Страница:
К этому следует присоединить уцелевшую по счастливой случайности голландскую редакцию пьесы "Сошествие во ад доктора Фауста", напечатанную впервые в Амстердаме в 1731 году из театрального наследия известного антрепренера и актера Якоба ван Рейндорпа (Jakob von Rijndorp, 1603-1720), директора Большой труппы Гаагского и Лейденского театров, двух первых постоянных театров в Нидерландах {"Das niederlandische Fangspiel des 17. Jahrhunderts (De Hellevaart van Dokter Joann Faustus), heiausg. v. E. F. Kossmann". Haag, 1210. - Ср. также: W. Creizenach. Zur Geschichte des Volksschauspiels vom Dr. Fftust. Euphorion, III, 1896, стр. 710-722 (с подробным изложением содержания пьесы).}. Труппа Рейндорпа неоднократно гастролировала в Дании и в северной Германии (в Копенгагене, Гамбурге, Любеке, Данциге и Берлине). Драма о Фаусте входила в ее репертуар, и стихотворное посвящение к печатному изданию, увидевшему свет уже после смерти Рейндорпа, называет его "главным сочинителем" этой пьесы ("dor Rijndorps pen voor't grootste deel gedieht"). На самом деле, как показал Коссман, пьеса эта перешла к Рейндорпу из театрального наследия его предшественника, Яна Баптиста ван Форненберга (Jan Baptist van Fornenbergh, 1620-1696), создателя первого в Нидерландах постоянного театра в Гааге (между 1658-1665 годами), владельцем которого после смерти Форненберга стал Рейндорп, как его главный актер и преемник по антрепризе. Автором нидерландской обработки был, по-видимому, некий Флорис Грун (Floris Groen, ум. 1689), странствующий актер, известный с середины XVII века как сочинитель театральных пьес, в числе которых современные источники называют и "Фауста". Сличение с упомянутым выше данцигским сценарием Паульсена (1669) позволяет видеть в голландской пьесе самостоятельную обработку английского или немецкого оригинала середины XVII века. Переработка Груна сделана александрийскими стихами (согласно принципам голландской классической трагедии), со вставными песенными номерами в строфической форме, и относится к середине XVII века, как и большинство других театральных работ Груна. Можно предположить позднейшее редакционное вмешательство Рейндорпа, сказавшееся в особенности в наличии ряда вставных балетных номеров, характерных и для других его постановок. Но в целом голландская пьеса в сопоставлении с немецкими афишами и старейшими текстами кукольных комедий, восходящими к XVIII веку, позволяет восстановить основные линии "Доктора Фауста" немецких комедиантов в первоначальной редакции XVII века.
Афиши немецких комедиантов дают представление об особенностях их театральной техники, отразившейся и на сценарии пьесы. Начиная с Фельтена, под влиянием итальянского оперно-балетного театра и придворной сцены расширяются зрелищные и декоративные возможности, используются театральные "машины" и всякого рода волшебные превращения, способствующие общей тенденции к трансформации трагедии доктора Фауста в пышную и эффектную феерию. Бременская афиша Фельтена (1688) содержит "всем на изумление" ряд таких зрелищных аттракционов, в то время, по-видимому, еще новых: "1. Плутон летает верхом на драконе по воздуху. 2. Колдовство Фауста и заклинание духов. 3. Пикельхеринг пытается собирать золото, но ему досаждают всякие летающие волшебные птицы. 4. Банкет у доктора Фауста, причем вся выставленная снедь превращается в разные курьезные штуки. 5. Из паштета появляются и летают по воздуху люди, собаки и кошки и другие животные. 6. Прилетает огнедышащий ворон и предрекает Фаусту смерть. 7. Наконец, Фауста уносят духи. 8. Показан будет вид ада с превосходным фейерверком". Программа эта заканчивается "маскарадом из шести персон: испанец, два фокусника, школьный учитель, крестьянин и крестьянка, каковые особенно потешно плясать будут". Затем исполняется небольшая комическая пьеска современного репертуара: "Жорж Данден" Мольера в обработке самого Фельтена (Тексты, III, 10). Балет, фейерверк и заключительная комическая интермедия становятся в дальнейшем обязательным финалом волшебной трагедии.
Афиша труппы Нейберов (Гамбург, 1738) дает подробное описание декорации пролога в аду. "Большая терраса перед подземным дворцом Плутона на реках Лета и Ахерон. По реке плывет челн, управляемый Хароном, а навстречу ему на огненном драконе летит Плутон, за которым следует весь его придворный штат духов". В финале "на сцене снова подземный дворец Плутона. Фурии окружают доктора Фауста и пляшут от радости, что заполучили его в свои владения". "Остальное зрителям будет приятнее посмотреть, чем читать на афише" (Тексты, III, 17).
Труппа верхненемецких комедиантов с итальянским антрепренером Валеротти во главе (Франкфурт, 1742) регистрирует в своей программе "особые виды, имеющие быть представленными": "1. По воздуху летит дракон с восседающим на нем Плутоном [этот номер уже сделался традиционным!]. 2. Гансвурст попадает в Фаустов заколдованный круг, и его преследуют духи. 3. Мефистофель влетает по воздуху в комнату Фауста [сцена договора]. 4. Фауст показывает герцогу Пармскому следующее: муки Тантала, затем коршуна Тития, затем камень Сизифа, затем смерть Помпея [сцена при дворе императора]. 5. Женщина превращается в фурию на глазах у всех [эпизод с Еленой!]. 6. Балет духов, во время которого фурии разрывают Фауста на куски". "В заключение балет и веселая комедия" (Тексты, III, 22).
Балетные номера сопровождают окончание каждого действия и вставляются неоднократно в середину действия в нидерландском "Фаусте": вероятно, это была наиболее существенная модернизация, которой антрепренер Рейндорп подверг в конце XVII-начале XVIII века старинную пьесу актера Флориса Груна в соответствии с новыми театральными вкусами. В угоду этим тенденциям сценически эффектная пьеса немецких комедиантов была переделана в XVIII веке в пантомиму по английскому образцу (см. выше, стр. 323), Существовало, по-видимому, несколько таких пантомим, которые ставились: в 1749 году - в Гамбурге, под заглавием "Арлекин как Фауст" (Никколини), в 1770 году - в Лейпциге (Везер), в 1772-1773 годах - снова в Гамбурге (Никколини), в 1779 году - в Вене (Тексты, III, 29, 35, 37). Никколини инсценировал также пантомиму "Арлекин слуга Фауста", очевидно - о Вагнере. По заглавию можно предположить перевод или переделку аналогичных английских пантомим Термонда "Арлекин как Фауст" и "Арлекин как Вагнер" (см. выше, стр. 324). То же, вероятно, можно сказать и о пантомиме, поставленной Везером; во всяком случае пьеса благодаря выразительной игре актера Куммера шла "с невероятным успехом" (Тексты, III, 35 и прим.). Венская пантомима, представленная "воспитанниками императорского и королевского театра", скорее всего на придворной сцене, обнаруживает самостоятельность и литературные претензии. Сценарий (на французском и немецком языках) сохранился; драматическая концентрация достигается сосредоточением действия на последнем дне жизни Фауста. Автором сценария был веймарский советник Иоганн Фридрих Шмидт, скрывшийся под псевдонимом "любителя театра" (Тексты, III, 37).
Переработки драмы о Фаусте в пантомиму объяснялись, конечно, не только модой на этот жанр, распространившейся в то время из Англии. Они свидетельствуют о потере у интеллигентного зрителя интереса к идейному содержанию драмы: литература раннего немецкого Просвещения вслед за Готшедом относилась с презрением к "простонародным" средневековым суевериям, тогда как зритель рядовой продолжал цените в этой пьесе прежде всего феерию и элементы буффонады.
Еще раньше, в 1730 году, "Доктор Фауст" был представлен в Вене, в "императорском и королевском привилегированном театре возле Каринтских ворот", как балет - "на манер немецких комедий, английских пантомим и итальянских опер", "с многочисленными театральными машинами и декорациями" (Тексты, III, 16). Либретто этого балета не сохранилось. Содержание его (за исключением завязки и развязки) не традиционно: центральным эпизодом является роман Фауста с прекрасной мельничихой, которую он похищает с помощью Мефистофеля во время сельской свадьбы у ее жениха, мельника, и параллельная любовная интрига Гансвурста с Коломбиной и ее соперницей, коварной Анджолой; среди эффектных балетных номеров упоминается парад красавиц разных национальностей, соблазняющих Фауста, различные волшебные превращения и в качестве финала - пляска ведьм, чудовищ и адских духов {Кloster, V, стр, 1020-1027.}.
В форме балета "Фауст" ставился неоднократно не только в XVIII, но и позднее, в XIX веке, на сюжетной основе трагедии Гете (см. стр. 394). Таким образом, идея Гейне написать балет на сюжет "Фауста" опиралась на давнюю театральную традицию.
В середине XVIII века братья Лобе инсценировали "Доктора Фауста" в своем театре "китайских теней" (Тексты, III, 27). Однако уже значительно раньше (1688) труппа Фельтена пользовалась "театром теней" (Schattenspiele) как дополнительной приманкой для зрителей (Тексты, III. 10).
Большой успех около того же времени имел некий Рудольф Ланг, дрессировщик собак, выступавший в Аугсбурге, Франкфурте, Иене и других городах Германии и оставивший описание своих путешествий и своего мастерства {Rudolph Lang. Kurzgefasste Reis-Bechreibung. Augsburg, 1739. - См.: "Тексты". III, 18 (Tille. Э 412, 414, стр. 1057-1062 и 1064-1066).}. Его собаки Моше и Гансвурст изображали Мефистофеля и Фауста; при словах дрессировщика: "Черт идет!", - Гансвурст, изображавший Фауста, испуганно прятался. Сохранилась гравюра, изображающая хозяина вместе с обеими собачками. Гансвурст-Фауст - в черной мантии и брыжах, Моше-Мефистофель - в звериной шкуре, с рогами и с факелом в левой руке. Гравюра эта, за отсутствием других современных документов иконографического характера, может дать некоторое представление о костюмах кукольного театра XVIII века.
Существовала в XVIII веке в репертуаре немецких комедиантов, как продолжение "Доктора Фауста", и пьеса о его ученике Кристофе Вагнере, текст которой не сохранился. Афиша труппы Валеротти, представлявшей в Франкфурте в 1742 году как "Фауста", так и "Вагнера" (Тексты, III, 23), не позволяет с полной определенностью судить об отношении театральной обработки к народному роману. За отсутствием стойкой традиции, которая опиралась бы на народную легенду, элемент зрелищный - волшебство и буффонада, - по-видимому, преобладали. Гансвурст выступал и здесь в роли комического слуги и спутника Вагнера, "мучимого духами". Кукольная комедия о Вагнере отмечена в начале XIX века в репертуаре известного предприятия Шютца и Дрэера; германист фон дер Хаген называет ее "бледным отзвуком" Фауста (Тексты, III, 40). По более позднему сообщению Штиглица (1834), "кроме самого Вагнера, в ней действовали Фауст, духи и другие чудесные явления, а также Касперле в различных ролях для увеселения публики" {"Historisches Taschenbuch von Raumer", 1834, стр. 134. - См.: Engel. Faust-Schriften, стр. 148.}. Текст, опубликованный Энгелем, не может, по-видимому, считаться подлинным {См.: K. Engel. Deutsche Puppenkomodien, Bd. V. Oldenburg, 1876, стр. 13-44: Christoph Wagner, ehemals Famulus des Doctor Johann Faust. Grosses Volksschauspiel mil Tanzen, Verwandlungen, Zaubereien etc. in sieben Akten (Fragment).}.
Широкая популярность "Доктора Фауста" в исполнении странствующих немецких трупп на протяжении всего XVII и большей части XVIII века (в особенности в народной аудитории) единодушно засвидетельствована многими сочувственными или враждебными отзывами современников - от диссертации Неймана (1683) и комментариев к "Симплициссимусу" Гриммельсгаузена (1684), до поздних упоминаний буржуазных просветителей - Готшеда (1728), побывавшего в Германии Вольтера (1767), Фридриха Николаи (1781) и др. (Тексты, III. 8, 9, 15. 31, 38). "И как влюблена была Германия, да и сейчас еще отчасти влюблена в своего "Доктора Фауста"!" - пишет Лессинг в "Письмах о новейшей немецкой литературе" (1759; Тексты, V, стр. 245).
С другой стороны, и в Германии, как в свое время в Англии, не умолкают осуждающие голоса многочисленных "верующих", в особенности официальных представителей лютеранской церкви, выступающих против пьесы, в которой на потеху публики на подмостках театра показывали "настоящее заклинание бесов, коих выпускали на сцену, и кощунственное отречение от бога во имя нечистого" (Тексты, III, 13). Как в Англии по поводу драмы Марло, так и в Германии среди суеверных зрителей ходили слухи, будто во время исполнения этой пьесы "в толпу наряженных чертями проникали и настоящие бесы, вследствие чего неоднократно случалось, что на поверку один черт оказывался лишним, и не было никакой возможности понять, откуда взялся этот четвертый, или седьмой, или двенадцатый" (Тексты, III, 9).
Рассказывали о божьей каре, которая постигала актеров, занятых в этой пьесе; например, о том, как арлекин, хвативший лишнего после представления "Фауста" на дружеской пирушке в доме базельских ткачей, оступился, спускаясь по лестнице, полетел вниз головой и разбил себе череп, "откуда явствует, что представление столь богопротивных комедий безнаказанным не остается" (Тексты, III, 11). Ревнители веры во глава с церковниками неоднократно обращались к властям с просьбами о полном запрещении этой богопротивной пьесы. Такое "высочайшее" запрещение выхлопотал в Берлине в 1703 году глава лютеранского духовного управления прусской столицы, известный пиетист доктор Шпенер (Тексты, III, 13). Подобный инцидент повторился в 1740 году в Кенигсберге, где верующие подали жалобу на антрепренера Гильфердинга за то, что он "вывел на сцене человека, который заключает союз с дьяволом и при этом по всей форме отрекается от родителей, крещения, религии и господа бога" (Тексты, III, 20). Еще позже, в 1767 году, евангелическим духовенством Франкфурта-на-Майне "в полном составе" в специальной жалобе на имя магистрата этого вольного города поставлено было в вину антрепренеру Курцу, что в его пьесе "известный архиколдун доктор Фауст" назван был профессором теологии в Виттенберге, что представляет "грубую ложь и бессовестную клевету на один из лучших и старейших университетов нашей евангелической церкви": обвинение, повторившее негодующий протест Лерхеймера, ученика Меланхтона, против народной книги Шписа (см. выше, стр. 134). Курцу пришлось на афише следующего представления, "по всемилостивейшему приказу", принести извинения, опровергнув "измышление", заимствованное им из "старинного театрального сочинения", и "по собственной воле заявить, что ни в коей мере не намеревались оскорбить сие высокое звание и выдать сию басню за истину" (Тексты, III, 33в). По странной игре случая опровержение это появилось на афише новой пьесы Лессинга - "Минна фон Барнгельм".
Можно предполагать, что драма "Доктор Фауст" должна была в конце концов искать прибежища в народном кукольном театре не только потому, что театр и драматургия раннего немецкого буржуазного Просвещения заняли враждебную позицию по отношению к пьесам старинного театра XVI-XVII веков, в которых, как писал просветитель Готшед, "можно увидеть, как колдуны в смехотворном облачении чертят знаки, круги и фигуры, бормоча при этом заклинания и нелепые магические формулы" (Тексты, III, 15). Существенную роль сыграли в этом процессе и повторные запрещения духовной цензуры, в результате которых народная драма, вытесненная понемногу из театрального обихода образованного общества,, вынуждена была "уйти в подполье".
На сцене кукольного театра "Доктор Фауст" документально засвидетельствован с середины XVIII века (Гамбург, 1746; Тексты, III, 26), однако существуют упоминания более раннего времени о "механических фигурах", которые показывали антрепренер Трей в Люнебурге уже в 1666 году (Тексты, III, 5) и какой-то неизвестный "в одном балагане в Гамбурге" в 1698 году (Тексты, III, 12). Некоторые театральные труппы пользовались куклами, как и китайскими тенями, чтобы разнообразить свой репертуар {См.: H. Kundsen. Puppenspiele. Reallexikon der deutschen Literaturwissenschaft, Bd. II, 1926, стр. 749-750. - О кукольном представлении в Любеке в 1666 г. упоминает: "Worterbuch der deutschen Volkskunde, herausg. von O. Erich u. R. Beitel". Stuttgart, 1955, стр. 617.}.
Кукольный театр был известен в Германии уже в средние века, но собственно марионетки, т. е. механические куклы, управляемые с помощью проволок, появляются впервые в XVI веке и получают широкое распространение в XVII веке. Новая техника позволила осложнить сценическую композицию: вместо двух кукол, которых мог водить кукольник, пользуясь только своими руками, он получил возможность при одном помощнике управлять движениями нескольких кукол одновременно и с помощью простых механизмов освоить некоторые традиционные зрелищные эффекты постановки "Доктора Фауста" на подмостках больших театров (полеты по воздуху, сцены с чертями, парад "героев древности", огнедышащий дракон, на котором "комическая персона" совершает свой перелет в Парму, или адский ворон, уносящий расписку Фауста, и т. п.). Однако эти зрелищные элементы, по сравнению с большим театром в силу необходимости крайне скупые и схематические, окружая старинное театральное зрелище привычной для него атмосферой необычного и чудесного, нигде не заслоняют его основного драматического содержания, рельефно выступающего в обобщенных формах народного кукольного представления.
Кукольный театр был по преимуществу театром массового, демократического зрителя; именно поэтому ранние известия о нем так немногочисленны - вплоть до времени возникновения в Германии активного интереса к народному творчеству, народному искусству и литературе, связанного-с именами Гердера и молодого Гете, с литературным движением "бури и натиска" и романтизма. "Фауст" Лессинга и в особенности "Фауст" Гете возродили эстетический интерес к народному "Фаусту", в частности к кукольной комедии о Фаусте. Одним из первых симптомов этого нового общественного интереса у интеллигентных зрителей явился небывалый успех с 1804 года периодических гастролей в Берлине кукольного театра антрепренеров Шютца и Дрэера, о которых рассказывают многие современники: посещение этого театра литературно образованной публикой стало модой, державшейся в течение ряда лет. К 1807-1808 годам относится запись исполнения Шютца, сделанная германистом фон дер Хагеном и его друзьями (Тексты, III, 40; IV, 3), которая дополняется рассказами Горна, Лейтбехера и более поздним - Эмиля Зоммера (1844) {Библиографию см.: Комментарии, стр. 402-404.}. Одновременно большим успехом пользовался мюнхенский кукольник Гейсельбрехт, с 1797 по 1807 год выступавший в различных частях Германии, чаще всего во Франкфурте-на-Майне. Рассказывают, что во время Раштадтского конгресса (1797-1799) дирекция гастролировавшего там "Theatre francais" жаловалась, что растеряла всю свою публику, "потому что все бегали смотреть театр марионеток какого-то Гейсельбрехта" {Faligan, стр. 336.}. Рукопись его "Фауста" сохранилась (Тексты, IV, 2). В последние годы своей жизни он неохотно играл эту пьесу, которая вызывала у него сомнения религиозного и морального характера.
Как Шютц, так и Гейсельбрехт, прославившись своей игрой, имели возможность в конце своей деятельности осесть: первый - в Берлине, второй во Франкфурте. Постоянный кукольный театр еще раньше появился в Вене (Kasperletheater). Существовал такой театр с 1802 года и в Кельне (под названием Hanneschen Theater); его принципалом был кукольник Кристоф Винтер, также оставивший свою обработку "Фауста" {См.: Кlostеr. V, стр. 805-818.}. В Лейпциге и Саксонии особенно прославился в начале XIX века кукольник Константин Бонешки (Boneschky, ум. 1889), фирма которого под руководством его наследников продолжала существовать до конца XIX века. Тексты "Фауста" Бонешки и его преемников также были опубликованы по рукописям {См.: W. Hamm. Das Puppenspiel vom Dr. Faust. Leipzig, 1850 (Константин Боенешки). - "Das Pupptnspiel vom Dr. Faust, herausg. v. G. Ehrhardt". Dresden, 1905 (Рихард Бонешки).}.
Однако из бродячих кукольников XIX века (как, впрочем, можно думать, и в более отдаленные времена) лишь немногие, наиболее известные и выдающиеся, играли на площадях и ярмарках крупных городов. Огромное большинство странствовало по деревням, городским местечкам и пригородам, играя на постоялых дворах и в деревенских трактирах, на базарах и сельских ярмарках и обслуживая своим искусством самые широкие народные массы в городе и деревне. Как в прошлом труппы бродячих комедиантов, они переезжали из одного места в другое в старинном фургоне, вмещавшем самого хозяина и его семью, ящик с куклами и немногочисленные театральные реквизиты. Число таких бродячих кукольников даже в конце XIX века было немалое: исследователь немецкого кукольного театра Кольман насчитывал еще в 1890 году в одной Саксонии не менее 40 хозяев, не считая владельцев более мелких "театров полишинелей" (типа "Петрушки"), переносивших добро свое на спине, как коробейники. По словам Кольмана, они проникали в самые глухие горные поселки, где никогда не видели других театральных представлений, но даже в богатых селах и небольших городах они успешно конкурировали с заезжими гастролерами из провинциальных городских театров {Kollmann, стр. 7-8.}.
Значительную часть постоянной аудитории кукольных театров составляли дети всех классов общества, в особенности в более крупных городских центрах, где образованное бюргерство привыкло смотреть на кукольный театр сверху вниз как на забаву для "простого народа".
Профессиональные навыки кукольников чаще всего передавались по наследству - от отца и мужа жене и сыну или дочери и зятю. Будущий наследник предприятия практиковался годами, сначала как помощник хозяина, разносил публике афиши и собирал их, по обычаю, по окончании представления, потом помогал главе семьи в качестве второго актера и водителя кукол. Существовали целые династии кукольников, наследовавшие от отцов своих вместе с куклами и театральным имуществом репертуар, рукописи пьес и традиции исполнения.
Репертуар этот лишь частично состоял из старинных пьес, восходящих к театральному наследию английских и немецких странствующих комедиантов, как "Доктор Фауст", "Дон Жуан", "Юдифь и Олоферн", "Генофефа и Зигфрид" и некоторые другие. В XVIII веке театральной обработке подвергались английские сентиментальные повести ("Фанни и Дерман"), популярные рыцарские и разбойничьи романы. Подвиги "благородных разбойников" - баварца Хизеля и Шиндерханнеса, прославленных народом борцов против феодального угнетения, нашли свое отражение не только в устном фольклоре, но и в народных романах и кукольных комедиях конца XVIII-начала XX века. "Робинзон Крузо" и "Хижина дяди Тома" были обработаны для театра марионеток, как и баллада Шиллера "Фридолин" ("Der Gang nach dem Eisenhammer") и др.
Знакомство исследователей с этим репертуаром основано на рукописях кукольников, в значительно меньшей степени - на записях, сделанных во время представлений. Кукольники играли частью по памяти, но гораздо чаще - по рукописям, своеобразным режиссерским спискам, сохраняя свободу импровизации для роли "комического персонажа". Списки эти переходили по наследству, переписывались, переделывались по вкусу принципала, иногда перекупались одним кукольником у другого, но в то же время прятались от конкурентов. Многие кукольники уверяли собирателей, что не имеют рукописей, из боязни "потерять хлеб". Так, в романе Карла Гольтея "Бродячий люд" ("Vagabunden", 1851) кукольник Дрэер заявляет: "У нас все передается от отца к сыну; один выучивает от другого наизусть, а потом носишь всю историю с собой в голове. Каждый из нас должен принести клятву, что никогда не запишет ни одной строки, чтобы рукопись не попала в недобрые руки и мы не лишились хлеба". Однако, несмотря на это, многим собирателям удалось собрать обширные коллекции таких режиссерских списков, частью в оригиналах, частью в копиях. Коллекция Кольмана насчитывала, например, около 100 рукописей, приобретенных от 23 разных кукольников, из них 15 текстов "Доктора Фауста" {Там же, стр. 17.}.
К сожалению, списки кукольного "Фауста", известные до сих пор, все переписаны в XIX веке, и текст их далеко не в точности отражает первоначальную форму народной кукольной комедии. Кукольники, как представители живого народного искусства, не относились к унаследованному тексту как к музейному экспонату. Подобно тому как импровизации комического актера всегда частично приспособлялись к современности, так содержание и стиль народной драмы в целом понемногу изменялись, перерабатываясь исполнителями в общих рамках традиции согласно их вкусу, менявшемуся вместе с мировоззрением и вкусами народной аудитории. Удачные находки заимствовались одним исполнителем у другого, влияли и новые литературные вкусы в той мере, как они проникали вместе с новыми сюжетами в народное искусство. Об этом свидетельствует, в частности, воздействие на кукольные комедии о Фаусте различных позднейших литературных обработок этого сюжета: романа Клингера (1791), ультраромантической трагедии Клингемана (1815), реже - более далекого от традиции "Фауста" Гете (1808).
Всего до настоящего времени, кроме старых текстов Шютца-Дрэера и Гейсельбрехта, опубликовано более 20 различных списков кукольного "Доктора Фауста", некоторые с вариантами (библиографию см. стр. 402 сл.): в Германии - из Аугсбурга, Берлина, Веймара, Кельна, Лейпцига (Бонешки и его школа), Майнской Франконии (район Вюрцбурга), Ольденбурга, Страсбурга, Хемница (теперь Карлмарксштадт в Саксонии), Ульма; в Австрии - из окрестностей Вены (Нижняя Австрия) и из Тироля. В Тироле "Фауст" сохранился также в репертуаре старинного крестьянского самодеятельного театра, до сих пор существующего в некоторых отдаленных горных селениях верхней Баварии и южной Австрии.
Афиши немецких комедиантов дают представление об особенностях их театральной техники, отразившейся и на сценарии пьесы. Начиная с Фельтена, под влиянием итальянского оперно-балетного театра и придворной сцены расширяются зрелищные и декоративные возможности, используются театральные "машины" и всякого рода волшебные превращения, способствующие общей тенденции к трансформации трагедии доктора Фауста в пышную и эффектную феерию. Бременская афиша Фельтена (1688) содержит "всем на изумление" ряд таких зрелищных аттракционов, в то время, по-видимому, еще новых: "1. Плутон летает верхом на драконе по воздуху. 2. Колдовство Фауста и заклинание духов. 3. Пикельхеринг пытается собирать золото, но ему досаждают всякие летающие волшебные птицы. 4. Банкет у доктора Фауста, причем вся выставленная снедь превращается в разные курьезные штуки. 5. Из паштета появляются и летают по воздуху люди, собаки и кошки и другие животные. 6. Прилетает огнедышащий ворон и предрекает Фаусту смерть. 7. Наконец, Фауста уносят духи. 8. Показан будет вид ада с превосходным фейерверком". Программа эта заканчивается "маскарадом из шести персон: испанец, два фокусника, школьный учитель, крестьянин и крестьянка, каковые особенно потешно плясать будут". Затем исполняется небольшая комическая пьеска современного репертуара: "Жорж Данден" Мольера в обработке самого Фельтена (Тексты, III, 10). Балет, фейерверк и заключительная комическая интермедия становятся в дальнейшем обязательным финалом волшебной трагедии.
Афиша труппы Нейберов (Гамбург, 1738) дает подробное описание декорации пролога в аду. "Большая терраса перед подземным дворцом Плутона на реках Лета и Ахерон. По реке плывет челн, управляемый Хароном, а навстречу ему на огненном драконе летит Плутон, за которым следует весь его придворный штат духов". В финале "на сцене снова подземный дворец Плутона. Фурии окружают доктора Фауста и пляшут от радости, что заполучили его в свои владения". "Остальное зрителям будет приятнее посмотреть, чем читать на афише" (Тексты, III, 17).
Труппа верхненемецких комедиантов с итальянским антрепренером Валеротти во главе (Франкфурт, 1742) регистрирует в своей программе "особые виды, имеющие быть представленными": "1. По воздуху летит дракон с восседающим на нем Плутоном [этот номер уже сделался традиционным!]. 2. Гансвурст попадает в Фаустов заколдованный круг, и его преследуют духи. 3. Мефистофель влетает по воздуху в комнату Фауста [сцена договора]. 4. Фауст показывает герцогу Пармскому следующее: муки Тантала, затем коршуна Тития, затем камень Сизифа, затем смерть Помпея [сцена при дворе императора]. 5. Женщина превращается в фурию на глазах у всех [эпизод с Еленой!]. 6. Балет духов, во время которого фурии разрывают Фауста на куски". "В заключение балет и веселая комедия" (Тексты, III, 22).
Балетные номера сопровождают окончание каждого действия и вставляются неоднократно в середину действия в нидерландском "Фаусте": вероятно, это была наиболее существенная модернизация, которой антрепренер Рейндорп подверг в конце XVII-начале XVIII века старинную пьесу актера Флориса Груна в соответствии с новыми театральными вкусами. В угоду этим тенденциям сценически эффектная пьеса немецких комедиантов была переделана в XVIII веке в пантомиму по английскому образцу (см. выше, стр. 323), Существовало, по-видимому, несколько таких пантомим, которые ставились: в 1749 году - в Гамбурге, под заглавием "Арлекин как Фауст" (Никколини), в 1770 году - в Лейпциге (Везер), в 1772-1773 годах - снова в Гамбурге (Никколини), в 1779 году - в Вене (Тексты, III, 29, 35, 37). Никколини инсценировал также пантомиму "Арлекин слуга Фауста", очевидно - о Вагнере. По заглавию можно предположить перевод или переделку аналогичных английских пантомим Термонда "Арлекин как Фауст" и "Арлекин как Вагнер" (см. выше, стр. 324). То же, вероятно, можно сказать и о пантомиме, поставленной Везером; во всяком случае пьеса благодаря выразительной игре актера Куммера шла "с невероятным успехом" (Тексты, III, 35 и прим.). Венская пантомима, представленная "воспитанниками императорского и королевского театра", скорее всего на придворной сцене, обнаруживает самостоятельность и литературные претензии. Сценарий (на французском и немецком языках) сохранился; драматическая концентрация достигается сосредоточением действия на последнем дне жизни Фауста. Автором сценария был веймарский советник Иоганн Фридрих Шмидт, скрывшийся под псевдонимом "любителя театра" (Тексты, III, 37).
Переработки драмы о Фаусте в пантомиму объяснялись, конечно, не только модой на этот жанр, распространившейся в то время из Англии. Они свидетельствуют о потере у интеллигентного зрителя интереса к идейному содержанию драмы: литература раннего немецкого Просвещения вслед за Готшедом относилась с презрением к "простонародным" средневековым суевериям, тогда как зритель рядовой продолжал цените в этой пьесе прежде всего феерию и элементы буффонады.
Еще раньше, в 1730 году, "Доктор Фауст" был представлен в Вене, в "императорском и королевском привилегированном театре возле Каринтских ворот", как балет - "на манер немецких комедий, английских пантомим и итальянских опер", "с многочисленными театральными машинами и декорациями" (Тексты, III, 16). Либретто этого балета не сохранилось. Содержание его (за исключением завязки и развязки) не традиционно: центральным эпизодом является роман Фауста с прекрасной мельничихой, которую он похищает с помощью Мефистофеля во время сельской свадьбы у ее жениха, мельника, и параллельная любовная интрига Гансвурста с Коломбиной и ее соперницей, коварной Анджолой; среди эффектных балетных номеров упоминается парад красавиц разных национальностей, соблазняющих Фауста, различные волшебные превращения и в качестве финала - пляска ведьм, чудовищ и адских духов {Кloster, V, стр, 1020-1027.}.
В форме балета "Фауст" ставился неоднократно не только в XVIII, но и позднее, в XIX веке, на сюжетной основе трагедии Гете (см. стр. 394). Таким образом, идея Гейне написать балет на сюжет "Фауста" опиралась на давнюю театральную традицию.
В середине XVIII века братья Лобе инсценировали "Доктора Фауста" в своем театре "китайских теней" (Тексты, III, 27). Однако уже значительно раньше (1688) труппа Фельтена пользовалась "театром теней" (Schattenspiele) как дополнительной приманкой для зрителей (Тексты, III. 10).
Большой успех около того же времени имел некий Рудольф Ланг, дрессировщик собак, выступавший в Аугсбурге, Франкфурте, Иене и других городах Германии и оставивший описание своих путешествий и своего мастерства {Rudolph Lang. Kurzgefasste Reis-Bechreibung. Augsburg, 1739. - См.: "Тексты". III, 18 (Tille. Э 412, 414, стр. 1057-1062 и 1064-1066).}. Его собаки Моше и Гансвурст изображали Мефистофеля и Фауста; при словах дрессировщика: "Черт идет!", - Гансвурст, изображавший Фауста, испуганно прятался. Сохранилась гравюра, изображающая хозяина вместе с обеими собачками. Гансвурст-Фауст - в черной мантии и брыжах, Моше-Мефистофель - в звериной шкуре, с рогами и с факелом в левой руке. Гравюра эта, за отсутствием других современных документов иконографического характера, может дать некоторое представление о костюмах кукольного театра XVIII века.
Существовала в XVIII веке в репертуаре немецких комедиантов, как продолжение "Доктора Фауста", и пьеса о его ученике Кристофе Вагнере, текст которой не сохранился. Афиша труппы Валеротти, представлявшей в Франкфурте в 1742 году как "Фауста", так и "Вагнера" (Тексты, III, 23), не позволяет с полной определенностью судить об отношении театральной обработки к народному роману. За отсутствием стойкой традиции, которая опиралась бы на народную легенду, элемент зрелищный - волшебство и буффонада, - по-видимому, преобладали. Гансвурст выступал и здесь в роли комического слуги и спутника Вагнера, "мучимого духами". Кукольная комедия о Вагнере отмечена в начале XIX века в репертуаре известного предприятия Шютца и Дрэера; германист фон дер Хаген называет ее "бледным отзвуком" Фауста (Тексты, III, 40). По более позднему сообщению Штиглица (1834), "кроме самого Вагнера, в ней действовали Фауст, духи и другие чудесные явления, а также Касперле в различных ролях для увеселения публики" {"Historisches Taschenbuch von Raumer", 1834, стр. 134. - См.: Engel. Faust-Schriften, стр. 148.}. Текст, опубликованный Энгелем, не может, по-видимому, считаться подлинным {См.: K. Engel. Deutsche Puppenkomodien, Bd. V. Oldenburg, 1876, стр. 13-44: Christoph Wagner, ehemals Famulus des Doctor Johann Faust. Grosses Volksschauspiel mil Tanzen, Verwandlungen, Zaubereien etc. in sieben Akten (Fragment).}.
Широкая популярность "Доктора Фауста" в исполнении странствующих немецких трупп на протяжении всего XVII и большей части XVIII века (в особенности в народной аудитории) единодушно засвидетельствована многими сочувственными или враждебными отзывами современников - от диссертации Неймана (1683) и комментариев к "Симплициссимусу" Гриммельсгаузена (1684), до поздних упоминаний буржуазных просветителей - Готшеда (1728), побывавшего в Германии Вольтера (1767), Фридриха Николаи (1781) и др. (Тексты, III. 8, 9, 15. 31, 38). "И как влюблена была Германия, да и сейчас еще отчасти влюблена в своего "Доктора Фауста"!" - пишет Лессинг в "Письмах о новейшей немецкой литературе" (1759; Тексты, V, стр. 245).
С другой стороны, и в Германии, как в свое время в Англии, не умолкают осуждающие голоса многочисленных "верующих", в особенности официальных представителей лютеранской церкви, выступающих против пьесы, в которой на потеху публики на подмостках театра показывали "настоящее заклинание бесов, коих выпускали на сцену, и кощунственное отречение от бога во имя нечистого" (Тексты, III, 13). Как в Англии по поводу драмы Марло, так и в Германии среди суеверных зрителей ходили слухи, будто во время исполнения этой пьесы "в толпу наряженных чертями проникали и настоящие бесы, вследствие чего неоднократно случалось, что на поверку один черт оказывался лишним, и не было никакой возможности понять, откуда взялся этот четвертый, или седьмой, или двенадцатый" (Тексты, III, 9).
Рассказывали о божьей каре, которая постигала актеров, занятых в этой пьесе; например, о том, как арлекин, хвативший лишнего после представления "Фауста" на дружеской пирушке в доме базельских ткачей, оступился, спускаясь по лестнице, полетел вниз головой и разбил себе череп, "откуда явствует, что представление столь богопротивных комедий безнаказанным не остается" (Тексты, III, 11). Ревнители веры во глава с церковниками неоднократно обращались к властям с просьбами о полном запрещении этой богопротивной пьесы. Такое "высочайшее" запрещение выхлопотал в Берлине в 1703 году глава лютеранского духовного управления прусской столицы, известный пиетист доктор Шпенер (Тексты, III, 13). Подобный инцидент повторился в 1740 году в Кенигсберге, где верующие подали жалобу на антрепренера Гильфердинга за то, что он "вывел на сцене человека, который заключает союз с дьяволом и при этом по всей форме отрекается от родителей, крещения, религии и господа бога" (Тексты, III, 20). Еще позже, в 1767 году, евангелическим духовенством Франкфурта-на-Майне "в полном составе" в специальной жалобе на имя магистрата этого вольного города поставлено было в вину антрепренеру Курцу, что в его пьесе "известный архиколдун доктор Фауст" назван был профессором теологии в Виттенберге, что представляет "грубую ложь и бессовестную клевету на один из лучших и старейших университетов нашей евангелической церкви": обвинение, повторившее негодующий протест Лерхеймера, ученика Меланхтона, против народной книги Шписа (см. выше, стр. 134). Курцу пришлось на афише следующего представления, "по всемилостивейшему приказу", принести извинения, опровергнув "измышление", заимствованное им из "старинного театрального сочинения", и "по собственной воле заявить, что ни в коей мере не намеревались оскорбить сие высокое звание и выдать сию басню за истину" (Тексты, III, 33в). По странной игре случая опровержение это появилось на афише новой пьесы Лессинга - "Минна фон Барнгельм".
Можно предполагать, что драма "Доктор Фауст" должна была в конце концов искать прибежища в народном кукольном театре не только потому, что театр и драматургия раннего немецкого буржуазного Просвещения заняли враждебную позицию по отношению к пьесам старинного театра XVI-XVII веков, в которых, как писал просветитель Готшед, "можно увидеть, как колдуны в смехотворном облачении чертят знаки, круги и фигуры, бормоча при этом заклинания и нелепые магические формулы" (Тексты, III, 15). Существенную роль сыграли в этом процессе и повторные запрещения духовной цензуры, в результате которых народная драма, вытесненная понемногу из театрального обихода образованного общества,, вынуждена была "уйти в подполье".
На сцене кукольного театра "Доктор Фауст" документально засвидетельствован с середины XVIII века (Гамбург, 1746; Тексты, III, 26), однако существуют упоминания более раннего времени о "механических фигурах", которые показывали антрепренер Трей в Люнебурге уже в 1666 году (Тексты, III, 5) и какой-то неизвестный "в одном балагане в Гамбурге" в 1698 году (Тексты, III, 12). Некоторые театральные труппы пользовались куклами, как и китайскими тенями, чтобы разнообразить свой репертуар {См.: H. Kundsen. Puppenspiele. Reallexikon der deutschen Literaturwissenschaft, Bd. II, 1926, стр. 749-750. - О кукольном представлении в Любеке в 1666 г. упоминает: "Worterbuch der deutschen Volkskunde, herausg. von O. Erich u. R. Beitel". Stuttgart, 1955, стр. 617.}.
Кукольный театр был известен в Германии уже в средние века, но собственно марионетки, т. е. механические куклы, управляемые с помощью проволок, появляются впервые в XVI веке и получают широкое распространение в XVII веке. Новая техника позволила осложнить сценическую композицию: вместо двух кукол, которых мог водить кукольник, пользуясь только своими руками, он получил возможность при одном помощнике управлять движениями нескольких кукол одновременно и с помощью простых механизмов освоить некоторые традиционные зрелищные эффекты постановки "Доктора Фауста" на подмостках больших театров (полеты по воздуху, сцены с чертями, парад "героев древности", огнедышащий дракон, на котором "комическая персона" совершает свой перелет в Парму, или адский ворон, уносящий расписку Фауста, и т. п.). Однако эти зрелищные элементы, по сравнению с большим театром в силу необходимости крайне скупые и схематические, окружая старинное театральное зрелище привычной для него атмосферой необычного и чудесного, нигде не заслоняют его основного драматического содержания, рельефно выступающего в обобщенных формах народного кукольного представления.
Кукольный театр был по преимуществу театром массового, демократического зрителя; именно поэтому ранние известия о нем так немногочисленны - вплоть до времени возникновения в Германии активного интереса к народному творчеству, народному искусству и литературе, связанного-с именами Гердера и молодого Гете, с литературным движением "бури и натиска" и романтизма. "Фауст" Лессинга и в особенности "Фауст" Гете возродили эстетический интерес к народному "Фаусту", в частности к кукольной комедии о Фаусте. Одним из первых симптомов этого нового общественного интереса у интеллигентных зрителей явился небывалый успех с 1804 года периодических гастролей в Берлине кукольного театра антрепренеров Шютца и Дрэера, о которых рассказывают многие современники: посещение этого театра литературно образованной публикой стало модой, державшейся в течение ряда лет. К 1807-1808 годам относится запись исполнения Шютца, сделанная германистом фон дер Хагеном и его друзьями (Тексты, III, 40; IV, 3), которая дополняется рассказами Горна, Лейтбехера и более поздним - Эмиля Зоммера (1844) {Библиографию см.: Комментарии, стр. 402-404.}. Одновременно большим успехом пользовался мюнхенский кукольник Гейсельбрехт, с 1797 по 1807 год выступавший в различных частях Германии, чаще всего во Франкфурте-на-Майне. Рассказывают, что во время Раштадтского конгресса (1797-1799) дирекция гастролировавшего там "Theatre francais" жаловалась, что растеряла всю свою публику, "потому что все бегали смотреть театр марионеток какого-то Гейсельбрехта" {Faligan, стр. 336.}. Рукопись его "Фауста" сохранилась (Тексты, IV, 2). В последние годы своей жизни он неохотно играл эту пьесу, которая вызывала у него сомнения религиозного и морального характера.
Как Шютц, так и Гейсельбрехт, прославившись своей игрой, имели возможность в конце своей деятельности осесть: первый - в Берлине, второй во Франкфурте. Постоянный кукольный театр еще раньше появился в Вене (Kasperletheater). Существовал такой театр с 1802 года и в Кельне (под названием Hanneschen Theater); его принципалом был кукольник Кристоф Винтер, также оставивший свою обработку "Фауста" {См.: Кlostеr. V, стр. 805-818.}. В Лейпциге и Саксонии особенно прославился в начале XIX века кукольник Константин Бонешки (Boneschky, ум. 1889), фирма которого под руководством его наследников продолжала существовать до конца XIX века. Тексты "Фауста" Бонешки и его преемников также были опубликованы по рукописям {См.: W. Hamm. Das Puppenspiel vom Dr. Faust. Leipzig, 1850 (Константин Боенешки). - "Das Pupptnspiel vom Dr. Faust, herausg. v. G. Ehrhardt". Dresden, 1905 (Рихард Бонешки).}.
Однако из бродячих кукольников XIX века (как, впрочем, можно думать, и в более отдаленные времена) лишь немногие, наиболее известные и выдающиеся, играли на площадях и ярмарках крупных городов. Огромное большинство странствовало по деревням, городским местечкам и пригородам, играя на постоялых дворах и в деревенских трактирах, на базарах и сельских ярмарках и обслуживая своим искусством самые широкие народные массы в городе и деревне. Как в прошлом труппы бродячих комедиантов, они переезжали из одного места в другое в старинном фургоне, вмещавшем самого хозяина и его семью, ящик с куклами и немногочисленные театральные реквизиты. Число таких бродячих кукольников даже в конце XIX века было немалое: исследователь немецкого кукольного театра Кольман насчитывал еще в 1890 году в одной Саксонии не менее 40 хозяев, не считая владельцев более мелких "театров полишинелей" (типа "Петрушки"), переносивших добро свое на спине, как коробейники. По словам Кольмана, они проникали в самые глухие горные поселки, где никогда не видели других театральных представлений, но даже в богатых селах и небольших городах они успешно конкурировали с заезжими гастролерами из провинциальных городских театров {Kollmann, стр. 7-8.}.
Значительную часть постоянной аудитории кукольных театров составляли дети всех классов общества, в особенности в более крупных городских центрах, где образованное бюргерство привыкло смотреть на кукольный театр сверху вниз как на забаву для "простого народа".
Профессиональные навыки кукольников чаще всего передавались по наследству - от отца и мужа жене и сыну или дочери и зятю. Будущий наследник предприятия практиковался годами, сначала как помощник хозяина, разносил публике афиши и собирал их, по обычаю, по окончании представления, потом помогал главе семьи в качестве второго актера и водителя кукол. Существовали целые династии кукольников, наследовавшие от отцов своих вместе с куклами и театральным имуществом репертуар, рукописи пьес и традиции исполнения.
Репертуар этот лишь частично состоял из старинных пьес, восходящих к театральному наследию английских и немецких странствующих комедиантов, как "Доктор Фауст", "Дон Жуан", "Юдифь и Олоферн", "Генофефа и Зигфрид" и некоторые другие. В XVIII веке театральной обработке подвергались английские сентиментальные повести ("Фанни и Дерман"), популярные рыцарские и разбойничьи романы. Подвиги "благородных разбойников" - баварца Хизеля и Шиндерханнеса, прославленных народом борцов против феодального угнетения, нашли свое отражение не только в устном фольклоре, но и в народных романах и кукольных комедиях конца XVIII-начала XX века. "Робинзон Крузо" и "Хижина дяди Тома" были обработаны для театра марионеток, как и баллада Шиллера "Фридолин" ("Der Gang nach dem Eisenhammer") и др.
Знакомство исследователей с этим репертуаром основано на рукописях кукольников, в значительно меньшей степени - на записях, сделанных во время представлений. Кукольники играли частью по памяти, но гораздо чаще - по рукописям, своеобразным режиссерским спискам, сохраняя свободу импровизации для роли "комического персонажа". Списки эти переходили по наследству, переписывались, переделывались по вкусу принципала, иногда перекупались одним кукольником у другого, но в то же время прятались от конкурентов. Многие кукольники уверяли собирателей, что не имеют рукописей, из боязни "потерять хлеб". Так, в романе Карла Гольтея "Бродячий люд" ("Vagabunden", 1851) кукольник Дрэер заявляет: "У нас все передается от отца к сыну; один выучивает от другого наизусть, а потом носишь всю историю с собой в голове. Каждый из нас должен принести клятву, что никогда не запишет ни одной строки, чтобы рукопись не попала в недобрые руки и мы не лишились хлеба". Однако, несмотря на это, многим собирателям удалось собрать обширные коллекции таких режиссерских списков, частью в оригиналах, частью в копиях. Коллекция Кольмана насчитывала, например, около 100 рукописей, приобретенных от 23 разных кукольников, из них 15 текстов "Доктора Фауста" {Там же, стр. 17.}.
К сожалению, списки кукольного "Фауста", известные до сих пор, все переписаны в XIX веке, и текст их далеко не в точности отражает первоначальную форму народной кукольной комедии. Кукольники, как представители живого народного искусства, не относились к унаследованному тексту как к музейному экспонату. Подобно тому как импровизации комического актера всегда частично приспособлялись к современности, так содержание и стиль народной драмы в целом понемногу изменялись, перерабатываясь исполнителями в общих рамках традиции согласно их вкусу, менявшемуся вместе с мировоззрением и вкусами народной аудитории. Удачные находки заимствовались одним исполнителем у другого, влияли и новые литературные вкусы в той мере, как они проникали вместе с новыми сюжетами в народное искусство. Об этом свидетельствует, в частности, воздействие на кукольные комедии о Фаусте различных позднейших литературных обработок этого сюжета: романа Клингера (1791), ультраромантической трагедии Клингемана (1815), реже - более далекого от традиции "Фауста" Гете (1808).
Всего до настоящего времени, кроме старых текстов Шютца-Дрэера и Гейсельбрехта, опубликовано более 20 различных списков кукольного "Доктора Фауста", некоторые с вариантами (библиографию см. стр. 402 сл.): в Германии - из Аугсбурга, Берлина, Веймара, Кельна, Лейпцига (Бонешки и его школа), Майнской Франконии (район Вюрцбурга), Ольденбурга, Страсбурга, Хемница (теперь Карлмарксштадт в Саксонии), Ульма; в Австрии - из окрестностей Вены (Нижняя Австрия) и из Тироля. В Тироле "Фауст" сохранился также в репертуаре старинного крестьянского самодеятельного театра, до сих пор существующего в некоторых отдаленных горных селениях верхней Баварии и южной Австрии.