Страница:
– Конечно! И давайте на «ты»? Как, не против?
– Нет…
Буквально несколько минут спустя мы уже подходим к ресторану, на пяточке перед которым много военных. Ну, еще бы! Сейчас мы самые обеспеченные люди в стране, которая ничего для нас не жалеет. Мы знаем, как нелегко даются ей все те силы и средства, что идут на поддержание боеспособности армии. Но знаем мы и иное: безопасность первого в мире социалистического государства – превыше всего на свете!
В этот момент слышу сзади удивительно знакомый и родной голос:
– Старший лейтенант Столяров! Немедленно на взлет!
Не веря своим ушам, поворачиваюсь – Сашка! Старший брат! В серой форме танкиста, и уже с капитанскими петлицами. Ну, старший брат всегда первый, чему удивляться – и тут обскакал…
Глава 3
Глава 4
Глава 5
– Нет…
Буквально несколько минут спустя мы уже подходим к ресторану, на пяточке перед которым много военных. Ну, еще бы! Сейчас мы самые обеспеченные люди в стране, которая ничего для нас не жалеет. Мы знаем, как нелегко даются ей все те силы и средства, что идут на поддержание боеспособности армии. Но знаем мы и иное: безопасность первого в мире социалистического государства – превыше всего на свете!
В этот момент слышу сзади удивительно знакомый и родной голос:
– Старший лейтенант Столяров! Немедленно на взлет!
Не веря своим ушам, поворачиваюсь – Сашка! Старший брат! В серой форме танкиста, и уже с капитанскими петлицами. Ну, старший брат всегда первый, чему удивляться – и тут обскакал…
Глава 3
…У Вовки медленно отвисает челюсть, затем брат отпускает свою спутницу и бросается ко мне. Мы от души обнимаемся. Это сколько же не виделись-то? Да почитай с награждения – как в Кремле Всесоюзный староста нам ордена навесил да ночь в гостинице посидели, так больше и не виделись. Меня, вместе с повышением, сразу на переформирование, а его назад, в часть – даже почтой не успели обменяться.
Потом так обидно было, что его следы опять потерял, прямо хоть плачь! Одна только слабенькая надежда на встречу и теплилась. И вот на тебе: встретились! Видно, судьба…
Да, изменился брат за этот год, заматерел. Впрочем, он и раньше-то был крупный, а сейчас еще больше разнесло. Теперь, правда, в ширину – совсем квадратный стал. И улыбка поперек себя шире.
Но встреча – на то и встреча, чтоб ее полагалось отметить, по-нашему, по-северному, и мы втроем шагаем в ресторан. К нам суетливо подбегает официант – похоже, тоже из бывших – и интересуется, чего изволят уважаемые клиенты. Заняв указанный столик, мы делаем заказ, и вскоре укрытая крахмальной скатертью поверхность покрывается множеством блюд и бутылок. А мы вспоминаем нашу первую фронтовую встречу. Спутница Вовки, широко раскрыв удивленные глаза, по очереди переводит взгляд на каждого из нас. Еще бы, герои войны!..
Внезапно Таня, как ее представил брат, приподнимается и кричит, увидев кого-то в накатывающих на городок сумерках:
– Катя! Катерина!
В ответ слышится:
– Танюшка! Ты что тут делаешь?
– Ой, Катя! Подожди, я сейчас!
Девушка извиняется и исчезает в дверях. Мы тем временем не теряемся и наполняем стаканы чистой, как слеза, жидкостью.
– Ну что, за встречу?
– За встречу, брат!
Быстро опрокидываем внутрь ледяную водку, зажевываем ее удивительно вкусным сыром, красиво разложенным на небольшой фарфоровой тарелочке. По привычке сразу же лезу в карман и достаю именной портсигар, предложив брату командирский «Казбек». Он не отказывается, щелкнув в ответ зажигалкой. Хитро прищурившись, Володька смотрит на меня и затем вдруг предлагает:
– Слушай, а давай Танькину подругу пригласим? А то неудобно как-то получается: ты один, а нас двое.
Прикидываю ситуацию: эх, гулять, так гулять.
– А давай!
Мы поднимаемся и идем к выходу. Возле веранды, на которой стоит наш столик, видим знакомое платье. Таня о чем-то оживленно болтает с удивительно красивой девушкой. Пока я рассматриваю красавицу, брат, привычно одернув гимнастерку и заученным движением поправив фуражку, решительно направляется к паре:
– Таня, а почему ты не пригласишь к нам за столик свою подругу?
Девушки синхронно ойкают от неожиданности, робко возражая по поводу того, что «не стоит», «мы не знакомы» и «просто неудобно»…
– Неудобно, красавицы, было при проклятом царизме, а мы – простые советские люди, так что приглашаем к нам на угощение.
Катюша мило краснеет и, отводя взгляд, спрашивает:
– А по какому поводу праздник?
– Братья встретились. Представь только – целый год не виделись и вдруг случайно сегодня встретили друг друга!
Переглядываемся с Володькой и вполголоса запеваем:
– Принимай нас, Суоми, красавица…
…Минут через сорок замечаю, что Вовчик, ухаживает за Катей. Татьяна надула пухлые губки, выказывая обиду, но эти двое забыли обо всем на свете. Они сидят рядом, тесно касаясь плечами, и мило щебечут.
Недолго думая, наливаю вино в стаканы и предлагаю выпить на брудершафт. Таня мучительно краснеет, пытаясь понять, что это значит, и я, сжалившись, объясняю. Секунду девушка молчит, отчаянно взмахивает головой и, звякнув своим стаканом о мой, залпом глотает «кагор», а затем хватает меня за уши и, притянув к себе, впивается в губы страстным поцелуем. От непередаваемых ощущений слегка плывет перед глазами…
Наконец, мы с трудом отрываемся друг от друга, и я не нахожу ничего лучшего, как срочно выпить еще порцию вина. Володя и Катя смотрят на нас круглыми от удивления глазами. В это время ресторанный оркестр решает подать свой голос, и над нами звучат первые аккорды «В парке Чаир». Подхватив девушку под руку, я вытягиваю ее из-за стола и через мгновение мы уже кружимся среди нескольких пар. До чего же приятно держать в руках стройное девичье тело, ощущать его тепло! Таня немного обиженно сопит и тихо произносит:
– Я же из деревни, ваших городских обычаев не знаю…
Улыбаюсь ей в ответ:
– Знаешь, а я ведь сам деревенский.
– Да ты что?!
Начинается бурный рассказ о своей деревне, о сенокосе, о видах на урожай, о новых тракторах и комбайнах, полученных колхозом. В ответ я рассказываю ей о себе. Девушка слушает, открыв рот. Танцы давно кончились, все уже разошлись, а мы и не замечаем, как летит время. Наконец, к нам подходит официант и, извинившись, объявляет о закрытии заведения. Обидно! В этот момент брат приглашает продолжить веселье у него на квартире. Поскольку мы все навеселе, то его предложение вызывает бурный энтузиазм и согласие всех заинтересованных лиц.
Пока он расплачивается, я заказываю у официанта энное количество спиртного с собой, а заодно и подходящую закуску. Затем мы весело шагаем по ночному городу к брату на квартиру, где веселье продолжается бурным потоком. Оказывается, у Вовки имеется даже патефон и кое-какая мебель, оставшиеся от прежнего жильца, сбежавшего за границу. Музыка играет, а мы усиленно накачиваемся тем, что я прихватил с собой.
Девушки уже прикончили вино и, поскольку ничего другого не осталось, тоже переходят на мужской напиток. Тане явно понравилось пить со мной на брудершафт, поэтому каждый тост она заканчивает поцелуем. Тем временем Володька вместе с Катериной исчезают в другой комнате, слышно, как щелкает дверной замок. Что ж, красным танкистам не положено быть вторыми. Пусть соколы летают высоко, зато «броня крепка, и танки наши быстры»…
Через мгновение «случайно» гаснет свет, затем слышен жаркий шепот в ухо. Нахожу облитую лунным светом широченную кровать и увлекаю девушку за собой. Шуршит сброшенное покрывало, негромко стучит об пол оторвавшаяся пуговка платья, щелкают крючки…
Потом так обидно было, что его следы опять потерял, прямо хоть плачь! Одна только слабенькая надежда на встречу и теплилась. И вот на тебе: встретились! Видно, судьба…
Да, изменился брат за этот год, заматерел. Впрочем, он и раньше-то был крупный, а сейчас еще больше разнесло. Теперь, правда, в ширину – совсем квадратный стал. И улыбка поперек себя шире.
Но встреча – на то и встреча, чтоб ее полагалось отметить, по-нашему, по-северному, и мы втроем шагаем в ресторан. К нам суетливо подбегает официант – похоже, тоже из бывших – и интересуется, чего изволят уважаемые клиенты. Заняв указанный столик, мы делаем заказ, и вскоре укрытая крахмальной скатертью поверхность покрывается множеством блюд и бутылок. А мы вспоминаем нашу первую фронтовую встречу. Спутница Вовки, широко раскрыв удивленные глаза, по очереди переводит взгляд на каждого из нас. Еще бы, герои войны!..
Внезапно Таня, как ее представил брат, приподнимается и кричит, увидев кого-то в накатывающих на городок сумерках:
– Катя! Катерина!
В ответ слышится:
– Танюшка! Ты что тут делаешь?
– Ой, Катя! Подожди, я сейчас!
Девушка извиняется и исчезает в дверях. Мы тем временем не теряемся и наполняем стаканы чистой, как слеза, жидкостью.
– Ну что, за встречу?
– За встречу, брат!
Быстро опрокидываем внутрь ледяную водку, зажевываем ее удивительно вкусным сыром, красиво разложенным на небольшой фарфоровой тарелочке. По привычке сразу же лезу в карман и достаю именной портсигар, предложив брату командирский «Казбек». Он не отказывается, щелкнув в ответ зажигалкой. Хитро прищурившись, Володька смотрит на меня и затем вдруг предлагает:
– Слушай, а давай Танькину подругу пригласим? А то неудобно как-то получается: ты один, а нас двое.
Прикидываю ситуацию: эх, гулять, так гулять.
– А давай!
Мы поднимаемся и идем к выходу. Возле веранды, на которой стоит наш столик, видим знакомое платье. Таня о чем-то оживленно болтает с удивительно красивой девушкой. Пока я рассматриваю красавицу, брат, привычно одернув гимнастерку и заученным движением поправив фуражку, решительно направляется к паре:
– Таня, а почему ты не пригласишь к нам за столик свою подругу?
Девушки синхронно ойкают от неожиданности, робко возражая по поводу того, что «не стоит», «мы не знакомы» и «просто неудобно»…
– Неудобно, красавицы, было при проклятом царизме, а мы – простые советские люди, так что приглашаем к нам на угощение.
Катюша мило краснеет и, отводя взгляд, спрашивает:
– А по какому поводу праздник?
– Братья встретились. Представь только – целый год не виделись и вдруг случайно сегодня встретили друг друга!
Переглядываемся с Володькой и вполголоса запеваем:
– Принимай нас, Суоми, красавица…
…Минут через сорок замечаю, что Вовчик, ухаживает за Катей. Татьяна надула пухлые губки, выказывая обиду, но эти двое забыли обо всем на свете. Они сидят рядом, тесно касаясь плечами, и мило щебечут.
Недолго думая, наливаю вино в стаканы и предлагаю выпить на брудершафт. Таня мучительно краснеет, пытаясь понять, что это значит, и я, сжалившись, объясняю. Секунду девушка молчит, отчаянно взмахивает головой и, звякнув своим стаканом о мой, залпом глотает «кагор», а затем хватает меня за уши и, притянув к себе, впивается в губы страстным поцелуем. От непередаваемых ощущений слегка плывет перед глазами…
Наконец, мы с трудом отрываемся друг от друга, и я не нахожу ничего лучшего, как срочно выпить еще порцию вина. Володя и Катя смотрят на нас круглыми от удивления глазами. В это время ресторанный оркестр решает подать свой голос, и над нами звучат первые аккорды «В парке Чаир». Подхватив девушку под руку, я вытягиваю ее из-за стола и через мгновение мы уже кружимся среди нескольких пар. До чего же приятно держать в руках стройное девичье тело, ощущать его тепло! Таня немного обиженно сопит и тихо произносит:
– Я же из деревни, ваших городских обычаев не знаю…
Улыбаюсь ей в ответ:
– Знаешь, а я ведь сам деревенский.
– Да ты что?!
Начинается бурный рассказ о своей деревне, о сенокосе, о видах на урожай, о новых тракторах и комбайнах, полученных колхозом. В ответ я рассказываю ей о себе. Девушка слушает, открыв рот. Танцы давно кончились, все уже разошлись, а мы и не замечаем, как летит время. Наконец, к нам подходит официант и, извинившись, объявляет о закрытии заведения. Обидно! В этот момент брат приглашает продолжить веселье у него на квартире. Поскольку мы все навеселе, то его предложение вызывает бурный энтузиазм и согласие всех заинтересованных лиц.
Пока он расплачивается, я заказываю у официанта энное количество спиртного с собой, а заодно и подходящую закуску. Затем мы весело шагаем по ночному городу к брату на квартиру, где веселье продолжается бурным потоком. Оказывается, у Вовки имеется даже патефон и кое-какая мебель, оставшиеся от прежнего жильца, сбежавшего за границу. Музыка играет, а мы усиленно накачиваемся тем, что я прихватил с собой.
Девушки уже прикончили вино и, поскольку ничего другого не осталось, тоже переходят на мужской напиток. Тане явно понравилось пить со мной на брудершафт, поэтому каждый тост она заканчивает поцелуем. Тем временем Володька вместе с Катериной исчезают в другой комнате, слышно, как щелкает дверной замок. Что ж, красным танкистам не положено быть вторыми. Пусть соколы летают высоко, зато «броня крепка, и танки наши быстры»…
Через мгновение «случайно» гаснет свет, затем слышен жаркий шепот в ухо. Нахожу облитую лунным светом широченную кровать и увлекаю девушку за собой. Шуршит сброшенное покрывало, негромко стучит об пол оторвавшаяся пуговка платья, щелкают крючки…
Глава 4
…Вот за что я и не люблю водку, так это за то, что за пять минут удовольствия приходится платить целым днем страданий. Вроде и выпили-то всего бутылку-другую на двоих, а голова болит, как после цистерны. А что это мне мешает под боком? Интересно, что это такое? Вроде круглой щетки…
Тут наконец я разлепляю глаза и меня всего передергивает: влип на все сто! «Круглая щетка» оказывается симпатичной девичьей головкой! Правда, совсем не той, с которой я пришел в ресторан. А где Таня?! Стоп! Краскомы не паникуют! Хм… а оказывается, приятные ощущения, когда у тебя под боком сопит что-то такое мягкое, теплое и симпатичное!..
В этот момент открывается пронзительной голубизны, чуть припухший со сна омут, и с таким же недоумением смотрит на меня. Затем рот округляется для крика, и я внутренне уже готов заткнуть незнакомке рот, чтобы не подняла паники и не перебудила соседей. Вот, блин. Ну, точно, влип! Между тем моя подруга смотрит на меня, затем заглядывает украдкой под покрывало и тихонько ойкает, спрашивая чуть охрипшим голоском:
– Ты… кто?
Интересно девки пляшут…
– А ты кто?
– Я? Екатерина…
– А я – Владимир. Владимир Столяров.
Девушка опять смотрит на меня, затем осматривает комнату и натыкается на мой мундир. На лице мелькает какое-то воспоминание, и она, покраснев, спрашивает:
– Ты Татьяну, кладовщицу с фабрики знаешь?
Торопливо натягивая трусы, буркаю в ответ:
– Вообще-то, да. Мы вчера в ресторане сидели. Она, брат мой и…
Меня наконец прошибает мысль-воспоминание: Катя, подруга Татьяны! Ох, и набрались же мы! Поднимаю с пола смятое ситцевое платье и подаю ей, остальные женские причиндалы сама подберет. Я же занят приведением себя в порядок, одеваюсь, расчесываюсь. Так… Только этого мне не хватало. Сидит, носом хлюпает.
– Чего ревешь-то? Ну, случилось, так случилось. Никто тебя силой не тянул. Сама согласилась.
– Да-а? А может, ты обманываешь!
В лицо мне летит подушка.
– Да! Обманываешь, обманываешь!
Ее плач прерывают голоса за стеной – мать-перемать! Сашка! Все, пропал! А она ничего… Да и я уже не мальчик…
– Ты замужем?
– А-а-а… Нет…
– Значит – будешь.
Тишина. Даже слышно воробьев за окном. Глаза – как пятаки. Затем бурчание.
– Издеваешься?
– Еще чего…
– Выйди.
– Не понял…
– Ну, выйди, пожалуйста, мне одеться надо.
Пожимаю плечами и ухожу на кухню. Устраиваюсь у стола, приготавливая между тем все необходимое для бритья. Заодно любуюсь картиной в висящем под углом зеркале – Катя не подозревает, что в нем все видно. Ух ты! Вот это да! Вот это… Едва удерживаясь от того, чтобы не присвистнуть от восхищения. Стройная фигура, крупная грудь, легкий загар. И это все мое! Ну, будет…
Из комнаты слышен голос:
– У тебя умыться можно?
– Иди сюда.
Проверяю умывальник – вода есть. Через мгновение шлепают босые ноги. Появляется фигура, закутанная в покрывало.
– Выйди.
Молча киваю и ухожу в комнату. Плещет вода, я пока навожу порядок в разгромленной комнате. Кое-что привлекает мое внимание, и я удовлетворенно киваю головой. Минут через десять молодая женщина возвращается и развешивает мокрое покрывало на спинах стульев. Дождавшись, пока она развернется ко мне, с невинным видом выдаю:
– Красивая у тебя родинка на левой груди.
– А?!.
В результате короткой, но уже откровенно шутливой борьбы мы опять оказываемся в койке… после чего вновь приводим себя в порядок и наконец вылезаем на свет божий.
Сашка и Татьяна уже во всеоружии, то есть в одежде. На лицах – блаженство. Похоже, что у них тоже все сладилось. Я знакомлю брата и будущую невестку, затем мы идем завтракать на кухню и провожаем девушек, договорившись о времени следующей встречи. Я украдкой сую Катерине ключ от квартиры, нечего ей в общежитии жить. Теперь – нечего. Не положено…
Командир вновь не утвердил план практических занятий. Мотивирует тем, что необходимо экономно расходовать ресурс двигателей и боевые запасы. Страна, мол, и так напрягает все силы, а мы бензин и патроны почем зря жжем. Это, конечно, понятно, но что делать, если немцы начнут? То, что война будет – ясно и без всяких Пактов о ненападении. Вроде и в Польском походе на одной стороне выступили, только после этого столько всего произошло…
Сейчас вон почти каждый день их моторы над головой гудят, а нас предупреждают, чтобы огня ни в коем случае не открывали! А их «юнкерсы» чуть не на бреющем над нами ходят, фотографируют. Наверняка уже знают все наши аэродромы, запасные площадки. А судя по тому, что мне известно об их оптике – и о каждой бородавке на лысине нашего замполита тоже.
А у меня в эскадрилье – больше половины молодые, только из ленинградского училища прибыли. По десять часов налета на «Чайке», штурмовой практики – и вовсе ноль. Стрелять не умеют – один Чумаков чего стоит! А ведь он – лучший из прибывшего пополнения! Что же о других говорить?
Ох, чует мое сердце, обойдется нам эта «экономия» большой кровью. Гитлер уже всю Европу под себя подмял. А значит, силен немец, что бы там нам на занятиях ни говорили, силен!
И ведь не только в нашем полку – везде подобное творится: вон и брат мне рассказывал, что и у них то же самое: «на провокации не поддаваться» да «лишние ресурсы не расходовать». Плюс еще переформировка – собрали со всех частей полки и дивизии, да в корпуса сводят, аж по тыще машин в каждом. И что толку? Эх, непонятно мне, чем наши командиры думают? И что, товарищ Сталин неужто не знает, что в армии творится?! Да нет, знает, конечно, просто меры ко всем сразу принять не может. Он один, а этих «экономистов» – море. Пока до каждого руки дойдут…
– Вы что-то хотите сказать, товарищ Столяров?
Забивалов! Как всегда, со своим мертвым лицом…
– Так точно, товарищ начальник особого отдела. Я считаю недопустимым экономить на обучении молодого пополнения и слаживании боевого подразделения.
– Правильно говорите, товарищ старший лейтенант. А как же экономия?
– Боюсь, что будем мы оплачивать эту экономию кровью наших пилотов.
– Верно сказано, товарищ Столяров. Если посчитать, сколько страна оторвала от себя для того, чтобы создать наши самолеты, вырастить и обучить летчиков, то экономия трех тонн бензина на один вылет для эскадрильи не стоит того. Я считаю, что это прямое вредительство, направленное на понижение боеготовности нашего подразделения. Так, товарищ Столяров?
С трудом киваю разом загудевшей головой. Все-таки подставил, гад! Ой, как подставил…
Между тем Забивалов поворачивается к побледневшему командиру и внимательно на него смотрит:
– Так что, товарищ полковник, верно говорит товарищ Столяров?
Усольцев выдавливает трясущимися губами:
– Верно, товарищ Забивалов… Но у меня приказ командующего округом…
Удар кулаком по столу звучит, будто пушечный выстрел, все присутствующие в кабинете вздрагивают от неожиданности, а особист уже кричит срывающимся голосом:
– Приказ, говоришь?! А своя башка у тебя на плечах есть, полковник? Или Ежов вас вообще думать отучил?! Так сейчас у нас Лаврентий Павлович Берия командует! Он людей зря не стреляет и не сажает! По вине таких экономистов я в Монголии за один вылет из двенадцати машин десять потерял, потому что пацаны только по картинкам стрелять учились, понял?! И если у меня завтра же полк летать, как положено, не начнет – оформлю как саботаж и вредительство! Вон, Столяров пускай командует полком, меня в Округе послушают!..
Что-то гундосит Розенбаум, пыхтит Телегин, начальник снабжения полка, но Забивалов никого не слушает…
Вечером встречаемся с Сашкой, и я рассказываю ему об инциденте. Он качает головой и говорит:
– Значит, свезло вам с особистом, грамотный мужик попался! А то у нас в соседнем батальоне решили новые танки на показ начальству вывести, помнишь, ты в Финляндии садился? Так вот, представь – их бензином в парке заправили!
– Ну и что?
Старший брат смотрит на меня с удивлением, потом спохватывается:
– Они ж дизельные. Им солярка нужна.
– А…
…Появляются наши дамы, и мы идем в парк, гулять. Эту традицию соблюдаем уже два месяца. Когда девушки на минуточку нас оставляют, Сашка шепчет:
– Ты как себя чувствуешь?
– Паршиво. Финляндия снится без перерыва… Что за напасть такая?..
– И мне…
…Отсчитываю витки штопора. Первый, второй, третий… Пора! Ручку влево, толкаю педаль – и в этот момент… Яркая зелень полей мгновенно меняет свой цвет на белый; откуда ни возьмись появляются вековые сосны леса. Вот она, фашистская Финляндия, выборгские леса…
Тяжелые пули рвут перкаль плоскости. «Фоккер» с горизонтальной голубой свастикой вывалился из-за тучи, когда моя тройка как раз выходила из пике. Идущий ведущим Костя Родионов, по-моему, даже и понять ничего не успел, прежде чем прямо в воздухе взорвался. Мы в разные стороны шарахнулись – это меня и спасло. Финн за Рахметкуловым погнался: «Чайка» хоть и юркая, да и враг ей не уступит – опытный гад попался! Рахим вспыхнул уже после второй очереди и пошел со снижением в сторону наших окопов. И, пока D-21 набирал высоту, я успел уйти на разворот, попытавшись пристроиться ему в хвост. Куда там! У него скорость выше, так и оторвался. То ли патроны кончились, то ли еще что…
…Четверг, восемнадцатое июня. Возвращаюсь после учебных полетов (по земле, в смысле, возвращаюсь, приземлился уже), когда меня окликает Забивалов. Он только что вернулся из командировки в ПрибВО, прилетел на У-2. Взъерошенный какой-то, словно на его плечах лежит неимоверная тяжесть:
– А, Столяров… здорово. Зайди ко мне, дело есть.
Пожав плечами, иду следом в его служебный кабинет. Особист делает знак занять свободный стул, молча открывает пачку «Казбека»:
– Угощайся.
Мягко стелет… К чему бы это? Неужели решил из меня сексота сделать? Так ведь не выйдет! Хороший ты мужик, Забивалов, только и я не из таких! Но он молча смотрит мне в глаза своим тяжелым взглядом:
– Слушай, комэск, у нас ничего сегодня в части не объявляли?
– Да нет. Все как обычно, по распорядку. Полеты, потом учебные классы.
– А самолеты не велели готовить? Запасные площадки?
– Да нет, ничего такого не было.
Он делает глубокую затяжку, несколько секунд молчит, затем глухо роняет:
– Я сегодня перед отлетом из Шауляя приказ получил, во исполнение директивы товарища Сталина. Немедленно привести полк в боевую готовность в связи с началом войны с фашистской Германией 22 июня. В воскресенье.
Я молчу, потом до меня доходит:
– Как война? В воскресенье начнется?!
– Да, комэск. Утром приказ пришел, прямо из Кремля позвонили. Велели немедленно готовить войска к войне. Укрепрайоны, боеприпасы, вывести войска, танки и авиацию – в районы сосредоточения, занять позиции. Приготовиться к обороне и удерживать врага минимум пятнадцать дней, пока не пройдет мобилизация.
– ?!
– Ну, раз тут пока не говорили, значит, незачем. Ты вот что, комэск, иди домой. И помалкивай о том, что я тебе сказал. Ни одной живой душе, понял?
– Так точно…
…Оглушенный такой новостью, бреду домой, сна, несмотря на усталость, дело ясное, ни в одном глазу. Неужели оно? Война?..
…Пятница. Двадцатое июня. У нас сегодня показательное выступление. Летим я, комэск-один Сидорович, капитан Ветров, заместитель командира полка по боевой подготовке. Полная тройка, как положено по уставу. Единственное, что мне не нравится – хитрая улыбочка Розенбаума.
Наверняка какую-нибудь гадость приготовил – любит он такое делать. И командир полка такой же. Думаете, забыл, как его «особняк» припер? Не-ет… Ладно, мне последний день, собственно говоря, отслужить осталось. С завтрашнего дня, двадцать первого июня тысяча девятьсот сорок первого года, я получаю отпуск по семейным обстоятельствам и еду домой. Сашка, кстати, тоже.
На воскресенье билеты на поезд взяли – даже странно, что никаких попыток приготовиться к войне нет. Я звонил другу в Вильнюс – говорит, у них все готовятся. Правда, намеками – а как иначе? – но дал понять, что ОНИ ЗНАЮТ… А мы, получается, жениться едем. Словно и не будет ничего. Вот то-то и оно…
…«Чайки» на форсаже уходят в небо. Перегрузка вдавливает в кресло, и я физически ощущаю, как скрипит дермантин спинки. Мои напарники – молодцы, тоже все с боевым опытом. У кого финская, у кого Халхин-Гол… Держимся плотно, как приклеенные друг к другу. Боевой разворот, «иммельман», горка с набором высоты, бочка, петля Пегу…
Эх, наверное, красиво со стороны выглядит! В реве надсаживаемых моторов заходим на полигон со стороны солнца. Гудит в растяжках ветер, гулко бьют крупнокалиберные пулеметы, в щепки разнося мишени. Со зловещим ревом срываются с направляющих «эрэсы», вспухая внизу огненно-пыльными буграми разрывов… Красота! Все снесли. А сейчас мой любимый трюк: уход на высоту, переворот и брюхом кверху из мертвой петли; выхватываю машину буквально метрах в десяти над землей, снося воздушной струей пилотки со зрителей…
Мать! Это еще что?! Вижу, как на меня пикирует незнакомый мне И-16 с полосатым капотом! На его плоскостях вспыхивают огоньки выстрелов, но хоть они и холостые, мне ничего не остается делать, как уходить от огня скольжением в левую сторону.
«Ишак» беспрерывно атакует, пытаясь зайти то слева, то снизу, но пользуясь маневренностью своего штурмовика, я уворачиваюсь от него. Пот заливает глаза, но откуда-то изнутри меня накачивает поднимающаяся ярость. Отмечаю, что неизвестный противник предпочитает выход из атаки вправо. И кстати, где мои ребята? Где напарники? Где? Бросаю взгляд в стороны – никого! Бросили, паразиты! Ну, ничего, на поле разберемся…
Между тем «шестнадцатый» уходит вверх и прячется за солнцем. Самый опасный момент. Высота! Только высота спасет меня от атаки! А он этого и ждет! Если я сейчас начну уходить вверх, машина на мгновение зависнет. И все, отлетаешься, Столяров. Так… У него скорость, у меня – вираж! Восемь секунд! Есть, вон он! Замечаю крохотную черточку, заходящую со стороны слепящего диска, еще немного, еще чуть, слегка поддергиваю нос и выпускаю в него очереди, фиксируя результат кинофотопулеметом. Есть! Есть!!! Был бы настоящий бой – сбил, без сомнения! Неизвестный пилот это явно понимает, потому прекращает атаку и идет в сторону нашего аэродрома. Кто же это? Всех полковых настоящих летунов я знаю, да и машина незнакомая…
И-16 аккуратно притирается возле посадочного Т, я захожу следом. Вон и мои напарнички, мать их через так… Стоят оба с виноватым видом. Так кто же? Механики помогают отвалить борта и расстегивают замки привязной системы.
Вылезаю наружу и стаскиваю шлем, вытирая протянутым полотенцем лицо. Меня обступают молодые лейтенанты, все взбудоражены, что-то галдят, на лицах восторг… Внезапно наступает тишина. Забивалов! Он подходит ко мне и протягивает руку. И только тут я понимаю, что он тоже в летном комбинезоне – так вот кто меня гонял! Здорово! Молоток! От всей души, искренне жму руку. Классный летчик!
– Ну, старший лейтенант, молодец! Вертелся, как юла, считай, что ни разу в прицеле не был. А под конец – вообще…
Затем поворачивается к молодежи:
– Повезло вам, орлы!
Слышу срывающийся голос кого-то из молодых, вроде бы Олежки Петренко:
– Мы сталинские соколы, товарищ старший лейтенант!
– Соколы – это истребители! А вы – штурмовики, значит, орлы! Учитесь у командира! Если все так летать будете – никакой враг вам не страшен. Ну, бывай, старшой…
На прощание он еще раз крепко жмет мне руку, хлопает по плечу и уходит прочь. Лейтенанты в полном обалдении, а я, хоть и доволен, но устал. Хорошо, кто-то догадывается подать мне глечик с холодным молоком – молодец. Жадно пью, затем отправляю молодых в учебный класс, сдаю механикам машину, расписываюсь в журнале. Лишь сейчас становится понятно, чего так строили рожи комполка и замполит. Сюрприз устроили, мать их… ничего, просчитались, что уж тут…
Тут наконец я разлепляю глаза и меня всего передергивает: влип на все сто! «Круглая щетка» оказывается симпатичной девичьей головкой! Правда, совсем не той, с которой я пришел в ресторан. А где Таня?! Стоп! Краскомы не паникуют! Хм… а оказывается, приятные ощущения, когда у тебя под боком сопит что-то такое мягкое, теплое и симпатичное!..
В этот момент открывается пронзительной голубизны, чуть припухший со сна омут, и с таким же недоумением смотрит на меня. Затем рот округляется для крика, и я внутренне уже готов заткнуть незнакомке рот, чтобы не подняла паники и не перебудила соседей. Вот, блин. Ну, точно, влип! Между тем моя подруга смотрит на меня, затем заглядывает украдкой под покрывало и тихонько ойкает, спрашивая чуть охрипшим голоском:
– Ты… кто?
Интересно девки пляшут…
– А ты кто?
– Я? Екатерина…
– А я – Владимир. Владимир Столяров.
Девушка опять смотрит на меня, затем осматривает комнату и натыкается на мой мундир. На лице мелькает какое-то воспоминание, и она, покраснев, спрашивает:
– Ты Татьяну, кладовщицу с фабрики знаешь?
Торопливо натягивая трусы, буркаю в ответ:
– Вообще-то, да. Мы вчера в ресторане сидели. Она, брат мой и…
Меня наконец прошибает мысль-воспоминание: Катя, подруга Татьяны! Ох, и набрались же мы! Поднимаю с пола смятое ситцевое платье и подаю ей, остальные женские причиндалы сама подберет. Я же занят приведением себя в порядок, одеваюсь, расчесываюсь. Так… Только этого мне не хватало. Сидит, носом хлюпает.
– Чего ревешь-то? Ну, случилось, так случилось. Никто тебя силой не тянул. Сама согласилась.
– Да-а? А может, ты обманываешь!
В лицо мне летит подушка.
– Да! Обманываешь, обманываешь!
Ее плач прерывают голоса за стеной – мать-перемать! Сашка! Все, пропал! А она ничего… Да и я уже не мальчик…
– Ты замужем?
– А-а-а… Нет…
– Значит – будешь.
Тишина. Даже слышно воробьев за окном. Глаза – как пятаки. Затем бурчание.
– Издеваешься?
– Еще чего…
– Выйди.
– Не понял…
– Ну, выйди, пожалуйста, мне одеться надо.
Пожимаю плечами и ухожу на кухню. Устраиваюсь у стола, приготавливая между тем все необходимое для бритья. Заодно любуюсь картиной в висящем под углом зеркале – Катя не подозревает, что в нем все видно. Ух ты! Вот это да! Вот это… Едва удерживаясь от того, чтобы не присвистнуть от восхищения. Стройная фигура, крупная грудь, легкий загар. И это все мое! Ну, будет…
Из комнаты слышен голос:
– У тебя умыться можно?
– Иди сюда.
Проверяю умывальник – вода есть. Через мгновение шлепают босые ноги. Появляется фигура, закутанная в покрывало.
– Выйди.
Молча киваю и ухожу в комнату. Плещет вода, я пока навожу порядок в разгромленной комнате. Кое-что привлекает мое внимание, и я удовлетворенно киваю головой. Минут через десять молодая женщина возвращается и развешивает мокрое покрывало на спинах стульев. Дождавшись, пока она развернется ко мне, с невинным видом выдаю:
– Красивая у тебя родинка на левой груди.
– А?!.
В результате короткой, но уже откровенно шутливой борьбы мы опять оказываемся в койке… после чего вновь приводим себя в порядок и наконец вылезаем на свет божий.
Сашка и Татьяна уже во всеоружии, то есть в одежде. На лицах – блаженство. Похоже, что у них тоже все сладилось. Я знакомлю брата и будущую невестку, затем мы идем завтракать на кухню и провожаем девушек, договорившись о времени следующей встречи. Я украдкой сую Катерине ключ от квартиры, нечего ей в общежитии жить. Теперь – нечего. Не положено…
Командир вновь не утвердил план практических занятий. Мотивирует тем, что необходимо экономно расходовать ресурс двигателей и боевые запасы. Страна, мол, и так напрягает все силы, а мы бензин и патроны почем зря жжем. Это, конечно, понятно, но что делать, если немцы начнут? То, что война будет – ясно и без всяких Пактов о ненападении. Вроде и в Польском походе на одной стороне выступили, только после этого столько всего произошло…
Сейчас вон почти каждый день их моторы над головой гудят, а нас предупреждают, чтобы огня ни в коем случае не открывали! А их «юнкерсы» чуть не на бреющем над нами ходят, фотографируют. Наверняка уже знают все наши аэродромы, запасные площадки. А судя по тому, что мне известно об их оптике – и о каждой бородавке на лысине нашего замполита тоже.
А у меня в эскадрилье – больше половины молодые, только из ленинградского училища прибыли. По десять часов налета на «Чайке», штурмовой практики – и вовсе ноль. Стрелять не умеют – один Чумаков чего стоит! А ведь он – лучший из прибывшего пополнения! Что же о других говорить?
Ох, чует мое сердце, обойдется нам эта «экономия» большой кровью. Гитлер уже всю Европу под себя подмял. А значит, силен немец, что бы там нам на занятиях ни говорили, силен!
И ведь не только в нашем полку – везде подобное творится: вон и брат мне рассказывал, что и у них то же самое: «на провокации не поддаваться» да «лишние ресурсы не расходовать». Плюс еще переформировка – собрали со всех частей полки и дивизии, да в корпуса сводят, аж по тыще машин в каждом. И что толку? Эх, непонятно мне, чем наши командиры думают? И что, товарищ Сталин неужто не знает, что в армии творится?! Да нет, знает, конечно, просто меры ко всем сразу принять не может. Он один, а этих «экономистов» – море. Пока до каждого руки дойдут…
– Вы что-то хотите сказать, товарищ Столяров?
Забивалов! Как всегда, со своим мертвым лицом…
– Так точно, товарищ начальник особого отдела. Я считаю недопустимым экономить на обучении молодого пополнения и слаживании боевого подразделения.
– Правильно говорите, товарищ старший лейтенант. А как же экономия?
– Боюсь, что будем мы оплачивать эту экономию кровью наших пилотов.
– Верно сказано, товарищ Столяров. Если посчитать, сколько страна оторвала от себя для того, чтобы создать наши самолеты, вырастить и обучить летчиков, то экономия трех тонн бензина на один вылет для эскадрильи не стоит того. Я считаю, что это прямое вредительство, направленное на понижение боеготовности нашего подразделения. Так, товарищ Столяров?
С трудом киваю разом загудевшей головой. Все-таки подставил, гад! Ой, как подставил…
Между тем Забивалов поворачивается к побледневшему командиру и внимательно на него смотрит:
– Так что, товарищ полковник, верно говорит товарищ Столяров?
Усольцев выдавливает трясущимися губами:
– Верно, товарищ Забивалов… Но у меня приказ командующего округом…
Удар кулаком по столу звучит, будто пушечный выстрел, все присутствующие в кабинете вздрагивают от неожиданности, а особист уже кричит срывающимся голосом:
– Приказ, говоришь?! А своя башка у тебя на плечах есть, полковник? Или Ежов вас вообще думать отучил?! Так сейчас у нас Лаврентий Павлович Берия командует! Он людей зря не стреляет и не сажает! По вине таких экономистов я в Монголии за один вылет из двенадцати машин десять потерял, потому что пацаны только по картинкам стрелять учились, понял?! И если у меня завтра же полк летать, как положено, не начнет – оформлю как саботаж и вредительство! Вон, Столяров пускай командует полком, меня в Округе послушают!..
Что-то гундосит Розенбаум, пыхтит Телегин, начальник снабжения полка, но Забивалов никого не слушает…
Вечером встречаемся с Сашкой, и я рассказываю ему об инциденте. Он качает головой и говорит:
– Значит, свезло вам с особистом, грамотный мужик попался! А то у нас в соседнем батальоне решили новые танки на показ начальству вывести, помнишь, ты в Финляндии садился? Так вот, представь – их бензином в парке заправили!
– Ну и что?
Старший брат смотрит на меня с удивлением, потом спохватывается:
– Они ж дизельные. Им солярка нужна.
– А…
…Появляются наши дамы, и мы идем в парк, гулять. Эту традицию соблюдаем уже два месяца. Когда девушки на минуточку нас оставляют, Сашка шепчет:
– Ты как себя чувствуешь?
– Паршиво. Финляндия снится без перерыва… Что за напасть такая?..
– И мне…
…Отсчитываю витки штопора. Первый, второй, третий… Пора! Ручку влево, толкаю педаль – и в этот момент… Яркая зелень полей мгновенно меняет свой цвет на белый; откуда ни возьмись появляются вековые сосны леса. Вот она, фашистская Финляндия, выборгские леса…
Тяжелые пули рвут перкаль плоскости. «Фоккер» с горизонтальной голубой свастикой вывалился из-за тучи, когда моя тройка как раз выходила из пике. Идущий ведущим Костя Родионов, по-моему, даже и понять ничего не успел, прежде чем прямо в воздухе взорвался. Мы в разные стороны шарахнулись – это меня и спасло. Финн за Рахметкуловым погнался: «Чайка» хоть и юркая, да и враг ей не уступит – опытный гад попался! Рахим вспыхнул уже после второй очереди и пошел со снижением в сторону наших окопов. И, пока D-21 набирал высоту, я успел уйти на разворот, попытавшись пристроиться ему в хвост. Куда там! У него скорость выше, так и оторвался. То ли патроны кончились, то ли еще что…
…Четверг, восемнадцатое июня. Возвращаюсь после учебных полетов (по земле, в смысле, возвращаюсь, приземлился уже), когда меня окликает Забивалов. Он только что вернулся из командировки в ПрибВО, прилетел на У-2. Взъерошенный какой-то, словно на его плечах лежит неимоверная тяжесть:
– А, Столяров… здорово. Зайди ко мне, дело есть.
Пожав плечами, иду следом в его служебный кабинет. Особист делает знак занять свободный стул, молча открывает пачку «Казбека»:
– Угощайся.
Мягко стелет… К чему бы это? Неужели решил из меня сексота сделать? Так ведь не выйдет! Хороший ты мужик, Забивалов, только и я не из таких! Но он молча смотрит мне в глаза своим тяжелым взглядом:
– Слушай, комэск, у нас ничего сегодня в части не объявляли?
– Да нет. Все как обычно, по распорядку. Полеты, потом учебные классы.
– А самолеты не велели готовить? Запасные площадки?
– Да нет, ничего такого не было.
Он делает глубокую затяжку, несколько секунд молчит, затем глухо роняет:
– Я сегодня перед отлетом из Шауляя приказ получил, во исполнение директивы товарища Сталина. Немедленно привести полк в боевую готовность в связи с началом войны с фашистской Германией 22 июня. В воскресенье.
Я молчу, потом до меня доходит:
– Как война? В воскресенье начнется?!
– Да, комэск. Утром приказ пришел, прямо из Кремля позвонили. Велели немедленно готовить войска к войне. Укрепрайоны, боеприпасы, вывести войска, танки и авиацию – в районы сосредоточения, занять позиции. Приготовиться к обороне и удерживать врага минимум пятнадцать дней, пока не пройдет мобилизация.
– ?!
– Ну, раз тут пока не говорили, значит, незачем. Ты вот что, комэск, иди домой. И помалкивай о том, что я тебе сказал. Ни одной живой душе, понял?
– Так точно…
…Оглушенный такой новостью, бреду домой, сна, несмотря на усталость, дело ясное, ни в одном глазу. Неужели оно? Война?..
…Пятница. Двадцатое июня. У нас сегодня показательное выступление. Летим я, комэск-один Сидорович, капитан Ветров, заместитель командира полка по боевой подготовке. Полная тройка, как положено по уставу. Единственное, что мне не нравится – хитрая улыбочка Розенбаума.
Наверняка какую-нибудь гадость приготовил – любит он такое делать. И командир полка такой же. Думаете, забыл, как его «особняк» припер? Не-ет… Ладно, мне последний день, собственно говоря, отслужить осталось. С завтрашнего дня, двадцать первого июня тысяча девятьсот сорок первого года, я получаю отпуск по семейным обстоятельствам и еду домой. Сашка, кстати, тоже.
На воскресенье билеты на поезд взяли – даже странно, что никаких попыток приготовиться к войне нет. Я звонил другу в Вильнюс – говорит, у них все готовятся. Правда, намеками – а как иначе? – но дал понять, что ОНИ ЗНАЮТ… А мы, получается, жениться едем. Словно и не будет ничего. Вот то-то и оно…
…«Чайки» на форсаже уходят в небо. Перегрузка вдавливает в кресло, и я физически ощущаю, как скрипит дермантин спинки. Мои напарники – молодцы, тоже все с боевым опытом. У кого финская, у кого Халхин-Гол… Держимся плотно, как приклеенные друг к другу. Боевой разворот, «иммельман», горка с набором высоты, бочка, петля Пегу…
Эх, наверное, красиво со стороны выглядит! В реве надсаживаемых моторов заходим на полигон со стороны солнца. Гудит в растяжках ветер, гулко бьют крупнокалиберные пулеметы, в щепки разнося мишени. Со зловещим ревом срываются с направляющих «эрэсы», вспухая внизу огненно-пыльными буграми разрывов… Красота! Все снесли. А сейчас мой любимый трюк: уход на высоту, переворот и брюхом кверху из мертвой петли; выхватываю машину буквально метрах в десяти над землей, снося воздушной струей пилотки со зрителей…
Мать! Это еще что?! Вижу, как на меня пикирует незнакомый мне И-16 с полосатым капотом! На его плоскостях вспыхивают огоньки выстрелов, но хоть они и холостые, мне ничего не остается делать, как уходить от огня скольжением в левую сторону.
«Ишак» беспрерывно атакует, пытаясь зайти то слева, то снизу, но пользуясь маневренностью своего штурмовика, я уворачиваюсь от него. Пот заливает глаза, но откуда-то изнутри меня накачивает поднимающаяся ярость. Отмечаю, что неизвестный противник предпочитает выход из атаки вправо. И кстати, где мои ребята? Где напарники? Где? Бросаю взгляд в стороны – никого! Бросили, паразиты! Ну, ничего, на поле разберемся…
Между тем «шестнадцатый» уходит вверх и прячется за солнцем. Самый опасный момент. Высота! Только высота спасет меня от атаки! А он этого и ждет! Если я сейчас начну уходить вверх, машина на мгновение зависнет. И все, отлетаешься, Столяров. Так… У него скорость, у меня – вираж! Восемь секунд! Есть, вон он! Замечаю крохотную черточку, заходящую со стороны слепящего диска, еще немного, еще чуть, слегка поддергиваю нос и выпускаю в него очереди, фиксируя результат кинофотопулеметом. Есть! Есть!!! Был бы настоящий бой – сбил, без сомнения! Неизвестный пилот это явно понимает, потому прекращает атаку и идет в сторону нашего аэродрома. Кто же это? Всех полковых настоящих летунов я знаю, да и машина незнакомая…
И-16 аккуратно притирается возле посадочного Т, я захожу следом. Вон и мои напарнички, мать их через так… Стоят оба с виноватым видом. Так кто же? Механики помогают отвалить борта и расстегивают замки привязной системы.
Вылезаю наружу и стаскиваю шлем, вытирая протянутым полотенцем лицо. Меня обступают молодые лейтенанты, все взбудоражены, что-то галдят, на лицах восторг… Внезапно наступает тишина. Забивалов! Он подходит ко мне и протягивает руку. И только тут я понимаю, что он тоже в летном комбинезоне – так вот кто меня гонял! Здорово! Молоток! От всей души, искренне жму руку. Классный летчик!
– Ну, старший лейтенант, молодец! Вертелся, как юла, считай, что ни разу в прицеле не был. А под конец – вообще…
Затем поворачивается к молодежи:
– Повезло вам, орлы!
Слышу срывающийся голос кого-то из молодых, вроде бы Олежки Петренко:
– Мы сталинские соколы, товарищ старший лейтенант!
– Соколы – это истребители! А вы – штурмовики, значит, орлы! Учитесь у командира! Если все так летать будете – никакой враг вам не страшен. Ну, бывай, старшой…
На прощание он еще раз крепко жмет мне руку, хлопает по плечу и уходит прочь. Лейтенанты в полном обалдении, а я, хоть и доволен, но устал. Хорошо, кто-то догадывается подать мне глечик с холодным молоком – молодец. Жадно пью, затем отправляю молодых в учебный класс, сдаю механикам машину, расписываюсь в журнале. Лишь сейчас становится понятно, чего так строили рожи комполка и замполит. Сюрприз устроили, мать их… ничего, просчитались, что уж тут…
Глава 5
…Я стою у края железнодорожной платформы, встречаю. Нет, не девушку – если бы! Новую технику. Уже почти вся бригада перевооружилась новенькими ленинградскими КВ. И вот теперь настал черед моего батальона.
Старые танки уехали неделю назад, а вчера нам объявили о том, что сегодня прибывают новые машины. Весь вечер батальон находился в эйфории от предвкушения долгожданной радости. В конце концов, сколько можно завидовать другим подразделениям бригады, которые уже катаются на новеньких красавцах?
Но теперь и мы пересядем на грозные танки, названные в честь первого рабочего маршала Ворошилова. Чу, вроде гудок! Вскоре появляется мощный «фэдэ», с видимой натугой тянущий тяжеленный эшелон. Но что это?! На платформах стоят все те же Т-28…
Мое горло сжимает обида: за что?! Вся бригада имеет новейшие танки, а моему батальону опять устаревшие «двадцать восьмые»?! На лицах бойцов разочарование, да и сам я едва сдерживаюсь, чтобы не выматериться в голос и не бежать устраивать разборку с командиром корпуса генералом Хацкилевичем. Приказ никто не отменял. А он гласит четко: принять и разгрузить новую технику. И нигде не сказано, что новая техника должна быть именно КВ или Т-34…
Паровоз из последних сил дотаскивает вагоны и замирает, выпуская последние клубы пара. Резкое шипение, и из белого облака появляется сержант НКВД, сопровождающий эшелон:
– Вы капитан Столяров?
– Так точно, я.
– Сержант Иванов. Сопровождаю эшелон. Получите и распишитесь.
Он открывает полевую сумку и извлекает из нее толстенный пакет. Это паспорта и бумаги на танки. Расписываюсь в нужной форме, козыряю на прощание, и «энкэвэдэшник» уводит конвой в здание вокзала. Подаю команду:
– К разгрузке эшелона приступить!
Сам достаю папиросу и закуриваю, надеясь, что горечь табака отобьет горечь обиды. Между тем замечаю, что эти танки чем-то все же отличаются от наших прежних машин: вон и пушки другие, вроде как подлиннее. И броня… Лихорадочно открываю книжку руководства по эксплуатации и обалдеваю: однако! Лоб – восемьдесят мэмэ, борт – сорок, пушка – КТ.
Мое настроение начинает медленно подниматься вверх. Ничего себе: двигатель мощнее старого на целых сто лошадок! Танковое переговорное устройство, система автоматического пожаротушения, установка дымопуска, внутреннее переговорное устройство вместо древнего «Сафара» – теперь все должно быть нормально слышно.
Старые танки уехали неделю назад, а вчера нам объявили о том, что сегодня прибывают новые машины. Весь вечер батальон находился в эйфории от предвкушения долгожданной радости. В конце концов, сколько можно завидовать другим подразделениям бригады, которые уже катаются на новеньких красавцах?
Но теперь и мы пересядем на грозные танки, названные в честь первого рабочего маршала Ворошилова. Чу, вроде гудок! Вскоре появляется мощный «фэдэ», с видимой натугой тянущий тяжеленный эшелон. Но что это?! На платформах стоят все те же Т-28…
Мое горло сжимает обида: за что?! Вся бригада имеет новейшие танки, а моему батальону опять устаревшие «двадцать восьмые»?! На лицах бойцов разочарование, да и сам я едва сдерживаюсь, чтобы не выматериться в голос и не бежать устраивать разборку с командиром корпуса генералом Хацкилевичем. Приказ никто не отменял. А он гласит четко: принять и разгрузить новую технику. И нигде не сказано, что новая техника должна быть именно КВ или Т-34…
Паровоз из последних сил дотаскивает вагоны и замирает, выпуская последние клубы пара. Резкое шипение, и из белого облака появляется сержант НКВД, сопровождающий эшелон:
– Вы капитан Столяров?
– Так точно, я.
– Сержант Иванов. Сопровождаю эшелон. Получите и распишитесь.
Он открывает полевую сумку и извлекает из нее толстенный пакет. Это паспорта и бумаги на танки. Расписываюсь в нужной форме, козыряю на прощание, и «энкэвэдэшник» уводит конвой в здание вокзала. Подаю команду:
– К разгрузке эшелона приступить!
Сам достаю папиросу и закуриваю, надеясь, что горечь табака отобьет горечь обиды. Между тем замечаю, что эти танки чем-то все же отличаются от наших прежних машин: вон и пушки другие, вроде как подлиннее. И броня… Лихорадочно открываю книжку руководства по эксплуатации и обалдеваю: однако! Лоб – восемьдесят мэмэ, борт – сорок, пушка – КТ.
Мое настроение начинает медленно подниматься вверх. Ничего себе: двигатель мощнее старого на целых сто лошадок! Танковое переговорное устройство, система автоматического пожаротушения, установка дымопуска, внутреннее переговорное устройство вместо древнего «Сафара» – теперь все должно быть нормально слышно.