Автор неизвестен. Три интервью с Владимиром Дудинцевым

Да, в гордом самовозвеличивании нашего рабочего слышится
оттенок невинной детской похвальбы. Но похваляться нет
основания. Нынешний рабочий не является нашим единственным
кормильцем и одевателем. Не только он создает то что должно
лежать на полках магазинов. Когда он стоит у станка, работает
главным образом не он, а тот, кто изобрел всю цепь процессов,
вложенных в машину. Работает мысль множества наших
предшественников, получивших лишь ничтожную долю того
вознаграждения, которое им следовало бы за произведенный
продукт, насыщающий общество на протяжении десятилетий, а то и
веков.
Вот, например, мелочь -- электрический гайковерт. Эта
машина настолько хорошо помогает рабочему у конвейера, что о
ней забывают. Даже не думают о тех, кто ее создавал. Имя этих
мудрецов затеряно, его не найдешь в энциклопедии. В основе
многих машин лежит и мысль уже известного нам Эвариста Галуа.
Но этому мальчику даже не заплатили за его труд. 0н был убит
завистником на дуэли в возрасте двадцати лет. А ценность,
созданная его умом, была навечно заложена в тот гигантский
банк, из которого берут и будут долго брать средства на оплату
труда всех, кто работает на современных сложных машинах.
Так что вряд ли есть основание обижаться на то, что среди
депутатов и делегатов "прослойка" рабочих недостаточно велика,
как и "прослойка" женщин и юношей. Там, где хорошо
функционирует демократия, люди выбирают того, кто громко заявил
о себе как общественный деятель, способный вмешаться в жизнь и
без страха заступиться за каждого пострадавшего от
несправедливости, от произвола невежд. Основания для обиды нет,
но -- обижаются. Хотя обижаться могли бы другие.
В ДЕТСТВЕ я учился в нескольких школах. И в каждом классе
была так называемая "камчатка" -- группа переростков,
остававшихся из-за неуспеваемости на второй год. Это были
рослые, басистые, уже бреющие бороду ребята. Они всегда
занимали места на задних партах. Помню одного из них -- некоего
Сташкова. Он учился хуже всех. Но пользовался на своей
"камчатке" особым авторитетом. Когда он приходил в класс,
начинал с того, что брал с ближайшей парты чернильницу, выпивал
чернила и закусывал мелом. А потом, широко разинув рот,
показывал нам всем свою фиолетовую пасть. И класс, конечно,
покатывался от хохота.
Сташков безнадежно отстал от класса. Затем совсем ушел от
нас, поступил в ФЗУ. Как тогда говорили, "влился в ряды
рабочего класса". Сташкова я больше не видел. Зато пришлось
наблюдать само явление, выросшее из запущенной в сознание моих
современников партийной догмы о превосходстве рабочего человека
над всеми остальными людьми. В те времена слово "гегемон" еще
не произносилось в народе с оттенком критической усмешки.
Оттенок был другой. Была слышна амбиция, нагоняющая робость.
Так вот, о Сташкове и о явлении, которое пришлось
наблюдать. Когда я поступил в Московский юридический институт,
к нам прислали рабочих, рекомендованных для обучения партийными
или комсомольскими организациями, разумеется, вне конкурса и
без экзаменов. Они сразу попали в режим особого
благоприятствования. Профессора с ними нянчились. Хотя новички
не блистали талантами. Нашим отличникам приходилось значительно
труднее. Когда же мы окончили последний курс, большинство было
направлено работать в глубинку. Кто--в районные суды, а кто --
и в нотариат. Конечно, не место красит человека. Но "камчатка",
как бы ее ни рекомендовали и кто бы ни рекомендовал, не может
украсить правительственное учреждение и комиссию, составляющую
законы. А именно в такие места "распределяли" наших тугодумов.
Недавно я читал в одной из газет, что на юридический факультет
Ленинградского университета принимали только тех, кого
рекомендует райком комсомола. А разве ни о чем не говорит
принцип, согласно которому при поступлении в вуз совсем недавно
требовалась справка о рабочем стаже? Отбор! Социальный отбор!
Читаю в газете о том, что Кубань "задыхается от
собственного урожая", что она похожа на гигантский корабль,
переполненный зерном. И думаю: да, как и в старину, наша страна
велика и обильна. И там же читаю: "В Новороссийском порту одно
за другим становятся под разгрузку суда с заокеанской
кукурузой". А перевозками той же кукурузы каждые сутки занято
300--350 вагонов -- половина вагонного парка, занаряженного под
транспортировку кубанской пшеницы! И приходится продолжить ту
же древнюю мысль -- страна наша велика и обильна, но порядка в
ней нет: она похожа на босховский корабль дураков!
Так что же -- опять звать варягов? Чтобы они переняли
штурвал из рук полушкиных и сташковых? Не позвать ли из-за
рубежа министра путей сообщения? Долго ли нам читать о
"некомпетентности отдельных чиновников и целых ведомств"? Долго
ли слушать на съездах, пленумах и сессиях, как эти голосистые
чиновники, ставшие депутатами или делегатами, одергивают
журналистов, каждого, кто старается помочь несчастному народу,
взнузданному сташковыми?
Что такое "некомпетентность отдельных чиновников"? Это
туман классовой амбиции, тупости и необразованности, мешающий
сташковым разбираться в причинах и следствиях. Этот туман стал
когда-то причиной гибели военных мыслителей, понимавших, что за
война надвигается на нас, одаренных советских полководцев,
требовавших развития танковой промышленности вместо того, чтобы
петь "ворошиловские кони, ворошиловские сабли"...
Некомпетентность "отдельных чиновников" породила и
пагубную практику. На выборах в Академию наук "партгруппа"
рекомендовала старикам-ученым избрать в академики Трофима
Лысенко. Рекомендовала тем же знакомым тоном, что слышен и
сегодня, когда зал хлопает и топает, затыкая рот мудрецу. В
этом топанье и хлопках слышится классовая солидарность.
Телевизор показывает нам: депутаты хлопают и топают, улыбаясь,
радостно поглядывая друг на друга. Жмут друг другу руки. Прав
поэт: вы ни в чем неповинны, как дети! Вы даже не понимаете,
что, изгоняя из своей среды разум и талант, выбирая сташковых в
министры, вы участвуете в процессе, который тревожит вас же, --
партия теряет авторитет!
Нет, говоря все это, я не хочу участвовать в раздирающей
нас конфронтации, не хочу дать "на удар сто ударов". Но на само
явление надо все-таки бросить луч света. Потому что близоруких
слишком много. А с конфронтацией надо кончать. Сташковы --
народ амбициозный: если наступят вам на ногу, то не извинятся.
Надо дать им понять, что не только на форумах надо соблюдать
регламент.
ШУМ И РЁВ ЗАЛА, направленный против одинокого и
беззащитного оратора, мне хорошо знаком. Некогда я выступил с
романом "Не хлебом единым", и за него на меня кричали сташковы,
ставшие писателями. На меня в те дни кричал Герой
Социалистического Труда поэт Алексей Сурков, член Президиума ЦК
КПСС Михайлов, кричал некрасиво, с перекошенным лицом. Кричал и
секретарь ЦК ВЛКСМ Климов. Бот его слова: "Ваше счастье, что вы
не член партии, а то мы вылили бы на вас три ушата партийной
воды". Вещие слова! Видя, как разум, воплощенный в конкретном,
знакомом человеке, стоит в грохочущем зале у микрофона, ожидая,
когда ему дадут слово, и не сводит глаз с
председательствующего, а тот демонстрирует ему солидарность
руководства со сташковыми (знакомое успокаивающее движение
ручкой),--видя это, начинаешь понимать скрытые в обществе
законы. "И внял я неба содроганье, и горний ангелов полет, и
гад морских подводный ход, и дольней лозы прозябанье". Получив
от таких людей хорошенький массаж, восприняв всю "партийную
воду", я бросался спасаться. Куда? К физическому труду.
Мы с женой решили своими руками построить дом, а в нем
предусмотреть кабинет для работы. И построили на Волге. Начали
с того, что я сделал своими руками сварочный аппарат, потом --
растворомешалку, затем подъемный кран и еще ряд технических
приспособлений, которые заменили нам бригаду вспомогательных
рабочих. Мы с женой строили дом лет пятнадцать. Вставали в
шесть утра. Жена ставила на керосинку кашу, а я приготовлял
замес раствора. И начинали класть. От этого фантастического
труда мы получали фантастическое наслаждение. Оба беспартийные,
мы получали от своей работы коммунистическую радость. Мы
понимали труд в духе коммунистической утопии. Почему я так
говорю? Потому что не каждый рабочий, являющийся для партийной
доктрины центром идеализации, не каждый из них любит труд,
получает от него наслаждение. И не каждый из них понимает, что
интеллигент-очкарь, строящий дом, способен наслаждаться
процессом кладки кирпича.
Что объединяет депутатов и делегатов, не дающих выговорить
слово посланному на съезд избирателями культурному и
образованному человеку, прорвавшемуся на трибуну? Партийная
доктрина, на которую они часто ссылаются? Дисциплина?
Дисциплины явно нет. Объединяет их что-то другое, чего не
объять умом и аршином общим не измерить. Только интуиция дает
нам сигнал об опасности, который посылает враждебно настроенная
аудитория. Интеллигентный человек часто получает подобные
сигналы. Еще в школе ребята, которым хорошо даются науки и
иностранный язык, получают от "камчатки" эти враждебные сигналы
и начинают ломать голову над возникшим "вопросом". Они начинают
замечать, что на каком-то этапе "камчатка" лихо их обгоняет,
получая поддержку от тех сташковых, которые уже идут впереди. И
оказывается, что генетической наукой руководят лысенковцы, а их
малограмотный вождь уже академик. И он успел крепко намотать
вожжи на кулак.
Не раз я встречался с самим академиком. И что я приметил,
какую особенность в его поведении? Эту черту я, кстати, заметил
и у одной знаменитой дамы-экстрасенса. 0твлечемся на минутку.
Однажды я был в гостях у иностранцев, живущих в Советском
Союзе. Праздновали нечто предрождественское. И мне сказали: "Не
уходите, сейчас придет..." И назвали имя знаменитости, которую
будто бы лриглаша.л на сеансы сам Брежнев. Входит дамочка,
очень фигуристая, вся затянутая в тоненькую черную кожицу. Как
мотоциклист-рокер. Только вместо каски на голове черный шар из
волос, сплошь усыпанный фальшивыми мелкими бриллиантами. Вошла,
как египетская фараонесса. И начала всех покорять. Говорит, я
полна биополей. (К разговору о Лысенко я ее привлек потому,
что, как и Лысенко, она слишком обильно сыпала псевдонаучной
фразеологией). "Биополе", "обратная связь", "алгоритм". А у
меня на подобные вещи чутье. Моментально "просекаю", как
говорят студенты, когда зло маскируется под добро. В данном
случае, как у Сташкова, полная невежественность маскируется под
величайшую образованность. "Вот у меня биотоки, я накладываю
ладонь на спичечный коробок, поднимаю. Видите: коробок уже
притянут моим биополем и не отрывается от руки?.." я незаметно
взглянул на жену, подмигнул и наложил свою лишенную биополей
руку на спичечный коробок, придавил, потом отнял -- не
прилипает. Потом придавил посильнее, заставил мышцы внутри
ладони сократиться, и смотрю -- коробка вся пошла... А
дама-экстрасенс уже идет дальше... Смотрит на висящий в углу
комнаты на шнуре большой светящийся шар, светильник такой. Шар
этот висит на шнуре и слегка качается. И слышу -- дама стучит
ладонью по столу: "Господа, видите -- шар качается". Иностранцы
послушно головы повернули, смотрят на шар. И он действительно
качается. Дама говорит: "Почему? Это я его заставила, приказала
качаться. Это мое биополе, и я его распространяю".
Я спрашиваю: "А можете вы его заставить при нас
остановиться?" Спрашиваю, потому что знаю: шар раскачивает
поток воздуха. Такой поток в школе на уроках физики называли
конвекционным течением. А очернитель все-таки не ловил ворон на
школьных уроках, как Сташков. И дама, услышав его слова, быстро
выскочила и ушла, гневно поводя плечами. Почувствовала: в
комнате сидит личность с критическим направлением мысли. В этом
и весь секрет: нас не любят сташковы, даже если они носят на
голове башню из черных волос, усыпанную бриллиантами, если
разговаривают о биополе или, как Трофим Лысенко, о марксизме,
обратной связи, бытии или о пролетарской, единственной в мире
правильной биологической науке. Подобная реакция --
естественная реакция на глупость сташковых со стороны общества,
не сформированного по партийной доктрине, ответ нормально
воспитывающего свой свободно мыслящий потенциал, не
заботящегося о соблюдении классовых "прослоек".
Несмотря на то что у нас много лет действовали ум, честь и
совесть эпохи, все же замечено, что профессора в вузах иногда
принимают взятки, а если их уличают в этом, они не торопятся
застрелиться, как описанный Куприным поручик Чекмарев из
рассказа "Брегет". С тех дней, когда появились эти знаменитые
слова об уме, чести и совести эпохи, сами эти слова начали
постепенно меркнуть. Меркли они наглядно, как меркнет в лампе
нить, когда в сети пропадает ток. Когда я был еще дитятей шести
лет, едва научившимся читать, я со своим товарищем убегал
посмотреть на Сухаревскую башню. Там вокруг нее был рынок,
шумный народный базар. И пока мы шли к этой Сухаревке, ныне
покойнице, погибшей от неистовства сташковых, пока мы шли, мы
читали на заборах огромные буквы, нарисованные Революцией: "Кто
не работает, тот не ест!", "Да здравствует разум, да скроется
тьма!", "Мир хижинам -- война дворцам!". Вот на таких текстах я
изучал не то чтобы грамоту, а свой детский исторический
материализм. А потом, смотрю, эти тексты начали закрашивать!
Душа не принимала этот процесс, но он был предусмотрен нашей
судьбой, как говорится, имманентен. Он в чем-то сходен с
картиной Петрова-Водкина "Новоселье", где изображены рабочие,
типичные для этого художника революционеры, вселившиеся в
роскошную квартиру, из которой выгнаны ее прежние жильцы.
Новоселы пируют на фоне картин в золоченых рамах, портретов
знати. "Мрамор и бронзовых статуй литье -- это мое!" Вот и
думаю, почему художник так долго у нас не выставлялся, вроде
как был в опале? Шаги неумолимой истории!
МЫ С ВАМИ проследили эволюционный процесс. Как зарождалось
зло, как гасли постепенно лампочки, как падал их накал. Идея
борьбы со злом, о методах его обнаружения у меня возникла очень
давно. Я ее лелеял и растил и заметил, что она давно зреет в
голосах тысяч людей. Я стал копить факты, в которых эта идея
зримо воплощалась. И Нина Александровна Лебедева с ее семьей --
один из таких фактов. И тут же явились Федор Иванович Дежкин,
Посошков и Стригалев, и полковник Свешиников, а жизнь выдвинула
еще одного, уже не рожденного писательским вдохновением, --
генерал-майора КГБ О. Калугина.
Так что Лебедева в "Белых одеждах" как часть живого
целого, куда вхожу и я, действовала, подчиняясь объективному
закону, изгоняющему из среды общества инородное тело --
Сташкова. Таким же образом природа изгоняет из своего тела все
инородное, самоочищается.
Действие этого закона мы все можем наблюдать, и наблюдали
уже. Вот я смотрю на экран телевизора. Что такое, почему, когда
я вижу на трибуне некоторых ораторов, некоторых кандидатов в
министры или в члены ЦК, все тревожные сигналы в моей душе
поднимают отчаянный трезвон? Кто это такие? По их манере
говорить я вижу: если дать им диктант по программе пятого
класса, они с ним не справятся. Это вчерашние сташковы. А как
они, став начальниками, улыбаются в зал? Это улыбка Волка,
беседующего с Красной Шапочкой. И почему так грохочут
аплодисменты, когда генерал Макашов в открытую начинает
шантажировать -- не кого-нибудь, а партию? Грозит, да еще как!
Что там такое у них творится? Есть такая сказка об ученике
чародея. .Этот ученик заучил магические слова, которые
произносит чародей, заставляя себе служить разные вещи. И
однажды, в отсутствие чародея, ученик заставил ведро носить
воду. И произнес соответствующие заклинания. Ведро и давай
бегать к колодцу-- устроило в доме потоп. И никакого спасения
от него не было, пока не пришел хозяин -- сам главный чародей.
Произнес нужные слова, и ведро угомонилось. Так я и говорю:
генерал -- это как ведро. А главный чародей -- Маркс. Повторяя
его слова, ученики заколдовали ведро. Оно и давай таскать воду,
безобразничать, и уже ученики не могут с ним справиться. Нужно,
чтобы главный чародей пришел и умиротворил генерала. Лично чтоб
сказал ему: "Опомнись. Тише. Ты зашел слишком далеко".
Теперь стало хорошо видно всем, что доктрина, по которой
строили наше общество с помощью аппарата насилия, доктрина,
руководствуясь которой мы не можем убрать с полей и вывезти в
закрома посланный нам руками трудолюбивых хлеборобов
чудо-урожай, эта доктрина не нужна. В системе природы она --
инородное тело. И мы видим, как природа исторгает этого чужака.
Но что мешает? Сташковы! Они словно ждали приказа. Активно
убирают все, что могло бы спасти доктрину, которая породила их
же. Ревут и топают в залах, изгоняя из общества целительный
разум. Выбирают таких же сташковых на должности, где разумный и
талантливый человек мог бы сегодня еще пригодиться.
А главный чародей спит в могиле. Ученики забыли или не
понимают его заклинания.
На наших глазах происходит заключительный акт. Природа,
общество изгоняют из своего тела много лет точившую их болезнь.