пополз. Долина начала сужаться, углубляться, становилась все более
каменистой. Теперь он все время полз в холодной тени, земля, казалось,
проваливалась, утаскивая его с собой. Травянистая пойма сменилась на
усыпанный острой галькой берег.
В неярком свете облачного полдня Хью достиг резкого поворота ручья.
Берега вдруг расступились, и глазам предстал плоский, обрамленный деревьями
и тростником берег Моро, в которую низвергалась с высоты его речушка.
Хью подался вперед, чтобы рассмотреть получше. Речка глубоко вгрызалась
в желтую скалу, которая преграждала ей путь к Моро. Хью решил взобраться на
нее, когда услышал низкий бормочущий звук, не похожий на журчание воды.
Это был самый тяжелый подъем за все путешествие. Уклон временами
становился очень крутым, и сломанная нога то и дело болезненно цеплялась за
острые камни. Тогда он выбрал кольцевой маршрут, но трижды ему приходилось
спускаться и отыскивать более удобную дорогу.
Только на исходе дня он добрался до вершины. Лежа там, вновь стал
прислушиваться к странному звуку, пытаясь определить его источник.
Далеко внизу, на равнине, которую Моро делила на две половины, он
увидел большое облако пыли, за которым едва проглядывали вершины деревьев.
Вглядываясь в даль, Хью заметил, что звук усиливается. впрочем, это
могло лишь казаться из-за того напряжения, с которым он прислушивался.
Постепенно внизу облака стало различаться некое движение. Пылевая завеса
начала колебаться. Вот она раздвинулась, снова сомкнулась, опять
распалась...
Наконец сквозь пыльную дымку Хью разглядел мигрирующее стадо бизонов.
Должно быть, они направлялись на зимнее пастбище к Платту. Он жадно
вглядывался в них -- тонны живого мяса -- до тех пор, пока солнце не село и
ночь не укутала небо. Но звук их бега преследовал его и во сне.
Ему снился костер, на котором скворчали бифштексы и языки. А сам он
сидел, высасывая сладкий мозг из костей. Проснувшись, услышал нарастающий
топот копыт. Над долиной сиял месяц, отражался в воде, освещая темную
бегущую массу, которая все приближалась, приближалась.
Хью опять заснул, теперь во сне он преследовал бизона по глубокому
снегу, пока окончательно не увяз в нем. Проснулся от ставшего оглушительным
грохота бега. Теперь вся масса стада катилась на запад прямо под ним, не
оставив ему и крошки мяса. Солнце взошло над долиной, а внизу все
перекатывался сплошной живой поток из пузырьков тяжелой плоти.
Было просто невыносимо видеть, как стадо бежит мимо, оставляя его
голодным. Если бы была хоть малейшая возможность прибить бизона, пока все
они не умчались... Хью огляделся.
Валун. Он понял, что не сможет его поднять, но камень выглядел
достаточно круглым, чтобы можно было попытаться подкатить его к краю скалы.
Тяжелый, конечно. И все же, если сдвинуть его с места...
Хью подполз к валуну, положил на него руки, уперся здоровой ногой,
толкнул. Камень вздрогнул, но остался на месте. Надо раскачать. Он вновь
уперся ногой, расслабил плечи, согнул руки. Толкнул, отпустил, снова
толкнул, расслабился, толкнул... С каждым разом валун качался чуть сильнее в
обе стороны. Толчок...
Камень высвободился из ямы, в которой лежал. Еще толчок. Перекатился
через кромку своего ложа. Хью опять принялся равномерно раскачивать камень.
Подполз ближе, держась за камень руками, вновь надавил. Толчок. Вперед. К
обрыву.
И вдруг валун исчез за кромкой обрыва. Вниз. Хью быстро пополз к краю,
чтобы проследить его падение. Камень в полете ударился о выступ, отскочил,
покатился к бегущему стаду, чуть не врезался в бок самки бизона и замер.
Стадо выровняло свой бег, обтекая валун.
Хью зарычал, схватил булыжник, бросил вниз. Еще! Еще... Они падали
среди стада, нечувствительные, как капли дождя. Утомившись, он остановился и
теперь просто зло смотрел вниз.
Наконец он отполз от края скалы и спустился к ручью. Напился, поел
корешков, вслед за ручьем направился к реке. Местность была неровная, ползти
приходилось медленно, раны заныли с новой силой, а лоб вновь начал пылать.
Вернулась лихорадка.
Утром вибрация почвы стала стихать. Стадо удалялось. Ушло... К полудню
Хью убедился в этом. Топот копыт стал совсем слабым. Преодолев скопление
валунов, он положил голову на руки и замер. Нет смысла торопиться, подгонять
себя, особенно когда жар чередуется с ознобом. Он закрыл глаза и стал
слушать затихающий топот.
Когда Хью проснулся, тени заметно удлинились. Он попил, умылся и
двинулся дальше к устью речушки. Вокруг что-то неуловимо изменилось.
Лишь несколько минут спустя он понял, что именно. Тишина. Земля больше
не дрожала от копыт бегущего стада.
Хью не спеша полз к реке. На пути попались еще два каменистых места,
затем склон стал более ровным. Спустившись на равнину, он немного отдохнул,
прежде чем двигаться дальше. В воздухе еще висела пыль, берега были изрыты
тысячами копыт. Кора на деревьях снизу ободрана, молодые деревца повалены и
растоптаны. Хыо пополз вперед, чтобы получше осмотреть долину.
Насколько хватал глаз, земля повсюду была одинаково взрыта. Он мысленно
намечал себе путь, а потом полз в этом направлении. Пробираясь по вспаханной
земле под полуденным солнцем, Хью решил двигаться как можно больше при свете
дня. Мало-помалу он добрался до того места, где Моро поворачивала на восток.
Богатый, сочный запах полноводной реки действовал умиротворяюще.
Когда уже стало темнеть, Хью вдруг услышал странный шум из-за
следующего поворота. В нем ясно различалось тявканье и визг. Осознав, что
это может означать, Хью почувствовал прилив сил. И поспешил вперед.
За поворотом реки он, как и ожидал, увидел тушу бизона, черную от
облепивших ее ворон. Вокруг толкались похожие на собак звери, слишком
крупные для койотов. Хью принялся поспешно озираться в поисках какого-нибудь
оружия.
На берегу валялся выброшенный водой топляк. Там можно было постараться
отыскать увесистую дубину. Хью направился туда. В излучине реки к берегу
прибивало изрядное количество древесины. Он принялся выбирать себе
достаточно тяжелую палку длиной фута в два. Наконец отыскал одну, она удобно
легла в руку и не треснула от удара о землю.
Подобравшись к туше, Хыо закричал. Подобрал камень и запустил его в
стервятников. Снова закричал, бросил еще один камень. Несколько ворон
снялись с места и стали кружить невдалеке; другие отлетели в сторону, чтобы
тут же вернуться. Три волка прервали пиршество, несколько секунд смотрели на
Хью, а потом опять вернулись к прерванной трапезе. Он нашел еще один камень.
Поднял его, бросил.
Камень упал далеко, на этот раз никто из пирующих даже не пошевелился.
Хью почувствовал, как в нем шевельнулась злоба... как же так, он,
охотник, вынужден драться со стервятниками -- а эти побирушки даже не
обращают на него внимания. Волна ярости захлестнула его, ударив в голову и
наполнив конечности бешеной силой.
Он заревел и пополз вперед, тяжело и неуклюже, словно медведь.
Размахивая перед собой дубинкой, он подбирался все ближе, и вот сорвались и
улетели с протестующими криками птицы. Волки молча смотрели на него,
медлили. Ему это было уже неважно. Если они набросятся на него, он будет
отбиваться, насколько хватит сил. Если его самого убьют и съедят -- значит
так тому и быть. Хью снова взревел.
Волки крадучись отступили от туши. Продолжая реветь он бросил им
вдогонку несколько камней. Один из волков заскулил, и вся стая скрылась в
прибрежных зарослях.
Хью бросился вперед к окровавленной туше, запустил, руки в разорванный
бок. Мясо было скользким, оно тянулось и вырывалось из рук. За что бы он ни
ухватился, добыча буквально выскользала из пальцев. В который раз он проклял
Джеми за кражу ножа. Потом с урчанием впился в мясо зубами -- кусал, рвал,
грыз. Глотая, тряс головой и следил за тенями. Потом снова сосал и пил
кровь, кусал и рвал, и все его мечты о мясе кружились в бешеном танце, в
ритме биения крови в висках. Ухватив кусок коренными зубами, он мотал
головой, отрывая его. Глотал, не жуя, и хватал новый кусок.
Пока он ел, сгустились сумерки. Из зарослей, осторожно приближаясь к
туше, появились тени. Хью услышал собственное рычание и отметил, что оно
заставило их остановиться, правда ненадолго. Хью быстро нагнул голову и
оторвал еще один кусок теплого мяса. Тени неумолимо приближались, крадучись
переставляя лапы с молчаливым упорством. Глаза волков горели в сгустившейся
тьме, и Хыо вдруг понял, что ночь принадлежит им, что дубинка его бессильна
против их питаемой тьмой смелости. Тогда он тихо отполз и взобрался на
ближайший утес. Не успел он скрыться, как волки, ворча, набросились на еду.
С красной бородой, с руками, пахнущими кровью, Хью сидел на камне и
наблюдал с высоты, как они толкаются и рычат над своей добычей. Время от
времени он сам отфыркивался и рычал, вспоминая вкус туши бизона, от которой
отрывал куски. Он облизывался и чмокал, а живот скручивался в судорогах и
урчал от непривычного содержимого. Лицо вдруг залил жар, конечности внезапно
ослабли. Его затрясло, прошиб холодный пот, голову заволокло туманом.
Силуэты волков внизу казались то очень далекими, то совсем близкими, а то
расплывались, словно во сне. Хью вытянулся на вершине каменной скалы,
положил голову на руки. Дул холодный ветер, но ему не было холодно. Волки
внизу рычали и лаяли. Хью снилось, что он там, вместе с ними, толкается,
прокладывая себе дорогу к мясу, и рвет его зубами.
Кружа на крыльях ястреба, расплескивая ястребиным ветром темное небо и
провожая дикими криками голубой раскаленный росчерк полета через плывущую
завесу туч, темные линии гор, зеленые заросли лесов, рассеченные нитями
струящейся голубизны, взмывая ввысь на крыльях ястреба, ловя ястребиным
глазом вспышки света на ледяных полях, движение грохочущих стад под пыльными
облаками на кружевных равнинах, арки радуг, горящие снежные пики за изгибами
океанского берега... исчезающий птичий крик выстраивается клином и пронзает
осень, затем бросается вниз в отвесном свинцовом падении, вырываясь из
равноденствия... вниз... вниз-ой-йе-о-о... сквозь влажный шепот, раскаленные
сполохи, ястребиный крик, охотничий клич, через Ее вечнодышащее
исполосованное Тело, тараня изломанные кряжи, проваливаясь в низины под
простреленным звездами небом, вниз, все время вниз между острых скал,
холмов, ущелий... с криком вонзаясь в пещерообразные разломы, вниз, туда,
где огненные глаза, где стены испещрены вкраплениями сверкающих минералов,
ниже, еще ниже... под тяжким весом Земли, столь тяжким, что она стонет,
когда вертится вокруг оси, и -- наконец, приземлившись, угнездившись,
нахохлившись, опускаясь еще ниже, ниже, под тяжестью мира удлиняясь,
расширяясь, расплываясь -- уже на четырех ногах, ниже, все ниже, ой-йе-о,
в...
...Начало начал, где темные потоки низвергаются сквозь тьму, где слепые
рыбы родятся в пещерах глубинных, где на стенах светящаяся плесень
вычерчивает тела и лица прародителей всех живущих племен, где хрупкий
папоротник пробивает себе дорогу сквозь угольные пласты, где бобер, олень,
медведь -- сам себе отец, где коты, рыбий народ, птица, которую он видел
мгновение назад, а может, целую жизнь, змея, летучая мышь, енот, волк, койот
и насекомые в янтаре, все видят во сне Ее тело, все сплошь в сверкающих
самоцветах и нефтяных озерах, где жаркий гул расплавленных скал, текущих
вечно, все глубже, глубже... свет подземного мира, и в вышине... мужчины и
женщины, волосатые охотники, вечные скитальцы Земли, и большие цветы,
странные, неизвестные цветы... он идет по ним, кровь на лице, во рту, в
глотке... вот он запрокидывает голову и ревет, чтобы весь подземный мир
знал, что он идет вперед, и нет силы, способной остановить его.
Его разбудило жужжание роящихся пчел. Открыв глаза, Джон увидел длинный
серо-бурый шланг, свитый изящной восьмеркой и уложенный мотком, в шесть
рядов.
Прямо под деревом, уставившись на него, монотонно шелестела большая
гремучая змея: "ш-з-з, ш-з-з". Ее хвост был высоко поднят над треугольной
головкой, темной и опасной.
Блеск сладкого хвоста в утреннем свете. Кольтер покачал головой, с
улыбкой посмотрел на змею, которая не могла достать его. С ветки, на которой
он спал, открывался прекрасный вид на ту зловонную землю, что раскинулась
перед ним. Его земля.
Кольтеров Ад... Забавно, похоже, одна из прислужниц сатаны приползла
поприветствовать меня здесь этим дивным вонючим утром...
Большая змея зашипела. Клубы желтого пара поднимались в небо. Земля
вздымалась, пучилась, вздыхала, опадала. Кольтер задумчиво посмотрел на
север.
Если индейцы осмелятся войти в долину, это вряд ли будет похоже на
прогулку в парке среди фонтанов. Шипение змеи стало низким, угрожающим.
Глядя на змею сверху вниз, Джон вспомнил запись в дневнике Мериэузера в
тот день, когда тот проснулся рядом с десятифутовой гремучей змеей.
"Погремушки, словно ряды кукурузных початков... рты розовые, клыки
белые, изогнутые. Бросок их молниеносен, но твари эти не слишком точны в
нападении, очевидно, из-за ограниченности зрения. Змея крайне опасна, но,
когда она в полдень ползет сквозь сухой кустарник, она похожа на сверкающую
струйку воды..."
Да, эта точно подписалась бы под этими строчками своей смертоносной
головкой. Льюис, прямо скажем, ошибался, оценивая способности гремучих змей.
Кольтер бросил вниз кусок коры и увидел, как извилистое тело свернулось
золотисто-коричневыми кольцами, показав кольчатое кремовое брюшко.
Ясноглазая головка, обратился он к ней, живая длань сатаны.
Змея зашипела громче, как бы с признательностью. Что будем делать? Что,
мне теперь целый день здесь сидеть? Змея метнулась в сторону, сверкнув
алмазным узором, извилисто заскользила прочь.
Так-то лучше и для тебя, и для меня! Кольтер скорчил рожу вслед змее,
которая шелковой ленточкой мелькала в низких зарослях чапарраля.
-- Сихида, -- позвал тихий голос.
Джон подумал было, что это змея, но вдруг заметил темную фигуру у
подножия дерева. Тоненький мальчик с волчьей шкурой, наброшенной на плечи.
Тело раскрашено красной и черной глиной, вокруг глаз темные кольца.
-- Как тебя называют? -- спросил Кольтер на языке кроу, не слезая с
дерева.
-- Брат Енота, -- ответил мальчик. Они принялись искоса разглядывать
друг друга. Глаза, по индейскому обычаю, двигались полукругом.
-- Сихида, -- снова позвал мальчик, подняв голову.
-- Чего тебе?
В позе мальчика было что-то просительное, умоляющий жест рукой и
плечом. Лицо, однако, оставалось непроницаемым.
Мальчик ничего не ответил.
-- Ты пришел... за мной? -- спросил Кольтер, ощупывая взглядом
горизонт. На северо-западе никого, на востоке серо-голубая трава, окрашенная
алыми лучами восходящего солнца... тоже пусто...
Мальчик молчал. Кольтер спрыгнул с дерева. Маленький индеец
инстинктивно отскочил назад. Оба уставились друг на друга, в молчании. Потом
мальчик дотронулся до руки Кольтера. Тот не двинулся, выжидая. Пальцы
мальчика пробежались вверх по руке, потерли щеку, задержались на бровях,
потрогав сначала левую, потом правую. Затем, словно маленькая упорхнувшая
птичка, рука упала. Таинственная улыбка изогнула его губы, исчезнув так же
быстро, как и появилась.
Мальчик отвернулся, рассматривая клубящийся пар Кольтерова Ада. За
туманными испарениями просматривалась водянистая почва с горячими озерками,
извергающими огонь, холодные лужицы замерзшей воды, блестевшей на солнце.
Пузырящиеся голубые лагуны. Ярко-зеленые кочки, поросшие мокрой желтой
осокой. Покрытые коркой охряные лужицы, испускающие мерзкий запах, невидимые
сернистые дымки, струящиеся в небо. Ядовито-зеленые гейзеры, словно огромные
глаза гигантских жаб, квакающих в гнилостном тумане.
Мальчик осматривал пейзаж без видимого удивления. Кольтеру стало
интересно, придает ли маленький индеец увиденному то значение, которое
почудилось ему в тот первый раз, когда он обнаружил это место. Наверное,
нет. Правда, в поверьях мандан есть нечто похожее на ад с маленькими
красными дьяволами.
В призрачных испарениях Кольтеру виделся гнев Господень. Вылетающие из
земли облачка были душами грешников, низвергнутых в ад, и теперь горящих в
серном огне. Горящая сера, смоляное озеро, туда был сослан сатана и с тех
пор властвовал над зловонными дымами, исходящими от грешных душ, их грязи,
гноя и крови.
-- Никогда не думал, что вновь увижу это, -- поморщился Кольтер,
покачивая головой при виде места, куда он зарекся возвращаться и названного
его именем.
Взор мальчика был безмятежен.
-- Что ж, тогда пойдем купаться, -- пробормотал Джон. -- Смоем скверну,
прочистим глаза, сполоснем задницу... Пойдем, сынок, я знаю местечко.
Мальчик послушно пошел следом. Джон шел между ведьмиными дымами, огибал
кипящие ключи, грязевые лужи, гейзеры, мальчик опасливо ступал след в след.
В отдалении столбы пара поднимались высоко в небо. Камни под ногами были
раскаленными, как сковороды. Земля все время дрожала. Вибрация перемежалась
глубоким подземным громом, словно спазмами неуправляемой ярости. Кольтер
пробирался сквозь скопления засохших деревьев, мертвенно-белых, как кости
скелетов, выжженных брызгами гейзеров. Вода, по которой они ступали, была
покрыта тонкой изумрудной пленкой.
По уступам они взбирались на сероватые холмы; под ногами булькали
пурпурные лужицы, по краям которых поблескивали валики из твердых отложений:
каскады пахучей мочи падали с уступа на уступ, стекая в глубокие впадины --
чаши с кипящими экскрементами.
Кольтер выбрал одну из таких ванн -- золотистую, до краев наполненную
прозрачной бирюзовой жидкостью. Разделся и улегся в теплую воду. Мальчик
присел на край водоема, окруженного насыпью из снежно-белого песка с
торчащими кое-где пучками белой, выжженной травы. Напротив чаши, по другую
сторону песчаной насыпи виднелась какое-то образование, напоминавшее комок
мокрого зеленого теста. Оно казалось живым, но на самом деле окаменело много
веков назад.
Кольтер плескался, смывая песок с высушенной солнцем кожи. Мальчик
смотрел на север, словно слышал оттуда чей-то зов.
Чуть погодя Кольтер решил окунуться в прохладный ручей неподалеку. Он
вылез и пошел к речушке, что журчала по скользким камням. Кольтер
распластался в студеном потоке, прикрыв глаза. Замерз, встал и снова пошел
отмокать в бирюзовую чашу. Так и прошел день: мужчина лениво дремал в воде,
а мальчик вглядывался вдаль, ожидая чего-то, что, похоже, и не собиралось
появляться, но оставалось на горизонте его разума. Он упорно вглядывался в
бурые холмы за опаловыми террасами Кольтерова Ада.
К концу дня Кольтер проголодался. Нашел место для стоянки на плоской
вершине холма, откуда открывался прекрасный вид на окружающую местность.
Устроил лагерь и задремал в ожидании. В отдалении слышались крики диких
гусей, расположившихся на озере по ту сторону кипящего болота. Услышав их,
мальчик моментально вскочил. Кольтер впервые увидел, как он извлекает из-под
волчьей шкуры лук и стрелы.
Мальчик ушел в заросли мертвых деревьев, а Кольтер принялся взвешивать
свои шансы. У подножия холма, где он расположился, находилось жерло
маленького гейзера, который через определенные интервалы испускал выхлопы
насыщенного серой газа. Вокруг этого небольшого отверстия -- Кольтер решил
вдруг, что именно так должен выглядеть раскрытый рот троглодита -- тонкая,
твердая известковая корка скрывала незаметную глазу кипящую жидкость,
поджидавшую неосторожного путника. А чтобы добраться до Кольтера, нужно было
еще и преодолеть несколько уступов, покрытых скользкими водорослями.
Лебедь перелетит через эту корку, решил Кольтер. Маленького сурка она
тоже, пожалуй, выдержит... Но человека, не знающего об опасности, не
пропустит. С этими мыслями он и уснул. А когда проснулся, не запомнив снов,
Хорошо отдохнувший, мальчик был тут как туг. Он ел жареного гуся, втирая
гусиный жир в волосы. Угостил Кольтера. Тот схватил гусиную ногу и принялся
жадно глотать, почти не жуя. Пировали в молчании.
Костер из веток мертвых деревьев горел неровным пламенем на сухом
холме. Ночь была звездная, воздух колючий, холодный. Но там, где они нашли
себе убежище, от раскаленных камней густой пар поднимался в небо. Вид на
туманные сады, открывавшийся с высоты, давал уверенность в относительной
безопасности.
Джон вглядывался в лицо мальчика. Ведет себя, как глухонемой, подумал
он. Посасывая сочные кости, они прислушивались к выдохам газовых струй.
Кольтеру, который бросал кости в рот троглодита, слышалась оттуда
удовлетворенная отрыжка.
Джон улегся на спину, всматриваясь в высыпавшие звезды. Наконец-то он
вновь, хоть и на короткое время, стал самим собой, человеком беспечным и
безрассудным. В этом ужасном месте он чувствовал прилив кипучей энергии,
радуясь своему богатырскому здоровью, которым всегда отличался.
Умиротворенный, он закрыл глаза, приснились ему великие равнины Запада в тот
день, когда он впервые увидел их:
...мили высокой травы и колючек, нагорья, покрытые низкой осокой,
горная смородина между скалами... великие равнины были необъятны, как
человеческий разум, подумал он тогда, любуясь оленем, бегущим не ведая троп
и дорог... здесь, где можно наткнуться лишь на случайный след мокасин,
уходящих к солнцу...
...а потом вся нетронутая эта благодать обрушилась на него: щедрое лоно
земли, не имеющие конца реки, бездонные пропасти, мохнатые, колючие,
поросшие соснами горы...
Вновь он видел маленькие круглые камни, по которым так трудно ходить, и
больших козерогов, чье мясо, как ни вари, все равно остается жестким, диких
индеек, напоминающих вкусом сапожную кожу; дни, измеряемые усталостью, когда
тащишь неуклюжую лодку вверх по течению; москитов, высасывающих из человека
жизнь; солнце, иссушающее душу; ночи, наполненные дикими, свирепыми снами...
...ясное утро, холодная ночь, тяжелый долг, подавляющий порывы духа --
завтрак из бизоньих кишок, обжаренных на костре по манданскому обычаю. Леса
с деревьями-стрелами, леса красные, ивовые и тополиные, и люди, кто -- с
опухолью, кто -- с лихорадкой...
...Льюис, думая, что целится в волка, выстрелил в кошку тигровой
желто-коричневой окраски, что притаилась у норы, готовясь к прыжку;
выстрелил-то он точно, но, когда я подбежал, чтобы посмотреть, раненое
животное исчезло, а ведь кошка была единственной в своем роде, такую мы
раньше не видели; мы потом пробовали зарисовать ее по памяти, но рисунок
имел мало общего с оригиналом...
...холодная ночь, тяжелая, долгая, тянем лодки по реке, оступаемся на
скользкой гальке, тащим наши замерзшие души вниз, вниз, вниз...
-- ...в ад? -- спрашивает Поттс с волокуши.
-- Нет, -- отвечаю.
-- Как же так, -- говорит он, -- разве по мне не видно...
-- Нет, -- говорю, -- ад нужно заслужить... туда по своей воле не
попадешь...
-- Одно, -- говорит, -- знаю: этот берег не похож на рай...
По обыкновению перебивая, в разговор влезает Льюис:
"Попал я в эту тигровую кошку или нет, точно сказать затрудняюсь, но
думаю, что попал; мое ружье пристреляно, к тому же я пользовался сошками,
которые считаю весьма полезным устройством при стрельбе на открытой
местности. Последнее время у меня вообще складывается впечатление, что все
звери в округе словно сговорились разделаться со мной. А может, некая
безумная судьба имеет намерение позабавиться на мой счет..."
...о, скалистые обрывы, и речные утесы, и сырые тени вымокших, усталых
путников, которым не хочется ничего, кроме домашнего уюта, но ветер приносит
болезни, и дождь ранит кожу, и звери в округе находятся в сговоре, находятся
в сговоре, точно вам говорю...
Джон повернулся во сне, поудобнее устраивая голову на руках. Мальчик
встал от костра, подложил еще полено, укрыл вспотевшего Кольтера своей
волчьей шкурой, прислушался к ночным призракам, к свисту и визгу кипящей
воды. А Кольтер слышал мужские голоса между столбами пара. Мелькающие
факелы. Они приближаются, идут к губам гейзера. Утром они убьют его. Ему
снилось...
Проповедь среди дымных колонн, освещенных четырьмя лунами. Льюис,
покачиваясь на пятках, смотрел на людей, скрестив на груди руки. Позади него
взмыл вверх фонтан спермы, забрызгав деревья. Люди закрыли лица платками.
Льюис, тоже забрызганный извержением, не шевельнулся, только продолжал
маниакально покачиваться на пятках, сжав губы и готовясь, словно тигровая
кошка, к броску.
-- ...Наполнил землю и покорил ее, -- гласит Библия. -- И властвовал
над рыбами морскими, и птицами небесными, и над всеми тварями живущими, что
движутся по земле...
Кольтер вскочил на ноги, исполненный праведным гневом.
-- Мы, -- возопил он, -- поклонились Зверю, печать его на наших лбах.
Мы испили крови его. И пришел Судный час. Посмотрите на это место,
оглянитесь вокруг -- адский гнев, вино Зверя. В Библии сказано: "И дым
мучений их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни
ночью поклоняющиеся зверю и образу его, принимающие начертание имени его".
Толпа заревела и взлетела в воздух множеством хлопающих крыльев --
вороны, взбивающие крыльями серные испарения.
А уж у Роуза печать Зверя просто была отчетливо выжжена на лбу. А все
каменистой. Теперь он все время полз в холодной тени, земля, казалось,
проваливалась, утаскивая его с собой. Травянистая пойма сменилась на
усыпанный острой галькой берег.
В неярком свете облачного полдня Хью достиг резкого поворота ручья.
Берега вдруг расступились, и глазам предстал плоский, обрамленный деревьями
и тростником берег Моро, в которую низвергалась с высоты его речушка.
Хью подался вперед, чтобы рассмотреть получше. Речка глубоко вгрызалась
в желтую скалу, которая преграждала ей путь к Моро. Хью решил взобраться на
нее, когда услышал низкий бормочущий звук, не похожий на журчание воды.
Это был самый тяжелый подъем за все путешествие. Уклон временами
становился очень крутым, и сломанная нога то и дело болезненно цеплялась за
острые камни. Тогда он выбрал кольцевой маршрут, но трижды ему приходилось
спускаться и отыскивать более удобную дорогу.
Только на исходе дня он добрался до вершины. Лежа там, вновь стал
прислушиваться к странному звуку, пытаясь определить его источник.
Далеко внизу, на равнине, которую Моро делила на две половины, он
увидел большое облако пыли, за которым едва проглядывали вершины деревьев.
Вглядываясь в даль, Хью заметил, что звук усиливается. впрочем, это
могло лишь казаться из-за того напряжения, с которым он прислушивался.
Постепенно внизу облака стало различаться некое движение. Пылевая завеса
начала колебаться. Вот она раздвинулась, снова сомкнулась, опять
распалась...
Наконец сквозь пыльную дымку Хью разглядел мигрирующее стадо бизонов.
Должно быть, они направлялись на зимнее пастбище к Платту. Он жадно
вглядывался в них -- тонны живого мяса -- до тех пор, пока солнце не село и
ночь не укутала небо. Но звук их бега преследовал его и во сне.
Ему снился костер, на котором скворчали бифштексы и языки. А сам он
сидел, высасывая сладкий мозг из костей. Проснувшись, услышал нарастающий
топот копыт. Над долиной сиял месяц, отражался в воде, освещая темную
бегущую массу, которая все приближалась, приближалась.
Хью опять заснул, теперь во сне он преследовал бизона по глубокому
снегу, пока окончательно не увяз в нем. Проснулся от ставшего оглушительным
грохота бега. Теперь вся масса стада катилась на запад прямо под ним, не
оставив ему и крошки мяса. Солнце взошло над долиной, а внизу все
перекатывался сплошной живой поток из пузырьков тяжелой плоти.
Было просто невыносимо видеть, как стадо бежит мимо, оставляя его
голодным. Если бы была хоть малейшая возможность прибить бизона, пока все
они не умчались... Хью огляделся.
Валун. Он понял, что не сможет его поднять, но камень выглядел
достаточно круглым, чтобы можно было попытаться подкатить его к краю скалы.
Тяжелый, конечно. И все же, если сдвинуть его с места...
Хью подполз к валуну, положил на него руки, уперся здоровой ногой,
толкнул. Камень вздрогнул, но остался на месте. Надо раскачать. Он вновь
уперся ногой, расслабил плечи, согнул руки. Толкнул, отпустил, снова
толкнул, расслабился, толкнул... С каждым разом валун качался чуть сильнее в
обе стороны. Толчок...
Камень высвободился из ямы, в которой лежал. Еще толчок. Перекатился
через кромку своего ложа. Хью опять принялся равномерно раскачивать камень.
Подполз ближе, держась за камень руками, вновь надавил. Толчок. Вперед. К
обрыву.
И вдруг валун исчез за кромкой обрыва. Вниз. Хью быстро пополз к краю,
чтобы проследить его падение. Камень в полете ударился о выступ, отскочил,
покатился к бегущему стаду, чуть не врезался в бок самки бизона и замер.
Стадо выровняло свой бег, обтекая валун.
Хью зарычал, схватил булыжник, бросил вниз. Еще! Еще... Они падали
среди стада, нечувствительные, как капли дождя. Утомившись, он остановился и
теперь просто зло смотрел вниз.
Наконец он отполз от края скалы и спустился к ручью. Напился, поел
корешков, вслед за ручьем направился к реке. Местность была неровная, ползти
приходилось медленно, раны заныли с новой силой, а лоб вновь начал пылать.
Вернулась лихорадка.
Утром вибрация почвы стала стихать. Стадо удалялось. Ушло... К полудню
Хью убедился в этом. Топот копыт стал совсем слабым. Преодолев скопление
валунов, он положил голову на руки и замер. Нет смысла торопиться, подгонять
себя, особенно когда жар чередуется с ознобом. Он закрыл глаза и стал
слушать затихающий топот.
Когда Хью проснулся, тени заметно удлинились. Он попил, умылся и
двинулся дальше к устью речушки. Вокруг что-то неуловимо изменилось.
Лишь несколько минут спустя он понял, что именно. Тишина. Земля больше
не дрожала от копыт бегущего стада.
Хью не спеша полз к реке. На пути попались еще два каменистых места,
затем склон стал более ровным. Спустившись на равнину, он немного отдохнул,
прежде чем двигаться дальше. В воздухе еще висела пыль, берега были изрыты
тысячами копыт. Кора на деревьях снизу ободрана, молодые деревца повалены и
растоптаны. Хыо пополз вперед, чтобы получше осмотреть долину.
Насколько хватал глаз, земля повсюду была одинаково взрыта. Он мысленно
намечал себе путь, а потом полз в этом направлении. Пробираясь по вспаханной
земле под полуденным солнцем, Хью решил двигаться как можно больше при свете
дня. Мало-помалу он добрался до того места, где Моро поворачивала на восток.
Богатый, сочный запах полноводной реки действовал умиротворяюще.
Когда уже стало темнеть, Хью вдруг услышал странный шум из-за
следующего поворота. В нем ясно различалось тявканье и визг. Осознав, что
это может означать, Хью почувствовал прилив сил. И поспешил вперед.
За поворотом реки он, как и ожидал, увидел тушу бизона, черную от
облепивших ее ворон. Вокруг толкались похожие на собак звери, слишком
крупные для койотов. Хью принялся поспешно озираться в поисках какого-нибудь
оружия.
На берегу валялся выброшенный водой топляк. Там можно было постараться
отыскать увесистую дубину. Хью направился туда. В излучине реки к берегу
прибивало изрядное количество древесины. Он принялся выбирать себе
достаточно тяжелую палку длиной фута в два. Наконец отыскал одну, она удобно
легла в руку и не треснула от удара о землю.
Подобравшись к туше, Хыо закричал. Подобрал камень и запустил его в
стервятников. Снова закричал, бросил еще один камень. Несколько ворон
снялись с места и стали кружить невдалеке; другие отлетели в сторону, чтобы
тут же вернуться. Три волка прервали пиршество, несколько секунд смотрели на
Хью, а потом опять вернулись к прерванной трапезе. Он нашел еще один камень.
Поднял его, бросил.
Камень упал далеко, на этот раз никто из пирующих даже не пошевелился.
Хью почувствовал, как в нем шевельнулась злоба... как же так, он,
охотник, вынужден драться со стервятниками -- а эти побирушки даже не
обращают на него внимания. Волна ярости захлестнула его, ударив в голову и
наполнив конечности бешеной силой.
Он заревел и пополз вперед, тяжело и неуклюже, словно медведь.
Размахивая перед собой дубинкой, он подбирался все ближе, и вот сорвались и
улетели с протестующими криками птицы. Волки молча смотрели на него,
медлили. Ему это было уже неважно. Если они набросятся на него, он будет
отбиваться, насколько хватит сил. Если его самого убьют и съедят -- значит
так тому и быть. Хью снова взревел.
Волки крадучись отступили от туши. Продолжая реветь он бросил им
вдогонку несколько камней. Один из волков заскулил, и вся стая скрылась в
прибрежных зарослях.
Хью бросился вперед к окровавленной туше, запустил, руки в разорванный
бок. Мясо было скользким, оно тянулось и вырывалось из рук. За что бы он ни
ухватился, добыча буквально выскользала из пальцев. В который раз он проклял
Джеми за кражу ножа. Потом с урчанием впился в мясо зубами -- кусал, рвал,
грыз. Глотая, тряс головой и следил за тенями. Потом снова сосал и пил
кровь, кусал и рвал, и все его мечты о мясе кружились в бешеном танце, в
ритме биения крови в висках. Ухватив кусок коренными зубами, он мотал
головой, отрывая его. Глотал, не жуя, и хватал новый кусок.
Пока он ел, сгустились сумерки. Из зарослей, осторожно приближаясь к
туше, появились тени. Хью услышал собственное рычание и отметил, что оно
заставило их остановиться, правда ненадолго. Хью быстро нагнул голову и
оторвал еще один кусок теплого мяса. Тени неумолимо приближались, крадучись
переставляя лапы с молчаливым упорством. Глаза волков горели в сгустившейся
тьме, и Хыо вдруг понял, что ночь принадлежит им, что дубинка его бессильна
против их питаемой тьмой смелости. Тогда он тихо отполз и взобрался на
ближайший утес. Не успел он скрыться, как волки, ворча, набросились на еду.
С красной бородой, с руками, пахнущими кровью, Хью сидел на камне и
наблюдал с высоты, как они толкаются и рычат над своей добычей. Время от
времени он сам отфыркивался и рычал, вспоминая вкус туши бизона, от которой
отрывал куски. Он облизывался и чмокал, а живот скручивался в судорогах и
урчал от непривычного содержимого. Лицо вдруг залил жар, конечности внезапно
ослабли. Его затрясло, прошиб холодный пот, голову заволокло туманом.
Силуэты волков внизу казались то очень далекими, то совсем близкими, а то
расплывались, словно во сне. Хью вытянулся на вершине каменной скалы,
положил голову на руки. Дул холодный ветер, но ему не было холодно. Волки
внизу рычали и лаяли. Хью снилось, что он там, вместе с ними, толкается,
прокладывая себе дорогу к мясу, и рвет его зубами.
Кружа на крыльях ястреба, расплескивая ястребиным ветром темное небо и
провожая дикими криками голубой раскаленный росчерк полета через плывущую
завесу туч, темные линии гор, зеленые заросли лесов, рассеченные нитями
струящейся голубизны, взмывая ввысь на крыльях ястреба, ловя ястребиным
глазом вспышки света на ледяных полях, движение грохочущих стад под пыльными
облаками на кружевных равнинах, арки радуг, горящие снежные пики за изгибами
океанского берега... исчезающий птичий крик выстраивается клином и пронзает
осень, затем бросается вниз в отвесном свинцовом падении, вырываясь из
равноденствия... вниз... вниз-ой-йе-о-о... сквозь влажный шепот, раскаленные
сполохи, ястребиный крик, охотничий клич, через Ее вечнодышащее
исполосованное Тело, тараня изломанные кряжи, проваливаясь в низины под
простреленным звездами небом, вниз, все время вниз между острых скал,
холмов, ущелий... с криком вонзаясь в пещерообразные разломы, вниз, туда,
где огненные глаза, где стены испещрены вкраплениями сверкающих минералов,
ниже, еще ниже... под тяжким весом Земли, столь тяжким, что она стонет,
когда вертится вокруг оси, и -- наконец, приземлившись, угнездившись,
нахохлившись, опускаясь еще ниже, ниже, под тяжестью мира удлиняясь,
расширяясь, расплываясь -- уже на четырех ногах, ниже, все ниже, ой-йе-о,
в...
...Начало начал, где темные потоки низвергаются сквозь тьму, где слепые
рыбы родятся в пещерах глубинных, где на стенах светящаяся плесень
вычерчивает тела и лица прародителей всех живущих племен, где хрупкий
папоротник пробивает себе дорогу сквозь угольные пласты, где бобер, олень,
медведь -- сам себе отец, где коты, рыбий народ, птица, которую он видел
мгновение назад, а может, целую жизнь, змея, летучая мышь, енот, волк, койот
и насекомые в янтаре, все видят во сне Ее тело, все сплошь в сверкающих
самоцветах и нефтяных озерах, где жаркий гул расплавленных скал, текущих
вечно, все глубже, глубже... свет подземного мира, и в вышине... мужчины и
женщины, волосатые охотники, вечные скитальцы Земли, и большие цветы,
странные, неизвестные цветы... он идет по ним, кровь на лице, во рту, в
глотке... вот он запрокидывает голову и ревет, чтобы весь подземный мир
знал, что он идет вперед, и нет силы, способной остановить его.
Его разбудило жужжание роящихся пчел. Открыв глаза, Джон увидел длинный
серо-бурый шланг, свитый изящной восьмеркой и уложенный мотком, в шесть
рядов.
Прямо под деревом, уставившись на него, монотонно шелестела большая
гремучая змея: "ш-з-з, ш-з-з". Ее хвост был высоко поднят над треугольной
головкой, темной и опасной.
Блеск сладкого хвоста в утреннем свете. Кольтер покачал головой, с
улыбкой посмотрел на змею, которая не могла достать его. С ветки, на которой
он спал, открывался прекрасный вид на ту зловонную землю, что раскинулась
перед ним. Его земля.
Кольтеров Ад... Забавно, похоже, одна из прислужниц сатаны приползла
поприветствовать меня здесь этим дивным вонючим утром...
Большая змея зашипела. Клубы желтого пара поднимались в небо. Земля
вздымалась, пучилась, вздыхала, опадала. Кольтер задумчиво посмотрел на
север.
Если индейцы осмелятся войти в долину, это вряд ли будет похоже на
прогулку в парке среди фонтанов. Шипение змеи стало низким, угрожающим.
Глядя на змею сверху вниз, Джон вспомнил запись в дневнике Мериэузера в
тот день, когда тот проснулся рядом с десятифутовой гремучей змеей.
"Погремушки, словно ряды кукурузных початков... рты розовые, клыки
белые, изогнутые. Бросок их молниеносен, но твари эти не слишком точны в
нападении, очевидно, из-за ограниченности зрения. Змея крайне опасна, но,
когда она в полдень ползет сквозь сухой кустарник, она похожа на сверкающую
струйку воды..."
Да, эта точно подписалась бы под этими строчками своей смертоносной
головкой. Льюис, прямо скажем, ошибался, оценивая способности гремучих змей.
Кольтер бросил вниз кусок коры и увидел, как извилистое тело свернулось
золотисто-коричневыми кольцами, показав кольчатое кремовое брюшко.
Ясноглазая головка, обратился он к ней, живая длань сатаны.
Змея зашипела громче, как бы с признательностью. Что будем делать? Что,
мне теперь целый день здесь сидеть? Змея метнулась в сторону, сверкнув
алмазным узором, извилисто заскользила прочь.
Так-то лучше и для тебя, и для меня! Кольтер скорчил рожу вслед змее,
которая шелковой ленточкой мелькала в низких зарослях чапарраля.
-- Сихида, -- позвал тихий голос.
Джон подумал было, что это змея, но вдруг заметил темную фигуру у
подножия дерева. Тоненький мальчик с волчьей шкурой, наброшенной на плечи.
Тело раскрашено красной и черной глиной, вокруг глаз темные кольца.
-- Как тебя называют? -- спросил Кольтер на языке кроу, не слезая с
дерева.
-- Брат Енота, -- ответил мальчик. Они принялись искоса разглядывать
друг друга. Глаза, по индейскому обычаю, двигались полукругом.
-- Сихида, -- снова позвал мальчик, подняв голову.
-- Чего тебе?
В позе мальчика было что-то просительное, умоляющий жест рукой и
плечом. Лицо, однако, оставалось непроницаемым.
Мальчик ничего не ответил.
-- Ты пришел... за мной? -- спросил Кольтер, ощупывая взглядом
горизонт. На северо-западе никого, на востоке серо-голубая трава, окрашенная
алыми лучами восходящего солнца... тоже пусто...
Мальчик молчал. Кольтер спрыгнул с дерева. Маленький индеец
инстинктивно отскочил назад. Оба уставились друг на друга, в молчании. Потом
мальчик дотронулся до руки Кольтера. Тот не двинулся, выжидая. Пальцы
мальчика пробежались вверх по руке, потерли щеку, задержались на бровях,
потрогав сначала левую, потом правую. Затем, словно маленькая упорхнувшая
птичка, рука упала. Таинственная улыбка изогнула его губы, исчезнув так же
быстро, как и появилась.
Мальчик отвернулся, рассматривая клубящийся пар Кольтерова Ада. За
туманными испарениями просматривалась водянистая почва с горячими озерками,
извергающими огонь, холодные лужицы замерзшей воды, блестевшей на солнце.
Пузырящиеся голубые лагуны. Ярко-зеленые кочки, поросшие мокрой желтой
осокой. Покрытые коркой охряные лужицы, испускающие мерзкий запах, невидимые
сернистые дымки, струящиеся в небо. Ядовито-зеленые гейзеры, словно огромные
глаза гигантских жаб, квакающих в гнилостном тумане.
Мальчик осматривал пейзаж без видимого удивления. Кольтеру стало
интересно, придает ли маленький индеец увиденному то значение, которое
почудилось ему в тот первый раз, когда он обнаружил это место. Наверное,
нет. Правда, в поверьях мандан есть нечто похожее на ад с маленькими
красными дьяволами.
В призрачных испарениях Кольтеру виделся гнев Господень. Вылетающие из
земли облачка были душами грешников, низвергнутых в ад, и теперь горящих в
серном огне. Горящая сера, смоляное озеро, туда был сослан сатана и с тех
пор властвовал над зловонными дымами, исходящими от грешных душ, их грязи,
гноя и крови.
-- Никогда не думал, что вновь увижу это, -- поморщился Кольтер,
покачивая головой при виде места, куда он зарекся возвращаться и названного
его именем.
Взор мальчика был безмятежен.
-- Что ж, тогда пойдем купаться, -- пробормотал Джон. -- Смоем скверну,
прочистим глаза, сполоснем задницу... Пойдем, сынок, я знаю местечко.
Мальчик послушно пошел следом. Джон шел между ведьмиными дымами, огибал
кипящие ключи, грязевые лужи, гейзеры, мальчик опасливо ступал след в след.
В отдалении столбы пара поднимались высоко в небо. Камни под ногами были
раскаленными, как сковороды. Земля все время дрожала. Вибрация перемежалась
глубоким подземным громом, словно спазмами неуправляемой ярости. Кольтер
пробирался сквозь скопления засохших деревьев, мертвенно-белых, как кости
скелетов, выжженных брызгами гейзеров. Вода, по которой они ступали, была
покрыта тонкой изумрудной пленкой.
По уступам они взбирались на сероватые холмы; под ногами булькали
пурпурные лужицы, по краям которых поблескивали валики из твердых отложений:
каскады пахучей мочи падали с уступа на уступ, стекая в глубокие впадины --
чаши с кипящими экскрементами.
Кольтер выбрал одну из таких ванн -- золотистую, до краев наполненную
прозрачной бирюзовой жидкостью. Разделся и улегся в теплую воду. Мальчик
присел на край водоема, окруженного насыпью из снежно-белого песка с
торчащими кое-где пучками белой, выжженной травы. Напротив чаши, по другую
сторону песчаной насыпи виднелась какое-то образование, напоминавшее комок
мокрого зеленого теста. Оно казалось живым, но на самом деле окаменело много
веков назад.
Кольтер плескался, смывая песок с высушенной солнцем кожи. Мальчик
смотрел на север, словно слышал оттуда чей-то зов.
Чуть погодя Кольтер решил окунуться в прохладный ручей неподалеку. Он
вылез и пошел к речушке, что журчала по скользким камням. Кольтер
распластался в студеном потоке, прикрыв глаза. Замерз, встал и снова пошел
отмокать в бирюзовую чашу. Так и прошел день: мужчина лениво дремал в воде,
а мальчик вглядывался вдаль, ожидая чего-то, что, похоже, и не собиралось
появляться, но оставалось на горизонте его разума. Он упорно вглядывался в
бурые холмы за опаловыми террасами Кольтерова Ада.
К концу дня Кольтер проголодался. Нашел место для стоянки на плоской
вершине холма, откуда открывался прекрасный вид на окружающую местность.
Устроил лагерь и задремал в ожидании. В отдалении слышались крики диких
гусей, расположившихся на озере по ту сторону кипящего болота. Услышав их,
мальчик моментально вскочил. Кольтер впервые увидел, как он извлекает из-под
волчьей шкуры лук и стрелы.
Мальчик ушел в заросли мертвых деревьев, а Кольтер принялся взвешивать
свои шансы. У подножия холма, где он расположился, находилось жерло
маленького гейзера, который через определенные интервалы испускал выхлопы
насыщенного серой газа. Вокруг этого небольшого отверстия -- Кольтер решил
вдруг, что именно так должен выглядеть раскрытый рот троглодита -- тонкая,
твердая известковая корка скрывала незаметную глазу кипящую жидкость,
поджидавшую неосторожного путника. А чтобы добраться до Кольтера, нужно было
еще и преодолеть несколько уступов, покрытых скользкими водорослями.
Лебедь перелетит через эту корку, решил Кольтер. Маленького сурка она
тоже, пожалуй, выдержит... Но человека, не знающего об опасности, не
пропустит. С этими мыслями он и уснул. А когда проснулся, не запомнив снов,
Хорошо отдохнувший, мальчик был тут как туг. Он ел жареного гуся, втирая
гусиный жир в волосы. Угостил Кольтера. Тот схватил гусиную ногу и принялся
жадно глотать, почти не жуя. Пировали в молчании.
Костер из веток мертвых деревьев горел неровным пламенем на сухом
холме. Ночь была звездная, воздух колючий, холодный. Но там, где они нашли
себе убежище, от раскаленных камней густой пар поднимался в небо. Вид на
туманные сады, открывавшийся с высоты, давал уверенность в относительной
безопасности.
Джон вглядывался в лицо мальчика. Ведет себя, как глухонемой, подумал
он. Посасывая сочные кости, они прислушивались к выдохам газовых струй.
Кольтеру, который бросал кости в рот троглодита, слышалась оттуда
удовлетворенная отрыжка.
Джон улегся на спину, всматриваясь в высыпавшие звезды. Наконец-то он
вновь, хоть и на короткое время, стал самим собой, человеком беспечным и
безрассудным. В этом ужасном месте он чувствовал прилив кипучей энергии,
радуясь своему богатырскому здоровью, которым всегда отличался.
Умиротворенный, он закрыл глаза, приснились ему великие равнины Запада в тот
день, когда он впервые увидел их:
...мили высокой травы и колючек, нагорья, покрытые низкой осокой,
горная смородина между скалами... великие равнины были необъятны, как
человеческий разум, подумал он тогда, любуясь оленем, бегущим не ведая троп
и дорог... здесь, где можно наткнуться лишь на случайный след мокасин,
уходящих к солнцу...
...а потом вся нетронутая эта благодать обрушилась на него: щедрое лоно
земли, не имеющие конца реки, бездонные пропасти, мохнатые, колючие,
поросшие соснами горы...
Вновь он видел маленькие круглые камни, по которым так трудно ходить, и
больших козерогов, чье мясо, как ни вари, все равно остается жестким, диких
индеек, напоминающих вкусом сапожную кожу; дни, измеряемые усталостью, когда
тащишь неуклюжую лодку вверх по течению; москитов, высасывающих из человека
жизнь; солнце, иссушающее душу; ночи, наполненные дикими, свирепыми снами...
...ясное утро, холодная ночь, тяжелый долг, подавляющий порывы духа --
завтрак из бизоньих кишок, обжаренных на костре по манданскому обычаю. Леса
с деревьями-стрелами, леса красные, ивовые и тополиные, и люди, кто -- с
опухолью, кто -- с лихорадкой...
...Льюис, думая, что целится в волка, выстрелил в кошку тигровой
желто-коричневой окраски, что притаилась у норы, готовясь к прыжку;
выстрелил-то он точно, но, когда я подбежал, чтобы посмотреть, раненое
животное исчезло, а ведь кошка была единственной в своем роде, такую мы
раньше не видели; мы потом пробовали зарисовать ее по памяти, но рисунок
имел мало общего с оригиналом...
...холодная ночь, тяжелая, долгая, тянем лодки по реке, оступаемся на
скользкой гальке, тащим наши замерзшие души вниз, вниз, вниз...
-- ...в ад? -- спрашивает Поттс с волокуши.
-- Нет, -- отвечаю.
-- Как же так, -- говорит он, -- разве по мне не видно...
-- Нет, -- говорю, -- ад нужно заслужить... туда по своей воле не
попадешь...
-- Одно, -- говорит, -- знаю: этот берег не похож на рай...
По обыкновению перебивая, в разговор влезает Льюис:
"Попал я в эту тигровую кошку или нет, точно сказать затрудняюсь, но
думаю, что попал; мое ружье пристреляно, к тому же я пользовался сошками,
которые считаю весьма полезным устройством при стрельбе на открытой
местности. Последнее время у меня вообще складывается впечатление, что все
звери в округе словно сговорились разделаться со мной. А может, некая
безумная судьба имеет намерение позабавиться на мой счет..."
...о, скалистые обрывы, и речные утесы, и сырые тени вымокших, усталых
путников, которым не хочется ничего, кроме домашнего уюта, но ветер приносит
болезни, и дождь ранит кожу, и звери в округе находятся в сговоре, находятся
в сговоре, точно вам говорю...
Джон повернулся во сне, поудобнее устраивая голову на руках. Мальчик
встал от костра, подложил еще полено, укрыл вспотевшего Кольтера своей
волчьей шкурой, прислушался к ночным призракам, к свисту и визгу кипящей
воды. А Кольтер слышал мужские голоса между столбами пара. Мелькающие
факелы. Они приближаются, идут к губам гейзера. Утром они убьют его. Ему
снилось...
Проповедь среди дымных колонн, освещенных четырьмя лунами. Льюис,
покачиваясь на пятках, смотрел на людей, скрестив на груди руки. Позади него
взмыл вверх фонтан спермы, забрызгав деревья. Люди закрыли лица платками.
Льюис, тоже забрызганный извержением, не шевельнулся, только продолжал
маниакально покачиваться на пятках, сжав губы и готовясь, словно тигровая
кошка, к броску.
-- ...Наполнил землю и покорил ее, -- гласит Библия. -- И властвовал
над рыбами морскими, и птицами небесными, и над всеми тварями живущими, что
движутся по земле...
Кольтер вскочил на ноги, исполненный праведным гневом.
-- Мы, -- возопил он, -- поклонились Зверю, печать его на наших лбах.
Мы испили крови его. И пришел Судный час. Посмотрите на это место,
оглянитесь вокруг -- адский гнев, вино Зверя. В Библии сказано: "И дым
мучений их будет восходить во веки веков, и не будут иметь покоя ни днем, ни
ночью поклоняющиеся зверю и образу его, принимающие начертание имени его".
Толпа заревела и взлетела в воздух множеством хлопающих крыльев --
вороны, взбивающие крыльями серные испарения.
А уж у Роуза печать Зверя просто была отчетливо выжжена на лбу. А все