Страница:
захватили пленных, лошадей, оружия и имущества. Я приказал привести к себе
всех пленных, чтобы переговорить с каждым из них сообразно его положению. Я
принес Богу благодарственную молитву за дарованную мне победу и перешел с
войском в местность Кар, где и остановился. Я разрешил своему войску
праздновать победу, пировать и веселиться, а сам через день приказал
привести к себе взятых в плен военачальников Ильяс-Ходжи.
Прежде всего я обратился к Кичик-беку и, похвалив его за верность
своему государю, старался разного рода обещаниями склонить его к переходу
снова на мою сторону, по он нс согласился подчиниться мне.
Такую же похвалу я воздал амнру Хамиду. После них я выразил свое
горячее одобрение Искапдар Углану за то, что он пожертвовал собой за
Ильяс-Ходжу; я просил пленных военачальников объяснить мне, чему следует
приписать, что они, обладая таким многочисленным войском, были тем не менее
побеждены. Они ответили, что, по их мнению, это объясняется тем, что слава о
моей непобедимости внушает воинам моих врагов такой панический страх, что
каждый мой удар по силе действия равен тысяче ударов.
"Какому же наказанию должен я вас подвергнуть", -- спросил я. Они
ответили, что заслужили казнь, но что в таком случае в стране Чете найдется
много людей, которые сочтут своим долгом отомстить за своих
соотечественников; если же я отпущу пленных, то слава о моем великодушии
привлечет ко мне многих людей, которые подчинятся мне, узнав о милостивом
отношении моем к пленным. "Ты сам знаешь, что лучше: мстить или прощать", --
говорили мне пленные. Я снова попробовал заманчивыми обещаниями склонить их
к переходу на мою сторону, но они не согласились, н я убедился в
непоколебимой преданности их своему повелителю. Щедро одарив их, я освободил
их и других пленных и отправил всех к Ильяс-Ходже. Вскоре я получил
известие, что Ильяс-Ходжа пришел на берег Сыр-Дарьи у Ходжента. Я немедленно
двинулся туда с войском, но не нашел Ильяс-Ходжи. Амира Сайфиддина и амира
Джагу я послал, чтобы овладеть Самаркандом, а сам я стал охотиться и с
охотой тоже приблизился к Самарканду. Много моих родных и знакомых вышли ко
мне навстречу со словами: "истинное дело исполнилось".
Я остановился в Самарканде и послал человека, чтобы собрать отставших
по дороге воинов. В это время мне исполнилось 37 лет.
Племена страны Чете, без всякого постороннего влияния, начали
враждовать между собою и возмутились против своего правительства. Желая быть
полновластным правителем, я отправился для отражения их. В это время я
получил сведения, что амнр Хусайн, тайно дейтвуя во вред мне, сговаривается
с начальником племени Тумны, что меня делать ханом не следует. а надо
выбрать Караджуй Чагатая. Я написал амиру Хусайпу письмо, в котором высказал
мнение, что на царство годен лишь тот, кто много и счастливо воевал и кто
уничтожит врагов. Амир Хусайн, сговорившись с нача. гн. никами племени
Тумны, отыскал находившегося в бедности и неизвестности Кабуль-Шаха, внука
Чагатай-хана, и посадил его на престол. Я пришел в Кеш и там остановился.
Когда наступила весна, распространился слух, что мятежники Чете с большим
войском намерены напасть на Мавераннахр. Амир Хусайн в страхе поспешил
собрать совет преданных ему военачальников, и они норешили, что война с
войском Чете без моего участия немыслима. Будучи в безвыходном положении,
они написали мне прошение. Хусайн писал, что он-- мой верный друг, что свою
дружбу ко мне он докажет потом; что, не подражая обыкновенному приему--
уверять в своей преданности, писать об этом, он просто догадывается о моем к
нему расположении по симпатии, которую он сам чувствует ко мне. О поданном
мне прошении узнал и воспитатель Кабуль-Шаха. Он сейчас же умертвил
Кабуль-Шаха и поспешил прийтико мне, предлагая мне принять его к себе на
службу. Я, находя, что он очень дурной человек, если решился убить своего
повелителя, и, желая, чтобы он достойным образом был наказан за свое гнусное
злодеяние, отослал его к наследникам убитого им Кабуль-Шаха, чтобы они могли
убить злодея так же, как он убил их родственника.
Потом я собрал много войска и сообщил амиру Хусайну, что я собираюсь
идти войной на Чете, и отправился для защиты пути через Дарью. Всего у меня
собралось до семи тысяч войска, которое я и разделил на семь частей. Я
послал гонца к амиру Хусайну, и он, присоединившись ко мне, расположился
вблизи моего стана. Мои шпионы донесли мне о положении дел в войске
Ильяс-Ходжи следующее: Ильяс-Ходжа со всем своим войском остановился в
местности Бад. Правым и левым флангом командуют в его войске Сангин-Богадур
и Хаджи-бек, а сам Ильяс-Ходжа с богадурами находится в центре.
Кипчак-богадура Ильяс-Ходжа выслал на разведку вперед. Я, в свою очередь,
послал на рекогносцировку: Альджай-ту, Шпр-Баграма, Пулат-буга, амира Пархат
и Малик-богадура, под общим начальством
Кутлуш Саланчи Арлата. На фланге я назначил Саз Буга и Тимур-Ходжу, а
остальных богадуров оставил при себе. Амир Хусайн перешел реку. Я высказал
ему, что, по моему мнению, следует нам обоим с двух сторон одновременно
напасть на войско Ильяс-Ходжи, но амир Хусайн не согласился со мной: он
находил, что не следует разделять свои силы надвое; видя, что убедить его
нет никакой возможности, я решился последовать его совету.
Вскоре перед нами появилось войско Ильяс-Ходжи.
Видя многочисленность войск неприятеля, я смутился и, следуя усвоенному
мною обычаю, загадал по Корану. Мне открылся стих: "Бог уже помогал вам во
многих битвах". Я получил уверенность в успехе, прочитав этот стих. В это
время с обеих сторон передовые отряды вступили в бой. Со стороны неприятеля
Хаджи-бек, смяв Саланчи-богадура, бросился на отряд амира Хусайна и, с
первого же натиска, обратил его воинов в бегство: войско разбежалось в
разные стороны. Я молился, чтобы Бог послал побольше твердости в бою
остальным моим начальникам и войскам. В это время амир Шамсутдин, со своим
отрядом, тоже направился в сторону отряда амира Хусайна. Я, с находившимися
подле меня войсками, напал на амира Шамсутдина, смял его и прогнал к отряду
Ильяс-Ходжи. Удар был настолько силен, что произвел панику в войске
Ильяс-Ходжи. Амиру Хусайну я послал приказание, чтобы он скорей двигался на
соединение со мной, что неприятель испуган и поэтому следуеттеперь же
напасть на него, так как расстроенного неприятеля легче победить и обратить
в бегство. Амир Хусайн без всякой уважительной причины не исполнил моего
распоряжения и непришел, хотя я посылал за ним 10 раз. Мне стало ясно, что
амир Хусайн изменил мне. Видя это, я отступил и остановился. Войско
нериятеля было также измучено, и они тоже отступили. В эту ночь я не имел
возможности ни на минуту слезть с лошади. Амир Хусайн, пропустив удобный
момент, когда надобность в нем миновала, присоединился ко мне. Мы поставили
с четырех сторон сторожевые посты и под их прикрытием провели ночь спокойно.
Настало утро. После заклинаний "ядачи", находившихся при войске неприятеля,
пошел сильный дождь, что нам крайне повредило, затрудняя наше движение.
Несмотря, однако, на это неудобство, я со своими богадурами начал сражение,
приказав трубить в трубы. Вскоре нам удалось поймать и убить "ядачи",
накликавшего дождь, и дождь тотчас же перестал. Я с войском бросился на
неприятеля с такой силой и стремительностью, что враг не в состоянии был
вынести натиск и войско Ильяс-Ходжи разбежалось. Мои воины их преследовали,
а я с двумя тысячами всадников остался на месте и приказал играть военной
музыке.
Вдруг, совершенно нечаянно, на нас напал амир Шамсутдин, который тогда
был главнокомандующим, с несметными полчищами войска. Я тотчас же послал ему
навстречу тысячу всадников. В этот день сражение продолжалось без перерыва
до наступления темноты. Тысяча всадников, посланных мною, все погибли
вследствие многочисленности врагов. Убедившись, в этом, я решил, что
невозможно продолжать бой, и в эту же ночь выступил по направлению к городу
Кеш. Вот что случилось с нами из-за того, что амир Хусайн не захотел
последовать моему совету -- напасть на Ильяс-Ходжу сразу с двух сторон. Для
меня стало ясно, что двоевластие в военном деле крайне пагубно отражается на
успехе военных предприятий и потому немыслимо. Подтвердилась поговорка, что
две головы рогатых баранов (кочкар) нельзя сварить в одном котле. Амир
Хусайн, перейдя Аму-Дарью со своими родственниками и приближенными,
остановился на берегу реки, рассчитывая бежать в Индустан, если враги
двинутся в его сторону. Амир Хусайн и меня приглашал последовать за ним, но
я отказался и сказал, что рассчитываю предварительно собрать побольше войска
и тогда надеюсь с успехом напасть на войско Ильяс-Ходжи. Вскоре я собрал два
отряда. До моего сведения дошло, что военачальники Чете с войском пришли и
расположились в самаркандских горах. Поэтому я поспешил назначить три отряда
войск под начальством Тимур-Ходжи Углана, Аббас-Богадура и Чадырчи Богадура,
которым я приказал возможно скорей напасть на войско Чете. За первыми тремя
отрядами я отправил еще два, под начальством Дауд-Ходжи и Инду-Шаха, которым
приказал составить резерв для передовых отрядов. Эти два отряда скоро
догнали передовых, но те, своим малодушием, уничтожили и в двух задних
отрядах всякую уверенность в победе и потому Дауд-Ходжа и Инду-Шах повернули
назад. Я вскоре узнал о случившемся. Бежавшие военачальники и сами были
смущены своим поступком. По дороге они встретили только Кепек
Тимур-богадура, главного военачальника Чете, дрались с ним, бежали и, по
одиночке, возвратились ко мне. Собрав рассеянные войска, я двинулся с
находившимися при мне отрядами в сторону Балха и остановился на берегу реки
Аму. В этом месте ко мне присоеднилось много народу. Кепек-хан, Туман и
Ильчп-Бугай Сальдур с большим войском пришли ко мне. Мы получили известие,
что войска Чете осадили и разграбили несколько городов. Встревоженный этим,
я переправился через Аму-Дарью. В это время из Самарканда нам дали знать,
что туда пришли враги. Жители, по имея крепости, баррикадировали улицы и
рассчитывали, что я с войском приду к ним на выручку. Я немедленно двинулся
к Самарканду с тысячей всадников.
По дороге до нас дошли еще более печальные вести: в запертом
неприятельским войском городе Самарканде был жестокий холод и свирепствовала
моровая язва. Я пошел скорее и нашел жителей в ужасном положении: я не
обратил внимания на Самарканд, а оставив для военных действий у Самарканда
амира Джагу, амира Сайфуддина, Ак-Буга, Ильчи-богадура, сам отправился в
сторону Баклана. Когда я пришел в область Баклан, ко мне явился и ампр
Хусайн. Выступив из Баклана, я перешел в Карши, чтобы провести там зиму. Я
распустил все свое войско и приказал воинам вновь собраться ко мне к
празднику Науруз, весной.
В это время мне исполнилось 38 лет. Город Карши также назывался Кепек
хан магмурасы; я приказал сделать вокруг города крепостную стену и украсил
внутренность города многими зданиями. Наступила весна. По совету амира
Хусайна я отправился к Самарканду. Вблизи города мы разбили палатки свои и
расположились лагерем.
Амир Хусайн находился при мне, по втайне он завидовал моим успехам на
войне и потому, когда я собирался идти на Самарканд, амир Хуайн вздумал
требовать отчета от моих амиров, хотя они все доходы тратили на войско.
Такой поступок амира Хусайна до такой степени возмутил меня, что я хотел его
убить, но в это время мне пришел на память стих Корана:
"Рай приготовлен тем, которые укрощают гнев и прощают людям. Бог любит
благотворительных", и я отказался от своего намерения. Я послал письмо амиру
Хусайну и высказал ему, что не нахожу ничего предосудительного с его стороны
в том, что он добивается получения братской доли, и послал ему много
верблюдов и лошадей. Сестра амира Хусайна, Альджой Туркан-ага, послала
своему брату в подарок много скота, имущества и драгоценостей; амир Хусайн
все это взял с жадностью. Я послал ему много денег, он получил их, по не
зная предела своим желаниям, он все был недоволен тем, что имеет. За такую
жадность и скупость мои военачальники возненавидели амира Хусайна.
Когда войска Чете нападали на города, военачальникам приходилось
производить расходы на приведение крепостей в оборонительное положение. Амир
Хусайн, из скупости, несправедливо обвинил нескольких военачальников, но эти
военачальники в доказательство своей правоты представили ему мой приказ о
возведении укреплений. Вообще во время этой неурядицы амир Хусайн из корысти
притеснял многих жителей Самарканда. За такие действия амира Хусайна
население Самарканда было им крайне недовольно, и хотя я не нарушал правил
дружбы к родственникам, жители старались настроить меня против него. В это
время враги амира Хусайна возбудили против него некоторых из его
приближенных и направили их ко мне.
Я несколько раз приказывал им возвратиться к амиру Хусайну и
повиноваться ему, но они меня не послушались. Тогда я сообщил об этом амиру
Хусайну и просил его простить вину этим изменникам и взять их к себе, но
амир Хусайн не согласился на мое предложение. После этого амир Муса и Али
Дарвиш-Джалаир, зять, но враг амира Хусайна, утвердили во мне вражду к нему
и написали мне письмо, что они намереваются убить амира Хусайна. Мои
недоброжелатели, желая повредить мне, написали амиру Хусайну подложное
письмо от имени моей жены, в котором сообщали, что будто бы я замышлял убить
амира Хусайна. Он прислал мне это письмо, и я ему тотчас же дал знать, что
письмо подложно. Кроме того, желая еще более доказать амиру Хусайну, что я
не желаю ему зла, я послал к нему амира Мусу и Али Дарвиша, но они с дороги
бежали в сторону Ходжента. Казалось бы, что самое бегство этих двух людей
должно было бы окончательно убедить амира Хусайна в подложности присланного
ему от имени моей жены письма, но амир Хусайн и этому доказательству не
придал значения, и я окончательно убедился, что он против меня восстановлен
и желает мне зла. Продолжая относиться к амиру Хусайну дружески, я спросил
Шир-Баграма, как он понимает отношение ко мне амира Хусайна, и тот
откровенно ответил, что нс подлежит сомнению, что амир Хусайн из зависти
желает мне зла. Я просил Шир-Баграма привести доказательства справедливости
его заключения, и он высказал, что удостовериться в неискренности ампра
Хусайна очень легко, так как если он ко мне самому расположен, то он должен
милостиво относиться и к служащим у меня, а потому посоветовал написать
амиру Хусайну просьбу о помиловании от его имени и от имени других
военачальников, которые прежде служили у амира Хусайна, а потом перешли ко
мне; если амир Хусайн, прочтя их просьбу, отнесется к ним благосклонно, то
значит, он и ко мне расположен, если же не помилует всех обратившихся к нему
с просьбой, то это послужит мне доказательством, что амир Хусайн и мне
желает зла. Шир-Баграм с несколькими военачальниками написали упомянутую
просьбу и отправили по назначению. Амир Хусайн, получив прошение, разорвал
его и высказал при этом, что он не только не согласен простить просителям их
вину, но от души был бы доволен, если бы ему удалось всех их убить. Услышав
об этом, я решился покончить с амиром Хусайном, и тотчас же послал Баграма с
Адиль-богадуром в область Джилян, чтобы они собрали там и привели ко мне
войско. Шир-Баграм собрал много людей и укрепился в Сат-руни и Каите. В это
время амир Хусайн стал льстивыми обещаниями склонять Шир-Баграма изменить
мне и вновь перейти к нему на службу. Это удалось ему. Когда я узнал об
измене Шнр-Баграма, я написал ему письмо следующего содержания: "Презренный!
Ты сам поссорил меня с амиром Хусайном, ты зажег огонь, от которого сам
сгоришь и будешь растоптан". Так в конце концов и случилось. После этого я
послал к Ходженту Аббас-богадура и амира Джагу, но они, видя, что ссора
между мною и амиром Хусайном не может окончиться примирением, за благо
рассудили остаться там, и я об этом узнал. В это время мне исполнилось 39
лет. Когда я двигался от Карши к Самарканду и сделал уже один переход, амир
Сулейман и Чадырчи бежали от меня и присоединились к амиру Хусайну. Вскоре
умер амир Хызр Ясури. Тогда Али Дарвиш, Ильяс- Ходжа, Махмуд бежали от амира
Хусайна и присоединились ко мне. В то же время возвратились из Ходжента и
пришли тоже ко мне амиры Джагу, Аббас и Баграм Джаллаир. Я прибыл в
Самарканд. Жители этого города обратились ко мне с просьбой, чтобы я, по
своему усмотрению, поставил им правителя. Я назначил для этой цели
Кара-Хинду. Когда я ушел из Самарканда, я узнал, что поставленный мною
правитель, индиец душой, мне изменил и перешел на сторону амира Хусайна. В
это время я был огорчен печальным известием: моя жена Альджой Туркан-Ага,
сестра амира Хусайна, скончалась. Я вспомнил при этом стих Корана: "Те,
которых постигнет какое-либо бедствие, говорят: "мы во власти Бога, и к нему
возвратимся". Амир Хусайн, услышав о смерти своей сестры, тоже был очень
огорчен. Со смертью моей жены прекратилось и наше родство с ампром Хусайном:
между нами не осталось ничего, кроме вражды и ненависти. Посоветовавшись со
своими военачальниками, я стал собирать войско, чтобы напасть на амира
Хусайна. Я молился Богу со словами: "Он лучший из защитников, и на него
можно полагаться". Выйдя из Карши, я прежде всего послал амира Сайфиддинас
отрядом вперед, в Джаганы, чтобы разведать о намерениях амира Хусайна.
Вскоре я получил от моего посланного письмо, в котором тот предупреждал
меня, что враг мой втайне делает приготовления к войне со мною, но действует
больше хитростью. Амир Сайфиддин советовал мне быть осторожным. Я двинулся в
город Кахлака, и в это время получил от амира Хусайна письмо, в котором он
высказывал желание заключить со мной нерушимый союз, и не на словах только,
а вполне искренно. При этом амиры Ясура, которые опасались амира Хусайна,
думая, что мы вскоре примиримся, задумали бежать. Узнав об этом, я разорвал
в их присутствии письмо амира Хусайна и убедил всех военачальников моих, что
дело между нами может быть решено только мечом. Это мое решение произвело на
всех весьма отрадное впечатление. Амир Хусайн, узнав, что я не намерен
помириться с ним, отступил. Я возвратился в Карши.
Через несколько дней амир Хусайн, выслав вперед Шир-Баграма, двинулся с
целью победить нас хитростью и, придя в Уч-Ганы, остановился. Я находился в
Хырасе. В это время ко мне явился казначей амира Хызра и доставил мне Коран,
на котором, по его словам, амир Хусайн дал клятву, что никогда не будет
враждовать со мной и что если он еще позволит себе что-либо предпринять во
вред мне, то пусть он будет моим пленником. При этом посол добавил, что амир
Хусайн желал бы принесенную им клятву повторить, для вящего убеждения, в
моем присутствии, а потому и просит меня прийти для свидания с ним в долину,
принадлежащую Кичик-беку. Между тем в назначенном для предполагаемого
свидания месте амир Хусайн озаботился приготовить два отряда войск, чтобы
взять меня в плен, если я туда приду. Я догадался, что и клятва и
приглашение-- не больше как хитрость со стороны моего врага; поэтому, чтобы
не дать возможности амиру Хусайну восторжествовать надо мною посредством
предательства, я, со своей стороны, тоже расставил в разных местах степи
отряды своих богадуров. Между тем от амира Хусайна пришло известие, что он
выступает в долину без войска, в сопровождении лишь свиты в числе 100
всадников и что меня он просит довериться ему и также идти в долину без
войска. В средине долины, писал амир Хусайн, есть хорошее место, мы там
встретимся. Зная о хитрости амира Хусайна, я выступил в долину с тремястами
всадников, а амир Хусайн взял с собой до тысячи всадников. Издали заметив
двигавшегося ко мне навстречу амира Хусайна, я остановился. Тайно
поставленные амиром Хусайном военачальники и отряды напали на меня; скрытые
мной для моей защиты воины явились с двух сторон и начали сражение. Удар
моих богадуров был так силен, что войско амира Хусайна не выдержало и
первого натиска моих воинов и в страхе обратилось в бегство. Мои богадуры
преследовали войска амира Хусайна и при этом многих убили и ранили. Беглецы
направились к знамени своего властелина, который в это время, будучи вполне
уверен, что я буду взят в плен его войсками, спокойно поджидал, когда меня
подведут к нему связанного. Но каково же было его смущение, когда он увидел
бегство своих воинов и полную неудачу в своих замыслах против меня! Гнев его
обрушился на Шир-Баграма.
Оставшись таким образом победителем, я двинулся обратно в Карши и там,
довольный своим успехом, отдыхал. Находясь и Карши, я все-таки не терял из
виду своего врага и прилагал все усилия к тому, чтобы иметь самые точные
сведения о том, что предпринимает амир Хусайн. Собрав своих военачальников,
я высказал им, что всякий из них, кто будет служить мне верой и правдой,
может рассчитывать, что я буду обращаться с ним как с братом, я всегда
разделял между ними всю добычу и впредь буду поступать так же. Всех же, кто
не чувствует ко мне доверия и искренней преданности, я просил тотчас же
удалиться от меня. Все собравшиеся уверили меня в своей преданности,
поклялись в верности мне и собственноручно подписали договор следующего
содержания: "Сим мы даем торжественное обещание никогда не покидать амира
Тимура. Мы призываем в свидетели Бога и, если мы изменим своему слову, пусть
Всевышний нас за это накажет". Таким образом я убедился в преданности мне
моего войска. Я двинулся в Бахан, чтобы подчинить себе племя Санджар. До
меня дошли сведения, что амир Хусайн 12 000 всадников под предводительством
амира Мусы и амира Малик Богадура отправил для завоевания гор Карши и для
следования за мной. Я, не зная, что предпринять, подкрепил обещаниями наград
бодрость духа моих войск и продолжал двигаться к Санджарам, а вперед послал
дать знать этому племени, что я иду к ним. Санджары были раньше
облагодетельствованы мною, а потому из благодарности они поспешили выслать
мне навстречу отряд в тысячу человек конницы и богатые подарки; некоторых из
моих амиров они пригласили в свою столицу и угостили.
На некоторых из своих амиров я не мог вполне положиться и не был уверен
в их преданности. Когда весть о моем недоверии дошла до этих амиров, они
пришли ко мне с Кораном и с мечами и сказали: "Если ты веришь в нашу клятву,
то вот Коран: если же ты хочешь убить нас, то вот меч". Я принял их очень
милостиво и убедился в их верности. Это были: амир Джагу, Абу Тимур, амир
Сарыбугай, Джалаир, амир Муайид Барлас, амир Сайфуддин-Богадур, амир Аббас,
Хасан-богадур, Ак-Буга, аир Муайид Арлад, Ак-Тимур-богадур, Ильчи
Буга-богадур, Аббас-богадур Кипчак и Махсуд Ша-Бухари. Так все они еще раз
убедили меня в верности мне, и я спокойно двинулсячтобы занять крепостные
ворота. Каждого из привратников, которые просыпались при их приближении, они
убивали, но все-таки крики сторожей разбудили население крепости. Тогда я
приказал сразу затрубить во все трубы и бить во все барабаны; этот шум
произвел на сонных жителей такое впечатление, как будто бы случилось
землетрясение, и все пришли в неописуемый ужас, а воины, составлявшие
гарнизон крепости, попрятались в дрова и солому. Комендант крепости, сын
амира Мусы, Мухаммед-бек взобрался на крышу и до самого утра распоряжался
сражением. Наконец настал день, и Мухаммед-бек, видя, что перевес на нашей
стороне, сошел с крыши во внутренность дома и там заперся. Дом этот мы
зажгли, все бежавшие были взяты в плен и доставлены ко мне. Наконец, привели
и Мухаммед-бека, сына амира Мусы. Предо мною предстал очень молодой юноша,
почти мальчик, и я, удивляясь его храбрости, обошелся с ним, как со своим
сыном. Я пощадил население, а добычу разделил поровну между своими воинами.
Я расположил свои войска по крепостным веркам, причем к воротам Хызар я
поставил амира Сар, амира Сайфуддина, Дауда и Муайяда, а Суюр Гитмиш-Углана,
амира Аббаса, Хасан-богадура и Ак-Буга я расположил у других ворот по
сторонам крепости. Остальных своих воинов я расположил по башням крепости.
Семейству амира Мусы я оказал милость и отправил всех членов его семьи к
нему. Между тем амир Муса, когда до него дошли слухи о взятии нами крепости
Карши, тотчас же, сообща с Малик-богадуром, собрал до двенадцати тысяч
войска, состоявшего из храбрых всадников и двинулся по направлению к Карши,
чтобы отобрать у нас крепость. Это случилось таким образом: амир Муса с
двенадцатитысячным войском осадил меня в крепости Карши. Я тотчас же отрядил
амира Муайяд Арлада с 40 всадниками и Ильчи-Буга с таким же конным отрядом
из 40 человек и послал их вечером в субботу напасть на амира Мусу. Они
произвели такую панику в войске амира Мусы, как будто волки напали на стадо
баранов. Хотя из посланных мною воинов некоторые были избиты и ранены, но
зато в войске неприятеля они очень многих перебили, ранили и, захватив в
плен, привели ко мне. В числе пленных, между прочим, оказался и
Шадраван-богадур. Я решился оказать этому пленнику гостеприимство, принял
его с почетом, устроил ему угощение, а затем представил на его усмотрение:
вернуться к амиру Мусе или же остаться у меня. Шадраван-богадур высказал
всех пленных, чтобы переговорить с каждым из них сообразно его положению. Я
принес Богу благодарственную молитву за дарованную мне победу и перешел с
войском в местность Кар, где и остановился. Я разрешил своему войску
праздновать победу, пировать и веселиться, а сам через день приказал
привести к себе взятых в плен военачальников Ильяс-Ходжи.
Прежде всего я обратился к Кичик-беку и, похвалив его за верность
своему государю, старался разного рода обещаниями склонить его к переходу
снова на мою сторону, по он нс согласился подчиниться мне.
Такую же похвалу я воздал амнру Хамиду. После них я выразил свое
горячее одобрение Искапдар Углану за то, что он пожертвовал собой за
Ильяс-Ходжу; я просил пленных военачальников объяснить мне, чему следует
приписать, что они, обладая таким многочисленным войском, были тем не менее
побеждены. Они ответили, что, по их мнению, это объясняется тем, что слава о
моей непобедимости внушает воинам моих врагов такой панический страх, что
каждый мой удар по силе действия равен тысяче ударов.
"Какому же наказанию должен я вас подвергнуть", -- спросил я. Они
ответили, что заслужили казнь, но что в таком случае в стране Чете найдется
много людей, которые сочтут своим долгом отомстить за своих
соотечественников; если же я отпущу пленных, то слава о моем великодушии
привлечет ко мне многих людей, которые подчинятся мне, узнав о милостивом
отношении моем к пленным. "Ты сам знаешь, что лучше: мстить или прощать", --
говорили мне пленные. Я снова попробовал заманчивыми обещаниями склонить их
к переходу на мою сторону, но они не согласились, н я убедился в
непоколебимой преданности их своему повелителю. Щедро одарив их, я освободил
их и других пленных и отправил всех к Ильяс-Ходже. Вскоре я получил
известие, что Ильяс-Ходжа пришел на берег Сыр-Дарьи у Ходжента. Я немедленно
двинулся туда с войском, но не нашел Ильяс-Ходжи. Амира Сайфиддина и амира
Джагу я послал, чтобы овладеть Самаркандом, а сам я стал охотиться и с
охотой тоже приблизился к Самарканду. Много моих родных и знакомых вышли ко
мне навстречу со словами: "истинное дело исполнилось".
Я остановился в Самарканде и послал человека, чтобы собрать отставших
по дороге воинов. В это время мне исполнилось 37 лет.
Племена страны Чете, без всякого постороннего влияния, начали
враждовать между собою и возмутились против своего правительства. Желая быть
полновластным правителем, я отправился для отражения их. В это время я
получил сведения, что амнр Хусайн, тайно дейтвуя во вред мне, сговаривается
с начальником племени Тумны, что меня делать ханом не следует. а надо
выбрать Караджуй Чагатая. Я написал амиру Хусайпу письмо, в котором высказал
мнение, что на царство годен лишь тот, кто много и счастливо воевал и кто
уничтожит врагов. Амир Хусайн, сговорившись с нача. гн. никами племени
Тумны, отыскал находившегося в бедности и неизвестности Кабуль-Шаха, внука
Чагатай-хана, и посадил его на престол. Я пришел в Кеш и там остановился.
Когда наступила весна, распространился слух, что мятежники Чете с большим
войском намерены напасть на Мавераннахр. Амир Хусайн в страхе поспешил
собрать совет преданных ему военачальников, и они норешили, что война с
войском Чете без моего участия немыслима. Будучи в безвыходном положении,
они написали мне прошение. Хусайн писал, что он-- мой верный друг, что свою
дружбу ко мне он докажет потом; что, не подражая обыкновенному приему--
уверять в своей преданности, писать об этом, он просто догадывается о моем к
нему расположении по симпатии, которую он сам чувствует ко мне. О поданном
мне прошении узнал и воспитатель Кабуль-Шаха. Он сейчас же умертвил
Кабуль-Шаха и поспешил прийтико мне, предлагая мне принять его к себе на
службу. Я, находя, что он очень дурной человек, если решился убить своего
повелителя, и, желая, чтобы он достойным образом был наказан за свое гнусное
злодеяние, отослал его к наследникам убитого им Кабуль-Шаха, чтобы они могли
убить злодея так же, как он убил их родственника.
Потом я собрал много войска и сообщил амиру Хусайну, что я собираюсь
идти войной на Чете, и отправился для защиты пути через Дарью. Всего у меня
собралось до семи тысяч войска, которое я и разделил на семь частей. Я
послал гонца к амиру Хусайну, и он, присоединившись ко мне, расположился
вблизи моего стана. Мои шпионы донесли мне о положении дел в войске
Ильяс-Ходжи следующее: Ильяс-Ходжа со всем своим войском остановился в
местности Бад. Правым и левым флангом командуют в его войске Сангин-Богадур
и Хаджи-бек, а сам Ильяс-Ходжа с богадурами находится в центре.
Кипчак-богадура Ильяс-Ходжа выслал на разведку вперед. Я, в свою очередь,
послал на рекогносцировку: Альджай-ту, Шпр-Баграма, Пулат-буга, амира Пархат
и Малик-богадура, под общим начальством
Кутлуш Саланчи Арлата. На фланге я назначил Саз Буга и Тимур-Ходжу, а
остальных богадуров оставил при себе. Амир Хусайн перешел реку. Я высказал
ему, что, по моему мнению, следует нам обоим с двух сторон одновременно
напасть на войско Ильяс-Ходжи, но амир Хусайн не согласился со мной: он
находил, что не следует разделять свои силы надвое; видя, что убедить его
нет никакой возможности, я решился последовать его совету.
Вскоре перед нами появилось войско Ильяс-Ходжи.
Видя многочисленность войск неприятеля, я смутился и, следуя усвоенному
мною обычаю, загадал по Корану. Мне открылся стих: "Бог уже помогал вам во
многих битвах". Я получил уверенность в успехе, прочитав этот стих. В это
время с обеих сторон передовые отряды вступили в бой. Со стороны неприятеля
Хаджи-бек, смяв Саланчи-богадура, бросился на отряд амира Хусайна и, с
первого же натиска, обратил его воинов в бегство: войско разбежалось в
разные стороны. Я молился, чтобы Бог послал побольше твердости в бою
остальным моим начальникам и войскам. В это время амир Шамсутдин, со своим
отрядом, тоже направился в сторону отряда амира Хусайна. Я, с находившимися
подле меня войсками, напал на амира Шамсутдина, смял его и прогнал к отряду
Ильяс-Ходжи. Удар был настолько силен, что произвел панику в войске
Ильяс-Ходжи. Амиру Хусайну я послал приказание, чтобы он скорей двигался на
соединение со мной, что неприятель испуган и поэтому следуеттеперь же
напасть на него, так как расстроенного неприятеля легче победить и обратить
в бегство. Амир Хусайн без всякой уважительной причины не исполнил моего
распоряжения и непришел, хотя я посылал за ним 10 раз. Мне стало ясно, что
амир Хусайн изменил мне. Видя это, я отступил и остановился. Войско
нериятеля было также измучено, и они тоже отступили. В эту ночь я не имел
возможности ни на минуту слезть с лошади. Амир Хусайн, пропустив удобный
момент, когда надобность в нем миновала, присоединился ко мне. Мы поставили
с четырех сторон сторожевые посты и под их прикрытием провели ночь спокойно.
Настало утро. После заклинаний "ядачи", находившихся при войске неприятеля,
пошел сильный дождь, что нам крайне повредило, затрудняя наше движение.
Несмотря, однако, на это неудобство, я со своими богадурами начал сражение,
приказав трубить в трубы. Вскоре нам удалось поймать и убить "ядачи",
накликавшего дождь, и дождь тотчас же перестал. Я с войском бросился на
неприятеля с такой силой и стремительностью, что враг не в состоянии был
вынести натиск и войско Ильяс-Ходжи разбежалось. Мои воины их преследовали,
а я с двумя тысячами всадников остался на месте и приказал играть военной
музыке.
Вдруг, совершенно нечаянно, на нас напал амир Шамсутдин, который тогда
был главнокомандующим, с несметными полчищами войска. Я тотчас же послал ему
навстречу тысячу всадников. В этот день сражение продолжалось без перерыва
до наступления темноты. Тысяча всадников, посланных мною, все погибли
вследствие многочисленности врагов. Убедившись, в этом, я решил, что
невозможно продолжать бой, и в эту же ночь выступил по направлению к городу
Кеш. Вот что случилось с нами из-за того, что амир Хусайн не захотел
последовать моему совету -- напасть на Ильяс-Ходжу сразу с двух сторон. Для
меня стало ясно, что двоевластие в военном деле крайне пагубно отражается на
успехе военных предприятий и потому немыслимо. Подтвердилась поговорка, что
две головы рогатых баранов (кочкар) нельзя сварить в одном котле. Амир
Хусайн, перейдя Аму-Дарью со своими родственниками и приближенными,
остановился на берегу реки, рассчитывая бежать в Индустан, если враги
двинутся в его сторону. Амир Хусайн и меня приглашал последовать за ним, но
я отказался и сказал, что рассчитываю предварительно собрать побольше войска
и тогда надеюсь с успехом напасть на войско Ильяс-Ходжи. Вскоре я собрал два
отряда. До моего сведения дошло, что военачальники Чете с войском пришли и
расположились в самаркандских горах. Поэтому я поспешил назначить три отряда
войск под начальством Тимур-Ходжи Углана, Аббас-Богадура и Чадырчи Богадура,
которым я приказал возможно скорей напасть на войско Чете. За первыми тремя
отрядами я отправил еще два, под начальством Дауд-Ходжи и Инду-Шаха, которым
приказал составить резерв для передовых отрядов. Эти два отряда скоро
догнали передовых, но те, своим малодушием, уничтожили и в двух задних
отрядах всякую уверенность в победе и потому Дауд-Ходжа и Инду-Шах повернули
назад. Я вскоре узнал о случившемся. Бежавшие военачальники и сами были
смущены своим поступком. По дороге они встретили только Кепек
Тимур-богадура, главного военачальника Чете, дрались с ним, бежали и, по
одиночке, возвратились ко мне. Собрав рассеянные войска, я двинулся с
находившимися при мне отрядами в сторону Балха и остановился на берегу реки
Аму. В этом месте ко мне присоеднилось много народу. Кепек-хан, Туман и
Ильчп-Бугай Сальдур с большим войском пришли ко мне. Мы получили известие,
что войска Чете осадили и разграбили несколько городов. Встревоженный этим,
я переправился через Аму-Дарью. В это время из Самарканда нам дали знать,
что туда пришли враги. Жители, по имея крепости, баррикадировали улицы и
рассчитывали, что я с войском приду к ним на выручку. Я немедленно двинулся
к Самарканду с тысячей всадников.
По дороге до нас дошли еще более печальные вести: в запертом
неприятельским войском городе Самарканде был жестокий холод и свирепствовала
моровая язва. Я пошел скорее и нашел жителей в ужасном положении: я не
обратил внимания на Самарканд, а оставив для военных действий у Самарканда
амира Джагу, амира Сайфуддина, Ак-Буга, Ильчи-богадура, сам отправился в
сторону Баклана. Когда я пришел в область Баклан, ко мне явился и ампр
Хусайн. Выступив из Баклана, я перешел в Карши, чтобы провести там зиму. Я
распустил все свое войско и приказал воинам вновь собраться ко мне к
празднику Науруз, весной.
В это время мне исполнилось 38 лет. Город Карши также назывался Кепек
хан магмурасы; я приказал сделать вокруг города крепостную стену и украсил
внутренность города многими зданиями. Наступила весна. По совету амира
Хусайна я отправился к Самарканду. Вблизи города мы разбили палатки свои и
расположились лагерем.
Амир Хусайн находился при мне, по втайне он завидовал моим успехам на
войне и потому, когда я собирался идти на Самарканд, амир Хуайн вздумал
требовать отчета от моих амиров, хотя они все доходы тратили на войско.
Такой поступок амира Хусайна до такой степени возмутил меня, что я хотел его
убить, но в это время мне пришел на память стих Корана:
"Рай приготовлен тем, которые укрощают гнев и прощают людям. Бог любит
благотворительных", и я отказался от своего намерения. Я послал письмо амиру
Хусайну и высказал ему, что не нахожу ничего предосудительного с его стороны
в том, что он добивается получения братской доли, и послал ему много
верблюдов и лошадей. Сестра амира Хусайна, Альджой Туркан-ага, послала
своему брату в подарок много скота, имущества и драгоценостей; амир Хусайн
все это взял с жадностью. Я послал ему много денег, он получил их, по не
зная предела своим желаниям, он все был недоволен тем, что имеет. За такую
жадность и скупость мои военачальники возненавидели амира Хусайна.
Когда войска Чете нападали на города, военачальникам приходилось
производить расходы на приведение крепостей в оборонительное положение. Амир
Хусайн, из скупости, несправедливо обвинил нескольких военачальников, но эти
военачальники в доказательство своей правоты представили ему мой приказ о
возведении укреплений. Вообще во время этой неурядицы амир Хусайн из корысти
притеснял многих жителей Самарканда. За такие действия амира Хусайна
население Самарканда было им крайне недовольно, и хотя я не нарушал правил
дружбы к родственникам, жители старались настроить меня против него. В это
время враги амира Хусайна возбудили против него некоторых из его
приближенных и направили их ко мне.
Я несколько раз приказывал им возвратиться к амиру Хусайну и
повиноваться ему, но они меня не послушались. Тогда я сообщил об этом амиру
Хусайну и просил его простить вину этим изменникам и взять их к себе, но
амир Хусайн не согласился на мое предложение. После этого амир Муса и Али
Дарвиш-Джалаир, зять, но враг амира Хусайна, утвердили во мне вражду к нему
и написали мне письмо, что они намереваются убить амира Хусайна. Мои
недоброжелатели, желая повредить мне, написали амиру Хусайну подложное
письмо от имени моей жены, в котором сообщали, что будто бы я замышлял убить
амира Хусайна. Он прислал мне это письмо, и я ему тотчас же дал знать, что
письмо подложно. Кроме того, желая еще более доказать амиру Хусайну, что я
не желаю ему зла, я послал к нему амира Мусу и Али Дарвиша, но они с дороги
бежали в сторону Ходжента. Казалось бы, что самое бегство этих двух людей
должно было бы окончательно убедить амира Хусайна в подложности присланного
ему от имени моей жены письма, но амир Хусайн и этому доказательству не
придал значения, и я окончательно убедился, что он против меня восстановлен
и желает мне зла. Продолжая относиться к амиру Хусайну дружески, я спросил
Шир-Баграма, как он понимает отношение ко мне амира Хусайна, и тот
откровенно ответил, что нс подлежит сомнению, что амир Хусайн из зависти
желает мне зла. Я просил Шир-Баграма привести доказательства справедливости
его заключения, и он высказал, что удостовериться в неискренности ампра
Хусайна очень легко, так как если он ко мне самому расположен, то он должен
милостиво относиться и к служащим у меня, а потому посоветовал написать
амиру Хусайну просьбу о помиловании от его имени и от имени других
военачальников, которые прежде служили у амира Хусайна, а потом перешли ко
мне; если амир Хусайн, прочтя их просьбу, отнесется к ним благосклонно, то
значит, он и ко мне расположен, если же не помилует всех обратившихся к нему
с просьбой, то это послужит мне доказательством, что амир Хусайн и мне
желает зла. Шир-Баграм с несколькими военачальниками написали упомянутую
просьбу и отправили по назначению. Амир Хусайн, получив прошение, разорвал
его и высказал при этом, что он не только не согласен простить просителям их
вину, но от души был бы доволен, если бы ему удалось всех их убить. Услышав
об этом, я решился покончить с амиром Хусайном, и тотчас же послал Баграма с
Адиль-богадуром в область Джилян, чтобы они собрали там и привели ко мне
войско. Шир-Баграм собрал много людей и укрепился в Сат-руни и Каите. В это
время амир Хусайн стал льстивыми обещаниями склонять Шир-Баграма изменить
мне и вновь перейти к нему на службу. Это удалось ему. Когда я узнал об
измене Шнр-Баграма, я написал ему письмо следующего содержания: "Презренный!
Ты сам поссорил меня с амиром Хусайном, ты зажег огонь, от которого сам
сгоришь и будешь растоптан". Так в конце концов и случилось. После этого я
послал к Ходженту Аббас-богадура и амира Джагу, но они, видя, что ссора
между мною и амиром Хусайном не может окончиться примирением, за благо
рассудили остаться там, и я об этом узнал. В это время мне исполнилось 39
лет. Когда я двигался от Карши к Самарканду и сделал уже один переход, амир
Сулейман и Чадырчи бежали от меня и присоединились к амиру Хусайну. Вскоре
умер амир Хызр Ясури. Тогда Али Дарвиш, Ильяс- Ходжа, Махмуд бежали от амира
Хусайна и присоединились ко мне. В то же время возвратились из Ходжента и
пришли тоже ко мне амиры Джагу, Аббас и Баграм Джаллаир. Я прибыл в
Самарканд. Жители этого города обратились ко мне с просьбой, чтобы я, по
своему усмотрению, поставил им правителя. Я назначил для этой цели
Кара-Хинду. Когда я ушел из Самарканда, я узнал, что поставленный мною
правитель, индиец душой, мне изменил и перешел на сторону амира Хусайна. В
это время я был огорчен печальным известием: моя жена Альджой Туркан-Ага,
сестра амира Хусайна, скончалась. Я вспомнил при этом стих Корана: "Те,
которых постигнет какое-либо бедствие, говорят: "мы во власти Бога, и к нему
возвратимся". Амир Хусайн, услышав о смерти своей сестры, тоже был очень
огорчен. Со смертью моей жены прекратилось и наше родство с ампром Хусайном:
между нами не осталось ничего, кроме вражды и ненависти. Посоветовавшись со
своими военачальниками, я стал собирать войско, чтобы напасть на амира
Хусайна. Я молился Богу со словами: "Он лучший из защитников, и на него
можно полагаться". Выйдя из Карши, я прежде всего послал амира Сайфиддинас
отрядом вперед, в Джаганы, чтобы разведать о намерениях амира Хусайна.
Вскоре я получил от моего посланного письмо, в котором тот предупреждал
меня, что враг мой втайне делает приготовления к войне со мною, но действует
больше хитростью. Амир Сайфиддин советовал мне быть осторожным. Я двинулся в
город Кахлака, и в это время получил от амира Хусайна письмо, в котором он
высказывал желание заключить со мной нерушимый союз, и не на словах только,
а вполне искренно. При этом амиры Ясура, которые опасались амира Хусайна,
думая, что мы вскоре примиримся, задумали бежать. Узнав об этом, я разорвал
в их присутствии письмо амира Хусайна и убедил всех военачальников моих, что
дело между нами может быть решено только мечом. Это мое решение произвело на
всех весьма отрадное впечатление. Амир Хусайн, узнав, что я не намерен
помириться с ним, отступил. Я возвратился в Карши.
Через несколько дней амир Хусайн, выслав вперед Шир-Баграма, двинулся с
целью победить нас хитростью и, придя в Уч-Ганы, остановился. Я находился в
Хырасе. В это время ко мне явился казначей амира Хызра и доставил мне Коран,
на котором, по его словам, амир Хусайн дал клятву, что никогда не будет
враждовать со мной и что если он еще позволит себе что-либо предпринять во
вред мне, то пусть он будет моим пленником. При этом посол добавил, что амир
Хусайн желал бы принесенную им клятву повторить, для вящего убеждения, в
моем присутствии, а потому и просит меня прийти для свидания с ним в долину,
принадлежащую Кичик-беку. Между тем в назначенном для предполагаемого
свидания месте амир Хусайн озаботился приготовить два отряда войск, чтобы
взять меня в плен, если я туда приду. Я догадался, что и клятва и
приглашение-- не больше как хитрость со стороны моего врага; поэтому, чтобы
не дать возможности амиру Хусайну восторжествовать надо мною посредством
предательства, я, со своей стороны, тоже расставил в разных местах степи
отряды своих богадуров. Между тем от амира Хусайна пришло известие, что он
выступает в долину без войска, в сопровождении лишь свиты в числе 100
всадников и что меня он просит довериться ему и также идти в долину без
войска. В средине долины, писал амир Хусайн, есть хорошее место, мы там
встретимся. Зная о хитрости амира Хусайна, я выступил в долину с тремястами
всадников, а амир Хусайн взял с собой до тысячи всадников. Издали заметив
двигавшегося ко мне навстречу амира Хусайна, я остановился. Тайно
поставленные амиром Хусайном военачальники и отряды напали на меня; скрытые
мной для моей защиты воины явились с двух сторон и начали сражение. Удар
моих богадуров был так силен, что войско амира Хусайна не выдержало и
первого натиска моих воинов и в страхе обратилось в бегство. Мои богадуры
преследовали войска амира Хусайна и при этом многих убили и ранили. Беглецы
направились к знамени своего властелина, который в это время, будучи вполне
уверен, что я буду взят в плен его войсками, спокойно поджидал, когда меня
подведут к нему связанного. Но каково же было его смущение, когда он увидел
бегство своих воинов и полную неудачу в своих замыслах против меня! Гнев его
обрушился на Шир-Баграма.
Оставшись таким образом победителем, я двинулся обратно в Карши и там,
довольный своим успехом, отдыхал. Находясь и Карши, я все-таки не терял из
виду своего врага и прилагал все усилия к тому, чтобы иметь самые точные
сведения о том, что предпринимает амир Хусайн. Собрав своих военачальников,
я высказал им, что всякий из них, кто будет служить мне верой и правдой,
может рассчитывать, что я буду обращаться с ним как с братом, я всегда
разделял между ними всю добычу и впредь буду поступать так же. Всех же, кто
не чувствует ко мне доверия и искренней преданности, я просил тотчас же
удалиться от меня. Все собравшиеся уверили меня в своей преданности,
поклялись в верности мне и собственноручно подписали договор следующего
содержания: "Сим мы даем торжественное обещание никогда не покидать амира
Тимура. Мы призываем в свидетели Бога и, если мы изменим своему слову, пусть
Всевышний нас за это накажет". Таким образом я убедился в преданности мне
моего войска. Я двинулся в Бахан, чтобы подчинить себе племя Санджар. До
меня дошли сведения, что амир Хусайн 12 000 всадников под предводительством
амира Мусы и амира Малик Богадура отправил для завоевания гор Карши и для
следования за мной. Я, не зная, что предпринять, подкрепил обещаниями наград
бодрость духа моих войск и продолжал двигаться к Санджарам, а вперед послал
дать знать этому племени, что я иду к ним. Санджары были раньше
облагодетельствованы мною, а потому из благодарности они поспешили выслать
мне навстречу отряд в тысячу человек конницы и богатые подарки; некоторых из
моих амиров они пригласили в свою столицу и угостили.
На некоторых из своих амиров я не мог вполне положиться и не был уверен
в их преданности. Когда весть о моем недоверии дошла до этих амиров, они
пришли ко мне с Кораном и с мечами и сказали: "Если ты веришь в нашу клятву,
то вот Коран: если же ты хочешь убить нас, то вот меч". Я принял их очень
милостиво и убедился в их верности. Это были: амир Джагу, Абу Тимур, амир
Сарыбугай, Джалаир, амир Муайид Барлас, амир Сайфуддин-Богадур, амир Аббас,
Хасан-богадур, Ак-Буга, аир Муайид Арлад, Ак-Тимур-богадур, Ильчи
Буга-богадур, Аббас-богадур Кипчак и Махсуд Ша-Бухари. Так все они еще раз
убедили меня в верности мне, и я спокойно двинулсячтобы занять крепостные
ворота. Каждого из привратников, которые просыпались при их приближении, они
убивали, но все-таки крики сторожей разбудили население крепости. Тогда я
приказал сразу затрубить во все трубы и бить во все барабаны; этот шум
произвел на сонных жителей такое впечатление, как будто бы случилось
землетрясение, и все пришли в неописуемый ужас, а воины, составлявшие
гарнизон крепости, попрятались в дрова и солому. Комендант крепости, сын
амира Мусы, Мухаммед-бек взобрался на крышу и до самого утра распоряжался
сражением. Наконец настал день, и Мухаммед-бек, видя, что перевес на нашей
стороне, сошел с крыши во внутренность дома и там заперся. Дом этот мы
зажгли, все бежавшие были взяты в плен и доставлены ко мне. Наконец, привели
и Мухаммед-бека, сына амира Мусы. Предо мною предстал очень молодой юноша,
почти мальчик, и я, удивляясь его храбрости, обошелся с ним, как со своим
сыном. Я пощадил население, а добычу разделил поровну между своими воинами.
Я расположил свои войска по крепостным веркам, причем к воротам Хызар я
поставил амира Сар, амира Сайфуддина, Дауда и Муайяда, а Суюр Гитмиш-Углана,
амира Аббаса, Хасан-богадура и Ак-Буга я расположил у других ворот по
сторонам крепости. Остальных своих воинов я расположил по башням крепости.
Семейству амира Мусы я оказал милость и отправил всех членов его семьи к
нему. Между тем амир Муса, когда до него дошли слухи о взятии нами крепости
Карши, тотчас же, сообща с Малик-богадуром, собрал до двенадцати тысяч
войска, состоявшего из храбрых всадников и двинулся по направлению к Карши,
чтобы отобрать у нас крепость. Это случилось таким образом: амир Муса с
двенадцатитысячным войском осадил меня в крепости Карши. Я тотчас же отрядил
амира Муайяд Арлада с 40 всадниками и Ильчи-Буга с таким же конным отрядом
из 40 человек и послал их вечером в субботу напасть на амира Мусу. Они
произвели такую панику в войске амира Мусы, как будто волки напали на стадо
баранов. Хотя из посланных мною воинов некоторые были избиты и ранены, но
зато в войске неприятеля они очень многих перебили, ранили и, захватив в
плен, привели ко мне. В числе пленных, между прочим, оказался и
Шадраван-богадур. Я решился оказать этому пленнику гостеприимство, принял
его с почетом, устроил ему угощение, а затем представил на его усмотрение:
вернуться к амиру Мусе или же остаться у меня. Шадраван-богадур высказал