Зинченко В.П. Посох Мандельштама и трубка Мамардашвили. М.: Новая школа, 1997.
Иванченко Г.В. К определению понятия «экзистенциальный расчет» // 1 Всероссийская научно-практическая конференция по экзистенциальной психологии: Материалы сообщений / Под ред. Д.А. Леонтьева, Е.С. Мазур, А.И. Сосланда. М.: Смысл, 2001. С. 54–57.
Калитеевская Е. Формирование личности гештальт-терапевта // Гештальт гештальтов: Евро-азиатский вестник гештальттерапии. 2006. № 1. С. 144–151.
Киркегор С. Наслаждение и долг. К.: AirLand, 1994.
Косова У.П. Особенности мировоззренческой активности волонтеров // Высшее образование сегодня. 2010. № 4. С. 36–39.
Лазарев Ф.В., Литтл Б.А. Многомерный человек: введение в интервальную антропологию. Симферополь: СОНАТ, 2001.
Левин К. Динамическая психология: Избранные труды. М.: Смысл, 2001.
Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Смысл; ИЦ Академия, 2004.
Леонтьев Д.А. Психология свободы: к постановке проблемы самодетерминации личности // Психол. журн. 2000. Т. 21. № 1. С.15–25.
Леонтьев Д.А. О предмете экзистенциальной психологии // 1 Всероссийская научно-практическая конференция по экзистенциальной психологии: Материалы сообщений / Под ред. Д.А. Леонтьева, Е.С. Мазур, А.И. Сосланда. М.: Смысл, 2001. С. 3–6.
Леонтьев Д.А. Симбиоз и адаптация или автономия и трансценденция: выбор личности в непредсказуемом мире // Личность в современном мире: от стратегии выживания к стратегии жизнетворчества / Под ред. Е.И. Яцуты. Кемерово: ИПК Графика, 2002. С. 3–34.
Леонтьев Д.А. Экзистенциальная тревога и как с ней не бороться // Моск. психотерапевт. журн. 2003. № 2. С. 107–119.
Леонтьев Д.А. К типологии жизненных миров // 2 Всероссийская научно-практическая конференция по экзистенциальной психологии: Материалы сообщений / Под ред. Д.А. Леонтьева. М.: Смысл, 2004. С. 114–116.
Леонтьев Д.А. Дискурс свободы и ответственности (доклад с обсуждением) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 2006а. № 5. С. 95–113.
Леонтьев Д.А. К психологии поступка // Экзистенциальная традиция в философии, психологии, психотерапии. 2006б. № 2(9). С. 153–158.
Леонтьев Д.А. Личностный потенциал как потенциал саморегуляции // Учен. зап. кафедры общей психологии МГУ им. М.В. Ломоносова. Вып. 2 / Под ред. Б.С. Братуся, Е.Е. Соколовой. М.: Смысл, 2006в. С. 85–105.
Леонтьев Д.А. Личность как преодоление индивидуальности: основы неклассической психологии личности // Психологическая теория деятельности: вчера, сегодня, завтра / Под ред. А.А. Леонтьева. М.: Смысл, 2006 г. С. 134–147.
Леонтьев Д.А. Восхождение к экзистенциальному миропониманию // 3 Всероссийская научно-практическая конференция по экзистенциальной психологии: Материалы сообщений / Под ред. Д.А. Леонтьева. М.: Смысл, 2007а. С. 3–12.
Леонтьев Д.А. Психология смысла. 3-е изд. М.: Смысл, 2007б.
Леонтьев Д.А. Неклассический подход в науках о человеке и трансформация психологического знания // Психология, лингвистика и междисциплинарные связи: Сб. научных работ к 70-летию со дня рождения Алексея Алексеевича Леонтьева / Под ред. Т.В. Ахутиной, Д.А. Леонтьева. М.: Смысл, 2008а. С. 205–225.
Леонтьев Д.А. Причинность и объяснение в психологии личности: от необходимого к возможному // Эпистемология и философия науки. 2008б. Т. 17. № 3. С. 127–142.
Леонтьев Д.А. Человечность как проблема // Человек – наука – гуманизм / Под ред. А.А. Гусейнова. М.: Наука, 2009а. С. 69–84.
Леонтьев Д.А. Рефлексия как предпосылка самодетерминации // Всероссийская конференция, посвященная 120-летию со дня рождения С.Л. Рубинштейна. М., 2009б.
Леонтьев Д.А. Перспективы неклассической психодиагностики [Электронный ресурс] // Психологические исследования: электрон. науч. журн. 2010а. № 4(12). URL: http://psystudy.ru 0421000116\0031
Леонтьев Д.А. Культурное потребление в антропологическом и психологическом контексте // Культурология: фундаментальные основания прикладных исследований / Под ред. И.М. Быховской. М.: Смысл, 2010б. С. 217–241.
Леонтьев Д.А. Психология выбора: расширяя рамки рациональности // Психол. журн.
(в печати).
Леонтьев Д.А., Ильченко А.Н. Уровни мировоззренческой активности и их диагностика // Психол. диагностика. 2007. № 3. С. 3–21.
Леонтьев Д.А., Мандрикова Е.Ю. Моделирование «экзистенциальной дилеммы»: эмпирическое исследование личностного выбора // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 2005. № 4. С. 37–42.
Леонтьев Д.А., Мандрикова Е.Ю., Фам А.Х. Разработка методики диагностики процессуальной стороны выбора // Психол. диагностика. 2007. № 6. С. 4–25.
Лобок А.М. Антропология мифа. Екатеринбург: Отд. образов. администр. Октябрьского р-на, 1997.
Мамардашвили М. Как я понимаю философию. М.: Прогресс, 1990.
Мамардашвили М.К. Лекции о Прусте (психологическая топология пути). М.: Ad Marginem, 1995.
Мамардашвили М.К. Необходимость себя. М.: Лабиринт, 1996.
Мамардашвили М.К. Психологическая топология пути. М.: РХГИ, 1997.
Мандрикова Е.Ю. Виды личностного выбора и их индивидуально-психологические предпосылки: Автореф. дис. … канд. психол. наук. М., 2006.
Маслоу А. Новые рубежи человеческой природы. М.: Смысл, 1999.
Мерлин В.С. Очерк интегрального исследования индивидуальности. М.: Педагогика, 1986.
Мэй Р. Искусство психологического консультирования. М.: НФ Класс, 1994.
Нюттен Ж. Мотивация, действие и перспектива будущего. М.: Смысл, 2004.
Петровский В.А. Личность в психологии. Ростов н/Д: Феникс, 1996.
Петровский В.А. Очерк теории свободной причинности // Психология с человеческим лицом: гуманистическая перспектива в постсоветской психологии / Под ред. Д.А. Леонтьева, В.Г. Щур. М.: Смысл, 1997. С. 124–144.
Петровский В.А. Человек над ситуацией. М.: Смысл, 2010.
Петухов В.В., Столин В.В. Психология: Методические указания. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1989.
Пригожин И. Философия нестабильности // Вопр. философии. 1991. № 6. С. 46–52.
Розанов В. Цель человеческой жизни // Смысл жизни: Антология / Сост., общ. ред., предисл. и примеч. Н.К. Гаврюшина. М.: ИГ Прогресс-Культура, 1994. С. 19–64.
Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. СПб.: Питер, 2001.
Сартр Ж.-П. Экзистенциализм – это гуманизм // Сумерки богов. М.: Политиздат, 1989. С. 319–344.
Соколова Е.Е. Идеи А.Н. Леонтьева и его школы о поступке как единице анализа личности в их значении для исторической психологии // Традиции и перспективы деятельностного подхода в психологии: школа А.Н.Леонтьева / Под ред. А.Е. Войскунского, А.Н. Ждан, О.К. Тихомирова. М.: Смысл, 1999. С. 80–117.
Субботский Е.В. Изучение у ребенка смысловых образований // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1977. № 1. С. 62–72.
Улановский А.М. Качественные исследования: подходы, стратегии, методы // Психол. журн. 2009. Т. 30, № 2. С. 18–28.
Файзуллаев А.А. Принятие мотива личностью // Психол. журн. 1985. Т. 6. № 4. С. 87–96.
Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.
Хекхаузен Х. Мотивация и деятельность: В 2 т. М.: Педагогика, 1986. Т. 1.
Хекхаузен Х. Мотивация и деятельность. 2-е изд., перераб. М.: Смысл; СПб.: Питер, 2003.
Эпштейн М.Н. Философия возможного. СПб.: Алетейя, 2001.
Эпштейн М.Н. Знак_пробела: о будущем гуманитарных наук. М.: НЛО, 2004.
Ялом И. Экзистенциальная психотерапия. М.: НФ Класс, 1999.
Немировський В.Г. Соцiологiчнi аспекти дослiдження смислу життя особи // Фiлос. думка. 1987. № 6. С. 66–75.
Csikszentmihalyi M. Introduction // M. Csikzentmihalyi, I.S. Csikzentmihalyi (Еds.) A Life Worth Living: Contributions to Positive Psychology. N.Y.: Oxford University Press, 2006. P. 3–14.
Dabrowski K. Positive Disintegration. Boston: Little, Brown and Co, 1964.
Deci E.L., Ryan R.M. Overview of self-determination theory: an organismic dialectical perspective // Handbook of self-determination research / E.L. Deci, R.M. Ryan (Еds.). Rochester, NY: The University of Rochester Press, 2002. Р. 3–33.
Frick W. Remembering Maslow: Reflections on a 1968 interview // Journal of Humanistic Psychology. 2000. Vol. 40, № 2. P. 128–147.
Kashdan T.B. New developments in emotion regulation with an emphasis on the positive spectrum of human functioning // Journal of Happiness Studies. 2007. Vol. 8. Р. 303–310.
Knafo A., Plomin R. Parental Discipline and Affection and Children’s Prosocial Behavior: Genetic and Environmental Links // Journal of Personality and Social Psychology. 2006. 90. Р. 147–164.
Lyubomirski S. The How of Happiness. London: Sphere, 2007.
Markus H., Nurius P. Possible selves // American Psychologist. 1986. Vol. 41. Р. 954–969.
May R. Freedom and destiny. N.Y.: Norton, 1981.
Seligman, M.E.P. What You Can Change and What You Can’t. New York: Knopf, 1994.
Tellegen A., Lykken D., Bouchard T., Wilcox K., Segal N., Rich S. Personality similarity in twins reared apart and together // Journal of Personality and Social Psychology. 1988. 54. Р. 1031–1039.
Vaillant G. Aging Well. Boston: Little, Brown and Company, 2002.
Идея потенциала в науках о человеке: от «человеческого потенциала» к личностному
Возможное как объект осмысления в психологии
Методологический смысл понятия потенциала в психологии и смежных науках
Иванченко Г.В. К определению понятия «экзистенциальный расчет» // 1 Всероссийская научно-практическая конференция по экзистенциальной психологии: Материалы сообщений / Под ред. Д.А. Леонтьева, Е.С. Мазур, А.И. Сосланда. М.: Смысл, 2001. С. 54–57.
Калитеевская Е. Формирование личности гештальт-терапевта // Гештальт гештальтов: Евро-азиатский вестник гештальттерапии. 2006. № 1. С. 144–151.
Киркегор С. Наслаждение и долг. К.: AirLand, 1994.
Косова У.П. Особенности мировоззренческой активности волонтеров // Высшее образование сегодня. 2010. № 4. С. 36–39.
Лазарев Ф.В., Литтл Б.А. Многомерный человек: введение в интервальную антропологию. Симферополь: СОНАТ, 2001.
Левин К. Динамическая психология: Избранные труды. М.: Смысл, 2001.
Леонтьев А.Н. Деятельность. Сознание. Личность. М.: Смысл; ИЦ Академия, 2004.
Леонтьев Д.А. Психология свободы: к постановке проблемы самодетерминации личности // Психол. журн. 2000. Т. 21. № 1. С.15–25.
Леонтьев Д.А. О предмете экзистенциальной психологии // 1 Всероссийская научно-практическая конференция по экзистенциальной психологии: Материалы сообщений / Под ред. Д.А. Леонтьева, Е.С. Мазур, А.И. Сосланда. М.: Смысл, 2001. С. 3–6.
Леонтьев Д.А. Симбиоз и адаптация или автономия и трансценденция: выбор личности в непредсказуемом мире // Личность в современном мире: от стратегии выживания к стратегии жизнетворчества / Под ред. Е.И. Яцуты. Кемерово: ИПК Графика, 2002. С. 3–34.
Леонтьев Д.А. Экзистенциальная тревога и как с ней не бороться // Моск. психотерапевт. журн. 2003. № 2. С. 107–119.
Леонтьев Д.А. К типологии жизненных миров // 2 Всероссийская научно-практическая конференция по экзистенциальной психологии: Материалы сообщений / Под ред. Д.А. Леонтьева. М.: Смысл, 2004. С. 114–116.
Леонтьев Д.А. Дискурс свободы и ответственности (доклад с обсуждением) // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 7. Философия. 2006а. № 5. С. 95–113.
Леонтьев Д.А. К психологии поступка // Экзистенциальная традиция в философии, психологии, психотерапии. 2006б. № 2(9). С. 153–158.
Леонтьев Д.А. Личностный потенциал как потенциал саморегуляции // Учен. зап. кафедры общей психологии МГУ им. М.В. Ломоносова. Вып. 2 / Под ред. Б.С. Братуся, Е.Е. Соколовой. М.: Смысл, 2006в. С. 85–105.
Леонтьев Д.А. Личность как преодоление индивидуальности: основы неклассической психологии личности // Психологическая теория деятельности: вчера, сегодня, завтра / Под ред. А.А. Леонтьева. М.: Смысл, 2006 г. С. 134–147.
Леонтьев Д.А. Восхождение к экзистенциальному миропониманию // 3 Всероссийская научно-практическая конференция по экзистенциальной психологии: Материалы сообщений / Под ред. Д.А. Леонтьева. М.: Смысл, 2007а. С. 3–12.
Леонтьев Д.А. Психология смысла. 3-е изд. М.: Смысл, 2007б.
Леонтьев Д.А. Неклассический подход в науках о человеке и трансформация психологического знания // Психология, лингвистика и междисциплинарные связи: Сб. научных работ к 70-летию со дня рождения Алексея Алексеевича Леонтьева / Под ред. Т.В. Ахутиной, Д.А. Леонтьева. М.: Смысл, 2008а. С. 205–225.
Леонтьев Д.А. Причинность и объяснение в психологии личности: от необходимого к возможному // Эпистемология и философия науки. 2008б. Т. 17. № 3. С. 127–142.
Леонтьев Д.А. Человечность как проблема // Человек – наука – гуманизм / Под ред. А.А. Гусейнова. М.: Наука, 2009а. С. 69–84.
Леонтьев Д.А. Рефлексия как предпосылка самодетерминации // Всероссийская конференция, посвященная 120-летию со дня рождения С.Л. Рубинштейна. М., 2009б.
Леонтьев Д.А. Перспективы неклассической психодиагностики [Электронный ресурс] // Психологические исследования: электрон. науч. журн. 2010а. № 4(12). URL: http://psystudy.ru 0421000116\0031
Леонтьев Д.А. Культурное потребление в антропологическом и психологическом контексте // Культурология: фундаментальные основания прикладных исследований / Под ред. И.М. Быховской. М.: Смысл, 2010б. С. 217–241.
Леонтьев Д.А. Психология выбора: расширяя рамки рациональности // Психол. журн.
(в печати).
Леонтьев Д.А., Ильченко А.Н. Уровни мировоззренческой активности и их диагностика // Психол. диагностика. 2007. № 3. С. 3–21.
Леонтьев Д.А., Мандрикова Е.Ю. Моделирование «экзистенциальной дилеммы»: эмпирическое исследование личностного выбора // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 2005. № 4. С. 37–42.
Леонтьев Д.А., Мандрикова Е.Ю., Фам А.Х. Разработка методики диагностики процессуальной стороны выбора // Психол. диагностика. 2007. № 6. С. 4–25.
Лобок А.М. Антропология мифа. Екатеринбург: Отд. образов. администр. Октябрьского р-на, 1997.
Мамардашвили М. Как я понимаю философию. М.: Прогресс, 1990.
Мамардашвили М.К. Лекции о Прусте (психологическая топология пути). М.: Ad Marginem, 1995.
Мамардашвили М.К. Необходимость себя. М.: Лабиринт, 1996.
Мамардашвили М.К. Психологическая топология пути. М.: РХГИ, 1997.
Мандрикова Е.Ю. Виды личностного выбора и их индивидуально-психологические предпосылки: Автореф. дис. … канд. психол. наук. М., 2006.
Маслоу А. Новые рубежи человеческой природы. М.: Смысл, 1999.
Мерлин В.С. Очерк интегрального исследования индивидуальности. М.: Педагогика, 1986.
Мэй Р. Искусство психологического консультирования. М.: НФ Класс, 1994.
Нюттен Ж. Мотивация, действие и перспектива будущего. М.: Смысл, 2004.
Петровский В.А. Личность в психологии. Ростов н/Д: Феникс, 1996.
Петровский В.А. Очерк теории свободной причинности // Психология с человеческим лицом: гуманистическая перспектива в постсоветской психологии / Под ред. Д.А. Леонтьева, В.Г. Щур. М.: Смысл, 1997. С. 124–144.
Петровский В.А. Человек над ситуацией. М.: Смысл, 2010.
Петухов В.В., Столин В.В. Психология: Методические указания. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1989.
Пригожин И. Философия нестабильности // Вопр. философии. 1991. № 6. С. 46–52.
Розанов В. Цель человеческой жизни // Смысл жизни: Антология / Сост., общ. ред., предисл. и примеч. Н.К. Гаврюшина. М.: ИГ Прогресс-Культура, 1994. С. 19–64.
Рубинштейн С.Л. Основы общей психологии. СПб.: Питер, 2001.
Сартр Ж.-П. Экзистенциализм – это гуманизм // Сумерки богов. М.: Политиздат, 1989. С. 319–344.
Соколова Е.Е. Идеи А.Н. Леонтьева и его школы о поступке как единице анализа личности в их значении для исторической психологии // Традиции и перспективы деятельностного подхода в психологии: школа А.Н.Леонтьева / Под ред. А.Е. Войскунского, А.Н. Ждан, О.К. Тихомирова. М.: Смысл, 1999. С. 80–117.
Субботский Е.В. Изучение у ребенка смысловых образований // Вестн. Моск. ун-та. Сер. 14. Психология. 1977. № 1. С. 62–72.
Улановский А.М. Качественные исследования: подходы, стратегии, методы // Психол. журн. 2009. Т. 30, № 2. С. 18–28.
Файзуллаев А.А. Принятие мотива личностью // Психол. журн. 1985. Т. 6. № 4. С. 87–96.
Франкл В. Человек в поисках смысла. М.: Прогресс, 1990.
Хекхаузен Х. Мотивация и деятельность: В 2 т. М.: Педагогика, 1986. Т. 1.
Хекхаузен Х. Мотивация и деятельность. 2-е изд., перераб. М.: Смысл; СПб.: Питер, 2003.
Эпштейн М.Н. Философия возможного. СПб.: Алетейя, 2001.
Эпштейн М.Н. Знак_пробела: о будущем гуманитарных наук. М.: НЛО, 2004.
Ялом И. Экзистенциальная психотерапия. М.: НФ Класс, 1999.
Немировський В.Г. Соцiологiчнi аспекти дослiдження смислу життя особи // Фiлос. думка. 1987. № 6. С. 66–75.
Csikszentmihalyi M. Introduction // M. Csikzentmihalyi, I.S. Csikzentmihalyi (Еds.) A Life Worth Living: Contributions to Positive Psychology. N.Y.: Oxford University Press, 2006. P. 3–14.
Dabrowski K. Positive Disintegration. Boston: Little, Brown and Co, 1964.
Deci E.L., Ryan R.M. Overview of self-determination theory: an organismic dialectical perspective // Handbook of self-determination research / E.L. Deci, R.M. Ryan (Еds.). Rochester, NY: The University of Rochester Press, 2002. Р. 3–33.
Frick W. Remembering Maslow: Reflections on a 1968 interview // Journal of Humanistic Psychology. 2000. Vol. 40, № 2. P. 128–147.
Kashdan T.B. New developments in emotion regulation with an emphasis on the positive spectrum of human functioning // Journal of Happiness Studies. 2007. Vol. 8. Р. 303–310.
Knafo A., Plomin R. Parental Discipline and Affection and Children’s Prosocial Behavior: Genetic and Environmental Links // Journal of Personality and Social Psychology. 2006. 90. Р. 147–164.
Lyubomirski S. The How of Happiness. London: Sphere, 2007.
Markus H., Nurius P. Possible selves // American Psychologist. 1986. Vol. 41. Р. 954–969.
May R. Freedom and destiny. N.Y.: Norton, 1981.
Seligman, M.E.P. What You Can Change and What You Can’t. New York: Knopf, 1994.
Tellegen A., Lykken D., Bouchard T., Wilcox K., Segal N., Rich S. Personality similarity in twins reared apart and together // Journal of Personality and Social Psychology. 1988. 54. Р. 1031–1039.
Vaillant G. Aging Well. Boston: Little, Brown and Company, 2002.
Идея потенциала в науках о человеке: от «человеческого потенциала» к личностному
Г.В. Иванченко, Д.А. Леонтьев, А.В. Плотникова
В предыдущей главе были заданы методологические основания включения категории возможного в ряд центральных категорий психологии. Данная глава посвящена более подробной характеристике роли и места сферы возможного в человеческой жизнедеятельности, без которой нельзя обосновать и ключевое для данной монографии понятие потенциала в контексте психологии личности. Ее задачей является историко-методологический анализ введения в психологию понятия потенциала в различных его вариациях (человеческий потенциал, психологический потенциал, личностный потенциал, частные потенциалы), а также содержательно близкого ему понятия психологического капитала.
Возможное как объект осмысления в психологии
Наша жизнь, утверждал Хосе Ортега-и-Гассет, состоит прежде всего в сознании наших возможностей. «Жить – это значит пребывать в кругу определенных возможностей, которые зовутся “обстоятельствами”. Жизнь в том и заключается, что мы – внутри “обстоятельств”, или “мира”. Иначе говоря, это и есть “наш мир” в подлинном значении этого слова. “Мир” не что-то чуждое нам, вне нас лежащее; он неотделим от нас самих, он – наша собственная периферия, он – совокупность наших житейских возможностей… Мир, то есть наша возможная жизнь, всегда больше, чем наша судьба, то есть жизнь действительная» (Ортега-и-Гассет, 1991, с. 131).
Возможное существует в мире наряду с фактичным, и существенно расширяет этот мир. «Главная черта пространства возможностей состоит в том, что оно содержит больше, чем существует в реальном физическом мире, потому что последний представляет собой ограниченное подмножество в этом пространстве» (Эшби, 1966, с. 317). Вместе с тем мир возможного обладает тенденцией к расширению своего присутствия в мире человека; это происходит почти на наших глазах. М.Н. Эпштейн убедительно демонстрирует масштабы стремительного расширения сферы возможного, считая также, что можно говорить не просто о потенциальности как таковой, но о «потенциации самой реальности, ее постепенном историческом переходе в другую модальность» (Эпштейн, 2001, с. 230). Под потенциацией М.Н. Эпштейн предлагает понимать «возрастание степеней возможного в самой реальности, процесс превращения фактов в вероятности, теорий – в гипотезы, утверждений – в предположения, необходимостей – в альтернативные возможности» (там же, с. 231). Впечатляющим примером потенциации, или «овозможения», реальности является повседневное существование большинства людей в современной западной цивилизации. В страховке, например, «я плачу заранее за свои возможные несчастья: болезнь, аварию, безработицу, скоропостижную смерть или увечье. В кредите мне оплачивают возможные формы благополучия: дом, машину, телевизор… Но и положительные и отрицательные стороны жизни оказываются сплошь условными с точки зрения экономики, которая основана на статистике, подсчете вероятностей, а не на однократности случившихся фактов. В современном обществе реальность так же исчезает, как в физике», – резюмирует М.Н. Эпштейн (там же, с. 235).
В отличие от фактичного, возможное направлено в будущее и определяется через него. Оно представляет собой росток будущего в настоящем. К. Левин в своей классической статье «Определение “поля в данный момент времени”» (Левин, 2000, с. 239–250) показал, что будущее (как, впрочем, и прошлое) обладает для нас психологической реальностью постольку, поскольку оно в той или иной форме психологически присутствует в настоящем, в «поле в данный момент времени». Можно говорить о целом ряде психологических форм такого присутствия будущего в настоящем, в числе которых страх, тревога, цель и т. п.; возможность является одной из них. Действительно, возможность указывает на то, что в данный момент еще не получило реализации, но может получить ее в будущем, хотя и не гарантированно, – этого может никогда не произойти. С другой стороны, не может получить реализацию в будущем то, что в данный момент невозможно, если эта невозможность не сменится в какой-то момент возможностью. «Чтобы был возможен дождь, необходимо, чтобы на небе были тучи… Конечно, возможное состояние еще не есть существующее; но именно возможное состояние некоторого существования поддерживает своим бытием возможность и небытие своего будущего состояния» (Сартр, 2000, с. 130).
Рост достигнутого влечет за собой умножение неосуществившихся вариантов развития и расширение сферы невозможного (подробнее см. Иванченко, 1998). В широком смысле любой процесс развития состоит не только из роста и совершенствования, но и из потерь и упадка; такой взгляд утвердился, в частности, во всевозрастном подходе в психологии развития (Балтес, 1994). Эти неосуществленные и неосуществимые возможности психологически закономерным образом вызывают защитную реакцию людей и общностей.
Трактовка самосознания как бесконечного стремления восходит к Платону, проходит через всю платоническую традицию христианской философии к утверждению Фихте о том, что сущность человеческого Я есть бесконечное стремление. В своих желаниях и действиях Я всегда встречает границу, препятствие: без такого ограничения, такого чувства конечности не было бы стремления. Но вместе с тем «стремление есть отрицание ограничений, выход за пределы каждой вновь полагаемой границы: и без такого чувства от всякой данной конечности тоже не было бы стремления» (цит. по: Вышеславцев, 1994, с. 139). Вряд ли возможно определить, когда – в историческом масштабе – человеческое Я приобретает импульс такого рода, стремясь не к чему-то определенному, но к самым пределам возможного. Карл Ясперс само появление человека современного типа связывал с появляющейся в «осевое время» рефлексией человека относительно границ и пределов своих возможностей. Ясперс полагал, что в те времена разрыв между возможностями большинства людей и возможностями отдельных личностей был существенно выше, нежели сейчас (Ясперс, 1994). Вполне очевидно, что границы человеческой деятельности задаются и объективными условиями, и личностными особенностями субъекта, например, способностями, мотивацией достижения успеха или избегания неудач в той или иной сфере. В более общем плане само социальное пространство может определяться как «набор возможностей действия» (Левада, 1993, с. 41). Способы реализации деятельности, закрепляющие содержащиеся в поведенческом поле возможности и шансы, играют важную роль в социальной дифференциации и стратификации. Питирим Сорокин говорил в этой связи о «селекционирующих институтах» и подчеркивал значение характера препятствий, которые эти институты устанавливают для индивидов. Если эти препятствия «злокачественны» и «неадекватны», это ведет к печальным последствиям для всего общества. Если же они адекватны и правомерны, то и социальное распределение индивидов приведет к процветанию всего общества (Сорокин, 1992).
Одно из наиболее точных описаний того, как человек «стреноживает», редуцирует возможное, находим у М. Хайдеггера в трактате «Бытие и время»: «Эта нивелировка возможностей присутствия до ближайше доступного осуществляет вместе с тем зашоривание возможного как такового. Средняя повседневность становится слепа к возможностям и успокаивается одним “действительным”. Эта успокоенность не исключает расширенной деловитости озабочения, но возбуждает ее. Воля не волит тогда позитивных новых возможностей, но имеющееся в распоряжении “тактически” видоизменяется таким образом, что возникает видимость каких-то свершений» (Хайдеггер, 1997, с. 194).
Жизнь, насыщенная возможностями, ощутимо богаче и событийнее, чем жизнь, сведенная в плоскость актуального существования. Если «на одну единицу реальности приходится все больше возможностей» (Эпштейн, 2001, с. 238), культура прогрессирует, – точнее, по М.Н. Эпштейну, в этом состоит трансцендентная сторона прогресса.
Другое важное следствие жизни преимущественно в мире возможного – вынужденность время от времени преодолевать неопределенность. В силу глубокой специализации труда человек должен при этом обращаться к экспертам – носителям высококвалифицированного, порой уникального знания, носителям умения прогнозирования и оценки ситуации в своей профессиональной области.
Отношение общества к экспертизе и экспертам, а тем самым и к возможному будущему, ощутимо меняется по мере того, как социум становится, по известному выражению немецкого социолога У. Бека, «обществом риска». Именно посредством исчисления рисков, считает У. Бек, происходит «управление будущим». Рациональное отношение к риску позволяет переводить конкретные виды риска из разряда непрогнозируемых в разряд планируемых и рационально исчислимых. Всё больше укрепляется понимание, что принятие рисков (и теми, кто их создает, и теми, кто им подвергается) имеет позитивное значение для прогресса общества. Большинство людей пользуется консультациями профессионалов – юристов, программистов, врачей, архитекторов – нерегулярно, но системы, в которые включено экспертное знание, определяют нашу жизнь постоянно. Экспертные системы вместе с символическими знаковыми системами «вырывают» социальные отношения из их непосредственности.
Элиты (инженерные, научные, экономические и т. д.), таким образом, являются носителями специфических знаний, жизненно важных для функционирования не только технических систем, но и систем социальных отношений, возникающих в связи с ними. Отчасти авторитет элит основывается на доверии. Причем часто доверием облекаются не индивиды, не отдельные члены элитарного сообщества, а абстрактные возможности. Доверие к «абстрактным возможностям», видимо, специфично для западной культуры. М.Н. Эпштейн отмечает те сложности, с которыми сталкивается человек, привыкший к «незападному укладу жизни, с его тяжкими реальностями и еще более обязывающими идеальностями», когда перед ним также открывается «непрерывная цепь возможностей, в которой все труднее уловить хоть одно реальное звено» (Эпштейн, 2001, с. 235).
Заметим, что человек, взятый в аспекте его возможностей (более или менее сходных для всех людей), оказывается менее уникальным, чем в аспекте его действительности, его актуальной данности. Каждый из нас, кто хотя бы раз в жизни купит лотерейный билет, может стать обладателем крупного выигрыша; каждый с большой вероятностью сменит не одно место работы; каждый, увы, может стать жертвой техногенной катастрофы, живет ли он в мегаполисе или в поселке, затерянном в глухой тайге. Но уникальной будет именно констелляция результатов «совладания» с множеством своих возможностей.
Наконец, если рассматривать собственно психологический аспект проблемы, то постановка проблемы возможного наряду с необходимым как одного из существенных оснований регуляции человеческой жизнедеятельности позволяет по-новому поставить и в каком-то приближении разрешить дилемму свободы – детерминизма в человеческой жизнедеятельности. С необходимостью действующие в мире законы создают детерминированность человеческой жизнедеятельности во многих ее аспектах, однако уникальность человеческого способа жизни состоит в том, что благодаря рефлексии, самодистанцированию, смыслу и творческому сознанию человек (и только человек) способен существовать не только в измерении необходимого, но и в измерении возможного, строя в нем особую форму причинности – самодетерминацию (подробнее см. Леонтьев, 2008). На этой основе оказывается возможной гуманитарная психология, изучающая человека в его взаимодействии со сферой возможного, в то время как психология естественнонаучная исследует его взаимодействие со сферой необходимого (Леонтьев, 2009).
Возможное существует в мире наряду с фактичным, и существенно расширяет этот мир. «Главная черта пространства возможностей состоит в том, что оно содержит больше, чем существует в реальном физическом мире, потому что последний представляет собой ограниченное подмножество в этом пространстве» (Эшби, 1966, с. 317). Вместе с тем мир возможного обладает тенденцией к расширению своего присутствия в мире человека; это происходит почти на наших глазах. М.Н. Эпштейн убедительно демонстрирует масштабы стремительного расширения сферы возможного, считая также, что можно говорить не просто о потенциальности как таковой, но о «потенциации самой реальности, ее постепенном историческом переходе в другую модальность» (Эпштейн, 2001, с. 230). Под потенциацией М.Н. Эпштейн предлагает понимать «возрастание степеней возможного в самой реальности, процесс превращения фактов в вероятности, теорий – в гипотезы, утверждений – в предположения, необходимостей – в альтернативные возможности» (там же, с. 231). Впечатляющим примером потенциации, или «овозможения», реальности является повседневное существование большинства людей в современной западной цивилизации. В страховке, например, «я плачу заранее за свои возможные несчастья: болезнь, аварию, безработицу, скоропостижную смерть или увечье. В кредите мне оплачивают возможные формы благополучия: дом, машину, телевизор… Но и положительные и отрицательные стороны жизни оказываются сплошь условными с точки зрения экономики, которая основана на статистике, подсчете вероятностей, а не на однократности случившихся фактов. В современном обществе реальность так же исчезает, как в физике», – резюмирует М.Н. Эпштейн (там же, с. 235).
В отличие от фактичного, возможное направлено в будущее и определяется через него. Оно представляет собой росток будущего в настоящем. К. Левин в своей классической статье «Определение “поля в данный момент времени”» (Левин, 2000, с. 239–250) показал, что будущее (как, впрочем, и прошлое) обладает для нас психологической реальностью постольку, поскольку оно в той или иной форме психологически присутствует в настоящем, в «поле в данный момент времени». Можно говорить о целом ряде психологических форм такого присутствия будущего в настоящем, в числе которых страх, тревога, цель и т. п.; возможность является одной из них. Действительно, возможность указывает на то, что в данный момент еще не получило реализации, но может получить ее в будущем, хотя и не гарантированно, – этого может никогда не произойти. С другой стороны, не может получить реализацию в будущем то, что в данный момент невозможно, если эта невозможность не сменится в какой-то момент возможностью. «Чтобы был возможен дождь, необходимо, чтобы на небе были тучи… Конечно, возможное состояние еще не есть существующее; но именно возможное состояние некоторого существования поддерживает своим бытием возможность и небытие своего будущего состояния» (Сартр, 2000, с. 130).
Рост достигнутого влечет за собой умножение неосуществившихся вариантов развития и расширение сферы невозможного (подробнее см. Иванченко, 1998). В широком смысле любой процесс развития состоит не только из роста и совершенствования, но и из потерь и упадка; такой взгляд утвердился, в частности, во всевозрастном подходе в психологии развития (Балтес, 1994). Эти неосуществленные и неосуществимые возможности психологически закономерным образом вызывают защитную реакцию людей и общностей.
Трактовка самосознания как бесконечного стремления восходит к Платону, проходит через всю платоническую традицию христианской философии к утверждению Фихте о том, что сущность человеческого Я есть бесконечное стремление. В своих желаниях и действиях Я всегда встречает границу, препятствие: без такого ограничения, такого чувства конечности не было бы стремления. Но вместе с тем «стремление есть отрицание ограничений, выход за пределы каждой вновь полагаемой границы: и без такого чувства от всякой данной конечности тоже не было бы стремления» (цит. по: Вышеславцев, 1994, с. 139). Вряд ли возможно определить, когда – в историческом масштабе – человеческое Я приобретает импульс такого рода, стремясь не к чему-то определенному, но к самым пределам возможного. Карл Ясперс само появление человека современного типа связывал с появляющейся в «осевое время» рефлексией человека относительно границ и пределов своих возможностей. Ясперс полагал, что в те времена разрыв между возможностями большинства людей и возможностями отдельных личностей был существенно выше, нежели сейчас (Ясперс, 1994). Вполне очевидно, что границы человеческой деятельности задаются и объективными условиями, и личностными особенностями субъекта, например, способностями, мотивацией достижения успеха или избегания неудач в той или иной сфере. В более общем плане само социальное пространство может определяться как «набор возможностей действия» (Левада, 1993, с. 41). Способы реализации деятельности, закрепляющие содержащиеся в поведенческом поле возможности и шансы, играют важную роль в социальной дифференциации и стратификации. Питирим Сорокин говорил в этой связи о «селекционирующих институтах» и подчеркивал значение характера препятствий, которые эти институты устанавливают для индивидов. Если эти препятствия «злокачественны» и «неадекватны», это ведет к печальным последствиям для всего общества. Если же они адекватны и правомерны, то и социальное распределение индивидов приведет к процветанию всего общества (Сорокин, 1992).
Одно из наиболее точных описаний того, как человек «стреноживает», редуцирует возможное, находим у М. Хайдеггера в трактате «Бытие и время»: «Эта нивелировка возможностей присутствия до ближайше доступного осуществляет вместе с тем зашоривание возможного как такового. Средняя повседневность становится слепа к возможностям и успокаивается одним “действительным”. Эта успокоенность не исключает расширенной деловитости озабочения, но возбуждает ее. Воля не волит тогда позитивных новых возможностей, но имеющееся в распоряжении “тактически” видоизменяется таким образом, что возникает видимость каких-то свершений» (Хайдеггер, 1997, с. 194).
Жизнь, насыщенная возможностями, ощутимо богаче и событийнее, чем жизнь, сведенная в плоскость актуального существования. Если «на одну единицу реальности приходится все больше возможностей» (Эпштейн, 2001, с. 238), культура прогрессирует, – точнее, по М.Н. Эпштейну, в этом состоит трансцендентная сторона прогресса.
Другое важное следствие жизни преимущественно в мире возможного – вынужденность время от времени преодолевать неопределенность. В силу глубокой специализации труда человек должен при этом обращаться к экспертам – носителям высококвалифицированного, порой уникального знания, носителям умения прогнозирования и оценки ситуации в своей профессиональной области.
Отношение общества к экспертизе и экспертам, а тем самым и к возможному будущему, ощутимо меняется по мере того, как социум становится, по известному выражению немецкого социолога У. Бека, «обществом риска». Именно посредством исчисления рисков, считает У. Бек, происходит «управление будущим». Рациональное отношение к риску позволяет переводить конкретные виды риска из разряда непрогнозируемых в разряд планируемых и рационально исчислимых. Всё больше укрепляется понимание, что принятие рисков (и теми, кто их создает, и теми, кто им подвергается) имеет позитивное значение для прогресса общества. Большинство людей пользуется консультациями профессионалов – юристов, программистов, врачей, архитекторов – нерегулярно, но системы, в которые включено экспертное знание, определяют нашу жизнь постоянно. Экспертные системы вместе с символическими знаковыми системами «вырывают» социальные отношения из их непосредственности.
Элиты (инженерные, научные, экономические и т. д.), таким образом, являются носителями специфических знаний, жизненно важных для функционирования не только технических систем, но и систем социальных отношений, возникающих в связи с ними. Отчасти авторитет элит основывается на доверии. Причем часто доверием облекаются не индивиды, не отдельные члены элитарного сообщества, а абстрактные возможности. Доверие к «абстрактным возможностям», видимо, специфично для западной культуры. М.Н. Эпштейн отмечает те сложности, с которыми сталкивается человек, привыкший к «незападному укладу жизни, с его тяжкими реальностями и еще более обязывающими идеальностями», когда перед ним также открывается «непрерывная цепь возможностей, в которой все труднее уловить хоть одно реальное звено» (Эпштейн, 2001, с. 235).
Заметим, что человек, взятый в аспекте его возможностей (более или менее сходных для всех людей), оказывается менее уникальным, чем в аспекте его действительности, его актуальной данности. Каждый из нас, кто хотя бы раз в жизни купит лотерейный билет, может стать обладателем крупного выигрыша; каждый с большой вероятностью сменит не одно место работы; каждый, увы, может стать жертвой техногенной катастрофы, живет ли он в мегаполисе или в поселке, затерянном в глухой тайге. Но уникальной будет именно констелляция результатов «совладания» с множеством своих возможностей.
Наконец, если рассматривать собственно психологический аспект проблемы, то постановка проблемы возможного наряду с необходимым как одного из существенных оснований регуляции человеческой жизнедеятельности позволяет по-новому поставить и в каком-то приближении разрешить дилемму свободы – детерминизма в человеческой жизнедеятельности. С необходимостью действующие в мире законы создают детерминированность человеческой жизнедеятельности во многих ее аспектах, однако уникальность человеческого способа жизни состоит в том, что благодаря рефлексии, самодистанцированию, смыслу и творческому сознанию человек (и только человек) способен существовать не только в измерении необходимого, но и в измерении возможного, строя в нем особую форму причинности – самодетерминацию (подробнее см. Леонтьев, 2008). На этой основе оказывается возможной гуманитарная психология, изучающая человека в его взаимодействии со сферой возможного, в то время как психология естественнонаучная исследует его взаимодействие со сферой необходимого (Леонтьев, 2009).
Методологический смысл понятия потенциала в психологии и смежных науках
Таким образом, в последние 10–15 лет гуманитарные науки, и в том числе психология, все больше начинают обращать свое внимание на сферу возможного, занимающую центральное место в современном обществе. Очевидно, что включение сферы возможного в поле интересов психологии требует разработки нового понятийного аппарата; такие категории, как черты, состояния, процессы, индивидуальность, акцентуации, диспозиции и др., оказываются неприменимы к этой новой реальности. Вместе с тем в русле неклассических течений в психологии получили разработку такие понятия, как деятельность, саморегуляция, смысл, временная перспектива, субъектность и др., которые составляют адекватную основу для решения задач нового уровня. В число этих новых и еще недостаточно осмысленных понятий, адекватных для нового витка развития психологической науки, входит и понятие потенциала.
Понятия потенциала, потенции не тождественны понятию возможности, однако содержательно раскрываются через соотнесение с ним. «Потенция в отличие от возможности – есть возможность, обладающая одновременно силой на свое осуществление» (Мамардашвили, 1992, с. 151). Потенция, таким образом, является разновидностью возможности, то есть тоже ростком будущего; вместе с тем, потенция является самоактуализирующейся возможностью, которая стремится к своей реализации независимо от отношения к этому субъекта, его рефлексии и выбора. Этим она отличается от актуализируемой субъектом экзистенциальной возможности, которая не может стать реальностью иначе, как через самоопределение субъекта по отношению к ней, ее осознанный выбор и принятие ответственности за ее реализацию (см. Сартр, 2000, с. 67–68; Леонтьев, 2009).
Идея изначально заложенных в организме врожденных самоактуализирующихся потенций (potentialities), введенная в конце 1930-х гг. К. Гольдштейном, стала ключевым объяснительным принципом в теориях самоактуализации А. Маслоу и К. Роджерса и во многом определила облик сформировавшегося в конце 1950-х гг. движения гуманистической психологии (см. подробнее Леонтьев, 2002). Процесс разворачивания и раскрытия заложенных потенций описывался в русле этого подхода в терминах «полноценного человеческого функционирования» (К. Роджерс), «самоактуализации» (К. Гольдштейн, А. Маслоу), «самореализации» (Ш. Бюлер), «личностного роста» (К. Роджерс, К. Мустакас). Прикладная ветвь этого движения получила известность под названием «движение человеческого потенциала». По мнению гуманистических психологов, человеческим потенциалом обладает каждый человек, индивидуальные же различия состоят лишь в степени его раскрытия, или личностной зрелости. Идейным центром этого движения стал Эсаленский институт (США). Как отмечает один из создателей этого института Майкл Мэрфи, человек реализует за свою жизнь лишь небольшую часть того, что потенциально для него возможно, и изучение задокументированных экстраординарных проявлений человеческих способностей за пределами того, что представляется для обычного человека нормой, служит ключом к пониманию направленности и возможностей дальнейшей эволюции вида «человек» (Мэрфи, 2009).
В. Франкл (1990) метко назвал этот подход «потенциализмом», противопоставив его экзистенциалистской позиции, не рассматривающей реализацию возможностей как автоматический процесс: потенциальные возможности намного шире воплощенных, и человек сам решает, чему дать реализоваться, а чему нет (см. подробнее Леонтьев, 1997). Потенциализм оказал большое влияние на психологию личности второй половины ХХ в., обратив ее внимание на генетические ресурсы человека; вместе с тем, он оказался слеп к тем аспектам человеческих возможностей, которые не относятся к изначально данным, а складываются прижизненно в процессе бытия в мире.
В самом широком и общем смысле потенциал представляет собой силу, проявляющуюся в известных условиях. В обыденном сознании под потенциалом понимается то, что помогает достичь успеха, желаемого уровня жизни или выполнения деятельности; то, что предполагает раскрытие, разворачивание, развитие и т. п. Теоретическое осмысление этой реальности в научных работах пока представлено достаточно фрагментарно и немногим более конкретно, чем в обыденном сознании. Представителями гуманитарных наук потенциал рассматривается как источник скрытых возможностей для достижения целей, как направленность, придающая человеческой жизни ценность и смысл.
Нельзя не заметить, что объяснительный потенциал категории «потенциал» (с уточнениями: человеческий, личностный, профессиональный и т. п.) реализован явно недостаточно. Психологические словари этот термин словно не замечают. Несколько легитимизировалось положение «человеческого потенциала» – ныне одной из наиболее актуальных междисциплинарных проблем, получивших к тому же «мировое признание», отчасти благодаря интеграции с проблематикой «устойчивого развития». Понятие человеческого потенциала «переопределяется», конкретизируется в различных аспектах его изучения: социально-организационном, экономическом, социально-экологическом и экзистенциальном. Сформулированы понятия психофизиологического потенциала (Медведев, Зараковский, 1994), базового, деятельностного, психологического потенциала – как индивидуального, так и популяционного (Зараковский, Степанова, 1998, Зараковский, 2009), профессионального потенциала личности (Маноха, 1995), личностного потенциала (Солнцева, Смолян, 1999; Резник, Смирнов, 2002; Резник, 2007), интеллектуального потенциала (Юдин, 2007; 2008), инновационного потенциала (Клочко, Галажинский, 2009). В авторитетном двухтомнике Союза международных научных обществ, названном «Энциклопедия мировых проблем и человеческий потенциал», предложено следующее определение: «Потенциал человека – способность индивида к самовыражению, самоактуализации и самореализации… Реализуется потенциал человека в защите таких ценностей, как правдивость, доброта, искренность, красота, оптимизм, справедливость и порядочность, естественность поведения, организованность, дисциплинированность; в постоянном самоусовершенствовании, в результативности, продуктивности деятельности» (цит. по: Зараковский, Степанова, 1998, с. 53; Зараковский, 2009, с. 119).
Понятия потенциала, потенции не тождественны понятию возможности, однако содержательно раскрываются через соотнесение с ним. «Потенция в отличие от возможности – есть возможность, обладающая одновременно силой на свое осуществление» (Мамардашвили, 1992, с. 151). Потенция, таким образом, является разновидностью возможности, то есть тоже ростком будущего; вместе с тем, потенция является самоактуализирующейся возможностью, которая стремится к своей реализации независимо от отношения к этому субъекта, его рефлексии и выбора. Этим она отличается от актуализируемой субъектом экзистенциальной возможности, которая не может стать реальностью иначе, как через самоопределение субъекта по отношению к ней, ее осознанный выбор и принятие ответственности за ее реализацию (см. Сартр, 2000, с. 67–68; Леонтьев, 2009).
Идея изначально заложенных в организме врожденных самоактуализирующихся потенций (potentialities), введенная в конце 1930-х гг. К. Гольдштейном, стала ключевым объяснительным принципом в теориях самоактуализации А. Маслоу и К. Роджерса и во многом определила облик сформировавшегося в конце 1950-х гг. движения гуманистической психологии (см. подробнее Леонтьев, 2002). Процесс разворачивания и раскрытия заложенных потенций описывался в русле этого подхода в терминах «полноценного человеческого функционирования» (К. Роджерс), «самоактуализации» (К. Гольдштейн, А. Маслоу), «самореализации» (Ш. Бюлер), «личностного роста» (К. Роджерс, К. Мустакас). Прикладная ветвь этого движения получила известность под названием «движение человеческого потенциала». По мнению гуманистических психологов, человеческим потенциалом обладает каждый человек, индивидуальные же различия состоят лишь в степени его раскрытия, или личностной зрелости. Идейным центром этого движения стал Эсаленский институт (США). Как отмечает один из создателей этого института Майкл Мэрфи, человек реализует за свою жизнь лишь небольшую часть того, что потенциально для него возможно, и изучение задокументированных экстраординарных проявлений человеческих способностей за пределами того, что представляется для обычного человека нормой, служит ключом к пониманию направленности и возможностей дальнейшей эволюции вида «человек» (Мэрфи, 2009).
В. Франкл (1990) метко назвал этот подход «потенциализмом», противопоставив его экзистенциалистской позиции, не рассматривающей реализацию возможностей как автоматический процесс: потенциальные возможности намного шире воплощенных, и человек сам решает, чему дать реализоваться, а чему нет (см. подробнее Леонтьев, 1997). Потенциализм оказал большое влияние на психологию личности второй половины ХХ в., обратив ее внимание на генетические ресурсы человека; вместе с тем, он оказался слеп к тем аспектам человеческих возможностей, которые не относятся к изначально данным, а складываются прижизненно в процессе бытия в мире.
В самом широком и общем смысле потенциал представляет собой силу, проявляющуюся в известных условиях. В обыденном сознании под потенциалом понимается то, что помогает достичь успеха, желаемого уровня жизни или выполнения деятельности; то, что предполагает раскрытие, разворачивание, развитие и т. п. Теоретическое осмысление этой реальности в научных работах пока представлено достаточно фрагментарно и немногим более конкретно, чем в обыденном сознании. Представителями гуманитарных наук потенциал рассматривается как источник скрытых возможностей для достижения целей, как направленность, придающая человеческой жизни ценность и смысл.
Нельзя не заметить, что объяснительный потенциал категории «потенциал» (с уточнениями: человеческий, личностный, профессиональный и т. п.) реализован явно недостаточно. Психологические словари этот термин словно не замечают. Несколько легитимизировалось положение «человеческого потенциала» – ныне одной из наиболее актуальных междисциплинарных проблем, получивших к тому же «мировое признание», отчасти благодаря интеграции с проблематикой «устойчивого развития». Понятие человеческого потенциала «переопределяется», конкретизируется в различных аспектах его изучения: социально-организационном, экономическом, социально-экологическом и экзистенциальном. Сформулированы понятия психофизиологического потенциала (Медведев, Зараковский, 1994), базового, деятельностного, психологического потенциала – как индивидуального, так и популяционного (Зараковский, Степанова, 1998, Зараковский, 2009), профессионального потенциала личности (Маноха, 1995), личностного потенциала (Солнцева, Смолян, 1999; Резник, Смирнов, 2002; Резник, 2007), интеллектуального потенциала (Юдин, 2007; 2008), инновационного потенциала (Клочко, Галажинский, 2009). В авторитетном двухтомнике Союза международных научных обществ, названном «Энциклопедия мировых проблем и человеческий потенциал», предложено следующее определение: «Потенциал человека – способность индивида к самовыражению, самоактуализации и самореализации… Реализуется потенциал человека в защите таких ценностей, как правдивость, доброта, искренность, красота, оптимизм, справедливость и порядочность, естественность поведения, организованность, дисциплинированность; в постоянном самоусовершенствовании, в результативности, продуктивности деятельности» (цит. по: Зараковский, Степанова, 1998, с. 53; Зараковский, 2009, с. 119).