Страница:
Успокоившись, мальчуган решил отправиться дальше в прошлое и перевел
время сразу на тысячу лет назад. Все повторилось: темнота, тихий гул
моторов, вибрация...
На этот раз он оказался в помещении старинного дворца, которое освещали
золотые светильники. Пол в помещении был устлан пушистыми коврами. На
небольшом возвышении среди груды подушек восседал властного вида мужчина
средних лет в богато расшитом золотом халате, а рядом были две женщины в
полупрозрачных кофточках и цветастых шароварах.
Женщина помоложе произнесла:
-- Сестра, уже наступила ночь, и я хочу услышать продолжение твоей
интересной истории, если соблаговолит наш повелитель.
Обе повернулись к мужчине. Тот поощрительно улыбнулся, давая
разрешение. Все трое уселись поудобнее, и старшая начала рассказ:
-- Дошло до меня, о счастливый царь, что Абд-Аллах морской
сказал рыбаку: "Когда ты придешь в это место и не увидишь меня, позови
и скажи: "Где ты, о Абд-Аллах, о морской?" И я сейчас же окажусь подле тебя.
А ты -- как твое имя?" -- "Мое имя Абд-Аллах",-- ответил рыбак. И морской
сказал: "Ты Абд-Аллах земной, а я Абд-Аллах морской. Постой здесь, я пойду и
принесу тебе подарок".--"Слушаюсь и повинуюсь!"--сказал рыбак. И Абд-Аллах
морской ушел в море...
"Да ведь это же Шахразада! -- воскликнул про себя Алишер.-- Она
рассказывает сказки царю Шахрияру. Об этом в книге "Тысяча и одна ночь"
написано. А с ней ее сестра... Забыл, как звать ее. Расскажу ребятам -- не
поверят, что я видел саму Шахразаду. Вот удивятся!"
Еще некоторое время мальчик слушал историю о рыбаке Абд-Аллахе земном и
Абд-Аллахе морском, но потом сказка показалась ему довольно скучной, и он
отправился дальше в глубь времен...
Было утро. Над степью всходило оранжевое лохматое солнце. Слева и
справа от хронокара виднелись шатры, древки копий со стягами, лохматые
бунчуки. Вокруг костров сидели вооруженные люди. Друг против друга
расположены были два вражеских стана.
В стане справа возникло оживление, засуетились, забегали люди,
седлались лошади. В толпе слуг появился всадник на могучем скакуне.
Навстречу ему выехал соперник на такой же рослой лошади. Они съехались
почти у самого невидимого им хронокара. Противники были достойны друг друга.
Оба богатырского вида, в полном воинском убранстве, только один уже был с
седой бородой, а щеки второго покрывал юношеский румянец.
Молодой приветливо улыбнулся старому и заговорил стихами:
Как отдыхал ты ночью, лев могучий?
Что ты угрюм, как сумрачная туча?
Скажи мне правду, витязь, каково
Теперь желанье сердца твоего?
"Почему он говорит стихами? -- удивился Алишер.-- Неужели так было
принято в те времена?" А юноша продолжал:
К тебе невольно сердце склонно,
Кто ты такой, я думаю невольно,--
Из рода славных ты богатырей?
О родословной расскажи своей...
Не ты ли сын богатыря Дастана,
Рустам великий из Забулистана?
Нахмурясь, старый богатырь заговорил тоже стихами:
О славы ищущий, подумай сам:
Такие речи не пристали нам.
Вчера мы разошлись и дали слово,
Что рано утром бой начнем мы снова.
Зачем напрасно время нам тянуть?
Молодой воин вздохнул. Наверное, не хотел он боя, но делать было
нечего. Он легко спрыгнул с могучего коня и пошел на противника, который уже
тоже стоял на земле. Схватка оказалась короткой: молодой воин ловко ухватил
соперника, поднял и бросил наземь. Победитель придавил его к земле и вынул
блестящий кинжал.
Алишер ахнул.
В это время снова заговорил старый богатырь. Даже в такой момент он
изъяснялся стихами:
Но есть такой закон для мужа чести,--
Не должен, и во время правой мести,
Его булатом он разить,
Хоть и сумел на землю повалить.
И только за исход второго боя
Венчается он славою героя.
И если дважды одолеет он,
То может убивать.
Таков закон.
Эти слова подействовали на молодого, как огонь на воск. Могучий телом и
юный душой, он, видимо, еще не был знаком с хитростью и лукавством. Он
опустил руку с кинжалом, освободил противника, даже помог ему встать,
очиститься от пыли, оправить одежду и доспехи.
Догадка мелькнула в сознании мальчика: эти могучие бойцы -- слонотелый
исполин Рустам и его сын Сухраб! Но они сами еще не знают имен друг друга.
Сухраб пытается выяснить имя своего соперника, но тот молчит, подозревая
какую-либо хитрость. Назавтра они сойдутся в новом поединке, и хитростью
Рустам убьет Сухраба, убьет своего сына. А когда узнает об этом, то день для
него станет ночью. Он будет рыдать, рвать на себе волосы.
Но такого не должно быть, он, Алишер, помешает сыноубийству, помешает
во что бы то ни стало! Выходить из времяхода запрещено, но пусть его
накажут, пусть! Зато он спасет несчастного Сухраба!..
Мальчик стремительно бросился к выходному люку, распахнул его и прыгнул
наружу. Но вместо залитой солнцем степи неожиданно оказался в полумраке
комнаты. И столкнулся с отцом.
Еще ничего не понимая, Алишер выкрикнул:
-- Там Рустам, он убьет Сухраба! Нужно ему помешать! Я должен ему
помешать!
-- Успокойся, сынок,-- ласково произнес отец,-- ты дома. А Рустам и
Сухраб -- это сказочные герои. Сказочные! В действительности они никогда не
существовали.
-- Но я их видел,-- ошеломленно прошептал Алишер,-- видел, когда
путешествовал в прошлое.
-- Ну что ж,-- сказал отец,-- давай зайдем в библохронокар и все
выясним. Нехорошо, конечно, что ты воспользовался им без разрешения, не
зная, как им управлять. Но это ведь не настоящая машина времени, а только ее
имитация. Приставка "библо", точнее "библион", в переводе с греческого
означает "книга". Так что, "Библохронокар-1 эй" расшифровывается примерно
так: машина для путешествий во времени по книжным мирам, модель первая,
экспериментальная игрушка. Мы уже сделали несколько опытных образцов в нашем
институте. И одну из них я сам собрал для тебя. Только, наверное, зря! --
Отец строго посмотрел на сына.
-- Прости меня, пожалуйста, папа,-- опустил голову Алишер,-- я больше
не буду. Честное слово!
-- Что ж, придется простить.-- Отец улыбнулся.-- Как тебя не простить,
если завтра день твоего рождения. Но посмотрим, что ты видел, путешествуя по
книжному миру. Гляди, мы можем воспроизвести заново все твое путешествие,
оно записано в памяти кибер-мозга библохронокара.
Мальчик с отцом еще раз просмотрел сцены сбора пошлин у ворот Бухары,
Шахразаду в покоях царя Шахрияра и поединок Рустама с Сухрабом...
-- И вот тут ты выпрыгнул, побежал спасать Сухраба,-- задумчиво сказал
отец,-- да, иллюзия полная. Похоже на настоящее путешествие в прошлое, куда
детей пускать рискованно, что, кстати, подтверждает и случай с тобой. Ты бы
там такого натворил!.. Но сейчас речь о другом. Я объясню, где ты побывал.
Сначала попал в книгу Леонида Соловьева "Повесть о Ходже Насреддине".
Наверное, ты узнал его?
Алишер кивнул.
-- Потом оказался в "Тысяче и одной ночи". Кое-какие сказки оттуда ты
уже читал и должен был догадаться, кого видишь перед собой. Следующей
книгой, также хорошо знакомой тебе, была "Шахнаме" Абулькасима Фирдоуси.
Должно быть, тебя удивило, что они говорят стихами. Верно? Но так написано
великим поэтом. Ты, сынок, побывал только в трех книгах, а в памяти
кибермозга их много тысяч, самых сказочных и фантастических.
И путешествие по ним не менее интересно, чем настоящее путешествие в
прошлое. Ты еще успеешь все это посмотреть. Потерпи. Библохронокар -- это
своеобразный телевизор, а все события -- это лишь изображения на внутренней
обшивке аппарата. Ты поверил в реальность изображения и отважно ринулся на
помощь богатырям Рустаму и Сухрабу.-- Отец улыбнулся.-- Открыл люк,
выпрыгнул и налетел на меня. Чуть с ног не сбил.
Алишер покраснел и потупился.
Отец протянул руку, взъерошил волосы на голове сына и ободрил его:
-- Но, знаешь, надо признаться: я даже немного рад, что ты ослушался. И
знаешь, почему? Мальчик поднял голову.
-- Я понял, что не зря в твоем имени есть слово "шер" -- лев. Ты
доказал, что смел, решителен и, что самое важное, имеешь доброе сердце и
всегда готов прийти на помощь людям. Будь всегда таким, мой мальчик --
Али-Лев!
Фантастический рассказ.
Из журнала "Юный Техник".
OCR Schreibikus (schreibikus@land.ru)
-- Маша-а-а! Машка-а-а!
-- Это Катька Свиридова,-- подсказал Маше отчетливый шепот, но она уже
сама узнала голос Свиридовой и остановилась.
Свиридова улыбалась, отдуваясь после пробежки. Она была бледной и так
похудела, что торчали коленки над белыми гольфами. Наверное, не поправилась
до конца, и Машу это внезапно рассердило: могла бы полежать еще недельку, но
нет, ей обязательно нужно на репетицию. Тоже мне, Джульетта!
-- Как наши ребята? -- спросила Катя.
-- Как Вадим Киселев? -- шепотом перевел автофон ее потаенную мысль.
-- Нормально,-- ответила Маша после паузы. С тех пор как она получила
автофон, приходилось каждую секунду быть настороже: ведь она слышала и слова
и мысли, а отвечать нужно было только на слова.
Они дошли до перекрестка и остановились.
-- Светофор, наверное, испортился. Слишком долго горит красный,--
шепотом доложил автофон Катину мысль.
"Торопится,-- подумала Маша,-- соскучилась... А нос острый и глазки
маленькие. Что только Вадим в ней нашел? Читает много? Так и я читаю".
Светофор был исправен. Красный свет сменился желтым, затем загорелся
зеленый. Они перешли улицу.
-- Сегодня все придут? -- спросила Катя.
И без автофона Маша понимала, что интересует ее опять же только Вадим.
Раздражение стало еще сильнее. От автофона она знала, что сама Вадима
нисколечко не интересует, и это было особенно обидно и, как ей казалось,
несправедливо.
Она понимала, что бессильна что-либо изменить, но смириться с этим не
могла. Зная, что краснеет, когда говорит неправду, она подошла ближе к
витрине булочной, наклонилась и, будто поправляя ремешок босоножки, сказала,
стараясь, чтобы голос прозвучал безразлично:
-- А разве тебе не звонила Кузя? Сегодня репетиции не будет. Маша вдруг
почувствовала, что автофон выскользнул из нагрудного кармашка кофточки, но
подхватить его уже не успела. Он негромко звякнул об асфальт. Это было
ужасно. Маша встала на колени, поддела непослушную пластинку ногтями,
потерла о юбку и торопливо осмотрела с обеих сторон. С виду автофон казался
целым. Она с облегчением вздохнула и поднялась. Катя все еще стояла рядом.
Глаза ее блестели.
-- Значит, идти нет смысла? -- спросила она негромко.-- Это даже
хорошо. У меня тысяча дел!
Это было вранье и еще раз вранье, Маша могла в этом поклясться, но
автофон почему-то молчал.
Автофон директор держал в руках впервые, хотя прежде видел фотографии в
отчетах. Розовая керамическая медалька. Легкая, почти невесомая... И такая
страшная!
Будь его, директора, воля, изобретатель мог бы долго еще объяснять, что
автофон -- это просто усилитель. Что человек все чувствует сам, а память его
хранит всю информацию буквально с первых часов появления на свет -- все, что
когда-либо видел, слышал, читал. Все до слова, до буквы, звука! Автофон лишь
усиливает неясные ощущения и бессвязные воспоминания, превращает их в точную
информацию. Словом, помогает человеку полностью овладеть тем, что ему и так
принадлежит.
Может, это и верно. Но лишь отчасти, думал директор, слушая доводы
Короткова. Хорошо, конечно, иметь при себе что-то вроде карманной
энциклопедии, готовой при любом затруднении дать точный, взвешенный совет. И
если бы возможности автофона только этим ограничивались, директор пожал бы
изобретателю Короткову руку и дал бы на эту тему любые деньги, даже оторвал
бы их от своих собственных исследований. Но возможности изобретения были
гораздо шире. Автофон усиливал и чужие мысли. Да, именно так!
Директор не хотел, чтобы кто-то копался в его мыслях, и не хотел знать
чужие. И дело даже не в том, что ему было, что скрывать. Нельзя отнять у
человека право выбора между тем, что говорить и что умалчивать. Нельзя
полностью обнажать его мысли. Ведь определенная и необходимая закрытость --
часть того, что делает человека человеком. И даже будь все люди абсолютно
чисты, директор был бы против того, чтобы автофон появился на свет.
Но исход споров с изобретателем Коротковым уже решил заказ Космоцентра
и заверение его представителей, что использоваться автофоны будут в космосе
и только в космосе, причем за этим будет установлен специальный контроль,
исключающий любые злоупотребления.
Этот разговор состоялся вскоре после того, как при посадке на
космодроме в Теплом разбился Волощенко. Автопилот корабля вышел из строя, и
космонавт изо всех сил спешил вручную сдвинуть рычаг управления, забыв, что
его по-прежнему держит автомат. И некому было напомнить, что нужно
переключить управление с автоматики на ручной режим, а когда он об этом
вспомнил, времени уже не оставалось... Директор хорошо знал Волощенко.
Перед тем как уйти в отряд космонавтов, тот работал у него в
лаборатории.
-- И куда его? -- спросил он, подбросив автофон на ладони.-- В карман
или на шею?
-- Если шея не очень длинная -- можно в нагрудный карман,-- пошутил
Коротков.
Он произнес это скороговоркой, и директор подумал, что они беседуют с
изобретателем уже минут пятнадцать. Поколебавшись он поднес автофон к уху и
услышал размеренный шепот:
-- Как бы сказать повежливей?.. Вот незадача, там люди в коридоре ждут,
а я тут треплюсь... Да он же все слышит!..
-- Действительно, работает,-- сказал директор.-- Не смущайтесь, я не
обижусь. Дела есть дела. Все ведь уже решено. Один вопрос. Я вас вызвал,
чтобы узнать: испытания начались?
Коротков кивнул.
-- Сегодня второй день.
Директор не знал, кто первый придумал испытать восемнадцать готовых
автофонов на детях. Об этом заговорили сразу все.
Дети физически активнее взрослых! У них очень подвижная психика!
Гейзеры эмоций, и никаких стрессов! Двойная система кровоснабжения сердца!
Месяц испытаний заменит год проверки даже космосе! Дети -- испытатели "в
квадрате"!..
Директор сдался лишь после того, как ученый совет проголосовал за. Но
месяц все же не дал. Неделю -- и ни часа больше. И вот уже второй день
восемнадцать девчонок и мальчишек -- дети сотрудников института --
испытывали автофоны.
И второй день автофоны испытывали их.
Белый, с черными пятиугольниками мяч бежал чуть впереди. Митька мог
гнать его так хоть на край света, и никуда бы он не делся.
-- Справа,-- коротко шепнул автофон. Митька машинально провел рукой по
груди и почувствовал медальку под мокрой футболкой. Терять автофон было
нельзя. Бегать с ним, прыгать, ходить на голове -- можно, даже нужно. Но
терять -- ни в коем случае.
Справа, как и подсказал автофон, бежал Ипполит. Здоровый лось! С ним
сталкиваться ни к чему. Митька подождал, когда Ипполит окажется ближе, и
послал мяч вперед.
-- Быстрее к воротам,-- посоветовал шепот.
За шесть дней Митька убедился, что автофон не ошибается. Поначалу было
даже странно: вроде фитюлька и фитюлька, но с ним не промахнешься -- почище
рентгена просвечивает, сразу видно -- кругом недруги.
Впрочем, он и раньше это подозревал. И думал, что причину знает: так уж
устроены люди, казалось ему, что не любят, когда кто-то "высовывается". Вот
отнеси он стерео- и видеоаппаратуру на свалку, раздави каблуком часы с
телевизором, который привез из командировки в подарок отец, надень вместо
удобных кроссовок кеды, тогда сразу полюбят. Тогда будешь "свой парень".
Такая точка зрения казалась ему бесспорной, и даже в мыслях к этой теме
он не возвращался, иначе автофон дал бы ему знать, что не любят его потому,
что он сам никого не любит.
Митька оказался впереди в самое время. Достаточно было подставить ногу,
и мяч свернул в ворота. Вратарь подобрал с земли палку и начал выкатывать
мячик из коричневой жидкой грязи.
Кому-то придется отмывать, подумал Митька про мяч. И автофон подсказал:
-- Хомутову.
Митька удовлетворенно кивнул. Хомутову не вредно. Таких людей не жалко.
Предатель! Да предатели вообще не люди. Когда в классе обсуждали, кто поедет
в Крым, в молодежный трудовой лагерь, и весь класс, вся эта шушера
насыпалась на Митьку: он, мол, плохой товарищ, ненадежный человек и так
далее. Хомутов, Хомут, с которым он дружил с первого класса, встал и сказал,
что Митька заносчив и на него нельзя положиться. Из класса не взяли двоих --
его и двоечника Ипполита.
...Снова началась игра.
-- Вперед,-- скомандовал автофон, и Митька рванулся вперед, перехватил
мяч и ударил. Он сделал это несознательно. Просто злость искала выход и
нашла. Нога повернулась и послала мяч на автостраду. Кто-то громко ахнул,
когда самосвал накрыл мяч. За ревом мотора хлопка слышно не было, самосвал
прошел, а на бетоне остался белый блин с черными -пятнами.
-- Врезать или не врезать? -- шепнул автофон. Митька понял, что сейчас
он транслирует чьи-то мысли, затравленно покрутил головой по сторонам и по
лицу стоящего рядом Ипполита понял, что думает он. Ипполит крепко взял
Митьку за футболку, притянул к себе, потряс и, шумно выдохнув воздух,
спросил:
-- Нарочно?
На миг Митьке стало стыдно, но тут же Ипполит добавил:
-- Вали отсюда, быстро! И злость вернулась.
-- Да плевать я на вас хотел! -- крикнул Митька, вырвался и пошел с
поля. Он сделал несколько шагов, когда автофон скользнул с оборвавшейся
цепочки по животу и звонко ударился о камень.
Больше он не работал.
Края у ящика были неровными, больно резали руки. Сейчас бы кого в
помощь, но неудобно просить. Сам ведь сказал, что нетяжело .
Интересно, сколько он весит, мысленно спросил Слава. Автофон ответил:
-- Шестьдесят два килограмма.
Слава спускался по лестнице спиной вперед и видел, что ящик густо
покрыт пылью. Видно, на чердаке он провалялся очень долго. На панели торчали
рыжие от времени головки болтов.
Они развернулись на лестничной площадке и продолжили спуск. По
ступенькам колотился упругий конец кабеля. Точно такой же ящик Слава
Коротков где-то видел. Где?
-- Секция постоянной памяти ЭВМ серии СБ,-- подсказал всеведущий
автофон.
Слава остановился, подставил под ящик колено, перехватил поудобнее руки
и перевел дух. Точно! Это--блок памяти машины, такую он видел у матери в
институте. Внутри полным-полно электроники, которой нет цены: логические
микросхемы, за которые можно выменять все, что угодно, сверхбыстрые
транзисторы...
-- Конденсаторы, диоды, ферритовые кольца,-- зашептал автофон.
Слава спиной толкнул дверь, ящик выволокли на улицу и взвалили на
тележку, прихваченную из школы.
-- Ну, все. Первое место наше! --сказал кто-то, хлопнув Славу по
плечу.-- Девятый "В" не дотянет.
Кто это говорил -- Слава не обратил внимание. Не до того было. Он
пытался сообразить, что делать. Отдавать в металлолом -- глупо. Такие
сокровища! Конечно, там разберутся и все, что можно пустить в дело,
используют. Но что ему за радость, если кто-то где-то выдернет из ящика
детали. К нему-то они не вернутся!
Выдрать самому? Вечерком, скажем, когда на школьном дворе никого не
будет?.. Нельзя. Лучше выволочь за территорию. Да, так и надо сделать.
Только за вечер не успеть, тем более в темноте. На пустыре ведь нет фонарей.
А затягивать это дело нельзя. Завтра утром металлолом увезут... Без ящика,
без шестидесяти двух килограммов.
Славе Короткову стало стыдно. Нельзя, сказал он себе, нельзя.
С тех пор как в кармане лежал автофон, Слава не смотрел на часы. Прибор
указывал время с точностью до секунд. Слава мысленно спросил его, который
час, но ответа не услышал...
Потом, уже вытащив детали, он написал в отчете, что автофон ни с того
ни с сего перестал работать и указал точное время, когда это случилось.
-- Три из восемнадцати. Неплохо,-- сказал директор и посмотрел на
изобретателя через стол.-- Тем более что два отказа не в счет. Приборы
тонкие, хрупкие...
Коротков перестал крутить в руках автофон, секунду смотрел на него,
потом размахнулся и с силой, как костяшку домино, ударил о стол. Затем
толкнул автофон директору.
Директор поднес автофон к виску и услышал знакомый шепот:
-- Автофоны были испытаны на устойчивость к вибрациям. Выдерживают
удары с ускорением до четырехсот "же".
Получилось... Директор разжал кулак и посмотрел на керамическую
медальку. Получилась ерунда. Пусть сверхсложные волны, пусть тончайшие поля,
но не могут же они, даже сверхтончайшие и сверхсложные, судить о том, что
хорошо, что плохо, что почетно, а что стыдно!..
Стыдно... Директор повторил про себя это слово и вдруг понял, что
автофоны ничего и не решали. Они могли просто усиливать стыд хозяев, как
чувствовали и усиливали многое другое, и это чувство, возведенное невесть в
какую степень, могло их же и разрушать. И в самом деле, мог возникать
какой-то паразитный резонанс именно на этой волне. Ведь резонанс мосты и то
рушит.
Складно, очень складно, если удары ни при чем. Но ведь бывает и так:
дед бил, бил, баба била, била, а мышка пробежала...
Директор побарабанил пальцами по столу и спросил:
-- А что с третьим? Разобрались, почему отказал?
-- То же, что с первыми двумя,-- ответил Коротков.
-- Но...-- директор замялся.-- Я читал отчеты... Двое ребят, согласен,
проявили себя не лучшим образом, но ваш Слава...
-- Мой Слава солгал в отчете,-- сказал Коротков.-- Он мне признался,
что вечером того же дня он выволок ящик на пустырь возле школы, чтобы взять
детали.
Вот так, подумал директор. Трое из восемнадцати испытаний не выдержали.
Шестнадцать процентов. Много это или мало? А испытания были несложные, жизнь
подбрасывает и не такие.
-- Будете дорабатывать? -- спросил он вслух и тут же решил, что
дорабатывать автофоны он не даст, пусть соберутся хоть десять ученых
советов, но Коротков ответил:
-- Автофоны? Их-то как раз дорабатывать ни к чему.
Фантастический рассказ.
OCR Schreibikus (schreibikus@land.ru)
Мерно вздыхая, море неторопливо накатывало зеленые волны на узкую
каменистую полоску суши у подножия скал. Камни раскалились и жгли ступни.
Волны, то и дело заливающие камни и разбивающиеся о них, прохлады не
приносили: они сами были нагреты до температуры кипятка. Морской воздух
прокалился до невозможности, обжигал легкие. К тому же воздуха почему-то
было мало, и временами перед глазами начинали плыть красные круги.
А место было знакомым: Маккиш запомнил его с позапрошлого года. Чуть
впереди должен лежать треугольный плоский камень, на камне есть неглубокая
выемка, в которой, после того, как схлынет волна, всегда остается вода. А
еще дальше, шагах в пятидесяти вдоль берега, скалы должны расступиться,
образовав маленькую расщелину с плоским песчаным дном. Тогда, в позапрошлом
году, в расщелине стояла палатка, в которой он и Маринка провели две недели.
На рассвете, когда Маринка еще спала, он, шлепая ластами, входил в
прохладную воду, левой рукой, той, в которой не было гарпунного ружья,
опускал маску на лицо и отправлялся добывать завтрак. Вода была
восхитительно свежей. Так что же случилось с морем?
Маккиш тряхнул головой, и море исчезло. Вокруг до самого горизонта
опять простиралась оранжевая песчаная пустыня. Солнце стояло в зените.
Солнце равнодушно смотрело на маленькую фигурку сидящего на песке человека в
скафандре и ниточку оставленных им следов. Ветра здесь почти не было. Дождей
не бывало совсем. Следы могли остаться на десятилетия или даже века.
Маккиш с трудом встал на ноги. Море, которое он только что видел и
чувствовал с такой отчетливостью -- правда, оказалось оно не прохладным, а
раскаленным,-- было непостижимо далеко отсюда. Значит, он видел мираж.
Путники в пустыне часто видят миражи. Только миражи отстоят от них далеко,
возникают где-нибудь у горизонта, а вот он словно бы сам попал в мираж.
Несколько минут он стоял не двигаясь. Терморегулятор скафандра пока
работал надежно, палящей наружной жары Маккиш не ощущал. Воздуха тоже пока
хватало, дышать полной грудью можно было -- он посмотрел на часы на запястье
скафандра -- еще часов восемь-девять. Потом еще часа два-три он будет
чувствовать, как все меньше и меньше становится воздуха, и каждый вдох будет
даваться все тяжелее. Терморегулятор к тому времени перестанет работать --
разрядятся батареи, и скафандр начнет накаляться... Но пока, пока можно
дышать полной грудью.
А мираж от усталости. И что интересно, любопытный мираж, прямо
связанный с тем, что ждет его в не столь уж отдаленном будущем; круги перед
глазами от недостатка воздуха и опаляющая жара. Вот только моря не будет в
этом недалеком будущем...
Он шел, не останавливаясь, двенадцать часов. А прошел едва третью часть
пути. Дойти он все равно не успеет.
Маккиш сверился с компасом и двинулся дальше. По песку идти было
трудно. Почему это в космосе так много планет, на которых нет ничего, кроме
песка?
Он шел, и за ним тянулась цепочка следов, начинающаяся далеко за
горизонтом, у неподвижного корпуса "Стрелы", воткнувшегося в оранжевый
песок.
В космосе все может случиться, это каждый знает. Каждый вместе с тем в
глубине души убежден, что любая неприятная вещь может случиться с кем
угодно, но только не с ним.
Как неприятности случаются с другими, Маккишу уже случалось видеть.
Видел он и катастрофы, кончающиеся трагедиями. Однако каждый знает и то, что
экстремальные случаи -- редкость, большая редкость. В космосе, освоенном
время сразу на тысячу лет назад. Все повторилось: темнота, тихий гул
моторов, вибрация...
На этот раз он оказался в помещении старинного дворца, которое освещали
золотые светильники. Пол в помещении был устлан пушистыми коврами. На
небольшом возвышении среди груды подушек восседал властного вида мужчина
средних лет в богато расшитом золотом халате, а рядом были две женщины в
полупрозрачных кофточках и цветастых шароварах.
Женщина помоложе произнесла:
-- Сестра, уже наступила ночь, и я хочу услышать продолжение твоей
интересной истории, если соблаговолит наш повелитель.
Обе повернулись к мужчине. Тот поощрительно улыбнулся, давая
разрешение. Все трое уселись поудобнее, и старшая начала рассказ:
-- Дошло до меня, о счастливый царь, что Абд-Аллах морской
сказал рыбаку: "Когда ты придешь в это место и не увидишь меня, позови
и скажи: "Где ты, о Абд-Аллах, о морской?" И я сейчас же окажусь подле тебя.
А ты -- как твое имя?" -- "Мое имя Абд-Аллах",-- ответил рыбак. И морской
сказал: "Ты Абд-Аллах земной, а я Абд-Аллах морской. Постой здесь, я пойду и
принесу тебе подарок".--"Слушаюсь и повинуюсь!"--сказал рыбак. И Абд-Аллах
морской ушел в море...
"Да ведь это же Шахразада! -- воскликнул про себя Алишер.-- Она
рассказывает сказки царю Шахрияру. Об этом в книге "Тысяча и одна ночь"
написано. А с ней ее сестра... Забыл, как звать ее. Расскажу ребятам -- не
поверят, что я видел саму Шахразаду. Вот удивятся!"
Еще некоторое время мальчик слушал историю о рыбаке Абд-Аллахе земном и
Абд-Аллахе морском, но потом сказка показалась ему довольно скучной, и он
отправился дальше в глубь времен...
Было утро. Над степью всходило оранжевое лохматое солнце. Слева и
справа от хронокара виднелись шатры, древки копий со стягами, лохматые
бунчуки. Вокруг костров сидели вооруженные люди. Друг против друга
расположены были два вражеских стана.
В стане справа возникло оживление, засуетились, забегали люди,
седлались лошади. В толпе слуг появился всадник на могучем скакуне.
Навстречу ему выехал соперник на такой же рослой лошади. Они съехались
почти у самого невидимого им хронокара. Противники были достойны друг друга.
Оба богатырского вида, в полном воинском убранстве, только один уже был с
седой бородой, а щеки второго покрывал юношеский румянец.
Молодой приветливо улыбнулся старому и заговорил стихами:
Как отдыхал ты ночью, лев могучий?
Что ты угрюм, как сумрачная туча?
Скажи мне правду, витязь, каково
Теперь желанье сердца твоего?
"Почему он говорит стихами? -- удивился Алишер.-- Неужели так было
принято в те времена?" А юноша продолжал:
К тебе невольно сердце склонно,
Кто ты такой, я думаю невольно,--
Из рода славных ты богатырей?
О родословной расскажи своей...
Не ты ли сын богатыря Дастана,
Рустам великий из Забулистана?
Нахмурясь, старый богатырь заговорил тоже стихами:
О славы ищущий, подумай сам:
Такие речи не пристали нам.
Вчера мы разошлись и дали слово,
Что рано утром бой начнем мы снова.
Зачем напрасно время нам тянуть?
Молодой воин вздохнул. Наверное, не хотел он боя, но делать было
нечего. Он легко спрыгнул с могучего коня и пошел на противника, который уже
тоже стоял на земле. Схватка оказалась короткой: молодой воин ловко ухватил
соперника, поднял и бросил наземь. Победитель придавил его к земле и вынул
блестящий кинжал.
Алишер ахнул.
В это время снова заговорил старый богатырь. Даже в такой момент он
изъяснялся стихами:
Но есть такой закон для мужа чести,--
Не должен, и во время правой мести,
Его булатом он разить,
Хоть и сумел на землю повалить.
И только за исход второго боя
Венчается он славою героя.
И если дважды одолеет он,
То может убивать.
Таков закон.
Эти слова подействовали на молодого, как огонь на воск. Могучий телом и
юный душой, он, видимо, еще не был знаком с хитростью и лукавством. Он
опустил руку с кинжалом, освободил противника, даже помог ему встать,
очиститься от пыли, оправить одежду и доспехи.
Догадка мелькнула в сознании мальчика: эти могучие бойцы -- слонотелый
исполин Рустам и его сын Сухраб! Но они сами еще не знают имен друг друга.
Сухраб пытается выяснить имя своего соперника, но тот молчит, подозревая
какую-либо хитрость. Назавтра они сойдутся в новом поединке, и хитростью
Рустам убьет Сухраба, убьет своего сына. А когда узнает об этом, то день для
него станет ночью. Он будет рыдать, рвать на себе волосы.
Но такого не должно быть, он, Алишер, помешает сыноубийству, помешает
во что бы то ни стало! Выходить из времяхода запрещено, но пусть его
накажут, пусть! Зато он спасет несчастного Сухраба!..
Мальчик стремительно бросился к выходному люку, распахнул его и прыгнул
наружу. Но вместо залитой солнцем степи неожиданно оказался в полумраке
комнаты. И столкнулся с отцом.
Еще ничего не понимая, Алишер выкрикнул:
-- Там Рустам, он убьет Сухраба! Нужно ему помешать! Я должен ему
помешать!
-- Успокойся, сынок,-- ласково произнес отец,-- ты дома. А Рустам и
Сухраб -- это сказочные герои. Сказочные! В действительности они никогда не
существовали.
-- Но я их видел,-- ошеломленно прошептал Алишер,-- видел, когда
путешествовал в прошлое.
-- Ну что ж,-- сказал отец,-- давай зайдем в библохронокар и все
выясним. Нехорошо, конечно, что ты воспользовался им без разрешения, не
зная, как им управлять. Но это ведь не настоящая машина времени, а только ее
имитация. Приставка "библо", точнее "библион", в переводе с греческого
означает "книга". Так что, "Библохронокар-1 эй" расшифровывается примерно
так: машина для путешествий во времени по книжным мирам, модель первая,
экспериментальная игрушка. Мы уже сделали несколько опытных образцов в нашем
институте. И одну из них я сам собрал для тебя. Только, наверное, зря! --
Отец строго посмотрел на сына.
-- Прости меня, пожалуйста, папа,-- опустил голову Алишер,-- я больше
не буду. Честное слово!
-- Что ж, придется простить.-- Отец улыбнулся.-- Как тебя не простить,
если завтра день твоего рождения. Но посмотрим, что ты видел, путешествуя по
книжному миру. Гляди, мы можем воспроизвести заново все твое путешествие,
оно записано в памяти кибер-мозга библохронокара.
Мальчик с отцом еще раз просмотрел сцены сбора пошлин у ворот Бухары,
Шахразаду в покоях царя Шахрияра и поединок Рустама с Сухрабом...
-- И вот тут ты выпрыгнул, побежал спасать Сухраба,-- задумчиво сказал
отец,-- да, иллюзия полная. Похоже на настоящее путешествие в прошлое, куда
детей пускать рискованно, что, кстати, подтверждает и случай с тобой. Ты бы
там такого натворил!.. Но сейчас речь о другом. Я объясню, где ты побывал.
Сначала попал в книгу Леонида Соловьева "Повесть о Ходже Насреддине".
Наверное, ты узнал его?
Алишер кивнул.
-- Потом оказался в "Тысяче и одной ночи". Кое-какие сказки оттуда ты
уже читал и должен был догадаться, кого видишь перед собой. Следующей
книгой, также хорошо знакомой тебе, была "Шахнаме" Абулькасима Фирдоуси.
Должно быть, тебя удивило, что они говорят стихами. Верно? Но так написано
великим поэтом. Ты, сынок, побывал только в трех книгах, а в памяти
кибермозга их много тысяч, самых сказочных и фантастических.
И путешествие по ним не менее интересно, чем настоящее путешествие в
прошлое. Ты еще успеешь все это посмотреть. Потерпи. Библохронокар -- это
своеобразный телевизор, а все события -- это лишь изображения на внутренней
обшивке аппарата. Ты поверил в реальность изображения и отважно ринулся на
помощь богатырям Рустаму и Сухрабу.-- Отец улыбнулся.-- Открыл люк,
выпрыгнул и налетел на меня. Чуть с ног не сбил.
Алишер покраснел и потупился.
Отец протянул руку, взъерошил волосы на голове сына и ободрил его:
-- Но, знаешь, надо признаться: я даже немного рад, что ты ослушался. И
знаешь, почему? Мальчик поднял голову.
-- Я понял, что не зря в твоем имени есть слово "шер" -- лев. Ты
доказал, что смел, решителен и, что самое важное, имеешь доброе сердце и
всегда готов прийти на помощь людям. Будь всегда таким, мой мальчик --
Али-Лев!
Фантастический рассказ.
Из журнала "Юный Техник".
OCR Schreibikus (schreibikus@land.ru)
-- Маша-а-а! Машка-а-а!
-- Это Катька Свиридова,-- подсказал Маше отчетливый шепот, но она уже
сама узнала голос Свиридовой и остановилась.
Свиридова улыбалась, отдуваясь после пробежки. Она была бледной и так
похудела, что торчали коленки над белыми гольфами. Наверное, не поправилась
до конца, и Машу это внезапно рассердило: могла бы полежать еще недельку, но
нет, ей обязательно нужно на репетицию. Тоже мне, Джульетта!
-- Как наши ребята? -- спросила Катя.
-- Как Вадим Киселев? -- шепотом перевел автофон ее потаенную мысль.
-- Нормально,-- ответила Маша после паузы. С тех пор как она получила
автофон, приходилось каждую секунду быть настороже: ведь она слышала и слова
и мысли, а отвечать нужно было только на слова.
Они дошли до перекрестка и остановились.
-- Светофор, наверное, испортился. Слишком долго горит красный,--
шепотом доложил автофон Катину мысль.
"Торопится,-- подумала Маша,-- соскучилась... А нос острый и глазки
маленькие. Что только Вадим в ней нашел? Читает много? Так и я читаю".
Светофор был исправен. Красный свет сменился желтым, затем загорелся
зеленый. Они перешли улицу.
-- Сегодня все придут? -- спросила Катя.
И без автофона Маша понимала, что интересует ее опять же только Вадим.
Раздражение стало еще сильнее. От автофона она знала, что сама Вадима
нисколечко не интересует, и это было особенно обидно и, как ей казалось,
несправедливо.
Она понимала, что бессильна что-либо изменить, но смириться с этим не
могла. Зная, что краснеет, когда говорит неправду, она подошла ближе к
витрине булочной, наклонилась и, будто поправляя ремешок босоножки, сказала,
стараясь, чтобы голос прозвучал безразлично:
-- А разве тебе не звонила Кузя? Сегодня репетиции не будет. Маша вдруг
почувствовала, что автофон выскользнул из нагрудного кармашка кофточки, но
подхватить его уже не успела. Он негромко звякнул об асфальт. Это было
ужасно. Маша встала на колени, поддела непослушную пластинку ногтями,
потерла о юбку и торопливо осмотрела с обеих сторон. С виду автофон казался
целым. Она с облегчением вздохнула и поднялась. Катя все еще стояла рядом.
Глаза ее блестели.
-- Значит, идти нет смысла? -- спросила она негромко.-- Это даже
хорошо. У меня тысяча дел!
Это было вранье и еще раз вранье, Маша могла в этом поклясться, но
автофон почему-то молчал.
Автофон директор держал в руках впервые, хотя прежде видел фотографии в
отчетах. Розовая керамическая медалька. Легкая, почти невесомая... И такая
страшная!
Будь его, директора, воля, изобретатель мог бы долго еще объяснять, что
автофон -- это просто усилитель. Что человек все чувствует сам, а память его
хранит всю информацию буквально с первых часов появления на свет -- все, что
когда-либо видел, слышал, читал. Все до слова, до буквы, звука! Автофон лишь
усиливает неясные ощущения и бессвязные воспоминания, превращает их в точную
информацию. Словом, помогает человеку полностью овладеть тем, что ему и так
принадлежит.
Может, это и верно. Но лишь отчасти, думал директор, слушая доводы
Короткова. Хорошо, конечно, иметь при себе что-то вроде карманной
энциклопедии, готовой при любом затруднении дать точный, взвешенный совет. И
если бы возможности автофона только этим ограничивались, директор пожал бы
изобретателю Короткову руку и дал бы на эту тему любые деньги, даже оторвал
бы их от своих собственных исследований. Но возможности изобретения были
гораздо шире. Автофон усиливал и чужие мысли. Да, именно так!
Директор не хотел, чтобы кто-то копался в его мыслях, и не хотел знать
чужие. И дело даже не в том, что ему было, что скрывать. Нельзя отнять у
человека право выбора между тем, что говорить и что умалчивать. Нельзя
полностью обнажать его мысли. Ведь определенная и необходимая закрытость --
часть того, что делает человека человеком. И даже будь все люди абсолютно
чисты, директор был бы против того, чтобы автофон появился на свет.
Но исход споров с изобретателем Коротковым уже решил заказ Космоцентра
и заверение его представителей, что использоваться автофоны будут в космосе
и только в космосе, причем за этим будет установлен специальный контроль,
исключающий любые злоупотребления.
Этот разговор состоялся вскоре после того, как при посадке на
космодроме в Теплом разбился Волощенко. Автопилот корабля вышел из строя, и
космонавт изо всех сил спешил вручную сдвинуть рычаг управления, забыв, что
его по-прежнему держит автомат. И некому было напомнить, что нужно
переключить управление с автоматики на ручной режим, а когда он об этом
вспомнил, времени уже не оставалось... Директор хорошо знал Волощенко.
Перед тем как уйти в отряд космонавтов, тот работал у него в
лаборатории.
-- И куда его? -- спросил он, подбросив автофон на ладони.-- В карман
или на шею?
-- Если шея не очень длинная -- можно в нагрудный карман,-- пошутил
Коротков.
Он произнес это скороговоркой, и директор подумал, что они беседуют с
изобретателем уже минут пятнадцать. Поколебавшись он поднес автофон к уху и
услышал размеренный шепот:
-- Как бы сказать повежливей?.. Вот незадача, там люди в коридоре ждут,
а я тут треплюсь... Да он же все слышит!..
-- Действительно, работает,-- сказал директор.-- Не смущайтесь, я не
обижусь. Дела есть дела. Все ведь уже решено. Один вопрос. Я вас вызвал,
чтобы узнать: испытания начались?
Коротков кивнул.
-- Сегодня второй день.
Директор не знал, кто первый придумал испытать восемнадцать готовых
автофонов на детях. Об этом заговорили сразу все.
Дети физически активнее взрослых! У них очень подвижная психика!
Гейзеры эмоций, и никаких стрессов! Двойная система кровоснабжения сердца!
Месяц испытаний заменит год проверки даже космосе! Дети -- испытатели "в
квадрате"!..
Директор сдался лишь после того, как ученый совет проголосовал за. Но
месяц все же не дал. Неделю -- и ни часа больше. И вот уже второй день
восемнадцать девчонок и мальчишек -- дети сотрудников института --
испытывали автофоны.
И второй день автофоны испытывали их.
Белый, с черными пятиугольниками мяч бежал чуть впереди. Митька мог
гнать его так хоть на край света, и никуда бы он не делся.
-- Справа,-- коротко шепнул автофон. Митька машинально провел рукой по
груди и почувствовал медальку под мокрой футболкой. Терять автофон было
нельзя. Бегать с ним, прыгать, ходить на голове -- можно, даже нужно. Но
терять -- ни в коем случае.
Справа, как и подсказал автофон, бежал Ипполит. Здоровый лось! С ним
сталкиваться ни к чему. Митька подождал, когда Ипполит окажется ближе, и
послал мяч вперед.
-- Быстрее к воротам,-- посоветовал шепот.
За шесть дней Митька убедился, что автофон не ошибается. Поначалу было
даже странно: вроде фитюлька и фитюлька, но с ним не промахнешься -- почище
рентгена просвечивает, сразу видно -- кругом недруги.
Впрочем, он и раньше это подозревал. И думал, что причину знает: так уж
устроены люди, казалось ему, что не любят, когда кто-то "высовывается". Вот
отнеси он стерео- и видеоаппаратуру на свалку, раздави каблуком часы с
телевизором, который привез из командировки в подарок отец, надень вместо
удобных кроссовок кеды, тогда сразу полюбят. Тогда будешь "свой парень".
Такая точка зрения казалась ему бесспорной, и даже в мыслях к этой теме
он не возвращался, иначе автофон дал бы ему знать, что не любят его потому,
что он сам никого не любит.
Митька оказался впереди в самое время. Достаточно было подставить ногу,
и мяч свернул в ворота. Вратарь подобрал с земли палку и начал выкатывать
мячик из коричневой жидкой грязи.
Кому-то придется отмывать, подумал Митька про мяч. И автофон подсказал:
-- Хомутову.
Митька удовлетворенно кивнул. Хомутову не вредно. Таких людей не жалко.
Предатель! Да предатели вообще не люди. Когда в классе обсуждали, кто поедет
в Крым, в молодежный трудовой лагерь, и весь класс, вся эта шушера
насыпалась на Митьку: он, мол, плохой товарищ, ненадежный человек и так
далее. Хомутов, Хомут, с которым он дружил с первого класса, встал и сказал,
что Митька заносчив и на него нельзя положиться. Из класса не взяли двоих --
его и двоечника Ипполита.
...Снова началась игра.
-- Вперед,-- скомандовал автофон, и Митька рванулся вперед, перехватил
мяч и ударил. Он сделал это несознательно. Просто злость искала выход и
нашла. Нога повернулась и послала мяч на автостраду. Кто-то громко ахнул,
когда самосвал накрыл мяч. За ревом мотора хлопка слышно не было, самосвал
прошел, а на бетоне остался белый блин с черными -пятнами.
-- Врезать или не врезать? -- шепнул автофон. Митька понял, что сейчас
он транслирует чьи-то мысли, затравленно покрутил головой по сторонам и по
лицу стоящего рядом Ипполита понял, что думает он. Ипполит крепко взял
Митьку за футболку, притянул к себе, потряс и, шумно выдохнув воздух,
спросил:
-- Нарочно?
На миг Митьке стало стыдно, но тут же Ипполит добавил:
-- Вали отсюда, быстро! И злость вернулась.
-- Да плевать я на вас хотел! -- крикнул Митька, вырвался и пошел с
поля. Он сделал несколько шагов, когда автофон скользнул с оборвавшейся
цепочки по животу и звонко ударился о камень.
Больше он не работал.
Края у ящика были неровными, больно резали руки. Сейчас бы кого в
помощь, но неудобно просить. Сам ведь сказал, что нетяжело .
Интересно, сколько он весит, мысленно спросил Слава. Автофон ответил:
-- Шестьдесят два килограмма.
Слава спускался по лестнице спиной вперед и видел, что ящик густо
покрыт пылью. Видно, на чердаке он провалялся очень долго. На панели торчали
рыжие от времени головки болтов.
Они развернулись на лестничной площадке и продолжили спуск. По
ступенькам колотился упругий конец кабеля. Точно такой же ящик Слава
Коротков где-то видел. Где?
-- Секция постоянной памяти ЭВМ серии СБ,-- подсказал всеведущий
автофон.
Слава остановился, подставил под ящик колено, перехватил поудобнее руки
и перевел дух. Точно! Это--блок памяти машины, такую он видел у матери в
институте. Внутри полным-полно электроники, которой нет цены: логические
микросхемы, за которые можно выменять все, что угодно, сверхбыстрые
транзисторы...
-- Конденсаторы, диоды, ферритовые кольца,-- зашептал автофон.
Слава спиной толкнул дверь, ящик выволокли на улицу и взвалили на
тележку, прихваченную из школы.
-- Ну, все. Первое место наше! --сказал кто-то, хлопнув Славу по
плечу.-- Девятый "В" не дотянет.
Кто это говорил -- Слава не обратил внимание. Не до того было. Он
пытался сообразить, что делать. Отдавать в металлолом -- глупо. Такие
сокровища! Конечно, там разберутся и все, что можно пустить в дело,
используют. Но что ему за радость, если кто-то где-то выдернет из ящика
детали. К нему-то они не вернутся!
Выдрать самому? Вечерком, скажем, когда на школьном дворе никого не
будет?.. Нельзя. Лучше выволочь за территорию. Да, так и надо сделать.
Только за вечер не успеть, тем более в темноте. На пустыре ведь нет фонарей.
А затягивать это дело нельзя. Завтра утром металлолом увезут... Без ящика,
без шестидесяти двух килограммов.
Славе Короткову стало стыдно. Нельзя, сказал он себе, нельзя.
С тех пор как в кармане лежал автофон, Слава не смотрел на часы. Прибор
указывал время с точностью до секунд. Слава мысленно спросил его, который
час, но ответа не услышал...
Потом, уже вытащив детали, он написал в отчете, что автофон ни с того
ни с сего перестал работать и указал точное время, когда это случилось.
-- Три из восемнадцати. Неплохо,-- сказал директор и посмотрел на
изобретателя через стол.-- Тем более что два отказа не в счет. Приборы
тонкие, хрупкие...
Коротков перестал крутить в руках автофон, секунду смотрел на него,
потом размахнулся и с силой, как костяшку домино, ударил о стол. Затем
толкнул автофон директору.
Директор поднес автофон к виску и услышал знакомый шепот:
-- Автофоны были испытаны на устойчивость к вибрациям. Выдерживают
удары с ускорением до четырехсот "же".
Получилось... Директор разжал кулак и посмотрел на керамическую
медальку. Получилась ерунда. Пусть сверхсложные волны, пусть тончайшие поля,
но не могут же они, даже сверхтончайшие и сверхсложные, судить о том, что
хорошо, что плохо, что почетно, а что стыдно!..
Стыдно... Директор повторил про себя это слово и вдруг понял, что
автофоны ничего и не решали. Они могли просто усиливать стыд хозяев, как
чувствовали и усиливали многое другое, и это чувство, возведенное невесть в
какую степень, могло их же и разрушать. И в самом деле, мог возникать
какой-то паразитный резонанс именно на этой волне. Ведь резонанс мосты и то
рушит.
Складно, очень складно, если удары ни при чем. Но ведь бывает и так:
дед бил, бил, баба била, била, а мышка пробежала...
Директор побарабанил пальцами по столу и спросил:
-- А что с третьим? Разобрались, почему отказал?
-- То же, что с первыми двумя,-- ответил Коротков.
-- Но...-- директор замялся.-- Я читал отчеты... Двое ребят, согласен,
проявили себя не лучшим образом, но ваш Слава...
-- Мой Слава солгал в отчете,-- сказал Коротков.-- Он мне признался,
что вечером того же дня он выволок ящик на пустырь возле школы, чтобы взять
детали.
Вот так, подумал директор. Трое из восемнадцати испытаний не выдержали.
Шестнадцать процентов. Много это или мало? А испытания были несложные, жизнь
подбрасывает и не такие.
-- Будете дорабатывать? -- спросил он вслух и тут же решил, что
дорабатывать автофоны он не даст, пусть соберутся хоть десять ученых
советов, но Коротков ответил:
-- Автофоны? Их-то как раз дорабатывать ни к чему.
Фантастический рассказ.
OCR Schreibikus (schreibikus@land.ru)
Мерно вздыхая, море неторопливо накатывало зеленые волны на узкую
каменистую полоску суши у подножия скал. Камни раскалились и жгли ступни.
Волны, то и дело заливающие камни и разбивающиеся о них, прохлады не
приносили: они сами были нагреты до температуры кипятка. Морской воздух
прокалился до невозможности, обжигал легкие. К тому же воздуха почему-то
было мало, и временами перед глазами начинали плыть красные круги.
А место было знакомым: Маккиш запомнил его с позапрошлого года. Чуть
впереди должен лежать треугольный плоский камень, на камне есть неглубокая
выемка, в которой, после того, как схлынет волна, всегда остается вода. А
еще дальше, шагах в пятидесяти вдоль берега, скалы должны расступиться,
образовав маленькую расщелину с плоским песчаным дном. Тогда, в позапрошлом
году, в расщелине стояла палатка, в которой он и Маринка провели две недели.
На рассвете, когда Маринка еще спала, он, шлепая ластами, входил в
прохладную воду, левой рукой, той, в которой не было гарпунного ружья,
опускал маску на лицо и отправлялся добывать завтрак. Вода была
восхитительно свежей. Так что же случилось с морем?
Маккиш тряхнул головой, и море исчезло. Вокруг до самого горизонта
опять простиралась оранжевая песчаная пустыня. Солнце стояло в зените.
Солнце равнодушно смотрело на маленькую фигурку сидящего на песке человека в
скафандре и ниточку оставленных им следов. Ветра здесь почти не было. Дождей
не бывало совсем. Следы могли остаться на десятилетия или даже века.
Маккиш с трудом встал на ноги. Море, которое он только что видел и
чувствовал с такой отчетливостью -- правда, оказалось оно не прохладным, а
раскаленным,-- было непостижимо далеко отсюда. Значит, он видел мираж.
Путники в пустыне часто видят миражи. Только миражи отстоят от них далеко,
возникают где-нибудь у горизонта, а вот он словно бы сам попал в мираж.
Несколько минут он стоял не двигаясь. Терморегулятор скафандра пока
работал надежно, палящей наружной жары Маккиш не ощущал. Воздуха тоже пока
хватало, дышать полной грудью можно было -- он посмотрел на часы на запястье
скафандра -- еще часов восемь-девять. Потом еще часа два-три он будет
чувствовать, как все меньше и меньше становится воздуха, и каждый вдох будет
даваться все тяжелее. Терморегулятор к тому времени перестанет работать --
разрядятся батареи, и скафандр начнет накаляться... Но пока, пока можно
дышать полной грудью.
А мираж от усталости. И что интересно, любопытный мираж, прямо
связанный с тем, что ждет его в не столь уж отдаленном будущем; круги перед
глазами от недостатка воздуха и опаляющая жара. Вот только моря не будет в
этом недалеком будущем...
Он шел, не останавливаясь, двенадцать часов. А прошел едва третью часть
пути. Дойти он все равно не успеет.
Маккиш сверился с компасом и двинулся дальше. По песку идти было
трудно. Почему это в космосе так много планет, на которых нет ничего, кроме
песка?
Он шел, и за ним тянулась цепочка следов, начинающаяся далеко за
горизонтом, у неподвижного корпуса "Стрелы", воткнувшегося в оранжевый
песок.
В космосе все может случиться, это каждый знает. Каждый вместе с тем в
глубине души убежден, что любая неприятная вещь может случиться с кем
угодно, но только не с ним.
Как неприятности случаются с другими, Маккишу уже случалось видеть.
Видел он и катастрофы, кончающиеся трагедиями. Однако каждый знает и то, что
экстремальные случаи -- редкость, большая редкость. В космосе, освоенном