одиночестве? Обратитесь к Марлоу - и вы увидите, как к вашему дому
подъезжает полицейский фургон.
Это не помогало. Я вернулся в гостиную и раскурил уже остывшую
трубку. Я медленно затянулся, но табачный дым все равно отдавал паленой
резиной. Отложив трубку, я задумчиво стоял посреди комнаты, оттягивая и
отпуская нижнюю губу.
Зазвонил телефон. Я поднял трубку и прорычал в нее что-то
неразборчивое.
- Марлоу?
Это был жесткий тихий шепот. Жесткий тихий шепот, который я уже
слышал.
- Все в порядке, - сказал я. - Выкладывай, кто бы ты ни был. Кому я
теперь перебежал дорогу?
- Может быть, ты толковый парень, Марлоу? - произнес жесткий тихий
шепот. - Может быть, ты желаешь себе добра?
- А в каком количестве?
- В количестве, скажем, пяти сотен.
- Грандиозно, - сказал я. - И что я должен делать?
- Держаться от греха подальше. Хочешь подробней обсудить эту тему?
- Где, когда и с кем?
- Клуб "Айдл Вэли". Морни. В любое время.
- А ты кто?
На другом конце провода приглушенно хихикнули:
- Спросишь у ворот Эдди Пру.
Раздался щелчок, и я положил трубку.
Было около половины двенадцатого, когда я вывел из гаража машину и
тронулся к проезду Кахуэнга.
Миль через двадцать по Кахуэнга к подножию холмов сворачавал широкий
проспект с поросшей цветущим мхом разделительной полосой. Вдоль него
тянулись пять жилых кварталов, и дальше на протяжении всей его длины по
обе стороны не было видно ни домика. В самом конце проспекта в сторону
холмов виражем уходила асфальтовая дорога. Она вела к "Айдл Вэли".
У подножия первого холма вблизи дороги стоял низенький белый домик с
черепичной крышей. К козырьку над ступеньками крепилась освещенная
прожекторами вывеска: "Патруль Айдл Вэли". Створки перекрывающих дорогу
ворот были раскрыты, и выставленный на середину дороги квадратный белый
знак гласил "стоп" фосфоресцирующими буквами. Другой прожектор высвечивал
пространство перед знаком.
Я остановился. Человек в форме со звездой и с плетеной кожаной
кобурой на поясе посмотрел на номер моей машины, а потом в список на
столе. Он подошел.
- Добрый вечер. У меня ваша машина не значится. Это частная дорога.
Вы в гости?
- В клуб.
- Который?
- "Айдл Вэли".
- Восемьдесят семь-семьдесят семь. Его здесь так называют. Вы имеете
в виду заведение мистера Морни?
- Именно.
- Вы, кажется, не являетесь членом клуба.
- Нет.
- За вас должны поручиться. Кто-нибудь из членов клуба или из живущих
в долине. Частные владения, сами понимаете.
- Филип Марлоу, - сказал я. - К Эдди Пру.
- Пру?
- Это секретарь мистера Морни. Или что-то вроде этого.
- Минуточку, пожалуйста.
Он подошел к двери домика и что-то сказал в нее дежурному у телефона.
Сзади подъехал и просигналил автомобиль. Из открытой двери патрульного
поста послышался стук пишущей машинки. Человек, который разговаривал со
мной, махнул сигналящему автомобилю, чтобы тот проезжал. Он плавно объехал
меня и унесся в темноту - зеленый длинный "седан" с тремя
сногсшибательными дамами - все при сигаретах, выщипанных бровях и
высокомерных минах. Автомобиль на полной скорости прошел вираж и исчез с
глаз.
Человек в форме снова подошел к машине и положил руку на дверцу.
- О'кей, мистер Марлоу. Отметьтесь, пожалуйста, у дежурного офицера в
клубе. Миля вперед, справа. Там освещенная автостоянка и номер на стене.
Восемьдесят семь - семьдесят семь. И отметьтесь у дежурного.
- Предположим, я не отмечусь.
- Вы шутите? - в его голосе послышались металлические нотки.
- Нет. Просто интересно.
- Вас начнет искать пара патрульных машин.
- А сколько вас всего в патруле?
- Извините, - сказал он. - Миля вперед, справа, мистер Марлоу.
Я посмотрел на его кобуру, на прицепленный к рубашке специальный
значок.
- И это называется демократией, - сказал я.
Он оглянулся, сплюнул под ноги и положил руку на крышку машины.
- Я знал одного паренька, который был членом клуба Джона Рида. Ты не
из этой компании?
- Товарищ, - сказал я.
- Беда революций заключается в том, - сказал он, - что они попадают в
плохие руки.
- Точно, - согласился я.
- С другой стороны, - продолжал он, - что может быть хуже кучки
обитающих здесь Богатых шарлатанов?
- Может быть, ты сам когда-нибудь будешь здесь жить.
Он снова сплюнул.
- Я не буду здесь жить, даже если мне за это будут отваливать
пятьдесят тысяч в год и укладывать спать в шифоновой пижаме и в ожерелье
из розового жемчуга.
- Не хотел бы я подступиться к тебе с таким предложением.
- Ты всегда можешь подступиться ко мне с таким предложением и
посмотреть, чем это для тебя кончится.
- Ну ладно, тогда я поехал отмечаться у дежурного в клубе, - сказал
я.
Сзади подъехал еще один автомобиль и просигналил. Я тронулся. Через
сотню метров я прижался к обочине, заслышав гудок, - и черный лимузин
пронесся мимо с тихим сухим шелестом, подобным шелесту мертвых осенних
листьев.
Ветра здесь не было, и льющийся в долину лунный свет был таким ярким
и резким, что черные тени казались высеченными из камня.
За поворотом моему взору открылась вся долина. Тысяча белых домов,
рассыпанных по склонам холмов, десять тысяч сияющих окон - и всему этому
великолепию вежливо улыбались звезды, не спускаясь, однако, низко - из-за
патруля.
Обращенная к дороге глухая стена клуба была белого цвета. На ней был
номер - маленький, но очень яркий, из-за фиолетовых неоновых ламп. 8777 -
и больше ничего. В стороне на расчерченном белыми линиями черном асфальте
стояли ряды машин, освещенные направленными вниз многочисленными фонарями.
По залитой светом площадке двигались служители, одетые в новенькую форму.
Дорога огибала здание. С другой его стороны находилась тускло
освещенная галерея с нависающим над ней козырьком из стекла и
хромированного металла. Я вышел из машины, прошел к маленькому столику за
дверью, где сидел человек в форме, и бросил перед ним контрольный талон с
номером моей машины.
- Филип Марлоу, - сказал я. - Гость.
- Благодарю вас, мистер Марлоу. - Он записал мое имя и номер машины,
вернул мне талон и поднял телефонную трубку.
Негр в белоснежной двубортной форменной куртке с золотыми эполетами и
в фуражке с золотой окантовкой распахнул передо мной дверь.
Вестибюль напоминал очень дорогой мюзикл. Много света и блеска, много
нарядов, много декораций, много звуков и блистательная труппа, состоящая
из одних звезд. В мягком рассеянном свете стены, казалось, уходят в
бесконечную высоту - к россыпям лампочек-звезд. В коврах можно было
утонуть по горло. В глубине вестибюля за высокой аркой виднелась пологая
лестница с широкими низкими ступеньками, покрытыми ковровой дорожкой. При
входе в банкетный зал стоял полнолицый старший официант с двухдюймовыми
атласными лампасами и пачкой тисненных золотом меню под мышкой. Его лицо
было того типа, на котором любезная улыбка может без малейшего движения
мускулов сменяться выражением холодного бешенства.
Вход в бар был налево. Там было сумрачно и тихо, и в слабом мерцании
стеклянной посуды за стойкой бесшумно, как мотылек, порхал бармен.
Из дамской комнаты, на ходу подкрашивая губы, вышла высокая красивая
блондинка в платье, похожем на осыпанные золотой пылью морские волны, и,
что-то напевая, направилась к арке.
Сверху доносились звуки румбы, и девушка, улыбаясь, покачивала в такт
музыке золотистой головой. У лестницы ее поджидал низенький краснолицый
толстяк с масляными глазками. Он вцепился жирными пальцами в обнаженную
руку блондинки и с вожделением уставился на нее снизу вверх.
Девица в китайской пижаме персикового цвета взяла мою шляпу и
взглядом осудила мой костюм. У нее были загадочные порочные глаза.
По лестнице спустилась торгующая сигаретами девушка в белом плюмаже.
Ее одежды было достаточно для того, чтобы спрятать в ней зубочистку; одна
ее длинная красивая нога была серебряного цвета, другая - золотого. Вид у
продавщицы сигарет был в высшей степени надменный.
Я прошел в бар и уселся на высокий кожаный стульчик у стойки. Нежно
звенели бокалы, мягко сияли лампы, тихие голоса шептали о любви, или о
десяти процентах, или о чем-то еще, о чем принято шептать в подобном
месте.
Высокий мужчина в сером костюме, скроенном ангелами, вдруг встал
из-за маленького столика у стены, подошел к стойке и принялся поносить
бармена. Он поносил его громким чистым голосом в течение очень длинной
минуты и назвал приблизительно девятью словами того рода, которые красивые
мужчины в серых великолепного покроя костюмах обычно не произносят. Все
умолкли и спокойно наблюдали за ним. Его голос врезался в приглушенные
звуки румбы, как лопата в снег.
Бармен стоял совершенно неподвижно и глядел на мужчину. У него были
кудрявые волосы, чистая теплая кожа и широко расставленные внимательные
глаза. Высокий мужчина наконец умолк и прошествовал к выходу. Все, кроме
бармена, посмотрели ему вслед.
Бармен медленно прошел к концу стойки, где сидел я, и встал, глядя
мимо меня; на лице его не было ничего, кроме бледности.
Наконец он повернулся ко мне и сказал:
- Да, сэр.
- Я хочу поговорить с Эдди Пру.
- Так.
- Он работает здесь.
- Работает кем? - Его голос был абсолютно спокоен - и сух, как сухой
песок.
- Я так понял, что ходит по пятам за боссом. Если вы понимаете, о чем
я говорю.
- О Эдди Пру. - Он медленно пожевал губами и механически поводил
полотенцем по стойке - маленькими жесткими кругами.
- Ваше имя?
- Марлоу.
- Марлоу. Что-нибудь выпьете, пока будете ждать?
- Сухой мартини пойдет.
- Мартини. Очень, очень сухой.
- О'кей.
- Вы его будете есть ложкой или ножом и вилкой?
- Нарежьте соломкой, - сказал я. - Я просто погрызу.
- Собирая тебя в школу, сынок, положить ли тебе в портфельчик оливку?
- Можете влепить мне ею в нос, если вам от этого станет легче.
- Благодарю вас, сэр, - сказал он. - Сухой мартини.
Он пошел было прочь, но обернулся, наклонился ко мне над стойкой и
сказал:
- Я перепутал заказ. И джентльмен сообщил мне об этом.
- Я слышал.
- Он сообщил мне об этом, как сообщают о подобных вещах джентльмены.
Крупные тузы любят указывать на ваши мелкие оплошности. И вы его слышали.
- Да, - согласился я, прикидывая, сколько это может продолжаться.
- Он заставил себя слышать, этот джентльмен. И я подошел сюда и
практически оскорбил вас.
- Я догадался.
Он поднял вверх палец и задумчиво посмотрел на него.
- Вот так просто, - сказал он. - Совершенно не знакомого мне
человека.
- Это все мои большие карие глаза, - сказал я. - У них очень кроткое
выражение.
- Спасибо, приятель, - и он спокойно отошел.
Я увидел, как он говорит по телефону у другого конца стойки. Потом
увидел, как он трясет шейкер. Когда он принес мне мартини, он снова был в
полном порядке.
Я взял стакан, уселся за маленький столик у стены и закурил. Прошло
пять минут. Я не заметил, как сменился темп льющейся сверху музыки. Теперь
пела девушка. У нее было Богатое, глубокое - до самых пяток - контральто,
очень приятное на слух. Она пела "Темные глазки", и оркестр как будто
засыпал за ее спиной.
Когда она кончила петь, раздался взрыв аплодисментов и свист.
- Линда Конкист вернулась в оркестр, - сказал своей спутнице мужчина
за соседним столиком. - Я слышал, она вышла замуж за какого-то Богача из
Пасадены, но у них что-то не заладилось.
- Чудный голос, - сказала женщина. - Для эстрадной певицы.
Я начал было подниматься, но тут на столик упала тень - рядом стоял
человек.
Он был ростом с высокую-высокую виселицу, человек с корявым лицом и
безжизненным правым глазом с мутным зрачком - похоже, совершенно слепым.
Для того чтобы положить ладонь на спинку стоящего напротив меня стула, ему
пришлось наклониться. Он стоял, ничего не говоря, и оценивающе разглядывал
меня; а я сидел, дотягивая мартини, и слушал следующую песню, которую пело
контральто. Видимо, здешние завсегдатаи любили старомодную сентиментальную
музыку. Может быть, все они просто устали до смерти, стараясь опередить
время в гонке на работе.
- Я Пру, - жестким шепотом сказал человек.
- Я догадался. Вы хотите поговорить со мной, а я хочу поговорить с
вами и девушкой, которая сейчас поет.
- Пойдем.
В глубине бара была дверь. Пру отпер ее, придержал, пропуская меня, и
мы стали подниматься по устланной ковром лестнице, ведущей налево. Длинный
прямой коридор с несколькими закрытыми дверями. Пру постучал в дверь в
самом конце коридора, открыл ее и посторонился, пропуская меня.
За ней находилось что-то вроде небольшого уютного офиса. В углу у
французских окон был встроен обитый тканью диванчик. Мужчина в белом
смокинге стоял спиной к комнате, глядя в окно. В комнате находился большой
черный сейф с хромированной отделкой, несколько шкафов для хранения
документов, большой глобус на подставке, крохотный, встроенный в стену бар
и обычный для оффиса громоздкий стол с обычным кожаным креслом с высокой
спинкой.
Все приборы на письменном столе были выполнены из меди и в одном
стиле - медная лампа, подставка для ручек и стаканчик для карандашей,
пельница из стекла и меди с медным слоником на краю, медный нож для
разрезания бумаги, медный термос на медном подносе и медные уголки у
бумагодержателя. Над медной вазой вились побеги душистго горошка - почти
медного цвета.
Кругом сплошная медь.
Мужчина у окна обернулся, и стало видно, что ему около пятидесяти,
что у него пепельно-серые волосы - и в большом количестве - и тяжелое
красивое лицо, ничем, впрочем, не примечателное - разве что коротким
сморщенным шрамом на левой щеке, производившим впечатление, скорей,
глубокой ямочки. Ямочку я помнил. Если бы не она, этого человека я бы
забыл. Я помнил, что очень давно, по меньшей мере лет десять назад, видел
его в фильмах. Я не помнил, что это были за фильмы, или о чем они были,
или что он в них делал, но помнил тяжелое красивое лицо с маленьким
шрамом. Волосы у него тогда еще были темными.
Он прошел к столу, опустился в кресло, взял нож для разрезания бумаги
и потыкал острием в подушечку большого пальца. Затем бесстрастно посмотрел
на меня.
- Вы Марлоу?
Я кивнул.
- Садитесь.
Я сел. Эдди Пру уселся на стул у стены и стал раскачиваться на его
задних ножках.
- Я не люблю ищеек, - сообщил Морни.
Я пожал плечами.
- Я не люблю их по многим причинам, - продолжал он. - Не люблю в
любом случае и в любое время. Не люблю, когда они беспокоят моих друзей.
Не люблю, когда они врываются к моей жене.
Я промолчал.
- Я не люблю, когда они допрашивают моего шофера или грубят моим
гостям.
Я промолчал.
- Короче, - заключил он, - я их не люблю.
- До меня начинает доходить ваша мысль, - сказал я.
Он вспыхнул, и его глаза засверкали.
- Но с другой стороны, - сказал он, - вы можете оказаться мне
полезным. Я могу хорошо заплатить вам за некоторые услуги. Пожалуй, это
интересная мысль. Я могу хорошо заплатить вам за то, чтобы вы не совали
нос не в свои дела.
- И что же я буду иметь?
- Здоровье и время.
- Кажется, эту пластинку я уже где-то слышал, - сказал я. - Только не
могу вспомнить, где именно.
Он отложил нож в сторону и вынул графин; плеснул из него в стакан,
выпил, заткнул графин пробкой и убрал его обратно в стол.
- В моем деле, - сказал Морни, - действительно крутые парни идут по
десять центов за дюжину, а работающие под крутых - по пять центов за
гросс. Занимайтесь своим делом, а я буду занимться своим, и у нас не будет
никаких неприятностей. - Он закурил. Его рука немного дрожала.
Я посмотрел на длинного телохранителя, который чуть покачивался на
задних ножках стула, как бездельник в сельской лавке. Он просто сидел
свесив длинные руки, и его серое лицо было полно пустоты.
- Кто-то что-то говорил про деньги, - сказал я Морни. - К чему все
это? Я-то знаю, чего вы добиваетесь: просто пытаетесь убедить себя, что
можете меня запугать.
- Поговорите со мной еще в таком тоне - и вы скоро будете красоваться
в жилете со свинцовыми пуговицами.
- Подумать только, - расстроился я, - бедный старина Марлоу - и в
жилете со свинцовыми пуговицами.
Эдди Пру издал горлом какой-то сухой звук, который мог означать
смешок.
- А что касается того, чтобы я занимался своими делами и не совался в
ваши, - может статься, мои дела и ваши просто где-то пересеклись. И не по
моей вине.
- Каким же образом? - Морни быстро поднял на меня глаза и тут же
опустил.
- Ну, например, ваш телохранитель звонит мне по телефону и пытается
нагнать на меня страху. Потом звонит еще раз и говорит что-то о пяти
сотнях и о том, как мне было бы полезно подъехать сюда и побеседовать с
вами. И например, вышеупомянутый телохранитель или кто-то, как две капли
воды на него похожий - что весьма маловероятно, - ходит по пятам за одним
моим коллегой, которого сегодня нашли убитым на Курт-стрит.
Морни отвел в сторону руку с сигаретой и посмотрел прищуренными
глазами на огонек. Кажде движение, каждый жест - прямо из каталога.
- Кого нашли убитым?
- Некоего Филлипса, молодого светловолсого парнишку. Он бы вам не
понравился. Он был ищейкой. - Я описал ему Филлипса.
- Никогда о таком не слыхал, - сказал Морни.
- А также, к слову, о высокой блондинке, которую видели сегодня
выходящей из дому сразу после убийства.
- Какая высокая блондинка? - Его голос чуть изменился. В нем
послышалась настойчивость.
- Не знаю. Ее видели, и человек, который ее видел, сможет при случае
опознать ее. Конечно, не обязательно, что она имела отношение к Филлипсу.
- Этот Филлипс был сыщиком?
Я кивнул.
- Я сказал это уже дважды.
- Почему его убили и как?
- Оглушили и застрелили в квартире. Почему - не знаем. В противном
случае мы бы знали, чьих рук это дело. Такова ситуация.
- Кто это "мы"?
- Полиция и я. Я нашел тело. И должен был остаться там до приезда
полиции.
- Что вы рассказали фараонам?
- Немногое. Как я понял из вашей вступительной речи, вы знаете, что я
ищу Линду Конкист. Миссис Лесли Мердок. И я ее нашел. Она поет здесь. Не
знаю, почему это обстоятельство должно скрываться. Ваша жена или мистер
Ваньер могли бы сказать мне об этом. Но они этого не сделали.
- Все, что моя жена может рассказать ищейке, может поместиться у
комара в глазу.
- Несомненно, у нее есть свои причины, - сказал я. - В любом случае
это не так уж важно. Действительно, то, что я нашел миссис Конкист, не
очень важно. И все-таки я хотел бы немного побеседовать с ней. Если вы не
против.
- Предположим, против.
- И все равно мне хотелось бы побеседовать с ней.
Я достал из кармана сигарету и начал катать ее в пальцах, восхищаясь
густыми и все еще темными бровями мистера Морни. Они были выгнуты дугой -
и весьма элегантной.
Пру хихикнул. Морни посмотрел на него и нахмурился; потом все так же
хмуро посмотрел на меня.
- Я спросил вас, что вы рассказали полиции, - напомнил он.
- Я им рассказал так мало, как мог. Этот Филлипс просил меня зайти к
нему. Он намекнул, что ввязался в какое-то дело, которое ему не нравится,
и ему нужна помощь. Когда я подъехал, парень был мертв. Это я и рассказал.
Они полагают, что это не вся история. Вероятно, так оно и есть. Мне дано
время до завтрашнего дня, чтобы восполнить пробелы в показаниях. Вот я и
стараюсь их восполнить.
- Здесь вы напрасно теряете время.
- Мне показалось, я был сюда приглашен.
- Можете убираться отсюда к черту, когда вам заблагорассудится, -
сказал Морни. - Или можете оказать мне за пять сотен некоторую услугу. В
любом случае ни я, ни Эдди не должны фигурировать в ваших завтраших
показаниях.
- Какого рода услуга?
- Сегодня утром вы были у меня дома. Вы должны догадаться.
- Я не занимаюсь разводами.
Его лицо стало белым.
- Я люблю свою жену. Мы женаты только восемь месяцев. Я не хочу
никакого развода. Она умница и, как правило, хорошо разбирается в
обстановке. Но сейчас она развлекается с сомнительным субъектом.
- В каком смысле сомнительным?
- Не знаю. Именно это я и предлагаю вам выяснить.
- Уточните, пожалуйста, - сказал я. - Вы нанимаете меня на работу или
просто отвлекаете от работы, которой я сейчас занимаюсь?
Пру снова хихикнул.
Морни налил себе еще бренди и опрокинул стакан в рот. Лицо его снова
порозовело. Он ничего не ответил.
- Уточните, пожалуйста, вот еще что, - продолжил я. - Вы не
возражаете против того, чтобы ваша жена развлекалась, но вы не хотите,
чтобы она развлекалась с человеком по имени Ваньер?
- Я полагаюсь на ее сердце, - ответил Морни. - Но не на ее здравый
смысл. Скажем, так.
- И вы хотите, чтобы я выяснил, что за ним числится?
- Я хочу, чтобы вы выяснили, какими темными делами он занимается.
- О! А он ими занимается?
- Думаю - да. Но не знаю, какими именно.
- Вы думаете "да" - или просто вам так хочется думать?
Он спокойно смотрел на меня несколько мгновений, потом выдвинул
средний ящик стола, порылся в нем и кинул мне свернутый лист бумаги. Я
развернул его. Это был серый бланк для счетов, заполненный под копирку.
"Западная компания по снабжению стоматологическими материалами". Счет на
тридцать фунтов кристоболита и двадцать пять фунтов белого альбастона -
всего на семь долларов семьдесят пять центов плюс налог. Счет был выписан
на имя Х.Р.Триджера, и на нем стоял штемпель "Уплачено". В уголке листочка
значилось: "Л.Д.Ваньер".
Я положил счет на стол.
- Это выпало у него из кармана однажды вечером, когда он был здесь, -
пояснил Морни. - Дней десять тому назад. Эдди поставил на эту бумажку свою
огромную лапу, и Ваньер ничего не заметил.
Я посмотрел на Пру, потом на Морни, потом на свой большой палец.
- Это должно что-то значить для меня?
- Я полагал, вы толковый детектив и сами сможете все выяснить.
Я снова посмотрел на счет, свернул его и сунул в карман.
- Надо понимать, вы бы мне его не дали, если бы он ничего не значил.
Морни подошел к стоящему у стены черному с хромированной отделкой
сейфу и открыл его. Он вернулся к столу, держа в руке пять новеньких
банкнот, развернутых веером. Потом он сложил их, подровнял края и небрежно
бросил на стол передо мной.
- Вот ваши пять сотен, - сказал Морни. - Уберите Ваньера от моей жены
- и получите еще столько же. Меня не интересует, каким образом вы это
сделаете, и я не хочу ничего об этом знать. Просто сделайте это - и все.
Я потянулся к новеньким хрустящим банкнотам трясущейся жадной лапой.
И отодвинул сотенные бумажки в сторону.
- Вы можете заплатить мне, когда - и если - я заслужу, - сказал я. -
Сегодня я удовольствуюсь небольшим интервью с мисс Конкист.
Морни не прикоснулся к деньгам. Он взял квадратную бутылку и налил
себе еще. На сей раз он налил и во второй стакан и придвинул его через
стол ко мне.
- Кстати, об убийстве Филлипса, - сказал я. - Эдди малость посидел у
парнишки на хвосте. Вы не можете объяснить мне почему?
- Нет.
- В подобных случаях вся беда заключается в том, что информация может
выплыть откуда угодно. Когда убийство попадает в газеты, никогда не
знаешь, чем это чревато. Если что - вы все свалите на меня.
Он пристально посмотрел мне в глаз:
- Вряд ли. Я был несколько груб с вами поначалу, но вы вели себя
весьма достойно. Я рискну связаться с вами.
- Спасибо, - сказал я. - Вы не откажетесь сообщить, зачем вы велели
Эдди звонить мне и пугать меня?
Морни опустил глаза и побарабанил пальцами по столу.
- Линда - мой старый друг. Молодой Мердок был здесь сегодня и виделся
с ней. Он сообщил ей, что вы работаете на старую леди Мердок. Линда
передала это мне. Я не знал, что это за работа. Вы не занимаетесь
разводами - значит, старуха наняла вас не для таких дел. - На последних
словах он поднял глаза и пристально взглянул на меня.
Я также пристально смотрел на него и ждал.
- Наверное, я просто из тех, кто любит своих друзей, - сказал он. - И
не хочет, чтобы их беспокоили всякие сыщики.
- Мердок что-то должен вам, да?
Морни нахмурился:
- Подобные вопросы я не обсуждаю.
Он осушил стакан, кивнул и поднялся.
- Я пришлю к вам Линду. Возьмите ваши деньги.
Он вышел. Эдди Пру распутал свое длинное тело, выпрямился, одарил
меня туманной серой улыбкой, которая не означала ровным счетом ничего, и
неторопливо вышел вслед за хозяином.
Я закурил следующую сигарету и еще раз взглянул на счет компании по
поставкам стоматологических материалов. Что-то слабо забрезжило в глубине
моего сознания. Я подошел к окну. На другой стороне долины по склону холма
по направлению к дому с освещенной изнутри башней из стеклоблоков
поднимался автомобиль с зажженными фарами. Потом он завернул в гараж, фары
потухли, и в долине стало как будто темней.
Было очень тихо и прохладно. Оркестр играл где-то под ногами. Музыка
звучала приглушенно, и мелодию нельзя было разобрать.
В открытую дверь за моей спиной вошла Линда Конкист и остановилась,
глядя на меня холодными ясными глазами.
Она была похожа на свою фотографию - и не похожа. Я увидел широкий
холодный рот, широко расставленные прохладные глаза, темные волосы,
разделенные посередине на прямой пробор. На ней был белый плащ с поднятым
воротником; руки она держала в карманах плаща, во рту у нее была сигарета.
Она казалась старше, чем на фотографии; взгляд жестче, и губы давно
разучились улыбаться. То есть они, вероятно, улыбались заученно, когда она
выходила на сцену, но в другое время были плотно сжаты.
Она прошла к столу и некоторое время стояла неподвижно с опущенными
глазами, словно пересчитывая медные безделушки на нем. Потом увидела
стеклянный графин, плеснула из него в стакан и опрокинула его содержимое в
подъезжает полицейский фургон.
Это не помогало. Я вернулся в гостиную и раскурил уже остывшую
трубку. Я медленно затянулся, но табачный дым все равно отдавал паленой
резиной. Отложив трубку, я задумчиво стоял посреди комнаты, оттягивая и
отпуская нижнюю губу.
Зазвонил телефон. Я поднял трубку и прорычал в нее что-то
неразборчивое.
- Марлоу?
Это был жесткий тихий шепот. Жесткий тихий шепот, который я уже
слышал.
- Все в порядке, - сказал я. - Выкладывай, кто бы ты ни был. Кому я
теперь перебежал дорогу?
- Может быть, ты толковый парень, Марлоу? - произнес жесткий тихий
шепот. - Может быть, ты желаешь себе добра?
- А в каком количестве?
- В количестве, скажем, пяти сотен.
- Грандиозно, - сказал я. - И что я должен делать?
- Держаться от греха подальше. Хочешь подробней обсудить эту тему?
- Где, когда и с кем?
- Клуб "Айдл Вэли". Морни. В любое время.
- А ты кто?
На другом конце провода приглушенно хихикнули:
- Спросишь у ворот Эдди Пру.
Раздался щелчок, и я положил трубку.
Было около половины двенадцатого, когда я вывел из гаража машину и
тронулся к проезду Кахуэнга.
Миль через двадцать по Кахуэнга к подножию холмов сворачавал широкий
проспект с поросшей цветущим мхом разделительной полосой. Вдоль него
тянулись пять жилых кварталов, и дальше на протяжении всей его длины по
обе стороны не было видно ни домика. В самом конце проспекта в сторону
холмов виражем уходила асфальтовая дорога. Она вела к "Айдл Вэли".
У подножия первого холма вблизи дороги стоял низенький белый домик с
черепичной крышей. К козырьку над ступеньками крепилась освещенная
прожекторами вывеска: "Патруль Айдл Вэли". Створки перекрывающих дорогу
ворот были раскрыты, и выставленный на середину дороги квадратный белый
знак гласил "стоп" фосфоресцирующими буквами. Другой прожектор высвечивал
пространство перед знаком.
Я остановился. Человек в форме со звездой и с плетеной кожаной
кобурой на поясе посмотрел на номер моей машины, а потом в список на
столе. Он подошел.
- Добрый вечер. У меня ваша машина не значится. Это частная дорога.
Вы в гости?
- В клуб.
- Который?
- "Айдл Вэли".
- Восемьдесят семь-семьдесят семь. Его здесь так называют. Вы имеете
в виду заведение мистера Морни?
- Именно.
- Вы, кажется, не являетесь членом клуба.
- Нет.
- За вас должны поручиться. Кто-нибудь из членов клуба или из живущих
в долине. Частные владения, сами понимаете.
- Филип Марлоу, - сказал я. - К Эдди Пру.
- Пру?
- Это секретарь мистера Морни. Или что-то вроде этого.
- Минуточку, пожалуйста.
Он подошел к двери домика и что-то сказал в нее дежурному у телефона.
Сзади подъехал и просигналил автомобиль. Из открытой двери патрульного
поста послышался стук пишущей машинки. Человек, который разговаривал со
мной, махнул сигналящему автомобилю, чтобы тот проезжал. Он плавно объехал
меня и унесся в темноту - зеленый длинный "седан" с тремя
сногсшибательными дамами - все при сигаретах, выщипанных бровях и
высокомерных минах. Автомобиль на полной скорости прошел вираж и исчез с
глаз.
Человек в форме снова подошел к машине и положил руку на дверцу.
- О'кей, мистер Марлоу. Отметьтесь, пожалуйста, у дежурного офицера в
клубе. Миля вперед, справа. Там освещенная автостоянка и номер на стене.
Восемьдесят семь - семьдесят семь. И отметьтесь у дежурного.
- Предположим, я не отмечусь.
- Вы шутите? - в его голосе послышались металлические нотки.
- Нет. Просто интересно.
- Вас начнет искать пара патрульных машин.
- А сколько вас всего в патруле?
- Извините, - сказал он. - Миля вперед, справа, мистер Марлоу.
Я посмотрел на его кобуру, на прицепленный к рубашке специальный
значок.
- И это называется демократией, - сказал я.
Он оглянулся, сплюнул под ноги и положил руку на крышку машины.
- Я знал одного паренька, который был членом клуба Джона Рида. Ты не
из этой компании?
- Товарищ, - сказал я.
- Беда революций заключается в том, - сказал он, - что они попадают в
плохие руки.
- Точно, - согласился я.
- С другой стороны, - продолжал он, - что может быть хуже кучки
обитающих здесь Богатых шарлатанов?
- Может быть, ты сам когда-нибудь будешь здесь жить.
Он снова сплюнул.
- Я не буду здесь жить, даже если мне за это будут отваливать
пятьдесят тысяч в год и укладывать спать в шифоновой пижаме и в ожерелье
из розового жемчуга.
- Не хотел бы я подступиться к тебе с таким предложением.
- Ты всегда можешь подступиться ко мне с таким предложением и
посмотреть, чем это для тебя кончится.
- Ну ладно, тогда я поехал отмечаться у дежурного в клубе, - сказал
я.
Сзади подъехал еще один автомобиль и просигналил. Я тронулся. Через
сотню метров я прижался к обочине, заслышав гудок, - и черный лимузин
пронесся мимо с тихим сухим шелестом, подобным шелесту мертвых осенних
листьев.
Ветра здесь не было, и льющийся в долину лунный свет был таким ярким
и резким, что черные тени казались высеченными из камня.
За поворотом моему взору открылась вся долина. Тысяча белых домов,
рассыпанных по склонам холмов, десять тысяч сияющих окон - и всему этому
великолепию вежливо улыбались звезды, не спускаясь, однако, низко - из-за
патруля.
Обращенная к дороге глухая стена клуба была белого цвета. На ней был
номер - маленький, но очень яркий, из-за фиолетовых неоновых ламп. 8777 -
и больше ничего. В стороне на расчерченном белыми линиями черном асфальте
стояли ряды машин, освещенные направленными вниз многочисленными фонарями.
По залитой светом площадке двигались служители, одетые в новенькую форму.
Дорога огибала здание. С другой его стороны находилась тускло
освещенная галерея с нависающим над ней козырьком из стекла и
хромированного металла. Я вышел из машины, прошел к маленькому столику за
дверью, где сидел человек в форме, и бросил перед ним контрольный талон с
номером моей машины.
- Филип Марлоу, - сказал я. - Гость.
- Благодарю вас, мистер Марлоу. - Он записал мое имя и номер машины,
вернул мне талон и поднял телефонную трубку.
Негр в белоснежной двубортной форменной куртке с золотыми эполетами и
в фуражке с золотой окантовкой распахнул передо мной дверь.
Вестибюль напоминал очень дорогой мюзикл. Много света и блеска, много
нарядов, много декораций, много звуков и блистательная труппа, состоящая
из одних звезд. В мягком рассеянном свете стены, казалось, уходят в
бесконечную высоту - к россыпям лампочек-звезд. В коврах можно было
утонуть по горло. В глубине вестибюля за высокой аркой виднелась пологая
лестница с широкими низкими ступеньками, покрытыми ковровой дорожкой. При
входе в банкетный зал стоял полнолицый старший официант с двухдюймовыми
атласными лампасами и пачкой тисненных золотом меню под мышкой. Его лицо
было того типа, на котором любезная улыбка может без малейшего движения
мускулов сменяться выражением холодного бешенства.
Вход в бар был налево. Там было сумрачно и тихо, и в слабом мерцании
стеклянной посуды за стойкой бесшумно, как мотылек, порхал бармен.
Из дамской комнаты, на ходу подкрашивая губы, вышла высокая красивая
блондинка в платье, похожем на осыпанные золотой пылью морские волны, и,
что-то напевая, направилась к арке.
Сверху доносились звуки румбы, и девушка, улыбаясь, покачивала в такт
музыке золотистой головой. У лестницы ее поджидал низенький краснолицый
толстяк с масляными глазками. Он вцепился жирными пальцами в обнаженную
руку блондинки и с вожделением уставился на нее снизу вверх.
Девица в китайской пижаме персикового цвета взяла мою шляпу и
взглядом осудила мой костюм. У нее были загадочные порочные глаза.
По лестнице спустилась торгующая сигаретами девушка в белом плюмаже.
Ее одежды было достаточно для того, чтобы спрятать в ней зубочистку; одна
ее длинная красивая нога была серебряного цвета, другая - золотого. Вид у
продавщицы сигарет был в высшей степени надменный.
Я прошел в бар и уселся на высокий кожаный стульчик у стойки. Нежно
звенели бокалы, мягко сияли лампы, тихие голоса шептали о любви, или о
десяти процентах, или о чем-то еще, о чем принято шептать в подобном
месте.
Высокий мужчина в сером костюме, скроенном ангелами, вдруг встал
из-за маленького столика у стены, подошел к стойке и принялся поносить
бармена. Он поносил его громким чистым голосом в течение очень длинной
минуты и назвал приблизительно девятью словами того рода, которые красивые
мужчины в серых великолепного покроя костюмах обычно не произносят. Все
умолкли и спокойно наблюдали за ним. Его голос врезался в приглушенные
звуки румбы, как лопата в снег.
Бармен стоял совершенно неподвижно и глядел на мужчину. У него были
кудрявые волосы, чистая теплая кожа и широко расставленные внимательные
глаза. Высокий мужчина наконец умолк и прошествовал к выходу. Все, кроме
бармена, посмотрели ему вслед.
Бармен медленно прошел к концу стойки, где сидел я, и встал, глядя
мимо меня; на лице его не было ничего, кроме бледности.
Наконец он повернулся ко мне и сказал:
- Да, сэр.
- Я хочу поговорить с Эдди Пру.
- Так.
- Он работает здесь.
- Работает кем? - Его голос был абсолютно спокоен - и сух, как сухой
песок.
- Я так понял, что ходит по пятам за боссом. Если вы понимаете, о чем
я говорю.
- О Эдди Пру. - Он медленно пожевал губами и механически поводил
полотенцем по стойке - маленькими жесткими кругами.
- Ваше имя?
- Марлоу.
- Марлоу. Что-нибудь выпьете, пока будете ждать?
- Сухой мартини пойдет.
- Мартини. Очень, очень сухой.
- О'кей.
- Вы его будете есть ложкой или ножом и вилкой?
- Нарежьте соломкой, - сказал я. - Я просто погрызу.
- Собирая тебя в школу, сынок, положить ли тебе в портфельчик оливку?
- Можете влепить мне ею в нос, если вам от этого станет легче.
- Благодарю вас, сэр, - сказал он. - Сухой мартини.
Он пошел было прочь, но обернулся, наклонился ко мне над стойкой и
сказал:
- Я перепутал заказ. И джентльмен сообщил мне об этом.
- Я слышал.
- Он сообщил мне об этом, как сообщают о подобных вещах джентльмены.
Крупные тузы любят указывать на ваши мелкие оплошности. И вы его слышали.
- Да, - согласился я, прикидывая, сколько это может продолжаться.
- Он заставил себя слышать, этот джентльмен. И я подошел сюда и
практически оскорбил вас.
- Я догадался.
Он поднял вверх палец и задумчиво посмотрел на него.
- Вот так просто, - сказал он. - Совершенно не знакомого мне
человека.
- Это все мои большие карие глаза, - сказал я. - У них очень кроткое
выражение.
- Спасибо, приятель, - и он спокойно отошел.
Я увидел, как он говорит по телефону у другого конца стойки. Потом
увидел, как он трясет шейкер. Когда он принес мне мартини, он снова был в
полном порядке.
Я взял стакан, уселся за маленький столик у стены и закурил. Прошло
пять минут. Я не заметил, как сменился темп льющейся сверху музыки. Теперь
пела девушка. У нее было Богатое, глубокое - до самых пяток - контральто,
очень приятное на слух. Она пела "Темные глазки", и оркестр как будто
засыпал за ее спиной.
Когда она кончила петь, раздался взрыв аплодисментов и свист.
- Линда Конкист вернулась в оркестр, - сказал своей спутнице мужчина
за соседним столиком. - Я слышал, она вышла замуж за какого-то Богача из
Пасадены, но у них что-то не заладилось.
- Чудный голос, - сказала женщина. - Для эстрадной певицы.
Я начал было подниматься, но тут на столик упала тень - рядом стоял
человек.
Он был ростом с высокую-высокую виселицу, человек с корявым лицом и
безжизненным правым глазом с мутным зрачком - похоже, совершенно слепым.
Для того чтобы положить ладонь на спинку стоящего напротив меня стула, ему
пришлось наклониться. Он стоял, ничего не говоря, и оценивающе разглядывал
меня; а я сидел, дотягивая мартини, и слушал следующую песню, которую пело
контральто. Видимо, здешние завсегдатаи любили старомодную сентиментальную
музыку. Может быть, все они просто устали до смерти, стараясь опередить
время в гонке на работе.
- Я Пру, - жестким шепотом сказал человек.
- Я догадался. Вы хотите поговорить со мной, а я хочу поговорить с
вами и девушкой, которая сейчас поет.
- Пойдем.
В глубине бара была дверь. Пру отпер ее, придержал, пропуская меня, и
мы стали подниматься по устланной ковром лестнице, ведущей налево. Длинный
прямой коридор с несколькими закрытыми дверями. Пру постучал в дверь в
самом конце коридора, открыл ее и посторонился, пропуская меня.
За ней находилось что-то вроде небольшого уютного офиса. В углу у
французских окон был встроен обитый тканью диванчик. Мужчина в белом
смокинге стоял спиной к комнате, глядя в окно. В комнате находился большой
черный сейф с хромированной отделкой, несколько шкафов для хранения
документов, большой глобус на подставке, крохотный, встроенный в стену бар
и обычный для оффиса громоздкий стол с обычным кожаным креслом с высокой
спинкой.
Все приборы на письменном столе были выполнены из меди и в одном
стиле - медная лампа, подставка для ручек и стаканчик для карандашей,
пельница из стекла и меди с медным слоником на краю, медный нож для
разрезания бумаги, медный термос на медном подносе и медные уголки у
бумагодержателя. Над медной вазой вились побеги душистго горошка - почти
медного цвета.
Кругом сплошная медь.
Мужчина у окна обернулся, и стало видно, что ему около пятидесяти,
что у него пепельно-серые волосы - и в большом количестве - и тяжелое
красивое лицо, ничем, впрочем, не примечателное - разве что коротким
сморщенным шрамом на левой щеке, производившим впечатление, скорей,
глубокой ямочки. Ямочку я помнил. Если бы не она, этого человека я бы
забыл. Я помнил, что очень давно, по меньшей мере лет десять назад, видел
его в фильмах. Я не помнил, что это были за фильмы, или о чем они были,
или что он в них делал, но помнил тяжелое красивое лицо с маленьким
шрамом. Волосы у него тогда еще были темными.
Он прошел к столу, опустился в кресло, взял нож для разрезания бумаги
и потыкал острием в подушечку большого пальца. Затем бесстрастно посмотрел
на меня.
- Вы Марлоу?
Я кивнул.
- Садитесь.
Я сел. Эдди Пру уселся на стул у стены и стал раскачиваться на его
задних ножках.
- Я не люблю ищеек, - сообщил Морни.
Я пожал плечами.
- Я не люблю их по многим причинам, - продолжал он. - Не люблю в
любом случае и в любое время. Не люблю, когда они беспокоят моих друзей.
Не люблю, когда они врываются к моей жене.
Я промолчал.
- Я не люблю, когда они допрашивают моего шофера или грубят моим
гостям.
Я промолчал.
- Короче, - заключил он, - я их не люблю.
- До меня начинает доходить ваша мысль, - сказал я.
Он вспыхнул, и его глаза засверкали.
- Но с другой стороны, - сказал он, - вы можете оказаться мне
полезным. Я могу хорошо заплатить вам за некоторые услуги. Пожалуй, это
интересная мысль. Я могу хорошо заплатить вам за то, чтобы вы не совали
нос не в свои дела.
- И что же я буду иметь?
- Здоровье и время.
- Кажется, эту пластинку я уже где-то слышал, - сказал я. - Только не
могу вспомнить, где именно.
Он отложил нож в сторону и вынул графин; плеснул из него в стакан,
выпил, заткнул графин пробкой и убрал его обратно в стол.
- В моем деле, - сказал Морни, - действительно крутые парни идут по
десять центов за дюжину, а работающие под крутых - по пять центов за
гросс. Занимайтесь своим делом, а я буду занимться своим, и у нас не будет
никаких неприятностей. - Он закурил. Его рука немного дрожала.
Я посмотрел на длинного телохранителя, который чуть покачивался на
задних ножках стула, как бездельник в сельской лавке. Он просто сидел
свесив длинные руки, и его серое лицо было полно пустоты.
- Кто-то что-то говорил про деньги, - сказал я Морни. - К чему все
это? Я-то знаю, чего вы добиваетесь: просто пытаетесь убедить себя, что
можете меня запугать.
- Поговорите со мной еще в таком тоне - и вы скоро будете красоваться
в жилете со свинцовыми пуговицами.
- Подумать только, - расстроился я, - бедный старина Марлоу - и в
жилете со свинцовыми пуговицами.
Эдди Пру издал горлом какой-то сухой звук, который мог означать
смешок.
- А что касается того, чтобы я занимался своими делами и не совался в
ваши, - может статься, мои дела и ваши просто где-то пересеклись. И не по
моей вине.
- Каким же образом? - Морни быстро поднял на меня глаза и тут же
опустил.
- Ну, например, ваш телохранитель звонит мне по телефону и пытается
нагнать на меня страху. Потом звонит еще раз и говорит что-то о пяти
сотнях и о том, как мне было бы полезно подъехать сюда и побеседовать с
вами. И например, вышеупомянутый телохранитель или кто-то, как две капли
воды на него похожий - что весьма маловероятно, - ходит по пятам за одним
моим коллегой, которого сегодня нашли убитым на Курт-стрит.
Морни отвел в сторону руку с сигаретой и посмотрел прищуренными
глазами на огонек. Кажде движение, каждый жест - прямо из каталога.
- Кого нашли убитым?
- Некоего Филлипса, молодого светловолсого парнишку. Он бы вам не
понравился. Он был ищейкой. - Я описал ему Филлипса.
- Никогда о таком не слыхал, - сказал Морни.
- А также, к слову, о высокой блондинке, которую видели сегодня
выходящей из дому сразу после убийства.
- Какая высокая блондинка? - Его голос чуть изменился. В нем
послышалась настойчивость.
- Не знаю. Ее видели, и человек, который ее видел, сможет при случае
опознать ее. Конечно, не обязательно, что она имела отношение к Филлипсу.
- Этот Филлипс был сыщиком?
Я кивнул.
- Я сказал это уже дважды.
- Почему его убили и как?
- Оглушили и застрелили в квартире. Почему - не знаем. В противном
случае мы бы знали, чьих рук это дело. Такова ситуация.
- Кто это "мы"?
- Полиция и я. Я нашел тело. И должен был остаться там до приезда
полиции.
- Что вы рассказали фараонам?
- Немногое. Как я понял из вашей вступительной речи, вы знаете, что я
ищу Линду Конкист. Миссис Лесли Мердок. И я ее нашел. Она поет здесь. Не
знаю, почему это обстоятельство должно скрываться. Ваша жена или мистер
Ваньер могли бы сказать мне об этом. Но они этого не сделали.
- Все, что моя жена может рассказать ищейке, может поместиться у
комара в глазу.
- Несомненно, у нее есть свои причины, - сказал я. - В любом случае
это не так уж важно. Действительно, то, что я нашел миссис Конкист, не
очень важно. И все-таки я хотел бы немного побеседовать с ней. Если вы не
против.
- Предположим, против.
- И все равно мне хотелось бы побеседовать с ней.
Я достал из кармана сигарету и начал катать ее в пальцах, восхищаясь
густыми и все еще темными бровями мистера Морни. Они были выгнуты дугой -
и весьма элегантной.
Пру хихикнул. Морни посмотрел на него и нахмурился; потом все так же
хмуро посмотрел на меня.
- Я спросил вас, что вы рассказали полиции, - напомнил он.
- Я им рассказал так мало, как мог. Этот Филлипс просил меня зайти к
нему. Он намекнул, что ввязался в какое-то дело, которое ему не нравится,
и ему нужна помощь. Когда я подъехал, парень был мертв. Это я и рассказал.
Они полагают, что это не вся история. Вероятно, так оно и есть. Мне дано
время до завтрашнего дня, чтобы восполнить пробелы в показаниях. Вот я и
стараюсь их восполнить.
- Здесь вы напрасно теряете время.
- Мне показалось, я был сюда приглашен.
- Можете убираться отсюда к черту, когда вам заблагорассудится, -
сказал Морни. - Или можете оказать мне за пять сотен некоторую услугу. В
любом случае ни я, ни Эдди не должны фигурировать в ваших завтраших
показаниях.
- Какого рода услуга?
- Сегодня утром вы были у меня дома. Вы должны догадаться.
- Я не занимаюсь разводами.
Его лицо стало белым.
- Я люблю свою жену. Мы женаты только восемь месяцев. Я не хочу
никакого развода. Она умница и, как правило, хорошо разбирается в
обстановке. Но сейчас она развлекается с сомнительным субъектом.
- В каком смысле сомнительным?
- Не знаю. Именно это я и предлагаю вам выяснить.
- Уточните, пожалуйста, - сказал я. - Вы нанимаете меня на работу или
просто отвлекаете от работы, которой я сейчас занимаюсь?
Пру снова хихикнул.
Морни налил себе еще бренди и опрокинул стакан в рот. Лицо его снова
порозовело. Он ничего не ответил.
- Уточните, пожалуйста, вот еще что, - продолжил я. - Вы не
возражаете против того, чтобы ваша жена развлекалась, но вы не хотите,
чтобы она развлекалась с человеком по имени Ваньер?
- Я полагаюсь на ее сердце, - ответил Морни. - Но не на ее здравый
смысл. Скажем, так.
- И вы хотите, чтобы я выяснил, что за ним числится?
- Я хочу, чтобы вы выяснили, какими темными делами он занимается.
- О! А он ими занимается?
- Думаю - да. Но не знаю, какими именно.
- Вы думаете "да" - или просто вам так хочется думать?
Он спокойно смотрел на меня несколько мгновений, потом выдвинул
средний ящик стола, порылся в нем и кинул мне свернутый лист бумаги. Я
развернул его. Это был серый бланк для счетов, заполненный под копирку.
"Западная компания по снабжению стоматологическими материалами". Счет на
тридцать фунтов кристоболита и двадцать пять фунтов белого альбастона -
всего на семь долларов семьдесят пять центов плюс налог. Счет был выписан
на имя Х.Р.Триджера, и на нем стоял штемпель "Уплачено". В уголке листочка
значилось: "Л.Д.Ваньер".
Я положил счет на стол.
- Это выпало у него из кармана однажды вечером, когда он был здесь, -
пояснил Морни. - Дней десять тому назад. Эдди поставил на эту бумажку свою
огромную лапу, и Ваньер ничего не заметил.
Я посмотрел на Пру, потом на Морни, потом на свой большой палец.
- Это должно что-то значить для меня?
- Я полагал, вы толковый детектив и сами сможете все выяснить.
Я снова посмотрел на счет, свернул его и сунул в карман.
- Надо понимать, вы бы мне его не дали, если бы он ничего не значил.
Морни подошел к стоящему у стены черному с хромированной отделкой
сейфу и открыл его. Он вернулся к столу, держа в руке пять новеньких
банкнот, развернутых веером. Потом он сложил их, подровнял края и небрежно
бросил на стол передо мной.
- Вот ваши пять сотен, - сказал Морни. - Уберите Ваньера от моей жены
- и получите еще столько же. Меня не интересует, каким образом вы это
сделаете, и я не хочу ничего об этом знать. Просто сделайте это - и все.
Я потянулся к новеньким хрустящим банкнотам трясущейся жадной лапой.
И отодвинул сотенные бумажки в сторону.
- Вы можете заплатить мне, когда - и если - я заслужу, - сказал я. -
Сегодня я удовольствуюсь небольшим интервью с мисс Конкист.
Морни не прикоснулся к деньгам. Он взял квадратную бутылку и налил
себе еще. На сей раз он налил и во второй стакан и придвинул его через
стол ко мне.
- Кстати, об убийстве Филлипса, - сказал я. - Эдди малость посидел у
парнишки на хвосте. Вы не можете объяснить мне почему?
- Нет.
- В подобных случаях вся беда заключается в том, что информация может
выплыть откуда угодно. Когда убийство попадает в газеты, никогда не
знаешь, чем это чревато. Если что - вы все свалите на меня.
Он пристально посмотрел мне в глаз:
- Вряд ли. Я был несколько груб с вами поначалу, но вы вели себя
весьма достойно. Я рискну связаться с вами.
- Спасибо, - сказал я. - Вы не откажетесь сообщить, зачем вы велели
Эдди звонить мне и пугать меня?
Морни опустил глаза и побарабанил пальцами по столу.
- Линда - мой старый друг. Молодой Мердок был здесь сегодня и виделся
с ней. Он сообщил ей, что вы работаете на старую леди Мердок. Линда
передала это мне. Я не знал, что это за работа. Вы не занимаетесь
разводами - значит, старуха наняла вас не для таких дел. - На последних
словах он поднял глаза и пристально взглянул на меня.
Я также пристально смотрел на него и ждал.
- Наверное, я просто из тех, кто любит своих друзей, - сказал он. - И
не хочет, чтобы их беспокоили всякие сыщики.
- Мердок что-то должен вам, да?
Морни нахмурился:
- Подобные вопросы я не обсуждаю.
Он осушил стакан, кивнул и поднялся.
- Я пришлю к вам Линду. Возьмите ваши деньги.
Он вышел. Эдди Пру распутал свое длинное тело, выпрямился, одарил
меня туманной серой улыбкой, которая не означала ровным счетом ничего, и
неторопливо вышел вслед за хозяином.
Я закурил следующую сигарету и еще раз взглянул на счет компании по
поставкам стоматологических материалов. Что-то слабо забрезжило в глубине
моего сознания. Я подошел к окну. На другой стороне долины по склону холма
по направлению к дому с освещенной изнутри башней из стеклоблоков
поднимался автомобиль с зажженными фарами. Потом он завернул в гараж, фары
потухли, и в долине стало как будто темней.
Было очень тихо и прохладно. Оркестр играл где-то под ногами. Музыка
звучала приглушенно, и мелодию нельзя было разобрать.
В открытую дверь за моей спиной вошла Линда Конкист и остановилась,
глядя на меня холодными ясными глазами.
Она была похожа на свою фотографию - и не похожа. Я увидел широкий
холодный рот, широко расставленные прохладные глаза, темные волосы,
разделенные посередине на прямой пробор. На ней был белый плащ с поднятым
воротником; руки она держала в карманах плаща, во рту у нее была сигарета.
Она казалась старше, чем на фотографии; взгляд жестче, и губы давно
разучились улыбаться. То есть они, вероятно, улыбались заученно, когда она
выходила на сцену, но в другое время были плотно сжаты.
Она прошла к столу и некоторое время стояла неподвижно с опущенными
глазами, словно пересчитывая медные безделушки на нем. Потом увидела
стеклянный графин, плеснула из него в стакан и опрокинула его содержимое в