Страница:
готов понести наказание! Такой поступок для всего общества стал
бы величайшим актом прогресса. Но подлость на то и подлость,
что эгоистична и амбициозна. Кроме того, многие из тех, кто
получил при Сталине, а то и позже ордена и звезды, искренне
считают, что они -- именно такие, кем значатся в формуле
постановления о награждении: "За выдающиеся заслуги в деле
литературы..." А раз так, то и тот, кто заметил и поощрил эти
заслуги, тоже безупречен. Но ведь сам ход такой мысли
безнравственен и требует маскировки! "Я не знал, что были
аресты..." Знал! Но принимал, потому что для него этот вождь,
эта группа сталинистов способствовала выполнению его личной,
антиобщественной, антинравственной программы.
-- Но ведь и Симонов в дневниках пишет, что верил Сталину,
что не подозревал о многом.
-- Знаете, я за Симонова в этом случае заступаться не
буду. Вот я -- я слушал лекции Крыленко и аплодировал. А потом
слушал, что он враг народа и расстрелян, -- и тоже аплодировал.
Когда следователь в НКВД бил меня, юриста-школяра, ребром
ладони по носу, я делал ему замечание, какую статью закона он
нарушает. А он смеялся... Но мне тогда было 18 лет. Я занимался
спортом, ухаживал за своей будущей женой, и, когда она
спрашивала меня, кого я больше люблю, ее или Сталина, я
возмущенно говорил: "Ну как ты можешь сравнивать несравнимые
вещи? Прекрати, пожалуйста!" Но так, как я ответил ей тогда. в
тридцать лет я бы уже ответить не мог. Я ужа многое понимал.
Вот вы помните, я говорил о намагничивании? Намагничиваться
может только ферромагнитный материал.. Дурак не может
магнетизироваться. Интеллигентность -- качество общественное,
и, видимо, судьба человеческой популяции состоит в том, чтобы в
ней постепенно все большее и большее место занимали молекулы
добра и серьезной мысли, стремящейся к истине. А для этого
интеллигентность как качество должна сохраняться,
культивироваться и передаваться. И в ней должны быть
заинтересованы и общество, и власти. Пока же... Пока же
бюрократия, которая, в сущности, управляет обществом, не
солидарна ни с кем: ни с рабочими, ни с крестьянами, им с
интеллигенцией.
Конечно, здоровое общество тесно связано с формой власти
-- потому-то о власти у нас сегодня столько разговоров. Но вот
что я вам скажу... Помните, был когда-то в анкетах вопрос --
испытывал ли колебания? И был анекдот: колебался вместе с
линией партии. Так вот, главный изъян этих колебаний состоял в
том, что, когда наставал новый поворот в амплитуде колебаний,
обещающий вроде бы улучшение, те, кто был повинен в
предшествующем витке, принесшем ухудшение, -- все оставались у
власти! Самое большее -- осуждался умерший глава, все же
реальные проводники "отклонений" ничем не платились! Только
пересаживались, как в "Квартете", из кресла в кресло. И
продолжали формировать новый виток колебаний! И получилось:
"Ударили в смычки, дерут, а топку нет". Значит, первое: народ
должен убедиться в целесообразности той или иной формы
государственного управления, поверить в нее, тогда общество
будет здоровым.
Второе. Народ прекрасен. Не бунтует, послушно следует всем
"поворотам". Но у него постепенно отмирает интерес к
созидательной деятельности, потому что он проходит к следующему
выводу: меня зовут трудиться, но дают за это очень мало денег.
Он знает, что во всем мире платят людям эквивалентно за труд,
но и знает, что наш работающий и, допустим, американский
работающий за одну и ту же работу получают по-разному! Ведь он
сам наблюдает, что мы, если приглашаем финского рабочего,
платим ему гораздо больше, чем своему! Разве это порядок? Я
понимаю, что у всех последствий есть свои причины, может, не
устранимые сразу, но ведь думать об этом надо! Каждый труд
должен быть оплачен эквивалентно, иначе он называется
эксплуатацией. Тогда появятся в магазинах товары, а в глазах
людей -- счастье. Человек должен понять, что о нем
действительно заботятся по-настоящему, и когда он увидит, что
из его кармана вынута чужая рука, тогда у него и появится иное
отношение ко всему. Вот вам второй компонент здоровья общества.
И третье -- нужно восстановить в обществе мысль. Нужно
сделать так, чтобы общество имело возможность "выталкивать"
наварх новых, наиболее одаренных, наиболее порядочных, наиболее
интеллигентных представителей. Этому могут способствовать
демократические выборы с правом выбирающих публично обсуждать
кандидатуры и предлагать достаточное количество соискателей.
Потому я с таким воодушевлением воспринял решения
партконференции. Лед, кажется, тронулся, хотя сама система
выборов делегатов еще носила черты вчерашнего дня,
-- А вы уверены, что народ станет избирать именно
интеллигентных людей? Не грешите ли вы идеализмом?
-- Ничего подобного. Если я, председатель райисполкома,
живу в такой же квартире, как и средний рабочий, если моя жена
не ездит по своим делам на моей служебной машине и работает,
как все, если я сам хожу пешком, если народ знает, что я могу
обиженных утешить, нуждающимся помочь -- ко мне установится
очередь, обо мне пойдет слава, и народ выберет меня кандидатом.
Он не будет размышлять, интеллигентный ли я человек, а будет
знать, что это наш человек, мой человек, хороший человек. И
выберет его естественным путем.
Если же таких изберут, те сразу поймут, что первым делом
обществу нужно прибавить ума. А для этого нужно улучшить
образование. И начинать со школьного образования. Школьный
педагог должен иметь университетское образование, во-первых, и
на своем школьном педагогическом посту он должен получать
достаточно, во-вторых. Но и университетское образование -- это
не так просто. Нужно, чтобы профессора были настоящие, не
берущие взятки, не какие-то подлипалы. У нас теперь и врачи
берут взятки, и профессора -- это все болезнь отсутствия
интеллигентности. Болезнь "образованцев", как их назвал
Солженицин. Дореволюционный врач, если бы его уличили в таком
черном деле, как взятка, мог положить жизнь, чтобы очиститься,
или покончить с собой, если это не удавалось. Дореволюционный
профессор мог уйти из академии в знак протеста, но я еще не
видел нашего советского академика, который ушел бы в знак
протеста из академии, хотя поводы были. Когда-то у нас в стране
была подлинная грибница интеллигентных людей. Эта гробница
плодила интеллигенцию -- настоящих, благородных людей, для
которых важнее всего был голос их совести. Эту грибницу и
уничтожили в несколько туров, а заодно с ней и преемственность
культуры. Ее и надо восстанавливать. Но где взять профессоров?
Надо отобрать их среди еще уцелевших мамонтов, чтобы научить
будущих профессоров. И не только предмету, но и общему взгляду
на жизнь. Поэтому профессор должен быть шире своей
специальности. Он должен быть философом по складу мысли,
гуманным человеком, нравственным человеком, завораживающим
своей нравственностью. Я еще застал таких профессоров. Вот в
такой среде надо готовить учителей, передавать этот магнетизм
наиболее одаренной часта молодежи, которая потом, придя в
школу, будет "намагничивать" народ. И вот таким образом
появится то духовное единство, которое характерно для здорового
общества.
-- Долгий же процесс нам предстоит!
-- А вы как думали? Строить -- не разрушать. Надо
расплачиваться за то, что натворили те, о ком писал Платонов в
"Чевенгуре".
-- То, что наше общество нуждается в духовном
оздоровлении, ни у кого сомнения не вызывает, однако оказалось,
что содержание и смысл процесса видятся нам по-разному,
представления о нем подчас взаимоисключающие. Споры в среде
интеллигенции временами просто неприличны, аргументы
фальсифицированы, нечистоплотны, нападки недостойны. Раздаются
призывы чуть ли не к гражданской войне. Грустно, что эти споры
особенно жарки кругу литераторов.
-- Гласность -- это элемент демократии. Когда ее начали
"проводить в жизнь", в литературном процессе сразу же была
выправлена какая-то главная, до этого сильно искривленная
линия. Раньше талантливые вещи испытывали при прохождении
сильное сопротивление, а вещи низкою качества, полуодаренные и
недостаточно грамотные, отличающиеся плоскостью мысли,
отсутствием остроумия. грубостью, -- вот эти вещи шли по
зеленой улице. Если мы признаем, что нравственная коррозия
поразила врачей м ученых, почему не сказать и о писателях?
Разве мало среди них таких же ложных интеллигентов, которые
способны и взять взятку. и заниматься мамоны ради темными
делами? Издатели издают себя в соседних издательствах и
наоборот. Но ведь наши издатели-- это все писатели! Чему же тут
удивляться, если теперь они затевают свару: им есть за что
драться, что защищать.
Но я обращаю ваше внимание на другое. Когда после первого
обсуждения "Не хлебом единым" в ЦДЛ "Литгазета" вынуждена была
разразиться двухподвальным отчетом, выдержанным в восторженных
тонах, Кочетов, который тогда был главным редактором, приписал
все-таки к отчету примечание, что, дескать, редакция надеется,
что этим не ограничится обсуждение, найдутся и другие мнения,
которые она охотно напечатает.
-- Приглашение на казнь?
-- Да. Приглашение к разносу. И вот на этот душок я и
обращал ваше внимание. У нас почему-то всегда находятся люди,
охотно откликающиеся на подобные приглашения. Они всегда любят
накрыть мешком и колотить, чтобы не видели, кто бьет. В таких
кампаниях участвуют, как правило, люди бесталанные. Но всегда
глупые, агрессивные, ограниченные. Я наблюдал таких людей, как
говорится, "ин виво". Один из них, например, кричал, что таких,
как Дудинцев. он ставил к стенке. Думаю, тут не было
преувеличения.
Я уверен, что и сегодня вся склока затевается людьми
бесталанными. В литературу стало входить много ярких,
прекрасных произведений, они воспринимают их как вызов себе.
Они не могут ответить на этот вызов, написав "Ночевала тучка
золотая". И призывают к кулачному бою.
Но я рассматриваю эту ненависть как благостный синдром и
обращаюсь ко всем одаренным: не теряйте времени зря, творите
больше хороших произведений, в этом будет ваше участие в
перестройке. Выжимайте всю мерзость не административными
мерами, а благородной конкуренцией талантов, получивших наконец
свободу выражения.
-- Мне кажется, оппозиция Моцарт -- Сальери не
универсальна уже хотя бы потому, что в сегодняшних спорах о
путях духовного возрождения не последнее место занимают вопросы
национальные, отношение к патриотизму, к исторической судьбе
своего народа и так далее.
-- Нет, она именно универсальна. Ибо только для людей
низкой интеллигентности национальная идея обладает магией.
Помню, когда я был молодым корреспондентом и разъезжал по
стране, то обязательно, например, в Грузии ко мне кто-то
подходил и спрашивал: а вот что тебе больше нравится -- Россия
или цветущая Грузия? Ну разве я могу сказать, что Россия?
Конечно, я говорю, что Грузия! Но ведь мне эта голая
многострадальная земля России в тридцать раз дороже всех
цветущих краев!
-- Бестактен вопрос, но бестактным был бы и иной ответ?
-- Конечно! Задать такой вопрос мог только человек низкой
интеллигентности, низкого, грубого ума. Грубые люди проявляют
свои амбиции по-разному. В виде продавцов они снимают стружку с
покупателей. В трамвае они наступят на ногу -- и не извинятся,
а ведь просьба о прошении есть величайший акт роста душевного!
Но грубые люди неграмотны душой, они сидят в различных
учреждениях и губят наш язык, а вместе с ним и Россию, хотя при
этом и кричат о славянском деле. Так что, думаю, лидеры
"Памяти" ищут врагов не там, где надо.
Я с волнением и тревогой следил за событиями в Нагорном
Карабахе. И знаете, что я думаю? Что, будь жив Узеир
Гаджибеков, разве он позволил бы своим соотечественникам
выступить против армян? Или Спендиаров, или Ованес Туманян?
Будь очи живы, разве позволили бы они довести события до такого
накала? Разве не попытались бы они найти взаимоприемлемое
решение? Это убеждение вам и еще кому-ли6о может показаться
наивным. но я верю в силу примера интеллигентных людей. И вот
еще один урок. Вопросы национальные, как только они возникают,
должны быть исследованы глубоко и публично, беспристрастной
рукой, не принадлежащей ни одной из заинтересованных сторон.
Если таких исследований нет -- создается реальная почва для
подозрений.
Но вот на что еще я хочу обратить ваше внимание. Многие
межнациональные проблемы в нашей стране вырастают из проблем
внутри самих республик. Вы ведь знаете, сейчас нередки случаи,
когда (в некоторых регионах это очень распространено)
покупается диплом о высшем образовании. Потом обладатели
дипломов приезжают в Москву и тут у наших негодяев за большие
деньги покупают диссертации. И "защищают" их. И даже издают за
деньги монографии. Так вот, надо, чтобы представители всех
национальностей понимали, что в этом случае не кто-то со
стороны, а они сами против себя совершают преступление. Лишая
себя талантов, интеллигентов, они лишают себя развития, лишают
себя культуры, лишают лица. наносят на него неприятные черты.
Потому что ученый, купивший диплом кандидата, непременно будет
брать взятки, непременно будет плодить фальшь. Они прямо
специально готовят себе очаг катастрофы! С такими началами, я
думаю, связаны многие нынешние взаимные национальные обиды, в
которых очень много неинтеллигентных людей проявили свои
амбиции, корысть и свое начальственное самолюбие.
Я вижу один, главный путь преодоления многих
межнациональных проблем: повышение образованности и
интеллигентности, во-первых, и повышение требований к
образованности и интеллигентности -- во-вторых.
-- Вы были одним из героев нашей первой оттепели 1956
года. Как вы думаете, почему интеллигенция не сумела все-таки
повести за собой общество, почему проиграла то сражение
бюрократии? И как учесть уроки проигрыша?
-- Интеллигенция проиграла потому, что в 1956 году было
еще страшно. В 1957-м меня вызывали в КГБ неизвестно для чего,
допрашивавший генерал гипнотически накладывал мне руку на
голову -- я подробно рассказывал об этом в телепередаче,--и у
меня тогда не было душевных сил эту руку сбросить с головы.
Было страшно. Хрущев говорил, что у нас нет больше политических
заключенных, а генерал показывал мне их снимки. И предлагал
опознать, Ложь, которая при Сталине и после него все время
хватала нас за руку, привела к тому, что вся интеллигенция была
заложниками, в те времена рано было говорить об оттепели. Это
летучее слово отражало не истинное положение, а лишь робкую
надежду. Разве можно говорить об оттепели, когда, например,
весь писательский корпус предводился и управлялся бюрократией?
А что сейчас должно быть... Вот что я скажу. Сразу же после XX
съезда литература бросилась искать "горячие точки", она сделала
тогда все, что могла, но то, что она сделала, было лишь
констатацией. Писали о лагерях, писали о лысенковщине, но это
все было на уровне констатации. Сегодня уже от литературы и от
журналистики требуется анализ: почему все эти ужасы могли
произойти и как избежать их в будущем? И в ответах на эти
вопросы повторяться нельзя. Конечно, это правильно, что
перестройка началась с органов массовой информации, с
кинематографа и телевидения. Это правильный путь, потому что
только правдивая информация дает толчок к переменам в сознания
масс. Самое главное -- так держать и писателям, и журналистам.
Но вот что существенно. У нас, как правило, критикуют тех
антиперестроечников, которые занимают руководящие хозяйственные
посты, А антиперестроечников, сидящих на высоких партийных
постах, не трогают или трогают очень нежно и редко, и от
подобной критики те только лучше себя чувствуют. Но ведь от них
же фактически вся наша жизнь зависит или, скажем, до сих пор
зависела! Вот, помню, много лет назад одного видного поэта мы
не выбрали делегатом на писательский съезд. Уж кто-кто, а
интеллигенция давно начала бороться за перестройку. Но
партийные органы решили по-своему, и была эпиграмма: "Его не
выбрали на съезд, а Васька слушает -- да ест!" Отвергнутый не
только пришел на съезд, но его прекрасная лысина сверкала,
красовалась в президиуме, где он демонстративно вел дружеские
разговоры с высшими партийными деятелями. Всей писательской
общественности одним махом дали пощечину. Показали ей ее место.
-- Быпа ли возможность у общественности "сохранить лицо"?
-- Не знаю. Написали вот эпиграмму...
-- Странно, что вы не знаете ответа. Только что вы ставили
в пример дореволюционного интеллигента, который в знак протеста
покидал зал или выходил из состава академии. Почему же
общественность не смогла найти способ протеста, спокойно
"умылась" и только зубоскалила в кулуарах?
-- Мы не зубоскалили: вы не расслышали в эпиграмме горечь.
Но вы меня озадачили: я ведь там сидел, и мне это в голову не
приходило! Видимо, для этого общественность должна быть другого
качества. Чего-то ей не хватило.
-- Мелочи: достоинства.
-- Видимо, дело вот в чем. Допустим, я уйду, но вслед за
мной никто не поднимется. Или уйдет половина зала, а вторая
половина будет замечательно улыбаться отвергнутому и пожимать
ему руку. А в-третьих, зачем всем вставать, ведь там за столом
президиума сидели носители пенсне и курители трубок, те
писатели, которые всегда попадают на снимок в "ЛГ", как они
беседуют в кулуарах. По трое. Кто-то из них мог бы взять слово,
если бы он чувствовал в своей душе пепел Клааса, встать и
сделать заявление, сославшись на нарушение устава.
-- Как можно рассчитывать, что нравственный поступок за
тебя совершит кто-то другой? И что вам за дело до тех, кто
будет пожимать кому-то руки? Разве не вы говорили, что
внутренняя свобода -- основное качество интеллигентного
человека?
-- Вы правы. И это еще раз говорит о том, что процесс
воспитания, намагничивания интеллигентов очень долгой. И надо
лелеять тех интеллигентов, которые еще есть у нас, а не рычать
на них утробно. Интеллигентность -- это божий дар, и мы должны
дорожить им. Потому что он принадлежит не одному, а всем.
-- Позвольте в конце один литературный вопрос. Вы много
читаете, и, судя по культурному контексту ваших романов,
интересы ваши разнообразны и нестандартны. Кто ваши любимые
авторы?
-- Начнем с философов. Это Артур Шопенгауэр, Спиноза.
Владимир Соловьев, Освальд Шпенглер -- вон он лежит у меня у
изголовья. Люблю некоторые строки Флоренского. Вообще я люблю
читать изданные до революции потрепанные книжки малоизвестных
философов. Так, я недавно купил один из двух томов Макса
Штирнера и насладился спором с ним.
Из прозаиков люблю читать тех, кто касаются сторон
этической жизни. Я с удовольствием читаю Достоевского, Гоголя
ужасно люблю. В общем, не так-то много. Любить всего Тургенева
нельзя, но после длительного нечтения откроешь -- и небольшую
порцию Тургенева пускаешь в душу. И душа с наслаждением
принимает. -- А как вы относитесь к Набокову?
-- Я повторю те же слова, которые сказал о нем Сименон:
если бы он не писал "Лолиту", я бы очень его любил. "Лолитин"
привкус -- сладкий запах мертвечины -- отравляет мне всю
гастрономию. А Набоков гастроном. Я наслаждаюсь ето красотой.
Только что прочитал "Другие берега". Прекрасно! Но вот то же:
говоря о любви, надо уходить от описания телесных позывов.
Разговор о любви начинается с иероглифов, которые влюбленные
друг другу посыпают. Это очень тонкая материя -- разговор душ.
Набоков слишком близко и слишком торопливо подходит к тому, что
является предметом познания в самую последнюю очередь. По
законам природы. Отвратительный старик! Я смотрю на его портрет
-- он дал мне через "Лолиту" ключ к пониманию своего лица.
-- Губерт -- не портрет автора. Может ли автор так
расплачиваться за созданного героя?
-- Бросьте! Он обмануть меня не смог! Я же чувствовал: он
вербовал меня усиленно в такие же садисты, но не завербовал,
потому что я не принадлежу к тем людям, которые в щель смотрят
на женский пляж.
-- А если когда-нибудь кто-нибудь, глядя на ваш портрет,
скажет, что в чертах вашего лица проступил академик Рядно, что
вы на это ответите?
-- В каждом писателе всегда есть что-то от его героев.
Кроме того, когда я пишу, у меня на лице появляется выражение,
характерное для лица того, о ком я в это время думаю. Жена уже
это знает. Так что -- все может быть!
Известия, 27.07.1990
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ зачастую ставит перед нами неожиданные
загадки, прихлопнет, словно из-за угла, и ты -- перед мудреным
вопросом. Ответ получаем подчас жестокий, но точный. Жизнь как
бы говорит тому, кто задал вопрос: получи, дружок, что
заслужил, ты -- человек взрослый, ходил в школу, пора бы
научиться предугадывать реакцию, которая последует за твоими
громко высказанными, но плохо продуманными словами.
На съездах, пленумах, конференциях можно стать свидетелем
выступления женщины, которая "на нервах" требует: мало
выдвигаем женщин! Больше внимания женщинам! И сейчас же у того,
кто сидит в аудитории, возникает ответ: бедняжка, ведь ты сама,
своей громкой речью даешь всем понять, что не разумеешь
сущности равноправия и не можешь пользоваться этим благом. В
Англии, надо полагать, вряд ли найдется человек, способный без
риска объявить, что Маргарет Тэтчер стала лидером государства
только потому, что она--женщина, и ее, дескать, поэтому
"выдвинули". "Для прослойки". Почему наши депутаты Е. Гаер, В.
Домнина "выдвинуты" на свои посты? Потому что они не кричат в
микрофон глупости, а без страха вкладывают в сознание своей
многомиллионной аудитории новые идеи, рождающие отзвук и
ответное действие.
А какой отзвук рождают выступления иных "молодежных"
депутатов или делегатов, заявляющих соответственно, что мы мало
выдвигаем комсомольской молодежи и надо сосредоточиться на этой
проблеме? Опять же родится жестокий ответ. Ведь Этьена де ла
Боэси не выдвигали в философы! Он сам выдвинул себя, написав в
шестнадцать лет "Трактат о добровольном рабстве". А Эварист
Галуа? О нем энциклопедии мира пишут такими словами: "Юноша,
еще не сошедший со школьной скамьи, в небольшом мемуаре дал
методы, по существу, содержавшие в себе целую науку". Значит,
дело не в том, что ты молод и что "молодым везде у нас дорога".
А в том дело, что если у молодого нет таланта, нет осмысленного
опыта или надлежащего умственного потенциала, если этот молодой
человек к тому же не ценит этого потенциала в других, то
"дорога", хоть она действительно открыта всем и не только "у
нас", эта дорога может оказаться для него закрытой.
Здесь мы переходим к главному: ведь не только молодежь и
не только женщины рисуют себя в публичных выступлениях
обойденными вниманием общества. Не только они требуют
предпочтительного выдвижения. И само это желательное им
выдвижение рисуют как великое завоевание Октября. Беда вот в
чем -- -сколько уже раз мы слышали из уст депутата, или
делегата, или члена соответствующей организационной структуры
гордое утверждение о том, что рабочий класс -- это соль земли,
что он создатель всех ценностей. "Библиотеки, дворцы и каналы,
банки, пассажи, витрины, подвалы, мрамор и бронзовых статуй
литье---это мое!" Так говорил от имени рабочего класса Демьян
Бедный. Поэт не понимал того, что "бронзовых статуй литью"
предшествует процесс ваяния этих статуй из глины, процесс,
требующий вдохновения, которое посещает только художников. Ведь
человек, по преданию, тоже был изваян кем-то из глины, а не
отлит из бронзы литейщиком четвертого разряда. И дворцы тоже,
их ведь зодчие создавали -- Кваренги, Казаковы, притом в
творческих муках.
Работая некогда в газете, я не раз видел такие сценки:
фотокорреспондент лежит у ног рабочего и фотографирует его
снизу, чтобы дать в газетный номер фото гордого рабочего с
высоко поднятой головой, с отбойным молотком на плече. Ничего
не поделаешь, такие задания получали фотокоры от тех, кто и
формировал в сознании рабочих эту неразумную гордость, это
пренебрежение к труду других людей -- учите лей, врачей, разных
философов и прочих гнилых интеллигентов. Товарищи рабочие!
Обратите внимание: учителя и врачи, философы и прочие
интеллигенты, свысока обозванные когда-то гнилыми, не задирают
перед всем народом нос. Слова Валерия Брюсова: "А мы, мудрецы и
поэты, хранители тайны и веры, унесем зажженные светы в
катакомбы, пустыни, пещеры".
Эти слова вовсе не отражают гордыню, которой нет места
среде настоящих людей. У этих вещих слов -- объективный
характер. Только перед лицом близящегося нашествия "грядущих
гуннов" мог родиться призыв к сбережению "зажженных светов".
Чтобы передать их, эти светы, тому, кто их оценит, кому они
будут нужны, пока еще мерцают в катакомбах и пещерах. И Брюсов
был прав, подавая нам тревожный сигнал. Чем можно объяснить
решение администрации о продаже за рубеж ценнейших книг из
научной библиотеки МГУ? Разве не так относились бы брюсовские
гунны к зажженным светам? И не напоминает ли нам пожар в
ленинградской библиотеке строки: "Сложите книги кострами.
Пляшите в их радостном свете, творите мерзость во храме -- Вы
ни в чем неповинны, как дети!"
бы величайшим актом прогресса. Но подлость на то и подлость,
что эгоистична и амбициозна. Кроме того, многие из тех, кто
получил при Сталине, а то и позже ордена и звезды, искренне
считают, что они -- именно такие, кем значатся в формуле
постановления о награждении: "За выдающиеся заслуги в деле
литературы..." А раз так, то и тот, кто заметил и поощрил эти
заслуги, тоже безупречен. Но ведь сам ход такой мысли
безнравственен и требует маскировки! "Я не знал, что были
аресты..." Знал! Но принимал, потому что для него этот вождь,
эта группа сталинистов способствовала выполнению его личной,
антиобщественной, антинравственной программы.
-- Но ведь и Симонов в дневниках пишет, что верил Сталину,
что не подозревал о многом.
-- Знаете, я за Симонова в этом случае заступаться не
буду. Вот я -- я слушал лекции Крыленко и аплодировал. А потом
слушал, что он враг народа и расстрелян, -- и тоже аплодировал.
Когда следователь в НКВД бил меня, юриста-школяра, ребром
ладони по носу, я делал ему замечание, какую статью закона он
нарушает. А он смеялся... Но мне тогда было 18 лет. Я занимался
спортом, ухаживал за своей будущей женой, и, когда она
спрашивала меня, кого я больше люблю, ее или Сталина, я
возмущенно говорил: "Ну как ты можешь сравнивать несравнимые
вещи? Прекрати, пожалуйста!" Но так, как я ответил ей тогда. в
тридцать лет я бы уже ответить не мог. Я ужа многое понимал.
Вот вы помните, я говорил о намагничивании? Намагничиваться
может только ферромагнитный материал.. Дурак не может
магнетизироваться. Интеллигентность -- качество общественное,
и, видимо, судьба человеческой популяции состоит в том, чтобы в
ней постепенно все большее и большее место занимали молекулы
добра и серьезной мысли, стремящейся к истине. А для этого
интеллигентность как качество должна сохраняться,
культивироваться и передаваться. И в ней должны быть
заинтересованы и общество, и власти. Пока же... Пока же
бюрократия, которая, в сущности, управляет обществом, не
солидарна ни с кем: ни с рабочими, ни с крестьянами, им с
интеллигенцией.
Конечно, здоровое общество тесно связано с формой власти
-- потому-то о власти у нас сегодня столько разговоров. Но вот
что я вам скажу... Помните, был когда-то в анкетах вопрос --
испытывал ли колебания? И был анекдот: колебался вместе с
линией партии. Так вот, главный изъян этих колебаний состоял в
том, что, когда наставал новый поворот в амплитуде колебаний,
обещающий вроде бы улучшение, те, кто был повинен в
предшествующем витке, принесшем ухудшение, -- все оставались у
власти! Самое большее -- осуждался умерший глава, все же
реальные проводники "отклонений" ничем не платились! Только
пересаживались, как в "Квартете", из кресла в кресло. И
продолжали формировать новый виток колебаний! И получилось:
"Ударили в смычки, дерут, а топку нет". Значит, первое: народ
должен убедиться в целесообразности той или иной формы
государственного управления, поверить в нее, тогда общество
будет здоровым.
Второе. Народ прекрасен. Не бунтует, послушно следует всем
"поворотам". Но у него постепенно отмирает интерес к
созидательной деятельности, потому что он проходит к следующему
выводу: меня зовут трудиться, но дают за это очень мало денег.
Он знает, что во всем мире платят людям эквивалентно за труд,
но и знает, что наш работающий и, допустим, американский
работающий за одну и ту же работу получают по-разному! Ведь он
сам наблюдает, что мы, если приглашаем финского рабочего,
платим ему гораздо больше, чем своему! Разве это порядок? Я
понимаю, что у всех последствий есть свои причины, может, не
устранимые сразу, но ведь думать об этом надо! Каждый труд
должен быть оплачен эквивалентно, иначе он называется
эксплуатацией. Тогда появятся в магазинах товары, а в глазах
людей -- счастье. Человек должен понять, что о нем
действительно заботятся по-настоящему, и когда он увидит, что
из его кармана вынута чужая рука, тогда у него и появится иное
отношение ко всему. Вот вам второй компонент здоровья общества.
И третье -- нужно восстановить в обществе мысль. Нужно
сделать так, чтобы общество имело возможность "выталкивать"
наварх новых, наиболее одаренных, наиболее порядочных, наиболее
интеллигентных представителей. Этому могут способствовать
демократические выборы с правом выбирающих публично обсуждать
кандидатуры и предлагать достаточное количество соискателей.
Потому я с таким воодушевлением воспринял решения
партконференции. Лед, кажется, тронулся, хотя сама система
выборов делегатов еще носила черты вчерашнего дня,
-- А вы уверены, что народ станет избирать именно
интеллигентных людей? Не грешите ли вы идеализмом?
-- Ничего подобного. Если я, председатель райисполкома,
живу в такой же квартире, как и средний рабочий, если моя жена
не ездит по своим делам на моей служебной машине и работает,
как все, если я сам хожу пешком, если народ знает, что я могу
обиженных утешить, нуждающимся помочь -- ко мне установится
очередь, обо мне пойдет слава, и народ выберет меня кандидатом.
Он не будет размышлять, интеллигентный ли я человек, а будет
знать, что это наш человек, мой человек, хороший человек. И
выберет его естественным путем.
Если же таких изберут, те сразу поймут, что первым делом
обществу нужно прибавить ума. А для этого нужно улучшить
образование. И начинать со школьного образования. Школьный
педагог должен иметь университетское образование, во-первых, и
на своем школьном педагогическом посту он должен получать
достаточно, во-вторых. Но и университетское образование -- это
не так просто. Нужно, чтобы профессора были настоящие, не
берущие взятки, не какие-то подлипалы. У нас теперь и врачи
берут взятки, и профессора -- это все болезнь отсутствия
интеллигентности. Болезнь "образованцев", как их назвал
Солженицин. Дореволюционный врач, если бы его уличили в таком
черном деле, как взятка, мог положить жизнь, чтобы очиститься,
или покончить с собой, если это не удавалось. Дореволюционный
профессор мог уйти из академии в знак протеста, но я еще не
видел нашего советского академика, который ушел бы в знак
протеста из академии, хотя поводы были. Когда-то у нас в стране
была подлинная грибница интеллигентных людей. Эта гробница
плодила интеллигенцию -- настоящих, благородных людей, для
которых важнее всего был голос их совести. Эту грибницу и
уничтожили в несколько туров, а заодно с ней и преемственность
культуры. Ее и надо восстанавливать. Но где взять профессоров?
Надо отобрать их среди еще уцелевших мамонтов, чтобы научить
будущих профессоров. И не только предмету, но и общему взгляду
на жизнь. Поэтому профессор должен быть шире своей
специальности. Он должен быть философом по складу мысли,
гуманным человеком, нравственным человеком, завораживающим
своей нравственностью. Я еще застал таких профессоров. Вот в
такой среде надо готовить учителей, передавать этот магнетизм
наиболее одаренной часта молодежи, которая потом, придя в
школу, будет "намагничивать" народ. И вот таким образом
появится то духовное единство, которое характерно для здорового
общества.
-- Долгий же процесс нам предстоит!
-- А вы как думали? Строить -- не разрушать. Надо
расплачиваться за то, что натворили те, о ком писал Платонов в
"Чевенгуре".
-- То, что наше общество нуждается в духовном
оздоровлении, ни у кого сомнения не вызывает, однако оказалось,
что содержание и смысл процесса видятся нам по-разному,
представления о нем подчас взаимоисключающие. Споры в среде
интеллигенции временами просто неприличны, аргументы
фальсифицированы, нечистоплотны, нападки недостойны. Раздаются
призывы чуть ли не к гражданской войне. Грустно, что эти споры
особенно жарки кругу литераторов.
-- Гласность -- это элемент демократии. Когда ее начали
"проводить в жизнь", в литературном процессе сразу же была
выправлена какая-то главная, до этого сильно искривленная
линия. Раньше талантливые вещи испытывали при прохождении
сильное сопротивление, а вещи низкою качества, полуодаренные и
недостаточно грамотные, отличающиеся плоскостью мысли,
отсутствием остроумия. грубостью, -- вот эти вещи шли по
зеленой улице. Если мы признаем, что нравственная коррозия
поразила врачей м ученых, почему не сказать и о писателях?
Разве мало среди них таких же ложных интеллигентов, которые
способны и взять взятку. и заниматься мамоны ради темными
делами? Издатели издают себя в соседних издательствах и
наоборот. Но ведь наши издатели-- это все писатели! Чему же тут
удивляться, если теперь они затевают свару: им есть за что
драться, что защищать.
Но я обращаю ваше внимание на другое. Когда после первого
обсуждения "Не хлебом единым" в ЦДЛ "Литгазета" вынуждена была
разразиться двухподвальным отчетом, выдержанным в восторженных
тонах, Кочетов, который тогда был главным редактором, приписал
все-таки к отчету примечание, что, дескать, редакция надеется,
что этим не ограничится обсуждение, найдутся и другие мнения,
которые она охотно напечатает.
-- Приглашение на казнь?
-- Да. Приглашение к разносу. И вот на этот душок я и
обращал ваше внимание. У нас почему-то всегда находятся люди,
охотно откликающиеся на подобные приглашения. Они всегда любят
накрыть мешком и колотить, чтобы не видели, кто бьет. В таких
кампаниях участвуют, как правило, люди бесталанные. Но всегда
глупые, агрессивные, ограниченные. Я наблюдал таких людей, как
говорится, "ин виво". Один из них, например, кричал, что таких,
как Дудинцев. он ставил к стенке. Думаю, тут не было
преувеличения.
Я уверен, что и сегодня вся склока затевается людьми
бесталанными. В литературу стало входить много ярких,
прекрасных произведений, они воспринимают их как вызов себе.
Они не могут ответить на этот вызов, написав "Ночевала тучка
золотая". И призывают к кулачному бою.
Но я рассматриваю эту ненависть как благостный синдром и
обращаюсь ко всем одаренным: не теряйте времени зря, творите
больше хороших произведений, в этом будет ваше участие в
перестройке. Выжимайте всю мерзость не административными
мерами, а благородной конкуренцией талантов, получивших наконец
свободу выражения.
-- Мне кажется, оппозиция Моцарт -- Сальери не
универсальна уже хотя бы потому, что в сегодняшних спорах о
путях духовного возрождения не последнее место занимают вопросы
национальные, отношение к патриотизму, к исторической судьбе
своего народа и так далее.
-- Нет, она именно универсальна. Ибо только для людей
низкой интеллигентности национальная идея обладает магией.
Помню, когда я был молодым корреспондентом и разъезжал по
стране, то обязательно, например, в Грузии ко мне кто-то
подходил и спрашивал: а вот что тебе больше нравится -- Россия
или цветущая Грузия? Ну разве я могу сказать, что Россия?
Конечно, я говорю, что Грузия! Но ведь мне эта голая
многострадальная земля России в тридцать раз дороже всех
цветущих краев!
-- Бестактен вопрос, но бестактным был бы и иной ответ?
-- Конечно! Задать такой вопрос мог только человек низкой
интеллигентности, низкого, грубого ума. Грубые люди проявляют
свои амбиции по-разному. В виде продавцов они снимают стружку с
покупателей. В трамвае они наступят на ногу -- и не извинятся,
а ведь просьба о прошении есть величайший акт роста душевного!
Но грубые люди неграмотны душой, они сидят в различных
учреждениях и губят наш язык, а вместе с ним и Россию, хотя при
этом и кричат о славянском деле. Так что, думаю, лидеры
"Памяти" ищут врагов не там, где надо.
Я с волнением и тревогой следил за событиями в Нагорном
Карабахе. И знаете, что я думаю? Что, будь жив Узеир
Гаджибеков, разве он позволил бы своим соотечественникам
выступить против армян? Или Спендиаров, или Ованес Туманян?
Будь очи живы, разве позволили бы они довести события до такого
накала? Разве не попытались бы они найти взаимоприемлемое
решение? Это убеждение вам и еще кому-ли6о может показаться
наивным. но я верю в силу примера интеллигентных людей. И вот
еще один урок. Вопросы национальные, как только они возникают,
должны быть исследованы глубоко и публично, беспристрастной
рукой, не принадлежащей ни одной из заинтересованных сторон.
Если таких исследований нет -- создается реальная почва для
подозрений.
Но вот на что еще я хочу обратить ваше внимание. Многие
межнациональные проблемы в нашей стране вырастают из проблем
внутри самих республик. Вы ведь знаете, сейчас нередки случаи,
когда (в некоторых регионах это очень распространено)
покупается диплом о высшем образовании. Потом обладатели
дипломов приезжают в Москву и тут у наших негодяев за большие
деньги покупают диссертации. И "защищают" их. И даже издают за
деньги монографии. Так вот, надо, чтобы представители всех
национальностей понимали, что в этом случае не кто-то со
стороны, а они сами против себя совершают преступление. Лишая
себя талантов, интеллигентов, они лишают себя развития, лишают
себя культуры, лишают лица. наносят на него неприятные черты.
Потому что ученый, купивший диплом кандидата, непременно будет
брать взятки, непременно будет плодить фальшь. Они прямо
специально готовят себе очаг катастрофы! С такими началами, я
думаю, связаны многие нынешние взаимные национальные обиды, в
которых очень много неинтеллигентных людей проявили свои
амбиции, корысть и свое начальственное самолюбие.
Я вижу один, главный путь преодоления многих
межнациональных проблем: повышение образованности и
интеллигентности, во-первых, и повышение требований к
образованности и интеллигентности -- во-вторых.
-- Вы были одним из героев нашей первой оттепели 1956
года. Как вы думаете, почему интеллигенция не сумела все-таки
повести за собой общество, почему проиграла то сражение
бюрократии? И как учесть уроки проигрыша?
-- Интеллигенция проиграла потому, что в 1956 году было
еще страшно. В 1957-м меня вызывали в КГБ неизвестно для чего,
допрашивавший генерал гипнотически накладывал мне руку на
голову -- я подробно рассказывал об этом в телепередаче,--и у
меня тогда не было душевных сил эту руку сбросить с головы.
Было страшно. Хрущев говорил, что у нас нет больше политических
заключенных, а генерал показывал мне их снимки. И предлагал
опознать, Ложь, которая при Сталине и после него все время
хватала нас за руку, привела к тому, что вся интеллигенция была
заложниками, в те времена рано было говорить об оттепели. Это
летучее слово отражало не истинное положение, а лишь робкую
надежду. Разве можно говорить об оттепели, когда, например,
весь писательский корпус предводился и управлялся бюрократией?
А что сейчас должно быть... Вот что я скажу. Сразу же после XX
съезда литература бросилась искать "горячие точки", она сделала
тогда все, что могла, но то, что она сделала, было лишь
констатацией. Писали о лагерях, писали о лысенковщине, но это
все было на уровне констатации. Сегодня уже от литературы и от
журналистики требуется анализ: почему все эти ужасы могли
произойти и как избежать их в будущем? И в ответах на эти
вопросы повторяться нельзя. Конечно, это правильно, что
перестройка началась с органов массовой информации, с
кинематографа и телевидения. Это правильный путь, потому что
только правдивая информация дает толчок к переменам в сознания
масс. Самое главное -- так держать и писателям, и журналистам.
Но вот что существенно. У нас, как правило, критикуют тех
антиперестроечников, которые занимают руководящие хозяйственные
посты, А антиперестроечников, сидящих на высоких партийных
постах, не трогают или трогают очень нежно и редко, и от
подобной критики те только лучше себя чувствуют. Но ведь от них
же фактически вся наша жизнь зависит или, скажем, до сих пор
зависела! Вот, помню, много лет назад одного видного поэта мы
не выбрали делегатом на писательский съезд. Уж кто-кто, а
интеллигенция давно начала бороться за перестройку. Но
партийные органы решили по-своему, и была эпиграмма: "Его не
выбрали на съезд, а Васька слушает -- да ест!" Отвергнутый не
только пришел на съезд, но его прекрасная лысина сверкала,
красовалась в президиуме, где он демонстративно вел дружеские
разговоры с высшими партийными деятелями. Всей писательской
общественности одним махом дали пощечину. Показали ей ее место.
-- Быпа ли возможность у общественности "сохранить лицо"?
-- Не знаю. Написали вот эпиграмму...
-- Странно, что вы не знаете ответа. Только что вы ставили
в пример дореволюционного интеллигента, который в знак протеста
покидал зал или выходил из состава академии. Почему же
общественность не смогла найти способ протеста, спокойно
"умылась" и только зубоскалила в кулуарах?
-- Мы не зубоскалили: вы не расслышали в эпиграмме горечь.
Но вы меня озадачили: я ведь там сидел, и мне это в голову не
приходило! Видимо, для этого общественность должна быть другого
качества. Чего-то ей не хватило.
-- Мелочи: достоинства.
-- Видимо, дело вот в чем. Допустим, я уйду, но вслед за
мной никто не поднимется. Или уйдет половина зала, а вторая
половина будет замечательно улыбаться отвергнутому и пожимать
ему руку. А в-третьих, зачем всем вставать, ведь там за столом
президиума сидели носители пенсне и курители трубок, те
писатели, которые всегда попадают на снимок в "ЛГ", как они
беседуют в кулуарах. По трое. Кто-то из них мог бы взять слово,
если бы он чувствовал в своей душе пепел Клааса, встать и
сделать заявление, сославшись на нарушение устава.
-- Как можно рассчитывать, что нравственный поступок за
тебя совершит кто-то другой? И что вам за дело до тех, кто
будет пожимать кому-то руки? Разве не вы говорили, что
внутренняя свобода -- основное качество интеллигентного
человека?
-- Вы правы. И это еще раз говорит о том, что процесс
воспитания, намагничивания интеллигентов очень долгой. И надо
лелеять тех интеллигентов, которые еще есть у нас, а не рычать
на них утробно. Интеллигентность -- это божий дар, и мы должны
дорожить им. Потому что он принадлежит не одному, а всем.
-- Позвольте в конце один литературный вопрос. Вы много
читаете, и, судя по культурному контексту ваших романов,
интересы ваши разнообразны и нестандартны. Кто ваши любимые
авторы?
-- Начнем с философов. Это Артур Шопенгауэр, Спиноза.
Владимир Соловьев, Освальд Шпенглер -- вон он лежит у меня у
изголовья. Люблю некоторые строки Флоренского. Вообще я люблю
читать изданные до революции потрепанные книжки малоизвестных
философов. Так, я недавно купил один из двух томов Макса
Штирнера и насладился спором с ним.
Из прозаиков люблю читать тех, кто касаются сторон
этической жизни. Я с удовольствием читаю Достоевского, Гоголя
ужасно люблю. В общем, не так-то много. Любить всего Тургенева
нельзя, но после длительного нечтения откроешь -- и небольшую
порцию Тургенева пускаешь в душу. И душа с наслаждением
принимает. -- А как вы относитесь к Набокову?
-- Я повторю те же слова, которые сказал о нем Сименон:
если бы он не писал "Лолиту", я бы очень его любил. "Лолитин"
привкус -- сладкий запах мертвечины -- отравляет мне всю
гастрономию. А Набоков гастроном. Я наслаждаюсь ето красотой.
Только что прочитал "Другие берега". Прекрасно! Но вот то же:
говоря о любви, надо уходить от описания телесных позывов.
Разговор о любви начинается с иероглифов, которые влюбленные
друг другу посыпают. Это очень тонкая материя -- разговор душ.
Набоков слишком близко и слишком торопливо подходит к тому, что
является предметом познания в самую последнюю очередь. По
законам природы. Отвратительный старик! Я смотрю на его портрет
-- он дал мне через "Лолиту" ключ к пониманию своего лица.
-- Губерт -- не портрет автора. Может ли автор так
расплачиваться за созданного героя?
-- Бросьте! Он обмануть меня не смог! Я же чувствовал: он
вербовал меня усиленно в такие же садисты, но не завербовал,
потому что я не принадлежу к тем людям, которые в щель смотрят
на женский пляж.
-- А если когда-нибудь кто-нибудь, глядя на ваш портрет,
скажет, что в чертах вашего лица проступил академик Рядно, что
вы на это ответите?
-- В каждом писателе всегда есть что-то от его героев.
Кроме того, когда я пишу, у меня на лице появляется выражение,
характерное для лица того, о ком я в это время думаю. Жена уже
это знает. Так что -- все может быть!
Известия, 27.07.1990
ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ зачастую ставит перед нами неожиданные
загадки, прихлопнет, словно из-за угла, и ты -- перед мудреным
вопросом. Ответ получаем подчас жестокий, но точный. Жизнь как
бы говорит тому, кто задал вопрос: получи, дружок, что
заслужил, ты -- человек взрослый, ходил в школу, пора бы
научиться предугадывать реакцию, которая последует за твоими
громко высказанными, но плохо продуманными словами.
На съездах, пленумах, конференциях можно стать свидетелем
выступления женщины, которая "на нервах" требует: мало
выдвигаем женщин! Больше внимания женщинам! И сейчас же у того,
кто сидит в аудитории, возникает ответ: бедняжка, ведь ты сама,
своей громкой речью даешь всем понять, что не разумеешь
сущности равноправия и не можешь пользоваться этим благом. В
Англии, надо полагать, вряд ли найдется человек, способный без
риска объявить, что Маргарет Тэтчер стала лидером государства
только потому, что она--женщина, и ее, дескать, поэтому
"выдвинули". "Для прослойки". Почему наши депутаты Е. Гаер, В.
Домнина "выдвинуты" на свои посты? Потому что они не кричат в
микрофон глупости, а без страха вкладывают в сознание своей
многомиллионной аудитории новые идеи, рождающие отзвук и
ответное действие.
А какой отзвук рождают выступления иных "молодежных"
депутатов или делегатов, заявляющих соответственно, что мы мало
выдвигаем комсомольской молодежи и надо сосредоточиться на этой
проблеме? Опять же родится жестокий ответ. Ведь Этьена де ла
Боэси не выдвигали в философы! Он сам выдвинул себя, написав в
шестнадцать лет "Трактат о добровольном рабстве". А Эварист
Галуа? О нем энциклопедии мира пишут такими словами: "Юноша,
еще не сошедший со школьной скамьи, в небольшом мемуаре дал
методы, по существу, содержавшие в себе целую науку". Значит,
дело не в том, что ты молод и что "молодым везде у нас дорога".
А в том дело, что если у молодого нет таланта, нет осмысленного
опыта или надлежащего умственного потенциала, если этот молодой
человек к тому же не ценит этого потенциала в других, то
"дорога", хоть она действительно открыта всем и не только "у
нас", эта дорога может оказаться для него закрытой.
Здесь мы переходим к главному: ведь не только молодежь и
не только женщины рисуют себя в публичных выступлениях
обойденными вниманием общества. Не только они требуют
предпочтительного выдвижения. И само это желательное им
выдвижение рисуют как великое завоевание Октября. Беда вот в
чем -- -сколько уже раз мы слышали из уст депутата, или
делегата, или члена соответствующей организационной структуры
гордое утверждение о том, что рабочий класс -- это соль земли,
что он создатель всех ценностей. "Библиотеки, дворцы и каналы,
банки, пассажи, витрины, подвалы, мрамор и бронзовых статуй
литье---это мое!" Так говорил от имени рабочего класса Демьян
Бедный. Поэт не понимал того, что "бронзовых статуй литью"
предшествует процесс ваяния этих статуй из глины, процесс,
требующий вдохновения, которое посещает только художников. Ведь
человек, по преданию, тоже был изваян кем-то из глины, а не
отлит из бронзы литейщиком четвертого разряда. И дворцы тоже,
их ведь зодчие создавали -- Кваренги, Казаковы, притом в
творческих муках.
Работая некогда в газете, я не раз видел такие сценки:
фотокорреспондент лежит у ног рабочего и фотографирует его
снизу, чтобы дать в газетный номер фото гордого рабочего с
высоко поднятой головой, с отбойным молотком на плече. Ничего
не поделаешь, такие задания получали фотокоры от тех, кто и
формировал в сознании рабочих эту неразумную гордость, это
пренебрежение к труду других людей -- учите лей, врачей, разных
философов и прочих гнилых интеллигентов. Товарищи рабочие!
Обратите внимание: учителя и врачи, философы и прочие
интеллигенты, свысока обозванные когда-то гнилыми, не задирают
перед всем народом нос. Слова Валерия Брюсова: "А мы, мудрецы и
поэты, хранители тайны и веры, унесем зажженные светы в
катакомбы, пустыни, пещеры".
Эти слова вовсе не отражают гордыню, которой нет места
среде настоящих людей. У этих вещих слов -- объективный
характер. Только перед лицом близящегося нашествия "грядущих
гуннов" мог родиться призыв к сбережению "зажженных светов".
Чтобы передать их, эти светы, тому, кто их оценит, кому они
будут нужны, пока еще мерцают в катакомбах и пещерах. И Брюсов
был прав, подавая нам тревожный сигнал. Чем можно объяснить
решение администрации о продаже за рубеж ценнейших книг из
научной библиотеки МГУ? Разве не так относились бы брюсовские
гунны к зажженным светам? И не напоминает ли нам пожар в
ленинградской библиотеке строки: "Сложите книги кострами.
Пляшите в их радостном свете, творите мерзость во храме -- Вы
ни в чем неповинны, как дети!"