Авраменко Олег Евгеньевич. Королевы не плачут

   Жоанна снова посмотрела на Бланку.
   - Ну же, говори! - приободрила ее та. - Это вовсе не праздное любопытство.
   - Она... - в нерешительности начала Жоанна. - Она с Александром...
   Все трое - Филипп, Бланка и Эрнан - вздрогнули и переглянулись.
   - Так она с вашим братом? - переспросил Шатофьер.
   - Ну... Да...
   - И он сейчас в замке?
   - Да... Но он просил никому не говорить об этом. Я пообещала и... и нарушила свое слово.
   - Вы правильно сделали, сударыня, и убедительно прошу вас не огорчаться по этому поводу... Вы знаете, где сейчас находится ваш брат?
   - Н-нет, не знаю... Честное слово. Ни малейшего представления...
   - Однако вы виделись с ним?
   - Да.
   - Когда?
   - В начале двенадцатого.
   - Он приходил к вам?
   - Да.
   - И никто его не видел?
   - Нет, никто... Кроме меня и Доры, разумеется.
   - Дора - это ваша горничная?
   - Да.
   - И он взял ее с собой?
   - Да.
   - Она - одна из его девушек?
   - Мм... Да.
   - И давно она у вас служит?
   - Нет, всего лишь неделю. Это Александр попросил меня взять ее к себе... Ну... Вы же понимаете...
   - Понимаем, - кивнул Эрнан. - А эта Дора откуда?
   - Раньше она служила у кузины Иверо, но когда Елена узнала...
   - Когда Елена узнала, - помогла ей Бланка, - что ее горничная путается с Александром, то прогнала ее прочь.
   - Понятно, - сказал Шатофьер. - А теперь, сударыня, я заранее приношу вам свои глубочайшие извинения за очень нескромный вопрос, я очень сожалею, что вынужден задать его вам, но...
   Жоанна напряглась и побледнела, как полотно. Пальцы ее вцепились в подлокотники кресла.
   - Я слушаю вас, сударь, - с трудом вымолвила она.
   - Когда сегодня ваш брат приходил к вам, о чем вы с ним говорили?
   - Это очень нескромный вопрос, господин граф, - только и сказала княжна и закусила нижнюю губу. Но лицо ее выражало явное облегчение; очевидно, она ожидала куда более нескромного вопроса.
   - Сударыня, - вновь заговорил Эрнан. - Убедительно прошу вас ответить, ради вашего же блага. Посмотрите на нас - ведь мы ваши друзья. Господин Гамильтон, с которым вы твердо решили пожениться. Госпожа Бланка, которую вы немножко побаиваетесь, и тем не менее уважаете ее. Ваш кузен Филипп - он чувствует к вам искреннее расположение. И наконец я - госпожа Бланка может поручиться за меня. Поверьте, я желаю вам только добра.
   - Доверься графу, Жоанна, - поддержала его Бланка. - Доверься всем нам. Я ручаюсь за господина де Шатофьера и за кузена Филиппа тоже.
   Жоанна тяжело вздохнула.
   - Ладно. Я разговаривала с Александром про господина барона.
   - Так он знает об этом?
   - Да, знает.
   - И одобряет вашу связь?
   - Ну... В душе-то он против, однако согласие свое дал.
   - На ваш брак?
   - Да.
   - И когда же?
   - На прошлой неделе. Но с испытательным сроком.
   - В каком смысле?
   - Александр потребовал, чтобы я скрывала это до тех пор, пока он не убедится, что намерения Ри... господина Гамильтона серьезные.
   - И вы скрывали?
   - Да... В общем, да. Но мне пришлось довериться Елене, чтобы... чтобы...
   - Я знаю, - кивнул Эрнан. - Ну, вот мы и подошли к самому, пожалуй, деликатному моменту в нашей беседе. Скажите, сударыня, как ваш брат относится к вашим ночным свиданиям с господином бароном?
   Щеки Жоанны вспыхнули ярким румянцем стыда. Она прикрыла лицо руками, готовая тут же провалиться сквозь землю.
   - Он не одобряет этого. Поэтому он и приехал сюда... предупредить, что я не должна... до свадьбы...
   - И вы пообещали ему?
   - Да.
   - Но, как видно, вы и не думали сдержать свое обещание.
   - О нет, нет! Что вы! Я собиралась отправить Ричарда обратно - как только он явится. Ведь так хочет Александр, а он... он так добр ко мне.
   - Добр! - пораженно прошептала Бланка. - Она считает его добрым!.. Бог мой!..
   - Если мы расскажем ей сейчас, - тихо произнес Эрнан, - начнется истерика. А между тем дело близится к развязке... - Он поднялся с дивана. - Госпожа княжна, господин барон. Может быть, мое предложение покажется вам весьма странным, но я просил бы вас ближайший час, максимум полтора часа, провести в покоях госпожи Бланки.
   Жоанна отняла руки от лица и удивленно воззрилась на Шатофьера.
   - Но зачем? Я не понимаю... - Она повернулась к Бланке: - Кузина! Хоть ты объясни мне, что все это значит?
   Обменявшись с Эрнаном быстрыми взглядами, Бланка подошла к Жоанне, опустилась перед ней на корточки и взяла ее руки в свои.
   - Хуанита, - ласково и вместе с тем властно заговорила она. - Если я скажу тебе, что так надо, ты послушаешься меня? Не задавая никаких вопросов, не требуя никаких объяснений - просто потому, что Я так хочу, что Я считаю это необходимым. Сделай так, как советует господин де Шатофьер. Ну!
   Жоанна согласно кивнула. Она была девушка слабовольная, нерешительная, особым умом не блистала и привыкла плыть по течению, подчиняясь тем, кто сильнее ее; поэтому умная, волевая и властная Бланка имела на нее огромное влияние.
   - Вот и хорошо, душенька. Позже мы непременно все тебе расскажем, а пока пусть господин де Шатофьер проведет тебя и барона в мои покои.
   Тем временем Эрнан отвел Гамильтона в сторону и извлек из-за отворота камзола пергаментный свиток.
   - Надеюсь, вы читаете по-галльски, барон?
   - В общем-то, да.
   - А вы помните, что случилось с замком шейха эль-Баттиха, когда наши лазутчики устроили пожар в его пороховом погребе?
   - Конечно, помню. Весь замок взлетел на воздух. Но к чему вы клоните?
   - А вот к чему, - сказал Эрнан, сунув Гамильтону в руки свиток. Когда вы прочитаете княжне то, что здесь написано, с ней случится нечто подобное. И я убедительно прошу вас, барон: войдя в покои госпожи Бланки заприте на все запоры дверь, проведите княжну в спальню... Не беспокойтесь, там все в полном порядке, постель убрана, никаких дамских вещичек на виду не валяется, обстановка опрятная и приличная. Я сказал: "в спальню" только потому, что это самая дальняя комната, и никаких криков, рыданий и причитаний с коридора слышно не будет.
   - А эти самые крики, рыдания и причитания - они будут?
   - Еще бы! Да такие, что не приведи господь. И ваша задача, барон, состоит в том, чтобы ни в коем случае не позволить госпоже Жоанне немедленно броситься к нам за разъяснениями. Постарайтесь успокоить ее, утешить... ну, вы понимаете, как может мужчина утешить женщину.... И обязательно заприте входную дверь... Ах да, насчет двери. - Он повернулся к Жоанне, которая как раз поднималась при помощи Бланки с кресла: Сударыня, ваш брат, случайно, не просил оставить незапертой дверь?
   - Да, просил, - ответила окончательно сбитая с толку Жоанна. - Он оставил здесь свой дорожный плащ и шляпу и на рассвете собирается зайти за ними. Ну, и сказал, что не хочет будить меня. К тому же вместе с ним должна вернуться и Дора - вот тогда она и запрет дверь на щеколду.
   - Понятно, - сказал Эрнан. - Итак, сударыня, барон, вы готовы идти со мной.
   - Да, - ответил Гамильтон, сжимая в руке свиток. - Ведите нас, господин граф.
   Проводив Ричарда Гамильтона и Жоанну Наваррскую, Эрнан вскоре вернулся в покои княжны и застал Филиппа и Бланку, сидевших на диване в прихожей и целовавшихся.
   - Ну вот! - с притворным недовольством констатировал он. - До намеченного покушения осталось не более получаса, а они себе нежничают, как ни в чем не бывало.
   Поначалу Бланка смутилась, но потом, встретившись с доброжелательным взглядом Шатофьера, успокоилась и позволила Филиппу вновь обнять себя.
   - Чертов монах! - буркнул Филипп, подражая Гастону. - Тебе не понять, каково это - любить женщину.
   - Это мне-то... - с неожиданным пылом начал было Эрнан, но тут же прикусил свой язык. - Мне-то как раз и не положено этого понимать. Ведь я дал обет целомудрия.
   Той ночью он был так взвинчен, что на какое-то мгновение потерял над собой контроль. Но, увы, от жарких поцелуев Бланки Филипп полностью разомлел и упустил уникальную возможность заглянуть другу в самую глубь его души.
   - Насколько я понимаю, - после неловкой паузы заговорил он, - ты...
   - Я ничего не понимаю! - резко оборвал его Шатофьер. - Ведь граф Бискайский еще полтора часа назад мог спокойнехонько убить и сестру, и горничную, и сразу же убраться восвояси. Зачем ему вообще нужен был виконт как помощник, черт его дери! В конце концов, он мог просто отравить ее - и кто бы его заподозрил? Нет, я ничего не понимаю! Ровным счетом ничего. Здесь кроется что-то еще, что-то такое, чего я никак не могу усечь. Чего-то во всем этом деле я не улавливаю, хотя чувствую - объяснение всей этой белиберде находится где-то рядом, что-то вертится в моей голове, но никак не складывается в целостную картину.
   - И поэтому ты решил позволить графу явиться сюда?
   - Вот именно.
   - А если он не придет? - отозвалась Бланка.
   - Почему?
   - Ведь в назначенный час кузен Рикард не сможет появиться в галерее, и граф, глядишь, заподозрит неладное.
   - Это я учел. Вместо виконта Иверо в галерее будет виконт де Бигор.
   - Что?!! - поразился Филипп. - Симон?
   - Ну да, он самый. Он похож на Рикарда Иверо и ростом, и фигурой, и прической, даже в их манерах и походке есть что-то общее. Правда, волосы у Симона темные, однако сегодня новолуние, так что будем надеяться...
   - Но ведь наш маленький, глупенький Симон...
   - Хочешь сказать, что он не справится с ролью?
   - Думаю, что нет.
   - А я думаю, что справится. На самом деле Симон не так прост, как это кажется; вспомним хотя бы историю с дочерью лурдского лесничего. К тому же особенно играть ему не придется, его роль предельно проста: встретиться с сообщником, взять у него долговые расписки виконта Иверо, скупленные графом Бискайским у евреев, и последовать за ним... Черти полосатые! вдруг вскричал Эрнан. - Понял! Понял, наконец!
   - Что ты понял? - оживился Филипп.
   - Зачем графу нужен был виконт Иверо.
   - И зачем же?
   - А затем, чтобы... Нет, погодите! - Минуту он простоял в задумчивости; с лица его напрочь исчезло обескураженное выражение, уступив место хорошо знакомой Филиппу мине уверенного в себе и в своей правоте человека. - Все сходится. Абсолютно все.
   - И вы поделитесь с нами вашими догадками? - вежливо спросила Бланка.
   - Непременно, моя принцесса, - ответил Эрнан. - Но прежде надо погасить всюду свет и распахнуть ставни. Затем мы спрячемся в спальне княжны и, пока будем ждать появления злоумышленника, я изложу вам свои соображения на сей счет... Гм... У меня, кстати, появилась одна весьма остроумная идея, и если вы, сударыня, согласитесь, а ты, Филипп, не станешь возражать, мы можем устроить отличное представление...
   12. ПРЕСТУПНИК
   А тем временем одетый в костюм виконта Иверо Симон расхаживал по своим покоям, пытаясь сымитировать походку Рикарда. Гастон Альбре, которому Эрнан поручил проинструктировать Симона, недовольно морщился.
   - Ну что ж, - сказал он наконец. - Будем надеяться, что преступник купится на твою шляпу. В актеры ты явно не годишься.
   - А может быть, оставим эту затею? - робко предложил Симон. - Пусть стражники схватят его прямо в галерее...
   - Нетушки, дружок! Не увиливай! Они схватят его только в том случае, если он раскусит тебя. Но все же постарайся честно отработать те часы, что ты пронежился в постельке с Адель де Монтальбан, между тем как мы... Ч-черт! И что она в тебе нашла такого, что решила родить ребенка именно от тебя, а не от меня, к примеру... Ай, ладно. - Гастон подступил к Симону и нахлобучил ему на лоб шляпу с непомерно широкими полями, которую последние несколько дней носил Рикард Иверо. - Вот так будет лучше. Готовься, дружок. Уж близится твой час.
   У Симона вдруг затряслись поджилки; он невольно застучал зубами.
   - М-мне уж-же ид-ти?
   - Нет еще. Обожди немного, успокойся. Пусть сообщник первым явится в галерею, А то не ровен час увидит, что ты вышел не из той двери... Да прекрати ты дрожать! Ну, прямо как девчонка пугливая!
   Постепенно Симону удалось унять дрожь в коленях. Он даже чуток приободрился и расправил плечи.
   - Уже пора?
   - Пожалуй, да. Долго задерживаться тоже опасно. Он может забеспокоиться и чего доброго еще вернется за виконтом. Пошли.
   - Мы так и пойдем вместе? - недоуменно спросил Симон.
   - До входа в галерею. Я буду подстраховывать тебя - чтобы ты не так волновался.
   Они вышли в темный и пустынный коридор и, крадучись, подобрались к галерее. Альбре легонько хлопнул Симона по спине и еле слышно прошептал:
   - С богом, дружище.
   Симон вошел в галерею и увидел шагах в пятидесяти впереди себя мужскую фигуру. Его зазнобило, а на лбу выступила испарина. Вне всякого сомнения, это был преступник!
   И он поманил его к себе!!!
   У Симона подкосились ноги, но он с мужеством насмерть испуганного человека смело двинулся навстречу своей судьбе. Подойдя к преступнику, он так низко склонил голову, пряча лицо под полями шляпы, что наблюдавший за ним из-за угла Гастон про себя выругался:
   "Негодный мальчишка! Сейчас он испортит все дело..."
   К счастью, преступник ничего не заподозрил, по-видимому, отнеся его странное поведение на счет вполне естественного волнения.
   - Вы опоздали, кузен, - с ледяным спокойствием произнес он. - И не тряситесь так. Все будет в порядке.
   "Матушка моя родная! Амелина моя любимая!" - мысленно вскричал Симон. Он узнал голос преступника и громко застучал зубами.
   Между тем преступник извлек из кармана какой-то пакет и протянул его Симону.
   - Надеюсь, это вас успокоит. Здесь все ваши долговые расписки - на восемьдесят две тысячи скудо.
   Дрожащими пальцами Симон взял у преступника пакет и запихнул его за отворот своего камзола.
   - Так идемте же, кузен, - сказал преступник. - Все будет в полном порядке, уверяю вас.
   Весь путь они прошли молча. Симон плелся позади преступника, низко склонив голову, и видел только его ноги. В голове у него царил полнейший кавардак. Потрясенный своим открытием, он никак не мог собраться с мыслями и готов был разрыдаться от ужаса и отчаяния. Больше всего на свете ему хотелось броситься наутек, но страх показаться трусом удерживал его от этого поступка.
   Наконец они подошли к двери покоев Жоанны. Как ни в чем не бывало, преступник вошел в переднюю и тихо произнес:
   - Входите живее. И закройте дверь.
   Симон машинально подчинился этому приказу, и они очутились в кромешной темноте. В руках преступника вспыхнула искра - сердце Симона ухнуло в холодную бездну, и он едва не лишился чувств, - но тут же искра погасла, и в передней снова воцарился мрак. Преступник хотел лишь выяснить, где находится следующая дверь.
   Когда они вошли в прихожую, Симон облегченно вздохнул - теперь уже не понадобится чиркать огнивом. Ставни окон были открыты, шторы раздвинуты, и сумрачного света, проникавшего извне, было вполне достаточно, чтобы идти, не рискуя натолкнуться на мебель.
   - Так, - прошептал себе под нос преступник. - Теперь направо... Вон та дверь. Следуйте за мной, кузен.
   Они пересекли еще одну комнату и оказались перед дверью в спальню. Преступник осторожно приоткрыл ее, и полумрак комнаты, в которой они находились, рассекла тонкая полоска света. В спальне, видимо, горела свеча.
   Преступник замер и несколько секунд обождал. Никакой реакции не последовало. Тогда он шире отворил дверь. Симон проворно отступил в сторону и спрятался в тени. Преступник предостерегающе поднял палец и вкрадчивой поступью вошел в спальню.
   На ночном столике возле кровати горела свеча. В постели ничком лежала укрытая до плеч девушка; ее пышные темно-каштановые волосы веером рассыпались по одеялу и подушкам.
   Преступник остановился посреди спальни и довольно ухмыльнулся. Его правая рука потянулась к поясу, где висел короткий кинжал. Но тут меж лопаток ему кольнуло что-то острое, а в локоть мертвой хваткой вцепились чьи-то стальные пальцы. В тот же момент из-за дальнего полога кровати выглянула белокурая голова Филиппа.
   - Однако! - пораженно произнес он. - Вот уж кого я не ожидал здесь увидеть...
   Девушка, лежавшая в постели, быстро перевернулась на спину - и вдруг красивое лицо ее исказила гримаса неподдельного ужаса. Широко раскрывая рот, она судорожно хватала воздух, будто вынутая из воды рыба. Зрачки ее глаз расширились почти на всю радужную оболочку.
   - Игры окончены, дон Фернандо, - прозвучал за спиной преступника голос Шатофьера. - Именем высшей справедливости мы арестовываем вас за попытку убийства госпожи Жоанны Наваррской, княжны Бискайской.
   - Боже! - с невыразимой болью в голосе прошептала Бланка, наконец обретя дар речи. - Боже милостивый! - Мой брат - убийца!..
   13. ТИБАЛЬД МИРИТСЯ С МАРГАРИТОЙ
   И ВСТРЕЧАЕТСЯ СО СТАРЫМ ЗНАКОМЫМ
   Спустя час после того, как Тибальд и Маргарита остались наедине друг с другом, отношения между ними значительно улучшились. Вначале они, по требованию Маргариты, мчали во весь опор, убегая от обескураженной Бланки и готовившегося соблазнить ее Филиппа. Потом, замедлив шаг, Маргарита еще немного поупрямилась, но в конечном итоге все-таки попросила у Тибальда прощения за вчерашние злые остроты, оправдываясь тем, что сказаны они были спьяну и не всерьез. В первое Тибальд охотно поверил - еще бы! - но в искренности второго утверждения он позволил себе усомниться, о чем ей и сказал напрямик.
   Вместо того, чтобы обидеться, Маргарита прибегла к более верному способу убедить своего собеседника, что он несправедлив к ней, - она принялась с выражением декламировать эту злосчастную эпическую поэму, послужившую причиной их ссоры.
   Тибальд весь просиял. Его роман в стихах "Верный Роланд" уже тогда снискал себе громкую славу, но тот факт, что Маргарита знала его наизусть, польстил ему больше, чем все восторженные отзывы и похвалы вместе взятые. Когда через четверть часа Маргарита устала и голос ее немного осип, Тибальд тут же перехватил у нее инициативу и был восхищен тем, с каким неподдельным интересом она его слушает.
   Так они и ехали не спеша, увлеченно повествуя друг другу о похождениях влюбленного и чуточку безумного маркграфа Бретонского, верного палатина франкского императора Карла Великого. Маргарита первая опомнилась и звонко захохотала:
   - Нет, это невероятно, граф! Что мы с вами делаем?
   - Насколько я понимаю, декламируем моего "Роланда".
   - Слава богу, что не "Отче наш".
   - В каком смысле?
   - Вы что, не знаете эту пословицу: "Женщина наедине с мужчиной..."
   - Ага, вспомнил! "...не читает "Отче наш".
   - Ну да. Вот уже солнце зашло, а мы все... Да что там говорить! Держу пари, что кузену Красавчику и в голову не пришло читать Бланке свои рондо - хоть как бы они ей ни нравились.
   Тибальд усмехнулся.
   - Не буду спорить, принцесса. Потому что наверняка проиграю.
   - Бедный Монтини! - вздохнула Маргарита. - Зря он поехал в Рим.
   - Это вы о ком?
   - О любовнике Бланки... о ее бывшем любовнике. Наверное, сейчас он сходит с ума.
   - Он ее очень любит?
   - Тот-в-точь, как ваш Роланд. Был себе хороший парень, в меру распущенный, в меру порядочный, но повстречал на своем пути Бланку - и все, погиб.
   Тибальд снова усмехнулся.
   - Да у вас тут все дамы - отъявленные сердцеедки, как я погляжу, - с иронией заметил он.
   - Возможно, - пожала плечами Маргарита. - Но к Бланке это не относится. Она у нас белая ворона - скромная, застенчивая, даже ханжа.
   - Однако странное у нее ханжество!
   - Это вы к чему?
   - Да к тому, что ее ханжество нисколько не помешало ей иметь любовника.
   - И не только иметь, - добавила Маргарита. - Но и здорово кусать его в постели.
   Тибальд нахмурился.
   - Постыдитесь, сударыня! У госпожи Бланки есть все основания обижаться на вас. Она была права, упрекая вас в том, что вы рассказываете обо всех ее секретах, которые она вам поверяет.
   - А вот и ошибаетесь. Бланка ничего подобного мне не говорила.
   - Так значит, ее любовник вам рассказал.
   - И вовсе не ее любовник, а мой... мм.. кузен Иверо. Как-то во время купания он заметил на плече Монтини такой солидный, сочный синяк от укуса - ну, и рассказал мне об этом. Так что никаких секретов я не выдаю. Может быть, вы считаете иначе?
   Тибальд хранил гордое молчание, хмурясь пуще прежнего.
   - Что с вами стряслось, граф? - спросила Маргарита. - Если вам не по нутру, что некоторые женщины кусаются в постели, так и скажите... Гм... На всякий случай... Что вы молчите? О чем вы задумались?
   - Я думаю над тем, как это назвать.
   - Что именно?
   - Вашу болтовню.
   - И как же вы ее расцениваете?
   - Как копание в грязном белье - вот как.
   - Да ну! Вы такой стеснительный, господин Тибальд!
   - Вы преувеличиваете, госпожа Маргарита. Стеснительность не является моей отличительной чертой. Однако, по моему твердому убеждению, для всякой откровенности существует определенная грань, переступать которую не следует ни в коем случае - ибо тогда эта откровенность становится банальной пошлостью.
   - Да вы, похоже, спелись с Красавчиком, - с явным неудовольствием произнесла принцесса. - Недели три назад, прежде чем впервые лечь со мной в постель, он...
   - Замолчите же вы! - вдруг рявкнул Тибальд, лицо его побагровело. Как вам не стыдно!
   Маргарита удивленно взглянула на него.
   - В чем дело, граф? Я что-то не то сказала?
   - Вот бесстыжая! - буркнул Тибальд себе под нос, но она расслышала его.
   - Ага! Выходит, я бесстыжая! Да вы просто ревнуете меня.
   - Ну, допустим... Да, я ревную вас.
   - И по какому праву?
   - По праву человека, который любит вас, - ответил Тибальд, пылко глядя на нее.
   - Ах да, совсем забыла! Ведь в каждом своем письме вы не устаете твердить: прекрасная, божественная, драгоценная - и так далее в том же духе. А из "Песни о Маргарите", которую вы прислали мне в прошлом году и вовсе следует, что солнце для вас восходит на юго-западе, из-за Пиреней. Вы что, вправду путаете стороны света?
   - Не насмехайтесь, Маргарита. Вы же прекрасно понимаете, что это была аллегория.
   - Что, впрочем, не помешало вам написать мне этим летом, что вы отправляетесь на свой личный восток, чтобы снова увидеть свое солнышко ясное.
   - И опять же я выразился фигурально. Я...
   - Ну и как вы находите свое солнышко? - не унималась Маргарита. Скажите откровенно, вы не были разочарованы?
   - Напротив. Оно стало еще ярче, ослепительнее. Оно сжигает мое сердце дотла.
   - Однако вы еще не предложили этому солнышку ясному свою мужественную руку и свое горящее сердце.
   - А я уже предлагал. В прошлом году. Солнышко ясное помнит, что оно мне ответило?
   Опустив глаза, Маргарита промолчала; щеки ее заалели.
   - Вы прислали мне, - продолжил после короткой паузы Тибальд, большущие оленьи рога, чтобы - как было сказано в сопроводительном письме - немного утешить меня, поскольку настоящие, мужские, наставить мне отказываетесь. Было такое? Отвечайте!
   - Да, - в смятении ответила она. - Так я и сделала.
   - Это была не очень остроумная шутка. Но язвительная. - Граф пришпорил коня. - В моей охотничьей коллекции хватает оленьих голов с рогами, - бросил он уже через плечо, - и мне ни к чему еще одна пара, подаренная вами.
   Маргарита также ускорила шаг своей лошади и поравнялась с Тибальдом.
   - Не принимайте это близко к сердцу, граф, - сказала она. - Я признаю, что тогда переборщила с остроумием, и... и приношу вам свои извинения. Давайте лучше переменим тему нашего разговора.
   - И о чем вы предлагаете нам поболтать?
   - О нашей влюбленной парочке - про Бланку и Красавчика.
   - Сударыня! Опять вы...
   - О нет, нет! Ни слова об укусах и прочих пикантных штучках. Поговорим о романтической стороне их отношений.
   - Романтической? - скептически переспросил Тибальд.
   - Ну, конечно! Бланка до крайности романтическая особа, да и Красавчик не промах. А я, как любительница рыться в грязном белье, была бы не прочь посмотреть, как они занимаются любовью на лоне природы. Тем более, что белье у них всегда чистое, они ужасные чистюли, и если бы я вздумала рыться...
   - Принцесса! - возмущенно воскликнул Тибальд. - Извольте прекратит ь...
   - Нет уж, это вы извольте прекратить строить из себя святошу, огрызнулась Маргарита. - Лицемер несчастный! Будто бы я не читала ваши "Рассказы старой сводницы", в которых вы бессовестно подражаете Бокаччо.
   Тибальд покраснел.
   - Это... Знаете ли... - пристыжено пробормотал он. - У каждого есть свои грехи молодости. Десять лет назад - тогда мне было шестнадцать, - и я...
   - Тогда вы лишь недавно потеряли невинность, но сразу же возомнили себя великим сердцеедом и большим знатоком женщин. Я угадала?
   - Ну, в общем, да.
   - Так почему бы вам не переписать эти рассказы с учетом накопленного опыта. И добавить к ним новеллу про Красавчика с Бланкой - если хотите, ее мы напишем вместе.
   Тибальд пристально поглядел на нее.
   - Вы это серьезно?
   - Вполне.
   - Что ж, в таком случае, у нас выйдет не новелла, а поэма.
   - Тем лучше. И на каком же языке мы будем ее слагать - на галльском или на французском? Но предупреждаю: французский я знаю плохо.
   Тибальд хмыкнул.
   - А разве есть вообще такой язык?
   - А разве нет? - удивилась Маргарита.
   - Конечно, нет. То, что вы называете французским, на самом деле франсийский - на нем разговаривает Иль-де-Франс, Турень и Блуа; а мой родной язык шампанский. В разных областях Франции, если Францией считать также и Бретань, Нормандию, Фландрию, Лотарингию и Бургундию, разговаривают на очень разных языках: анжуйский, пуатвинский, лимузенский, овернский, бургундский, бретонский, пикадийский, нормандский, валлонский, лотаринжский, фламандский...
   - Ой! - с притворным ужасом вскричала Маргарита. - Довольно, прекратите! У меня уже голова кругом идет. Боюсь, вы меня превратно поняли, граф. Говоря о французском, я имела в виду язык знати, духовенство, в конце концов, просто ученых и образованных людей.