"Я постараюсь", - сказал я и дал опуститься занавесу.
Потом, вот.
Глядя на нее, сидящую под этим сумасшедшим праздничным деревом, ее
мягкие волосы собраны заколкой нежного, кораллового цвета, голова и рука
двигаются, пока она переносит свою овечку на бумагу точными, обдуманными
штрихами; потом светлеет день, отбрасывая мою тень, она обращает внимание,
поворачивает голову, делает движение рукой, поднимая ее, чтобы прикрыть
глаза от солнца, я спешиваюсь, наматываю поводья на ветку, спускаюсь к
ней, ищу слова, ее лицо, кивок, медленная улыбка...
Вот.
...Глядя на огненные цветы, распускающиеся подо мной, последняя
вспышка, закрывающая половину здания, их цель; мой аппарат вздрагивает,
камнем падает вниз, горит, меня выбрасывает, моя кабина цела и двигается
сама по себе, уворачиваясь, резко меняя направление, стреляя вниз и
вперед, вниз и вперед, потом раздвигается и мягко роняет меня, мой
защитный скафандр издает еле слышные щелчки, когда мои ноги касаются земли
и отключаются отражатели; а потом в дело вступают мои лазеры, срезая
приближающиеся ко мне фигурки, гранаты вылетают из моих рук, волны
разрушающих протоплазму сверхзвуковых сигналов исходят от меня, подобно
звукам какого-то звонящего, невидимого колокола...
Сколько размозжил я андроидов и роботов, разрушил до основания
макетов зданий в натуральную величину, метнул снарядов за следующие два
месяца там, в том заповеднике, куда меня отвезли, чтобы ознакомить со
всеми новейшими способами уничтожения, я не знаю. Много. Моими учителями
были не убийцы, а техники, которым потом предстояло подвергнуться стиранию
памяти, чтобы обезопасить организацию и их самих. Открытие, что это
возможно, заинтриговало меня, воскресив во мне некоторые из моих прежних
мыслей. Техника этого, узнал я, была чрезвычайно сложной и могла
применяться с абсолютной избирательностью. Она использовалась долгие годы,
как психотерапевтическое средство. Со своей стороны, учителя представляли
собой странное сочетание отношений и настроений, сперва почти беспрестанно
призывая меня совершенствоваться в обращении с их оружием, при этом
тщательно избегая любого упоминания, что я скоро воспользуюсь им для
убийства. Однако потом, когда пришло осознание того, что все, сказанное
ими, почувствованное или подуманное будет впоследствии удалено из их
сознания, они начали часто шутить о смерти и убийстве, и их чувства ко
мне, кажется, претерпели изменение. От начальной стадии явного презрения
они за считанные недели дошли до того, что стали относиться ко мне с
чувством, приближающимся к благоговению, словно я был чем-то вроде жреца,
а они скромными участниками обряда жертвоприношения. Это обеспокоило меня
и я стал избегать их как только мог в свое свободное время. Для меня эта
работа была просто тем, что я должен сделать, чтобы найти свое место в
обществе, которое казалось более совершенным, чем покинутое мною. Именно
тогда начал я задумываться о том, изменяются ли люди достаточно быстро для
того, чтобы можно было гарантировать продолжение существования
человеческой расы, ведь эти парни с такой готовностью и таким вожделением
потянулись к идее насилия. Я имел мало иллюзий относительно себя самого, и
я хотел попробовать уживаться с собой до конца своих дней; но я полагал,
что они превосходят меня своими морально-нравственными качествами, и это в
их общество я пытался купить себе билет. Однако, лишь перед самым концом
моего обучения я узнал нечто о процессах, кроющихся за их изменившимся
отношением. Ганмер, один из наименее неприятных моих учителей, однажды
вечером пришел ко мне на квартиру и принес бутылку, что сделало его
появление приемлемым. Он уже проделал большую работу с ее предшественницей
и его лицо, обычно отличающееся определенностью выражения, свойственного
куклам чревовещателей, обмякло, уверенные интонации понизились до тона
глубокого замешательства. Довольно скоро я выяснил, что его тревожило.
Оказывается, санкции и контроль были не столь уж эффективными.
Представлялось, что ситуация, на которую я не так давно намекал,
разговаривая с Полом, а именно ограниченный военный конфликт, приобретал
все более реальные очертания, по сути дела был неизбежен, как это понимал
Ганмер. Политическая подоплека конфликта была мне неинтересна, потому что
она меня по-прежнему не касалась, но в самой вероятности его возникновения
вообще, учитывая вековечную угрозу его перерастания в нечто большее и
ужасающее, было что-то мрачно сардоническое. Проделать такой путь, да еще
так, как это выпало мне, для того только, чтобы как раз успеть вовремя к
мировому пожару... Нет! Нелепость. Полная. Стало казаться, что их близость
к орудию насилия, то есть ко мне, вызвала в этих людях некие загнанные
вглубь и основательно подавленные эмоции. Если в остальных прорывалось
что-то неистовое и иррациональное, то в Ганмере, который уже через
некоторое время сидел, тупо повторяя: - "Этого не может произойти", -
что-то надломилось.
- Это может и не произойти, - сказал я, чтобы подбодрить его, потому
что я пил виски.
Тогда он посмотрел на меня. Показалось, что в его глазах на мгновение
мелькнула надежда, потом она исчезла.
- Тебя это волнует? - спросил он.
- Волнует. Это и мой мир тоже. Теперь.
Он отвернулся.
- Не понимаю я тебя, - выговорил он наконец. - Да и остальных, коли
на то пошло...
Мне думалось, что я понимал, хотя вряд ли кому от этого было легче.
Все мои эмоции в эту минуту заключались в их отсутствии.
Я ждал. Я не знал его настолько хорошо, чтобы понять, почему он
должен реагировать иначе, чем все остальные, и это для меня осталось
невыясненным. Однако, он сказал еще одну вещь, которая мне запомнилась.
- ...Но, по-моему, всех надо бы упрятать куда-нибудь, пока они не
научатся вести себя, как следует.
Банально, смехотворно и абсолютно невозможно, разумеется. Пока, во
всяком случае.
Разлив остатки спиртного на две неразбавленные порции, я поторопил
его на его пути к забвению, немного сожалея, что больше совсем ничего не
осталось, и я не мог последовать за ним.
Вот, вот, и потом: Там...
(Звезды). (Из туннеля под небесами и вниз).
(Вход). (Сливающиеся огни и гром).
(Облака). (Песнь воздуха). (Незримые щупальца материи).
(Облака облака)
(Вспышка N_1/N_2/N_3). Привлекать озна
спер- анца
гол ч'
за- ваться?
...были вспышки, разрезающие небо, словно ножницами молний. Несмотря
на защиту и мою отдаленность от взрывов, меня швыряло, как волан. Я
подался вперед в своем боевом скафандре, оставив компьютеру разбираться со
всеми помехами, но сохраняя готовность перейти на ручную работу, если
возникнет необходимость. Алво вспыхивала подо мной слишком быстро
изменяющимся зелено-коричнево-серо-голубым узором, чтобы я мог различить
подробности до тех пор, вероятно, пока у меня не будет времени просто
сидеть и разглядывать ее. Но я не ощущал особого напряжения, наматывая
мили внутри себя, уничтожая расстояние, продираясь сквозь его грохот.
Чтобы сделать дело так быстро, как это теперь казалось необходимым, не
следовало терять время на тонкости восприятия. Система внутренней охраны
Доксфорда была слишком надежной и требовала не менее, чем многолетней
военной кампании по проникновению внутрь. У Стайлера была превосходная
защита, но мы ничего другого и не ожидали. Поэтому было решено, что
наибольшие шансы на успех имеет внезапный выпад, стремительная атака,
сметающая все на своем пути.
Он должно быть засек меня почти сразу после моего появления в
окрестностях Алво. Я недолго дивился техническому чуду, обнаружившему
меня, пока мчался, теперь уже низко, устремляясь к служебному комплексу,
где размещалась его штаб-квартира, но меня интересовало, о чем думал и что
чувствовал Стайлер, когда он впервые заметил меня. Как долго ждал он этой
атаки? Что может знать о ней?
До сих пор я уворачивался или выдерживал все, что он швырял в меня,
мои собственные боевые системы готовы были вступить в игру в любую
секунду. Я рассчитывал по крайней мере начать свою атаку с воздуха.
Треск, свисток, звуки тяжелого дыхания. Ожило мое радио. Этого я не
ожидал. На данном этапе чья-либо попытка угрожать мне или обхаживать меня,
представлялась чем-то вроде упражнения в тщетности.
Однако "Неопознанный корабль и т.д., вы проходите над запретной
тем-то и тем-то. Приказываю вам..." не последовало.
Вместо этого я услышал:
- Энджи Ангел, добро пожаловать на Алво. Находите ли вы
познавательным свой краткий визит?
Итак, он знал, кто я. И это говорил сам Стайлер. В ходе своей
подготовки я много раз слышал его голос и видел его изображения. Мне
пришлось заставить своих учителей убрать программное сопровождение,
заключающееся в поношении этого человека, что являлось частью
ознакомительных занятий, потому что это отвлекало меня. Им оказалось
трудно поверить, что я не чувствую необходимости ненавидеть этого
маленького, бледноглазого человечка с пухлыми щечками и в чалме,
прикрывающей выводы вживленных навечно имплантов. "Конечно, это
пропаганда, - говорили они, - но это поможет вам, когда придет время". Я
медленно покачал головой. "Мне не нужны чувства, которые помогали бы мне
убивать, - сказал я им. - Они даже могут помешать". Им пришлось смириться
с этим, но было ясно, что они не поняли.
Итак, он знал, кто я. Удивительно, но едва ли унизительно. Огромные
объемы текущей информации систематически загружались в его компьютерный
придаток, а сам он был предположительно наделен глубоким, до известной
степени ошеломляющим умом, дополняемым творческим воображением. Итак, хотя
я чувствовал, что он строит догадки, это была, без сомнения, очень
обоснованная догадка, и конечно, точная. Впрочем, я не видел основания для
беседы с ним, или, в данном случае, чтобы не беседовать с ним. Для меня
это не составляло никакой разницы. Слова ничего не могли изменить.
Тем не менее:
- Это будет краткий визит, - настаивал он. - Вы здесь не задержитесь.
Какая-то вспышка, подобно молнии, прорвала темное облако впереди
(мимо) позади меня. Корабль тряхнуло, затрещали какие-то схемы, волна
помех поглотила несколько слов Стайлера.
- ...не первый, - сказал он. - Очевидно, никто из других...
Другие? Он мог подбрасывать это, просто надеясь вывести меня из
душевного равновесия. Но именно об этом я не думал. Пол никогда не говорил
мне, что я первым совершаю эту попытку. В общем, если подумать, вероятно,
что я не первый. Хотя это не беспокоило меня, меня действительно
заинтересовало, сколько могло быть этих других.
Неважно. Современная молодежь. Они, может быть, нуждались в этом
самом "промывании мозгов", им требовалось развивать в себе ненависть,
чтобы облегчить задачу. Их дело. Их похороны. Не мой вариант.
- Ты все еще можешь прекратить это, Ангел, - сказал он. - Приземляй
свой аппарат и оставайся при нем. Я пошлю кого-нибудь забрать тебя. Ты
будешь жить. Что скажешь?
Я хмыкнул. Он, должно быть, расслышал это, потому что сказал:
- По крайней мере, я знаю, что ты там. Твое нападение тщетно не по
одной причине, по многим. Кроме того обстоятельства, что у тебя нет шанса
преуспеть, что ты безусловно погибнешь и очень скоро, устранены основания
для того, чтобы ты вообще совершал эту попытку.
Потом он замолчал, словно ожидая, чтобы я сказал что-нибудь.
Напрасно.
- Не интересно, а? - сказал он тогда. - Теперь в любой момент моя
атака прорвет твой защитный экран. КОЗА никак не может знать, чем я
усовершенствовал оборонительную систему со времени их предыдущей попытки.
Последовала серия оглушительных взрывов. Однако, и из этого я вышел
без потерь.
- Все еще там, - отметил он. - Хорошо. У тебя по-прежнему остается
шанс передумать. Я бы хотел, чтобы ты выжил, мне очень интересно
побеседовать с человеком, вроде тебя, из другого времени, с твоим прошлым.
Как я уже сказал, есть и другие причины, кроме непреодолимых препятствий,
чтобы бросить все это. Я не знаю, что ты мог, или не мог слышать, -
насколько мне известно, некоторое время ты был оторван от мира, но истина
заключается в том, что была война, и я полагаю, с технической точки
зрения, она все еще продолжается. По полученным мной сообщениям Земля
сейчас находится в очень плачевном состоянии. Наши с тобой работодатели
понесли очень тяжелый урон. В общем и целом, я полагаю, в настоящий момент
оттуда нами командовать некому. Руководствуясь этим мне видится более
необходимым спасение оставшегося от наших организаций, чем продолжение
нашего конфликта. Что ты скажешь?
Конечно, я ничего не сказал. Я не имел возможности проверить
сказанное им, а он не имел возможности доказать мне ничего, пока я не
пожелаю приземлиться и взглянуть на то, что он смог бы предложить мне в
качестве доказательства, но об этом, естественно, не могло быть и речи.
Итак, оснований для беседы на этот счет не было.
Я расслышал его вздох сквозь журчание помех.
- Ты полон решимости убивать, - сказал он потом. - Ты думаешь, что
все, мной тебе сказанное, носит, по существу, исключительно эгоистический
характер...
Тогда я едва не отключил его, потому что мне не нравятся люди,
которые рассказывают мне, о чем я думаю, неважно, правы они или нет. Но
все же, это было лучшее представление в городе...
- Почему бы тебе не сказать что-нибудь? - предложил он. - Я бы хотел
услышать твой голос. Расскажи мне, зачем ты ввязался в это дело. Если
только из-за денег, я заплачу тебе больше, а потом обеспечу твою
безопасность. - Он помолчал, ожидая, потом продолжил: - Конечно, в твоем
случае, могут быть, вероятно, какие-нибудь еще мотивы. Семейная
преданность. Солидарность. Племенные кровные узы. Тому подобное. Если дело
в этом, я скажу тебе кое-что. Ты, возможно, единственный, кто сейчас
по-прежнему во все это верит. А они нет. Я знаю этих людей, я хорошо их
знаю многие годы, тогда как ты знаком с ними совсем мало. Это правда. Их
идеалы - не твои. Они наживаются на твоей преданности. Они используют
тебя. Ты правда делаешь это во имя верности семье? Дело в этом?
Здесь его голос зазвучал немного напряженно. Когда же он заговорил
снова, голос стал более расслабленным.
- Немного огорчает, что приходится беседовать с тобой таким образом,
- сказал он, - зная, что ты приближаешься с каждым мгновением, слушая
меня. Все же, теперь я понимаю твою позицию. Ты полон решимости. Ничто из
того, что я могу сказать, не может заставить тебя передумать. Я могу
только постараться убить тебя, прежде чем ты убьешь меня. Ты двигаешься, а
я привязан к этому месту. Слишком поздно пытаться убежать. Конечно, у тебя
ничего не выйдет. Но, как я уже сказал, теперь я понимаю твою позицию.
Тебе нечего мне сказать, а мне, на самом деле, нечего сказать тебе. Это
меня и раздражает. Ты не такой, как другие. Они все разговаривали, ты
знаешь. Они угрожали мне, они оскорбляли меня, они умирали, вопя. Ты
невежественный варвар, неспособный понять, что я такое, но это не
останавливает тебя, не беспокоить тебя. Не так ли? Я пытался сделать нечто
во благо всего рода человеческого, но это не волнует тебя. Не так ли? Ты
просто молчишь и продолжаешь приближаться. Читал ты когда-нибудь Паскаля?
Нет. Конечно, ты не читал... "Человек не более, чем тростник, самая
ничтожная вещь в природе", говорил он, но это мыслящий тростник. Всей
вселенной не надо ополчаться на него, чтобы сокрушить его. Достаточно
тумана, капли воды, чтобы погубить его. Но если вселенная обрушится на
него, человек все же останется более величественным, чем то, что погубит
его, ибо знает он, что умирает, а вселенная имеет над ним преимущество;
вселенная ничего этого не знает". Ты понимаешь, что я говорю? Нет,
конечно, нет. Ты никогда не задумывался о таких вещах. Ты туман, капля
воды... Придет время, если есть какой-либо смысл в жизни, когда можно
будет принимать смерть, верю я, без особой обиды. Я еще не достиг такого
состояния, но я работал над этим. Позволь мне сказать тебе...
В этот момент заградительный огонь внезапно сделался таким яростным,
что озарил небо, заглушил все прочие звуки и обрушил на меня ударные
взрывные волны, накатывающиеся, подобно взбесившемуся прибою.
Но затем в поле зрения закачалась моя цель, Здание Доксфорда,
прижатое к холмам в противоположном конце отдаленной долины.
Через несколько мгновений я начал атаку. Фонтаны огня извергались из
поверхности долины и со склонов холмов. Обрушился правый угол здания,
загорелась крыша...
Через несколько мгновений после этого небольшого триумфа я сам был
подбит и сразу же закувыркался вниз. Так как я не был катапультирован, я
понял, что отдел управления, должно быть, остался относительно
неповрежденным. Быстрое обследование, визуальное и посредством мониторов,
показало мне, что это именно так. Однако, отделение прошло удачно, и я
увидел мельком несущийся вниз искореженный наружный корпус корабля.
Еще одно попадание и, хотя мой скафандр, вероятно, спас бы меня, я
буду катапультирован. Но если я смогу добраться до земли с неповрежденной
кабиной...
- Ты все еще жив? - услышал я слова Стайлера. - Я видел кусок...
Потом был взрыв, который отвлек мое внимание от его слов, отшвырнув,
подбросив, закрутив меня. К тому моменту я уже перешел на ручное
управление, потому что не хотел замедлить свое снижение до самой последней
возможности.
- Ангел? Ты все еще там?
Я сумел переключить все необходимые системы, пока падал, в самый
последний момент затормозил, ударился о землю под плохим углом,
закрутился, выравнялся довел аппарат неповрежденным. Я завел его и
немедленно покатился вперед.
Я находился на противоположной стороне от Доксфордского комплекса в
дымящейся, покрытой клубами пыли долине. Она была довольно каменистой,
испещренной воронками от снарядов и рытвинами, не все из которых
образовались недавно. Данное обстоятельство доказывало, что мое нападение
не было первым. Но в то же время исключалась возможность минирования, и
это было весьма кстати, потому что я продвигался слишком опасливо,
высматривая возможные ловушки.
Однако, я не мог не думать о его словах про войну. Здесь были
затронуты и мои слабые связи с прошлым, и мои единственно важные связи с
настоящим. Впрочем, я не видел причины, из-за которой кто-либо стал
бомбить Сицилию. Но она еще там? Прошло уже несколько месяцев, а люди
теперь так легки на подъем. И как там Пол? И некоторые другие, с которыми
я знаком? Я знал, что у них имеются надежные убежища. Все же...
- Ты жив! Я нашел тебя на экранах. Хорошо! Так тебе будет даже проще
выйти из игры. Никаких забот о приземлении на мину, раз ты уже внизу.
Послушай. Теперь тебе нужно только остановиться и подождать. Я пошлю
кого-нибудь за тобой. Я предъявлю тебе доказательства в подтверждение
всего того, что говорил. Что скажешь?
Я поднял свои орудия из их гнезд, развернул их, приподнял и опустил,
чтобы проверить надежность турели.
- Это, как я понимаю, и есть твой ответ? - сказал он. - Слушай, ты
абсолютно ничего не добьешься, погибнув здесь, а ведь тебя ждет именно
это. Оба наших работодателя уже не у дел. Ты уже сейчас в пределах
досягаемости, и от тебя очень скоро только мокрое место останется. Это
бессмысленно. Жизнь - драгоценная штука, и как много ее совсем недавно
пропало даром. Род человеческий был только что сокращен более чем в десять
раз, и этот остаток вполне может быть уменьшен до его десятой части в
результате долговременных последствий войны. Кроме того, перед остатком
человечества стоит сейчас много проблем: найти уцелевших и позаботиться о
них, обеспечить функционирование каналов телепортации, переправить людей
на отдаленные миры, попытаться обустроить их жизнь. Земля почти непригодна
для обитания, и условия будут продолжать ухудшаться. Большая часть
отдаленных миров не подготовлена для продолжительного человеческого
обитания, и мы в настоящий момент не в состоянии заниматься их
усовершенствованием. Необходимо возводить что-то вроде убежищ,
устанавливать и поддерживать в рабочем состоянии коммуникационные линии
между мирами. Смертей больше не нужно, и я предлагаю тебе шанс выжить.
Можешь ты согласиться с этим? Ты веришь мне?
Я выбрался на довольно ровный участок каменистой поверхности и
увеличил скорость. Сквозь дым, пыль, копоть я смог разглядеть языки
пламени, колеблющиеся в дыре, пробитой мной в его крепости. Каким бы
уверенным он ни пытался выглядеть в отношении своей способности уничтожить
меня, он никак не мог отрицать того обстоятельства, что я повел в счете.
Откуда-то с его стороны долины начался обстрел, сперва недолет, потом
перелет, по мне пристреливались. Меняя скорости, я добрался до неровного
склона и порадовался когда начал подниматься по нему, потому что такой
угол прицела казалось, несколько сбил их с толку. Я приготовил свои
ракеты, хотя и надеялся, что мне удастся по добраться поближе до их пуска.
Я сверился с часами, вздохнул. Вышли все сроки, когда можно было ожидать
взрыва двух сверхмощных снарядов, отделившихся от корабля-носителя
одновременно со мной и отправившихся к цели. Значит, он их перехватил.
Впрочем, их шансы на успех были не слишком высоки.
Потом начался заградительный огонь, ошеломивший и потрясший меня.
Грохот стал оглушающим, вспышки почти ослепляющими, дым беспросветным.
Земля тряслась и осколки камней разбивались о машину, падая на нее почти
непрерывным градом.
- Алло? Алло? - слабо доносилось до меня сквозь шум. Потом все, что
могло последовать за этим, утонуло в грохоте трех взрывов, раздавшихся
совсем рядом.
Я резко свернул, двигаясь под углом, выпрямил машину,
воспользовавшись укрытием, которым послужили несколько высоких каменных
выступов. Обстрел стал беспорядочным, снаряды ложились все дальше и дальше
от меня. Радио заглохло сразу же после того, как я забрался за каменную
ограду. Я продолжал движение, заметив мудреный и окольный путь, выводящий
меня на цель слева, потому что он, казалось, до некоторой степени он может
обеспечить прикрытие. Это, видимо, действительно поставило в тупик его
систему обнаружения, потому что снаряды стали ложиться в отдалении, все
дальше и дальше.
Пробиваясь по своему извилистому маршруту, я едва не проглядел другой
комплекс зданий в глубине долины, левее от меня. Они были совсем
новенькими и казались совершенно необитаемыми. Они не упоминались в моей
ориентировке и не были отмечены ни на одной из карт или фотографий, что я
изучал. Я держал их под прицелом, пока не проехал, но у меня не возникло
повода открыть огонь.
Когда я поднялся выше, радио опять засекло его голос, слабый сперва,
но крепнущий по мере моего движения.
- Итак, ты понимаешь, - говорил он. - Я свободен впервые в жизни,
свободен использовать кое-что из того, что я разработал, так, как это
должно быть использовано, некоммерчески, на благо всего человечества,
чтобы помочь нам пережить эти жуткие времена. Существует огромная
потребность в моих возможностях, в моем оборудовании, и именно сейчас.
Даже технология клони...
Меня обнаружили. Позади меня раздалось несколько мощных взрывов.
Через несколько мгновений я обогнул прикрывающие меня камни и опять
оказался на открытом месте. За несколько сотен ярдов виднелось какое-то
хилое укрытие, и дорога шла в гору. Я рванулся вперед со всей скоростью,
какую только мог выжать, понимая, что удача вот-вот отвернется от меня и
надеясь, что она останется со мной еще на несколько секунд, чтобы я смог
выпустить свои ракеты. С той позиции, которую я тогда занимал, было бы
практически невозможно достичь его.
Следующие заградительные снаряды легли далеко впереди, и я резко
свернул в сторону, чтобы обойти этот взорванный участок. Секундами позже
раздался другой взрыв, сзади, на этот раз совсем рядом.
Но я добрался до своего укрытия, хотя пришлось немного поволноваться,
когда передо мной дробились и превращались в пыль огромные валуны, потом я
рискнул и рванулся по диагонали к другому, ближайшему убежищу.
Мне слишком долго везло, чтобы все сошло гладко и на этот раз у меня
почти ничего не получилось. Я был подбит спустя считанные секунды после
начала рывка и меня развернуло по кругу. Приподняло над землей, бросило
вниз, отшвырнуло в сторону и передо мной внезапно открылась сквозь
восемнадцатидюймовую дыру в защитном экране немного повыше моего левого
плеча неожиданная панорама искореженного ландшафта. Но несмотря на скрежет
и сильное заваливание на левую сторону, я мог продолжать движение и
прорвался к следующему укрытию, а линия взрывов вытягивалась за мной,
подобно узлам в хвосте воздушного змея.
Я преодолел почти половину своего пути по долине, что было почти
настолько хорошо, насколько можно было рассчитывать. Возможно даже еще
лучше, учитывая все обстоятельства. Я снова забрал вправо, чтобы оказаться
под защитой огромной груды валунов примерно в пятидесяти футах впереди. Я
добрался до них и ехал, продолжая поворачивать вправо, пока не достиг той
крайней точки после которой мне бы пришлось обнаружить себя. Это место
находилось приблизительно на расстоянии двух сотен ярдов от моего
предыдущего укрытия, которое подверглось ожесточенному обстрелу. Я не имел
представления о том, какой там расклад на другой стороне, поэтому решил
Потом, вот.
Глядя на нее, сидящую под этим сумасшедшим праздничным деревом, ее
мягкие волосы собраны заколкой нежного, кораллового цвета, голова и рука
двигаются, пока она переносит свою овечку на бумагу точными, обдуманными
штрихами; потом светлеет день, отбрасывая мою тень, она обращает внимание,
поворачивает голову, делает движение рукой, поднимая ее, чтобы прикрыть
глаза от солнца, я спешиваюсь, наматываю поводья на ветку, спускаюсь к
ней, ищу слова, ее лицо, кивок, медленная улыбка...
Вот.
...Глядя на огненные цветы, распускающиеся подо мной, последняя
вспышка, закрывающая половину здания, их цель; мой аппарат вздрагивает,
камнем падает вниз, горит, меня выбрасывает, моя кабина цела и двигается
сама по себе, уворачиваясь, резко меняя направление, стреляя вниз и
вперед, вниз и вперед, потом раздвигается и мягко роняет меня, мой
защитный скафандр издает еле слышные щелчки, когда мои ноги касаются земли
и отключаются отражатели; а потом в дело вступают мои лазеры, срезая
приближающиеся ко мне фигурки, гранаты вылетают из моих рук, волны
разрушающих протоплазму сверхзвуковых сигналов исходят от меня, подобно
звукам какого-то звонящего, невидимого колокола...
Сколько размозжил я андроидов и роботов, разрушил до основания
макетов зданий в натуральную величину, метнул снарядов за следующие два
месяца там, в том заповеднике, куда меня отвезли, чтобы ознакомить со
всеми новейшими способами уничтожения, я не знаю. Много. Моими учителями
были не убийцы, а техники, которым потом предстояло подвергнуться стиранию
памяти, чтобы обезопасить организацию и их самих. Открытие, что это
возможно, заинтриговало меня, воскресив во мне некоторые из моих прежних
мыслей. Техника этого, узнал я, была чрезвычайно сложной и могла
применяться с абсолютной избирательностью. Она использовалась долгие годы,
как психотерапевтическое средство. Со своей стороны, учителя представляли
собой странное сочетание отношений и настроений, сперва почти беспрестанно
призывая меня совершенствоваться в обращении с их оружием, при этом
тщательно избегая любого упоминания, что я скоро воспользуюсь им для
убийства. Однако потом, когда пришло осознание того, что все, сказанное
ими, почувствованное или подуманное будет впоследствии удалено из их
сознания, они начали часто шутить о смерти и убийстве, и их чувства ко
мне, кажется, претерпели изменение. От начальной стадии явного презрения
они за считанные недели дошли до того, что стали относиться ко мне с
чувством, приближающимся к благоговению, словно я был чем-то вроде жреца,
а они скромными участниками обряда жертвоприношения. Это обеспокоило меня
и я стал избегать их как только мог в свое свободное время. Для меня эта
работа была просто тем, что я должен сделать, чтобы найти свое место в
обществе, которое казалось более совершенным, чем покинутое мною. Именно
тогда начал я задумываться о том, изменяются ли люди достаточно быстро для
того, чтобы можно было гарантировать продолжение существования
человеческой расы, ведь эти парни с такой готовностью и таким вожделением
потянулись к идее насилия. Я имел мало иллюзий относительно себя самого, и
я хотел попробовать уживаться с собой до конца своих дней; но я полагал,
что они превосходят меня своими морально-нравственными качествами, и это в
их общество я пытался купить себе билет. Однако, лишь перед самым концом
моего обучения я узнал нечто о процессах, кроющихся за их изменившимся
отношением. Ганмер, один из наименее неприятных моих учителей, однажды
вечером пришел ко мне на квартиру и принес бутылку, что сделало его
появление приемлемым. Он уже проделал большую работу с ее предшественницей
и его лицо, обычно отличающееся определенностью выражения, свойственного
куклам чревовещателей, обмякло, уверенные интонации понизились до тона
глубокого замешательства. Довольно скоро я выяснил, что его тревожило.
Оказывается, санкции и контроль были не столь уж эффективными.
Представлялось, что ситуация, на которую я не так давно намекал,
разговаривая с Полом, а именно ограниченный военный конфликт, приобретал
все более реальные очертания, по сути дела был неизбежен, как это понимал
Ганмер. Политическая подоплека конфликта была мне неинтересна, потому что
она меня по-прежнему не касалась, но в самой вероятности его возникновения
вообще, учитывая вековечную угрозу его перерастания в нечто большее и
ужасающее, было что-то мрачно сардоническое. Проделать такой путь, да еще
так, как это выпало мне, для того только, чтобы как раз успеть вовремя к
мировому пожару... Нет! Нелепость. Полная. Стало казаться, что их близость
к орудию насилия, то есть ко мне, вызвала в этих людях некие загнанные
вглубь и основательно подавленные эмоции. Если в остальных прорывалось
что-то неистовое и иррациональное, то в Ганмере, который уже через
некоторое время сидел, тупо повторяя: - "Этого не может произойти", -
что-то надломилось.
- Это может и не произойти, - сказал я, чтобы подбодрить его, потому
что я пил виски.
Тогда он посмотрел на меня. Показалось, что в его глазах на мгновение
мелькнула надежда, потом она исчезла.
- Тебя это волнует? - спросил он.
- Волнует. Это и мой мир тоже. Теперь.
Он отвернулся.
- Не понимаю я тебя, - выговорил он наконец. - Да и остальных, коли
на то пошло...
Мне думалось, что я понимал, хотя вряд ли кому от этого было легче.
Все мои эмоции в эту минуту заключались в их отсутствии.
Я ждал. Я не знал его настолько хорошо, чтобы понять, почему он
должен реагировать иначе, чем все остальные, и это для меня осталось
невыясненным. Однако, он сказал еще одну вещь, которая мне запомнилась.
- ...Но, по-моему, всех надо бы упрятать куда-нибудь, пока они не
научатся вести себя, как следует.
Банально, смехотворно и абсолютно невозможно, разумеется. Пока, во
всяком случае.
Разлив остатки спиртного на две неразбавленные порции, я поторопил
его на его пути к забвению, немного сожалея, что больше совсем ничего не
осталось, и я не мог последовать за ним.
Вот, вот, и потом: Там...
(Звезды). (Из туннеля под небесами и вниз).
(Вход). (Сливающиеся огни и гром).
(Облака). (Песнь воздуха). (Незримые щупальца материи).
(Облака облака)
(Вспышка N_1/N_2/N_3). Привлекать озна
спер- анца
гол ч'
за- ваться?
...были вспышки, разрезающие небо, словно ножницами молний. Несмотря
на защиту и мою отдаленность от взрывов, меня швыряло, как волан. Я
подался вперед в своем боевом скафандре, оставив компьютеру разбираться со
всеми помехами, но сохраняя готовность перейти на ручную работу, если
возникнет необходимость. Алво вспыхивала подо мной слишком быстро
изменяющимся зелено-коричнево-серо-голубым узором, чтобы я мог различить
подробности до тех пор, вероятно, пока у меня не будет времени просто
сидеть и разглядывать ее. Но я не ощущал особого напряжения, наматывая
мили внутри себя, уничтожая расстояние, продираясь сквозь его грохот.
Чтобы сделать дело так быстро, как это теперь казалось необходимым, не
следовало терять время на тонкости восприятия. Система внутренней охраны
Доксфорда была слишком надежной и требовала не менее, чем многолетней
военной кампании по проникновению внутрь. У Стайлера была превосходная
защита, но мы ничего другого и не ожидали. Поэтому было решено, что
наибольшие шансы на успех имеет внезапный выпад, стремительная атака,
сметающая все на своем пути.
Он должно быть засек меня почти сразу после моего появления в
окрестностях Алво. Я недолго дивился техническому чуду, обнаружившему
меня, пока мчался, теперь уже низко, устремляясь к служебному комплексу,
где размещалась его штаб-квартира, но меня интересовало, о чем думал и что
чувствовал Стайлер, когда он впервые заметил меня. Как долго ждал он этой
атаки? Что может знать о ней?
До сих пор я уворачивался или выдерживал все, что он швырял в меня,
мои собственные боевые системы готовы были вступить в игру в любую
секунду. Я рассчитывал по крайней мере начать свою атаку с воздуха.
Треск, свисток, звуки тяжелого дыхания. Ожило мое радио. Этого я не
ожидал. На данном этапе чья-либо попытка угрожать мне или обхаживать меня,
представлялась чем-то вроде упражнения в тщетности.
Однако "Неопознанный корабль и т.д., вы проходите над запретной
тем-то и тем-то. Приказываю вам..." не последовало.
Вместо этого я услышал:
- Энджи Ангел, добро пожаловать на Алво. Находите ли вы
познавательным свой краткий визит?
Итак, он знал, кто я. И это говорил сам Стайлер. В ходе своей
подготовки я много раз слышал его голос и видел его изображения. Мне
пришлось заставить своих учителей убрать программное сопровождение,
заключающееся в поношении этого человека, что являлось частью
ознакомительных занятий, потому что это отвлекало меня. Им оказалось
трудно поверить, что я не чувствую необходимости ненавидеть этого
маленького, бледноглазого человечка с пухлыми щечками и в чалме,
прикрывающей выводы вживленных навечно имплантов. "Конечно, это
пропаганда, - говорили они, - но это поможет вам, когда придет время". Я
медленно покачал головой. "Мне не нужны чувства, которые помогали бы мне
убивать, - сказал я им. - Они даже могут помешать". Им пришлось смириться
с этим, но было ясно, что они не поняли.
Итак, он знал, кто я. Удивительно, но едва ли унизительно. Огромные
объемы текущей информации систематически загружались в его компьютерный
придаток, а сам он был предположительно наделен глубоким, до известной
степени ошеломляющим умом, дополняемым творческим воображением. Итак, хотя
я чувствовал, что он строит догадки, это была, без сомнения, очень
обоснованная догадка, и конечно, точная. Впрочем, я не видел основания для
беседы с ним, или, в данном случае, чтобы не беседовать с ним. Для меня
это не составляло никакой разницы. Слова ничего не могли изменить.
Тем не менее:
- Это будет краткий визит, - настаивал он. - Вы здесь не задержитесь.
Какая-то вспышка, подобно молнии, прорвала темное облако впереди
(мимо) позади меня. Корабль тряхнуло, затрещали какие-то схемы, волна
помех поглотила несколько слов Стайлера.
- ...не первый, - сказал он. - Очевидно, никто из других...
Другие? Он мог подбрасывать это, просто надеясь вывести меня из
душевного равновесия. Но именно об этом я не думал. Пол никогда не говорил
мне, что я первым совершаю эту попытку. В общем, если подумать, вероятно,
что я не первый. Хотя это не беспокоило меня, меня действительно
заинтересовало, сколько могло быть этих других.
Неважно. Современная молодежь. Они, может быть, нуждались в этом
самом "промывании мозгов", им требовалось развивать в себе ненависть,
чтобы облегчить задачу. Их дело. Их похороны. Не мой вариант.
- Ты все еще можешь прекратить это, Ангел, - сказал он. - Приземляй
свой аппарат и оставайся при нем. Я пошлю кого-нибудь забрать тебя. Ты
будешь жить. Что скажешь?
Я хмыкнул. Он, должно быть, расслышал это, потому что сказал:
- По крайней мере, я знаю, что ты там. Твое нападение тщетно не по
одной причине, по многим. Кроме того обстоятельства, что у тебя нет шанса
преуспеть, что ты безусловно погибнешь и очень скоро, устранены основания
для того, чтобы ты вообще совершал эту попытку.
Потом он замолчал, словно ожидая, чтобы я сказал что-нибудь.
Напрасно.
- Не интересно, а? - сказал он тогда. - Теперь в любой момент моя
атака прорвет твой защитный экран. КОЗА никак не может знать, чем я
усовершенствовал оборонительную систему со времени их предыдущей попытки.
Последовала серия оглушительных взрывов. Однако, и из этого я вышел
без потерь.
- Все еще там, - отметил он. - Хорошо. У тебя по-прежнему остается
шанс передумать. Я бы хотел, чтобы ты выжил, мне очень интересно
побеседовать с человеком, вроде тебя, из другого времени, с твоим прошлым.
Как я уже сказал, есть и другие причины, кроме непреодолимых препятствий,
чтобы бросить все это. Я не знаю, что ты мог, или не мог слышать, -
насколько мне известно, некоторое время ты был оторван от мира, но истина
заключается в том, что была война, и я полагаю, с технической точки
зрения, она все еще продолжается. По полученным мной сообщениям Земля
сейчас находится в очень плачевном состоянии. Наши с тобой работодатели
понесли очень тяжелый урон. В общем и целом, я полагаю, в настоящий момент
оттуда нами командовать некому. Руководствуясь этим мне видится более
необходимым спасение оставшегося от наших организаций, чем продолжение
нашего конфликта. Что ты скажешь?
Конечно, я ничего не сказал. Я не имел возможности проверить
сказанное им, а он не имел возможности доказать мне ничего, пока я не
пожелаю приземлиться и взглянуть на то, что он смог бы предложить мне в
качестве доказательства, но об этом, естественно, не могло быть и речи.
Итак, оснований для беседы на этот счет не было.
Я расслышал его вздох сквозь журчание помех.
- Ты полон решимости убивать, - сказал он потом. - Ты думаешь, что
все, мной тебе сказанное, носит, по существу, исключительно эгоистический
характер...
Тогда я едва не отключил его, потому что мне не нравятся люди,
которые рассказывают мне, о чем я думаю, неважно, правы они или нет. Но
все же, это было лучшее представление в городе...
- Почему бы тебе не сказать что-нибудь? - предложил он. - Я бы хотел
услышать твой голос. Расскажи мне, зачем ты ввязался в это дело. Если
только из-за денег, я заплачу тебе больше, а потом обеспечу твою
безопасность. - Он помолчал, ожидая, потом продолжил: - Конечно, в твоем
случае, могут быть, вероятно, какие-нибудь еще мотивы. Семейная
преданность. Солидарность. Племенные кровные узы. Тому подобное. Если дело
в этом, я скажу тебе кое-что. Ты, возможно, единственный, кто сейчас
по-прежнему во все это верит. А они нет. Я знаю этих людей, я хорошо их
знаю многие годы, тогда как ты знаком с ними совсем мало. Это правда. Их
идеалы - не твои. Они наживаются на твоей преданности. Они используют
тебя. Ты правда делаешь это во имя верности семье? Дело в этом?
Здесь его голос зазвучал немного напряженно. Когда же он заговорил
снова, голос стал более расслабленным.
- Немного огорчает, что приходится беседовать с тобой таким образом,
- сказал он, - зная, что ты приближаешься с каждым мгновением, слушая
меня. Все же, теперь я понимаю твою позицию. Ты полон решимости. Ничто из
того, что я могу сказать, не может заставить тебя передумать. Я могу
только постараться убить тебя, прежде чем ты убьешь меня. Ты двигаешься, а
я привязан к этому месту. Слишком поздно пытаться убежать. Конечно, у тебя
ничего не выйдет. Но, как я уже сказал, теперь я понимаю твою позицию.
Тебе нечего мне сказать, а мне, на самом деле, нечего сказать тебе. Это
меня и раздражает. Ты не такой, как другие. Они все разговаривали, ты
знаешь. Они угрожали мне, они оскорбляли меня, они умирали, вопя. Ты
невежественный варвар, неспособный понять, что я такое, но это не
останавливает тебя, не беспокоить тебя. Не так ли? Я пытался сделать нечто
во благо всего рода человеческого, но это не волнует тебя. Не так ли? Ты
просто молчишь и продолжаешь приближаться. Читал ты когда-нибудь Паскаля?
Нет. Конечно, ты не читал... "Человек не более, чем тростник, самая
ничтожная вещь в природе", говорил он, но это мыслящий тростник. Всей
вселенной не надо ополчаться на него, чтобы сокрушить его. Достаточно
тумана, капли воды, чтобы погубить его. Но если вселенная обрушится на
него, человек все же останется более величественным, чем то, что погубит
его, ибо знает он, что умирает, а вселенная имеет над ним преимущество;
вселенная ничего этого не знает". Ты понимаешь, что я говорю? Нет,
конечно, нет. Ты никогда не задумывался о таких вещах. Ты туман, капля
воды... Придет время, если есть какой-либо смысл в жизни, когда можно
будет принимать смерть, верю я, без особой обиды. Я еще не достиг такого
состояния, но я работал над этим. Позволь мне сказать тебе...
В этот момент заградительный огонь внезапно сделался таким яростным,
что озарил небо, заглушил все прочие звуки и обрушил на меня ударные
взрывные волны, накатывающиеся, подобно взбесившемуся прибою.
Но затем в поле зрения закачалась моя цель, Здание Доксфорда,
прижатое к холмам в противоположном конце отдаленной долины.
Через несколько мгновений я начал атаку. Фонтаны огня извергались из
поверхности долины и со склонов холмов. Обрушился правый угол здания,
загорелась крыша...
Через несколько мгновений после этого небольшого триумфа я сам был
подбит и сразу же закувыркался вниз. Так как я не был катапультирован, я
понял, что отдел управления, должно быть, остался относительно
неповрежденным. Быстрое обследование, визуальное и посредством мониторов,
показало мне, что это именно так. Однако, отделение прошло удачно, и я
увидел мельком несущийся вниз искореженный наружный корпус корабля.
Еще одно попадание и, хотя мой скафандр, вероятно, спас бы меня, я
буду катапультирован. Но если я смогу добраться до земли с неповрежденной
кабиной...
- Ты все еще жив? - услышал я слова Стайлера. - Я видел кусок...
Потом был взрыв, который отвлек мое внимание от его слов, отшвырнув,
подбросив, закрутив меня. К тому моменту я уже перешел на ручное
управление, потому что не хотел замедлить свое снижение до самой последней
возможности.
- Ангел? Ты все еще там?
Я сумел переключить все необходимые системы, пока падал, в самый
последний момент затормозил, ударился о землю под плохим углом,
закрутился, выравнялся довел аппарат неповрежденным. Я завел его и
немедленно покатился вперед.
Я находился на противоположной стороне от Доксфордского комплекса в
дымящейся, покрытой клубами пыли долине. Она была довольно каменистой,
испещренной воронками от снарядов и рытвинами, не все из которых
образовались недавно. Данное обстоятельство доказывало, что мое нападение
не было первым. Но в то же время исключалась возможность минирования, и
это было весьма кстати, потому что я продвигался слишком опасливо,
высматривая возможные ловушки.
Однако, я не мог не думать о его словах про войну. Здесь были
затронуты и мои слабые связи с прошлым, и мои единственно важные связи с
настоящим. Впрочем, я не видел причины, из-за которой кто-либо стал
бомбить Сицилию. Но она еще там? Прошло уже несколько месяцев, а люди
теперь так легки на подъем. И как там Пол? И некоторые другие, с которыми
я знаком? Я знал, что у них имеются надежные убежища. Все же...
- Ты жив! Я нашел тебя на экранах. Хорошо! Так тебе будет даже проще
выйти из игры. Никаких забот о приземлении на мину, раз ты уже внизу.
Послушай. Теперь тебе нужно только остановиться и подождать. Я пошлю
кого-нибудь за тобой. Я предъявлю тебе доказательства в подтверждение
всего того, что говорил. Что скажешь?
Я поднял свои орудия из их гнезд, развернул их, приподнял и опустил,
чтобы проверить надежность турели.
- Это, как я понимаю, и есть твой ответ? - сказал он. - Слушай, ты
абсолютно ничего не добьешься, погибнув здесь, а ведь тебя ждет именно
это. Оба наших работодателя уже не у дел. Ты уже сейчас в пределах
досягаемости, и от тебя очень скоро только мокрое место останется. Это
бессмысленно. Жизнь - драгоценная штука, и как много ее совсем недавно
пропало даром. Род человеческий был только что сокращен более чем в десять
раз, и этот остаток вполне может быть уменьшен до его десятой части в
результате долговременных последствий войны. Кроме того, перед остатком
человечества стоит сейчас много проблем: найти уцелевших и позаботиться о
них, обеспечить функционирование каналов телепортации, переправить людей
на отдаленные миры, попытаться обустроить их жизнь. Земля почти непригодна
для обитания, и условия будут продолжать ухудшаться. Большая часть
отдаленных миров не подготовлена для продолжительного человеческого
обитания, и мы в настоящий момент не в состоянии заниматься их
усовершенствованием. Необходимо возводить что-то вроде убежищ,
устанавливать и поддерживать в рабочем состоянии коммуникационные линии
между мирами. Смертей больше не нужно, и я предлагаю тебе шанс выжить.
Можешь ты согласиться с этим? Ты веришь мне?
Я выбрался на довольно ровный участок каменистой поверхности и
увеличил скорость. Сквозь дым, пыль, копоть я смог разглядеть языки
пламени, колеблющиеся в дыре, пробитой мной в его крепости. Каким бы
уверенным он ни пытался выглядеть в отношении своей способности уничтожить
меня, он никак не мог отрицать того обстоятельства, что я повел в счете.
Откуда-то с его стороны долины начался обстрел, сперва недолет, потом
перелет, по мне пристреливались. Меняя скорости, я добрался до неровного
склона и порадовался когда начал подниматься по нему, потому что такой
угол прицела казалось, несколько сбил их с толку. Я приготовил свои
ракеты, хотя и надеялся, что мне удастся по добраться поближе до их пуска.
Я сверился с часами, вздохнул. Вышли все сроки, когда можно было ожидать
взрыва двух сверхмощных снарядов, отделившихся от корабля-носителя
одновременно со мной и отправившихся к цели. Значит, он их перехватил.
Впрочем, их шансы на успех были не слишком высоки.
Потом начался заградительный огонь, ошеломивший и потрясший меня.
Грохот стал оглушающим, вспышки почти ослепляющими, дым беспросветным.
Земля тряслась и осколки камней разбивались о машину, падая на нее почти
непрерывным градом.
- Алло? Алло? - слабо доносилось до меня сквозь шум. Потом все, что
могло последовать за этим, утонуло в грохоте трех взрывов, раздавшихся
совсем рядом.
Я резко свернул, двигаясь под углом, выпрямил машину,
воспользовавшись укрытием, которым послужили несколько высоких каменных
выступов. Обстрел стал беспорядочным, снаряды ложились все дальше и дальше
от меня. Радио заглохло сразу же после того, как я забрался за каменную
ограду. Я продолжал движение, заметив мудреный и окольный путь, выводящий
меня на цель слева, потому что он, казалось, до некоторой степени он может
обеспечить прикрытие. Это, видимо, действительно поставило в тупик его
систему обнаружения, потому что снаряды стали ложиться в отдалении, все
дальше и дальше.
Пробиваясь по своему извилистому маршруту, я едва не проглядел другой
комплекс зданий в глубине долины, левее от меня. Они были совсем
новенькими и казались совершенно необитаемыми. Они не упоминались в моей
ориентировке и не были отмечены ни на одной из карт или фотографий, что я
изучал. Я держал их под прицелом, пока не проехал, но у меня не возникло
повода открыть огонь.
Когда я поднялся выше, радио опять засекло его голос, слабый сперва,
но крепнущий по мере моего движения.
- Итак, ты понимаешь, - говорил он. - Я свободен впервые в жизни,
свободен использовать кое-что из того, что я разработал, так, как это
должно быть использовано, некоммерчески, на благо всего человечества,
чтобы помочь нам пережить эти жуткие времена. Существует огромная
потребность в моих возможностях, в моем оборудовании, и именно сейчас.
Даже технология клони...
Меня обнаружили. Позади меня раздалось несколько мощных взрывов.
Через несколько мгновений я обогнул прикрывающие меня камни и опять
оказался на открытом месте. За несколько сотен ярдов виднелось какое-то
хилое укрытие, и дорога шла в гору. Я рванулся вперед со всей скоростью,
какую только мог выжать, понимая, что удача вот-вот отвернется от меня и
надеясь, что она останется со мной еще на несколько секунд, чтобы я смог
выпустить свои ракеты. С той позиции, которую я тогда занимал, было бы
практически невозможно достичь его.
Следующие заградительные снаряды легли далеко впереди, и я резко
свернул в сторону, чтобы обойти этот взорванный участок. Секундами позже
раздался другой взрыв, сзади, на этот раз совсем рядом.
Но я добрался до своего укрытия, хотя пришлось немного поволноваться,
когда передо мной дробились и превращались в пыль огромные валуны, потом я
рискнул и рванулся по диагонали к другому, ближайшему убежищу.
Мне слишком долго везло, чтобы все сошло гладко и на этот раз у меня
почти ничего не получилось. Я был подбит спустя считанные секунды после
начала рывка и меня развернуло по кругу. Приподняло над землей, бросило
вниз, отшвырнуло в сторону и передо мной внезапно открылась сквозь
восемнадцатидюймовую дыру в защитном экране немного повыше моего левого
плеча неожиданная панорама искореженного ландшафта. Но несмотря на скрежет
и сильное заваливание на левую сторону, я мог продолжать движение и
прорвался к следующему укрытию, а линия взрывов вытягивалась за мной,
подобно узлам в хвосте воздушного змея.
Я преодолел почти половину своего пути по долине, что было почти
настолько хорошо, насколько можно было рассчитывать. Возможно даже еще
лучше, учитывая все обстоятельства. Я снова забрал вправо, чтобы оказаться
под защитой огромной груды валунов примерно в пятидесяти футах впереди. Я
добрался до них и ехал, продолжая поворачивать вправо, пока не достиг той
крайней точки после которой мне бы пришлось обнаружить себя. Это место
находилось приблизительно на расстоянии двух сотен ярдов от моего
предыдущего укрытия, которое подверглось ожесточенному обстрелу. Я не имел
представления о том, какой там расклад на другой стороне, поэтому решил