, для встречи с Большой земли дальнего бомбардировщика.
– Есть, товарищ генерал.
– Время вылета и прочее вам сообщат с КП Юмашева.
Утром на большой высоте над морем Константин Алексееев и Борис Бабаев встретили ДБ-Зф, обогнули с ним Крымский полуостров почти до Каркинитского залива, а оттуда, с вражеского тыла, снизившись, спокойно вышли на цель.
Бабаев видел сбоку, как от дальнего бомбардировщика снизу отделилась «пятисотка» – пятьсоткилограмовая авиабомба. Она нехотя отстала от самолета, перевалилась на голову и вскоре пропала из виду. За ней посыпались из раскрытых люков «сотки» – стокилограммовые фугасные бомбы. На заснеженной земле взметнулся сильный взрыв и еще десяток поменьше, над ними расплылись черные пятна дыма.
Цель ожила. Медленно потянулись снизу огненные трассы от автоматических зенитных пушек. Впереди, чуть выше появились белые пушистые шапки – рвались крупные зенитные снаряды. Бомбардировщик и истребители начали маневрировать. Они торопились поскорее выйти из зоны обстрела, пересечь, пока нет в воздухе «мессершмиттов», линию фронта, и выскочить над Бельбекской долиной к своим.
Осколок угодил в самолет Бабаева. Кабина заполнилась горячим паром перебило трубку системы водяного охлаждения. Стекла запотели, ничего не стало видно и дышать нечем. Борис откинул назад фонарь кабины, протер перчаткой лобовое стекло. Район цели с его сильной противовоздушной защитой остался позади. Летчик почувствовал характерный запах перегретого двигателя. «Сейчас заклинит мотор», – подумал он обеспокоенно. Прикинув, что запаса высоты хватит, чтобы, планируя, дотянуть домой, немного успокоился. Только бы не попались «мессеры». Драться с ними без мотора немыслимо.
Выключено зажигание, мотор заглох. Только ветер свистел за бортом. Дальний бомбардировщик и «як» Алексеева удалялись, а он, Бабаев, отставая, терял высоту. Алексеев не мог, не имел права бросить прикрываемый им самолет. Бабаев остался один со своею бедой. Такова судьба подбитого истребителя сопровождения. К несчастью, беда в одиночку не ходит. Самолет загорелся. Потянуло через кабину дымом. Пришлось закрыть фонарь.
Прыгать в тылу врага Бабаев не хотел, а когда перетянул фронта, сначала местность была неподходящая, а потом высоты уже не хватало. Самолет горел. Нестерпимо жгло руки и лицо, дымилась одежда. С секунды на секунду взорвутся бензобаки. Бабаев открыл фонарь, отстегнул ремни. Выпрыгнул из кабины при скорости самолета 130 километров в час, сжался в комок. Упал он на ровное летное поле. Люди видели, как он, ДЫМЯ, КАТИЛСЯ клубком, потом недвижимо распластался. В это время приземлившийся без летчика самолёт взорвался на пробеге.
Бабаев открыл глаза и удивился-он еще жив! Голова его лежит на колене медсестры. Сестра держит в руках стаканчик и говорит: «Выпейте». Он покорно выпил, жидкость теплом разлилась по телу, запершило в горле. Лекарство оказалось чистым спиртом. Кто-то подал прогоревший шлемофон.
Пока его осматривал в лазарете врач Максимкин, с Херсонеского маяка приехали на «эмке» я и Ныч. В тот же день попутным самолетом Бабаева отправили в сочинский госпиталь.
Пятого января в 5-й эскадрилье был большой праздник. Всем младшим специалистам присвоили воинские звания на один ранг выше. Пилотам-сержантам – командные воинские звания лейтенантов. Механик флагманского самолета сверхсрочник Петр Петрович Бурлаков получил воентехника 2 ранга. Лейтенанты Николай
Шилкин и Михаил Гриб – старшего лейтенанта. Старшие лейтенанты Константин Алексеев, Борис Бабаев, Степан Данилко, Владимир Капитунов и я стали капитанами. «Были бы сейчас капитанами Женя Ларионов и Семен Минин», вспомнил погибших батько Ныч – ему присвоили батальонного комиссара. Звание майора получил бывший комэск 5-й эскадрильи Иван Степанович Любимов.
По этому случаю Остряков приехал вечером с Наумовым – уже подполковником – в эскадрилью и поздравил каждого «именинника» лично. Пожал руку и прибежавшему на радостях к старым друзьям аэрофоторазведчику Алексею Колесникову – на рукавах его сверкали золотом новенькие нашивки лейтенанта. А Любимову – командующий не был с ним знаком, но много слышал о нем хорошего от Наумова-и Бабаеву генерал послал в Кавказские госпитали поздравительные телеграммы.
Утром командующий по пути на КП группы заглянул в землянку 5-й эскадрильи, попросил собрать летчиков. Когда все пришли, Остряков заговорил негромко, будто перед ним был один собеседник:
– Товарищи, – генерал взглянул на ручные часы. – Сейчас наша артиллерия начнет обработку переднего края противника и войска, обороняющие Севастополь, перейдут в наступление.
В землянке стало совсем тихо.
– Командование одиннадцатой немецкой армии, – продолжал генерал, вынуждено было снять из-под Севастополя часть своих сил и бросить на Керченский участок, чтобы не пустить наш десант дальше в Крым. Вчера наш десант высадился в Евпатории. Летчики зашумели.
– Вчера наш морской десант высадился в Евпатории, – повторил Остряков, не повышая голоса, и снова наступила тишина. – Но что там происходит, нам неизвестно. С десантом – батальоном морской пехоты под командованием капитана второго ранга Буслаева и военкома Бойко – радиосвязь прервана. Высадивший десант тральщик «Взрыватель» – командир капитан-лейтенант Трясцин на базу не вернулся. Сегодня предполагалось высадить в Евпаторию еще один батальон морской пехоты, но необходимо срочно выяснить обстановку. Кто из вас желает вылететь сейчас же на разведку?
– Я, – хором ответили летчики.
– Разрешите мне, товарищ генерал, – попросил я…
– Ну, что же, попробуй… Ни пуха тебе, ни пера…
Облачность стояла сплошная и невысокая, так что в случае опасности всегда можно было найти в ней надежное убежище. Я вышел на Евпаторию с моря. Низко пронесся над городом. Ни на улицах, ни во дворах не увидел ни одного человека. Пролетел над домом, где жил до войны семьей. У театра развернулся и прошел вдоль бульвара до мелководного соленого озера, Майнаки, осмотрел аэродром – всюду безлюдно. Никого не было и на побережье, у осиротевших санаторных и общих пляжей. Решил с моря просмотреть берег, где летом обычно скапливались «дикари», и дорогу на Саки.
Море сильно штормило. Огромные волны беспрерывно накатывались на пологий берег Вдали на берегу у старых причалов виднелась сквозь слабую дымку какая-то большая темная масса. Вскоре она обрела очертания корабля, выброшенного на мель. Он, зарывшись в песок, немного завалился на бок. С правого сверкнул огонь. Корабль жил. Он вел огонь по танкам, которые приближались к нему по дороге от Саки. Я с ходу атаковал головную машину. Но пули и двадцатимиллиметровые пушечные снаряды истребителя для брони танка все равно что брошенная в него горсть мелкой гальки.
Танки, не останавливаясь, били по неподвижному кораблю из пушек, а я ничем не мог помочь обреченному, но не сдающемуся экипажу черноморцев. Пролетел совсем низко, прочитал на левом борту тральщика надпись: «Взрыватель» и улетел. По дороге на Евпаторию двигались немецкие мотомехчасти. Обстрелял одну колонну и ушел в море. Надо было срочно возвращаться на базу.
По результатам разведки командование бросило бомбардировочную и штурмовую авиацию на уничтожение войск, подтягиваемых немцами к Евпатории. 2-й батальон морской пехоты был уже на эсминцах на траверзе Евпатории.
Но в этот день севастопольцам очень не повезло. После артиллерийской подготовки наши войска перешли в наступление. Немцы срочно перебросили из Симферополя свежие резервы, сосредоточили на переднем крае всю мощь своей артиллерии и авиации и наступление захлебнулось. Высадить в Евпатории 2-й батальон морской пехоты помешал сильный шторм. Бомбардировщики и штурмовики нанесли движущимся на подавление десанта частям противника ощутимые потери, но удержать их с воздуха невозможно.
– Слышали о нашем десанте? Сегодня Керченский полуостров освободили. Передайте товарищам. Ну, как ты тут?
– Ничего, товарищ генерал. Пока без жертв.
– Наступление немцев на Севастополь сорвалось, – сообщил Остряков. – А КП немедленно переведите в землянку. Завтра пришлю специалистов по блиндажам. Выбирайте подходящее место и пусть начинают.
– Спасибо, товарищ генерал.
Это КП было сделано общими усилиями и явилось также укрытием для личного состава. Домик ведь уже был уничтожен немцами.
– Ночью летать не придется – аэродром закроет туман, – продолжал Остряков. – На завтра погоду обещают хорошую, поработаем. Выделите пару сильнейших летчиков, лучше Алексеева и Бабаева, для встречи с Большой земли дальнего бомбардировщика.
– Есть, товарищ генерал.
– Время вылета и прочее вам сообщат с КП Юмашева.
Утром на большой высоте над морем Константин Алексееев и Борис Бабаев встретили ДБ-Зф, обогнули с ним Крымский полуостров почти до Каркинитского залива, а оттуда, с вражеского тыла, снизившись, спокойно вышли на цель.
Бабаев видел сбоку, как от дальнего бомбардировщика снизу отделилась «пятисотка» – пятьсоткилограмовая авиабомба. Она нехотя отстала от самолета, перевалилась на голову и вскоре пропала из виду. За ней посыпались из раскрытых люков «сотки» – стокилограммовые фугасные бомбы. На заснеженной земле взметнулся сильный взрыв и еще десяток поменьше, над ними расплылись черные пятна дыма.
Цель ожила. Медленно потянулись снизу огненные трассы от автоматических зенитных пушек. Впереди, чуть выше появились белые пушистые шапки – рвались крупные зенитные снаряды. Бомбардировщик и истребители начали маневрировать. Они торопились поскорее выйти из зоны обстрела, пересечь, пока нет в воздухе «мессершмиттов», линию фронта, и выскочить над Бельбекской долиной к своим.
Осколок угодил в самолет Бабаева. Кабина заполнилась горячим паром перебило трубку системы водяного охлаждения. Стекла запотели, ничего не стало видно и дышать нечем. Борис откинул назад фонарь кабины, протер перчаткой лобовое стекло. Район цели с его сильной противовоздушной защитой остался позади. Летчик почувствовал характерный запах перегретого двигателя. «Сейчас заклинит мотор», – подумал он обеспокоенно. Прикинув, что запаса высоты хватит, чтобы, планируя, дотянуть домой, немного успокоился. Только бы не попались «мессеры». Драться с ними без мотора немыслимо.
Выключено зажигание, мотор заглох. Только ветер свистел за бортом. Дальний бомбардировщик и «як» Алексеева удалялись, а он, Бабаев, отставая, терял высоту. Алексеев не мог, не имел права бросить прикрываемый им самолет. Бабаев остался один со своею бедой. Такова судьба подбитого истребителя сопровождения. К несчастью, беда в одиночку не ходит. Самолет загорелся. Потянуло через кабину дымом. Пришлось закрыть фонарь.
Прыгать в тылу врага Бабаев не хотел, а когда перетянул фронта, сначала местность была неподходящая, а потом высоты уже не хватало. Самолет горел. Нестерпимо жгло руки и лицо, дымилась одежда. С секунды на секунду взорвутся бензобаки. Бабаев открыл фонарь, отстегнул ремни. Выпрыгнул из кабины при скорости самолета 130 километров в час, сжался в комок. Упал он на ровное летное поле. Люди видели, как он, ДЫМЯ, КАТИЛСЯ клубком, потом недвижимо распластался. В это время приземлившийся без летчика самолёт взорвался на пробеге.
Бабаев открыл глаза и удивился-он еще жив! Голова его лежит на колене медсестры. Сестра держит в руках стаканчик и говорит: «Выпейте». Он покорно выпил, жидкость теплом разлилась по телу, запершило в горле. Лекарство оказалось чистым спиртом. Кто-то подал прогоревший шлемофон.
Пока его осматривал в лазарете врач Максимкин, с Херсонеского маяка приехали на «эмке» я и Ныч. В тот же день попутным самолетом Бабаева отправили в сочинский госпиталь.
Пятого января в 5-й эскадрилье был большой праздник. Всем младшим специалистам присвоили воинские звания на один ранг выше. Пилотам-сержантам – командные воинские звания лейтенантов. Механик флагманского самолета сверхсрочник Петр Петрович Бурлаков получил воентехника 2 ранга. Лейтенанты Николай
Шилкин и Михаил Гриб – старшего лейтенанта. Старшие лейтенанты Константин Алексеев, Борис Бабаев, Степан Данилко, Владимир Капитунов и я стали капитанами. «Были бы сейчас капитанами Женя Ларионов и Семен Минин», вспомнил погибших батько Ныч – ему присвоили батальонного комиссара. Звание майора получил бывший комэск 5-й эскадрильи Иван Степанович Любимов.
По этому случаю Остряков приехал вечером с Наумовым – уже подполковником – в эскадрилью и поздравил каждого «именинника» лично. Пожал руку и прибежавшему на радостях к старым друзьям аэрофоторазведчику Алексею Колесникову – на рукавах его сверкали золотом новенькие нашивки лейтенанта. А Любимову – командующий не был с ним знаком, но много слышал о нем хорошего от Наумова-и Бабаеву генерал послал в Кавказские госпитали поздравительные телеграммы.
Утром командующий по пути на КП группы заглянул в землянку 5-й эскадрильи, попросил собрать летчиков. Когда все пришли, Остряков заговорил негромко, будто перед ним был один собеседник:
– Товарищи, – генерал взглянул на ручные часы. – Сейчас наша артиллерия начнет обработку переднего края противника и войска, обороняющие Севастополь, перейдут в наступление.
В землянке стало совсем тихо.
– Командование одиннадцатой немецкой армии, – продолжал генерал, вынуждено было снять из-под Севастополя часть своих сил и бросить на Керченский участок, чтобы не пустить наш десант дальше в Крым. Вчера наш десант высадился в Евпатории. Летчики зашумели.
– Вчера наш морской десант высадился в Евпатории, – повторил Остряков, не повышая голоса, и снова наступила тишина. – Но что там происходит, нам неизвестно. С десантом – батальоном морской пехоты под командованием капитана второго ранга Буслаева и военкома Бойко – радиосвязь прервана. Высадивший десант тральщик «Взрыватель» – командир капитан-лейтенант Трясцин на базу не вернулся. Сегодня предполагалось высадить в Евпаторию еще один батальон морской пехоты, но необходимо срочно выяснить обстановку. Кто из вас желает вылететь сейчас же на разведку?
– Я, – хором ответили летчики.
– Разрешите мне, товарищ генерал, – попросил я…
– Ну, что же, попробуй… Ни пуха тебе, ни пера…
Облачность стояла сплошная и невысокая, так что в случае опасности всегда можно было найти в ней надежное убежище. Я вышел на Евпаторию с моря. Низко пронесся над городом. Ни на улицах, ни во дворах не увидел ни одного человека. Пролетел над домом, где жил до войны семьей. У театра развернулся и прошел вдоль бульвара до мелководного соленого озера, Майнаки, осмотрел аэродром – всюду безлюдно. Никого не было и на побережье, у осиротевших санаторных и общих пляжей. Решил с моря просмотреть берег, где летом обычно скапливались «дикари», и дорогу на Саки.
Море сильно штормило. Огромные волны беспрерывно накатывались на пологий берег Вдали на берегу у старых причалов виднелась сквозь слабую дымку какая-то большая темная масса. Вскоре она обрела очертания корабля, выброшенного на мель. Он, зарывшись в песок, немного завалился на бок. С правого сверкнул огонь. Корабль жил. Он вел огонь по танкам, которые приближались к нему по дороге от Саки. Я с ходу атаковал головную машину. Но пули и двадцатимиллиметровые пушечные снаряды истребителя для брони танка все равно что брошенная в него горсть мелкой гальки.
Танки, не останавливаясь, били по неподвижному кораблю из пушек, а я ничем не мог помочь обреченному, но не сдающемуся экипажу черноморцев. Пролетел совсем низко, прочитал на левом борту тральщика надпись: «Взрыватель» и улетел. По дороге на Евпаторию двигались немецкие мотомехчасти. Обстрелял одну колонну и ушел в море. Надо было срочно возвращаться на базу.
По результатам разведки командование бросило бомбардировочную и штурмовую авиацию на уничтожение войск, подтягиваемых немцами к Евпатории. 2-й батальон морской пехоты был уже на эсминцах на траверзе Евпатории.
Но в этот день севастопольцам очень не повезло. После артиллерийской подготовки наши войска перешли в наступление. Немцы срочно перебросили из Симферополя свежие резервы, сосредоточили на переднем крае всю мощь своей артиллерии и авиации и наступление захлебнулось. Высадить в Евпатории 2-й батальон морской пехоты помешал сильный шторм. Бомбардировщики и штурмовики нанесли движущимся на подавление десанта частям противника ощутимые потери, но удержать их с воздуха невозможно.