объяснений, касающихся твоих отношений с убитым.
- И вы собираетесь это сделать?
Он чуть улыбнулся.
- У тебя есть адвокат?
- Я знаю нескольких адвокатов. Но личного адвоката у меня нет.
- Кого из судей ты знаешь лично?
- Никого. То есть с тремя я как-то беседовал, но они, вероятно, не
помнят меня.
- Но у тебя, наверно, тесные связи с окружением мэра и так далее?
- Расскажите мне о них поподробнее, - сказал я. - Это очень интересно
знать.
- Послушай, приятель, но где-нибудь у тебя должны же быть друзья.
Наверняка.
- У меня есть хороший друг из окружения шерифа. Но я не хочу
впутывать его в свои дела.
- Почему? - Бриз удивленно поднял брови. - Он тебе может очень
понадобиться в ближайшее время. Словечко, замолвленное за тебя уважаемым
полицейским, может сильно облегчить тебе жизнь.
- Он просто мой друг, - сказал я. - Я не хочу кататься у него на
спине. Случись у меня какие-нибудь неприятности, это не лучшим образом
скажется на его службе.
- А как насчет Центрального бюро?
- Некто Рэндэлл - если он там еще работает. Мы с ним как-то
сталкивались по одному делу. Но он меня не очень-то обожает.
Бриз вздохнул и подвигал ногами по полу так, что зашуршала сброшенная
с кресла газета.
- Это правда - или какая-то хитрая предусмотрительность? Я о всех
тузах, с которыми ты не знаком.
- Это правда, - сказал я. - Но эту правду я использую с хитрой
предусмотрительностью.
- Не очень-то предусмотрительно сообщать мне об этом.
- Я придерживаюсь иного мнения.
Он с силой сжал подбородок огромной веснушчатой лапой, и, когда
опустил ее, на щеках его остались круглые красные отпечатки пальцев. Я
смотрел, как они постепенно бледнеют и исчезают.
- Почему бы тебе не пойти домой и не дать человеку возможность
спокойно заниматься делом? - раздраженно поинтересовался он.
Я поднялся, кивнул на прощание и направился к двери.
- Оставь свой домашний адрес, - сказал Бриз мне в спину.
Я дал ему адрес. Он записал.
- Пока, - мрачно сказал он. - Никуда не выезжай из города. Нам еще
понадобятся твои показания. Может, даже сегодня.
Я вышел. Снаружи на площадке дежурили двое полицейских в форме. Дверь
напротив была открыта - в квартире эксперт-криминалист все еще снимал
отпечатки пальцев. Внизу в обоих концах коридора стояло еще по
полицейскому. Рыжего управляющего нигде не было видно. Я вышел на улицу.
От тротуара отъезжала санитарная машина. По обеим сторанам улицы толпились
люди, но народу собралось не так много, как в каком-нибудь бы другом
районе по аналогичному поводу.
Я стал пробираться по тротуару. Какой-то парень схватил меня за
рукав:
- Что там произошло, Джек?
Я молча вырвал руку и, ничего не ответив и даже не взглянув на него,
пошел вниз по улице к своей машине.
Было четверть седьмого, когда я вошел в свой офис, включил свет и
подобрал с пола листок бумаги. Это была записка из почтового отделения; в
ней говорилось, что на мое имя пришла посылка, которая по моему требованию
будет мне доставлена в любое время дня или ночи. Я положил извещение на
стол, снял пиджак и открыл окна. Достав из глубокого ящика стола бутылку
"Олд Тэйлор", я глотнул оттуда и покатал языком во рту обжигающую
жидкость. Потом я сидел, держа бутылку за прохладное горлышко, и размышлял
над тем, нравится ли мне быть частным детективом и натыкаться на разные
трупы, но не дергаться и не осторожничать при этом, не протирать за собой
дверные ручки, не прикидывать постоянно, как много можно сказать без
ущерба для клиента и как мало можно сказать без ущерба для себя самого. Я
пришел к выводу, что мне это совсем не нравится.
Подтянув к себе телефон, я взглянул на номер извещения и набрал его.
Мне ответили, что посылку могут доставить прямо сейчас. Я сказал, что буду
ждать.
Начинало смеркаться. Шум уличного движения чуть стих, и входящйй в
раскрытые окна теплый воздух нес с собой скучный пыльный запах конца
трудового дня, запах выхлопных газов и отраженного от горячих стен и
тротуаров солнца, слабый запах пищи из тысяч ресторанчиков и спускающийся
с холмов Голливуда тонкий - доступный только обладающему нюхом охотничьей
собаки - особый аромат, который издают в жару эвкалипты.
Я сидел и курил. Через десять минут в дверь постучали. Я открыл, и
мальчик в форменной фуражке вручил мне маленький квадратный пакетик. Я дал
мальчику десять центов и послушал, как он беззаботно насвистывает по
дороге к лифту.
Мои имя и адрес на пакетике были написаны чернилами - очень
аккуратными печатными буквами. Я разрезал веревочку, развернул тонкую
коричневую бумагу и обнаружил под ней дешевую картонную коробочку со
штемпелем "Сделано в Японии". В такую коробочку в какой-нибудь японской
лавочке вам упакуют резную фигурку животного или камешек нефрита. Крышка
была пригнана очень плотно.
Стянув крышку и сняв сверху бумажную салфетку и кусочек ваты, я
обнаружил в коробочке золотую монету размером приблизительно с полдоллара,
ярко сверкающую, будто ее только что отчеканили.
На одной ее стороне был изображен орел с распростертыми крыльями,
щитом вместо груди и инициалами "Е.Б." на левом крыле. Орел был заключен в
круг, а между окружностью и гладкой необработанной кромкой монеты была
надпись: "E PLURIBUS UNUM" и внизу год 1787.
Я положил монету на ладонь. Монета была холодная и тяжелая, и я
почувствовал, как влажна моя ладонь под ней. На другой стороне монеты было
изображено солнце - восходящее или заходящее - над острой вершиной горы и
вокруг - два венка, похоже, из дубовых листьев, один в другом; еще
какая-то надпись по-латыни и внизу имя: "Брэшер".
Это был дублон Брэшера.
Больше ни в коробочке, ни на бумаге ничего не было. Печатный шрифт
ничего не говорил мне. Я не знал никого, кто бы таким пользовался.
Наполовину наполнив кисет табаком, я завернул монету в салфетку,
перехватил сверточек резинкой и сунул его в кисет, после чего наполнил
последний табаком доверху. Затем застегнул молнию и сунул кисет в карман.
Запер надписанную оберточную бумагу, веревочку и коробочку в шкаф для
хранения документов, сел за стол и набрал номер офиса Элиши Морнингстара.
На другом конце провода телефон прозвонил восемь раз, мне никто не
ответил. Собственно, я так и предполагал. Повесив трубку, я поискал имя
Элиши Морнингстара в справочнике, но его домашнего телефона там не было.
Достав из стола заплечную кобуру, я пристегнул ее, сунул туда
автоматический кольт тридцать второго калибра, надел шляпу и пиджак,
закрыл окна, убрал виски в стол, погасил свет и уже открыл дверь офиса,
когда зазвонил телефон.
Звонок как звонок, но мне почудилось в нем что-то зловещее. Я замер в
напряженном ожидании, растянув губы в кривой ухмылке. За закрытыми окнами
сияли неоновые огни. Воздух был абсолютно неподвижен, в коридоре стояла
мертвая тишина. Телефон в темноте звонил громко и мерно.
Я вернулся в кабинет, оперся о стол и поднял трубку. В ней послышался
щелчок, потом гудок - и больше ничего. Я нажал на рычаг и так и продолжал
стоять в темноте, держа в одной руке трубку, а другой - нажимая на рычаг.
Я и сам не знал, чего жду.
Телефон зазвонил снова. Я легонько откашлялся и приложил трубку к
уху, ничего не говоря.
Так мы и молчали - оба - отделенные друг от друга, может быть,
милями; мы оба дышали осторожно, напряженно вслушиваясь, но не слышали
ничего - даже дыхания.
Потом, спустя, как мне показалось, очень продолжительное время, в
трубке послышался тихий отдаленный шепот: кто-то невнятно и без всякого
выражения произнес: "Плохи твои дела, Марлоу".
Потом снова послышался щелчок и гудок. Я повесил трубку и вышел из
офиса.
Я выехал из Сансет, немного покрутился по улицам и, так и не решив,
следит ли кто-нибудь за мной, остановился у аптеки, чтобы позвонить
оттуда. Зайдя в будку, я опустил десять центов в прорезь аппарата и
спросил у телефонистки код Пасадены.
- Дом миссис Мердок, - ответил холодный, высокомерный голос.
- Это Филип Марлоу. Миссис Мердок, пожалуйста.
Мне было велено подождать. Потом нежный и очень чистый голос сказал:
- Мистер Марлоу? Миссис Мердок сейчас отдыхает. Вы хотите что-нибудь
передать?
- Вам не следовало говорить ему.
- Я... кому?..
- Чокнутому малому, в чьи носовые платки вы рыдаете.
- Как вы смеете?!
- Мило, - сказал я. - Теперь попросите к телефону миссис Мердок. Это
необходимо.
- Хорошо. Я попробую.
Я долго ждал. Ее надо было поднять и подложить ей под спину гору
подушек, и вытащить из ее грубой серой лапы бутылку вина, и поднести
телефон... На другом конце провода кто-то откашлялся. Звук был похож на
грохот товарного поезда в гулком тоннеле.
- Миссис Мердок у телефона.
- Вы можете опознать принадлежащий вам предмет, о котором мы говорили
сегодня утром, миссис Мердок?
- Э-э... а что, есть какие-то похожие на него?
- Должны быть. Десятки, сотни, насколько мне известно. Во всяком
случае, десятки. Где они, я, конечно, не знаю.
Она покашляла.
- Я не настолько разбираюсь в этом. Вряд ли я смогу опознать его. Но
в данных обстоятельствах...
- Я как раз об этом, миссис Мердок. Опознать предмет совершенно
необходимо.
- Так. Вам что, известно, где он находится?
- Морнингстар говорит, что видел его и ему предлагали его купить, как
вы и подозревали. Но покупать старик не стал. Он утверждает, что приходила
женщина. Это, правда, ничего не значит, потому что Морнингстар дал очень
подробный словесный портрет некоего субъекта - либо полностью выдуманный,
либо относящийся к кому-то, кого Морнингстар знает довольно близко. Но,
возможно, действительно приходила не женщина.
- Понятно. Но теперь это не важно.
- Неважно?
- Да. У вас есть еще что-нибудь?
- Еще один вопрос. Вам знаком светловолосый молодой человек по имени
Джорж Ансон Филлипс? Довольно плотный, в коричневом костюме с яркой
ленточкой. Сегодня он был одет именно так. Представляется частным
детективом.
- Нет. Почему он должен быть мне знаком?
- Не знаю. Он регулярно появляется в поле моего зрения. Думаю, это он
пытался продать вышеуказанный предмет. После того как я вышел от
Морнингстара, тот пытался дозвониться этому Ансону. Я прозмеился обратно в
контору старика и подслушал.
- Вы - что?
- Прозмеился.
- Пожалуйста, посерьезней, мистер Марлоу. Еще что-нибудь?
- Да. Я согласился заплатить Морнингстару тысячу долларов за
возвращение... э-э... означенного предмета. Он сказал, что сможет его
выторговать за восемьсот...
- А где вы рассчитывали достать деньги, позвольте поинтересоваться?
- Ну, это я так, к слову. Старик Морнингстар - хитрая бестия и
понимает только такой язык. И потом у вас вполне могло бы возникнуть
желание раскошелиться. Уговаривать вас я не собираюсь. Вы всегда можете
обратиться в полицию. Но если по какой-то причине вы туда обращаться не
хотите, то это, вероятно, единственный путь, каким можно вернуть
похищенное. То есть выкупить его.
Я бы, наверно, еще долго нес что-то в том же духе, сам толком не
понимая, что именно я пытаюсь втолковать собеседнице, если бы она не
оборвала меня, отрывисто пролаяв:
- Это все теперь совершенно неважно, мистер Марлоу. Я решила закрыть
дело. Монету мне вернули.
- Минуточку, не вешайте трубку.
- Я положил трубку на полочку, открыл дверь будки, высунул оттуда
голову и набрал полную грудь того, что предлагается в аптеках в качестве
воздуха. Никто не обратил на меня никакого внимания. Напротив меня за
прилавком аптекарь в бледно-голубой куртке болтал с посетителями. Помощник
аптекаря мыл склянки у фонтанчика. Две девочки в брюках толклись у
игрового автомата. Высокий субъект в черной рубашке и бледно-желтом
шарфике рылся в журналах на столике. Он не был похож на гангстера.
Я закрыл дверь будки, поднял трубку и сказал:
- Крыса грызла мою ногу. Но уже все в порядке. Значит, вам ее
вернули? Вот как. И каким же образом?
- Надеюсь, вы не слишком разочарованы, - прогремел решительный
баритон миссис Мердок. - Я могу объяснить вам ситуацию, могу - не
объяснять. Позвоните-ка мне завтра утром. Поскольку я не намерена
продолжать следствие, в качестве платы вам остается выданный аванс.
- Я вас правильно понял? - спросил я. - Вам действительно вернули
монету... или просто обещали вернуть?
- Конечно вернули. И я уже устала. Так что, если вы...
- Минуточку, миссис Мердок. Все не так просто, как вам кажется.
Происходят странные вещи.
- Вот завтра вы мне о них и расскажите, - отрубила она и повесила
трубку.
Я вывалился из будки и стал прикуривать сигарету непонятно чьими
толстыми неловкими пальцами. И пошел к прилавку. Аптекарь был уже один.
Сосредоточенно сдвинув брови, он затачивал перочинным ножом карандаш.
- У вас славный острозаточенный карандашик, - громко сообщил я ему.
Он взглянул на меня - несколько удивленно. Девочки у игрального
автомата взглянули на меня - несколько удивленно. Я подошел к висевшему
над прилавком зеркалу и взглянул в него - несколько удивленно.
Я опустился на стул и сказал:
- Двойной виски, неразбавленный.
- Извините, сэр, - все так же удивленно сказал аптекарь, - но здесь
не бар.
- Да, да, - согласился я. - То есть, конечно же, нет. Я только что
пережил сильное потрясение. И несколько не в себе. Чашечку кофе,
пожалуйста, послабее. И кусочек черствого хлеба с тонким ломтиком ветчины.
Впрочем, нет. Все-таки лучше не есть. Пока что. Всего хорошего.
Я встал со стула и прошагал к двери в тишине, громкой, как спущенная
по металлическому желобу тонна угля.
Человек в черной рубашке с желтым шарфиком ухмылялся мне из-за
"Нью-Рипаблик".
- Бросьте эту дрянь и вгрызайтесь во что-нибудь более солидное, типа
комиксов, - посоветовал я ему просто из дружеских соображений.
Я вышел. За моей спиной кто-то сказал:
- В Голливуде их полно.
Поднявшийся ветер был сух и упруг; он раскачивал верхушки деревьев и
подвесные фонари, отчего по стенам домов черные тени оползали медленно,
как лава по склону вулкана.
Ломбард находился на Санта-Моника около Уилкокса - в тихом
старомодном местечке, омываемом спокойными волнами времени. В его витрине
выставлены вещи - от набора мормышек для форели в плоской деревянной
коробочке до портативного органа, от складной детской коляски до
фотоаппарата с четырехдюймовым объективом, от перламутроваго лорнета в
выцветшем бархатном футляре до несамовзводного кольта сорок четвертого
калибра.
Я зашел в ломбард, над моей головой звякнул колокольчик. В глубине
помещения кто-то завозился, высморкался, потом раздались шаги. За
прилавком появился старый в черной ермолке еврей и предупредительно
улыбнулся мне.
Я вынул кисет, достал оттуда дублон Брэшера и положил его на
прилавок. Рядом с прилавком было огромное окно, и я чувствовал себя
совершенно голым. Никаких тебе потайных комнаток с резными плевательницами
ручной работы и наглухо закрывающимися дверями.
Еврей взял монету и взвесил ее на ладони.
- Золото? Из фамильных тайников, а? - Он подмигнул.
- Двадцать пять, - сказал я. - Жена и детки просят хлеба.
- О, это ужасно. Золото, судя по весу. Только золото или, может быть,
платина. - Он небрежно бросил монету на чашечку весов.
- Золото, да, - кивнул он. - Так десять долларов берете?
- Двадцать пять.
- За двадцать пять что я с ней буду делать? Продам или как? За те
пятнадцать долларов, на которые может потянуть это золото? О, кей,
пятнадцать.
- У вас надежный сейф?
- Мистер, в нашем деле - самые надежные сейфы из всех, какие только
можно купить за деньги. Можете не беспокоиться. Так значит, пятнадцать,
да?
- Выпишите квитанцию.
Он выписал - частично ручкой, частично языком. Я дал ему свои
настоящие имя и адрес: Бристоль Апартменс, 1634, Норт Бристоль-авеню,
Голливуд.
- Вы живете в таком районе и занимаете деньги, - грустно покачал
головой еврей, отрывая половинку квитанции и отсчитывая деньги.
Я прошелся до ближайшего киоска, купил конверт, одолжил там ручку
отослал ломбардный билет на свой адрес.
Я был голоден и опустошен. Перекусив в небольшом ресторанчике, я
поехал обратно в центр. Ветер все усиливался. Руль под ладонями был горяч
и пылен, и на зубах скрипел песок.
В высоких зданиях постепенно зажигались огни. Серо-зеленый магазин на
углу Девятой и Хилл-стрит сверкал огнями. В Белфонт Билдинг там и сям
светились несколько окон - но немного. В лифте на деревянном стуле сидел
все тот же старый заезженный конь с устремленным в никуда пустым взглядом
- уже отплывающий в небытие.
- Вы не знаете, где можно найти коменданта этого здания?
Старик медленно повернул голову и посмотрел куда-то за мое плечо.
- Говорят, в Ну-Йорке лифты ходят очень быстро. Двадцать этажей в
минуту. Очень быстро. Но это в Ну-Йорке.
- К черту Нью-Йорк, - сказал я. - Мне и здесь нравится.
- Очень толковые ребята - лифтеры в Ну-Йорке, наверное.
- Смеетесь, отец. У этих щенков всей работы-то - жать на кнопки,
говорить "Доброе утро, мистер Кто-то-там" да рассматривать свои прыщи в
зеркале. Вот этот лифт - другое дело: с ним не каждый справится. Как вам
работа?
- Я работаю двенадцать часов в день, - сказал старик. - И я доволен.
- Постарайтесь, чтобы этого не услышали профсоюзные деятели.
- Знаете, куда они могут идти?
Я помотал головой. Он сказал. Потом немножко передвинул взгляд так,
что смотрел теперь почти на меня.
- Я не мог встречать вас где-нибудь раньше?
- Так о коменданте, - мягко напомнил ему я.
- Год назад он разбил очки, - сообщил старик. - Я чуть не
расхохотался. Почти.
- Да, да, а где его можно сейчас найти?
Он с усилием сфокусировал взгляд на мне.
- Коменданта-то? Он дома... Разве нет?
- Конечно. Вероятно. Или пошел в кино. Но где находится его дом? Как
его зовут?
- Вам-то что от него надо?
- Да. - Я с силой сжал кулак в кармане и постарался не завизжать. -
Мне нужен адрес одного из съемщиков. Домашнего адреса этого съемщика,
который мне нужен, нет в справочнике. Домашний адрес. То есть где он
живет, а не адрес офиса. Дом, понимаете, дом, - я медленно написал рукой в
воздухе "Д-О-М".
- Чей именно адрес? - спросил старик. Вопрос был так конкретен, что я
даже растерялся.
- Мистера Морнингстара.
- Его нет дома. Он еще в офисе.
- Вы уверены?
- Уверен, что уверен. Я не слишком обращаю внимание на людей. Но он
старый, как я, - и я заметил его. Он еще не спускался.
Я зашел в лифт и сказал: "Восьмой".
Он с трудом задвинул решетки, и лифт пополз вверх. Старик больше не
смотрел на меня и ничего не сказал, когда лифт остановился. Он сидел
сгорбившись на своем деревянном стуле и смотрел в никуда пустыми глазами,
и оставался все в той же позе, когда я заворачивал за угол коридора. И
лицо его было совершенно отрешенным.
Стеклянная дверь в конце коридора была освещена изнутри. Единственная
в темном коридоре. Я остановился около нее, закурил и прислушался, но не
услышал ни шороха. Открыв дверь с надписью "Вход", я прошел в маленькую
приемную. Деревянная дверь кабинета была приоткрыта. Я подошел к ней и
постучал:
- Мистер Морнингстар!
Ответа я не получил. Гробовая тишина. По спине у меня поползли
мурашки. Я переступил порог.
Свет лампы под потолком отражался на стеклянном колпаке ювелирных
весов, на полированной деревянной тумбе стола и на тупоносом черном
башмаке, над которым виднелся белый хлопчатобумажный носок.
Ботинок был как-то странно развернут - носок его смотрел в угол
потолка. Остальная часть ноги была скрыта за большим сейфом. Каждый шаг
давался мне с трудом, будто я шел по пояс в трясине.
Он лежал на спине. Очень одинокий и очень мертвый.
Дверь сейфа была раскрыта, и в замке внутреннего отделения висела
связка ключей. Металлический ящичек был выдвинут. И пуст. Прежде там,
вероятно, лежали деньги.
Все остальное в комнате оставалось как было.
Карманы старика были вывернуты, но я не стал трогать его - только
наклонился и прикоснулся тыльной стороной ладони к сер-фиолетовому лицу.
Это было все равно что потрогать лягушачье брюхо. На виске, куда его
ударили, запеклась кровь. Но запах пороха на этот раз не ощущался, а цвет
его лица свидетельствовал о том, что смерть наступила в результате
сердечного приступа - вероятно, от сильного испуга или потрясения. И все
равно это оставалось убийством.
Я не стал выключать свет, протер дверные ручки и спустился по
пожарной лестнице на шестой этаж. Идя по коридору, я автоматически читал
имена: "Х.Р.Тиджер, зубное протезирование"; "Л.Придвью, бухгалтер";
"Далтон и Рис, машинописные работы"; "Д-р Е.Дж.Бласкович" - и ниже,
маленькими буквами: "хиромант-практик".
Грохоча поднялся лифт. Старик не взглянул на меня. Лицо его было
пусто, как моя голова.
Я позвонил в дежурный госпиталь с угла улицы, не назвав своего имени.
Бело-красные шахматные фигурки выстроились на доске в полной боевой
готовности и имели напряженный, загадочный и компетентный вид - как
всегда, в начале партии. Было десять часов вечера. Я был дома. В зубах у
меня была трубка, под рукой - бутылка виски, а в голове - ничего, кроме
двух убийств и вопроса, как могла Элизабет Брайт Мердок получить назад
свой дублон Брэшера, если он лежал в моем кармане.
Открыв сборник шахматных партий лейпцигского издания, я выбрал оттуда
головокружительный Королевский гамбит, двинул вперед белую пешку - и тут в
дверь позвонили.
Я обошел стол, вынул из дубового секретера кольт тридцать восьмого
калибра и подошел к двери, держа его у бедра в опущенной руке.
- Кто там?
- Бриз.
Перед тем как открыть, я вернулся к секретеру и положил на него
пистолет. Бриз, как и раньше, выглядел огромным и неряшливым, только чуть
более усталым. С ним был молодой розовощекий следователь по имени
Спрэнглер.
Они сразу оттеснили меня в комнату, и Спрэнглер закрыл дверь. Его
зоркие молодые глаза забегали по сторонам, в то время как немолодые
холодные глаза Бриза пристально изучали мое лицо.
Потом Бриз прошел к дивану.
- Посмотри вокруг, - сказал он уголком рта.
Спрэнглер пересек комнату, заглянул на кухню и снова вышел в коридор.
Скрипнула дверь ванной, и шаги начали удаляться.
Бриз снял шляпу и промокнул платком лысину. В отдалении открылись и
закрылись двери. Стенные шкафы. Спрэнглер вернулся.
- Никого, - доложил он.
Бриз кивнул и опустился на диван, положив шляпу рядом. Увидев
пистолет на секретере, Спрэнглер спросил:
- Не возражаете, если я взгляну?
- Тьфу на вас обоих, - сказал я.
Спрэнглер взял пистолет, поднес дуло к носу, принюхиваясь.
Потом вынул обойму, положил ее на стол, поднял пистолет и развернул
его так, чтобы свет падал на открытую казенную часть, и, держа таким
образом, заглянул прищуренным глазом в ствол.
- Пыль, - сообщил он. - Не очень много.
- А что вы ожидали там найти? - осведомился я. - Золото и бриллианты?
Он проигнорировал мои слова, посмотрел на Бриза и добавил:
- Полагаю, из этого пистолета не стреляли в течение последних суток.
Я уверен.
Бриз кивнул, пожевал губами и изучающе установился на меня. Спрэнглер
аккуратно собрал пистолет, положил его на место и сел в кресло. Он закурил
и выпустил дым с самым удовлетворенным видом.
- Мы и так прекрасно знали, что это был не длинноствольный кольт
тридцать восьмого калибра, - сказал он. - Из такой пушки можно пробить
стену. Никаких шансов, что пуля застрянет в голове.
- Вы вообще о чем, ребятки? - поинтересовался я.
- Самое обычное дело, - сказал Бриз. - Убийство. Присядь-ка.
Расслабься. Мне послышались здесь голоса. Вероятно, это в другой квартире.
- Вероятно, - сказал я.
- У тебя пистолет всегда валяется на секретере?
- Только в том случае, когда я не держу его под подушкой, - ответил
я. - Или под мышкой. Или в ящике стола. Или еще где-нибудь - сейчас не
припомнить где, - куда мне случается положить его. Эти сведения оказались
полезными для вас?
- Мы пришли сюда не для того, чтобы грубить, Марлоу.
- Мило, - сказал я. - Вы врываетесь ко мне в квартиру и без
разрешения лапаете мои вещи. А что значит, по-вашему, быть грубым -
повалить меня на пол и бить по лицу ногами?
- Ох, черт! Он ухмыльнулся мне. Я ухмыльнулся ему. Мы все
ухмыльнулись. Потом Бриз спросил:
- Можно позвонить?
Я указал на телефон. Он набрал номер и сказал кому-то по имени
Моррисон:
- Бриз сейчас по номеру... - он прочитал номер на подставке телефона.
- Имя владельца Марлоу. Конечно. Пять-десять минут, о'кей.
Он положил трубку и вернулся к дивану.
- Держу пари, ты не сможешь догадаться, почему я здесь.
- Я всегда готов к неожиданным визитам близких друзей.
- Убийство - это не смешно, Марлоу.
- А кто говорит иначе?
- Ты ведешь себя, как будто именно так.
- Я не знал.
Он посмотрел на Спрэнглера и пожал плечами. Потом посмотрел на пол.
Потом поднял глаза, очень медленно - как будто они были очень тяжелыми - и
снова посмотрел на меня. Я сидел в кресле у столика с шахматной доской.
- Часто играешь в шахматы?
- Не часто. Иногда балуюсь - когда обдумываю разные проблемы.
- Разве в шахматы играют не вдвоем?
- Я разыгрываю опубликованные партии. Шахматной литературы очень
много. Иногда мне удается решить какие-то задачи. И не только шахматные. К
чему весь этот разговор? Выпьете чего-нибудь?
- Не сейчас, - сказал Бриз. - Я разговаривал о тебе с Рэндэллом. Он
тебя прекрасно помнит по делу на взморье. - Он подвигал по ковру ногами,
как двигают, когда они очень устали. Его массивное лицо казалось старым и
- И вы собираетесь это сделать?
Он чуть улыбнулся.
- У тебя есть адвокат?
- Я знаю нескольких адвокатов. Но личного адвоката у меня нет.
- Кого из судей ты знаешь лично?
- Никого. То есть с тремя я как-то беседовал, но они, вероятно, не
помнят меня.
- Но у тебя, наверно, тесные связи с окружением мэра и так далее?
- Расскажите мне о них поподробнее, - сказал я. - Это очень интересно
знать.
- Послушай, приятель, но где-нибудь у тебя должны же быть друзья.
Наверняка.
- У меня есть хороший друг из окружения шерифа. Но я не хочу
впутывать его в свои дела.
- Почему? - Бриз удивленно поднял брови. - Он тебе может очень
понадобиться в ближайшее время. Словечко, замолвленное за тебя уважаемым
полицейским, может сильно облегчить тебе жизнь.
- Он просто мой друг, - сказал я. - Я не хочу кататься у него на
спине. Случись у меня какие-нибудь неприятности, это не лучшим образом
скажется на его службе.
- А как насчет Центрального бюро?
- Некто Рэндэлл - если он там еще работает. Мы с ним как-то
сталкивались по одному делу. Но он меня не очень-то обожает.
Бриз вздохнул и подвигал ногами по полу так, что зашуршала сброшенная
с кресла газета.
- Это правда - или какая-то хитрая предусмотрительность? Я о всех
тузах, с которыми ты не знаком.
- Это правда, - сказал я. - Но эту правду я использую с хитрой
предусмотрительностью.
- Не очень-то предусмотрительно сообщать мне об этом.
- Я придерживаюсь иного мнения.
Он с силой сжал подбородок огромной веснушчатой лапой, и, когда
опустил ее, на щеках его остались круглые красные отпечатки пальцев. Я
смотрел, как они постепенно бледнеют и исчезают.
- Почему бы тебе не пойти домой и не дать человеку возможность
спокойно заниматься делом? - раздраженно поинтересовался он.
Я поднялся, кивнул на прощание и направился к двери.
- Оставь свой домашний адрес, - сказал Бриз мне в спину.
Я дал ему адрес. Он записал.
- Пока, - мрачно сказал он. - Никуда не выезжай из города. Нам еще
понадобятся твои показания. Может, даже сегодня.
Я вышел. Снаружи на площадке дежурили двое полицейских в форме. Дверь
напротив была открыта - в квартире эксперт-криминалист все еще снимал
отпечатки пальцев. Внизу в обоих концах коридора стояло еще по
полицейскому. Рыжего управляющего нигде не было видно. Я вышел на улицу.
От тротуара отъезжала санитарная машина. По обеим сторанам улицы толпились
люди, но народу собралось не так много, как в каком-нибудь бы другом
районе по аналогичному поводу.
Я стал пробираться по тротуару. Какой-то парень схватил меня за
рукав:
- Что там произошло, Джек?
Я молча вырвал руку и, ничего не ответив и даже не взглянув на него,
пошел вниз по улице к своей машине.
Было четверть седьмого, когда я вошел в свой офис, включил свет и
подобрал с пола листок бумаги. Это была записка из почтового отделения; в
ней говорилось, что на мое имя пришла посылка, которая по моему требованию
будет мне доставлена в любое время дня или ночи. Я положил извещение на
стол, снял пиджак и открыл окна. Достав из глубокого ящика стола бутылку
"Олд Тэйлор", я глотнул оттуда и покатал языком во рту обжигающую
жидкость. Потом я сидел, держа бутылку за прохладное горлышко, и размышлял
над тем, нравится ли мне быть частным детективом и натыкаться на разные
трупы, но не дергаться и не осторожничать при этом, не протирать за собой
дверные ручки, не прикидывать постоянно, как много можно сказать без
ущерба для клиента и как мало можно сказать без ущерба для себя самого. Я
пришел к выводу, что мне это совсем не нравится.
Подтянув к себе телефон, я взглянул на номер извещения и набрал его.
Мне ответили, что посылку могут доставить прямо сейчас. Я сказал, что буду
ждать.
Начинало смеркаться. Шум уличного движения чуть стих, и входящйй в
раскрытые окна теплый воздух нес с собой скучный пыльный запах конца
трудового дня, запах выхлопных газов и отраженного от горячих стен и
тротуаров солнца, слабый запах пищи из тысяч ресторанчиков и спускающийся
с холмов Голливуда тонкий - доступный только обладающему нюхом охотничьей
собаки - особый аромат, который издают в жару эвкалипты.
Я сидел и курил. Через десять минут в дверь постучали. Я открыл, и
мальчик в форменной фуражке вручил мне маленький квадратный пакетик. Я дал
мальчику десять центов и послушал, как он беззаботно насвистывает по
дороге к лифту.
Мои имя и адрес на пакетике были написаны чернилами - очень
аккуратными печатными буквами. Я разрезал веревочку, развернул тонкую
коричневую бумагу и обнаружил под ней дешевую картонную коробочку со
штемпелем "Сделано в Японии". В такую коробочку в какой-нибудь японской
лавочке вам упакуют резную фигурку животного или камешек нефрита. Крышка
была пригнана очень плотно.
Стянув крышку и сняв сверху бумажную салфетку и кусочек ваты, я
обнаружил в коробочке золотую монету размером приблизительно с полдоллара,
ярко сверкающую, будто ее только что отчеканили.
На одной ее стороне был изображен орел с распростертыми крыльями,
щитом вместо груди и инициалами "Е.Б." на левом крыле. Орел был заключен в
круг, а между окружностью и гладкой необработанной кромкой монеты была
надпись: "E PLURIBUS UNUM" и внизу год 1787.
Я положил монету на ладонь. Монета была холодная и тяжелая, и я
почувствовал, как влажна моя ладонь под ней. На другой стороне монеты было
изображено солнце - восходящее или заходящее - над острой вершиной горы и
вокруг - два венка, похоже, из дубовых листьев, один в другом; еще
какая-то надпись по-латыни и внизу имя: "Брэшер".
Это был дублон Брэшера.
Больше ни в коробочке, ни на бумаге ничего не было. Печатный шрифт
ничего не говорил мне. Я не знал никого, кто бы таким пользовался.
Наполовину наполнив кисет табаком, я завернул монету в салфетку,
перехватил сверточек резинкой и сунул его в кисет, после чего наполнил
последний табаком доверху. Затем застегнул молнию и сунул кисет в карман.
Запер надписанную оберточную бумагу, веревочку и коробочку в шкаф для
хранения документов, сел за стол и набрал номер офиса Элиши Морнингстара.
На другом конце провода телефон прозвонил восемь раз, мне никто не
ответил. Собственно, я так и предполагал. Повесив трубку, я поискал имя
Элиши Морнингстара в справочнике, но его домашнего телефона там не было.
Достав из стола заплечную кобуру, я пристегнул ее, сунул туда
автоматический кольт тридцать второго калибра, надел шляпу и пиджак,
закрыл окна, убрал виски в стол, погасил свет и уже открыл дверь офиса,
когда зазвонил телефон.
Звонок как звонок, но мне почудилось в нем что-то зловещее. Я замер в
напряженном ожидании, растянув губы в кривой ухмылке. За закрытыми окнами
сияли неоновые огни. Воздух был абсолютно неподвижен, в коридоре стояла
мертвая тишина. Телефон в темноте звонил громко и мерно.
Я вернулся в кабинет, оперся о стол и поднял трубку. В ней послышался
щелчок, потом гудок - и больше ничего. Я нажал на рычаг и так и продолжал
стоять в темноте, держа в одной руке трубку, а другой - нажимая на рычаг.
Я и сам не знал, чего жду.
Телефон зазвонил снова. Я легонько откашлялся и приложил трубку к
уху, ничего не говоря.
Так мы и молчали - оба - отделенные друг от друга, может быть,
милями; мы оба дышали осторожно, напряженно вслушиваясь, но не слышали
ничего - даже дыхания.
Потом, спустя, как мне показалось, очень продолжительное время, в
трубке послышался тихий отдаленный шепот: кто-то невнятно и без всякого
выражения произнес: "Плохи твои дела, Марлоу".
Потом снова послышался щелчок и гудок. Я повесил трубку и вышел из
офиса.
Я выехал из Сансет, немного покрутился по улицам и, так и не решив,
следит ли кто-нибудь за мной, остановился у аптеки, чтобы позвонить
оттуда. Зайдя в будку, я опустил десять центов в прорезь аппарата и
спросил у телефонистки код Пасадены.
- Дом миссис Мердок, - ответил холодный, высокомерный голос.
- Это Филип Марлоу. Миссис Мердок, пожалуйста.
Мне было велено подождать. Потом нежный и очень чистый голос сказал:
- Мистер Марлоу? Миссис Мердок сейчас отдыхает. Вы хотите что-нибудь
передать?
- Вам не следовало говорить ему.
- Я... кому?..
- Чокнутому малому, в чьи носовые платки вы рыдаете.
- Как вы смеете?!
- Мило, - сказал я. - Теперь попросите к телефону миссис Мердок. Это
необходимо.
- Хорошо. Я попробую.
Я долго ждал. Ее надо было поднять и подложить ей под спину гору
подушек, и вытащить из ее грубой серой лапы бутылку вина, и поднести
телефон... На другом конце провода кто-то откашлялся. Звук был похож на
грохот товарного поезда в гулком тоннеле.
- Миссис Мердок у телефона.
- Вы можете опознать принадлежащий вам предмет, о котором мы говорили
сегодня утром, миссис Мердок?
- Э-э... а что, есть какие-то похожие на него?
- Должны быть. Десятки, сотни, насколько мне известно. Во всяком
случае, десятки. Где они, я, конечно, не знаю.
Она покашляла.
- Я не настолько разбираюсь в этом. Вряд ли я смогу опознать его. Но
в данных обстоятельствах...
- Я как раз об этом, миссис Мердок. Опознать предмет совершенно
необходимо.
- Так. Вам что, известно, где он находится?
- Морнингстар говорит, что видел его и ему предлагали его купить, как
вы и подозревали. Но покупать старик не стал. Он утверждает, что приходила
женщина. Это, правда, ничего не значит, потому что Морнингстар дал очень
подробный словесный портрет некоего субъекта - либо полностью выдуманный,
либо относящийся к кому-то, кого Морнингстар знает довольно близко. Но,
возможно, действительно приходила не женщина.
- Понятно. Но теперь это не важно.
- Неважно?
- Да. У вас есть еще что-нибудь?
- Еще один вопрос. Вам знаком светловолосый молодой человек по имени
Джорж Ансон Филлипс? Довольно плотный, в коричневом костюме с яркой
ленточкой. Сегодня он был одет именно так. Представляется частным
детективом.
- Нет. Почему он должен быть мне знаком?
- Не знаю. Он регулярно появляется в поле моего зрения. Думаю, это он
пытался продать вышеуказанный предмет. После того как я вышел от
Морнингстара, тот пытался дозвониться этому Ансону. Я прозмеился обратно в
контору старика и подслушал.
- Вы - что?
- Прозмеился.
- Пожалуйста, посерьезней, мистер Марлоу. Еще что-нибудь?
- Да. Я согласился заплатить Морнингстару тысячу долларов за
возвращение... э-э... означенного предмета. Он сказал, что сможет его
выторговать за восемьсот...
- А где вы рассчитывали достать деньги, позвольте поинтересоваться?
- Ну, это я так, к слову. Старик Морнингстар - хитрая бестия и
понимает только такой язык. И потом у вас вполне могло бы возникнуть
желание раскошелиться. Уговаривать вас я не собираюсь. Вы всегда можете
обратиться в полицию. Но если по какой-то причине вы туда обращаться не
хотите, то это, вероятно, единственный путь, каким можно вернуть
похищенное. То есть выкупить его.
Я бы, наверно, еще долго нес что-то в том же духе, сам толком не
понимая, что именно я пытаюсь втолковать собеседнице, если бы она не
оборвала меня, отрывисто пролаяв:
- Это все теперь совершенно неважно, мистер Марлоу. Я решила закрыть
дело. Монету мне вернули.
- Минуточку, не вешайте трубку.
- Я положил трубку на полочку, открыл дверь будки, высунул оттуда
голову и набрал полную грудь того, что предлагается в аптеках в качестве
воздуха. Никто не обратил на меня никакого внимания. Напротив меня за
прилавком аптекарь в бледно-голубой куртке болтал с посетителями. Помощник
аптекаря мыл склянки у фонтанчика. Две девочки в брюках толклись у
игрового автомата. Высокий субъект в черной рубашке и бледно-желтом
шарфике рылся в журналах на столике. Он не был похож на гангстера.
Я закрыл дверь будки, поднял трубку и сказал:
- Крыса грызла мою ногу. Но уже все в порядке. Значит, вам ее
вернули? Вот как. И каким же образом?
- Надеюсь, вы не слишком разочарованы, - прогремел решительный
баритон миссис Мердок. - Я могу объяснить вам ситуацию, могу - не
объяснять. Позвоните-ка мне завтра утром. Поскольку я не намерена
продолжать следствие, в качестве платы вам остается выданный аванс.
- Я вас правильно понял? - спросил я. - Вам действительно вернули
монету... или просто обещали вернуть?
- Конечно вернули. И я уже устала. Так что, если вы...
- Минуточку, миссис Мердок. Все не так просто, как вам кажется.
Происходят странные вещи.
- Вот завтра вы мне о них и расскажите, - отрубила она и повесила
трубку.
Я вывалился из будки и стал прикуривать сигарету непонятно чьими
толстыми неловкими пальцами. И пошел к прилавку. Аптекарь был уже один.
Сосредоточенно сдвинув брови, он затачивал перочинным ножом карандаш.
- У вас славный острозаточенный карандашик, - громко сообщил я ему.
Он взглянул на меня - несколько удивленно. Девочки у игрального
автомата взглянули на меня - несколько удивленно. Я подошел к висевшему
над прилавком зеркалу и взглянул в него - несколько удивленно.
Я опустился на стул и сказал:
- Двойной виски, неразбавленный.
- Извините, сэр, - все так же удивленно сказал аптекарь, - но здесь
не бар.
- Да, да, - согласился я. - То есть, конечно же, нет. Я только что
пережил сильное потрясение. И несколько не в себе. Чашечку кофе,
пожалуйста, послабее. И кусочек черствого хлеба с тонким ломтиком ветчины.
Впрочем, нет. Все-таки лучше не есть. Пока что. Всего хорошего.
Я встал со стула и прошагал к двери в тишине, громкой, как спущенная
по металлическому желобу тонна угля.
Человек в черной рубашке с желтым шарфиком ухмылялся мне из-за
"Нью-Рипаблик".
- Бросьте эту дрянь и вгрызайтесь во что-нибудь более солидное, типа
комиксов, - посоветовал я ему просто из дружеских соображений.
Я вышел. За моей спиной кто-то сказал:
- В Голливуде их полно.
Поднявшийся ветер был сух и упруг; он раскачивал верхушки деревьев и
подвесные фонари, отчего по стенам домов черные тени оползали медленно,
как лава по склону вулкана.
Ломбард находился на Санта-Моника около Уилкокса - в тихом
старомодном местечке, омываемом спокойными волнами времени. В его витрине
выставлены вещи - от набора мормышек для форели в плоской деревянной
коробочке до портативного органа, от складной детской коляски до
фотоаппарата с четырехдюймовым объективом, от перламутроваго лорнета в
выцветшем бархатном футляре до несамовзводного кольта сорок четвертого
калибра.
Я зашел в ломбард, над моей головой звякнул колокольчик. В глубине
помещения кто-то завозился, высморкался, потом раздались шаги. За
прилавком появился старый в черной ермолке еврей и предупредительно
улыбнулся мне.
Я вынул кисет, достал оттуда дублон Брэшера и положил его на
прилавок. Рядом с прилавком было огромное окно, и я чувствовал себя
совершенно голым. Никаких тебе потайных комнаток с резными плевательницами
ручной работы и наглухо закрывающимися дверями.
Еврей взял монету и взвесил ее на ладони.
- Золото? Из фамильных тайников, а? - Он подмигнул.
- Двадцать пять, - сказал я. - Жена и детки просят хлеба.
- О, это ужасно. Золото, судя по весу. Только золото или, может быть,
платина. - Он небрежно бросил монету на чашечку весов.
- Золото, да, - кивнул он. - Так десять долларов берете?
- Двадцать пять.
- За двадцать пять что я с ней буду делать? Продам или как? За те
пятнадцать долларов, на которые может потянуть это золото? О, кей,
пятнадцать.
- У вас надежный сейф?
- Мистер, в нашем деле - самые надежные сейфы из всех, какие только
можно купить за деньги. Можете не беспокоиться. Так значит, пятнадцать,
да?
- Выпишите квитанцию.
Он выписал - частично ручкой, частично языком. Я дал ему свои
настоящие имя и адрес: Бристоль Апартменс, 1634, Норт Бристоль-авеню,
Голливуд.
- Вы живете в таком районе и занимаете деньги, - грустно покачал
головой еврей, отрывая половинку квитанции и отсчитывая деньги.
Я прошелся до ближайшего киоска, купил конверт, одолжил там ручку
отослал ломбардный билет на свой адрес.
Я был голоден и опустошен. Перекусив в небольшом ресторанчике, я
поехал обратно в центр. Ветер все усиливался. Руль под ладонями был горяч
и пылен, и на зубах скрипел песок.
В высоких зданиях постепенно зажигались огни. Серо-зеленый магазин на
углу Девятой и Хилл-стрит сверкал огнями. В Белфонт Билдинг там и сям
светились несколько окон - но немного. В лифте на деревянном стуле сидел
все тот же старый заезженный конь с устремленным в никуда пустым взглядом
- уже отплывающий в небытие.
- Вы не знаете, где можно найти коменданта этого здания?
Старик медленно повернул голову и посмотрел куда-то за мое плечо.
- Говорят, в Ну-Йорке лифты ходят очень быстро. Двадцать этажей в
минуту. Очень быстро. Но это в Ну-Йорке.
- К черту Нью-Йорк, - сказал я. - Мне и здесь нравится.
- Очень толковые ребята - лифтеры в Ну-Йорке, наверное.
- Смеетесь, отец. У этих щенков всей работы-то - жать на кнопки,
говорить "Доброе утро, мистер Кто-то-там" да рассматривать свои прыщи в
зеркале. Вот этот лифт - другое дело: с ним не каждый справится. Как вам
работа?
- Я работаю двенадцать часов в день, - сказал старик. - И я доволен.
- Постарайтесь, чтобы этого не услышали профсоюзные деятели.
- Знаете, куда они могут идти?
Я помотал головой. Он сказал. Потом немножко передвинул взгляд так,
что смотрел теперь почти на меня.
- Я не мог встречать вас где-нибудь раньше?
- Так о коменданте, - мягко напомнил ему я.
- Год назад он разбил очки, - сообщил старик. - Я чуть не
расхохотался. Почти.
- Да, да, а где его можно сейчас найти?
Он с усилием сфокусировал взгляд на мне.
- Коменданта-то? Он дома... Разве нет?
- Конечно. Вероятно. Или пошел в кино. Но где находится его дом? Как
его зовут?
- Вам-то что от него надо?
- Да. - Я с силой сжал кулак в кармане и постарался не завизжать. -
Мне нужен адрес одного из съемщиков. Домашнего адреса этого съемщика,
который мне нужен, нет в справочнике. Домашний адрес. То есть где он
живет, а не адрес офиса. Дом, понимаете, дом, - я медленно написал рукой в
воздухе "Д-О-М".
- Чей именно адрес? - спросил старик. Вопрос был так конкретен, что я
даже растерялся.
- Мистера Морнингстара.
- Его нет дома. Он еще в офисе.
- Вы уверены?
- Уверен, что уверен. Я не слишком обращаю внимание на людей. Но он
старый, как я, - и я заметил его. Он еще не спускался.
Я зашел в лифт и сказал: "Восьмой".
Он с трудом задвинул решетки, и лифт пополз вверх. Старик больше не
смотрел на меня и ничего не сказал, когда лифт остановился. Он сидел
сгорбившись на своем деревянном стуле и смотрел в никуда пустыми глазами,
и оставался все в той же позе, когда я заворачивал за угол коридора. И
лицо его было совершенно отрешенным.
Стеклянная дверь в конце коридора была освещена изнутри. Единственная
в темном коридоре. Я остановился около нее, закурил и прислушался, но не
услышал ни шороха. Открыв дверь с надписью "Вход", я прошел в маленькую
приемную. Деревянная дверь кабинета была приоткрыта. Я подошел к ней и
постучал:
- Мистер Морнингстар!
Ответа я не получил. Гробовая тишина. По спине у меня поползли
мурашки. Я переступил порог.
Свет лампы под потолком отражался на стеклянном колпаке ювелирных
весов, на полированной деревянной тумбе стола и на тупоносом черном
башмаке, над которым виднелся белый хлопчатобумажный носок.
Ботинок был как-то странно развернут - носок его смотрел в угол
потолка. Остальная часть ноги была скрыта за большим сейфом. Каждый шаг
давался мне с трудом, будто я шел по пояс в трясине.
Он лежал на спине. Очень одинокий и очень мертвый.
Дверь сейфа была раскрыта, и в замке внутреннего отделения висела
связка ключей. Металлический ящичек был выдвинут. И пуст. Прежде там,
вероятно, лежали деньги.
Все остальное в комнате оставалось как было.
Карманы старика были вывернуты, но я не стал трогать его - только
наклонился и прикоснулся тыльной стороной ладони к сер-фиолетовому лицу.
Это было все равно что потрогать лягушачье брюхо. На виске, куда его
ударили, запеклась кровь. Но запах пороха на этот раз не ощущался, а цвет
его лица свидетельствовал о том, что смерть наступила в результате
сердечного приступа - вероятно, от сильного испуга или потрясения. И все
равно это оставалось убийством.
Я не стал выключать свет, протер дверные ручки и спустился по
пожарной лестнице на шестой этаж. Идя по коридору, я автоматически читал
имена: "Х.Р.Тиджер, зубное протезирование"; "Л.Придвью, бухгалтер";
"Далтон и Рис, машинописные работы"; "Д-р Е.Дж.Бласкович" - и ниже,
маленькими буквами: "хиромант-практик".
Грохоча поднялся лифт. Старик не взглянул на меня. Лицо его было
пусто, как моя голова.
Я позвонил в дежурный госпиталь с угла улицы, не назвав своего имени.
Бело-красные шахматные фигурки выстроились на доске в полной боевой
готовности и имели напряженный, загадочный и компетентный вид - как
всегда, в начале партии. Было десять часов вечера. Я был дома. В зубах у
меня была трубка, под рукой - бутылка виски, а в голове - ничего, кроме
двух убийств и вопроса, как могла Элизабет Брайт Мердок получить назад
свой дублон Брэшера, если он лежал в моем кармане.
Открыв сборник шахматных партий лейпцигского издания, я выбрал оттуда
головокружительный Королевский гамбит, двинул вперед белую пешку - и тут в
дверь позвонили.
Я обошел стол, вынул из дубового секретера кольт тридцать восьмого
калибра и подошел к двери, держа его у бедра в опущенной руке.
- Кто там?
- Бриз.
Перед тем как открыть, я вернулся к секретеру и положил на него
пистолет. Бриз, как и раньше, выглядел огромным и неряшливым, только чуть
более усталым. С ним был молодой розовощекий следователь по имени
Спрэнглер.
Они сразу оттеснили меня в комнату, и Спрэнглер закрыл дверь. Его
зоркие молодые глаза забегали по сторонам, в то время как немолодые
холодные глаза Бриза пристально изучали мое лицо.
Потом Бриз прошел к дивану.
- Посмотри вокруг, - сказал он уголком рта.
Спрэнглер пересек комнату, заглянул на кухню и снова вышел в коридор.
Скрипнула дверь ванной, и шаги начали удаляться.
Бриз снял шляпу и промокнул платком лысину. В отдалении открылись и
закрылись двери. Стенные шкафы. Спрэнглер вернулся.
- Никого, - доложил он.
Бриз кивнул и опустился на диван, положив шляпу рядом. Увидев
пистолет на секретере, Спрэнглер спросил:
- Не возражаете, если я взгляну?
- Тьфу на вас обоих, - сказал я.
Спрэнглер взял пистолет, поднес дуло к носу, принюхиваясь.
Потом вынул обойму, положил ее на стол, поднял пистолет и развернул
его так, чтобы свет падал на открытую казенную часть, и, держа таким
образом, заглянул прищуренным глазом в ствол.
- Пыль, - сообщил он. - Не очень много.
- А что вы ожидали там найти? - осведомился я. - Золото и бриллианты?
Он проигнорировал мои слова, посмотрел на Бриза и добавил:
- Полагаю, из этого пистолета не стреляли в течение последних суток.
Я уверен.
Бриз кивнул, пожевал губами и изучающе установился на меня. Спрэнглер
аккуратно собрал пистолет, положил его на место и сел в кресло. Он закурил
и выпустил дым с самым удовлетворенным видом.
- Мы и так прекрасно знали, что это был не длинноствольный кольт
тридцать восьмого калибра, - сказал он. - Из такой пушки можно пробить
стену. Никаких шансов, что пуля застрянет в голове.
- Вы вообще о чем, ребятки? - поинтересовался я.
- Самое обычное дело, - сказал Бриз. - Убийство. Присядь-ка.
Расслабься. Мне послышались здесь голоса. Вероятно, это в другой квартире.
- Вероятно, - сказал я.
- У тебя пистолет всегда валяется на секретере?
- Только в том случае, когда я не держу его под подушкой, - ответил
я. - Или под мышкой. Или в ящике стола. Или еще где-нибудь - сейчас не
припомнить где, - куда мне случается положить его. Эти сведения оказались
полезными для вас?
- Мы пришли сюда не для того, чтобы грубить, Марлоу.
- Мило, - сказал я. - Вы врываетесь ко мне в квартиру и без
разрешения лапаете мои вещи. А что значит, по-вашему, быть грубым -
повалить меня на пол и бить по лицу ногами?
- Ох, черт! Он ухмыльнулся мне. Я ухмыльнулся ему. Мы все
ухмыльнулись. Потом Бриз спросил:
- Можно позвонить?
Я указал на телефон. Он набрал номер и сказал кому-то по имени
Моррисон:
- Бриз сейчас по номеру... - он прочитал номер на подставке телефона.
- Имя владельца Марлоу. Конечно. Пять-десять минут, о'кей.
Он положил трубку и вернулся к дивану.
- Держу пари, ты не сможешь догадаться, почему я здесь.
- Я всегда готов к неожиданным визитам близких друзей.
- Убийство - это не смешно, Марлоу.
- А кто говорит иначе?
- Ты ведешь себя, как будто именно так.
- Я не знал.
Он посмотрел на Спрэнглера и пожал плечами. Потом посмотрел на пол.
Потом поднял глаза, очень медленно - как будто они были очень тяжелыми - и
снова посмотрел на меня. Я сидел в кресле у столика с шахматной доской.
- Часто играешь в шахматы?
- Не часто. Иногда балуюсь - когда обдумываю разные проблемы.
- Разве в шахматы играют не вдвоем?
- Я разыгрываю опубликованные партии. Шахматной литературы очень
много. Иногда мне удается решить какие-то задачи. И не только шахматные. К
чему весь этот разговор? Выпьете чего-нибудь?
- Не сейчас, - сказал Бриз. - Я разговаривал о тебе с Рэндэллом. Он
тебя прекрасно помнит по делу на взморье. - Он подвигал по ковру ногами,
как двигают, когда они очень устали. Его массивное лицо казалось старым и